Пророчество Черной Исабель

8

– Кии-кии-кии-ир, – вырвал Линдсея из сна гортанный птичий крик. Это, несомненно, был голос сокола. Джеймс поднял глаза и оглядел серую в предрассветных сумерках прогалину, на которой они с Исабель провели ночь, но ни в небе, ни в ветвях деревьев птицы не было. Тогда он посмотрел вниз.

Укутанная в его плащ Исабель крепко спала, прижавшись к его теплому боку; Джеймс же заснул, привалившись спиной к огромному дубу, корень которого, прикрытый краем плаща, служил девушке подушкой, а ему подлокотником. Сон стер страдальческую гримасу с прекрасного лица Исабель, и она казалась бы воплощением божественной прелести, если бы не ее сладкое похрапывание, составлявшее такой забавный контраст с безмятежной красотой девушки, что Линдсей невольно улыбнулся.

Но он тотчас же помрачнел, вспомнив погибшего семь лет назад брата, который точно так же похрапывал в детстве. Маленькие братья спали в одной постели, и Джеймс частенько щипал и толкал старшего, чтобы заставить его замолчать, пока тот, сонный, с закрытыми глазами, не отвешивал младшему тумака и не переворачивался на другой бок.

Линдсей стиснул зубы. Разве он мог тогда знать, что его несчастного брата убьют на залитом кровью поле Фалькирка?

– Кии-кии-кии-ир, – снова закричала невидимая птица. Да, это сокол, никакого сомнения, и, похоже, он чем-то встревожен, он не летает над лесом, а сидит где-то поблизости в ветвях. Осторожно, чтобы не разбудить Исабель, Линдсей сел и снова оглядел деревья вокруг: пусто, сокола нигде не видно.

Девушка вдруг тяжело задышала во сне и всхрапнула раз, другой. Линдсей погладил ее по плечу, коснулся пальцами бархатистой, как лепестки розы, но твердой скулы, – прорицательница, не просыпаясь, повернула голову поудобней, и ее дыхание стало ровнее. Джеймс положил руку ей на плечо и принялся разглядывать росшие вокруг прогалины деревья.

В эту ночь он спал, как всегда, очень чутко, держа под рукой оружие – привычка, которую он, преследуемый англичанами, выработал за годы жизни в лесу; теперь, когда против него ополчились и свои, горцы, когда его имя предано на родине анафеме, умение быть всегда настороже здорово пригодилось.

В тишине предрассветного сонного леса был прекрасно слышен каждый звук: журчание ручья, шелест папоротника, шуршание мышей в траве. Наконец чуткий слух Линдсея уловил шорох птичьих крыльев.

Горец нахмурился – сокол вел себя странно – и снова осмотрел все вокруг зорким, привычным к лесу взглядом, отметив, как рассыпалась в утреннем небе стайка жаворонков: верный признак, что поблизости хищная птица, даже если она молчит.

Если сокол ручной, то рядом наверняка и охотники. Озабоченно посмотрев на Исабель, Линдсей легонько потряс ее за плечо, чтобы разбудить, но она только жалобно застонала и сильнее прижалась к нему: ее нежная, как согретая солнцем роза, щека оказалась у него на ладони.

Линдсея пронзило острое желание, и он отдернул руку, но его тело вновь обрело покой лишь через несколько мгновений.

Сокол снова вскрикнул: похоже, он был совсем рядом. Джеймс помрачнел и раздраженно откинул рукой волосы со лба. Надо как можно скорее забрать лошадей и убираться отсюда подобру-поздорову, потому что хозяева ловчей птицы, шотландцы ли, англичане ли, наверняка сочтут проклятого всеми изгоя и знаменитую предсказательницу более достойной добычей, чем утки и фазаны.

А вдруг охотники далеко или птица залетела сюда случайно? Решив это выяснить, Линдсей начал потихоньку отодвигаться от Исабель, чтобы не будить ее понапрасну. Девушка застонала во сне и снова прижалась к нему, положив руку ему на бедро.

Вздрогнув от неожиданности, он взял ее тонкие длинные пальцы, такие нежные и беспомощные в его огромной сильной руке, и положил на плащ.

Девушка была совершенно истощена, и Линдсей пожалел, что ее выносливость и упрямство пришлось подвергнуть столь суровому испытанию: привал следовало устроить задолго до того, как она, лишившись последних сил, рухнула с лошади. К счастью, она не расшиблась – он успел подхватить ее до того, как она упала. После этого он быстро нашел подходящую для ночлега полянку, где и они сами, и их лошади могли спокойно отдохнуть.

Линдсей снова вздохнул: время неумолимо близилось к рассвету, теперь они попадут в дом его тетки к полудню, только если очень повезет. Почему с Исабель Сетон все идет не так, как задумано, начиная с той минуты, как перед глазами Линдсея предстал осажденный англичанами Аберлейди? Да и потом, Джеймс ожидал увидеть злобную фурию, а знаменитая прорицательница оказалась прекрасной и отважной девушкой; рядом с ней не хотелось думать о том, сколько страданий причинили ему ее предсказания.

Он еще не встречал по-настоящему неотразимых женщин. В юности он полюбил одну красавицу, славную, добрую девушку, которая, к несчастью, вскоре погибла ужасной смертью; потом у него было еще несколько увлечений, но ни одна женщина не поразила его воображения и не тронула сердца.

Молодая же прорицательница воспламенила его дремавшие до поры чувства и одновременно посеяла в его душе смуту. Например, накануне, когда Исабель так обворожительно улыбалась и Квентину, и даже неотесанному Патрику, но только не ему, Линдсею, он ощутил неведомую прежде ревность.

А вечером, когда бедная девушка не смогла сдержать рыданий от изнеможения, каждый ее стон, каждый всхлип мучительной болью отзывался в его сердце, но он скакал вперед, не позволяя себе оглядываться, пока бедняжка не свалилась с лошади.

Господи, зачем он так мучил и ее, и себя? Джеймс покачал головой, с нежностью глядя на погруженную в сон Исабель. Неужели он встретил женщину, чарам которой не в силах противиться? Может быть, между ними произошло то редкостное слияние мужского и женского начала, о котором он читал когда-то в длинных ученых трактатах по алхимии?

Бог весть… Линдсей с горечью усмехнулся: его впервые неодолимо влечет к женщине, и кто она? Прорицательница из Аберлейди, принесшая ему столько горя!

Уступить этому чувству – значит потерять единственную возможность спасти Маргарет и отомстить за подло преданного друга, за страдания семьи, за свое доброе имя. Чтобы добиться своей цели, надо действовать на трезвую голову, держа чувства в узде.

Исабель пошевелилась, и прядь волос черным шелком соскользнула на ее бледную щеку. Линдсей поправил непослушную прядку, на мгновение задержав руку на маленькой изящной девичьей головке. О, сколько счастья эта девушка могла бы ему подарить! Увы, увы…

Оставив шелковистые девичьи волосы, он изо всех сил стиснул древесный корень, служивший ей изголовьем.

– Кии-кии-кии, – снова закричала невидимая птица.

Она была где-то совсем рядом. Линдсей осторожно поднялся на ноги и, углубившись в лес, пошел на голос.

Птичий крик повторился, и в кроне огромного развесистого дуба забились крылья. Обогнув его шишковатый ствол, горец остановился и посмотрел вверх.

Громко вскрикивая, большая хищная птица отчаянно пыталась взлететь, но ее не пускали привязанные к лапам кожаные путы. Вероятно, они зацепились за сучки, когда птица села на ветку.

Линдсей полез наверх, не спуская глаз с пернатого пленника. Серое и желто-коричневое оперение с тонкими темными полосками, яркие золотисто-красные глаза – сокол, причем еще не достигший зрелости.

– Хватит, птичка, замолчи, – негромко проговорил Линдсей. Мастер охоты с ловчими птицами, он знал, что звук мужского голоса действует на них успокаивающе. К тому же он старался двигаться как можно медленнее и осторожнее, чтобы не напугать птицу еще больше.

Удерживавшие сокола путы были привязаны к плетеным кожаным браслетам на лапах, и Джеймс с удивлением отметил, что к браслетам не подвесили, как обычно, колокольчиков, помогавших разыскивать крылатого охотника. Вероятно, этого сокола использовали для требующей тишины охоты на водоплавающую дичь, и птица заблудилась. Будь на ней колокольчики, ее уже давно бы нашли.

Когда Линдсей подобрался поближе, сокол испуганно отпрянул, опрокинулся навзничь и повис на ветке вниз головой, беспомощно взмахивая крыльями. Это было очень опасно: он мог испортить себе оперение, пораниться и даже погибнуть.

Джеймс уселся на толстую ветку, снял портупею, поясной ремень, кожаные доспехи и зеленую шерстяную рубаху, и бросил все это на землю.

Потом он снял и нижнюю льняную рубаху, намотал ее на голую руку – ткань должна была защитить его от острых когтей – и стал медленно приближаться к попавшему в беду соколу, бормоча ласковые слова.

За долгие годы дрессировки ловчих птиц у Линдсея выработалась свойственная сокольничим привычка разговаривать всегда спокойно, терпеливо и так же неторопливо двигаться, оставаясь при этом настороже: последнее качество сослужило ему добрую службу и не раз спасало жизнь, когда он стал лесным изгоем.

Проще всего было бы ослепить сокола ярким светом фонаря, но за неимением такового оставалось положиться только на свое умение. Разумеется, сокол не улетит, но неосторожное обращение могло бы испугать его до смерти.

Линдсей медленно протянул к пернатому пленнику руку. Тот так яростно забил крыльями, что на землю посыпались сбитые листья, и верхушка дерева затряслась. Джеймс ждал, понимая, что это продлится недолго и птица скоро выбьется из сил.

От его опытного взгляда не укрылось, что одно крыло бьется неровно. «Скорее всего, растяжение, – озабоченно подумал горец, – но возможно и что-то более серьезное».

Вскоре сокол и впрямь затих.

– Тихо, тихо, милый, – ласково приговаривая, Линдсей уверенным движением схватил птицу так, чтобы сокол не мог поранить его когтями. В его руке покрытое перьями тельце тотчас бессильно обмякло: это был самый настоящий обморок, чего Линдсей и опасался.

Обычно такое беспокойство проявляли только дикие собратья пойманного им сокола, а ручные ловчие птицы, привыкшие к человеку, вели себя уже не так бурно. Но этот молодой красавец, по-видимому, пробыл один в лесу так долго, что успел забыть жизнь в неволе.

Линдсей поспешно достал из-за пояса кинжал и перерезал ссохшиеся, растрескавшиеся и грязные кожаные путы. «Похоже, птица жила на воле не меньше нескольких недель», – подумал он и перевернул своего пленника вверх маленькой точеной головкой.

Надо было спешить: сокол мог очнуться в любую минуту, и Линдсею вовсе не хотелось испытать на себе ярость большой сильной птицы. Поэтому он свободной рукой размотал рубашку, накинул рукав на голову сокола и ловко обернул тканью его тело, особенно тщательно укутав когтистые лапы.

Закончив, Джеймс взглянул вниз: стоя у подножия дуба, за ним изумленно наблюдала Исабель.

– Что вы делаете? – воскликнула она.

– Спасаю попавшего в беду сокола, – ответил Линдсей и начал спускаться, держа в одной руке свою добычу. На полпути птица закричала и сделала неловкую попытку вырваться.

Джеймс тотчас остановился и принялся ласково поглаживать ей головку и грудку, уговаривая успокоиться, как малого ребенка. При этом Линдсей крепко держал обернутые рубашкой мускулистые лапы сокола, вооруженные грозными когтями. Вскоре усталая птица опять присмирела, и горец благополучно спустился на землю.

Исабель, прижимавшая к груди его зеленую рубаху, удивленно воззрилась сначала на своего похитителя, потом на его странную ношу. Теперь цвет ее широко раскрытых глаз напоминал предутреннее небо.

– Вы поймали сокола? – спросила она.

– Да, совсем молодого, – уточнил Линдсей. – Его путы зацепились за сучковатую ветку.

Кивнув головой, девушка наклонилась за его кожаными доспехами и сморщилась: давала о себе знать раненая рука, все еще прибинтованная к телу.

– Болит? – спросил горец, принимая от нее свои вещи.

– Немного, – ответила она, опустив глаза.

– Да нет, должно быть, болит сильно, если вы это признаете. Прежде чем отправиться в путь, надо сменить повязку.

– Было бы неплохо.

Бросив на нее недоверчивый взгляд – откуда такая покладистость? – Линдсей направился к месту ночлега.

– Что вы намерены делать с птицей? – спросила поспешившая за ним Исабель.

– Не знаю, – признался горец. – Но не мог же я оставить ее умирать?

Швырнув на землю ремни, кожаные латы и верхнюю рубашку, он сел на поваленный ствол, утопавший в зарослях папоротника, и стал осматривать сокола.

Исабель устроилась рядом, с любопытством разглядывая птицу.

– Мой отец держал соколов, – сказала она. – Они тоже были серые, с белыми полосками над глазами, но гораздо крупнее.

– Значит, это были самки, – заметил он.

– Мы выпустили бедных птиц в самом начале осады, – продолжала девушка. – Юстас предлагал их всех съесть, но я попросила его дать большинству свободу.

– А был ли среди птиц вашего отца хоть один самец? Если да, то моя находка, возможно, раньше принадлежала ему.

– Нет, я не припомню, чтобы у него были маленькие соколы, – покачала головой девушка.

– Значит, он не ваш, – согласился Линдсей. Он начал осторожно ощупывать пернатого пленника. – Ну-ка, уймись, птичка, дай тебя осмотреть… Зоб полон, тело не истощенное, значит, на воле он успел хорошо поохотиться.

– Вы уверены, что это самец? – спросила девушка. – Сама я мало разбираюсь в ловчих птицах, даже ни разу с ними не охотилась.

Она наклонилась поближе, чтобы рассмотреть пленника.

– Осторожно, у него острые когти, – предупредил горец и пояснил: – Отличить самца от самки легче всего по размеру: самки намного крупнее. Этот бедняга, – Линдсей снова погладил красивое оперение, любуясь своей находкой, – слишком мелок для самки его возраста. Видите, его перья еще не посерели полностью, как у взрослых птиц, значит, он совсем молод.

– Он прекрасен, – восхищенно пробормотала Исабель. – А какие чудесные у него глаза! Вы можете его развернуть?

– Пока нет, – покачал головой Джеймс, – потому что так он будет спокойней. Кстати, глаза золотистого оттенка бывают у соколов только до двух лет, а потом становятся красными, как кровь.

Он поднял спеленутую птицу головой вверх, и та недовольно закричала. Горец ухмыльнулся:

– Что, надоело сидеть в моей рубахе? Ох, и нетерпелив же ты, парень!

– Вы собираетесь оставить его себе или отпустите на волю?

– Отпустить его сейчас я не могу, – ответил Линдсей. – Левое крыло у него повреждено, сустав опух. Надеюсь, это всего лишь растяжение, но мне все равно придется его подержать у себя, пока он не выздоровеет, – Джеймс задумчиво почесал голову и посмотрел на птицу. – Соколы отличные ловчие птицы… Не знаю, может быть, я оставлю этого красавца себе.

– Но ведь у него есть хозяин! – возразила Исабель.

– Птица могла прилететь издалека, – пожал плечами горец, – да и в лесу она уже давно, так что хозяин, наверное, поставил на ней крест.

– Но держать у себя чужую ловчую птицу без разрешения хозяина противозаконно, – нахмурилась девушка. – За это могут даже повесить!

– Если меня поймают, – спокойно посмотрел ей в глаза Линдсей. – А меня и без того найдется за что повесить, и вы это отлично знаете, миледи.

Она потупилась вместо ответа.

– Кроме того, – продолжал горец, поглаживая птице грудку, – вы говорите об английском законе, а в нашей стране такого правила нет. Или вы считаете, что мы должны подчиняться не своим, а английским законам?

Исабель покачала головой – сколько неосознанной грации было в этом движении! – и Линдсей от души понадеялся, что она и вправду так думает.

Поднявшись на ноги, он подошел к дубу, положил птицу на смятый после ночевки плащ и уселся возле нее на корточки.

– Вообще, тут нечего обсуждать, – заметил он, вновь принимаясь поглаживать сокола, который недовольно заклекотал, – потому что отыскать его владельца было бы затруднительно. Я и пытаться не буду, у меня есть дела поважнее.

Линдсей взял свой большой лук, вынес его на середину прогалины, согнул и воткнул концами в землю.

– Что вы делаете? – удивленно спросила девушка.

– Надо же бедняге на чем-то сидеть, – объяснил Линдсей. Вернувшись к плащу, на котором бился, безуспешно пытаясь освободиться от импровизированного чехла, сокол, горец опустился возле него на колени. – Исабель, помогите!

– Да, конечно! – Девушка тотчас подошла и опустилась на колени рядом с ним. – Что я должна делать?

– Можете придержать его, чтобы он успокоился?

– Постараюсь, – ответила она и осторожно прижала к земле здоровой левой рукой трепещущую спинку птицы.

Джеймс развязал длинную кожаную подвязку, державшую его толстый шерстяной чулок, достал ремешок и подвязал им чулок, а потом разрезал кинжалом кожаную подвязку на две части, длиной около тридцати дюймов каждая.

– Вот и новые путы для нашего красавца, – сказал он. – Теперь держите его покрепче, сейчас я их привяжу и сниму с него рубашку.

Исабель старалась изо всех сил, но, пока Джеймс привязывал кожаные полоски на лапы птицы, ему пришлось проявить недюжинную ловкость, чтобы избежать ударов острых, как бритва, когтей.

– Будьте осторожны, – напомнил он девушке. – Нашему пленнику ничего не стоит исполосовать вас когтями или сломать вам палец одним ударом клюва, так что не зевайте.

Исабель испуганно покосилась на сокола, но ее рука, лежавшая у него на спине, не дрогнула, и Линдсей еще раз мысленно похвалил прорицательницу за смелость. Закончив с путами, он взял тонкую руку девушки и завел ее под рубашку, в которую была закутана птица:

– Теперь держите здесь, за крылья, и, пожалуйста, покрепче.

Убедившись, что Исабель выполнила его просьбу, Джеймс отвязал прочный кожаный щиток, прикрывавший от стрел его предплечье, и закрепил его на тыльной стороне ладони, потом намотал на запястье и большой палец поясной ремень.

– Это вместо охотничьей перчатки, – пояснил он. – Сейчас проверим, не забыл ли наш пленник, чему его учили.

Взяв концы пут, он стал осторожно стягивать с птицы рубашку.

Исабель отпрянула: почуявший свободу сокол яростно взмахнул крыльями и с гневным криком устремился вверх.