Проксима лжи

Глава 3

Ценой всех этих усилий девочку, хоть и в восемь лет, но взяли-таки в «нормальную», а не спецшколу. Мама, естественно, «училась» вместе с дочерью, и по успеваемости Доча была в твердых середнячках. О том, что еще два-три года назад ее считали чуть не умственно-отсталой, больше не вспоминалось. Но школьные нагрузки быстро подорвали теперь уже физическое здоровье девочки. Она ненормально быстро уставала, и к концу первого класса ей поставили диагноз «миопатия» — по сути, начальная форма дистрофии. Плюс начались проблемы с легкими и со зрением.

Разбудило Федора ощущение, что что-то не так. Сначала он подумал, что причина в том, что он лежит не в постели под одеялом, а в верхней одежде на диване, но быстро осознал, что беспокойство не от этого. И тут же понял, отчего. В комнате было светло. То есть, не то, чтобы совсем, но слишком уж серо для того времени, в которое Федор привык вставать. Предчувствуя нехорошее, он поднес к глазам неснятые вечером с запястья часы, и сразу вскочил, как ошпаренный. Вернее, попытался вскочить, н тут же скрючился от нестерпимой боли в ребрах. С полминуты он вообще не мог разогнуться, и только страшное осознание того, что уже четверть девятого, заставила его, кряхтя, подняться на ноги. Опаздывать куда бы то ни было, паче чаяния, на работу, Федор органически терпеть не мог еще с армейских времен. Да и Алексей Куницын по части соблюдения режима был строг, и запросто мог прислать на завод с проверочкой своего зама Горбатова, а то и сам заявиться с утра пораньше. Какое-то время Федор раздумывал над тем, что, может быть, вместо безнадежного опоздания лучше на работу вообще не пойти, но поскольку ребра с каждой минутой болели все меньше, давая знать о себе только при резких движениях, пропорционально боли стремительно уменьшалась и благовидность этого предлога. Нет, но какова Ирина! Да, вчера вечером они, конечно, повздорили, причем первый раз в жизни не только Ирина повздорила с ним, но и он, несомненно, принял определенное участие в ссоре. Но ведь, в конце концов, это может быть причиной для чего угодно, но только не для того, чтобы не разбудить мужа на работу! Это уже не просто жена-сердится-на-мужа-за-что-не-так-уж-важно, это уже своего рода демарш. Мол, у меня своя жизнь, у тебя своя. «При разделе имущества буду претендовать только на будильник», — невесело пошутил про себя Федор и твердо решил вечером извиниться перед Ириной. И вообще приложить все усилия, чтобы вернуть их семейную атмосферу в состояние безоблачного штиля. Конечно, учитывая обозначенную женой степень обиды, это будет непросто. Придется разориться на дорогой шоколад и, главное, приличный коньяк, который Ирина обожает, но повод того стоил. Разработав такой хитроумный план действий, Федору вернул себе состояние душевного равновесия, и принялся шеметом собираться на работу. Через девять минут, плохо побритый и не совсем комплектно одетый, он уже выскочил на улицу, с болью в сердце взглянул на жалкие останки «шахи» и бегом припустил на автобусную остановку.

Федор уже забыл, когда последний раз ездил общественным транспортом, и оказался неприятно поражен тому, какое же это нудная и, главное, долгая процедура! Хорошо еще, что час пик был в полном разгаре, и Федору повезло втиснуться в первую же по счету маршрутку. Но на этом везение, кажется, решило иссякнуть. Водитель маршрутки по виду и стилю вождения был явно «нэ мэстный», работал, видимо, недавно, ездил небыстро. На дороге он суетился, всем мешал, ему гудели со всех сторон, он сигналил в ответ, нервничал, ругался на своем языке и в результате ехал еще медленнее. Федор, то и дело нервно поглядывая на часы, наблюдал за бестолковой, как движение броуновской частицы, ездой драйвера, сжав зубы и нахмурив брови, и был в микроне от того, чтобы не закричать на весь салон: «А, блин, дай-ка я!» Несколько раз он доставал мобильный с намерением позвонить в офис и предупредить об опоздании, но в все же решил этого не делать, понадеявшись на русский авось: если никого черт не принесет с утра на завод, то его опоздание останется незамеченным. Наконец, затратив на двадцатиминутную дорогу чуть не вдвое больше времени, водила доскреб-таки до Петровско-Разумовской, и Федор, выскочив первым из салона, поспешил к павильону метро.

Внутри было, мягко скажем, людно. Толпились за проездными билетами, у лотков с прессой, образовывали маленькие очереди у турникетов. Все спешили, и никто не обращал внимание на двоих молодых людей — парня и девушку, в одинаковых длинных темных пальто, джинсах и тяжелых тупоносых башмаках. А молодые люди не просто стояли в закутке между старыми автоматами для продажи жетонов и хромированной трубой ограждения эскалатора. Они играли. Парень — на гитаре, а его подруга — на флейте незатейливо, но очень чисто и правильно выводили безумно красивую и грустную тему Эннио Морриконе из фильма «Профессионал». Музыка плыла над людьми, жила среди них и уносилась куда-то ввысь. Федор встал в конец длинной очереди в кассу, и заслушался волшебной мелодией. Он очень торопился, а очередь, как на зло, тянулась медленно, но когда, наконец, подошла, Федор искренне пожалел об этом. Он прошел через турникет, эскалатор унес его вниз, под землю, но долго еще звуки флейты звучали в его ушах, хотя на самом деле уже затихли давно.

На этой станции московского метро, куда стекались транспортные потоки из Коровина, Дегунина, Бескудников, и всегда-то было не протолкнуться, но сегодня ожидающий поезда народ вообще стоял в три ряда, уже с трудом умещаясь между краем платформы и поддерживающими свод мраморными колоннами. Федор еще раз безнадежно взглянул на часы, в предвидении неминуемого разноса от начальства вздохнул и пристроился в четвертый ряд публики. Разрывая перепонки оглушительным гудком, из черной арки тоннеля показался поезд, гоня перед собой, как поршень в насосе, упругую воздушную волну. Толпа, как самоубийца перед последним прыжком, на секунду отшатнулась от края платформы, но тут же напирающие сзади снова притиснули первый ряд вплотную к несущимся на бешенной скорости вагонам. Федору с непривычки показалось даже, что состав проскочит мимо, но надсадно взвыли тормоза, поезд замедлил ход и остановился. С грохотом откатились в стороны двери, и граждане ринулись в и без того непустые вагоны, сметая тех, кто внутри, и друг друга. Федору всегда дико было наблюдать, как приличные с виду люди в таких ситуациях странным образом утрачивают человеческий облик, ломятся напропалую, расталкивая локтями тех, кто рядом. Вот и сейчас он всеми силами старался не участвовать в этом торжестве низменных инстинктов над разумом, по возможности пропуская вперед женщин и вообще всех, кто слабее. Но оценить джентльменство могут только джентльмены, которых в толпе было немного. На Федора бросали недоуменные взгляды, толкали его, а одной бабке его поведение показалось и вовсе вопиющим. Бабка, которая вдобавок оказалась впряжена в приличных размеров садовую тележку на колесиках, пристроилась в очереди прямо за Федором и, видимо, рассчитывала под прикрытием широкой мужской спины прорваться в вагон без очереди. Когда же Федор не только не выполнил отведенной ему роли тарана, но и самым возмутительным образом начал пропускать даже кого-то сзади, бабка не выдержала.

— Ты садицца-та буди-ишь, остолоп эдаки-ий?! — запричитала она, ввиду занятых тележкой рук бодая Федора головой в область поясницы.

«Посадка закончена, не задерживаем состав!» — заглушая бабкины стенания, раздался из динамиков ленивый голос машиниста и, отпугивая не вместившихся, зашипела пневматика дверей. Разумеется, Федор сразу же всякие попытки проникнуть в вагон прекратил, и обернулся, пытаясь определить источник странных толчков в спину. Однако плотное соседство окружающих и сразу давшая о себе знать боль в боку не позволили Федору увидеть что-либо сзади и ниже себя. Бабка же, для которой отправление поезда веской причиной для прекращения посадки не являлось, продолжала бодать Федора, исступленно повизгивая в пол: «Давай, давай, давай!» Но гул поезда, подошедшего к противоположной платформе, перекрыл слабый голос бабки, и относительно ее желания быть сдвинутым с места Федор так и остался в неведении. Бабка же, почувствовав, что остолоп впереди вообще остановился, восприняла это, как совершенно беспрецедентное попрание всех своих старушечьих прав, и решила перейти к более активным действиям. Но для этого ей нужно было освободить хотя бы одну руку, при этом не упустив ценную тележку. Ввиду преклонного возраста и стесненных условий эти манипуляции заняли у бабки что-то около десяти секунд.

Тем временем из тоннеля, стремительно приближаясь к месту, где первым в ряду стоял Федор, вырвался следующий поезд. Федор инстинктивно подался назад от края, и наступил суетившейся сзади бабке на ногу. Как раз в эту секунду бабка выпростала-таки одну руку. Федор наступил на нее совсем не больно, но учитывая всю историю отношений, это стало последней каплей. Неизвестно, на что бабка применила бы освободившуюся верхнюю конечность, не наступи ей Федор на нижнюю, но после такого она, истошно завопив: «Свола-а-ачь!», изо всех сил сунула свой острый старческий кулак Федору под ребра, попав прямехонько по больному месту. Федора пронзило, как током, он коротко вскрикнул и, скрючившись, присел на одну ногу. Но, будучи от природы осторожным и осмотрительным, даже теперь он ни на мгновение не отвел взгляда от приближающегося поезда. Поэтому боковым зрением он увидел, как затянутая в черную кожу рука человека, стоявшего справа и сзади него, резко вытянулась в направлении того места в пространстве, где долю секунды назад было плечо Федора. Не встретив ожидаемого противодействия, человек в черном по инерции провалился вперед, едва не свалившись под поезд, но чудом сгруппировался и всем весом врезался в спину женщины в дубленке, стоящей правее.

Женщина полетела под поезд молча, наверное, ничего даже не успев понять и почувствовать. Головной вагон ударил ее влет, перевернув вверх тормашками и подбросив высоко вверх норковую шапку с ее головы. Вой тормозов сразу перешел в душераздирающий визг, его подхватил визг женщин, видевших произошедшее, и страшная картина пронеслась прочь. Федор вскочил, превозмогая боль, кинулся было влево, за несчастной женщиной, но это было бесполезно из-за жуткой давки и бессмысленно потому, что помочь женщине уже никто не мог. Тогда он кинулся направо, за черным человеком в коже, но там плотно стояли уже совсем другие люди. А поезд стремительно замедлял свой бег, и в сплошной ленте пролетающих мимо окон, как в зеркале, прямо у себя за спиной Федор вдруг увидел отражение лица, вернее, нижней его части — тонкий нос, искривленные в странной усмешке нервные губы, золотая коронка в ряду мелких острых зубов. Что-то неуловимо знакомое показалось Федору в этом отражении и он, расшвыривая окружающих, резко обернулся. Но сзади не было никого, и только полоумная бабка, засветившая ему по ребрам, видимо, в ожидании расправы часто-часто снизу верх моргала на него белыми от испуга глазками.

Состав, не доехав метров десять до начала платформы, со скрежетом остановился, и люди кинулись вперед, кто — смотреть, кто, понимая, что движение надолго парализовано — на выход. Федор выбрался из толпы и вприпрыжку кинулся к эскалатору. Сердце готово было выскочить из груди; сказать, что ему было страшно — значило ничего не сказать. Жуткая картина гибели женщины неотступно стояла у него перед глазами, перекошенное лицо машиниста сменялось неясным отражением черного человека с фиксой. Федор видел предполагаемого убийцу в течение каких-то микросекунд, и только нижнюю часть лица, но воспаленное сознание дорисовывало портрет, дополняя зловещими чертами. В результате получалось совершеннейшее уж черт-те-что, нечто нереально-демоническое, помесь Мерилина Мэнсона с чертиком из табакерки. Федор гнал из головы нелепое видение, но ему стоило ощутимых, прямо-таки физических усилий не видеть этот жуткий образ в каждом человеке, стоящем рядом на эскалаторе. И сколько Федор ни пытался убедить себя, что трагедия, только что разыгравшаяся у него на глазах, вполне могла быть несчастным случаем, а отражение человека с золотой коронкой — вообще галлюцинацией, у него это плохо получалось. Только здравое рассуждение о том, что оба покушения на него явно были призваны имитировать несчастный случай и, следовательно, в него вряд ли будут, например, стрелять, не давала тошнотворному чувству страха совершенно парализовать волю Федора.

Наверху мелодия Морриконе все так же плыла под сводами павильона, но сейчас Федору было не до музыки. Сойдя с эскалатора, он бегом бросился на улицу и, расталкивая уже выстроившуюся за такси очередь, рванул дверь первого же подъехавшего частника.

— Опаздываю, не обижу! — выпалил Федор, предупреждая обычные в таких случаях вопросы, куда да почем.

Водила оказался понятливым и только кивнул в ответ. Под недовольные выкрики из очереди Федор плюхнулся в пассажирское кресло и махнул водиле рукой — мол, прямо. И только отъехав от страшной станции метро на приличное расстояние и не заметив никаких признаков преследования, Федор немного успокоился и начал думать о том, куда, собственно, ехать. По размышлении выходило, что самое безопасное место сейчас — завод. Там — забор с колючей проволокой, какой-никакой, а режим. Федор решил ехать на завод.

Озабоченный первым за полгода утренним отсутствием «товарища технадзора», таджик Юра сиротливо топтался на полдороги между проходной и Конвейером. Увидев Федора, он радостно замахал руками и захромал ему навстречу.

— Товарищ замначальника приезжал, тебя спрашивал, — заговорщицким шепотом сразу поведал Федору Юра, двумя руками пожимая ему руку.

В ответ Федор только рассеянно кивнул головой. Конечно же, отставной эмвэдэшник Горбатов не преминет стукануть Алексею Куницыну, что технадзора не было с утра на производстве, но сейчас это не представлялось Федору сколько бы то ни было серьезной проблемой. После событий вчерашнего вечера и сегодняшнего утра сомнений у Федора не оставалось — за ним охотились. И — его планировали не напугать или покалечить, что после вчерашнего наезда еще можно было как-то допустить. Сейчас было очевидно — его хотят убить. На фоне этой одной, главной и страшной проблемы все остальные — предстоящий разнос от начальства, сора с женой и даже квартирный вопрос выглядели — так, пригоршней пыли. Федор зашел в корпус, но на стройплощадку не пошел, чем Юру, стремящегося похвалиться достижениями ночной смены, очень огорчил. Вместо этого он поднялся в крохотную каморку, служащую ему кабинетом, сел там, не включая света и заперев для верности дверь.

Он хотел подумать о том, что так неожиданно начало со вчерашнего дня с ним происходить, поразмышлять над создавшейся ситуацией. Но мысли не шли. Вместо этого в голове был сплошной кавардак, перед глазами мелькали беспорядочные картины произошедших за последние сутки событий. Треугольная мерседесовская звезда в зеркале заднего вида, злое лицо Ирины, бомж, мент-гаишник, норковая шапка несчастной женщины сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой, сливаясь в фантасмагорическое подобие ночного кошмара. И, превращая этот триллер в совершенно уже изощренную пытку, в ушах заевшей пластинкой звучала мелодия Морриконе. Федор не выдержал, закрыл глаза, зажал руками уши. И очень вовремя, перекрывая эту невыносимо-бесконечную мелодию, у Федора в кармане спасительно зазвонил мобильник. Звонила Юля. Стараясь выдержать официальный тон, секретарша сообщила Федору, что Алексей Дмитриевич срочно вызывает его в офис. Что ж, это и к лучшему. Не век же сидеть здесь, в четырех стенах. А начальник, когда Федор все ему объяснит, надо полагать, сменит гнев на милость. Между прочим, с ним вполне можно и посоветоваться, что дальше делать. Только, естественно, надо принять определенные меры предосторожности. Теперь ему вообще нужно быть очень, очень осторожным.

Федор запер каморку и снова вышел на улицу. Около проходной он тормознул одну из многочисленных машин, выезжавших с Конвейера, специально выбрав с затемненными стеклами, и на ней покинул территорию завода. По пути с водителем Федору было до площади Белорусского вокзала. Там он вышел, думал было поехать на метро, но не смог заставить себя спуститься под землю. Тогда по подземному переходу он перешел на другую сторону Тверской-Ямской, на Лесную, и только там встал у обочины и поднял руку. Сразу несколько машин кинулись к нему, но Федор, для вида поговорив с водителями первых двух, в лучших традициях жанра сел только в третью. Всю дорогу до офиса он внимательно смотрел по сторонам. Но никто не преследовал его, никто на светофорах не бросался прикрепить на крышу автомобиля взрывчатку, никто не тыкал в боковое стекло пистолетом с глушителем. Федор понемногу успокаивался, привыкая к новому для себя статусу беглеца. А ведь многим приходится бегать и скрываться годами, и — ничего! Салману Рушди, например. Федору польстило сравнение со скандально известным автором «Сатанинских стихов», и он залихватски подмигнул сам себе. Выше нос, старик! За тобой охотятся, но ты жив и знаешь об угрозе. А кто предупрежден, тот, как известно, вооружен! Жизнь, час назад чуть было нелепейшим образом не оборвавшаяся, кажется, налаживалась.

У Алексея Куницына были посетители, и еще двое ожидали своей очереди в импровизированной приемной, то есть на стульчиках около Юлиного стола. Потом Алексей Дмитриевич пили чай, потом к нему была вызвана белая мышь Роза Анатольевна. В общем, приглашение в кабинет к начальнику Федор получил нескоро, уже в пятом часу. За это время он поведал всем, что на завод сегодня опоздал из-за какого-то идиота на ГАЗели, который въехал в зад его «шахи», не успел Федор отъехать от дома. Естественно, пришлось вызывать ГАИ, потом тащить «шаху» на веревке к дому, отсюда и опоздание. Все сочувствовали Федору, Яков Наумович и Горбатов сразу начали рассказывать схожие эпизоды из своей водительской практики, и даже Юле нашлось, что сказать почти в тему. В общем, «на ковер» Федора провожали одобрительными подмигиваниями и пожеланиями ни пуха, ни пера. Федор в шутку послал всех к черту, и вошел в кабинет.

Алексей Куницын, как обычно, сидел за столом и изучал какие-то бумаги, поигрывая в пальцах золотым «Монбланом». Выговаривать Федору он начал, едва тот переступил порог.

— Федор Андреевич, когда за вас просили, то рекомендовали вас как грамотного специалиста и дисциплинированного работника, — даже не глядя на подчиненного, скучным голосом произнес Куницын. — И если в первом у меня пока не было причин усомниться, то ваша дисциплинированность явно оставляет желать лучшего.

«Эх, дать бы тебе разок в нюхалку!» — подумал Федор, мечтательно глядя на обращенную к нему маковку начальника с маленькой, круглой, как тонзура католического монаха, лысинкой. Намекая на то, что Федор попал в «Лого-Строй» через жену Алексея Ольгу, которую просила об этом ее подруга Ирина Ионычева, Куницын не мог не понимать, что Федору это будет неприятно. Это был своеобразный удар ниже пояса, и Куницын нанес его, не стесняясь.

— Вы опоздали сегодня на работу минимум на тридцать минут, — продолжил тем временем Куницын, все так же не удостаивая Федора взглядом. — То есть столько времени вас там ждал Семен Евстратович. Во сколько вы приехали на самом деле, мне неизвестно. И были ли вы вообще сегодня там…

На последних словах Куницын театрально сбавил интонацию и, нахмурив брови, изобразил на лице безграничную занятость содержанием бумаг перед ним. Всем своим видом он давал понять, что ни разговор, ни собеседник ему не интересны, что, распекая нерадивого подчиненного, он выполняет скучную обязанность, в то время, как у него есть дела несоизмеримо более важные. Федору, за полгода общения неплохо начальника изучившего, подобные инсценировки были не в диковинку и давно наскучили. Конечно, при иных обстоятельствах он бы четко отыграл бы отведенную ему в этой мизансцене роль, сводившуюся к сакраментальному: «Виноват-с, дурак-с, исправлюсь!», благо формальный повод гневаться у начальства был. Но не сейчас. Выделившийся в огромном количестве за последние сутки адреналин кипел в крови Федора, он ощущал потребность драться и возражать.

— Вообще-то, был, — развязно-весело, как рыжий клоун на арене, ответил Федор. — Но мог и не быть Я, Алексей Дмитриевич, вообще мог нигде уже сегодня не быть!

Куницын поднял голову от бумаг и взглянул на собеседника. Его взгляд был полон высокомерного недоумения. Такой вид бывает у самоуверенного избалованного мальчишки, которого в тот момент, когда он спокойно и методично отрывает крылышке мухе, огорошили известием, что, вообще то, муха — против.

— Что вы имеете в виду? — надменно спросил Алексей, подчеркивая интонации взгляда удивленным подъемом бровей.

— Да ничего особенного кроме того, что сегодня утром в метро я чуть не погиб, — памятуя о желании посоветоваться с шефом о делах своих скорбных, сразу стал серьезным Федор. — По чистой случайности вместо меня под поезд попал другой человек.

— Постой, постой, — заинтересованно прищурил глаза Куницын. — Ты ведь где-то в районе Петровско-Разумовской живешь? Там сегодня женщина упала под поезд, по телевизору недавно передавали.

— Она не упала, ее столкнули, — поправил Федор. — Это было у меня на глазах. Но хотели столкнуть меня. А вчера вечером в меня въехал джип, и я только чудом успел отпрыгнуть. За мною охотятся, шеф, и, кажется, хотят убить.

Брови Алексея снова взлетели вверх, но на сей раз презрительной скуки в его взгляде не было. А Федор, открыто и спокойно глядя на Алексея, на самом деле очень нервничал в ожидании его реакции на услышанное. Вот он скажет сейчас, что сотрудник, на жизнь которого покушаются, просто ему не нужен и — все. Или, в лучшем случае, посоветует обратиться в милицию. Но ни того, ни другого к радости Федора Алексей Куницын делать не стал. Вместо этого он кивком головы указал Федору на стул и хмуро бросил:

— Рассказывай.

Федор не заставил себя долго упрашивать. Он рассказывал долго и подробно, стараясь не упустить ни одной детали, сам по ходу рассказа пытаясь анализировать ситуацию. Алексей слушал внимательно, не перебивая, только время от времени качал головой, а когда в дверь осторожно постучали, недовольно поморщился.

— Алексей Дмитриевич, можно на секунду? — приоткрыв дверь узенькой щелочкой, осторожно заглянула в кабинет Роза Анатольевна.

Куницын кивнул бухгалтерше, мол, входи, и как-то в нерешительности посмотрел на Ионычева.

— Ты бы, Федь…, - начал было он, но не успел понятливый Федор вскочить, собираясь оставить начальника с белой мышью тет-а-тет, как Алексей милостиво махнул рукой: — Да, впрочем, ладно, сиди.

— Я бы, с вашего позволения, пошла, — войдя, пропищала мышь, сложив руки на груди в замок и часто кланяясь, как гейша в японском ресторане.

— Да, да, конечно, идите, — рассеянно ответил Куницын, удобно разваливаясь в кресле. — Мы тут с Федором Андреевичем еще посидим.

Финдиректорша никогда не уходила рано, и Федор исподтишка посмотрел на циферблат. Было уже начало седьмого. Федор поразился — за рассказом о наболевшем совершенно незаметно пролетели два часа! Но белая мышь зашла явно не только для того, чтобы сообщить начальнику о своем уходе.

— Вас ведь завтра рано не будет, а мне с утра зарплату выдавать, — еще больше согнулась в поклоне белая, косясь на Федора. — Мне бы ключики от сейфа.

— Ах, да, конечно! — хлопнул себя по лбу Алексей, рывком вставая с кресла.

Через весь кабинет он прошел к маленькой неприметной двери в углу, выудил из кармана брюк связку ключей, выбрал один — длинный и тонкий — и вставил его в замочную скважину. Эту дверь при Федоре открывали первый раз, и он поразился тому, что совершенно обыкновенная с виду, она оказалась такой толстой и, судя по тому, как нелегко она подалась, очень тяжелой. Правда, как Федора никогда не интересовало, что за каморка папы Карло скрывалась за дверью в углу, так и открытие, что это была сейфовая комната, ничуть его не удивило. На самом деле, нужно же где-то неприметной московской фирме хранить свои скромные сбережения? А тем временем Алексей Куницын вошел в дверь, прикрыл ее за собой, и через минуту вышел, неся в руках аккуратный, дорогой даже с виду кожаный кейс, снова запер дверь, и протянул ключи бухгалтерше. Мышь с пиететом во взгляде приняла двумя руками тяжелую, густо звякнувшую связку, и попятилась к выходу.

— Расписочку не забудьте, — без какой либо связи с происходящим произнесла она, вперед спиной выходя из кабинета. — До свидания, Алексей Дмитриевич!

— До свидания, до свидания, — распрощался с занудной бухгалтершей Куницын, снова усаживаясь в свое кресло.

— Так ты считаешь, что это кто-то из твоих бывших субчиков мог на тебя наехать? — обратился уже к Федору он, озадаченно морща лоб. — Ладно, завтра напишешь все нужные координаты Горбатову, я скажу ему, он пробьет их по своим крюкам в ЭмВэДэ. А я поспрашаю по другим каналам, ну, ты понимаешь, по каким. Пусть господа «с крыши» разбираются, что это за поц с золотым зубом на моих сотрудников наезжает!

У Федора даже от сердца отлегло, такой стройный план по его спасению звучал из уст Алексея Куницына. А он, оказывается, совсем не такой говнюк, этот его начальник! И, словно в подтверждение этой сентенции, Алексей Куницын перегнулся через стол и — немыслимое дело! — подмигнув по-приятельски, похлопал Федора по плечу.

— Знаешь, Федь, сначала я, конечно, подумал, что ты или бредишь, или понты раздуваешь, — совершенно уже дружеским тоном сказал Куницын. — Но сейчас вижу — нет. Что ж, будем помогать, не бросать же тебя в беде!

— Спасибо, Алексей Дмитриевич! — скупо улыбнувшись, ответил Федор, совершенно искренне растроганный таким вниманием к своей персоне.

— Только — знаешь, что я тебе посоветую? — между тем продолжил свои рассуждения Алексей. — Пока мы не вычислим, кто на тебя зуб нарисовал, тебе бы надо было несколько дней дома не ночевать. Если тебя ведут, то у дома запросто могут подкараулить. А подъезд — самое безнадежное место уйти от киллера. Найдешь, где перекантоваться?

— Да, да, конечно! — закивал головой Федор, удивляясь, что сам не додумался о такой элементарной мере предосторожности.

— Ну, вот и славно! — подытожил Алексей, заканчивая интонацией аудиенцию.

Федор намек понял, вскочил, и в этот момент навязшей в зубах мелодией из знаменитого бандитского сериала ожила последней модели Куницынская мобильная Нокия, лежащая на столе. Алексей взглянул на дисплей и поднес аппарат к уху.

— Ну, ты где? — спросил он кого-то на том конце провода. — Когда будешь?

— Не помешаю? — одними губами задал вопрос Федор, которому для того, чтобы определиться с ночлегом, нужно было теперь повисеть на телефоне, а, значит, испросить разрешения начальника на то, чтобы задержаться в офисе после ухода последнего.

Тот безразлично дернул головой, и Федор, истолковав это, как разрешение остаться, выходить из кабинета не стал, а лишь тактично отвернулся, подчеркивая безразличие к разговору. Правда, для того, чтобы не слышать голоса, раздающегося из мобильного, нужно было быть глухим. Слов Федор, разумеется, не различал, но по интонациям говорившего было ясно, что тот очень эмоционален, а по коротким похохатываниям Куницына, — что рассказывает он нечто в высшей степени забавное.

— Слушай, ну, ты, конечно, не прав! — улыбаясь, явно в шутку принялся выговаривать Куницын собеседнику, когда скороговорка перестала доноситься из динамика. — Ну, да что с тобой поделаешь? Две блондинки и рыжая — это, конечно, причина уважительная. Ладно, давай, до завтра! Завтра-то хоть они тебя отпустят?

И, уже в голос хохоча, нажал на отбой.

— Во, дает! — восхищенно воскликнул он, глядя на Федора и кивая на трубку мобильного. — Старый, как говно мамонта, а туда же, трех шлюх где-то в казино снял! Говорит, до утра не отпущу. Для них русские девки — что валерьянка для кота!

Федор, понимая, что в этом диалоге он — за болвана, вежлив улыбнулся, и уже было собирался открыть рот для своего вопроса, как чело Куницына внезапно омрачилось.

— Черт, а Роза-то ушла! — пробормотал он, хлопая себя руками по карманам.

Он схватил мобильный, морща лоб, набрал номер, через пару секунд снова выругался, набрал еще раз, и швырнул аппарат в кресло.

— Все поотключали телефоны, гады! — пробормотал он себе под нос и недовольно посмотрел на Федора. — Ну, чего еще?

— Я хотел спросить, можно ли мне задержаться, попозванивать по поводу, где перекантоваться? — видя, что начальство нервничает, скороговоркой спросил Федор.

— Да хоть живи здесь, — усмехнулся Куницын. — Сгони Устиныча с его матраса, и дави себе, а ему нечего спать, пусть службу несет!

Устиныч был ночной сторож, нестарый еще дедок. К безопасности офиса, главная часть которого — кабинет шефа, охранялась с пульта милицией, Устиныч отношения не имел, и все функции его заключались в том, чтобы в случае ночного пожара позвонить по ноль-один. Федор, которого злая шутка о расправе над немощным пенсионером несколько покоробила, неодобрительно покачал головой, и направился к выходу из кабинета. На самом деле такая вольность в иное время могла дорого обойтись ему, но сейчас Куницына ни это, ни сам Федор уже не интересовали. Он поднял мобильный, ткнул кнопку и, коротко бросив: «Коля, заводи, едем домой!», принялся одеваться. Через три минуты, когда Федор, сидя на своем месте, тер лоб над проблемою ночлега, Алексей Куницын, одетый в легкую дубленку от «Boss» стоимостью, наверное, в состояние, появился из дверей кабинета, запер его, опечатал пломбу маленькой печаткой, и проследовал на выход, даже не кивнув на прощание Федору. В руках у него был тот самый изящный кейс.