Проданная сводным братьям

9. Охваченная огнём

Хонор

Я никогда не думала, что могу чувствовать себя настолько оторванной от собственного сознания. Когда Килиан, Нейт и Лайл прикасаются ко мне, слово «нет» с лёгкостью срывается с моих губ.

«Ты можешь притвориться, что мы незнакомы, — сказал Килиан. — Ты можешь притвориться, что ненавидишь то, что мы с тобой делаем, если тебе от этого станет легче».

Мне также не легче от этой мысли. Мы не чужие люди, и, как бы я ни старалась, я не могу ненавидеть ничего в том, что мы вместе.

Я чувствую себя живой так, как никогда не могла себе представить.

И я не могу понять, что значит хотеть отрицать их или бороться с ними, когда я желаю противоположного.

Что это значит — испытывать трепет от того, как они удерживают меня, вздрагивать от пут на запястьях, умолять их остановиться, но мысленно молиться, чтобы они продолжали?

Каждое прикосновение кажется запретным. Каждый момент, когда мы занимаемся этим, опасен и неправилен, но в то же время и верен, и это пульсирует во мне, как грохот перед бурей. Это первобытно и по животному — желать, чтобы мужчины подчинили тебя себе. Это незаконно — говорить им «нет» и воображать, что они меня оскорбляют, а потом радоваться, когда они игнорируют все мои протесты.

Прикосновение грубых пальцев к моей плоти или боль от их укусов приближают меня к освобождению. Резкого голоса Килиана в моём ухе, когда его братья овладевают моим телом, достаточно, чтобы вывести меня из себя.

Я чувствую, что потеряла представление о том, кто я такая и для чего всё это затевается. Удовольствие не входило в мои планы. Раскрытие глубин моих собственных сексуальных пристрастий не входило в мои планы.

Всё запутано, моё сердце туго стянуто верёвками из прошлого и настоящего, так же как мои ноги привязаны к кровати.

Они выглядят совсем по-другому, но я всё ещё вижу намёки на прошлое. Глаза Килиана, которые всегда были внимательными, по-прежнему похожи на бездонные озёра кристально чистой воды. Волосы Нейта немного темнее, чем у блондина из детства, но у них всё та же мягкая волна. У Лайла такие же длинные ресницы, которые обрамляют его угольно-чёрный взгляд и подчеркивают скулы. Я ищу что-то знакомое, хотя мне больно это находить.

— Хонор, — шепчет Лайл, зарываясь лицом мне между ног, его язык дразнит меня до безумия, и когда он доводит меня до оргазма, я вспоминаю, как мы бежали с ним рука об руку с холма, когда мы были детьми, и смеялись так сильно, что чуть не теряли сознание.

Сначала губы Нейта прикасаются к моим губам медленно и чувственно, углубляясь, пока я не начинаю стонать и вспоминать, как он оставлял мне конфеты под подушкой.

Они освобождают мои руки, чтобы я могла прикоснуться к ним, и каждое прикосновение моих пальцев к их коже кажется украденным и мимолётным.

Килиан вонзается в меня так, словно пытается разорвать меня на части силой своего оргазма, но, когда я провожу пальцами вверх по невероятной лестнице его пресса, я вспоминаю, как он велел мне спрятаться, когда его отец яростно барабанил в дверь его спальни.

Я помню, какими они были мальчиками, и мне трудно поверить, что мужчины, которых они мне показывают, — это те, кем они являются на самом деле. Возможно ли, чтобы жизненный опыт исказил душу человека до такой степени, что он перестанет походить на того, кем он был в начале? Могут ли трудности уничтожить нашу сущность?

Я не хочу верить, что это возможно.

Когда Килиан прижимается носом к моей шее, его пальцы запутываются в моих волосах, он шепчет:

— Борись со мной, — и я сопротивляюсь. Моя рука ударяет его по лицу, и в тишине комнаты раздаётся звук, похожий на выстрел. Нейт переносит свой вес на мою перевязанную ногу, с силой прижимая её к кровати, в то время как Лайл держит мои запястья и вытягивает их у меня над головой. Они сжимают меня так крепко, словно хотят, чтобы я была уверена в их силе, и я могу двигать только головой.

— Нет, — стону я, качая головой из стороны в сторону, мои глаза широко раскрыты от страха, но в глубине души я говорю «да»… сделай это… заяви на меня права… владей мной… сломай меня… уничтожь меня.

Бери всё, что тебе нужно, а я притворюсь, что мне это не нравится, если ты этого хочешь.

Когда Килиан проводит шершавым языком по моему набухшему клитору, я вскрикиваю и извиваюсь. Это уже слишком. Слишком хорошо и слишком ужасно. Но чем больше я хнычу, тем чаще он это делает, неустанно стремясь меня погубить. И в момент абсолютной ясности я осознаю нечто настолько мучительное, что слеза скатывается из моих глаз и, невидимая, падает на волосы.

Им нужно это — чувство власти и контроля. Это способ вернуть то, что они потеряли, бальзам для тех страданий, которые причинил им человек, который не любил своих сыновей так, как они того заслуживали.

— На вкус ты как капитуляция, — мрачно шепчет Килиан, уткнувшись мне в бедро. — Сладкая, как полное подчинение. — Его рот снова приближается к моей киске, и я извиваюсь в его руках, которые удерживают меня. — Ты бы позволила мне делать с тобой всё, что угодно, не так ли?

Он произносит это с ноткой насмешки в голосе, как будто моя готовность играть свою роль в этой игре говорит о моей слабости. Он считает, что я недостаточно сильна, чтобы постоять за себя. Он видит во мне худшее в себе и своих братьях.

Но он ошибается. Передача власти и контроля им — это такое же облегчение для меня, как и для них. Я достаточно сильна, чтобы дать им всё, что им нужно. Я достаточно вынослива, чтобы играть свою роль, зная, насколько это их исцеляет, какими бы запутанными они ни были.

Нейт настороженно наблюдает за Килианом. Долгое время брат защищал его, но теперь я вижу, что всё изменилось. Нейт — защитник, потому что Килиан слишком ранен, чтобы держать себя в руках и сохранять самообладание. Кажется, Лайл не отрывает глаз от моего лица, его взгляд становится почти гипнотическим, как будто с каждым мгновением его вера в то, что я действительно Хонор, действительно та девушка, которую он любил, когда был ребёнком, всё больше ускользает от него.

Они так сильно изменились, но и я тоже.

Я увидела в своей маме силу, которой старалась подражать. Я увидела в ней сопротивление и борьбу, которые теперь бурлят во мне.

Эти мужчины проведут эти дни со мной. Они будут чувствовать себя так, как будто они украли, отняли, расхищают, и, возможно, этого будет достаточно, чтобы помочь им справиться со своими желаниями. Возможно, им это больше не понадобится, потому что мысль о том, что они могут стремиться к такому контролю над другими людьми, для меня подобна цунами печали.

Я помню один день из нашего прошлого, когда моя мама ещё работала у них экономкой, до того, как Ричард Эстон сразил её наповал эффектным предложением. Мы, четверо детей, лежали на нашем обширном заднем дворе, как гигантская морская звезда, головами друг к другу в середине, а ногами наружу. Мои волосы запутались в их волосах, а солнце было таким ярким, что я не могла держать глаза открытыми дольше секунды. Мы говорили о глупостях, например, о том, кто самый сильный супергерой и какую суперсилу мы бы выбрали, если бы у нас была такая возможность. Я сказала, что хочу летать, как птица. Лайл хотел лазать, как Человек-паук. Нейт хотел быть сильным, как Невероятный Халк. Килиан долго не мог сказать нам о своём выборе, и когда он это сделал, я протянула руку и взяла его за неё.

«Я хочу уметь становиться невидимым», — вот что он сказал. Даже в то время, когда молодость притупляла моё восприятие, я знала почему.

Выбрал бы он всё ещё невидимость?

Или он предпочёл бы стать антигероем, способным захватить власть над миром?

— Хонор, — резко говорит он, возвращая меня в комнату. — Переверните её, — приказывает он своим братьям.

Они развязывают мои путы и бесцеремонно переворачивают меня, и Килиан, не теряя времени, раздвигает мои бёдра. Его член снова становится твёрдым, что не должно было произойти так быстро. Он хватает меня за волосы, прижимаясь ко мне своим горячим, тяжёлым телом. Нейт и Лайл разводят мои руки в стороны, раскладывая меня на кровати крестиком — знак, оставленный, когда имя не может быть написано.

Когда Килиан снова входит в меня, я испытываю острую боль, которая заставляет меня вскрикнуть, прежде чем за ней последует наслаждение. Он врезается в меня, как отбойный молоток, бесстрастно и механически. Я представляю, как его глаза закрываются от реальности комнаты, запирая его в его собственном мире, пока он пытается изгнать своих демонов.

— Борись со мной, — повторяет он, и я сопротивляюсь, хотя шансы на то, что я смогу освободиться, ничтожны. С каждым моим резким движением Килиан всё глубже овладевает мной, и моё сердце разбивается всё сильнее. Его пальцы впиваются в мою плоть так сильно, что остаются синяки, и, несмотря на то, что он безжалостен в погоне за собственным удовольствием, его рука скользит под моими бёдрами, кончики пальцев находят мой клитор и с идеальным нажимом высвобождают лёгкий оргазм, который грозит вывернуть меня наизнанку, как и его тоже охваченный удовольствием.

Мы, прижатые друг к другу, скользкие от пота, и грудь Килиана тяжело вздымается, когда он пытается восстановить дыхание. Я жду, что он выйдет из меня и пойдёт, чтобы налить себе выпить. Я готовлюсь к тому, что его толстый член покинет меня, но этого не происходит. Вместо этого он продолжает погружаться глубоко, медленно двигая бёдрами, и моё тепло и теснота вокруг него слишком приятны, чтобы от них отказываться. Затем Килиан нежно целует меня между лопаток, и моё сердце замирает.

Тишина в комнате напоминает гулкое эхо в заполненной водой пещере. Килиан застывает, как будто слишком поздно осознал, что делает, и не успел остановиться.

Всего один поцелуй. Кто бы мог подумать, что такая мелочь может быть такой острой, яркой и нежной?

Кто бы мог подумать, что простое прикосновение губ к влажной коже может разбить меня вдребезги?

Из моих глаз снова текут слёзы, на этот раз на подушку. Нейт и Лайл ослабляют хватку, когда Килиан вскакивает с кровати, оставляя меня опустошённой.

Лайл гладит меня по спине, убирая волосы с моего лица. Наши взгляды встречаются в тот момент, когда он понимает, что я плачу, и тихо ругается. Я знаю, что он хочет сказать или сделать что-то большее, чем делает, но он так же запутался в этой ситуации, как и все мы. Рука Нейта быстро скользит по моей спине, когда алкоголь, который наливает Килиан, попадает на дно бокала.

Лайл забирается на кровать и переворачивает меня на спину. Он прижимается своей щекой к моей, вытирая мои слёзы ссадиной на своей щеке.

В детстве мы были одного роста и часто терлись носами друг о друга и хихикали от ощущения покалывания. Помню, когда мама планировала свою свадьбу, я думала о том, что выйду замуж за Лайла, когда мы вырастем. Я нарвала цветов в саду и перевязала их ленточкой, чтобы сделать вид, что это букет. Желание схватить Лайла за лицо и крепко держать его, пока я спрашиваю его, помнит ли он и сможет ли снова стать тем милым мальчиком, такое сильное, но я сопротивляюсь, потому что знаю ответ.

Прошло слишком много времени.

Слишком много воды утекло.

Слишком много лет ожесточили их сердца.

«Вода может пробить трещины даже в самой твёрдой породе», — напоминает мне тихий голос в моей голове. Когда-то Гранд-каньон был просто высоким пустынным плато, и что-то такое мягкое, как вода, проходило сквозь него, как горячий нож сквозь масло.

Лайл покрывает поцелуями всё моё тело, теребя губами кончики моих набухших сосков, его рот горячий, влажный и открытый, когда он касается языком моего пупка. В тот момент, когда никто больше не обращает на меня внимания, я запускаю пальцы в его густые тёмные волосы, лаская затылок лёгкими, как перышко, движениями, от которых он замирает. Если один миг нежности от Килиана может пробить что-то во мне, возможно, многие украденные моменты нежности смогут сделать то же самое с ними.

«Но это всего лишь контракт», — думаю я. По истечении недели они бросят меня и перейдут к следующей девственнице, к следующей женщине, которую смогут взять и сломать.

Они не ищут любви, и я тоже.

Это не сказка, где сломленный тиран становится мягкосердечным героем. Я не принцесса, которую нужно спасать. Я прокладываю свой собственный путь и делаю всё, что необходимо, чтобы улучшить своё положение.

И всё же желание сделать всё возможное, чтобы помочь им найти свою собственную истину, непреодолимо.

Лайл двигается внутри меня, его челюсть напряжена, взгляд устремлён в какую-то точку над моей головой. Нейт снова берёт меня за руки, но ему не нужно меня удерживать. Моя уступчивость естественна для меня, и моя готовность уступать их желаниям является неотъемлемой частью того, кем я являюсь по отношению к этим мужчинам.

Его бедра слишком сильно прижимаются к моей чувствительной плоти, но я сосредотачиваюсь на мощи, заключённой в его теле, на явной силе и всепоглощающем доминировании в каждом движении его бёдер. Я раскрываюсь, как цветок на солнце, высвобождаясь резкими сокращениями, которые доводят его до мучительной кульминации. Как и его брат, Лайл кажется потерянным, когда заканчивает, его тело расслабляется, а лицо прижимается к моей шее. Тёплое дыхание обжигает мою кожу, когда он смягчается внутри меня.

— Хонор? — шепчет он, и это звучит как вопрос.

— До Луны и обратно, — шепчу я, и он замирает, словно ледяная вода капнула ему на позвоночник.

— Ты собираешься пролежать там всю ночь, как выброшенный на берег кит? — резко спрашивает Нейт, и когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, Килиан наблюдает за нами, прищурившись.

И вот игра начинается сначала.

Труднее прикоснуться к Нейту так, чтобы он смог дотянуться до меня, когда Лайл держит мои руки над головой, а Килиан завязывает верёвки вокруг моих лодыжек, чтобы снова привязать меня к кровати. Нейт проводит пальцами по тому месту, которое он прорвал первым, место, которое теперь заполнено семенем его братьев. Он закрывает мне рот рукой, когда проникает в меня, и я знаю, он боится, что я скажу ему что-то, что сделает его действия ещё более жесткими. Я кусаю его за пальцы, потому что именно этого он от меня и хочет. Я отворачиваю от него лицо, чтобы ему было труднее удерживать меня. Я дёргаю Лайла за руки, которые стали скользкими от нашего совместного пота, и за тугие путы на моих лодыжках. Я устраиваю им всем хорошее представление и наслаждаюсь каждой минутой, притворяясь, что не согласна с тем, как со мной обращаются, даже когда я летаю на свободе, ощущая свободу освобождения.

Но внутри маленькое зёрнышко надежды распускает свой сладкий первый листик. Потому что, когда Нейт кончает и теряет всю свою власть надо мной, оставаясь уязвимым и опустошенным, я шепчу:

— Я всё еще сплю с Банни на своей подушке, — и он смотрит на меня широко раскрытыми тёмно-синими глазами, как будто я залезла к нему в грудь и вытащила его все ещё бьющееся сердце.