Проксима лжи

Глава 9

Квартиру у Рюхиных конфисковали, и они снова оказались в коммуналке в другой московской тьмутаракани — Гольяново. Уход из любимой школы, из сформировавшегося круга общения катастрофически отразился на и так не блестящей успеваемости девочки. По неутешительным итогам восьмилетки брать девочку в девятый класс администрация перегруженной школы категорически не хотела. Но поседевшая от горя мать поставила получение дочерью полноценного образования целью жизни. Остатка жизни.

Как ни старался Федор помешать охватившей его буре эмоций выплеснуться наружу, вероятно, лицо все-таки выдало его. Потому что Дерябин, внимательно наблюдавший за тем, какой эффект произведет появление киллера, со смехом воскликнул:

— Вижу, вижу, вы узнали своего ангела-хранителя! Как говорится, родина должна знать своих героев в лицо! Трогательная встреча, не правда ли? «Друзья вспоминают минувшие дни, и битвы, где вместе рубились они…» Может быть, теперь вы все же соблаговолите сказать, где деньги, или вам нужны подтверждения серьезности моих намерений в виде дырки в одной из не жизненно важных частей вашего тела?

Он откровенно потешался. И Федору вдруг так не захотелось доставлять Дерябину удовольствие своей беспомощностью и осознанием таковой, что он… успокоился. Унялся противный тремор в пальцах, сгустившийся пару минут назад в желудке страх перестал подпирать диафрагму, и Федор свободно вздохнул полной грудью.

— Не глупите, Дерябин, — с ироничной усмешкой ответил он. — Сто человек видели, как я входил на завод! Потом — я ведь просто могу не сказать, где деньги.

— Из ста человек, которые вас видели, девяносто пять процентов — бессловесные таджики, — тонко улыбнулся Дерябин, — а молчание деда Лукича с проходной стоит максимум сто долларов. Да и завод большой, войти-то вы вошли, но кто знает, что вы пошли ко мне? А насчет вашего молчания… Отдаю должное вашему самообладанию, но когда Шер-Хан начнет методично всаживать вам пули в руки и ноги, долго молчать вы не сможете. В тот момент, когда вы ясно осознаете, что ваш жизненный путь завершился, и терпеть адскую боль уже нет никакого смысла, вы расскажете все. Во всем здании ни души, так что криков ваших никто не услышат. А потом сегодня же ночью безмолвные таджики по частям замонолитят ваше тело в бетонную колонну. Так что, Федор Андреевич, скажите лучше, где деньги, не доводите до крайних мер!

У Федор было все в порядке с воображением, он живо представил все, что сулил ему Дерябин, и физически ощутил, как кровь отливает от его лица. Хотя, наверное, это не был страх в классическом смысле этого понятия, — просто Федор не видел выхода из ситуации. Пожалуй, это было даже хуже страха. Бежать? Шансов никаких — до двери далеко, не зря хитрый Дерябин выманил его на середину кабинета. Броситься на этого истукана с пистолетом? Да за время, которое нужно, чтобы преодолеть разделяющие их четыре-пять метров, тот успеет выпустить в Федора всю обойму! Это что же получается — все, конец? Прощайте, родные, прощайте, друзья? «Да, да, да!» — увещевал сочувствующий взгляд добрых, как у аллигатора, Дерябинских глаз. «Да, да!» — подтверждал холодные глаза Шер-Хана. «Да!» — лаконично ставил точку в приговоре зрачок пистолета. И под пристальным взглядом всех этих глаз Федор сдался. Но в ту самую секунду, когда безнадежное признание уже готово было слететь с его губ, спасительным криком петуха удивительно громко среди гробовой тишине кабинета в его кармане зажужжал мобильник. Пистолет в руке Шер-Хана мгновенно взлетел на уровень Федорова лба, но Дерябин успокаивающим жестом вскинул ладонь, и застывший было под дулом пистолета Федор извлек телефон из кармана. Это была Катя.

— Фе-едь, привет! — раздался в трубке ее голос, радостный, как весенний ручей. — Тебе сейчас удобно говорить?

— Да как тебе сказать? — нервно усмехнулся Федор, исподлобья взглянув на свой почетный караул. — Наверное, не совсем. Я позвоню попозже, хорошо?

— Хорошо, хорошо, я только секунду, — зачастила Катя. — Просто я подумала, что тебе небызынтересно будет узнать, что доллары, которые ты мне оставил, фальшивые.

— Как это? — не понял Федор. — Этого не может быть! Откуда ты знаешь?

— За время работы в обменнике я, поверь, научилась отличать фальшивые доллары от настоящих! — с гордой обидой в голосе ответила Катя. — Правда, это фальшивки очень, очень высокого качества, я таких еще никогда не встречала. Их пропускают все, даже профессиональные детекторы. Если бы я не занималась серьезно вопросом распознавания качественных подделок, — даже закончила год назад специальные центробанковские курсы, где преподавали спецы из Интерпола, — я бы сказала, что это самые настоящие баксы в мире.

— Ошибки быть не может? — понизив голос, переспросил Федор, внезапно понимая, что эта информация может означать гораздо больше, чем то, что его желание шикануть перед Катей потерпело бесславное фиаско.

— Нет, Федь, не может, — уверенно сказала Катя. — Это подделки. А поскольку, судя по номерам, купюры из разных пачек, то, похоже, они у тебя все фальшивые. Ты там поосторожней с ними. И не переживай — я зарплату получила, так что вечерний пир не отменяется!

Пересохшие губы Федора сами собой растянулись в улыбке, к сердцу подкатила теплая волна. Какая же все-таки Катя умница! «Выберусь отсюда, — клянусь Богом, скажу ей все, что задолжал за эти одиннадцать лет!» — подумал Федор, стискивая пальцами трубку. Да только вот — «нэ кажи гоп…»

— Спасибо, Катюш, ты мне очень помогла! — попрощался с нею Федор, и с бесшабашной улыбкой повернулся к Дерябину: — Может быть, вам не стоит так переживать из-за этих денег, Евгений Эдуардович? Потому, что они фальшивые!

Пистолет в руке Шер-Хана слегка дрогнул, но Федор был слишком поглощен реакцией Дерябина на свои слова, чтобы заметить это. Правда, надо признать, что она того стоила. Редко увидишь, как румяная жизнерадостная физиономия за пять секунд превращается в восковую посмертную маску.

— Стоит, Федор Андреевич, стоит, — глухо, почти не раскрывая бескровных губ, отрывисто ответил Дерябин. — И где вы их спрятали, я думаю, мы узнаем и без вас. Ты проверил у него в каморке?

Эти слова были адресованы уже Шер-Хану, и в ответ на них киллер молча кивнул головой.

— Ну, и? — нетерпеливо переспросил Дерябин.

Тонкие губы Шер-Хана тронула еле заметная усмешка, и он отрицательно покачал головой. Федор мысленно возблагодарил Господа за столь несвойственную себе предусмотрительность.

— Чертов Лукич, вечно все напутает! — выругался Дерябин. — Должно быть, деньги у этой бабы, с которой он сейчас разговаривал. Как там бишь ее — Катя? Возьмешь ее номер у него на мобильном и тоже потом ее сплавишь по-тихому.

Шер-Хан снова кивнул, а Дерябин резко повернулся к Федору.

— Ну, что ж, Федор Андреевич, вот и пришла пора прощания, — хмуро усмехнулся он. — Вам не следовало так глубоко совать нос в наши дела, но тот объем информации, которым вы располагаете, с вашей жизнью не совместим.

Словно молния сверкнула в голове Федора. Ну, конечно — Дерябин прекрасно знал, что деньги фальшивые, и именно поэтому ему так нужно было их вернуть! Так вот он, какой основной бизнес мсье Дерябина, а не директорство, и даже не строительство бизнес-центра! А тот тем временем помолчал несколько секунд, видимо, собираясь с мыслями, и произнес, глядя Федору прямо в глаза:

— Видит Бог, мне жаль, что все так заканчивается. Вы всегда мне нравились. Разумеется, я знал, что деньги у вас, а после того, как вы сами, без принуждения решили вернуть их, моя симпатия к вам усилилась многократно. Но — не судьба. Прощайте.

И он коротко кивнул Шер-Хану. «Что — «прощайте»? Как — «прощайте»?» — пронеслось в голове у Федора. Это в смысле — сейчас меня убьют?! По-настоящему? Навсегда?! А как же Ирина? Он что, не спасет ее? А как же Полинка? И — Катя? Ведь после него Шер-Хан убьет Катю!! Нет, Боже, не-ет!!! А рот Шер-Хана уже искривила его фирменная усмешка, и под верхней губой сверкнул золотой зуб. Два предыдущих раза, когда Федор видел эту усмешку, смерть чудом миновала его, и с внезапной ясностью озарения он понял, что сейчас осечки не будет. Сердце Федор в одно мгновенье словно остановилось, заиндевело, покрылось ледяной коркой и тяжелым комком ухнуло куда-то вниз. Колени сразу заходили ходуном и повлекли Федора назад, к двери, прочь от киллера. А тот вскинул пистолет, и Дерябин с брезгливой гримасой отвернулся. Нестерпимое жжение разлилось у Федора над переносицей, где-то в середине лба, куда через секунду должна была ударить пуля. Ужасно захотелось закрыть глаза, но последним усилием воли Федор заставил себя смотреть. Поэтому он увидел, что как пистолет в руке Шер-Хана вдруг повернулся в сторону Дерябина и дважды практически бесшумно дернулся. Черная с отливом ткань директорского пиджака на его спине под левой лопаткой взорвалась двумя вулканчиками белой ватиновой подкладки. Дерябин изогнулся в талии, обе его руки, как в смешном детском танце про утят, взлетели вверх. Пару мгновений он, словно канатоходец, балансировал в этой нелепой позе, и только голова его дергалась в тщетной попытке повернуться и посмотреть назад, туда, откуда прилетела такая неожиданная и такая беспощадная смерть. Потом колени его подкосились, и он, как подорванное у основания здание, бесформенной кучей осел на пол, гулко врезавшись уже бесчувственным затылком в навощенные паркетины пола. А рука Шер-Хана, как манипулятор бесстрастного робота-автомата, сложилась в суставах, и пистолет скрылся под полами его черной одежды.

Время прервало для Федора свой бег. Он стоял ни жив, ни мертв, словно превратившись под взглядом Медузы в каменное изваяние. И тут резкий, как нашатырь, запах сгоревшего пороха достиг его ноздрей. Федора всего передернуло, его сердце, словно облитое кипятком, захлебнулось в горячей волне адреналина, и сразу заработало на предельных оборотах. Как рыба, выброшенная на берег, Федор схватил воздух распахнутым ртом, набрал полные легкие, только сейчас осознав, что последнюю, наверное, минуту, не дышал. Шер-Хан повернул на этот шумный вздох голову, спокойно и равнодушно вонзил в Федора взгляд своих бездонных, черных, как сама смерть, глаз.

— А ты везучий, гяур, — произнес он, и Федор сразу же узнал странный акцент Ирининого похитителя. — Этот верно сказал, — еще никто не уходил от Шер-Хана, а тебе удалось это теперь уже четырежды. Не иначе, великий Аллах не хочет твоей смерти!

Если Федора еще оставались какие сомнения относительно того, собирается ли Шер-Хан убить и его, то теперь они полностью рассеялись. Облизнув пересохшие губы, он хрипло спросил:

— Почему вы… почему ты застрелил его, а не меня?

— Какая разница, кого из вас убивать? — презрительно усмехнулся Шер-Хан. — Все вы — гяуры, неверные собаки! А он его все равно не простил бы мне, что я вместо тебя случайно шлепнул его племянника. А тебе повезло, что деньги оказались фальшивые, a то баба твоя была бы уже вдовой. Кстати, насчет нее условия прежние — полмиллиона долларов. Только настоящих.

Федор вздрогнул. Господи, час от часу не легче!

— Послушай, уважаемый, — хмуро обратился он к Шер-Хану. — У тебя, похоже, превратные представления о моих доходах, и второго мешка с настоящими баксами у меня тоже нету!

— А ты поищи! — гортанным смехом, больше напоминающим карканье ворона, рассмеялся Шер-Хан. — Я же говорю — ты везучий! Я видел, как ты эти бабки у Алексея в чемодане нашел. Захочешь бабу свою назад — еще найдешь!

Федором вновь бессильно закрыл глаза. Остаться в живых только для того, чтобы стать — пусть невольным, но — виновником смерти Ирины? Было от чего прийти в отчаяние, и Федор не выдержал, взмолился:

— Шерван, уважаемый, послушай: ведь это меня, а не ее тебе заказали! Это наше с тобой дело, она здесь ни при чем! Я прошу тебя, отпусти ее! Нашей дочери шесть лет, не лишай ребенка матери! Мне казалось, что настоящие джигиты не воюют с женщинами и детьми? Будь человеком! Мужчиной, в конце концов!

Он просил и умолял, не задумываясь о том, что в глазах Шер-Хана, должно быть, сейчас он теряет безвозвратно свое лицо. Если бы было нужно, Федор упал бы сейчас перед ним на колени! Но ясно было, что сострадания в душе этого демона зла не больше, чем в породивших его безжизненных горных утесах.

— Не тебе учить меня мужеству, гяур! — зло оборвал он Федора. — Все неверные — грязные собаки, и я жалею, что не могу убить каждую вашу суку и каждого щенка! Ты радоваться должен, что мне нужны деньги, а уж где ты их возьмешь, это твое дело. Если денег не будет, или ты обратишься к ментам, твоя шлюха пожалеет, что родилась на этот свет. Я буду резать ее на куски, сниму это все на пленку и сделаю так, что твоя дочь это увидит. У тебя есть сутки а то, чтобы найти деньги. Ровно через двадцать четыре часа я позвоню и скажу, где ты мне их передашь. Все, время пошло.

И, показывая, что все разговоры закончены, Шер-Хан резко повернулся, намереваясь уйти. Разум Федора словно застила пелена и, не осознавая, что делает, с коротким горловым рычанием он бросился на киллера. Но тот, словно у него глаза были на затылке, легко уклонился от нападения, а Федор, не искушенный ни в одной из разновидностей рукопашного боя, промахнувшись, потерял равновесие. Он врезался в стол и, кувырком перелетев через него, со всего размаху грохнулся все тем же злополучным боком об пол. От пронзительной боли у него на мгновение помутилось в голове, а когда он снова обрел способность воспринимать действительность, в лоб ему упиралось дуло пистолета.

— Храбрый гяур! — издевательски посмеивался, стоя над Федором, Шер-Хан. — Храбрый, но глупый. Если я убью тебя сейчас, кто спасет твою жену? И кто заплатит мне за нее выкуп?

Чувствуя, как закипают под веками слезы бессильной ярости, Федор закрыл глаза, а когда снова открыл их, Шер-Хана уже не было. Закрытая потайная дверь указывала на то, каким путем он покинул кабинет, — видимо, в рест-рум был еще и черный ход. Превозмогая боль, Федор поднялся на ноги и только теперь увидел, что упал совсем рядом с Дерябиным. Директор лежал в неудобной позе, неестественно вывернув шею, и широко распахнутые глаза его так же, как при жизни, смотрели на мир ясно и лучезарно. Федор склонился над телом и закрыл покойному веки. Потом потушил в кабинете свет и вышел прочь.

Мешок с фальшивыми долларами преспокойно лежал там, где Федор его оставил. Даже если бы деньги были настоящими, трудно было бы найти для них более сохранного места, чем эта забытая строителями растворная «банка», сваренная из трехмиллиметрового железа! Минуту Федор раздумывал, не оставить ли на самом деле эти бесполезные бумажки здесь, но армейская привычка «все свое носить с собой» взяла верх. Он извлек хрусткий от холода пакет из-под «банки», слез с перекрытия и по гулко-пустой лестнице начал медленно спускаться вниз. Но, дойдя уже почти до самого выхода на улицу, передумал и снова поднялся на два этажа, к своей каптерке. Так и есть — дверь была нараспашку: не снизойдя до возни с замком, Шер-Хан просто выбил ее ногой. Не хотелось даже думать о том, что бы было сейчас, если бы тогда что-то не подтолкнуло его перепрятать мешок на крыше! Федор поневоле поднял глаза вверх, но над ним был только низкий серый потолок каптерки.

При виде приближающегося Федора дед Лукич, который, позевывая, неторопливо прохаживался у дверей проходной, засуетился вдруг, испуганно заметался, забился в свою сторожевую будку и прикрыл за собой хлипкую дверь. То ли черный мешок на плече Федора, о котором интересовался сам директор, внушил Лукичу такой ужас, то ли вертухай-ветеран безошибочным нюхом учуял, что технадзор вообще не должен был вернуться? Проходя мимо будки, Федору вдруг ужасно захотелось пнуть косенькую дверь, за которой скрылся старый фискал. Но, подумав, что сейчас перед ним стоят совершенно другие задачи, он сдержал себя, и через отключенные в это позднее время турникеты, не оглядываясь, покинул завод «Конвейер». Может быть, навсегда?

На Ленинградке частник на громыхающей «Волжане» подлетел по первому взмаху руки. Федор с силой вырвал заедающую дверь, безо всякого пиетета зашвырнул вовнутрь мешок, плюхнулся рядом и коротко скомандовал: «В Ясенево!» Водила меланхолично кивнул, и «Волжана», сотрясаясь проржавевшим кузовом, с трудом отвалила от обочины, вливаясь в редкий поток машин, текущий к центру. Федор бессильно откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. «Что же делать, что же делать?» — индейскими барабанами стучала в висках одна и та же мысль. Но ответа на это вопрос не было, в голове и во всем теле гудела космическая пустота. Схлынувшее чудовищное напряжение последних часов отливалось теперь такой слабостью, что Федор не мог пошевелить даже кончиком мизинца. Там-тамы сменились убаюкивающим постукиванием поездных колес по рельсам, и Федор почувствовал, что выключается. Смолкло простуженное завывание уезженного мотора, перестал доноситься из приоткрытого окна шум улицы. Его словно закачало на волнах и повлекло куда-то. Там был яркий свет, и из этого света навстречу Федору выступили вдруг две человеческих фигуры, одетые во все ослепительно-белое. Лиц фигур, как на фоне яркого солнца, разглядеть было невозможно, но в одной из них — повыше и поплотнее, одетой в костюм-тройку, Федор безошибочно угадал покойного Алексея Куницына, а во втором — пониже ростом и посуше, в щегольской паре от Армани — не менее покойного Дерябина. Парочка, оживленно беседуя, шла прямо на Федора.

— Нет, но позвольте, дорогой дядюшка! — с горячностью голосе обращался к Дерябину Куницын. — Как же Шер-Хан мог видеть, что Федор Ионычев роется в моем кейсе, если штора в тот момент была закрыта? Ведь Федор, когда вошел в комнату, первым делом задернул штору!

— Да нет, это ты позволь, дражайший племянник! — прижимая руки к груди, возражал ему Дерябин. — Лучше ответь, как он мог не отличить тебя от господина Ионычева, даже и в объятиях его жены? Ведь ты так располнел за последние годы!

— Но главное-то главное, дядюшка! — восклицал Куницын, поднимая вверх указательный палец. — Где Федор достанет пятьсот тысяч американских долларов? Настоящих, заметьте, настоящих!

— А чем, собственно, те доллары, которые у него сейчас, хуже настоящих? — с обидой в голосе удивлялся Дерябин. — Но если это уж так принципиально, то придумать, как превратить их в настоящие, мне не представляется большой проблемой. Собственно, ему придется придумать, иначе его дочь останется сиротой! Я бы на его месте придумал.

— Конечно, ведь решение очевидно! — с энтузиазмом подхватывал Куницын. — Но вопрос в том, догадается ли он?!

— Да, в этом вопрос, — кивал головой Дерябин. — Так ли господин Ионычев умен, каким он себе кажется…

И с этими словами сладкая парочка со смешным чпоканьем прошла сквозь Федора, как сквозь пустое место. Федор обернулся, но ничего не увидел позади себя. «Странные они — эти ангелы!» добродушно усмехнулся он и… проснулся. Несколько секунд он сидел неподвижно, пораженный реалистичностью привидевшегося. Да, ну и темы обсуждали господа покойнички! Интересно, какое такое очевидное решение проблемы с деньгами они имели в виду? Хотя, это им легко рассуждать на эту тему — мертвым, да еще во сне! Черт, пригрезится же! Хотя кое-что из их бла-бла-бла представляется настолько рациональным, что требует немедленной проверки! Федор закрутил головой, определяя, где они едут. Он был в отрубе недолго, минут десять, и сейчас машина была на Садовом, приближалась к американскому посольству и через полминуты нырнула бы в тоннель под Новым Арбатом.

— Слышь, командир, — застучал водилу по плечу Федор. — Мне разнадобилось в Ясенево! Поехали в Коровино, а? За мной не заржавеет, не переживай!

— Я и не переживаю, все равно по Москве всю ночь кататься! — послушно уходя на разворот, пожал плечами частник, и разбитно подмигнул Федору в зеркале: — Что, в Коровине девки лучше?

— Нет, в Ясеневе лучше, — помедлив, твердо ответил Федор.

Попасть на стройку спокойно можно было бы и через никем не охраняемые ворота с калиткой. Но, дабы не привлекать внимание какой-нибудь праздноглазеющей в окно соседки, Федор решил воспользоваться черным ходом, благо в покосившемся дощатом заборе лазов было предостаточно. Правда, дальше пришлось пробираться по нетронутой снежной целине. Пока Федор, проваливаясь чуть не по колено, добрался до зияющего чернотой на фоне кирпичной стены проема будущего подъезда, он основательно вымок. Внутри была тьма кромешная и, осторожно нащупывая каждую ступеньку и придерживаясь за холодные кирпичи стены, Федор поднялся на предпоследний построенный этаж. Именно с него, судя по дневному трассологическому эксперименту, стрелял киллер. Сюда через пустые глазницы окон уже проникал какой-никакой свет. Но, прежде чем найти нужную квартиру, Федору пришлось, спотыкаясь о разбросанные по перекрытию кирпичи и даже следы чьего-то недавнего пиршества вокруг остатков костра, основательно поплутать в незнакомой планировке. Но вот, похоже, та самая комната. Точно — наметенный сквозняками приличный снежный мешок у стены под окном притоптан, чуть в стороне валяется кусок фанеры — видимо, ее киллер подкладывал под колено, когда чуть меньше суток назад с этой позиции выцеливал в окне спальни свою жертву. Федор словно воочию увидел эту картину — коленопреклоненная черная фигура Шер-Хана с длинноствольной винтовкой в руках, его фирменная золотозубая усмешка — предвестница чьей-то неизбежной смерти… Федор вдруг ясно представил себе картину, которую в последние секунды жизни Алексея Куницына наблюдал Шер-Хан в оптическом прицеле своей винтовки. Сердце его вновь обожгла ревность. Было, все было у них с Алексеем, что бы ни говорила Ирина. Потому Шер-Хан в запальчивости и назвал ее «шлюхой», что видел это… Хотя, не самое подходящее время для мук ревности сейчас, а, старик? Да и неактуально уже…

Федор подошел поближе к окну, суеверно стараясь не наступать на многочисленные следы Шер-Хановых остроносых ботинок на снегу, и осторожно выглянул наружу. Да, уж — отсюда до их дома было просто рукой подать! Не хуже, чем с театральной галерки сценическое действие, отсюда даже без бинокля было прекрасно видно, что происходит в тех немногочисленных квартирах, где не были зашторены окна. Вон их дородная соседка Валька, уперев руки в боки — по губам видно, что матерно! — ругается со своим вечно пьяным мужем — алкашом и гармонистом рыжим Витьком, более известным во дворе под кличкой Холодец. Интеллигентные Спеловы с четвертого этажа тихо сидят в креслах и смотрят телевизор. А вон — незнакомая Федору симпатичная девушка из третьего подъезда готовится отойти ко сну и, не предполагая, что за ней наблюдают, натуральнейшим образом раздевается! Вот она скинула халат, завела гибкие руки за спину и расстегнула застежку лифчика… Федор почувствовал, что краснеет, и не без труда заставил себя отвести глаза. Вот так же Шер-Хан наблюдал, как перед тем, как приступить к любовными утехам, парочка сначала разминалась коньячком в зале. Вернее, ждал, пока процесс не перетечет неизбежно в спальню, потому что с этой точки место их пиршества — точно — не просматривается. Хотя — а, ну, стоп! Зато отсюда, оказывается, видно трюмо, стоящее в коридоре, а в нем отражается часть комнаты! Правда, совсем малая часть, из-за надоконной перемычки стола и кресел в зеркале не видно. Вот если бы точка обозрения была на метр ниже… В предчувствии очередного открытия сердце Федора зачастило. Болван, так ведь киллер, ясный крен, не торчал, как ты, столбом, а стоял на коленях, — ты же сам, кретин, фанерочку приметил! Федор присел на корточки и наклонил голову так, чтобы линия взгляда была чуть выше подоконника. Ха, точно — так в зеркале все прекрасно видно! Мелко, правда, ведь к расстоянию от наблюдателя до объекта добавляется двойное расстояние от объекта до зеркала. Но, надо полагать, что в оптический прицел, которого просто не могло не быть на винтовке стрелка, картинка была вполне контрастной! Но, позвольте — Ведь Дерябин говорил, что киллер — человек Куницына! Так что же это получается — Шер-Хан умышленно шлепнул своего босса? Хотя, веры Дерябину, конечно, нет, но даже если сделать невероятное допущение, что Шер-Хан не знал Куницына в лицо, все равно он не мог не видеть, что в квартире не Федор! И, напротив, — Шер-Хан, помнится, сказал, что, мол видел, как Федор «…бабки в чемодане нашел»? А ведь он не мог видеть этого, потому, что Федор штору-то закрыл! Да и трудно представить, чтобы киллер вместо того, чтобы оперативно мотать с места преступления, полтора часа после убийства сидел бы на своей позиции и спокойненько наблюдал за развитием сюжета! Да, мутное какое-то дельце получается, — налицо, что называется, серьезные нестыковочки… Правда, какое это теперь имеет значение, — ведь помочь спасти Ирину это никак не может! Но все равно нехорошо как-то становится от понимания того, что единственный человек, кто кроме Федора на самом знал о деньгах в Куницынском кейсе, была Ирина… М-да, а ведь если абстрагироваться от Ирининого положения сейчас, то к ней, как говорится, возникает ряд вопросов! Например, почему после ухода Федора она не вызвала милицию? И как, собственно говоря, она умудрилась оказаться в лапах Шер-Хана, ведь чтобы захватить ее, тому нужно было как минимум попасть в квартиру? И какую роль Ирина сыграла в исчезновении трупа, ведь, получается, что уборку в спальне делали ее руки? «Господи, да в чем ты ее подозреваешь?! — укорил сам себя Федор. — Решил вину за то, что не остался в квартире, не вызвал сам ментов, свалить на жену?! Ну, красавец! Что она, по твоему, сама в полон бусурману сдалась?!» — «А ты не утрируй! — отмахнулся сам от себя Федор. — Ты вот жил с женщиной больше десяти лет, и выясняется, что ничего, ничего не зал о ней!» Ведь оказалось же, что с Куницыным они — институтские однокашники? И, значит, все эти годы она тебя обманывала! И про то, что Куницын и Дерябин — родственники, знала, но это уже так, мелочь… А что еще в таком случае таила она все это время от мужа? Какие секреты скрыты в ее прошлом? Один-единственный только раз Федор осторожно поинтересовался о происхождении шрамов на ее запястьях. «Никогда больше не спрашивай меня об этом!» — почернев лицом, резко ответила Ирина. Правда, сразу спохватилась, что совершенно ни с того, ни с сего была слишком уж нелюбезна с мужем, извинилась, чмокнула, улыбаясь, в лоб. Но на вопрос так и не ответила. М-да, чего уж там, раньше надо было думать о том, что такие тихие и красивые омуты, как Ирина, для чертей — самое заповедное место…

«Ну, и что? — усмехнулся в лицо Федору тот, второй. — Да не просто ли ты, сделав из матери твоего ребенка какого-то черта с рогами, подводишь базу под то, чтобы с этой минуты больше ничего не предпринимать и ручки сложить? Мол, сделать-то все равно ничего нельзя! Типа — где я вам найду полмиллиона долларов за одни сутки, да еще и в субботу? Оно конечно, ведь это не тебе зверюга — Шер-Хан будет медленно отрезать выступающие части тела. Неприятно, конечно, — совесть, зараза, загрызет, дочке в глаза смотреть будет невмоготу… Но уж лучше так, сопереживающим порядком, чем под ножик-то, да?» Ничего не ответил на это сам себе Федор, потому что стало ему вдруг ужасно тошно и стыдно. И по какому-то мгновенному наитию он вынул из кармана телефон, и набрал тещин номер.

Несмотря на позднее время, Иринина мама сняла трубку на полгудке, как будто дежурила у телефона.

— Здрасьте, Капитолина Павловна! — начал Федор, стараясь, чтобы голос его звучал не очень уж загробно. — Извините, что так поздно…

— Федор? — строго перебила его теща. — Почему звонишь ты, а не Ирина? И почему ваш домашний номер не отвечает, — я телефон оборвала! Вы вообще где? Что-то случилось?

— Нет, нет! — зачастил Федор, не представляя, как теперь выпутаться из ситуации.

На самом-то деле он ведь позвонил затем, чтобы проверить жену, что называется, «на вшивость», используя для этого, как лакмусовую бумажку, дочернюю любовь. Матери и дочери, как правило, любят друг друга и бывают очень близки. Но у Ирины с матерью были вообще совершенно особые отношения. Капитолина Павловна, воспитавшая дочь без отца, любила ее фанатично, самоотверженно и всеохватно. Ирина платила ей тем же. Не было вечера, чтобы они не созванивались и по полчаса-часу увлеченно не общались, как лучшие подруги, на самые разные темы. Поэтому если бы в исчезновении Ирины было «двойное дно», матери она позвонила бы обязательно.

— Нет, нет, все в порядке! — как можно более беззаботно ответил Федор, со странной радостью чувствуя, что со своей теорией попал впросак. — У нас у дома что-то копали, кабель порвали, во всем подъезде не работают телефоны. А у Иры деньги на мобильном еще вчера закончились, а я сегодня зарплату не получил, не смог положить ей на счет. Вот, звоню со своего мобильного узнать, как вы там с Полькой?

— У нас все нормально, — уже более спокойным тоном ответила теща. — Мы с Полиной вечером много читали, она хорошо поела и спит. Вообще девочке у меня нравится, ты же знаешь, Федор. Нужно и вам выбираться из этого вашего Коровина, мы только вчера с Ирой это обсуждали…

— У меня сейчас батарейка сядет, Капитолина Павловна, — мягко перебил тещины излияния Федор.

— Да, да, я понимаю, о чем со мной разговаривать! — оскорбилась теща, и Федор, как воочию представил ее обиженно поджатые губы. — Пока у тебя батарейка не села, дай мне, пожалуйста, Иру на минутку, мы с ней кое о чем вчера не договорили.

— Я еще не дома, — облившись потом, нашелся Федор. — Шеф задержал на работе.

— А-а, — протянула теща, интонационно давая понять, что она-то знает, на какой такой работе задерживаются обычно непутевые зятья. — Ну, хорошо, попроси Ирочку, чтобы каким-нибудь образом позвонила мне завтра, мне нужно посоветоваться с ней по поводу того, что дальше нам с Полиной читать.

— Конечно, конечно, Капитолина Павловна, — заверил тещу Федор. — Она позвонит вам завтра от знакомых из соседнего подъезда. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, Федор, — надменно ответила теща и дала отбой.

«Она обязательно вам позвонит! — сжал зубы Федор, пряча телефон в карман. — Не знаю, как я сделаю это, но она вам позвонит!»

Катя позвонила, когда такси уже подъезжало к Ясеневу, и радостно отрапортовала, что к пиру все готово, только выпить нечего. Федор поразился своевременности напоминания, и в круглосуточном мини-маркете рядом с Катиным домом купил литровую бутылку самой дорогой водки. Катя встретила его в дверях и без слов бросилась на шею. Федор уронил на пол мешок, положил ей ладони на бедра, привлек к себе. Все ниже пояса в нем моментально загудело, но усилием воли он остановил руки, уже расстегивающие на Кате одежду. Ему стало ужасно стыдно вдруг, что после такого дня, чудом сам избежав смерти, и за двадцать с минутами часов до весьма вероятной смерти Ирины не только тело его, но и разум стремится сейчас только к одному — поскорее слиться в одно целое с Катей.

— Что-то еще случилось? — тонко уловив состояние Федора, спросила она, отстраняясь. — Все совсем плохо?

— Пожалуй, даже еще хуже, — невесело улыбнулся в ответ Федор.

Они снова сели на кухне. Все было, как и сутки назад, разве что вместо мяса с картошкой на столе был любимый Федоров плов, который Катя, научившись у родственников из Ферганы, умела готовить совершенно профессионально. Потрясающе пряный аромат баранины, риса и чеснока с тонкой барбарисной нотой витал над столом. Последний раз Федор ел почти двенадцать часов назад и удивился тому, что совершено не испытывает чувства голода. А вот выпить натянутые, как струны, нервы просто требовали. Федор налил Кате — как обычно, полстопки, а себе вместо лафитника попросил поставить стакан, и налил его чуть не до краев. Катя посмотрела на него с испугом, но Федор подмигнул ей, мол, не боись, I'm o'key!

Перед тем, как выпить, Федор полсекунды раздумывал, потому что от того, как водка попадает в пьющего, очень зависит, какое действие на него она произведет. Чтобы водка согрела, высосите ее через зубы, как синий кит, фильтрующий планктон. Чтобы развеселиться, смакуйте порцию маленькими глотками. Только не забудьте, что для такого способа водка должна быть если уж не качества «хлебного вина», то уж как минимум отменно холодна, а то ощущения будут не из приятных. А чтобы запьянеть побыстрее, наберите ее полный рот и уже потом проглатывайте. Но сейчас Федору нужно было, что называется, «глушануться», снять колом засевшее в затылке напряжение этого страшного дня. Здесь нужно пить по-особенному, и он, предварительно выдохнув, задрал подбородок к потолку и резко выплеснул тепловатую водку прямо в пищевод, сопроводив глоток возвратно-поступательным движением кадыка. Обжигающая струя пролетела, как пустая бутылка по мусоропроводу, и ощутимой тяжестью ухнулась в желудок. По телу, как кошка на мягких лапах, пошло горячее тепло, быстро поднялось по позвоночнику и ожидаемо вставило в голову. Сразу зазвенело в ушах, все окружающие звуки стали слышны как-то глуше. Зато ушла чугунная тяжесть из затылка. Как будто сбросив с плеч тяжелую ношу, Федор весь просел, согнулся дугой в спине, бессильно оперся локтями в колени и в такой позе застыл, уставившись в одну точку где-то чуть повыше плинтуса. Катя, не выпив, поставила свою рюмку обратно на стол.

— Ты бы поел, Федь, — осторожно сказала он, пододвигая Федору тарелку с дымящимся пловом.

— Да, да, — встрепенулся, словно очнувшись, Федор, распрямился, повернулся к столу, и с уже занесенной над пловом вилкой снова замер, как изваяние.

Он бы сейчас не здесь. Его глаза смотрели прямо пред собой, но видели не уютную Катину кухонку, а интерьер директорского кабинета, глядящий ему прямо в лоб черный ствол пистолета, хлопки выстрелов, медленно, как в рапиде, оседающее на пол тело Дерябина и его последний, полный боли и удивления, взгляд через плечо… Пальцы Федора затряслись, вилка выскользнула из них и жалобно звякнула о тарелку. Федор вздрогнул и вернулся. Катя смотрела на него огромными от страха глазами, как будто воочию видела сейчас то же, что и Федор.

— Ирина у того, кто застрелил Куницына, — тихо произнес Федор, почему-то совершенно не сомневаясь, что никакие подробности не нужны, что Катя все поймет и так. — Если до завтрашнего вечера я не найду полмиллиона настоящих долларов, он убьет ее.

Катя охнула и закрыла рот ладонью. Повисла густая тишина, нарушаемая только тиканьем часов на стене. Наконец, Катя отняла от лица пальцы, оставившие на ее коже яркие белые следы, и тихо спросила:

— Наверное, я глупость скажу, но, может быть, нужно все-таки обратиться в милицию?

Федор оторвался от своих мыслей, внимательно посмотрел на Катю.

— Почему — глупость? — пожал он плечами. — Я сам думал об этом. И при других обстоятельствах я бы тоже считал, что поступить нужно именно так. Но нельзя же просто прийти к ним и сказать: «Мою жену похитили!» Придется рассказать им все, а после моего рассказа я думаю, что они сначала меня арестуют, а уж потом начнут розыски Ирины. Возможно, это была бы и не чрезмерная цена за жизнь человека, с которым прожил столько времени, если бы была хоть капля уверенности, что господа менты за оставшиеся неполные сутки способны найти и обезвредить похитителя. Но, я думаю, максимум, что они успеют, это завести папку с надписью «Уголовное дело по похищению гражданки имярек». А вот тот с Ириной церемониться не будет, я знаю. Сутки назад он застрелил одного своего непосредственного шефа, два часа назад у меня на глазах — второго. Этому человеку убить человека, как мне — комара. Даже, думаю, легче. Так что, пойди я сдаваться в милицию, не знаю, какой в результате приговор будет мне, а вот ей — смертный, это точно.

Катя сидела с отсутствующим выражением лица, и неясно было, согласна она с Федором, или нет. Потом вдруг она вздохнула, потянулась за своей рюмкой, выпила, не поморщившись, и решительно, как шахматист фигуру на доске, по столу подвинула пустой лафитник Федору:

— Налей еще, пожалуйста. Только полную.

Теперь уже Федор внимательно посмотрел на Катю, но возражать не стал, налил лафитник всклинь. Себе, хотя потребности в алкоголе больше не было, тоже плеснул немного. Катя подняла рюмку. Ее рука подрагивала, и водка, тонкими струйками проскользнув у нее под пальцами, закапала на стол, расходясь на льняной скатерти серыми пятнами. Катя заторопилась, потянулась к рюмке губами, вылила расплескивающуюся рюмку в рот, попыталась проглотить, но лафитник для нее явно было велик, и водка брызнула у нее между губами, потекла по подбородку. Катя зажмурилась, зажала рот тыльной стороной ладони. Федор потянулся было помочь, постучать по спине, но она замахала рукой — мол, не надо, все уже нормально. Посидела, в два приема проглотила-таки водку, выдохнула, открыла покрасневшие глаза.

— Вот ведь горе луковое! — хлюпнула она носом, вытирая блестевшие в ресницах слезы. — Не умеешь пить, так и не бралась бы, а то все туда же!

Катя встала, достала сигареты с зажигалкой, закурила и вдруг тихо зарыдала, повиснув рукой на полуоткрытой дверце стенного шкафчика. Федор подскочил, обнял Катю за сотрясающиеся плечи, забормотал растерянно:

— Кать, а, Кать, ты чего, а, ты чего?

Катя, разбрызгивая слезы, замотала головой, обернулась порывисто, обхватила Федора руками за шею, прижалась к нему мокрой щекой, зашептала горячечно на ухо:

— Ты не представляешь, Федь, сколько раз мне снился сон, что твоя жена умирает! Что на попадает под машину, или тонет на море, или с ней еще что-то происходит. В общем, все, ее больше нет, ты свободен! Ты женишься на мне, и мы счастливы, как раньше! И когда ты позвонил мне вчера, я сразу поняла, что сны начинают сбываться. Ирину жаль страшно, но ведь сделать же все равно ничего нельзя! Где ты возьмешь столько денег? А насчет Полины ты не сомневайся, я буду ей хорошей матерью!..

Федор с трудом разжал Катины руки у себя на шее, буквально оторвал ее от себя и с силой тряхнул.

— Что ты мелешь?! — закричал он, заглядывая в ее совершенно безумные глаза. — Ты что, с ума сошла?!!

Катя вздрогнула, как от удара, ее глаза вновь обрели осмысленное выражение.

— Прости дуру, — еле слышно пробормотала она. — Я знаю, где взять деньги.

От неожиданности Федор разжал руки, и Катя тихо опустилась на табуретку.

— Расскажешь? — не веря своим ушам, осторожно переспросил Федор.

— Конечно, — подняла на него глаза Катя. — Мы просто обменяем твои фальшивые доллары на настоящие.

План Кати бы прост, как все гениальное. Завтра утром она позвонит в головную контору своего банка и скажет, что старый и очень серьезный клиент заказал ей продажу пятисот тысяч долларов. Инкассаторская машина привозит рубли для выполнения заказа, и на них по разным обменным пунктам Москвы Федор и Катя снова покупают валюту. Учитывая безупречную Катину репутацию, ее никто ни в чем не заподозрит. Конечно, не одна Катя умеет распознавать качественные фальшивки, и рано или поздно подделка обнаружится. Но случится это не сразу, и уж, в любом случае, не раньше понедельника.

Федор смотрел на Катю, как апостол Андрей на Иисуса, гуляющего по водной глади Генисаретского озера. Да, не каждый день становишься свидетелем маленького, но совершенно настоящего чуда! «Но сам-то ты как не догадался?! — укорил себя Федор. — Ведь как просто! И покойнички тебе намекали!» И еще он подумал о том, что прагматичная Ирина на месте Кати, скорее всего, поступила бы иначе.

— Но ведь будут потери на курсовой разнице? — наморщил лоб Федор.

— Разумеется, — подтвердила Катя, — маржу еще никто не отменял. Но такую сумму банк возьмет по специальному курсу и покупать, я надеюсь, тоже будем оптом. Так что потери будут минимальными.

— Все-таки сколько? — продолжал допытываться Федор, которому никак не удавалось сообразить, о каких вообще суммах может идти речь.

— Обычно на крупных суммах потери не превышают полупроцента, — ответила Катя и быстро прикинула в уме: — Тысячи две с половиной, максимум — три.

Сердце Федора упало.

— Три тысячи долларов?! — безнадежно переспросил он. — Кать, у меня кроме неполного полумиллиона фальшивых баксов, в кошельке — вакуум, и при этом почти полный! Хотя…

Решение проблемы, грозящей обрушить весь гениальный замысел, молнией сверкнуло в голове Федора и заставило его хаотично заметаться по кухне.

— Хотя — подумаешь, три тысячи! — с воодушевлением предался он размышлениям вслух. — Это всего тридцать бумажек по сто баксов. А полмиллиона долларов — это пятьдесят пачек. Вынуть из тридцати из них по одной купюре, и все! Что он, все пачки пересчитывать будет? Или вообще сказать ему честно: «Брат, четыреста девяносто семь тысяч баксов собрал, три — не смог!» Думаю, он не будет мелочиться. Или, может, просто занять эту несчастную треху у кого-нибудь, а?

— Не надо ни у кого ничего занимать, — сказала Катя, с тихой улыбкой наблюдавшая за лихорадочными перемещениями Федора. — И просить людей, у которых Ирина, ни о чем не нужно. А уж тем более — подвергать ее ненужной опасности в случае, если обман раскроется. Эдак ты договоришься до того, что вообще не надо ничего делать, ведь можно попытаться втюхать похитителю эти же деньги и сказать, что это уже другие, настоящие, да?

«Вот и Дерябин-покойник так считал», — промелькнуло в голове Федора. А Катя встала, снова открыла дверцу стенного шкафчика, но, порывшись внутри, вместо сигарет извлекла оттуда пухлый бумажный конверт, перетянутый красной резинкой.

— Здесь ровно три тысячи, — сказала Катя, протягивая конверт Федору. — На шубу копила. Но, говорят, весна будет ранней… Вот я и думаю: зачем мне теперь шуба?

Катя шутила, но уголки ее губ предательски подрагивали, и глаза были на мокром месте. Федор стоял и молча смотрел на нее, — он не знал, что сказать, у него просто не было слов. Катя взяла его руку и вложила конверт ему в ладонь.

Горячая волна чего-то ужасно доброго охватила Федора. Еще когда по молодости красота и сексуальность применительно к качествам женщины было для него несравнимо важнее, чем ее морально-этические качества, Федор, когда давал себе труд задуматься, понимал, что человек Катя — очень хороший. Но чтобы вот так, в наше напрочь лишенное романтики время, пусть даже и из вполне Джульеттиной любви к нему — сначала придумать и предложить смертельно опасную авантюру с банком, а теперь отдать еще и последние сбережения!.. Не отпуская Катину руку, он опустился перед ней на колени и порывисто прижался губами к ее еще влажным и соленым от слез пальцам.

— Ты не женщина, ты добрый ангел, — прошептал он, глядя на Катю снизу вверх. — Я не знаю, как благодарить тебя!

Катя выпростала руку, запустила пальцы Федору в волосы, сильно прижала его голову к своему упругому животу.

— Не надо благодарить, Федечка, — прошептала она, закрывая глаза. — Просто люби меня, а?..

Никакие слова не нужны были Федору сейчас, как эти! Он взлетел с колен, легко подхватил тихо ахнувшую Катю на руки и понес в комнату.