Пробудившие Зло

Глава 9

На улице возле подъезда подельников ожидали две машины: «отжеванная» «копейка» непонятного желто-зеленого цвета с замятыми порогами и проржавевшими колесными арками, и старенький черный ГАЗ-21 в идеальном состоянии, бликующий полированным капотом в лучах уличного освещения.

— Твоя тачка, пахан? — остановившись возле «Волги», поинтересовался Славка.

— Моя, — утвердительно кивнул Хобот, распахивая пассажирскую переднюю дверь.

— А чё старая? — полюбопытствовал Первухин. — Взял бы двадцать четверку — бабосики же имеются, форсил бы не хуже партийных боссов…

— А на кой мне лишнее внимание? — Хобот наградил подельника презрительным взглядом. — Да и не по понятиям это: честный вор не должен отсвечивать, словно фраер беспонтовый! Ты, Пельмеха, вроде и сиделец со стажем, и Закон знаешь, а все балбес балбесом… Давай, не стой столбом: прыгай в шабарабан! Нечего старухам у подъезда моргалы мозолить! — распорядился Хобот, залезая в автомобиль.

— Ну да, точно, нам лишнее палево ни к чему, — послушно закивал Первухин, протискивая тощий зад в приоткрытую дверь. — Привет честной компании! — произнес он, устраиваясь на заднем сиденье «Волги».

— Ты, что ль, Пельмень? — просипела горбатая коренастая фигура, развалившаяся на мягком автомобильном кресле. — Слушок был, что ты ласты завернул от водяры лет пять назад…

— Ба! Кого я вижу? Квазимодо, ты? — «обрадовался» Первухин, с опаской разглядывая постаревшего горбуна — правую руку и бессменного телохранителя Хобота. — Сколько лет, сколько зим? По совести признаться, боялся Славка нелюдимого горбуна до дрожи в коленках. Хобота так не боялся, как его горбатого «помощника». Насмотрелся в лагере… — А насчет того, что меня карачун посетил, — затараторил он скороговоркой, — было дело! Филок на водяру не было — василек с корешами газолинили [29], ну и завернуло. Толян Обрубок откинулся. А меня и Сапрыку едва-едва на больничке откачали, а слушок пошел, что я тоже того, прижмурился…

— Живучий же ты, Пельмень! — покачал лобастой головой Квазимодо. — На зоне и БФ-кой травился, и синькой… — горбун ухмыльнулся и ткнул Славку в бок крепким кулаком. — Видать не от этой хрени в ящик сыграть тебе боженька на роду прописал!

— Тьфу-тьфу-тьфу, коли оно так! — поплевал через левое плечо Славка. — Не собираюсь я туда — еще небо хочу покоптить!

— Ну-да, ты ж себе, наверное, три срока отмерял, да, Пельмень? — прищурился Квазимодо.

— Три не три, — уклончиво ответил Славка, — а пожить еще хочется. Так кто ж того не хочет? Вот выгорит наше дело, так я с бабосиками погуляю…

— Не каркай! — шикнул с переднего сиденья Хобот. — Вот как обтяпаем, тогда будешь…

— Все, заткнулся! — поспешно ответил Первухин и замолчал.

Машина Хобота тем временем выехала со двора, ей вслед пристроилась потрепанная «копейка». Машины неспешно продефилировали по центральной улице поселка. Проезжая отделение милиции водитель Хобота немного сбросил скорость, чтобы паханы смогли «заценить расклад». Возле освещенного крыльца стоял желто-синий «Луноход» [30], на переднем сиденье которого кемарил молодой водила. На крыльце курили двое патрульных, заступивших в ночную. Оставив позади ментовскую третью хату, водила тормознул у обочины. Следом припарковалась и «копейка» быков. Один из налетчиков вышел из «Жигулей» и, подойдя к машине Хобота, заглянул в открытое окно:

— Чё, пахан, прем на шальную [31], или какой-никакой фидуцил [32] созрел?

— Какой-никакой созрел, — проскрипел авторитет. — В общем, расклад такой: ты, Хорек, бери Федула с Болтом, и на своем корыте рвите на окраину поселка. Там есть такая затрапезная лавчонка — то ли «Тополек», то ли «Елочка»…

— На кой нам тот кукляк [33]? — удивился Хорек, нечаянно перебив авторитета.

— Цыть, чувырла! — недовольно громыхнул Квазимодо, ставя зарвавшегося подручного «на место». — Дослушай расклад!

— Так вот, — хрипло продолжил Хобот, посвистывая нездоровыми легкими, — кукляк хоть и небольшой, но сигнализация там имеется. Минут через двадцать нужно будет там пошуметь: стекло там кокните, либо еще что. Как только сигнал придет на пульт — патруль на сработку дернет.

— А! — дошел до Хорька план Хобота. — Три копейки сдернет, пока туды-сюды, пока разберутся…

— Вот-вот, — кивнул пахан, — пока они туды-сюды, мы здесь немножко похулиганим. Высаживай Пеньтюха с Дробильщиком… Да, и пусть Дробильщик свою арматуру [34] не забудет прихватить, вдруг вещицу из сандаля вызволять придется. Стрелкуемся после у Пельменя.

— Все будет на мази, Хобот! — отвалившись от окна, произнес Хорек.

— Пельмень, — повернувшись к Славке, продолжил отдавать распоряжения Хобот, — ты с Пентюхом и Дробильщиком прешь к ментовской хате со стороны темняка. По дороге обрисуешь им ситуацию: где, что и как. Как только патруль свалит на сработку — за дело! Ты на стреме, ну а эти двое свою работу знают…

— Ага, — согласился Славка, — слыхал я за Дробильщика — знатный медвежатник…

— Да и Пентюх, несмотря на погоняло, работу знает, — произнес Хобот. — Ну, все, дай-то бог, срастется у нас…

Когда Пельмень в сопровождении Дробильщика и Пеньтюха растворились в темноте, а ржавая «Жига» отвалила в направлении «Елочки», подлежавшей хулиганскому нападению, Квазимодо слегка толкнул в плечо водителя «Волги»:

— Румпель, погуляй немного: нам с паханом перетереть с глазу на глаз надо.

Водила беспрекословно распахнул дверь и вылез и машины. Отойдя на несколько метров от автомобиля, он достал сигареты, щелкнул зажигалкой и выпустил из ноздрей две струи табачного дыма. Горбун некоторое время молча наблюдал за мерцающим в темноте огоньком, а затем глухо спросил:

— Ты как, пахан?

— Херово, Квазимодыч, — просипел Хобот. Если при подельниках он старался еще как-то держаться, то оставшись наедине с горбуном, «сдулся» как проколотый воздушный шарик. — Лепила… походу… — с придыхание продолжил авторитет, — проперся: больше… чем выдержу… отмерил. Чую, Квазимодыч, Костлявую… Чую… Рядом она… за плечом… Уже и струмент расчехлила…

— Не болтай зря, пахан! Лучше силы побереги! — заботливо произнес горбун.

— Откинусь я на днях, Квазимодыч… — надсадно харкая, прошептал Хобот, утирая платком выступившую в углах рта кровавую пену. — Гребаный лепила! — чертыхнулся он. — Просил же честно сказать… Забздел, доцент, хренов!

— А как же талмуд, Хобот? Ты ж говорил…

— Талмуд… Время поджимает, Квазимодыч, время! Чем меньше у меня времени, тем меньше веры!

— Да добудут наши босяки книжку…

— Согласен, добудут, — кивнул Хобот, — вот только слишком много неизвестного.

— Но Снулый говорил…

— Говорил, — согласился Хобот, немного пришедший в себя после очередного приступа. — Но даже если это тот самый талмуд, мы ничего о нем не знаем: что там написано, на каком языке… Если там вообще что-то написано… А если зашифровано? Пока туды-сюды, толмача найти, перевод… Так я уж и кони двину…

— О, гляди, красноперые зашевелились!

На маленьком освещенном пятачке перед зданием райотдела милиции действительно наблюдалась какая-то суета: из здания выскочил вооруженный наряд. Милиционеры загрузились в «Луноход», водитель дал по газам и УАЗик сорвался с места, покатив в том же направлении, в котором не далее как полчаса назад отправились торпеды Хобота.

— Хорек сработал как надо, — довольно заметил Квазимодо, поглядев на стрелки светящихся в темноте часов. — Теперь главное чтобы Пельмень ничего не накосячил, — поделился сомнениями горбун, — с него станется. А за Дробильщика с Пеньтюхом я спокоен — пацаны работу знают.

— Не должен был Пельмень обознаться, — немного воспрянул духом положенец, — да и вероятность, что в этой дыре найдется еще один подобный раритет… Нет, это наша вещь, Квазимодыч, наша! Вот только чего в ней накорябано? Успеть бы разобраться, пока «со святыми упокой» не спели.

— Разберемся, пахан, не сомневайся! Лучших умников наймем… — излишне оптимистически заявил горбун.

— Даже если все выгорит, не забывай — времени у меня нет! — проскрипел авторитет, надсадно кашляя в кулак.

Неожиданно задняя дверь автомобиля распахнулась, и в салон автомобиля просочилась худосочная фигура Пельменя. Топорщившееся на животе растянутая линялая майка скрывала какой-то предмет, похожий очертаниями на толстую книгу. Плюхнувшись на мягкое пассажирское сиденье рядом с горбуном, Славка с отдышкой, как после пробежки, довольно просипел:

— Все на мази, пахан! Талмуд при мне! — он хлопнул себя по оттопыренному животу. — Валим отседова, пока при памяти!

Квазимодо без промедления высунулся на улицу через открытое окно.

— Румпель, — негромко окликнул он водителя, — валим!

Водитель бросил на землю недокуренною сигарету, забрался в машину и вопросительно посмотрел на Хобота.

— К Пельменю! — коротко бросил тот.

Румпель завел автомобиль и выжал сцепление, и Волга плавно снялась с места, увозя уголовников с места преступления. Едва машина тронулась, Славка выудил из-под майки древний артефакт и передал его Хоботу.

— Так вот ты какой, северный олень, — нежно погладив кончиками пальцев грубую кожу обложки, произнес авторитет.

— Как прошло? — поинтересовался Квазимодо.

— Как по маслу! — возбужденно затараторил Славка. — Подошли с темняка к гестапо. Как только три копейки отвалили, Дробильщик с полпинка перекусил паутинку. Я на фасере остался, а пацаны в дыру пролезли… Дальше не видел, но они сказали, что сковырнуть серьгу [35] в исповедальне — что два пальца об асфальт. Кирпич там же лежал, где я его и видел: представляешь, этот урод его даже в сандаль запихнуть не удосужился! Так что все прошло без шума и пыли…

— Дробильщик с Пентюхом где? — спросил горбун.

— Сказали, что с Хорьком сострелкуются и в мой двор на своем тарантасе подъедут. Там и ждать будут.

— Лады, — утвердительно кивнул горбун, — фортануло нам — тихо провернули. До утра легаши точно не очухаются, а к тому моменту мы уже отвалим. Ты, Пельмень тоже затихарись, а лучше и вовсе жухани [36] куда-нибудь из своего гадючника.

— Да я с косарем на кармане… — от вожделения довольно потер руки Пельмень, не ожидавший, что обещанные Хоботом деньги дадутся ему так просто, — свалю отседова на раз! С вами, если с собой возьмете, и укачу! Мне собраться — только подпоясаться!

— Не мороси! — осадил неожиданно разбогатевшего и от этого чрезмерно возбужденного подельника Квазимодо.

Славка испуганно замолчал и затих, неожиданно вспомнив, с какими авторитетными людьми имеет дело.

— Не ссы, возьмем мы тебя с собой, чтоб не отсвечивал понапрасну, — переглянувшись с паханом, заверил Пельменя горбун.

Волга тем временем заехала во двор дома, в котором проживал Первухин. Войдя в квартиру подельника в сопровождении Квазимодо, Хобот при свете электрической лампочки вожделенно оглядел добытый подельниками раритет. Горбун с удовлетворением отметил перемены, произошедшие с паханом: землистое лицо авторитета слегка порозовело, а грудной надсадный кашель, беспрестанно терзавший Хобота на протяжении довольно длительного времени — отступил. Пусть временно, но отступил.

«Хороший знак!» — решил горбун, опускаясь на продавленный диван.

— Ну, чё, Хобот, это она? — нетерпеливо произнес лопоухий уголовник, ужом вьющийся вокруг смотрящего.

— Сейчас проверим… — Хобот трясущейся рукой вытащил из-под рубашки висевший на золотой цепочке вычурный литой ключик. Чрез голову сняв цепочку с шеи, авторитет аккуратно положил книгу на обшарпанный журнальный столик и, глубоко вздохнув, примерился ключиком к фигурному замку, запирающему обложку книги. — Подошел… — с облегчением выдохнул Хобот, вставив ключ в замочную скважину.

— Так отпирай, чего ждешь? — заныл Пельмень, от нетерпения приплясывая вокруг стола.

— Не тявкай! — гулко рыкнул на Славку горбун. — Жопу приземли на банку [37] и не рычи!

Хобот медлил, не решаясь открыть книгу. Мистический фолиант, о котором авторитет услышал десятилетия назад от безумного старика Снулого, был его последней надеждой на спасение. Если старик обманул, и книга — всего лишь древнее собрание таких же безумных, как и Снулый, сказок, легенд, а то и вовсе забытых деревенских рецептов тыквенной каши или ягодного киселя — для Хобота это означало конец. Конец окончательный и бесповоротный, ибо современная медицина даже за большие деньги (а лавандоса у смотрящего Хобота на сегодняшний день было в избытке), не могла спасти его драгоценную жизнь. Вот и уповал умирающий от чахотки авторитет лишь на чудо, обещанное сдвинутым по фазе «колдуном», обладателю сего магического раритета. Хобот глубоко вздохнул, стараясь унять предательскую дрожь в руках, отер со лба крупные капли пота, выступившие от волнения, и провернул ключ в замке. Ключик мягко сделал оборот, в древнем запирающем механизме что-то легонечко щелкнуло и и обложка книги освободилась от столетнего заточения.

— Ну, с богом, пахан! — Квазимодо размашисто перекрестил старого кореша. — Открывай!

Хобот нерешительно перевернул проклепанную металлом толстую обложку. Уголовники в едином порыве склонились над раскрытым фолиантом, не обратив внимание на отчего-то замерцавшую под потолком электрическую лампу.

— Пусто? — не поверил глазам Пельмень, прикасаясь руками к пожелтевшему от времени форзацу. — Пахан, ну ведь внатуре пусто! Хоть закорючка какая…

— Еще страницу переверни, — посоветовал Квазимодо, — на этом месте в книжках всегда пусто.

Хобот торопливо перевернул потрепанную страницу, но и следующий лист был также девственно чист. Следующий лист — ничего! За ним — пусто! Враз потерявший надежду уголовник продолжал по инерции судорожно перелистывать страницы: нет, нет, нет…

— Дерьмо! — в сердцах закричал Хобот, хватанув кулаком по раскрытой книге. — Повелся как…

— Э-э-э братва, а чё твориться-то?! — Славка, наконец, обратил внимание на мигающую лампочку, начавшую сыпать искрами из патрона. Вслед за лампочкой выплюнул в воздух клуб вонючего дыма ящик трансформатора, включенный в розетку для питания старенького телевизора. — Чё за фигня?! — не на шутку перепугался он, когда лампочка, загоревшись ослепительно ярко, взорвалась с громким хлопком. По погрузившейся в непроницаемый мрак комнате пронесся мерцающий изумрудом вихрь, обдавший собравшихся в комнате уркаганов ледяным морозным дыханием. Рассыпавшись, вихрь превратился в зыбкую фигуру старикана со всклоченной бородой, сквозь которую просвечивало звездное небо, видневшееся сквозь распахнутое окно.

— Гребанный экибастуз! — пораженно присвистнул Пельмень. — Ты гля: настоящее привидение… Прям как в кинохе: «Привидения замка Шпессарт…

— Мое! — прошелестел призрак, протягивая скрюченные пальцы к книге. Но бесплотные руки колдуна, не встретив никакого сопротивления, прошли сквозь древний фолиант и журнальный столик. После очередной неудачной попытки ухватить заветный раритет, привидение взвыло и, налившись изумрудным сиянием, принялось метаться в небольшом пространстве гостиной хрущевки. Помещение ощутимо тряхнуло. Не устояв на тумбочке, на пол упал старенький телевизор. Расколовшийся кинескоп гулко лопнул, засыпав осколками давно не крашенные половицы.

— Ты мля, чё творит? — едва увернувшись от бушующего вихря, выругался Пельмень. — Он мне так всю хату разнесет!

— Стой!!! — повелительно выкрикнул Хобот, встав на пути вихря. — Ты — Возгарь — колдун с колывановского погоста!

Изумрудный вихрь неожиданно остановился, вновь превращаясь в бородатого старика.

Откуда… — прошелестело существо. — Хотя… это не важно…

— Я отдам тебе твою книгу, — поспешно продолжил Хобот, — а если хочешь, сохраню её для тебя… Только у меня есть условие…

— Какое? — Шелестящий голос привидения пробирал до глубины души.

— Я умираю, — развел руками авторитет.

— Я вижу, — призрак качнул прозрачной головой.

— Помоги мне выздороветь… Ты можешь, я знаю…

— Могу, — согласился чародей. — Только какой мне с того прок?

— А я помогу тебе: ты же не можешь сам пользоваться книгой. А сохраню её в целости и сохранности! Мы нужны друг другу! Поверь, из меня получиться не самый плохой помощник!

Хобот с надеждой смотрел на колдуна: правило «ты — мне, я — тебе» работало во все времена, должно сработать и теперь.

— Согласен, — нехотя признал правоту уголовника, неупокоенный дух чернокнижника, — толковый помощник мне пригодится… По крайней мере до той поры, пока я вновь не обрету тело…

— Есть! — мысленно возликовал Хобот, но внешне постарался выглядеть невозмутимым. — Когда приступим? — вслух поинтересовался он.

— Немедля, — ответил призрак. — Твое выздоровление будет дорогого стоить, — предупредил колдун.

— Я согласен! Начинай! — трепеща от нетерпения, выдохнул уголовник. — Что мне делать?

— Для начала разреши мне занять твое тело, а дальше я все сделаю сам!

— Погоди-ка, — не согласился Хобот, — а как я верну его обратно? Какие гарантии, что ты не кинешь меня, как лиса зайца с лубяной избушкой?

— Ты думаешь, что бесплотному духу так просто удерживаться в чужом теле?

— Не знаю, — пожал плечами авторитет, — все может быть!

— Тебе осталось жить совсем немного: три-четыре дня, — бесстрастно сообщил призрак, — ты и так обречен. — Решай!

— А, черт с ним! — решился Хобот. — Я согласен — вселяйся!

Призрак стремительно приблизился и разбился изумрудными брызгами, столкнувшись с уголовником. В темноте яркой зеленью сверкнули глаза Хобота, который как-то необычно ссутулился и, как показалось горбуну, стал даже меньше ростом. Едва призрак исчез, слившись в единое целое с уголовным авторитетом, в прихожей хрущёвки вновь моргнуло, а затем стабильно заработало электрическое освещение. Вселившись в Хобота, чернокнижник проворно скаканул в сторону, оказавшись лицом к лицу с перепуганным не на шутку Пельменем.

— Жертва! — изменившимся голосом прошипел Хобот, резким ударом раскрытой ладони, словно острым ножом, пробивая грудину подельнику.

— Как… это… Хобот… — бледнея на глазах, произнес Славка, в горле которого что-то заклокотало, а от уголка губ к подбородку побежала тоненькая струйка крови.

— Жизнь за жизнь, — довольно оскалился колдун, вырывая из груди Пельменя сердце, — древний и справедливый закон!

Первушин еще некоторое время стоял, покачиваясь, с недоумением разглядывая зажатое в кулаке черного мага собственное пульсирующее сердце, выбрасывающее из разорванных артерий фонтанчики крови, а затем кулем свалился на заплеванный пол.

— Вот тебе и сходил за хлебушком! — запоздало охнул горбун, опасливо отодвигаясь от одержимого безумным духом пахана.

Хобот подошел к журнальному столику и с маху припечатал трепыхающееся сердце Пельменя к раскрытой книге. Затем какими-то дергаными движениями размазал ладонями свежую кровь по чистым страницам фолианта что-то гортанно напевая. На глазах изумленного Квазимого на пустых прежде страницах начали проступать причудливые буквы, незнакомые знаки и рисунки. Продолжая напевать, чародей отнял руки от книги и сложил из пальцев сложную фигуру, проявившуюся на одном из рисунков. Колдун, задрав голову к потолку, прогавкал несколько устрашающе звучавших фраз неизвестном гортанном языке, и меж его сложенных пальцев появился небольшой медный кубок с мятыми, поеденными патиной стенками. Кровь с фолианта чудесным образом переместилась в появившийся кубок.

— Ave Malchira, Princeps Vesperi, Ipsus Deus Chaosis, Pater Ater! Ave Sol Niger, Sol Mortuorum, MaLaCh ha-MoVeTh, Ave Stator Vesperi, Contraversor Orienti! [38] — торжественно произнес колдун, салютуя звездному небу медным кубком. — Vocamus Te, advocamus Te, veni et vince! [39]

Плеснув немного крови из кубка себе на грудь, одержимый демоном Хобот медленно осушил не малую размерами посудину. Опустев, кубок мгновенно исчез из рук чернокнижника. Брезгливо спихнув переставшее судорожно пульсировать сердце Пельменя с книги на пол, колдун захлопнул фолиант, провернул в замке ключ, вновь сделав содержимое магической книги недоступным для непосвященного.

— Сделано! — прошипел бесплотный дух, рывком отделившись от тела Хобота.

Едва дух чернокнижника покинул одержимого, авторитет покачнулся и едва не бухнулся на колени. Верный Квазимодо подскочил к пахану, придержал, не дав свалиться на пол.

— Я выполнил свою часть сделки, — заявил чернокнижник. — Теперь дело за тобой!

— Я… здоров? — Хобот обессилено опустился на диван.

— Я очистил тебя от чахоточной гнили, — подтвердил старикан. — Но могу вернуть её в любой момент! Помни об этом! И сохрани для меня книгу… Хранитель… — дух чернокнижника мерзко хихикнул.

— Я собираюсь свалить отсюда поскорее, — сообщил колдуну о своих планах авторитет.

— Я найду тебя сам, как только обзаведусь новым телом. Ты теперь меченный! — растворяясь в воздухе, прошелестело привидение. — Не вздумай меня обмануть — пожалеешь… — кинул на прощание колдун и окончательно исчез.

— Фух, — горбун тяжело опустился на диван рядом с паханом, — вот попандос, так попандос!

Дрожащими руками Квазимодо достал из кармана пачку сигарет, раскурил две штуки, одну из которых протянул Хоботу. Авторитет, не задумываясь, глубоко затянулся ароматным дымом, а затем выпустил тугую серую струю в потолок. Горбун с интересом наблюдал за действиями смотрящего:

— Слышь, пахан, а ты ведь еще ни разу не кашлянул! Неужели получилось?

Хобот затянулся сигаретой еще раз, затем еще, и еще, и еще, не ощущая никаких последствий тяжелой болезни, терзавшей его несколько последних лет.

— Не кинул, сучий потрох! — с удовлетворением произнес он. — Я уже и забыл как это… Я здоров, Квазимодыч! Здоров как бык! — Хобот в возбуждении подскочил с дивана и принялся нарезать круги вокруг журнального столика, не обращая внимания на еще теплый труп Пельменя. — Здоров! Здоров! Здоров! — твердил он в исступлении, едва не пускаясь в пляс. — Мы сделали это, Квазимодыч! — авторитет полез обниматься с верным соратником.

— Я рад за тебя, Хобот! Внатуре рад! — прослезился горбун, хлопая пахана по спине широкой, словно лопата, ладонью. — Только это, валить нам надо… Соседи наверняк легавых вызвали — пошумели-то мы изрядно… Пельменя, вон, прижмурили… Как он ему движок вырвал, а, пахан? А ведь вместо него и я мог попасть! — передернул могучими плечами горбун. — Этому бесноватому упыряке все едино, кому грудину крушить…

— Валить надо, — не стал спорить Хобот. — Но наследили мы изрядно, не дело так бросать — подчистить надо!

— Спалим хату? — предложил Квазимодо. — Пельменю она теперь без надобности, как и обещанный за работу косарь…

Горбун подбежал к окну и выглянул во двор:

— Хорьку поручим — он за косарь всю эту богадельню дотла спалит! А теперь давай, ноги в руки — и ходу!

Новость о новом зверском убийстве парни услышали из уст бабушки Алика, поднявшей из похмельной спячки закадычных друзей внука где-то в районе полудня.

— Эх, молодежь! — недовольно бурчала бабушка, заглянув в летнюю кухню и обнаружив в ней бессовестно дрыхнущих парней. — Всю ночь, небось, гуляли, гуляки недоделанные? Не совестно, а? На работу проспали…

— Бабуль, отстань! — приоткрыл один глаз Алик. — У меня отгул, у Дюхи — законный выходной, а Леньчик, так и вовсе — до зимы в отпуске. Дай поспать, а!

— Охохонюшки, — не унималась бабушка, — вот мы в свое время — не минутки лишней в постелях не валялись, даже если и законный выходной! Да какие у нас выходные…

— Ну, бабу-у-уль! — умоляюще протянул Алик. — Слышал я все это и не один раз! Время тогда другое было…

— Вот вы валяетесь, — не слушая внука, продолжала бабушка, — а у нас в поселке что твориться-то, что твориться-то! Ужо второе убивство страшное: говорят, что Славке лопоухому, даром, что уголовник, сердце прямо из груди вырвали… Что твориться, что твориться? Куды земля катиться? — продолжала причитать бабулька. — Со времен колывановского пожара в нашем краю такого не было! А все от чего? От того, что некоторые водку ночами пьют, а потом до обеда безбожно дрыхнуть…

— О-о-о! — простонал Крепыш. — Бабуль, ну чего ты завелась? Не пили мы вчера водку! Пивком баловались… Постой, — опомнился он, приподнимаясь на кровати, — кому ты, говоришь, сердце вырвали?

— Дак люди говорят Славке Первухину, шаромыжнику с лесосеки. Да ты его помнишь — он в прошлым годе еще с двумя бичами за бутылку первача мне картошку окучил…

— Помню, бабуль, помню, — уселся на кровати Алик, от таких известий спать как-то сразу расхотелось — в памяти всплыло предостережение Филимоныча: «жертвы еще будут».

— Так бандюганы эти, мало того, сто так страшно Славку убили, они еще его квартиру подпалили — чуть весь дом не сгорел! — бабушка не останавливаясь пересказывала внуку события минувшей ночи.

— Бабуль, а тебе откуда все это известно? — ехидно полюбопытствовал Алик, натягивая штаны и рубаху.

— Так это всему поселку известно, — не стушевалась старушка, — а Дарья-молочница рассказала.

— Понятно, сарафанное радио в действии, — улыбнулся Александров, подходя к бабушке и обнимая её за худенькие плечи.

— Эх, молодежь, — бабушка, шутя, шлепнула непутевого внучка сухонькой ладошкой по затылку, — да чтоб вы понимали! Наше сарафанное радио самое…

— Точное, быстрое и информативное, — рассмеялся Алик, — прямо ТАСС!

— А то! — подбоченилась бабулька. — Ладно, буди своих лодырей — я вас кормить буду — пироги уже простыли давно!

— А-а-а, вот чего ты нам поспать не дала — пироги простыли!

— Простыли, — нарочито расстроенным голосом повторила старушка, — а я ведь так старалась…

— Бабуль, ты у меня просто клад! — Алик наклонился (ростом старушка была внуку пониже плеча) и поцеловал бабушку в седую макушку.

— Правда-правда, Марья Гавриловна! — присоединился к Алику проснувшийся Леньчик. — Ваши пироги — бесподобны! Я вот в Японии был, и в Сингапуре, пробовал ихние заводские печености: и торты, и рулеты, и пироги. Они у них там все в такой красивой упаковке — прямо картинка: глаз не отвести! А на вкус такая гадость! А ваши пироги, Марья Гавриловна, во рту так и тают! А вкус… С мясом, с капустой, а особенно с малиной… У-у-у! Пальчики оближешь!

— Ладно, Ленька, хватит, — отмахнулась старушка, — захвалил до краски!

— Да правду он говорит, баб Маш! — подключился к разговору продравший глаза Кучерявый. — Такие вкусные пироги только у вас и моей бабушки! — заявил он. — Остальные даже рядом не валялись!

— И то правда! — согласилась старушка. — Мы с Прасковьей завсегда рецептами делимся… Ладно, хорош языками чесать! Одевайтесь и в беседку — пироги стынут! — с этими словами она вышла из летней кухни.

— Ну че, поцики, все слышали? — без предисловий спросил Алик.

— Про вырванное сердце? — уточник Андрюха.

— Ну не про пожар же? — зевая ответил Кпепыш.

— Дед Филимоныч прям как в воду глядел — и дня не прошло, — произнес Леньчик. — Вырванное сердце — это как раз наш случай.

— Думаешь, колдун беснуется? — Андрюха нервно дернул щекой.

— Ну а кто еще в нашей дыре сердца драть будет? — риторически спросил Алик. — Наш упырь! Точно наш, пацаны — зуб даю!

— Надо покойника поспрошать, — предложил Леньчик, — как давеча Маслова. Может, прояснит чего. По крайней мере, кто его кончил, расскажет.

— Точно, сейчас перекусим бабулиными пирогами и к Первухину на хату сгонзаем, — озвучил план действий Кепыш.

— Не-е-е, не выйдет: там сейчас опера работают, — запротестовал Андрюха. — Не пустят никого на хату. Место преступления как-никак…

— А тебя, Кучерявый, тоже не пустят? — спросил Алик. — Ты ведь тоже мент.

— Ну, — замялся Карпов, — пустят, не пустят — не знаю, но выгнать вроде не должны.

— Как вариант, — предложил Алик, — снабжаем Дюху колечком и отправляем к коллегам на место преступления. Он там осматривается и, если видит Первухина, пытается с ним пообщаться.

— А если меня там этот упырь того?

— Первухин-то? — не понял Алик. — А чем он тебе сможет насолить?

— Да какой нафиг Первухин? — возмутился Андрей. — Наш упырь, который тело мое для себя экспроприировать хочет! Если он тоже до сих пор там меня дожидается?

— Не думаю! — покачал головой Александров.

— Это почему же? — взвился Кучерявый.

— Ну, во-первых, — начал загибать пальцы Алик — там сейчас народу много толкается, а он пока без свидетелей народ убивает. Во вторых: крест наденешь, в третьих: мы рядом будем, в четвертых: день на дворе…

— Это точно не вариант, — возразил Карпов, — Маслову не помогло! Его мертвец средь бела дня порвал!

— Де дрейфь, Кучерявый, хватит тебе первого, второго и третьего, — неумолимо настаивал на своем Алик, — считай эту вылазку разведкой боем! Все пойдемте — жрякать хоцца!

Покидая последним летнюю кухню, Леньчик захватил с собой тетрадку Филимоныча, решив не терять времени даром, а прочесть что-нибудь полезное за завтраком. Парни чинно расселись в беседке за накрытым столом и принялись методически уничтожать безумно вкусную стряпню бабушки Алика, запивая парным молоком.

— Леньчик, — с набитым ртом произнес Александров, заметив на столе рядом с Леньчиком гроссбух покойного сторожа, — решил узнать, чем дело кончилось?

— Не-а, — мотнул головой Леньчик, — мне конечно интересно, но я вчера в конце тетрадки что-то похожее на словарик видел… — Леньчик принялся листать тетрадку. — Вот, — прочитал он, — классификатор инфернальных существ и потусторонних сущностей. Надо когда-то начинать разбираться, во что мы с вами вляпались по малолетству. К тому же, многое из того, что мы считали сказками и страшилками — существует на самом деле.

— Это точно, — поддержал Леньчика Алик, — матчасть надо изучать, так, чтобы от зубов отлетало! Давай, Леньчик, трави помалу.

— Посмотри, есть там что-нибудь про призраков, духов или привидения? — попросил кучерявый. — Ну, типа нашего, колывановского упыря.

— Есть, — шурша бумагой, отозвался Леньчик. — Духи, призраки, привидения и подобные им сущности, — прочитал он. — Владимир Даль дает определение духа…

— Какой Владимир Даль? — перебил Леньчика Андрей. — Тот, про которого нам в школе на русском языке талдычили? Ну, помните: словарь Даля?

— Он самый, — положив себе на тарелку очередной кусок пирога, подтвердил Поташников.

— А он-то тут каким боком? — удивился Карпов.

— Не знаю, — пожал плечами Леньчик, — тут так написано. Видимо не зря. Не стал бы Филимоныч всякую лабуду писать. Итак, Владимир Даль дает определение духа, — вновь повторил Леньчик, — в своем словаре, следующим образом: дух — бестелесное существо. Обитатель не вещественного, а существенного мира. Бесплотный житель недоступного нам духовного мира. Относя слово это к человеку, иные разумеют душу его, иные же видят в душе только то, что дает жизнь плоти, а в духе высшую искру Божества, ум и волю, или же стремленье к небесному. Добрый дух, ангел, дух света, чистый; злой дух, дух тьмы, диавол, нечистый дух. Святой Дух, третье лицо Святой Троицы. Дух Божий, благодать, вдохновенье, наитие, откровенье. Видение, привиденье, тень, призрак, бестелесное явленье на земле.

— А ведь все правильно разложил по полочкам товарищ Даль, — прожевав кусок пирога, согласно закивал Алик. — Все варианты перечислил. Зря я в школе русский язык недолюбливал…

— Поскольку по роду своей деятельности мне приходилось встречаться преимущественно с темными духовными началами, — продолжил читать Поташников, — о них — подробнее. Призрак или привидение — душа или дух умершего человека, проявляющийся в видимой или невидимой (осязаемое присутствие) форме в реальной жизни. Это человек, который после смерти всё ещё остаётся (застревает) в материальном мире в своём неосязаемом эфирном теле, хотя в определенный срок должен был перейти в иной (потусторонний, тонкий, в простонародье: рай, ад или чистилище). Причины такого состояния различны. Иногда человек не понимает, что умер и продолжает жить, будто бы ничего не случилось, игнорируя, или, даже, откровенно противодействую усилиям Проводника (Ангела Смерти) помочь заблудшей душе пересечь границу материального мира. Иные нарочито сбегают от своего Проводника. Со временем даже изначально нейтральные души (не говоря уже о призраках терзаемых местью — мстительные духи), «сходят с ума» и начинают нападать на людей. Истории о «домах с привидения», в которых гибнут люди, отнюдь не выдумки. Мне приходилось неоднократно зачищать подобные злачные места. Несмотря на свою нематериальность (бесплотность), некоторые виды духов способны воздействовать на предметы, а так же на физические (спонтанное возгорание, похолодание) и атмосферные явления (туман, гроза). Ярким примером воздействия духа на предметы является полтергейст. В основе своей духи невидимы для обычных людей, но некоторых из них могут отражаться в зеркалах. Однако некоторые духи в момент сильного возбуждения, либо в зависимости от временного цикла (например, в день своей насильственной смерти) могут проявлять себя в видимом диапазоне. Особо сильные духи могут проявляться (даже обретать некую «материальность») по собственному желанию. Методы противодействия и защиты, а так же методы борьбы с духами…

— А вот отсюда поподробнее! — произнес Алик, прерывая чтение дневника. — Запоминайте парни!

— Методы противодействия и защиты, а так же методы борьбы с духами, — повторил Леньчик начало фразы, — а именно с призраками и привидениями, поскольку поистине огромная плеяда духов не ограничивается только умершими людьми (смотри определения Даля). Как утверждают многие авторы (в основном церковного происхождения), пуще всего призраки боятся креста и крестного знамения, святой воды, освященной в церкви вербы или омелы, и соли. По собственному опыту могу сказать: работает все из вышеперечисленного, кроме, пожалуй, вербы. Самый безотказный инструмент защиты против призраков — соль. Насыпьте вокруг себя дорожку из соли, и ни один, даже сильный призрак не сумеет её преодолеть. Однако, стоит нарушить целостность такого круга (например порыв ветра, вибрация, падение какого-то предмета — некоторые привидения проделывают такие фокусы с легкостью) — призрак беспрепятственно доберется до тебя. Так же призрак можно ненадолго остановить, кинув в него горсть соли. Крест и крестное знамение (старообрядческое двоеперстие, троеперстие, именословное перстосложение) тоже работают, но человека, пользующий эти инструменты должен обладать непоколебимой верой. Стоит закрасться в душу хоть тени сомнения: святой крест для привидения окажется не страшнее детской игрушки, а крестное знамение — превратиться в кривляние ручной обезьянки.

— Погоди-ка, Леньчик! — воскликнул Карпов. — А как же мой крестик? Он-то сработал, хоть я и не верил во всю эту чертовщину!

— Подожди, я еще не все прочитал, вот тут как раз про это говориться… — Леньчик нашел в записях Филимоныча нужное место и продолжил:

— Еще против призраков можно использовать так называемые заряженные артефакты, которые несут в себе всю силу молитв, прочитанных на них: нательные кресты и складни. Сила такого артефакта тем сильней, чем крепче вера человека, проводившего обряд. Так же действенными оказываются артефакты долгое время концентрирующие сфокусированную в пространство веру большого количества людей: намоленные монастырские иконы, мощи и другой церковный реквизит, и чем древней икона, тем боле сильное воздействие оно способно оказать на неприкаянную душу (не только человеческого происхождения). То есть, по сути, использующий артефакты подобного типа, тоже обладает верой, но не своей, а «заемной».

— Ну, теперь понятно все с твоим крестиком, — довольно произнес Алик, — где ты, говоришь, его твоя бабка достала?

— Вроде бы в Алексеевском монастыре… Хотя… я точно не помню, — пожал плечами парнишка.

— Ты бабульку-то свою поспрошай: где взяла, — попросил Алик. — А особенно о монахе, что крест освящал. Видать, неслабая у батюшки вера! Неплохо бы нам всем такую защиту поиметь…

— А еще лучше, — вклинился Леньчик, — самим в монастырь съездить, и с батюшкой тем побеседовать. Судя по записям Филимоныча, церковь не только опиум для народа.

— Дельная мысль, Леньчик, — похвалил друга Алик, — обязательно съездим и поговорим. Есть в тетрадке еще что-нибудь интересное.

— Еще Филимоныч о железе пишет, — заглянув в гроссбух сообщил Поташников, — что его действие на привидение схоже с действием соли.

— Там еще про вербу было, — напомнил Кучерявый.

— Старик пишет, что верба — полная туфта!

— Значит, что мы имеем в нашем арсенале? — решил подытожить Алик. — Крест и крестное знамение откинем сразу — веры у нас — кот наплакал.

— Это почему же? — возмутился Дюха. — Я, например, верю! Вы ведь тоже все видели! Маслова, Лукьяниху в детстве, Ангела Смерти, в конце концов! И неужели до сих пор ни во что не поверили!

— Эх, Кучерявый-Кучерявый, — вздохнув, произнес Алик, — ты сам до сих пор не врубился, что разговор о совсем другой вере идет…

— Это о какой? О вере в бога, что ли? Так я уже можно сказать, что верю…

— Да нет — не то! — отмахнулся Алик. — Давай смоделируем ситуацию: представь себе, что наш полоумный призрак загнал тебя в угол…

— Ну-у-у, — не догадываясь, куда клонит Крепыш, протянул Карпов, — представил.

— А тебя с собой не то что, освященного крестика, жалкой горстки соли в кармане не найдется!

— Ну?

— Баранки гну! — рассердился Алик. — Так вот, хватит ли у тебя веры, что с помощью только вот такой фигуры, — Алик сложил пальцы в щепоть троеперстия, и перекрестил Кучерявого, — отбиться от призрака. Если да, то, как говорится — флаг тебе в руки…

— Флага-то у него тоже не будет! — хохотнул Леньчик. — Только вера… Ну, может быть еще и надежда…

— Слышь, верующий, а ты хоть одну молитву знаешь? — беззлобно подковырнул стушевавшегося товарища Алик. — Типа там: боже сохрани…

— Хорош, кончайте потешаться! — разозлился Дюха. — Да, не верю! Да, не справлюсь с призраком голыми руками и крестным знамением! Это вы хотели услышать!

— Именно, — подтвердил Алик. — Я хочу, чтобы все мы реально оценивали свои силы… Нам надо действовать осторожно, пацаны! Если колывановский колдун кому из нас башку открутит, никто её на место завернуть уже не сможет… Так-то!

— Да все я прекрасно понимаю! — сорвался на крик Кучерявый. — Только страшновато как-то…

— А смерти только дурак не боится, — согласился Алик. — Я тоже боюсь… До дрожи в коленках… Только страх свой никому не показываю! И ты, Дюха, тоже старайся!

— Да стараюсь, — тяжко вздохнул Карпов, — вот только не очень у меня получается…

— Ничего, со временем получится, — успокоил друга Александров. — Леньчик, есть там еще что-нибудь про призраков?

— Не-а, — отрицательно мотнул головой Поташников. — Дальше про каких-то высших, стихийных и домовых духах, адских иерархах…

— Ладно, оставим эту лабуду на потом. — Алик одним большим глотком допил молоко и вытер губы ладонью. — Вооружаемся солью, раз другого действенного оружия пока не найти, и аля к Первухину. Где-то у бабули целый мешок этого добра был заныкан — для засолки…

Алик вылез из-за стола и скрылся за низенькой дверью летней кухни. Не было его минут пять-семь. За это время Леньчик успел прочитать заметки Филимоныча о стихийных духах, коих по его разумению было пруд пруди. Стихийных духов можно обнаружить в пещерах, вдоль речных берегов, под водой, в лугах, в чаще и внутри деревьев. Они присутствуют во всех проявлениях природы. Духи природы присутствуют во всех природных стихиях — земле, камне, воде, воздухе и даже в огне, не затухающем в глубинах земли. В общем-то, по заверению покойного сторожа, это были в какой-то мере безобидные «ребята». По крайней мере специально людям не вредили, и относиться к ним нужно было, как обычным проявлениям природы: нет смысла бороться с дождем, громом или молнией — стихийные духи таких потуг попросту не заметят…

— Вот, нашел! — На стол перед Леньчиком шлепнулся увесистый холщовый мешочек с солью: зачитавший Карпов не заметил возвращения Алика. — Вооружаемся, пацаны!

— И куда её интересно толкать? — недовольно поинтересовался Андрюха.

— Да куда угодно: хоть в карманы! — буркнул Алик, личным примером показывая приятелям как надо вооружаться. Зачерпнув целую пригоршню крупных сероватых кристаллов, Александров пересыпал её в карман брюк.

— А у меня и карманов-то нет, — разочарованно произнес Карпов, демонстрирую слегка растянутые «треники» биробиджанской швейной фабрики «Ширпотреб».

— На будущее что-нибудь придумаем, — продолжая набивать карманы солью, произнес Алик. — А сейчас скрути из газетки кулек, посоветовал он, — правда в руках его таскать придется… Но ничего — безопасность дороже!

— Ну что, все затарились? — риторически спросил он. — Тогда погнали, проведаем нашего жмура.