Когда покидаешь Восточный Берлин, на таможне Фридрихштрассе человек в военной форме держит в руках раскрытый паспорт, и глаза с десяток раз механически, скачками, но безошибочно ходят взад и вперед от лица к фотографии, чтобы удостовериться в совпадении, сходстве каждой черты: можно подумать, что лицо расчерчено на равные квадраты и при каждом взгляде таможенник берет очередную пробу, прощает вам какую-то часть лица, когда же она вкупе с остальными составит некую разновидность фотографического паззла, загорится зеленый огонек, разрешающий выход. Фотография служит безоговорочным доказательством: расположенная возле цифр, дат, имен, печатей и подписей, она подтверждает ваше право находиться с одной или другой стороны стены.
Но взгляд таможенника, ходящий взад и вперед, вызывает у меня головокружение: вдруг этот взгляд остановится на каком-то участке лица и более не двинется с места, зазвенит сигнал? Вдруг мое лицо не будет похоже на снимок? Вдруг мое обычное выражение лица изменится, или фотография сама как-либо меня выдаст? Вдруг взгляд механического устройства таможенника ослабеет, выйдет из строя и перестанет передавать центральному компьютеру шифры сходства? Вдруг мой собственный взгляд, охваченный страхом, начнет косить? Или мой рот от меня отречется? Или все мое лицо опустится вниз? Я влипну, мне придется снова фотографироваться в первом попавшемся фотоавтомате, и получившийся снимок будет еще меньше походить на тот, что был признан действительным.
Таможенник просит девушку убрать волосы, чтобы показать ему уши, так как на снимке они видны, а теперь спрятаны под копной волос, и он проверяет, действительно ли они проколоты, как на снимке, но, может быть, это всего лишь ретушь на фотографии, может уши девушки были проколоты совсем недавно, уже после того, как был сделан снимок, фотография — бессильное доказательство подобия для полиции.