Каждому хотелось столько всего рассказать и столько повыспросить, что было не до еды. Дедушка сетовал, что никто не ест, хотя попотчевать ему весьма и весьма было чем — скатерть-самобранка радовала глаз яркими красками лета! Розовая ветчина, белоснежная брынза, молодая разварная картошечка, крепкие стебли зеленого лука, деревенские яички с ярко-оранжевыми желтками — не в пример городским! — дед порезал их ровненькиеми кружочками и полил майонезом. А сверху на каждый кружочек положил щепотку мелко нарезанного укропа — объедение, да и только! Тут были и сочные спелые помидоры, и свеженькие огурчики прямо с грядки, и чуть желтоватые малосольные — узнав об их приключении, весть о котором в мгновение ока облетела поселок, к деду поспешил Валентин Трофимович со своими дарами. Костя смеялся, что он, верно, прямо-таки опустошил свои знаменитые теплицы — столько всего принес!
Тонкие ломтики «Маасдама» — любимого Сеней дырявого сыра были разложены веером, рядом красовались влажные кусочки копченой лососины, оказывается, дед раскошелился и накупил этого деликатесного яства едва ли не на треть своей пенсии и тайком хранил в дальнем уголке холодильника, тщательно завернув в газетку сверху промасленной вощеной бумаги, чтобы никто до поры не догадался, что за чудо тут прячется! Дед хотел сделать домашним сюрприз в один из ненастных дней — поднять настроение. И теперь сетовал, что эту радость с ними не разделяют Леля и бабушка. До сих пор они пребывали в блаженном неведении о событиях минувшей ночи…
Ранним утром, когда в сторожке наконец появился сторож, дед проник в эту «святая святых» всех дачников, где на круглом столике стоял желтый старенький телефон с заклеенной изолентой трубкой. Этот телефон был в поселке единственным источником связи с окружающим миром, и чтобы дозвониться в Москву, в очереди иной раз приходилось выстаивать целый вечер. Местные отдыхающие просто замучили сторожа бесконечными телефонными разговорами, расспросами: «как дела?» и «что привезти?»! Однако, когда ему говорили, что дело касается чьего-то здоровья, он безропотно отпирал сторожку и позволял звонить в самый неурочный час: ранним утром или посреди ночи…
Результатом дедушкиного проникновения в «святая святых» явилась новость: бабушке гораздо лучше, она уже лежит в общей палате, а не в интенсивной терапии, куда её поместили, диагноз «инфаркт» не подтвердился, и скоро, если дела совсем пойдут на поправку, её отпустят домой. А там и на дачу перевезут. Оживать!
Мама всю ночь провела в больнице, куда дозвонился дед Шура. Но к вечеру, если лечащий врач подтвердит, что беспокоиться не о чем, она вернется домой. Еще с недельку побудет в городе, каждый день навещая бабушку, а там, глядишь, и на дачу пожалует. Ведь здесь её поджидали муж, дети, отец, неоконченный перевод и все радости жизни… И ещё фотоаппарат, потому что, кажется, мама всерьез решила научиться снимать, чтобы увековечить житье-бытье своих любимых мучителей, как она, смеясь, говорила.
А пока… пока к мужской половине семьи спешила подмога: бабушка Дина с тетей Маргошей — папина мама с его же сестрой. Они грозились приехать ещё в конце мая, но дела в Москве задержали. Ужас от сознанья того, что дети брошены на мужчин, которые ничего не смыслят в хозяйстве, подстегнул бабу Дину, они должны появиться вот-вот, с минуты на минуту…
Сеня сама себе удивлялась — она всему радовалась! И приезду бабушки с теткой, и тому, что сейчас они сидят вот таким малым кругом — с дедом, отцом и братом, и тому, что у неё появился друг — Мамука, не говоря уж о том, что бабушка выздоравливает! Теперь она постарается быть к ней внимательней, она ведь знает уже, что такое, когда смерть совсем близко…
Нет, нет, нет, никакой смерти у них не будет — она минует её семью, как миновала сейчас. И они будут жить долго-долго и счастливо! И она, Сеня, больше не станет откладывать жизнь «на потом»! Не станет ждать, когда кто-нибудь принесет ей счастливую жизнь на блюдечке — интересную, распрекрасную, лишенную неудач, ошибок и огорчений… Похоже, такой жизни просто-напросто не бывает, а значит надо принять и любить её, такую как есть!
Она неожиданно поняла, что взрослым, оказывается, быть очень трудно. Что жизнь — вовсе не сплошное веселье и удовольствия! Ну так что ж — и пускай! Не надо из-за этого от неё прятаться. И уж очень жалеть себя тоже не стоит, ведь теперь она знала: тот, кто себя жалеет, жизни боится! Нельзя сказать, чтобы это открытие Сеню порадовало, но и не огорчило. Что ж, она постарается жить по-взрослому. Всерьез.
Когда она глубоко задумывалась, перебирая в памяти все эти невероятные события, кто-то её обязательно отвлекал: или дед просил передать солонку, или папа спрашивал, куда им бы с Костей хотелось отправиться путешествовать, или Костик начинал рассказывать анекдот… Мужчины, точно сговорившись, улавливали в ней малейшую тень грусти и всеми силами пытались развлечь.
Она про себя улыбнулась: «Милые вы мои! Я теперь тоже буду стараться быть чуткой, чтоб не впускать уныние и печаль в наш тесный семейный круг…»
Хотя… хотя, порой, конечно, хотелось расплакаться. Нет, все было хорошо, просто замечательно, жить бы, да радоваться, вот только… Проша. Неужели надежды рухнули, и он никогда с ними не поселится? Он явился ей, воспрянул духом, начал строить планы, чтобы вернуться к людям, в семью… а потом оказывается, семья эта прекрасно себя чувствует и без его помощи и нисколько в нем не нуждается…
«Небось, глядит на нас откуда-нибудь из-за куста и думает: и зачем я только все это затеял? — думала Сеня. — Вон какая дружная семья и вовсе не непутевая… Эх, если б он только знал, что все это благодаря ему, ведь это именно он раскрыл мне глаза, помог во всем разобраться. И прежде всего в себе! Теперь я, кажется, понимаю, что такое учиться любви… И вообще без Проши не сидели мы бы вот так, радуясь жизни, пропали б наверное…»
Милый Проша! Сеня вздохнула.
— Ой! — отшатнулся вдруг Костя. — Тут только что помидоры были… — он в растерянности оглядывал скатерть.
Действительно, в самом центре буквально секунду назад красовалось блюдо с помидорами, а теперь его не было.
— Дед, сознавайся, шалишь? — лукаво принялся подначивать деда Костик.
— Ну ты, воще-е-е-е! — поддел внука дед его же излюбленной фразочкой. — Что я, поехал, что ли?!
Сидящие за столом покатились со смеху — так похоже дедушка передразнил Костю. Тот тоже развеселился, вскочил, начал выкидывать коленца оказывается, Слон научил его выбивать чечетку.
А когда, завершив свою «цыганочку с выходом», Костя, отдуваясь и хохоча, бухнулся на траву… улыбка мгновенно сползла с его лица. Он медленно приподнялся, стараясь не делать резких движений, и изогнув шею, попытался углядеть, на что же он сел…
Непосредственно под его пятой точкой пребывало блюдо с исчезнувшими со стола помидорами, которые, само собой разумеется, превратились в пюре!
— Кисет, твои проделки? — с деланной суровостью поинтересовался Костя.
Тут все не удержались и прыснули — ничто не могло омрачить радость этого светлого утра!
Сеня, конечно, стала отнекиваться, но когда дедушка с озабоченным видом, спросил, не видал ли кто соль, а потом, глотнув чаю, поперхнулся, потому что содержимое солонки отчего-то оказалось в его чашке с чаем… Нет, если кому что и было не ясно, то только не Сене… Уж она знала, чьи это проделки!
Сказав, что пошла ставить чайник — один уже опустел, Сеня юркнула на свою любимую скамеечку за кустами сирени. Уселась на нее, поджав ноги и, сделав строгое лицо, изрекла:
— И нечего прятаться! Я знаю, что ты здесь!
— А я и не скрываюсь, Колечка! Это я так… шуткую!
Она едва удержалась, чтобы не завизжать от восторга. Проша был здесь! Жизнь продолжалась!!!
Он объяснил ей, что находясь на чужой территории, воплощаться не будет — мало ли что… И потом, где это видано, чтоб домовые людям показывались он только ей показался, но это не значит, что все время так будет, не станет он мельтешить перед ней, пусть не надеется, а то — ишь! — возомнила, небось, о себе!
Тут уж Сеня не удержалась и завизжала от радости: «будет», «надеется» — эти самые чудесные на свете слова обещали, что он исполнит задуманное и поселится с ними. В семье!
От переизбытка чувств она принялась хватать воздух руками, пытаясь поймать своего неуловимого друга, тот шлепнул её веткой сирени по попе, а родичи со смеху повалились в траву, потому что, оказывается, наблюдали за ней и видели эти странные пассы…
Поняв, что поговорить как следует не удастся, решили встретиться вечером и все обсудить. Проша заглянет к ней, — не воплощаясь, конечно…
Совершенно успокоенная, Сеня вернулась к столу, позабыв про чайник. Тот уж кипел вовсю — Костя поставил. А возле калитки послышались возбужденные женские голоса — к ним спешило подкрепление в лице бабы Дины и тети Маргоши. Поцелуи, объятия, гостинцы, смех… Нет, давно в их семье не бывало такого! Если б такая жизнь длилась вечно! День за днем…
«Но это ведь и от тебя немножко зависит! Совсем немножко… чуть-чуть!»
Она узнала знакомый внутренний голос — окрепшая и повзрослевшая душа, похоже, отныне не желала оставаться безгласной. И это Сеню ужасно радовало. Она теперь просто не представляла, как можно жить без этого голоса, который никогда не слукавит и не солжет… Что бы он ни сказал, это только поможет не затеряться в лабиринте взрослого мира, найти свой путь среди череды наваждений…
Сенина радость просто не умещалась в груди — ей хотелось поделиться ею со всеми: с дедом и братом, солнышком, цветами, травой, с отцом, ветром и бабочками… И, набравшись смелости, спросила, немного побаиваясь получить отказ, ведь он омрачил бы этот чудесный день…
— Костя… а можно я прокачусь на твоем велосипеде?
— Что за вопрос, сеструха? Вперед! Справишься? Или помочь?
Ну, это было уж слишком! Такой заботы со стороны брата она даже представить себе не могла! Как же все изменилось! И как, оказывается, хорошо, когда семья дружная!
Через минуту она уже накручивала педали, мчась навстречу солнцу и ветру, навстречу этому поистине благодатному дню, который шептал ей: все переменчиво! То, что тебя сегодня печалит, завтра пройдет без следа… Только не позволяй тоске укрепиться в сердце, не превращай его в гнездо для обид… И не сворачивай с дорожки, по которой ты мчишься, — с той дорожки, которую подарил сегодняшний день, — она поведет к любви…
Объехав поселок, Сеня вернулась домой. Бессонная ночь и все пережитое, наконец, дали о себе знать — ей вдруг смертельно спать захотелось!
Едва добредя до постели, она свалилась прямо в одежде, сил хватило только на то, чтобы скинуть туфли, и проспала весь день крепко, без сновидений… Перед тем, как проснуться, ей послышался во сне мамин голос: «Ксанушка, милая… Я люблю тебя!»
— Я тоже люблю тебя, мамочка! Очень-очень… — пробормотала Сеня… и проснулась. Был уже поздний вечер. Возле её постели сидел домовой.