Продавец «кондитерки» 2

Глава 17

Время тянулось медленно — как уходит зима из Москвы. Потерь особых не было, но помощи можно было ожидать не скоро, индейцы вполне успевали снять скальпы, пообедать и спокойно уйти вдаль по своим индейским делам и через пару дней после ухода индейцев появиться помощь, но это неточно, помощь вообще может не появиться. Появились совсем посторонние мысли — у тебя денег на счетах немерено, молодая жена в России, и ты видимо, от большего ума поперся в Северную Америку. Вот что тебе проблемы Британии в Северной Америке и война с индейцами. Ладно, чего врать себе то, поперся в Америку посмотреть на ирокезов и прочих головорезов и понять, как они превратились в жителей резерваций, при всей своей храбрости и ловкости. Посмотрел и очень похоже скоро узнаешь — как эти храбрые ирокезы снимают скальпы. Ладно отметаем посторонние мысли и думаем, как строить оборону.

Чего у нас боятся индейцы — ничего, кроме непознанного. Вот это мы что-то нащупали. Они опасаются, как и все нормальные люди непознанного. Что сейчас непознанное — колдовство и всё, что с ним связано. Так покажем благодарным зрителям сеанс белой и черной магии.

Тащите хворост к площади и тащите мой сундук из обоза. Это охотникам, эти не боятся ничего и связали свою судьбу с моей.

Хворост в кучу и лично складываю вязанки в «шалашик» и теперь на мне и белый маскхалат с черными пятнами вот для местных жителей и экзотика. Огонь медленно разгорается, взмах рукой и огонь птицей рвется в облака и цвет пламени синий, ещё один взмах и пламя зеленое и снова взмах и пламя черное. И так по кругу. Вид издалека — колдун сошел с ума и чего-то там колдует. Не знал бы, что всплеск огня — это бензин делает и цвет меняется от тех порошков, что в огонь я бросаю. Со стороны я колдую — ирокезы остальное сами домыслят.

Походил вокруг костра и поворачиваюсь к своим — несите ещё хвороста. Принесли хвороста, но близко не подходят. если уж свои поверили — ирокезы и прочие индейские юноши обязательно поверят.

Время идет атаки нет. Но индейцы не уходят собрались в кучу и что-то там обсуждают. Смотрим внимательно — благо подзорная труба у меня лучшая, под индивидуальный заказ делали. Все эти переговоры индейские как на ладони. Так, что это они делают. Трое пожилых обрядились в шкуры и перья и пляшут вокруг костра. Меня хотят приколдовать это зря, у меня и бензин ещё остался и порошка ещё немерено. Опять приказываю тащить хворост и снова пляски вокруг костра и снова разноцветный огонь в небеса. Бегаю вокруг костра и забавляюсь… Дым от костра у индейского лагеря больше не видно. Смотрим — что дальше. От лагеря индейцев появилась делегация — идут к нам. Состав делегации — трое помоложе и по-брутальней явно военные руководители всего этого похода на британских захватчиков и с ними пара постарше в накидках и перьях, эти у костра плясали значит идеологические работники из политотдела индейского. Всего в делегации семь человек. Двое простых индейцев — один с трубой и один с белым флагом. Цивилизованные индейцы мне попались.

Иду в своем наряде на переговоры — очень удобная вещь для переговоров, маскхалат весьма объёмный и не видно, что под ним — под ним у меня кираса и продвинутая кираса — держит пулю с десяти шагов и сделано, так, чтобы заброневое воздействие убрать. Совсем убрать не получилось, но в любом случае — будет просто сильный удар, как кулаком. ребра останутся целые. Сошлись для переговоров.

Требования индейцев простые и невыполнимые — сдаться или уходить без оружия. Невыполнимы эти условия из-за самих индейцев. Как только они смогут нас убить — нас и убьют, никаких сомнений в этом. Так индейцы поступали всегда и сейчас так же сделают.

Мое предложение ещё более наглое и беспредельное. Все индейцы складывают оружие и по одному подходят к нашему лагерю на проверку на причастность к нападению на «охотников на бобров» в противном случае они будут уничтожены и те, кто сможет все-таки убежать навсегда будут лишены радости общения с женщинами и взмах руки, и взрывпакет раскидывает цветные брызги немного в стороне от нас. Военные вожди, раскрыв рот смотрят — цветовое шоу. Один из идеологов достает из-под накидки небольшой пистолет и стреляет в меня. Вот не было бы кирасы и всё писец котенку, но у меня кираса и в пистолете слишком слабый заряд пороха. Так-то на небольшом расстоянии заряда хватает, чтобы убить. Но у меня прообраз бронежилета, и я подобной выходки ждал. Так, что выстрел и ошалевший вид у вражеского шамана. Всегда работало и всегда последнее слово за ним, за шаманом. Сейчас всё пошло наперекосяк — бледнолицый колдун — улыбается и поднимает руку. И сердце у шамана не выдержало он без звука падает на снег.

Переводчик от нас переводит — так будет с каждым кто нарушит условия «белого флага» и я дожимаю — срок ультиматума один час. через час я начинаю обряд и всё — дороги назад не будет.

Нет я язык ирокезов не знаю, вообще языков индейских не знаю. Просто я заметил, что вожди понимают английский язык — вот и врезал им. После этой фразы — взмах руки, и я всё сказал. Если у Вас плохо с ушами, то это не моя проблема. И мы с переговоров ушли.

Вернувшись в лагерь — военные вожди стали командовать отход. Один из местных шаманов стал протестовать и видимо доказывал, что у них хватит воинов и они нас будут заставлять делать противоестественные вещи и использовать как женщин. Шаман не преуспел в своей агитации и пропаганде и военные силы индейцев ушли. Шаман ушел последний, но мы не стали бегать за ними.

Лагерь мы свернули мгновенно, как только исчез силуэт шамана и мгновенно ушли. Никого не надо было подгонять, каждый из находившихся в лагере понимал— передумают индейцы и всё мы тогда лишаемся скальпов. Потому и скорость сборов была рекордной.

Немного отошли от страха на полпути к крепости и теперь начались байки как много убили индейцев и какие храбрые здесь собрались воины. У меня же была депрессия — прошлись по краю и ведь почти получилось у моих «друзей» подставили они меня под удар красиво, и никто не виноват — глупый ирландец полез в огонь и там сгорел. Всё конец истории. Ладно учтем на будущее. Заканчиваем дела с налаживанием коммерческих дел с колониями, отошедшими от Британской империи и, собственно, всё — пора домой. Только где у меня теперь дом — здесь или в Британии или поехать в Россию. Как раз — 1812 год скоро и там будет весело. И Российская Империя как раз из блокады выйдет, и узурпатор решит наказать Россию. Может стоить вернуться и помочь надрать задницу этому корсиканцу. Да и молодая жена будет рядом — меньше скучать будет.

Значит так и сделаю. Сейчас по возвращении отправляю человека в будущие США и пусть начинает там хлопотать и заодно поставки мяса фермерами в Канаду берем под себя. Потом как ни будь плотно с этими ковбоями пообщаюсь. И начинаю собирать товары для вывоза в метрополию. Да, надо возвращаться в Россию. Там как-то поспокойней и разбойники со всеми своими вывертами будут попроще этих раскрашенных безбашенных парней.

Вот с такими невеселыми мыслями наш отряд и вернулся в крепость. Невеселые мысли были у меня, отряд веселился и считал, что мы победили. Объективно победили мы. Скальпов у трупов наснимали почти две сотни и доклад выглядел солидно. Уничтожено более двухсот разбойников и изъято столько же ружей. Вот ружья — вот скальпы. «Призовые деньги» в студию так сказать.

Среди индейцев снятием скальпов занимались не все племена. Например, индейцы канадского северо-запада и всего Тихоокеанского побережья никогда не снимали скальпы. Особо практиковали этот обычай племена восточных лесов Северной Америки, где скальп прежде всего был символом воинской доблести. Согласно поверьям индейцев, снятие скальпа с побеждённого противника обладало магическим смыслом, и скальпирующий был убеждён, что, снимая с неприятеля скальп, он забирает у него «всеобщую магическую жизненную силу», которая находилась именно в волосах. И чем больше скальпов врага приносил индейский воин, тем более он был уважаем в своём племени. Но не везде было именно так. Например, у племен Великих равнин скальпирование врага считалось не настолько выдающимся подвигом, как прикосновение в бою к живому или мёртвому врагу — то есть совершение обряда «ку».

Европейцы сделали скальпирование способом коммерческой стимуляции индейцев и белых, для службы для той или иной воюющей стороны. Скальп можно было превратить в деньги, обменять на оружие и необходимые товары. Он быстро утратил своё сакральное значение, превратившись в «разменную монету». В это время скальпирование получило массовое распространение и достигло чуть ли не промышленных масштабов. Голландское, а затем и английское правительство стали назначать награду за скальпы, то есть за убитых индейцев. В 1641 году губернатор британской колонии Новые Нидерланды впервые установил награду за индейские скальпы. 26 июля 1722 года в Бостоне была обнародована декларация, провозгласившая войну индейцам, и одним из её пунктов было положение, которое предписывало выдачу вознаграждения за снятые скальпы. В 1725 году белые поселенцы колонии Нью-Гэмпшир впервые сняли скальпы с десяти индейцев, за что получили награду от властей по 100 фунтов за скальп индейцев враждебных племён. Происхождение скальпа никого не волновало, поэтому нередко снимали его не только с индейцев, но и с врагов среди собственных соплеменников. Женский, стариковский или детский скальп стоили меньше, но это мало кого из охотников за скальпами останавливало. На цену влиял и размер скальпа. В 1724 году колония Массачусетс предлагала 500 долларов за скальп краснокожего, а в 1755 году та же колония предлагала 200 долларов за мужской скальп краснокожего старше 12 лет, а за скальп краснокожей женщины или ребенка — 100 долларов.

В отличие от своих английских партнеров французы Канады платили за все скальпы одинаково, каждый кусок человеческой кожи с волосами стоил 10 серебряных экю. Это было менее цинично, чем псевдогуманная тарифная сетка правительств английских колоний, плативших за скальп воина больше, чем за скальпы женщин и детей.

Например, в 1755 году Уильям Ширли, губернатор Массачусетса, назначил награду в 40 фунтов (массачусетских) за скальп индейца мужского пола и 20 фунтов за скальпы женщин или детей до 12 лет. В 1756 году вице-губернатор Пенсильвании Роберт Моррис в своей Военной декларации войны против племени делаваров предложил «130 испанских долларов за скальп каждого врага-индейца мужского пола старше двенадцати лет» и «50 испанских долларов за скальп каждой индейской женщины».

В этом смысле французская политика больше соответствовала военным традициям американских туземцев, для которых был ценен любой скальп, взятый на военной тропе. Волосы с головы врага служили доказательством воинской доблести мужчины, который смог незаметно пробраться к вглубь вражеской территории, убить противника и невредимым вернуться домой. Индейцы не говорили «мы взяли столько-то скальпов», а сообщали «мы добыли столько-то голов», подразумевая под этим количество убитых и пленных врагов.

Существует две широко распространённых гипотезы о негативном влиянии платы за скальпы на традиции индейцев. Первое, предлагаемая плата и металлические ножи пристрастили аборигенов Северной Америки к сниманию скальпов, даже если они не были знакомы с этой традицией. Второе, плата за скальпы извратила традицию индейцев, которая раньше служила для поднятия социального статуса мужчины-воина, а после превратилась в чистый бизнес, в котором скальп с головы врага был всего лишь товаром.

Согласно исследованиям практика скальпирования в доколумбовую эпоху была широко распатронена в регионах реки Святого Лаврентия, Великих Озер и нижней долины Миссисипи, т. е. именно в тех местах, где французы основали свои крупные поселения, фактории и христианские миссии — Квебек, Монреаль в долине Св. Лаврентия, Ниагара, Детройт, Мичилимакинак на побережье Великих Озер, Новый Орлеан в дельте Миссисипи.

Безусловно, что появление европейцев и металлических ножей способствовало обострению межплеменных конфликтов и распространению обычая скальпирования. Однако, все предположения о том, что плата за скальпы в Новой Франции способствовала данной практики, являются косвенными.

Что касается превращения ритуала скальпирования в обычный бизнес на крови. Эта общепринятая идея убедительна только в том случае, если придерживаться мнения, что мы имеем дело с коммерческой сделкой, т. е. скальпы были проданы туземцами, которые в той или иной степени изменили своим обычаям, отказавшись от сохранения этой эмблемы победы над врагом.

Но, если рассматривать скальп как почетный дар и инструмент дипломатии, за который в соответствии с законами гостеприимства и добрососедских отношений требуется отдариваться, то все заиграет совсем по-иному:

Снятые волосы являются величайшим подарком, какой только могут сделать дикари, и они утверждают, что этим показывают свою привязанность к интересам тех, кому они их преподносят. Bacqueville de la Potherie, Voyage de l’Amerique, III: 129.

Стоит отметить, что довольно часто случалось так, что отрядам, вернувшимся с войны с пустыми руками, безвозмездно вручали столько же товаров, сколько давали тем, кто вернулся с несколькими скальпами. Таким образом, за индейскими воинами признавалось право на военную неудачу, когда те, теснимые противником, не имели возможность снять скальп с убитого врага, что полностью выбивается из привычной схемы «деньги-товар-деньги».

Французы тратили больше денег не на покупку скальпов и пленных, а на подарки индейским племенам. В мирное время в качестве ритуала подтверждения союзнических отношений, а в предвоенное и военное время, чтобы побудить индейских воинов встать на тропу войны. Другое дело, что военная этика индейцев позволяла целому отряду воинов сойти с военной тропы, без умаления чести и не убив ни одного врага, по причинам, которые на взгляд европейцев выглядели смехотворными. Таким образом, плата за скальп служила всего лишь дополнительным стимулом для индейцев, чтобы они доводили начатый военных поход до логического конца.

Дары, которые предлагались для снаряжения военных отрядов перед походом, и награды, которые предлагались по возвращению с военной тропы, давали необходимые средства для войны туземным воинам, не внося разлад в военную мотивацию целей и принципов, характерных для логики коренных обитателей Америки — поиск получения личного и племенного престижа, захват добычи и пленных.

Тот факт, что союзники французов часто продолжали воевать и снимать скальпы после того, как их предупредили о прекращении военных действий и о том, что им больше не будут платить за добытые призы, убедительно свидетельствует о том, что следование традиции скальпирования не зависело от политики колониальных властей.

Для нас все эти различия были несущественны. Мы уцелели и победили. И потому спокойно отмечали свое возвращение из опасной экспедиции. Так прошло два дня. На третий день, когда я возвращался из крепости к себе на корабль мне преградили путь десяток индейцев и не показывая враждебных намерений вступили в переговоры.

Меня приглашали посетить лагерь местных ирокезов для участия в празднике — вот совсем я не хочу участвовать ни в каких индейских праздниках. По итогу какая-то подлянка будет, и я категорически отказался от участия в праздниках и поднимаю руку, чтобы жестом показать — куда идти этим посланцам, но они внезапно падают лицом вниз на землю. Такие внезапные телодвижения меня заинтриговали и по моей команде одного из делегации подвели ко мне, и я узнал — теперь я знаменитый и меня почитают и собственно праздник устраивают, что бы я снял порчу с вождей. Или если великий не хочет праздника, то куда пригнать скот или доставить шкурки бобров, что бы я сменил гнев на милость.