Прощай, моя красотка

Глава 11

Так мы шли несколько минут, а может, секунд. Я перестал воспринимать течение времени. Так мы шли, пока я не увидел его ногу. Девушка повернула фонарь, и я увидел его всего. Я бы должен был увидеть его, когда спускался вниз, но я, согнувшись, рыскал взглядом по земле, пытаясь с помощью слабенького фонарика прочесть следы протекторов.

— Дайте мне фонарь, — сказал я, протянув руку назад.

Она безропотно вложила его мне в ладонь. Я стал на колено, через ткань штанины чувствовал холод и сырость земли.

Мэрриот лежал на земле под кустом лицом вверх. Красивые светлые волосы были залиты кровью и какой-то жирной серой массой, похожей на слизь.

Девушка тяжело дышала и молчала. Я осветил лицо убитого. Оно было исковеркано до неузнаваемости. Руки со скрюченными пальцами широко раскинуты. Плащ сильно измят, как будто Мэрриот еще катался по земле после падения. Ноги перекрещены. У рта струйка запекшейся крови, черная, как грязное масло.

— Посветите мне на него, — сказал я, передавая фонарь девушке, — если вас еще не тошнит.

Она без слов взяла фонарь и держала его твердо, как вор-рецидивист.

Я достал свой фонарик-авторучку и начал осматривать карманы убитого, стараясь не сдвинуть его с места.

— Вам не следовало бы этого делать, — напряженно сказала она, — пока не приедет полиция.

— Да, конечно, — сказал я, — а ребята из патрульной машины тоже не должны его трогать, пока не приедет инспектор, а тот не должен его трогать, пока не приедет экспертиза и фотографы его не сфотографируют, а дактилоскописты не снимут «пальчики». А сколько все это будет длиться? Пару часов.

— Хорошо, — сказала она. — Похоже, вы всегда правы, такой уж, видно, человек. Кто-то его, наверное, ненавидел, раз проломили голову.

— Не думаю, что это — личное, — пробурчал я. — Просто есть люди, которым нравится проламывать черепа.

Я просматривал его одежду. Мелочь и несколько банкнот — в одном кармане брюк, кожаный футляр для ключей, перочинный ножик — в другом. Небольшой бумажник с деньгами, страховыми уведомлениями, водительскими правами, парой расписок — во внутреннем кармане пиджака. Еще я обнаружил спички, карандаш, два тонких платка, таких же белых как снег. Затем покрытую глазурью сигаретницу, из которой он при мне доставал коричневые сигареты. Они были южноамериканские, из Монтевидео. В кармане плаща оказался второй портсигар, которого я еще не видел. Он был сделан из материала, имитировавшего черепаший панцирь, с вышитыми по шелку драконами на внутренней стороне крышек. Я открыл его и посмотрел на три длинные папиросы. Они были старыми и сырыми. Я достал одну — ничего подозрительного, вернул на место.

— Остальные он выкурил, — сказал я через плечо, — а эти, наверное, для подруги. Должно быть, у него было много подруг.

— Вы его знали? — она дышала мне в затылок.

— Я с ним познакомился сегодня вечером. Он нанял меня телохранителем.

— Телохранителем?

Я не ответил.

— Прошу прощения, — она почти прошептала. — Конечно, я не знаю обстоятельств. Как вы думаете, может быть, это травка? Разрешите посмотреть?

Я подал ей вышитый портсигар.

— Я знала парня, который курил эту гадость. Она вернула мне закрытый портсигар, и я сунул его обратно в карман Мэрриота. Было ясно, что его не обыскивали.

Я встал и достал свой бумажник. Пять двадцаток все еще были в нем.

— Парни высокого класса, — сказал я. — Взяли только крупные деньги.

Фонарь освещал землю. Я спрятал на место бумажник и свой маленький фонарик. И тут же молниеносно выхватил у девушки пистолет, который она все еще держала вместе с фонарем в одной руке. Она уронила фонарь, но пистолет был у меня. Она быстро отскочила назад, и фонарь теперь тоже был у меня и освещал ее лицо.

— Вы не предупредили, что станете вести себя грубо, — сказала она, засунув руки в карманы длинного плаща с расширенными плечами, — я и думала, что вы его убили.

Мне нравилось холодное спокойствие ее голоса. Мне нравились ее нервы. Мы стояли в темноте лицом к лицу и ничего не говорили. Я различал только кусты и слабый свет на небе.

Я снова осветил ее лицо, и она заморгала. Изящные черты лица, большие глаза. Очень славное лицо.

— Вы — рыжеволосая, — сказал я. — Ирландка?

— А фамилия моя Риордан. Ну и что? И волосы у меня не рыжие, а золотисто-каштановые.

Я выключил фонарь.

— Как вас зовут?

— Энн. И не зовите меня Энни.

— А что вы здесь делали?

— Иногда я люблю покататься ночью. Бессонной ночью. Я живу одна, сирота. Я знаю все окрестности здесь, как свои пять пальцев. Я как раз проезжала мимо и заметила мерцание света внизу. Слишком холодно для любви, подумала я. И влюбленные не используют фонариков, не так ли?

— Я, по крайней мере, не использовал. Вы ужасно рисковали, мисс Риордан.

— Тоже самое я сказала вам. У меня был пистолет, и я не боялась. А закон не запрещает приезжать сюда.

— Ага. Запрещает только закон самосохранения. Я надеюсь, у вас есть разрешение на оружие? — я протянул ей пистолет рукояткой вперед. Она взяла его и положила в карман.

— Интересно, как бывают люди любопытны, не так ли? Я немного пишу. Очерки.

— И получаете за это?

— Чертовски мало. А что вы искали в его карманах?

— Ничего особенного. Я очень люблю везде и всюду совать свой нос. Мы привезли восемь тысяч долларов, чтобы вернуть для одной леди украденные у нее драгоценности. На нас напали. Почему они Мэрриота убили, я не знаю. Он не производил впечатление человека, способного постоять за себя. И я не слышал борьбы. Сейчас я понял, когда это произошло. Я был в низине, когда с ним разделались. Он сидел в машине наверху. Предполагалось, что мы поедем вниз, но для машины проезд оказался слишком узким. Поэтому я спустился пешком, и, судя по всему, когда я был в низине, они и напали на него. А когда я вернулся, один из грабителей огрел и меня. Он, думаю, прятался в машине, а я, вернувшись снизу, разговаривал с ним, принимая его за Мэрриота.

— Ну, вы не так уж глупы, — сказала она.

— Что-то было не продумано с самого начала. Я это чувствовал. Но мне были нужны деньги. Теперь я должен идти в полицию и выслушивать их унижения. Не отвезли бы вы меня в район Кабрилло? Я там оставил свою машину. Там этот Мэрриот жил.

— Конечно же. Но, может быть, кому-то следует с ним остаться? Вы можете взять мою машину или я могу позвонить в полицию?

Я посмотрел на часы. Слабо светящиеся стрелки показывали почти полночь.

— Нет, нет. Я, к сожалению, не могу сейчас.

— Почему нет?

— Не знаю почему. Мне так кажется. Я разберусь с этим сам.

Она ничего не сказала. Мы вернулись в низину и сели в ее маленькую машину. Энн завела ее, развернулась без света и поехала в гору, мимо тела Мэрриота. Миновав ограждение, мы поехали быстрее, и, проехав около квартала, она включила фары.

Голова у меня раскалывалась. Мы не разговаривали, пока не доехали до первого дома на мощеной части улицы. Тогда она сказала:

— Вам надо выпить. Почему бы не заехать ко мне? Вы можете позвонить в полицию от меня. В любом случае они поедут из Лос-Анджелес Вест. Здесь нет ничего, кроме пожарного поста.

— Езжайте к побережью. Я буду играть в одиночку.

— Но почему? Я их не боюсь, а мой рассказ может вам помочь.

— Мне не требуется помощь. Мне надо подумать. Я хочу остаться один на некоторое время.

— О'кей, но я… — не договорив, она повернула на бульвар.

Мы подъехали к станции техобслуживания и свернули на север по шоссе к кафе в районе Кабрилло. Оно было освещено, как, шикарный лайнер. Я вышел, но стоял, держа дверцу открытой. Достал визитную карточку из бумажника и протянул ей.

— Вам может понадобиться крепкая спина. Дайте мне знать. Но не звоните, если это умственная работа.

Она взяла карточку и медленно произнесла:

— Вы найдете меня в телефонной книге Бэй Сити, 25-я улица, 819. Заходите ко мне и наградите картонной медалью за то, что я не сую свой нос в чужие дела. Кажется, вам еще плохо после удара по голове.

Она быстро выехала на шоссе, и я смотрел, как задние фонари ее машины постепенно исчезали во тьме. Потом я направился мимо арки к кафе и сел в свою машину. Бар был рядом, и меня начинало знобить. Но я все-таки решил, что разумнее будет прийти прямо сейчас в полицейский участок, что я и сделал через 20 минут, холодный, как лягушка, и зеленый, как новенький доллар.