Я запомнил бабушку как эмоциональную, задумчивую и чувствительную женщину, а ещё я помню, что, не смотря на возраст, её лицо хранило следы былой красоты. Она скучала по тому времени, когда была моложе и привлекательней. Иногда она подходила к зеркалу, брала себя за щёки и натягивала кожу так, чтобы разглаживались морщины, приговаривая при этом: «Пристегнуть бы булавочкой. Как бы было хорошо!». Мечта была хорошей, но, к сожалению, для неё не доступной ни по возможностям отечественных клиник, ни по деньгам.
Бабушка любила ходить в кино, если быть более точным, то она ходила в кИна, при произношении она делала ударение на первом слоге. В своём загадочном кИна она проживала фильм за фильмом, как жизнь за жизнью, влюбляясь в актёров и оставаясь под впечатлением от увиденного ещё долго. Не менее сильно на бабушку действовали театральные постановки, которые передавали по радио пару раз в неделю. По-моему, она не пропустила ни одной и обожала их не меньше, чем просмотр фильмов.
Каждый раз, когда была постановка, она выходила во двор и звала меня. Потом мы поднимались к ней и усаживались за небольшим деревянным столом, покрытым скатертью с кистями. У бабушки была вязаная шапочка, и она одевала её потому, что постоянно мёрзла, даже летом. У шапочки были привязаны уши, и, когда она садилась слушать, то поднимала одно ухо, чтобы ничего не пропустить.
Слушая радиоспектакли, она всегда очень эмоционально сопереживала героям. Она всплёскивала руками от избытка эмоции, менялась в лице при повороте сюжета, проживала, то, что слушала, как будто это происходило на самом деле, и неважно, слушали мы спектакль в первый раз или во второй. Я переживал вместе с бабушкой, а точнее, за бабушку. Мне было её жалко, и я успокаивал её, говорил, что это только спектакль и там играют актёры.
Когда бабушка ходила в кино, то шла всегда по солнечной стороне улицы. Одевалась она для этого похода празднично: юбка в пол, жакетка и пуховая шаль с длинными кистями. Переходя улицу, она никогда не смотрела по сторонам, объясняя это тем, что хороший шофёр всегда затормозит, а если я спрашивал о том, что делать, если попадётся плохой шофёр, то она молчала, как будто уже не слышала моего вопроса. Думаю, ей повезло, что в то время движение машин не было таким интенсивным, как сейчас. По нашей улице в основном ходили полуторки с деревянными кабинами, да редко попадались легковушки, собственная машина в то время была недоступной большинству роскошью.
У нас с бабушкой было ещё одно занятие – мы писали письма её сёстрам. Всего их в семье было четыре, она была старшей. Кроме возраста и внешности, она выделялась статью и каким-то внутренним аристократизмом, видимо сказывались дворянские корни.
Грамоту бабушка знала и писала хорошо, но обычно письма за неё писал я. Мне она это преподносила как заботу о повышении моей грамотности и улучшении почерка. И я писал. Писал старательно, чтобы бабушка меня похвалила. Потом, чтобы скрыть свой корявый почерк, я брал цветные карандаши и обводил все буквы снизу и сверху. Бабушке это нравилось.
Обычно я писал под диктовку, и однажды произошёл забавный случай. Бабушка диктует мне: «Были мы в лесу. А там ягод и грибов было ой-ёй-ёй-ёй-ёй-ёй сколько…». Говорит это и никак не может остановиться, при этом очень эмоционально жестикулирует. Я решил подшутить над бабушкой и сделал вид, что пишу всё, как она диктует. Моя бабуля закончила причитать, посмотрела на меня, а я что-то выцарапываю на листочке, да усердно так, только что язык не высунул. Тут она испугалась и вскрикнула, что не надо это писать. Я ответил, что раз она диктует, то я пишу. Вот она расстроилась! Думала, что придётся всё письмо переписывать. Тогда это была проблема – переписать документ, если что-то не так, нужно было делать всё сначала. Теперь, когда текст набирается на компьютере, всё намного проще: без труда можно переставить местами абзацы, поменять слово в тексте или название главы.
И ещё один штрих к портрету бабушки – она пекла очень вкусные пирожки и торты. Пирожки она обычно пекла трёх видов: с картошкой, капустой и свёклой. После того, как всё было готово, она звала меня, ставила на стол три тарелки и спрашивала, какие пирожки я буду. Я всегда выбирал с картошкой, уж очень они мне нравились. Что касается тортов, то её фирменным был торт со сгущёнкой. В детстве мне казалось, что ничего вкуснее я никогда не ел и уже не попробую. Этот чудо-торт пёкся на каждое знаковое мероприятие – день рождения, Новый год или другой большой праздник. Последний торт, который она испекла, был на её день рождения, и на нём была надпись «60 лет».
Во времена моего детства холодильников не было – удивительный факт для современного человека. Так вот, вместо холодильника бабушка использовала сундук. Это был большой деревянный сундук с тяжёлой крышкой, в нём она и хранила продукты, в том числе и буженину, которая лежала в самом дальнем углу. Бабушка частенько заводила меня к себе, доставала буженину, отрезала кусочек и с хлебом давала мне. А ещё я в этом сундуке любил прятаться, когда мы играли в прятки с моими дядьками. Спрячусь и сижу тихо-тихо. А вокруг запахи всякие вкусные. Меня ищут по всему дому: заглядывают за дверь, смотрят за шторкой, под кровать, а потом открывают сундук, смотрят мне в глаза и отворачиваются со словами, что меня здесь нет. Я сначала радуюсь, что меня всё-таки не заметили, а потом страх – вдруг я тут до конца жизни сидеть буду? Потом, когда выбирался из сундука, мне говорили, что не смогли меня найти – так я хорошо спрятался.
Бабушка жила, как и мы, трудно, что сильно отразилось на её характере. С возрастом желание экономить переросло в скупость, но винить её за это я не могу. Семеро детей, две пережитых войны, раскулачивание и развод с мужем не сломали её. Для своих детей и внуков она сделала всё, что могла, жаль только, что возможностей в то время было не много. Помню, она всё время экономила электроэнергию. Бабушка покупала лампочки на 15 ватт (где только она их брала) и приделывала к ним, в качестве люстры, отражатель от автомобильных фар: так тусклый свет становился чуть ярче. Такая лампочка висела только на кухне, в комнате не было даже этого. Когда я спросил ее, почему в комнате нет света, она ответила, что всё, что можно сделать в комнате, надо делать днём. В связи с этим её очень расстраивало, что студентки, которых она пускала на квартиру, чтобы подзаработать, учили по вечерам и жгли драгоценное электричество.
Как бы баба Таня не экономила, у неё всегда находились для меня конфеты или сухофрукты. Однажды она даже выкроила денег, чтобы сшить мне пальто – это было очень дорого для неё, но она это сделала. Как сейчас помню: драп был коричневого цвета, очень толстый, почти не гнущийся, и пальто получилось очень тяжёлым. Мы его еле свернули, когда забирали от швеи. Я не помню, носил ли я его, но сохранилось несколько фотографий, на которых я позирую именно в нём. Так она обо мне заботилась, а я, в свою очередь, ходил для неё за продуктами или помогал в огороде. Пальто шилось из старого дедова пальто. Просто уменьшили размер.
Как-то вечером я гостил у бабушки, и она рассказала мне о своей маме, моей прабабушке. Прабабушка служила у князя Козицина гувернанткой. Она была молода и красива, и князь сделал её своей любовницей. Тогда я был мал и, естественно, не мог спросить бабушку о многом, да и не додумался бы, так что мой рассказ будет состоять только из известных мне фактов, а факты таковы: 1) князь дал ребёнку свою фамилию, а это значило очень много в те времена. Кто не верит – откройте учебник истории или возьмите книгу «Каменный пояс»; 2) он назначил ей содержание, чтобы она могла достойно воспитать их общего ребёнка; 3) выдал замуж, чтобы в прабабушку не тыкали пальцем. По меркам своего времени князь поступил с прабабушкой благородно, а что не женился, так не мог, потому что уже был женат.
Я никогда не видел князя, а вот плотника Степана, мужчину, за которого выдали мою прабабку, я лицезрел. Мне было лет пять, когда отец решил свозить меня на свою родину в Кемеровскую область, село Красное. В памяти от этой поездки остались речушки, грязные от угля, да парк города Прокопьевска. В парке была установлена многоуровневая вышка для ныряния. Можно было прыгнуть в воду с высоты первого, второго и третьего этажа. Отец прыгнул с каждого уровня. Помню, как он стоял на самом высоком мостике и долго прицеливался, чтобы нырнуть. Во время прыжков его фотографировал дядя Алик. В воду отец входил ровно, как настоящий спортсмен, да и вообще он очень хорошо нырял. Его любовь к экстремальным видам спорта передалась и мне – в сорок лет я первый раз прыгнул с парашютом!
Что касается прадеда, то, когда мы у него гостили, ему было сто лет, и он был женат в шестой раз на женщине, по возрасту годившейся ему во внучки. Сами понимаете – это был формальный брак. Он выглядел здоровым, только молчал и никого не узнавал, был совсем глухим. Женщина, с которой он жил, ухаживала за ним, и у неё был свой угол, а после смерти, видимо, все перешло ей. Через два года, после нашей поездки, мне сказали, что он умер.
В семье говорили, что прадед не принял социализма. У него всю жизнь была своя столярка, и даже при советской власти он умудрился работать только на себя, ни дня на государство.
Рассказала мне бабушка эту историю, а потом спохватилась и велела не болтать. После революции любая связь с дворянским сословием осуждалась и преследовалась, можно было и в тюрьму угодить.
Сейчас, уже будучи старше, я поймал себя на мысли, что хорошо знать, кем были твои предки и чем они занимались. Например, у меня в семье много алкоголиков, и я не избежал этой пагубной привычки, но победил её. А моё предпринимательство? Может, это наследственное, то, что досталось мне от князя? Как бы то ни было, но я полностью согласен с тем, что гены решают много, но, зная историю своей семьи можно бороться с плохим и воспитывать в себе хорошее. Я уверен.
Баба Таня умерла в возрасте шестидесяти лет. К тому времени она выглядела как древняя старуха и всегда куталась в свою пуховую шаль, потому что мёрзла. Сказалась её тяжёлая жизнь и то, что она похоронила свою единственную дочь – Нину, которая умерла в три года. Девочка погибла, когда гостила у родителей бабы Тани, и бабушка не поверила в её смерть. Мне страшно представить, что творилась в её душе, когда она заставила раскопать могилу и открыть гроб, чтобы убедится, что похоронили именно её ребёнка. Я не знаю, как она потом с этим жила… Она никому не рассказывала, всё держала в себе.
С сыновьями у бабушки отношения почему-то не сложились. Из шестерых нормальными были только двое, остальные гуляли и пили, как не в себя. Знаю, что бабушка просила у детей денег на еду, когда совсем ослабла и не могла больше работать, а пенсии совсем ни на что не хватало. Когда не дождалась – подала на детей на алименты…
Страшно, но факт: баба Таня родила семерых детей и заботилась обо всех, а когда пришло время, дети не смогли полноценно позаботиться о ней. Так и умерла бабушка без помощи и поддержки, скончалась от гриппа, потому что за ней никто не ухаживал.
Я учился в школе, когда узнал о её смерти. К нам прибежал младший сын бабы Тани и сообщил обо всём. Он хоть и жил вместе с бабушкой, но внимания ей не уделял, потому, что пил сильно. Он работал на пивзаводе, и каждый день приходил домой пьяным.
Мы говорили с ней об Иисусе. Не помню, как зашёл разговор. Может, мы услышали что-то по радио, может, я задал ей вопрос. Она мне сказала, что, как в Бога она не верит, просто был такой умный человек. Вот всё, что я помню из этого разговора. Больше мы этой темы не касались. В то время не принято было заводить такие разговоры. У нас, на соседней улице, бабушка окрестила внука, а его мама работала в горкоме Комсомола. Помню, была разносная статья в газете. Мама чуть не потеряла работу. Говорил отец Пимен: «Не ходите в церковь, там будет антихрист». Попы были работниками КГБ, и все действия сообщали по инстанциям. Нарушалась даже тайна исповеди.