Пророчество Черной Исабель

5

Бледная и оттого еще более прекрасная Исабель вошла в пылавшие ворота сада, словно ангел в преисподнюю. Оторопевший от неожиданности Линдсей поспешил за ней.

– Вы что, с ума сошли? – закричал он. – Сейчас же вернитесь!

Даже не обернувшись, она продолжала идти вперед с гордо поднятой головой. Горец чуть не застонал от досады: какую боль, должно быть, приходится превозмогать этой гордячке, и ради чего?

Если не считать ворот и нескольких вьющихся растений поблизости, со знанием дела разбитый сад еще не был тронут огнем, но тем не менее уже носил следы разорения – большинство недавно перекопанных клумб зияло пустотой.

Исабель направилась к стене, возле которой вилась по деревянной шпалере плетистая роза – почти без цветов, если не считать нескольких жалких бутонов, сиротливо выглядывавших из листьев. Линдсей мог бы в два шага нагнать девушку, но, заинтригованный ее странным поступком, решил посмотреть, что она будет делать; к тому же разгоравшийся в саду пожар еще не скоро доберется до этого уголка, так что увести прорицательницу в безопасное место он всегда успеет.

Девушка протянула руку к верхней планке шпалеры, где ярко белел освещенный луной и пожаром начавший распускаться бутон. Линдсей подбежал, сорвал цветок и положил его на протянутую ладонь Исабель – от цветка пахнуло тонким нежным ароматом, который не могла заглушить даже гарь пожарища.

Исабель поднесла цветок к лицу и вдохнула его чарующий запах.

– Моя мать очень любила и берегла эти розы, – проговорила она тихим, чуть хрипловатым голосом, и на глазах у нее блеснули слезы. Линдсей молчал, ожидая взрыва негодования, упреков и обвинений, но девушка так же тихо продолжала, поглаживая пальцами раскрывшиеся лепестки: – Этот сад – все, что у меня от нее осталось.

– Простите, – смущенно пробормотал он. – Я не знал…

Исабель с горечью усмехнулась:

– Не извиняйтесь, осада уничтожила мой сад задолго до того, как вы его подожгли. – Она огляделась вокруг. – Видите, во что он превратился? Мы съели все, что можно было съесть, даже цветы. Эта роза зацвела всего несколько дней назад, и на ней уже почти не осталось цветов. Юстас требовал, чтобы я сорвала и бросила в суп последние бутоны, но я отказалась.

Она посмотрела на бледные лепестки цветка, и ее губы задрожали.

Ее поведение вконец озадачило Линдсея: он ждал гнева, а встретил только безграничную печаль и ранимость. Но сейчас у него не было времени ни размышлять над этим, ни сочувствовать горю Исабель, ведь в нескольких десятках шагов от них вовсю бушевал пожар, а у ворот ждала удобного момента для нападения сотня вооруженных до зубов англичан.

– Нам пора уходить, Исабель, – негромко, но твердо сказал он.

– Вы подожгли замок, не дав мне возможности проститься, – тихо ответила она. – Позвольте же сделать это сейчас…

Не находя в себе сил для отказа, Линдсей с досадой взъерошил свою густую шевелюру: наверное, он и впрямь поторопился, но у них так мало времени! Он совсем не хотел сделать ей больно…

Ему вспомнился сад его матери – райский уголок, манивший благоуханьем и буйством красок. В детстве они со старшим братом частенько играли в этом саду. Увы, и он погиб в огне.

– Когда я была совсем маленькой, мой отец привез первые кусты роз из Крестового похода, – сказала Исабель. – Он всегда говорил, что матушка настоящая волшебница по части разведения роз, – она улыбнулась, погружаясь в воспоминания. – И правда, наш сад с ранней весны до поздней осени был полон этих чудесных цветов – белых, розовых, красных… Когда матушка умерла, отец похоронил ее в нашей часовне, чтобы она всегда была рядом с нами и со своими любимыми розами, – Исабель показала рукой на островерхую кровлю маленькой часовни, выглядывавшей из-за стены. – Боже, как бы туда не добрался огонь! – добавила она с ужасом.

– Не беспокойтесь, я приказал своим людям как следует смочить водой крышу часовни, – успокоил ее Линдсей. – Я не жгу церквей.

Исабель молча кивнула головой, в уголках ее глаз дрожали невыплаканные слезы.

У Линдсея заныло сердце, нестерпимо захотелось обнять ее хрупкие плечи, утешить, осушить слезинки. Но, усилием воли заставив себя сдержаться, он только смотрел на прелестную черноволосую девушку, стоявшую в темноте ночи посреди горящего, разоренного сада с белой розой в руках.

В самом укромном уголке памяти, еще хранившем заложенный учеными монахами философский взгляд на мир, Линдсей не мог не оценить символического значения этой картины, свидетельствующей, что небеса и ад – две стороны одного целого.

И этот ад на земле он создал своими руками.

– Исабель, – снова позвал горец. Комок в горле мешал ему говорить, но он продолжал: – Несколько лет назад я точно так же потерял свой замок – его сожгли англичане вместе со всеми обитателями, моими родными, слугами и солдатами…

– Значит, вы знаете, что я чувствую, – перебила его девушка, – но это вас не остановило.

– Да, не остановило, – ответил он хриплым от волнения голосом.

– Я знаю, у вас не было выбора, – прошептала она. Горец кивнул, чувствуя страшную пустоту в груди, как будто у него вынули сердце: пожар Аберлейди оживил в его памяти кошмар шестилетней давности, и прогнать его стоило немалых усилий. Вспоминать о том, что произошло в Уайлдшоу, не было ни сил, ни времени.

Уж лучше бы Исабель накричала на него – это принесло бы ему облегчение, усмирило бы гнев, столько лет полыхавший в его груди.

Но ее безграничная печаль тронула его, взволновала, бросила ему вызов. Девушка стояла перед ним с жалкой розой в руках, от копоти превратившейся из белой в серую, и ему вдруг чего-то захотелось… он и сам бы не смог сказать чего. Никогда еще он не чувствовал себя таким незащищенным, уязвимым.

Она подняла на него свои удивительные, мерцающие, как опалы, глаза. В них не было ни злости, ни обиды, только понимание и прощение.

Линдсей отвел взгляд, испугавшись, что броня, в которую он заключил свое сердце, вот-вот даст трещину. Стараясь унять волнение, он напомнил себе, с какой целью явился в Аберлейди и почему счел нужным поджечь этот замок. Ведь Исабель Сетон, такая трогательная в своей слабости и такая прелестная, в сущности, всего лишь пешка в его игре, и он должен использовать эту пешку в своих интересах, как и собирался.

– Политика выжженной земли осуществляется с санкции Хранителей Шотландского королевства, – снова подняв на нее взгляд, проговорил Линдсей нарочито холодным тоном, – чтобы помешать англичанам захватить собственность горцев.

Ее печальные лучистые глаза опять заставили его сердце дрогнуть, но сил отвернуться уже не было.

– Я знаю, – кивнула она, – просто в глубине души я надеялась, что Аберлейди избежит этой страшной участи…

– Глупая и совершенно безосновательная надежда, – резко возразил Линдсей. – У англичан уже наготове стенобитные орудия, не позже сегодняшнего утра они начнут решительный штурм. Вы не давали им проникнуть в замок, я же сделал так, что они сами будут держаться от него подальше, по крайней мере, сейчас. Поверьте, я поступил так для блага Шотландии, для вашего собственного блага.

Прекрасное лицо девушки помрачнело, в опаловых глазах зажегся синий огонек.

– Вот уж не думала, что Сокол Пограничья так печется о своей родине, – с печальной иронией произнесла она.

Линдсей вздрогнул, как от удара по лицу: ее печаль уязвила его сильнее, чем любые упреки и брань.

Разумеется, многие его соплеменники разделяли мнение Черной Исабель, но ей ли не знать, что дурная слава о нем пошла именно после ее пророчества?!

– Идемте, у нас нет времени на болтовню. – Он потянул девушку за здоровую руку, чувствуя, как в душе закипает гнев.

– Скажите честно, с чего вдруг вы озаботились моим благополучием? – не унималась она. – Люди говорят, что Сокол Пограничья печется только о своих интересах…

– Знаю, слышал! – рявкнул Линдсей и посмотрел во двор: пламя уже уничтожило там все деревянные постройки и подбиралось к центральной башне, а в закутке у задней стены переминались с ноги на ногу его люди и обитатели Аберлейди, поглядывая в сторону сада. – Идемте же! – сердито повторил горец, хватая ее за правое запястье.

Девушка попыталась вырвать руку.

– Зачем я вам понадобилась, Джеймс Линдсей? – не двигаясь с места, спросила она.

– Хотите верьте, хотите нет, но я пришел вас спасти, – нетерпеливо бросил он.

– Неправда, – покачала головой Исабель. – Вас что-то толкнуло на этот шаг. Скажите, что?

– Вы ослепли, миледи? – воскликнул он. – Вокруг бушует огонь, который вот-вот до нас доберется. Нам надо уносить ноги, пока целы!

Она не ответила, только смотрела на него широко открытыми глазами, полными готовых пролиться слез. На ее тонком нежном лице и черных, как вороново крыло, волосах метались в зловещем танце багровые блики пламени.

– Как бы то ни было, сейчас я ваш спаситель, – буркнул Линдсей, не понимая, почему его слова так ее взволновали, – а потом можете называть меня, как вам заблагорассудится.

Он сгреб Исабель в охапку и помчался по дорожке к полыхавшим воротам, а потом через объятый пламенем двор, где его встретил настоящий шквал искр.

«Господи, уж лучше бы она ненадолго потеряла сознание», – подосадовал Линдсей, спускаясь с Исабель по прочной веревочной лестнице. Если бы она лишилась чувств, он мог бы, не тратя время на бесполезные уговоры, вскинуть ее к себе на плечо лицом вниз и спокойно спустить с утеса, что было бы для него очень удобно. Но нет, как ни уговаривали владелицу Аберлейди позволить Линдсею отнести ее вниз таким способом, как ни объясняли, что недолгое пребывание в такой позе ничуть ей не повредит, она не согласилась, настояв, чтобы ее привязали к Линдсею лицом к лицу. Он был вынужден уступить.

Уступил он и еще одной просьбе Исабель: захватить ее вещи, поскольку девушке требовалась одежда на смену. Поэтому уход из замка снова пришлось отложить, пока миледи и Юстас собирали большую дорожную сумку, которую верный управляющий и спускал сейчас с утеса на собственных плечах.

Хотя Исабель не жаловалась, Линдсей догадывался, как ей тяжело: ее бледное, истощенное лицо то и дело страдальчески морщилось от боли. Физически сильная от природы, она была донельзя измождена лишениями последних недель и двумя ранениями.

Спуск происходил в полной тишине. Мерно работая руками, Джеймс поглядел на людей, спускавшихся рядом с ним по веревкам. Ослабленные долгой осадой обитатели Аберлейди двигались по крутому, почти отвесному склону не так ловко и уверенно, как его закаленные, отдохнувшие перед походом товарищи, которым он велел всячески помогать солдатам миледи, чтобы избежать потерь.

Он снова посмотрел на девушку:

– Ну что, как вы?

– Не завидую птицам… – невесело усмехнулась она.

Ее бледное лицо было в нескольких дюймах от него; привязанная к Линдсею веревкой так, чтобы ноги и руки горца оставались свободными, Исабель обхватила его здоровой рукой за плечи, прильнув к широкой груди своего спасителя, как детеныш к матери-медведице.

– В таком случае обещаю, что летать мы сегодня не будем, – засмеялся он. Девушка ответила улыбкой, больше походившей на гримасу, потом посмотрела через его плечо вниз и тотчас, испугавшись, инстинктивно стиснула ему шею так, что он начал задыхаться. – Не смотрите вниз! – приказал он. – Спокойно, вы в полной безопасности!

Она повиновалась, ослабила хватку и спрятала лицо у него на груди.

Склон утеса, хоть и очень крутой, имел множество поросших мхом трещин и выступов, за которые можно было держаться; некоторые выступы были достаточно велики, чтобы на них мог встать человек. Как ни странно, это обстоятельство заставляло спускавшихся людей быть вдвойне осторожными, ведь ночью на освещенном лишь луной склоне вполне можно было принять за крепкий выступ пучок травы или шаткий камень. К тому же снизу поднимался туман, обволакивая утес неровной, клочковатой пеленой, которая делала спуск еще опасней.

Линдсей не ожидал, что дело окажется таким трудным. На закате он и его люди поднялись по этому обрыву в замок относительно легко, используя веревки со специальными крюками на концах: их закидывали вверх, чтобы закрепить на выступах или в расщелинах. За несколько часов пребывания в замке из имевшихся там веревок связали две длинные крепкие лестницы, а на оставшихся веревках сделали прочные узлы, чтобы облегчить спуск. Но дело осложнилось тем, что веревки оказались слишком короткими и не доставали до земли, поэтому их приходилось снова и снова закидывать и закреплять на крюках, пока спускавшиеся люди пережидали на выступах.

Прикидывая шансы на успех, Линдсей посмотрел вниз: сквозь рваную пелену тумана кое-где проглядывала темная поверхность земли. Потом он взглянул вверх: над неровным краем обрыва нависала громада стен, на ночном небе полыхало зарево пожара. Лунный свет помогал побегу, освещая горцам путь, но мог и помешать, потому что англичанам ничего не стоило их заметить. Только туман и тьма внизу были надежными союзниками беглецов.

Неприятель мог обнаружить побег и атаковать их в любую минуту прямо на склоне утеса, что было бы равносильно убийству, ведь они не могли бы постоять за себя. Линдсей надеялся только на то, что пожар отвлечет внимание англичан, и они не станут в ближайший час посылать патруль для осмотра местности вокруг утеса, дав беглецам время скрыться.

Порыв холодного ветра взлохматил Линдсею волосы, они попали в глаза. Горец мотнул головой, отбросив мешавшую прядь, и сделал еще один шаг вниз, крепко держась за болтавшуюся из стороны в сторону веревочную лестницу. Исабель, казалось, почти ничего не весила, но ее длинные ноги, свободно болтавшиеся в воздухе, и стиснувшая его шею здоровая рука доставляли много неудобств; к тому же его били по спине лук и колчан со стрелами. Чтобы перевести дух, Линдсей остановился, держась одной рукой за веревку, а другой обхватив свою ношу.

Исабель досадливо охнула. Он повернулся к ней. Ее развившиеся косы, смешавшись с его волосами, полоскались на ветру, словно черное знамя. Новый шквал швырнул беглецов на утес, и девушка вскрикнула, ударившись о камень раненой рукой. Боль, по-видимому, была очень сильной, потому что прорицательница с глухим стоном уткнулась лицом в плечо своего спасителя.

Он обнял ее, прикрывая собой, и замер, чтобы дать ей прийти в себя. Наконец она подняла голову и кивнула, показывая, что он может двигаться дальше.

– А вы умеете держать себя в руках, – восхищенно заметил он. – Ничего, осталось недолго, считайте, что мы уже одной ногой на земле!

К его изумлению, Исабель рассмеялась – тонким, еле слышным голоском, как маленькая испуганная девочка. Но это, несомненно, был самый настоящий смех, и Линдсей невольно улыбнулся в ответ, возобновляя спуск.

Положив голову на плечо своего спасителя, Исабель разглядывала его чеканный, освещенный луной профиль. Умом девушка понимала, что смертельно рискует, доверив свою жизнь лесному изгою, но в ее сердце не было страха. Более того, крепко привязанная к мускулистому телу Линдсея, она ощущала себя в полной безопасности.

Но было одно неудобство – она не знала, куда девать глаза: смотреть вниз, на далекую землю, страшно, вверх, на родной дом, объятый пожаром, – больно, а влево и вправо, на товарищей по несчастью, отчаянно борющихся за жизнь, – невыносимо тяжело. Не могла она и закрыть глаза, потому что тогда ее обволакивала зыбкая пугающая тьма, заставлявшая еще острее чувствовать боль от ран.

Созерцание же мужественного лица Линдсея рождало в душе Исабель уверенность в благополучном исходе этого опасного путешествия. Сильный, надежный, он двигался на удивление легко, казалось, совершенно не замечая тяжести своей ноши.

Девушка прижалась щекой к его груди, наслаждаясь его теплом. Теперь она полностью в его власти, и единственное, что ей остается, – целиком довериться ему, по крайней мере сейчас.

Линдсей остановился, чтобы перевести дух.

– Как вы? – спросила девушка, подражая ему.

– Хорошо, – кивнул он. – Потерпите, осталось совсем немного.

Он набрал в грудь воздуха и продолжил спуск.

Исабель с замиранием сердца представила себе, как они в предрассветной темноте парят между небом и землей, тесно прижавшись друг к другу, щека к щеке, бедро к бедру, сердце к сердцу, и у нее от волнения побежали по коже мурашки. Линдсей в буквальном смысле держал в своих руках ее жизнь и ради ее спасения рисковал своей собственной.

Мерно двигаясь, его ноги спускались по веревочным ступеням, то и дело соприкасаясь с бедрами Исабель, мускулистые руки, взяв в кольцо ее тело, крепко держались за лестницу…

Наконец утомительный и опасный спуск закончился. Достигнув земли, Линдсей отпустил лестницу, отошел от подножия утеса и остановился, поддерживая девушку обеими руками. На мгновение его щека коснулась ее щеки, и Исабель почувствовала, как участилось его дыхание.

Она улыбнулась и благодарно прижалась к нему. В ответ он сжал ее в объятиях и что-то пробормотал – его слова унес ветер, – а потом начал отвязывать девушку.

Неподалеку на землю спрыгнул Джорди Шоу и тотчас бросился ему помогать. Вскоре Исабель уже стояла на земле. Хотя Линдсей, который завел разговор со своим младшим товарищем, продолжал поддерживать ее, девушке показалось, что от него повеяло холодком отчуждения.

Неожиданно Джеймс обернулся.

– Вы очень смелая, – проговорил он с улыбкой и, ласково коснувшись ее щеки, направился к нескольким только что спустившимся беглецам.

Постепенно спустились все. Исабель стояла в стороне, наблюдая; ее взгляд чаще других останавливался на Джеймсе Линдсее: вместе со своими людьми, оказавшимися проворнее обитателей Аберлейди, он помогал замешкавшимся. Когда все было кончено, Линдсей собрал веревки, спрятал их за большим валуном и вернулся к девушке.

Вынув из колчана стрелу, он натянул свой большой лук и выстрелил вверх, в край обрыва. Трепеща на ветру белым оперением, стрела растаяла в предутренней мгле.

– Пусть англичане знают, кто увел у них из-под носа добычу, – пробормотал горец.

Он повернулся к Исабель и молча раскрыл объятия. Донельзя уставшая, она охотно дала снова взять себя на руки и, стараясь не думать о том, что сейчас он увезет ее из Аберлейди, возможно, навсегда, спросила:

– Куда вы думаете направиться?

– В Эттрикский лес, конечно.

Она кивнула, не в силах продолжать разговор – время вопросов и жестокой правды еще впереди, – и закрыла глаза. Земная твердь под ногами и тепло объятий Линдсея вернули ей ощущение уверенности, и девушке захотелось, чтобы оно продлилось подольше, какое бы разочарование ни ждало ее в ближайшем будущем. Сейчас ей хорошо, а завтра – будь что будет.