Продавщица: Назад в пятидесятые

Глава 15. Сон

В общежитие я успела вовремя - за целых полчаса до закрытия. Строгая вахтерша Зинаида Петровна даже еще не начинала греметь ключами. Однако я не забыла про ритуал, который соблюдали многие девочки, приходящие поздно - положила на стол перед вахтершей пирожок, купленный у метро. После Ваниных рассказов про вкуснейшие пирожки с ливером, которые он покупал в своей родной Тюмени, будучи еще школьником, мне вдруг тоже захотелось попробовать эти самые "тошнотики". Поэтому перед тем, как сесть в метро, я купила у торгующей женщины целых три горячих пирожка, завернутых в коричневую бумагу. Пирожки на удивление оказались просто изумительно вкусными. Два из них я тут же с удовольствием уплела, а оставшимся - угостила Зинаиду Петровну. Та едва посмотрела на меня поверх очков в роговой оправе, кивнула и продолжила считать петли - она вязала шарфик с разноцветными узорами.

- Внучке вяжу, - сказала она, обратив внимание, что я рассматриваю шарф. - В седьмой класс она у меня пошла. А паренек-то твой где?

- Какой паренек? - попыталась я сделать вид, что ничего не понимаю. Правда, вышло у меня это, прямо скажем, не очень удачно. Я почувствовала, как мои щеки становятся пунцовыми от смущения.

- Какой-какой паренек? Обычный, с руками и ногами, - передразнила меня вахтерша. Вдруг она отложила вязание в сторону и поманила меня к себе кривым узловатым пальцем. - Поди сюда, Дашутка, чего скажу.

Удивленная таким ласковым обращением, я подошла поближе и наклонилась к столу, за которым сидела Зинаида Петровна. С чего это вдруг я стала для нее "Дашуткой"? Обычно нас с Лидой она звала строго по фамилии, и только покладистая и добропорядочная Вера, никогда не нарушающая правил, иногда удостаивалась от нее ласкового обращения "Веруся". Вера, надо отдать должное, никогда не отказывала вахтерше в помощи: помогала донести тяжелые сумки, распутать шерсть и т.д.

- Ты, девка, вот что подружайке своей скажи, - заговорщическим шепотом начала говорить Зинаида Петровна, - пусть она своего попугая холеного бросает. Не пара он ей. Так и скажи: гад он ползучий, проныра эдакий, еще похуже нашего Юрца, от которого тезка моя, Зина, родила.

- Какого попугая? - я продолжала деланно хлопать глазками. Да уж, актриса из меня никудышная, и пожилая опытная женщина, конечно же, раскусила меня на раз-два. Сколько она тут работает? Кажется, еще до войны начала. И таких, как я, дурочек-снегурочек, просечь может очень быстро.

- Ты знаешь, что мне доводилось повидать раньше? - поинтересовалась вдруг Зинаида Петровна.

- Нет, - опешив, протянула я. Откуда мне знать? За несколько месяцев моего проживания в общежитии все общение с вахтершей сводилось к робкому: "А можно сдать белье?" и "Угощайтесь, пожалуйста, пирожки сегодня вкусные, я больше не буду опаздывать". Я и знать не знала, в каком году родилась Зинаида Петровна, откуда она родом, где работала раньше...

- И не надо тебе знать, - внезапно рубанула старушка резким и твердым голосом. - Крепче спать будешь. Но скажу тебе вот что: опасный он.

- Да кто?

- Лео этот, или как там его, - потеряв загадочность, рявкнула Зинаида Петровна. - Думаешь, не знаю ничего? Напридумывали имен: Лео, Мэри, Пэри... Да не так там совсем живут, как вы тут себе понавыдумывали. Уж поверь...

- Где? - недоумевая, спросила я. Кажется, вахтерша была не так проста, как кажется.

- На бороде! Целыми днями тут сижу. Всех вас знаю, как облупленных, изучила уже, за столько-то лет. И Лидке своей скажи: пусть берет с той полки, до которой дотягивается. Девка она видная, статная, высокая. Такая одной точно не останется. Вот на кой этот мажоришка ей сдался? Ухажеры у нее и без него имелись. Хорошие парни, работящие, непьющие. Она ж тут у вахты раньше все вечера простаивала. То Вадику своему названивала, то Илье, то еще кому-то. А теперь про всех забыла и на попугая своего переключилась. Она-то, дурочка наивная, думает, что Ленька этот погуляет с ней, обновок ей напокупает - а она потом ручкой ему помашет. Ан нет, не на того нарвалась. Не будет этот просто так подарочки дарить. Интерес у него к ней есть, определенный, и сама понимаешь, какой - не замуж, конечно, взять. А начнет твоя Лидка хвостом крутить, да за нос его водить - он с ней расправится и глазом не моргнет.

- Как расправится? - обомлела я. Нет, я конечно, понимала, что этот сын чиновника из министерства - прожженный ловелас, с которым ни в коем случае не следует связывать жизнь, но и думать не думала, что все настолько серьезно, и он может быть опасен.

- Как, как... вышлют ее за сто первый километр, и поминай, как звали... - спокойно сказала Зинаида Петровна, и от этого спокойного тона старушки я еще больше похолодела. Не похоже было, что у нее просто разыгралось воображение, как некогда у бабушки, которая расколотила стеклянную дверь в нашем магазине. - Да разве я мегера какая? Все понимаю, - она вдруг сменила тон на другой, более жалостливый. - Девки вы молодые красивые, за хорошей жизнью сюда приехали. Не пьянствуете, не хулиганите, на заводе работаете, всего сами добиваетесь. Только вот мужиков-то мало осталось. Покосило их на войне. И поэтому за каждым, даже самым плюгавеньким, очередь выстраивается. Даже вон за сторожем нашим, Михалычем, одноногий который. Ему скоро шестьдесят, контузия, три ранения, с палочкой ходит - и то за ним толпа баб бегает, даже сорокалетние засматриваются. А что уж о молодых парнях-то говорить? Вот Ванька твой очень даже мне нравится, хоть и тоже из этих, стиляг. Простой, незамысловатый, работящий. Ну подуркуете вместе с ним, попляшете в своих нарядах пестрых, а там, гляди, и поженитесь, заживете обычной жизнью. Когда еще плясать, как не в молодости? Успеешь еще за пеленки да распашонки засесть. Я и сама молодая была, понимаю все. Так что давай, Дашка, дуй к себе наверх и подружайке своей мозги прополощи как следует. Проверю. - и она, став снова строгой и серьезной, какой я ее всегда привыкла видеть, положила передо мной на стол ключ от комнаты. Ключи мы сдавали всякий раз, когда уходили куда-либо из общежития.

Поднявшись к себе на этаж, я на всякий случай заглянула в дверную щелку: вдруг подруга пригласила кавалера на вечер. Было тихо и темно. Отлично, значит, у Лиды сегодня нет посетителей. Стараясь не разбудить подругу, я зашла в комнату, сняла пальто, шапку, шарф, полусапожки, и краем глаза посмотрела на Лиду. Та тихонько посапывала на кровати, положив одну руку поверх одеяла. Я тихонько подошла к ней.

В руке у Лиды, которая лежала поверх покрывала на груди, была все та же фотография, на которой ее обнимал красавчик Лео. Во второй руке парень держал популярный у стиляг саксофон. Я вгляделась в лицо спящей девушки. Какое же оно сейчас умилительное, простое и трогательное!

Все так же стараясь не разбудить спящих Лиду и Веру, я тихонько разделась и залезла под одеяло. Рассказ вахтерши никак не шел у меня из головы. Стало быть, и она догадалась, что подружка, воспринимающая парней просто как развлечение или выгодный вариант, всерьез влюбилась. Только, к сожалению, в того, кто совершенно этого не заслуживал. А влюбленные люди часто делают глупости. У них мозг иногда попросту отключается. Взять хотя бы меня - сколько лет я на своего Толика потратила, и все без толку!

Мне вдруг вспомнилась фраза, брошенная сегодня Зинаидой Петровной: "Что я, молодая не была, что ли?". А ведь и правда - наша вахтерша была когда-то молодой, как и все люди. Это сейчас она - старушка, которой на вид уже к восьмидесяти, с побаливающими от перепадов температуры коленями, согбенной спиной и вставной челюстью. А лет шестьдесят назад это была, наверное, самая настоящая красавица.

Поудобнее устраиваясь в холодной кровати, я вдруг подумала: а ведь когда Зинаида Петровна была молодой, мир был совершенно другим! Еще не случилась революция, были Институты Благородных Девиц, училища юнкеров... Еще не построили метро. И деньги были другими, и улицы носили совсем другие названия... Интересно, а как тогда, до революции люди знакомились, встречались, влюблялись? Интернета же не было. Мальчики и девочки учились по отдельности. Да и гулять по улицам девушкам из благородных семей, насколько я знаю, просто так в одиночестве не позволялось. Где же они искали кавалеров?

Я вдруг улыбнулась, вспомнив фотографию объявления о знакомстве из старой дореволюционной газеты, которая как-то попалась мне на глаза. Там говорилось что-то вроде: "Молодая, красивая барышня выйдет замуж за одинокого господина, состоятельного или пенсионера от шестидесяти лет". Встречались и другие: "Выйду замуж за старого дворянина, миллионера. Дворянка, тридцать пять лет", "Ищу прочного семейного счастья с симпатичной, хорошо обеспеченной особой"...

Может быть, нежная Зиночка выросла в дореволюционной Москве, училась в женской гимназии или даже в Институте Благородных Девиц... За ней наверняка ухаживал воспитанник юнкерского училища или кадетского корпуса, а может быть, даже какой-нибудь офицер. Они танцевали не на дощатых танцплощадках под патефон и радиолу, а на балах, под настоящую, живую музыку. Как, наверное, замирало сердце у юной Зиночки, когда ее кружил в танце высокий кудрявый кадет в красивой форме...

Конечно же, он робко целовал ей руки и писал стихи, непременно на французском языке, и Зиночка все понимала. Тогда многие говорили по-французски. А может быть, они встречались тайком от строгих классных дам у забора Института, целовались в карете, пока никто не видит... А потом кадет, уже ставший офицером, сделал Зиночке предложение в гостиной дома, у камина, стоя на одном колене и заручившись, конечно же, сначала согласием ее родителей. А потом было красивое венчание в большом белокаменном соборе. Таких храмов очень много было в Москве...

Эх, как, наверное, красиво тогда умели жить люди... Не то что сейчас. Меня даже передернуло от воспоминаний о подслушанном сегодня в кинотеатре разговоре Лидиного ухажера своим приятелем. "Я ее обязательно уломаю". Фу, мерзость какая. В прежние времена за это, наверное, на дуэль бы вызвали... А может, и хорошо, что сейчас не те времена. Лежал бы этот Лео где-нибудь с пробитой головой, а его оппонент в остроге сидел.

"Нет, Ленечка, не дождешься. Не обломится тебе тут ничего", - зло решила я, с огромной жалостью поглядывая на безмятежно сопящую на кровати Лиду. Сейчас она совершенно не напоминала ту бойкую и стервозную девицу, какой я привыкла ее видеть. Такая нежная, ранимая, беззащитная. Нет, Лидок, в обиду я точно тебя не дам.

С этими мыслями я уснула.

***

Я снова стояла за кассой в магазине, в котором работаю уже тридцать лет. Мне снова было сорок девять. Тянулся серый безрадостный день. Ценники мы, как обычно, переклеить вовремя не успели - их было больше пяти тысяч штук. А это, без всякого сомнения, значило, что премию никто из нас не получит. "А посему, Галенька, чапать тебе зимой придется в своих дырявых дутиках", - мрачно сказала я себе. Хорошо хоть работа теперь снова недалеко от дома - от Толика-то я ушла обратно в родительскую квартиру.

- Галь, а ты Лидию Павловну-то давно видела? - вдруг окликнула меня Алла, моя коллега.

- Кого? - рассеянно переспросила я, поднося товары штрих-кодом к сканеру и слушая бесконечное: "пик", "пик", "пик"... Когда же уже закончится это пиканье и этот бесконечно тянущийся день? А еще только понедельник... До заветного воскресенья еще целых пять длинных, неимоверно скучных и одинаковых дней. И ноги опять побаливают...

- Да старушку нашу, с болонкой, которая за чаем каждое утро приходила, - напомнила мне коллега.

- А, - вспомнила я наконец. - Да уж месяца два вроде как не видела. А чего это ты вроде вспомнила? Дверь нам вроде починили. Даже у Клавдии Ильиничны за разбитый коньяк ничего из зарплаты не вычли. Директрисе, наверное, стыдно просто стало, что когда вся заварушка началась, она в подсобке спряталась, вместе с охранником нашим непутевым.

- Так вот, - Алла подлетела ко мне, поставила прямо на кассу табличку "Технологический перерыв" и, страшно довольная тем, что знает, что-то интересное, принялась рассказывать, активно жестикулируя руками: - В общем, в тот день, когда она витрину нам разбомбила, забрали ее в домик с мягкими стенами.

- Куда-куда? - не поняла я.

- Да в дурку же! В первый раз, что ли, такое название слышишь?

- Да ладно! А я думала, пожалели ее. Возраст все-таки. Надеялась, что штраф административный просто выписали и отпустили.

- Прохладно! Так вот, - продолжала Алла, - провалялась она там больше месяца. Туда попасть только легко, а выбраться - ой как сложно! А вчера я ее встретила, когда с собакой гулять ходила. Мы в соседних дворах тут живем, рядышком. У нее - болонка, у меня - такса. В общем, собаки играть начали, а мы разговорились. Больше часа простояли, замерзли все. Она меня потом к себе в гости зазвала, чаем напоила, отогрела. Очень даже интересная дама оказалась, с непростой судьбой. Все за разбитую витрину извинялась, деньги обещала принести, говорит, не приходит больше, потому что стыдно. Ну я ее успокоила, сказала, что все уже сделали. С болонкой, кстати, тоже все хорошо, ее на передержку соседка взяла, пока Лидия Павловна в больнице лежала.

- Разговорились? - изумилась я. На моей памяти Лидия Павловна (так, оказывается, звали эту старушку!) ничего, кроме дежурных фраз вроде "Здравствуйте" и "Спасибо" не говорила. А тут - надо же! Или, может быть, это все потому что у Аллы тоже есть собака? Не зря же говорят, что у владельцев собак своя, особая каста...

- Ага, - кивнула коллега. - в общем, всю подноготную о ней я узнала. Короче, родилась эта Лидия Павловна где-то в тридцатых, в Москве. Прикинь, она стилягой была!

- Стиляяягой? - протянула я, не веря в происходящее.

- Вот именно! - глаза коллеги прямо-таки горели от восхищения. - Настоящей стилягой, в Москве жила, по "Бродвею" ходила. Это они улицу Горького так называли. Она мне даже фотку показывала, с собой постоянно носит. Старая-старая, затертая такая, но она все равно носит. Я ей даже заламинировать предложила, так же лучше, подольше сохранится.

Там, на этой фотографиии, Лидия Павловна стоит, красавица такая, глаз не оторвать, и парень рядом с ней, с саксофоном, обнимает ее. Паренек, знаешь, смазливый такой, на Генри Кавилла похож, такой же типаж. Ты представляешь, она, оказывается, все хранит с тех времен - и платья, и украшения, и даже туфли. Я одни померила. Хорошенькие такие лодочки. Хотела было купить, но она - ни в какую. Дороги сердцу, говорит, не хочет расставаться. А еще у нее целая коллекция пластинок из пятидесятых, настоящий винил. Все аккуратно так хранится, в папочках. К ней в квартиру экскурсии водить можно. А главное, в квартире - очень ухоженно, чистота и порядок. Я-то думала ошибочно, что она в грязи и бардаке живет, с болонкой своей и тринадцатью кошками.

- И дальше что? - продолжала я расспрашивать Аллу с деланно безразличным видом. Но сердце у меня заколотилось просто с сумасшедшей скоростью. Неужели эта старушка, которую не так давно забрали на лечение в психиатрическую больницу - и есть та самая бойкая черноволосая красавица с пышными формами, с которой я не так давно жила в одной комнате? Так вот кто эта Лидия Павловна! Никогда бы в жизни не подумала! Что с людьми делает время.... и другие плохие люди...

А хотя что тут удивительного? Сейчас на дворе 2024 год, а родилась эта дама где-то в тридцатых, значит, сейчас ей хорошо за восемьдесят. Все мы когда-то были молодыми и все постареем.

- В общем, любовь эта несчастная ей всю жизнь поломала, - с грустью сказала Алла, искренне сочувствуя старушке. - Козлом он оказался редкостным, этот парень, с которым она тогда роман закрутила.

- А что он сделал? - замерла я, боясь услышать подтверждение своей самой худшей догадки.

- Переспал с ней, на спор с другом, - хмуро констатировала коллега, от злости сломав карандаш, который она задумчиво вертела в руках. - Переспал и бросил. Хорошо хоть не забеременела. Он сын был какой-то важной министерской шишки. Представляешь, и среди детей партийной элиты стиляги встречались! Извини, говорит, женюсь, родители уже мне невесту подобрали. Там тоже фифа была какая-то, дочка кого-то из министерских.

- А она что? - мрачно спросила я, понурив голову. Сомнений больше не оставалось. Все было, как я и предполагала. Значит, не зря меня предупреждала опытная пожилая вахтерша, ой, не зряя...

- В метро с перрона под поезд хотела броситься, да удержали ее, - Алла наспех утерла платочком слезу. У меня тоже уже глаза были на мокром месте, и я зашмыгала носом. - Потом к этому парню еще раз домой пошла, вроде как поговорить. Ну он понял, что не отвяжется, подговорил своих приятелей, они как бы невзначай на улице подошли, какой-то товар ей запрещенный предложили, вроде бы в руки просто сунули и убежали. А сигнал уже заранее был даден куда надо. Ее, конечно, тут же приняли и увезли. Вот уж не помню, то ли, посадили Лидию Павловну, то ли сослали куда-то, но впечатлений этих, как ты видишь, ей на всю жизнь хватило. Головой тронулась. Нет, сначала все нормально было: вернулась она через какое-то время, работала успешно на заводе много лет, грамоты получала. Потом в Питер перебралась, он тогда еще Ленинградом был. Там тоже на завод устроилась. Работала по-стахановски. На доске почета ее фотография висела. Ну а к старости давние травмы потихоньку начали давать о себе знать. Вот и живет она так одна, с болонкой. Ходит к нам, чай покупает. А когда, вспоминает старое, обида ее страшная берет, вот и начинает чудить, все вокруг бить да крушить. Забирают ее на месяц-другой в больничку, в чувство приводят, и все по новой. Вот так вот, Галка, и верь мужикам! - резюмировала Алла. - Ладно, - она сняла табличку с объявлением о перерыве, - хватит болтать, пойдем работать...