Проданная сводным братьям

4. Сломать или быть сломленным

Килиан

— Моя очередь.

Маленький Воробышек дрожит так сильно, что я вижу это, рябь пробегает от её покрасневшего горла вниз. Я уверен, что не единственный, кто заметил её мимолетную улыбку после того, как Нейт трахнул её, но, если она думает, что я собираюсь быть с ней так же снисходителен, как и он, её ждёт сюрприз. Я могу очень долго играть со своей добычей.

— Ты хочешь, чтобы мы задержались?

— Нет, — я оборвал Лайла, прежде чем он смог закончить. — Я хочу, чтобы она была одна. Только она и я.

Сейчас она не улыбается.

То, как она нервно облизывает губы, делает меня твёрдым, как стальной прут. Она слышит угрозу в моём голосе и не хочет оставаться со мной наедине. Я понимаю это. Это то, что я хочу, чтобы она чувствовала. Пленница. Небезопасная.

Моей, чтобы делать с ней всё, что я захочу.

Она уже поняла, какую девственность она оставила, чтобы подарить мне? Никто не сказал этого прямо, но она должна понимать, что её ждёт. А если она этого не сделает, то узнаёт достаточно скоро.

Нейт смотрит на неё с беспокойством, и в его голосе звучит неуверенность.

— Я думаю, может быть, нам стоит остаться здесь. Помочь, знаешь ли.

— Вон. Вы заявили о своих правах. Теперь моя очередь.

Воробышек смотрит на них, потом на меня, потом снова обратно. Она сглатывает, и я наблюдаю, как работает её горло. Это наводит меня на всевозможные идеи, ни одна из них и близко не похожа на приличную. Некоторые из них едва ли законны. Может быть, она понимает, во что ввязывается, но я в этом сомневаюсь. Она была девственницей, чёрт возьми.

Лайл берёт Нейта за руку и тянет его за собой.

— Пошли. Мы все заплатили за это. Теперь очередь Кила.

Бросив быстрый взгляд на наш приз, затем слегка подозрительный в мою сторону, он кивает.

— Хорошо.

Мгновение спустя дверь за ними закрывается, оставляя только Маленького Воробышка и меня.

Она не встречается со мной взглядом. Её дыхание учащается, как только закрывается дверь, и мне нравится, как я заставляю её нервничать. Я собираюсь чертовски насладиться этим.

— Посмотри на меня, — положив согнутый указательный палец ей под подбородок, я заставляю её поднять взгляд, пока не смотрю прямо в эти большие, красивые голубые глаза. Её черты щекочут далекие воспоминания. Что-то в ней кажется знакомым, но я не могу вспомнить, что именно. Наверное, кто-то, кого я когда-то встречал. Или, может быть, она выглядит как знаменитость. Я не обращаю на них особого внимания, но иногда мне попадаются фотографии. Это не имеет значения. — Ты чертовски красива, даже под этой маской.

Её бледные черты раскраснелись. Она прикусывает нижнюю губу, но нервно, а не откровенно соблазнительно. Меня это всё равно соблазняет. Её трепет как грёбаный наркотик.

— Спасибо, — шепчет она, вероятно, не столько для того, чтобы ответить, сколько для того, чтобы заполнить тишину.

Отпуская её подбородок, я отступаю назад, чтобы раздеться. Я уже снял пиджак и обувь, когда мы начали, но теперь я намеренно расстёгиваю одну пуговицу за другой на своей рубашке.

Она следит за моими движениями, натягивая простыни, чтобы прикрыться, как загнанный в угол зверь, ищущий выход, надеясь, что хищник совершит ошибку.

Я не совершаю ошибок.

— Не прячься от меня. Я заплатил за это хорошие деньги. Убери простыню.

Девушка роняет её, как будто она обожгла её.

Моя рубашка сваливается кучей на кресло, и я расстёгиваю ремень. Щелчок пряжки кажется невероятно громким в тишине. Я позволяю своим штанам упасть и снимаю их. Выпуклость в моих трусах-боксерах невозможно не заметить, и её глаза расширяются, когда она видит. Если она поняла, к чему всё идёт, я не удивлюсь, если она передумает. Не то чтобы это имело значение. Не сегодня.

Я указываю на пол у себя между ног.

— Иди сюда. Достань его.

Она слезает с кровати и становится передо мной на колени, прежде чем взяться пальцами за резинку. Сделав глубокий глоток, она тянет.

Её удивленный вздох, когда мой член выскакивает наружу, приводит меня в восторг. Она стягивает мои трусы до конца, но не отводит с них глаз.

— Возьми его в руку. Поцелуй его, — мои приказы кратки и тихи, но они не терпят возражений. За неё заплачено, и она наша.

Моя.

Она повинуется, её тонкие пальцы, горячие, как огонь, обхватывают меня. Нежно целуя кончик, она гладит меня так, словно понятия не имеет, что делает. Я знаю, что она была девственницей, но ей ведь надо было хотя бы поработать руками, верно? По тому, как она себя ведёт, вы бы так не подумали.

Мой пиджак находится в пределах досягаемости, поэтому я тянусь за ним и роюсь в карманах, пока не нахожу маленький тюбик. Я могу быть жестоким, но я не собираюсь трахаться по сухому. Для собственного удобства, если не для чего другого. Я протягиваю это ей.

— Держи. Чем более мокрым ты меня сделаешь, тем меньше будет больно.

Если и были какие-то сомнения относительно того, что мы собирались сделать, то теперь они исчезли. Она берёт тюбик трясущимися руками и открывает крышку. Сначала она слегка брызгает на пальцы, затем трёт их друг о друга, чтобы прочувствовать это, прежде чем выдавить на ладонь побольше.

Когда она прижимает прохладную смазку к головке моего члена и опускается вниз по всей длине, чтобы распределить её, я, блядь, чуть не теряю самообладание. Это так чертовски приятно, и её озабоченный сосредоточенный взгляд слишком заметен.

Я должен остановить её.

— Хорошо. Более чем достаточно. Забирайся на кровать, колени на край, лицом вниз.

Она кивает и делает глубокий вдох, собираясь с духом. Когда она отворачивается от меня, я замечаю татуировку на её лодыжке. Она маленькая и изящная, изображение богато украшенной птичьей клетки с несколькими птицами внутри.

И снова, словно муха, жужжащая рядом с моим ухом, проблеск похороненного воспоминания прерывает мои мысли, но я отмахиваюсь от него, желая раствориться в этом моменте. Маленький Воробышек открывает мне потрясающий вид на её чётко очерченные лопатки, на ее стройную талию и на самую сексуальную задницу, которую я имел удовольствие видеть собственными глазами.

Задницу, которую я собираюсь осквернить.

Может быть, это из-за обстоятельств. Может быть, просто её фигура в точности в моём вкусе, но я ничего не ждал с таким нетерпением, как этого.

— Хорошая девочка, — шиплю я, когда она встаёт в позу. — Отодвинь свою задницу назад и раздвинь ноги шире.

И вот, дамы и господа, прекрасный пример позы, предназначенной для того, чтобы доставить удовольствие. Я делаю себе пару поглаживаний, просто чтобы убедиться, что я весь как следует скользкий, затем встаю позади неё.

Я выдавливаю ещё одну порцию смазки, направляя её прямо над её анусом. У неё перехватывает дыхание от внезапной первой капли. Большим пальцем я направляю скользкую жидкость вниз, распределяя её по краю, прежде чем надавить внутрь. Она ахает и сжимается вокруг него. Так чертовски туго. Через несколько мгновений у неё будет что-то гораздо большее, что она сможет обхватить.

Я втираю смазку в её кожу, пока мой большой палец легко не заскользит внутрь и наружу. Ей лучше быть готовой. А если это не так, что ж, она сама решила продать себя нам.

Держа одну руку на её бедре, направляя её попку ещё ближе к себе, я использую другую, чтобы прицелиться. Она подпрыгивает, когда мой член натыкается на неё, делая резкий вдох.

Я не тороплюсь. В конце концов, предвкушение — это, по крайней мере, половина дела. Направляя его рукой, я провожу головкой члена по всей ее заднице, убеждаясь, что всё скользкое, прежде чем слегка надавить. Ровно настолько, чтобы предупредить её о том, что сейчас произойдёт.

Мне нравится, когда она напугана. Мне не должно, но, чёрт возьми, мне нравится.

— Это будет больно? — спрашивает она нервным шепотом.

Я провожу свободной рукой по её боку и по плечу, крепко сжимая, как будто пытаюсь удержать её от побега. Она дрожит под моей ладонью.

— Будет ещё больнее, если ты напряжёшься.

Она кивает, и я наблюдаю за её лицом в зеркале, пока она пытается заставить своё тело расслабиться. Я увеличиваю давление.

Ох, блять.

Со стоном она принимает кончик. Она такая чертовски тугая, и становится только туже, когда я вхожу глубже. Затем удивлённый вздох, когда вся головка проталкивается внутрь.

Она сжимает простыни, сминая их в кулаках, сжимая так сильно, что костяшки пальцев белеют. Её дыхание учащённое, напряжённое, когда я всё больше и больше погружаюсь в неё. Примерно через каждый дюйм я останавливаюсь, немного отодвигаюсь назад, а затем продвигаюсь вперёд, вливая смазку глубже. Когда я, наконец, прижимаюсь бёдрами к её попке, полностью погружаясь, я останавливаюсь.

— О, Боже. Пожалуйста, скажи мне, что это всё, — шипит она, как будто не может представить, что может быть что-то большее. Это то, что нравится слышать парню.

— Ты приняла его весь, Маленький Воробышек. Весь грёбаный член.

Резкий выдох с шипением вырывается из её носа, затем она кивает.

— Похоже на то.

Я отстраняюсь, почти полностью выходя, и она стонет от внезапной перемены.

— Иди сюда, — положив руку ей на плечо, я притягиваю её к себе, пока её спина не прижимается к моей груди. Это позволяет мне прошептать ей на ухо: — Я собираюсь трахать твою задницу до тех пор, пока ты не сможешь ходить.

Мне нравятся её тихие, испуганные всхлипы. Это делает меня грёбаным ужасным человеком, но это тот, кто я есть. Или, по крайней мере, кем я стал. Я отбрасываю эту мысль — сейчас не время для самоанализа.

Когда я возвращаюсь, она сжимается вокруг меня, постанывая, когда я заполняю её обратно. Это возбуждение? Или боль? И то, и другое? В любом случае, это чертовски потрясающе.

Смазка нагревается, растекается, делает своё дело, и она приспосабливается ко мне. Я обхватываю рукой её горло, и она стонет. Чёрт, маленькой шалунье действительно это нравится? Я поднимаю другую руку к её груди, захватывая сосок кончиками пальцев и сжимая его, и в награду получаю шипение.

Я наслаждаюсь ощущением её горячей кожи на своей груди, её мягкой плоти в моей руке и биением пульса на её шее под моими пальцами. Я никогда не владел кем-то так безраздельно, и это опьяняет. Она моя, куплена и за неё заплачено. Контракт привязывает её ко мне. Деньги сковывают её. Даже если она захочет, она не сможет уйти от меня.

Мой следующий толчок не такой нежный. Или тот, что после. Я резко шепчу ей прямо в ухо, поскольку она ворчит каждый раз, когда я заканчиваю.

— Мои братья взяли тебя первыми, но приз получает тот, кто последним заявит о своих правах. Весь этот месяц ты будешь моей маленькой игрушкой, игрушкой, в которую я могу войти. Я собираюсь трахнуть тебя в любой момент, когда захочу. Везде. Тебе лучше понять, что ты нам продала.

— Да, — всхлипывает она, и этот звук — сексуальный выброс серотонина прямо в самые примитивные участки моего мозга.

Я сжимаю её горло, её дыхание затруднено под моей ладонью, и я толкаю и притягиваю её в такт своим толчкам. Мои бёдра хлопают её по заднице при каждом погружении, и она такая чертовски тугая. Я не могу сдерживаться так долго, как сейчас, но я хочу, чтобы она, чёрт возьми, почувствовала это. Каждый дюйм наказания.

Я даже не знаю, за что я её наказываю. За то, что продала себя? За то, что она такая чертовски красивая? Я сухо усмехаюсь. Может быть, я просто жесток.

Думаю, в этом виноват мой отец. Фрейд гордился бы мной.

Девушка задыхается. Я сжимаю слишком сильно.

Внезапным толчком я толкаю её обратно на кровать, чтобы схватить за бёдра и убрать руки с её соблазнительного горла. Мои пальцы, впиваясь в её плоть, белеют. Пока она хрипло дышит, я начинаю трахать её так сильно, как только могу, как будто хороший оргазм — это всё, что мне нужно, чтобы изгнать своих демонов.

Она вскрикивает. Я не знаю, от удовольствия это или от боли. Я действую инстинктивно, движимый таким первобытным влечением, что оно борется со мной за контроль.

Блядь.

Я чёртово животное. В этом есть сила, но также и беспокойство. Дискомфорт. Страх перед тем, кто я есть, перед тем, что вонзило свои когти глубоко в моё сердце. То, о чём я стараюсь не думать, если в этом нет необходимости.

Так проще.

Я не такой уж злой. Пару дней после этого она будет неуверенно ходить, но я подарю ей последний подарок на память обо мне.

Скользя одной рукой вниз по её бедру, я провожу по её гладкой коже в ложбинку между бёдер, где нахожу её мокрое влагалище. Его влажность — мой единственный признак искупления.

Она может притворяться испуганной и удивлённой, но её тело говорит правду. Ей это чертовски нравится.

Когда кончик моего пальца касается её увеличившегося клитора, она стонет, резкий звук вырывается из глубины её горла. Я не единственный, кто здесь становится первобытным.

Я тру клитор кончиком пальца, быстро и жестко, так же, как и мой трах. Она дрожит, её дыхание затруднено, и внезапно, с криком, она напрягается. Каждый её мускул напрягается, когда она сжимается вокруг меня.

Иисус, блядь, Христос. Это, пожалуй, самая сексуальная грёбаная вещь, которую я когда-либо видел.

От этого невозможно удержаться. Когда она взрывается, мои яйца сжимаются, и покалывание, сигнализирующее о скором освобождении, становится слишком сильным, чтобы я мог сдерживаться. С рёвом я вхожу до упора и удерживаю себя там. Я кончаю так сильно, что можно подумать, я выворачиваюсь наизнанку.

Может, это из-за обстоятельств, а может, просто из-за неё, но я не могу вспомнить, когда в последний раз кончал так сильно.

Опираясь всем весом на лицо и предплечья, она задыхается, втягивая воздух с хриплыми всхлипами. Я был слишком жесток с ней? Чего она, блядь, ожидала за то, сколько мы за неё заплатили?

Кроме того, она кончила, как чёртов товарный поезд. Ей это вполне понравилось. Чёрт, она дрожит достаточно сильно, чтобы доить мой член до сих пор. Я держу её за бёдра, чтобы она не могла оторваться от меня, пока я не буду готов, но она сопротивляется, как будто всего этого вдруг стало слишком много.

— Оставайся там, где ты есть, — рычу я, потому что здесь всё под контролем. — Ты никуда не пойдёшь, пока я не скажу.

Резко вздохнув, Воробышек напрягается. Можно подумать, я только что ударил её или что-то в этом роде. Какого хрена?