Проша

Глава 18 ИСКУПЛЕНИЕ

— Все, все, все, развоплощаюсь! — замахал лапами Проша и тотчас исполнил сказанное — исчез!

— Прош, ну зачем ты? Оставайся как был. Сюда же никто не войдет…

— Войдет — не войдет… не мое это дело! Мое — слово данное исполнять. А я слово дал тем, кто меня сюда, к людям направил… Больше не буду видимым, ну, разве что, в исключительных случаях! И только с тобой! Раз уж ты — моя, мне доверенная. Постараюсь быть хорошей подмогой твоему ангелу хранителю.

— Проша! — вся просияла Сеня, вдруг догадавшись, что Прошина мечта наконец исполнилась. — Тебе позволили… больше не слыть нечистым?

— Не «не слыть», а «не быть»! Вот ведь как… — и Сене почудилось, что он от радости прослезился.

— Прошенька, как я за тебя рада! — подскочила она на кровати и запрыгала на упругих пружинах.

— Эй, эй, ты не того… не балуй! Кровати-то не для того сделаны, чтоб на них белкой скакать!

— Ну, ты и зануда, — смеясь от радости за него, покачала головой Сеня.

— Таким уж уродился. Таким и помру!

— Ну, вот еще! Помирать он собрался! Жизнь-то ведь только начинается!

— Это точно — начинается. Но это не значит, что можно баклуши бить и о вечном не помнить. А мне положено о нем помнить — о вечном, значит…

— Ну и хорошо, Прошенька, вот и помни и мне расскажи. Ты ведь мне будешь рассказывать… как тогда, а? Как в твоем подземном прибежище? Помнишь, сколько ты мне всего рассказал? Кажется, я до этого и не жила!

— Жила, да ещё как — на полную катушку! Ты вопросами себя теребила всякими. Вот и дотеребилась — меня к тебе выслали, чтоб кое-что тебе прояснил. Только я-то что — это ведь всякий может — до жизни живой докопаться. Только надо все время рыть её — жизнь. И тогда она тебе все свои тайны раскроет!

— Так уж и все!

— Ну, не все, конечно… Только те, которые человеку раскрыть дозволено. А ему вовсе не все следует знать — от многого он отгорожен как бы стеною невидимой…

— Например?

— Ох, до чего приставучая! Имей в виду — разговоры эти для нас с тобой будут не правилом, а скорей исключением — когда какой-никакой вопросик уж больно тебя допечет… А пример тебе… вот пожалуйста! Как орехи хрустели видела? Ну, прошлой ночью, в жилище моем? Помнишь?

— Как будто такое можно забыть… — помрачнев, ответила Сеня.

— Ну вот. Сама понимаешь, кто там в комнате был, и под чьими шагами эти орехи давились… Пояснять не надо, надеюсь? Дело-то к ночи идет…

— Нет, не надо, не надо! — вся сжавшись, пискнула Сеня.

— Так вот, Господь и не попускает, чтоб человек ВИДЕЛ духов нечистых. Так их вид страшен, что от одного этого можно сойти с ума… Ограждает Он человека. Сказано ведь: познание умножает скорбь. Так что, отпущено вам человекам — знать о мире ровно столько, сколько положено. И не лезть за черту запрета — иначе, кроме бед, ничего не выйдетт из этого… А нам беды нужны?

— Не нужны, — враз посерьезнев, сказала Сеня. — Прош, так это был… Сам? Я правильно догадалась?

— Правильней некуда. Сам!

— А как же теперь?

— Что теперь?

— Ты с ним опять будешь… биться?

— Биться буду, без этого нам нельзя. Ни человеку, ни духу без битвы никак невозможно! Только теперь жизнь покажет, какой-такой недруг у меня нарисуется. Откуда явится и какой из себя будет…

— А Сам? Он, что, от тебя отступился? — с надеждой спросила Сеня.

— Сам-то… А нет его, Самого! Совсем нет! Развеялся! Ты его победила, девочка, бесстрашьем своим и верой.

— Я? — не веря ушам своим, Сеня так и застыла на месте.

— Ты. Ты знала, что недруг мой рядом, по пятам за нами идет, и не испугалась. Знала, что крест для нечистой силы — самое страшное оружие. И не побоялась оружие это в битве со злом применить. Сам давно тут по округе рыскал, крест искал. Очень он боялся его и хотел уничтожить, потому как перед смертью Варварушка предсказала, что много нечисти через её крестик нательный в прах развеется! Видишь, сбылось её предсказание… Крестик наш — тот самый, Варварушкин. Она, как постриглась, его не снимала, свято верила в силу креста, и вера её недруга нашего победила. Вот и ты верила, что Бог не оставит. Так и случилось — не оставил Он нас!

— Проша… но тогда ведь ты сам должен был первый от креста в прах развеяться! Ты же нечистый дух, так ведь? А получается, крест тебя спас? Это же вопреки всем законам!

— Вопреки всем законам нечистых! А я не нечистый вовсе — сто раз тебе уже говорил. Я так себе был — серединка наполовинку, невмоготу мне стало болтаться на серединке этой убогой и возмечтал я… да я ж тебе говорил! Вот и дал мне Бог по мечте моей, молитву мою исполнил. Да, конечно, сильно я рисковал, когда просил крест на себя возложить, мог от этого в миг развеяться. Но, как видишь… — Сеня, не видя его, почувствовала как он весь просиял, - как видишь, мы с тобой победили и мне отныне дано званье чистого! И получается — единственный чистый я домовой на земле! Только, знай, если будешь хвастаться, вот как я, то немедленно грязи в душу горстями наляпаешь. Да, что там — лопатами! Потому что, хвастовство — это грех!

Сеня подумала, что Проша неисправим — даже преобразившись, привычки свои не оставил: так же любил поучать, так же обожал возноситься, и чуть что — менял настроение. Переменчивый, что твой весенний ветер…

— Слушай, я за тебя страшно рада!

— За НАС! — поправил её Проша. — Это ведь и твоя победа…

— Ну, хорошо, за нас. Только… как же мы будем теперь?

— Что будем?

— Ну… жить?

— Хорошо будем жить. Попробуем, по крайней мере… А чего там, у нас получится! Да и прошлые ошибки мои, надеюсь, не пропали даром — многому меня научили… Заплатил я за них. Сполна! И мои — они, бедные, тоже за эти ошибки платили. Жизнь штука такая — и за свои ошибки, и за чужие — за все платить приходится. А иначе не прорасти к небесам через эту корявую твердь…

И Сеня услышала, как он несколько раз в сердцах притопнул лапой.

— Проша, мне кажется, ты за все заплатил… И страданьями своими, когда мучился без людей и простить себе не мог, что семью свою погу… нет, не ты её погубил! Ты просто недосмотрел вовремя — вот что!

— Так все беды — они от недосмотра! Когда душа немеет и не чует близкой опасности. А чтоб чуяла — это я тебе говорил — растить её надо. Вот этим мы с тобой и займемся!

— Прош, ты меня не отвлекай, дай договорить — ведь это же очень важно! Мне кажется, что все прошлое ты искупил. И Самого победил и меня научил многому… Я, знаешь, как-то совсем по-новому жить начала.

— То ли ещё будет! — успокоил её домовой. — Только ты ещё про одну вещь забыла.

— Про какую?

— Про последыша моего. Ведь я простил его… да. Себя превозмог, а простил. И спас.

— Как? Когда?

— Да вот, утречком… Ведь Валет этот гнусный — мой последыш и есть!

Сеня так и онемела с раскрытым ртом.

— Вот-вот, — продолжал Проша как ни в чем не бывало. — Видишь, какая завязочка по жизни пошла? Последний из прошлой моей семьи полез в мою новую, со свиным-то рылом — да в калашный ряд! Это ведь он твоего отца в грязное дело втянуть хотел. Специально дачку эту вам подыскал — поблизости от подельника своего Нукзара!

— Я… я об этом догадывалась, — кивнула вконец ошарашенная Сеня.

— Ну вот. Только завязочку эту гнилую я на корню развязал. Обрубил, чтоб ее! Я ведь потихонечку-полегонечку, хоть и в немощи был, историю эту по ниточке, по другой — да распутывал! Ты вот думаешь — пистолет тот, из которого отморозок Ефимов по Валету стрельнул, — он что, случайно осечку дал? А?! Так-то вот!

— Так это ты… твоя работа? Прошка, какой же ты молодец, ура! Значит, спас ты последыша своего…

— А что мне оставалось, коли чистым намылился сделаться? Чистым положено так — прощать. И помнить, что на горе чужом счастья не выстроишь. Нет, никак этого не получится — уж ты мне поверь!

— Я тебе верю, Проша! — сверкая глазами, ответила Сеня.

— Э, ты того… не вздумай!

— Чего? — не поняла Сеня.

— Ну, как это говорится в заповеди: не сотвори себе кумира! Не вздумай, то есть, ни из кого, будь то дух или человек, непогрешимого и всесильного делать, потому что это значит ему всей душой, всем сердцем предаться, а это противно. Потому что нет на земле ни духа, ни человека иль существа какого, чтобы такое ради него над собой учинить! Душа человеческая, знаешь, кому принадлежит?

— Богу! Теперь-то я знаю… Прош, а скажи… ты ведь знал, что здесь клад! Что Варварушка именно в этих краях монастырские сокровища спрятала… поблизости от сестры с племянницей. Знал?

— А ты как думаешь? Догадайся с трех раз! Знал, конечно. Знал и то, что без человеческой помощи клад бы мне не дался. Куда мне, лохматому, подступиться к православным святыням! Ох-хо-хонюшки… Ну ладно, что-то опять нас с тобой в горние выси заносит, время тебе теперь спать, а не разговоры разговаривать.

— Но ведь я уже выспалась! — она попыталась было протестовать.

— Чтоб очухаться от всей этой передряги, нужно трое суток подряд спать без просыпу. Вопросы есть?

— Вопросов нет! Ой, только один!

— Ну, давай.

— А как же клад? Его же, наверное, вернут владельцам — монастырю, то есть…

— Правильно понимаешь. Вернут.

— А как же мы… Ты ж говорил, что у нас в доме поселиться не сможешь — там другой домовой есть наверное.

— С этим мы разберемся — не беспокойся. Главное постановили поселяюсь с вами теперь. Так что уж не взыщи, если что не так… И не обижайся на меня, если не стану на связь выходить. Тебе надо земной жизни учиться, а не с духами в прятки играть!

— Но иногда-то можно? — умоляющим голоском прошептала Сеня.

— Ну, разве что иногда… Все, спать, спать…

— Прошенька, ещё один маленький-премаленький вопросик…

— Валяй!

— Прош, а что такое крест? Что он значит? Наверное, не только то, что на нем был распят Христос?

— Это, конечно, главное — память об искуплении. Господь все грехи человеческие взял на себя, искупил их смертью своей… Заступился за вас и у Князя мира сего — у дьявола навеки вас отнял. Но главное скрытое в нем в кресте — это тайна жизни… Горизонталь и вертикаль. Пересечение путей земных и небесных…

— Ой, Проша, расскажи мне про них, пожалуйста!

— Время тебе ещё не пришло. Ты и так высоту великую с одного маху взяла. Передохнуть душе нужно, переварить все, а то не усвоится…

— А что, душа, как желудок, пищу усваивает? На это ей время нужно?

— А как же? Обязательно. А то просвистит мимо тебя то, что ты зацепила, и накрепко не приживется. Ты ж не хочешь такого, чтоб не прижилось? Тогда получается, вся работа — даром.

— А если приживется все пережитое, тогда… не даром?

— Вот видишь, сама понимаешь!

— Проша, а крест Варварушкин… он не вернется?

— Это уж как на то будет Божья воля, — строго сказал домовой. — Все, спи сладко! Испаряюсь я. Дел у меня — по горло. Успеть надо до вашего переезда все дела свои тутошние обустроить, чтоб никто не обиделся и добром поминали в здешних краях… И с Лапекаком за жизнь покалякать, наставить его бестолкового на путь истинный… Вроде бы, ждет его повышение — он же здорово нам помог, так что, глядишь, зримую форму получит… Поэтому, до переезда мы с тобой вряд ли услышимся. А ты не скучай — ты усваивай. Вон сколько пищи для душеньки-то твоей! Все, покедова!

И как ни звала его Сеня, как ни наведывалась в заброшенный дом, — к люку подземному она и близко подходить боялась по старой памяти, — все было напрасно. Проша сдержал слово и вплоть до самого переезда в город не давал знать о себе…