Прошлой осенью в аду

Глава 10. Я попадаю в протокольчик

Оставался Агафангел. Он, возможно, сыграл какую-то роль в моем избавлении из лап Гарри Бека, но меня совершенно не устраивало, что он разлегся в моей постели. Он что, решил у меня поселиться? С какой стати?

Я наклонилась и похлопала Агафенгела по спине. Он слабо пошевелился, но и не подумал проснуться. Я потрясла его сильнее. В ответ он широким движением запахнул одеяло, завернулся в него плотно, на манер кокона, и стал для моих нападок неуязвим. Только гиацинтовый затылок торчал. Что было делать? Обливать из чайника, как в «Иронии судьбы»? Ну уж нет! Постель еще сыровата после моего вчерашнего обморока, и если продолжать поливать, то останется только ее выбросить. Я не нашла ничего лучшего, как вцепиться в Агафангеловы кудри и дернуть изо всех сил. Он сразу же сел на кровати.

— Разве можно так? Больно ведь, — простонал он. Дернула я так крепко, что он прослезился.

— Я никак иначе не могла вас разбудить! Что вы здесь делаете? Как сюда попали?

Агафангел медленно моргал мокрыми ресницами. Соображал он, по-моему, плохо, потому что сказал:

— Так я у вас снова?

— А где же еще? Вы что не помните, где вы?..

Я теперь сама не помнила многого — хотя бы про пятый и шестой урок, про Митрофанушку… Агафангел поднял брови, тем самым стараясь приподнять слипающиеся веки:

— Я так устал! Зачем вы сделали мне больно? Вы такая агрессивная, Юлия!

— Вадимовна! Юлия Вадимовна — и никак иначе. Да я уже зверею! Я не могу вас больше видеть. Почему вы лезете в мой дом, преследуете меня? Чего вам надо?

У него наконец открылись глаза и заблестели удивленной голубизной:

— Я? Преследую вас? Как вы могли такое подумать?

— А что я должна думать? Вспомните, как вчера… Ну, ладно, вчерашнее хоть как-то можно объяснить, зато вот это, — я ткнула пальцем в смятую постель, — это же ни в какие ворота не лезет! Как вы проникли сквозь бронированную дверь? Вы что, вор, взломщик?

— Честно говоря, я не помню. То есть я помню, что не вор, но не помню, как здесь оказался. Я очень устал.

— И теперь всегда, как устанете, будет отдыхать на моей кровати? В любое время дня и ночи?

— Юлия…

— Вадимовна!

— Юлия Вадимовна, у меня не получилось по-другому. Я не хотел ни обижать вас, ни пугать. Вы же сами… Зачем вы пошли к Беку? Я ведь просил вас не делать этого!

— Почему я должна вас слушаться? А Бек, наоборот, просил меня не иметь дел с вами. Кому верить? Объясните хотя бы, что происходит? Что вы задумали с вашим дружком Беком?

Агафангел даже отпрянул:

— Он мне не друг! Совсем напротив!.. Он… нехороший. Разве вы сами этого не поняли? Даже после вчерашнего?

Я бессильно опустилась рядом на кровать.

— Я ничего не понимаю, — призналась я. — А понять бы хотелось. Мне не нравится то, что происходит. Поскорее бы все это кончилось! Меня пугает Бек, но и вы мне непонятны. Уходите, ради Бога!

— Неужели вы до сих пор не поняли: чтоб вы уцелели, мы должны быть вместе и рядом, вот как сейчас!

Он придвинулся ко мне и обнял своей длинной прохладной рукой. Я в ужасе уставилась в его невозмутимые голубые глаза. Не забывайте, он был почти голый, а Бек, пусть несимпатичный, но вполне информированный, называл его сексуальным маньяком! Конечно, я двинула его локтем в ребра и встала, как ужаленная.

— Не прикасайтесь ко мне! — закричала я диким, захлебывающимся голосом и метнулась к серванту. Стекла теперь не было, я беспрепятственно выволокла оттуда Хозяйку Медной горы и занесла над его головой.

— Не приближайтесь ко мне! — уже не кричала, а сипела я. — Одевайтесь скорее и убирайтесь, иначе эта скульптура полетит вам в голову. Она тяжелая! Это настоящее каслинское литье!

Агафангел с тоской посмотрел на меня и на Хозяйку, но отрицательно покачал головой.

— Я не могу вас оставить! Вы ведь и сами это понимаете. Опасность не миновала. Бек…

— Я не хочу знать никакого Бека! И вас тоже! Убирайтесь! И никогда больше не приближайтесь к моей квартире, иначе я вас этим литьем пришибу! И вашего Бека тоже!

— Успокойтесь, — кротко сказал Агафангел. — Вы ведь на самом деле добры и благородны. И вы нуждаетесь во мне. Тот физик, что вчера был с вами и сегодня тут называл вас порочной, не защитит вас, не поможет! Он слаб и сластолюбив. Почему вы меня боитесь? Вы не верите в братскую любовь?

— Не верю! Ни в какую не верю! И если вы сейчас не уйдете… Вы уйдете?

— Нет!

— Тогда пеняйте на себя.

Я с редким для педагога проворством выбежала из спальни и хлопнула дверью. В гостиной я налегла на большое кресло, стоявшее напротив телевизора, прикатила его к двери спальни и плотно ее приперла. После этого я кинулась в прихожую. По всем хичкоковским правилам страшный нож уже должен был бы перерезать провод, но телефон почему-то работал. Я дозвонилась в милицию. Ответили мне почти сразу, и я, запинаясь и заговариваясь, залопотала:

— Ко мне в квартиру проник неизвестный… уже второй раз… я его не знаю… фамилия Цедилов… моя фамилия? а зачем?.. нет, не угрожал… Но он не уходит! Не уйду, говорит, и все!.. Сумасшедший? не знаю… мне страшно… Мой адрес?

В общем, я вызвала милицию и уселась в прихожей у двери ждать спасения. Милиция — это нечто грозное и прозаичное, что должно рассеять все наваждения. Пусть-ка Агафангел Цедилов расскажет, почему это не собирается со мной расставаться! Расстаться придется, хотя он меня не грабил и — тьфу, тьфу, тьфу — не изнасиловал. Но все-таки вторгся без спросу в мое жилище, лил на подушку воду. Это, по крайней мере, хулиганство! Пусть отвечает! И про Бека пускай выкладывает! И все закончится, и я буду свободна, потому что ничего нет лучше скучной однообразной жизни, в которой нет неожиданностей. Я прежде думала, что живу пресно, но я больше не буду на это роптать. Тише воды, ниже травы — и все. Ничего мне больше не надо. Даже Чепырин для меня слишком экзотичен и волнителен. Пусть все приключения кончатся, и тогда…

В дверь энергично позвонили. Я кинулась открывать. На пороге стояла пара самых восхитительных милиционеров, каких только можно вообразить. Они чуть позже представились, и я сразу буду называть их по фамилиям, чтоб было понятнее. Тот, что повыше, с длинной талией и с не совсем пропорциональными громадными кулаками, был Милованов, а низенький и плотный — Грачев. У обоих были чудесные, молодые, маловыразительные лица и рации на бедрах.

— Проходите, пожалуйста, — любезно приветствовала я их. — Он там, в спальне…

Дубинки у них тоже были! Наверняка и пистолеты имелись под мышино-серыми одеждами. Снова стало интересно жить. Милиционеры были настоящие, положительные, каких я и хотела сейчас видеть. Они, топоча тяжелыми ботинками и хозяйски раздвигая стулья, пересекли гостиную и остановились у двери спальни. Кресло под рукой Грачева как-то само собой вильнуло в дальний угол. Милованов постучал в спальню крупным бордовым кулаком:

— Выходите!

В спальне было тихо. Оба милиционера прислушивались.

— Он вооружен? — шепотом спросил у меня Грачев.

— По-моему, нет, — ответила я. — Он был в трусах и лежал на кровати.

На невыразительных милицейских лицах слабо обозначилось удивление.

— Дверь на себя тянуть? — поинтересовался Грачев.

— На себя.

Грачев, став сбоку, совсем как в фильме, приоткрыл дверь, глянул в щелку и кивнул Милованову. Я было попыталась втереться между ними и войти первой, но Милованов приказал грозно:

— Останьтесь здесь!

Они молниеносно ввалились в спальню. Постель — я увидела это в распахнутую дверь — была пуста. Милиционеры в мгновение ока обшарили все закоулки, вздыбили шторы, распахнули шкаф так, что мои платья, казалось, сами закачались и запрыгали в нем, как потревоженные в курятнике наседки. Заглянули милиционеры и под кровать, и под шкаф, и под столик. Очень похоже было, что они ищут не человека, а кота, стащившего сосиску. Наконец Милованов строго воззрился на меня и сказал:

— Здесь нет никого. Где же ваш хулиган?

— Он был здесь, — промямлила я, мучительно краснея. Идиотизм моего положения предстал передо мною во всей красе. Никаких следов Цедилова! Правда, постель смята и на подушке ямка от головы, но ничто не говорит о том, что это отпечаток головы Агафангела, а не иной чьей-то, скажем, моей.

— Форточка закрыта изнутри, — констатировал Грачев.

— Но он был здесь! — закричала я тоненьким неубедительным голосом. — Я сидела все время у двери, вас ждала, и он не выходил. Куда же он делся?

— Успокойтесь! Не надо так волноваться, — сжалился надо мной Милованов. Он вообще, несмотря на кулаки, выглядел более гуманным. — Мы сейчас всю квартиру осмотрим. Некуда ему деться.

— А вы уверенны, что на самом деле его видели? — с сомнением протянул недоверчивый Грачев. — Знаете ли, бывают у людей всякие сновидения, глюки…

— Какие глюки? Разве я пьяна? Или под дурью? Выбирайте выражения! — возмутилась я, но стыд и ужас, смешивались в тошнотворную болтушку, подкатывали к горлу, и говорить мне было трудно. Я знала, что Агафангел никуда не прятался. Когда я сидела в прихожей, размышляя о странности происходящего, кругом стояла полная тишина. Только на кухне заблудшая муха зудела и билась головой о стекло. Больше не было ни звука. Я тогда полагала, что Цедилов либо снова уснул, либо забрался под одеяло с головой и притаился. Если сейчас его нет… Как он вообще у меня в квартире возник? Как возник так и исчез… Однако мухи теперь не слышно! Что, если он, как князь Гвидон у Пушкина…

Я сошла с ума. Теперь мне это стало совершенно ясно. Но если сходить с ума, то лучше делать это тихо, скромно, необременительно для других. Теперь же два безжалостных свидетеля моего позора бродили по квартире. Вот сейчас, сейчас они все поймут и потащат меня в психушку. Я оцепенела от ужаса: я сошла с ума и сама это понимаю. Разве так бывает?

— Никого, — вздохнул с сожалением Милованов, закончив осмотр квартиры.

— Никого, — торжествовал Грачев. Лицо у него было круглое, как мозоль. От такого пощады не жди. А мне только пощада и была нужна теперь. Я погибла, это ясно. Не выкрутиться!

— Так как же будем расценивать ваш вызов? — тихо наступал Грачев. — Чего вы добивались? Знаете, у нас всякое бывает… Старушки звонят, которым скучно. Шизики. Уфологи. Прочая странная публика. Вас-то куда отнести? Вы, насколько я понял, педагог, вам детишек доверяют…

— Слав, не надо… — попытался смягчить ситуацию гуманный Милованов. Он все-таки имел чуткую душу и не мог равнодушно смотреть на муки несчастной опозоренной женщины. А я готова была провалиться сквозь землю.

И вдруг мелькнула у меня спасительная мысль. Не мысль даже — так, образ, пятно, схваченные боковым зрением и завалившееся в память, как монетка за подкладку.

— Пойдемте за мной, — постаралась я сказать как можно тверже, хотя внутренне таяла и замирала. Это могло оказаться химерой, обманом, фокусом, и тогда — конец…

Нет, не химера. Есть-таки надежда!

— А это что по-вашему? — спросила я, указывая на поношенный черный баул в углу прихожей. Баул стоял на том же самом месте, что и вчера. Цедилов исчез, а баул… Он там был или появился?

Грачев мне не поверил:

— Это что, не ваше?

— Конечно нет! Второй раз этот странный тип оставляет в моей квартире свою сумку, — пояснила я.

— Но зачем?

— Откуда мне знать? Я как раз и хочу, чтобы милиция оградила меня от сомнительных гостей и этой проклятой сумки.

Милованов шагнул было к баулу, но Грачев схватил его за рукав:

— Серый, стой! А вдруг там гексаген? А если это чеченские террористы? Давай лучше бригаду вызовем. Гражданка Седельникова, давайте в отделение пройдем, протокольчик составим. Звони, Серый!

— Погодите! — остановила я их. — Нету там гексагена.

Не хватало только, чтобы сюда прибыла бригада саперов с мудрыми собаками и принялась бы взрывать цедиловские кремы! Тогда я бы точно сдвинулась. Поэтому я поспешила рассказать, что незваный гость второй день забывает здесь свои кремы и заявила, что хочу оформить баул как находку. Наташка вчера еще предлагала сделать это, а я, дурочка, не согласилась.

— Кремы, говорите? — с сомнением переспросил Грачев и присел на корточки у баула. Слава Богу, с тех пор, как я видела цедиловскую сумку в последний раз, она еще больше поистрепалась, и молния вышла из строя. Желтенькие коробочки отлично были видны в прореху.

— Это может быть интересно! Что, если тут наркота?

Грачев запустил руку в глубины баула.

— Здесь этого добра, как дерьма, — удовлетворительно заявил он. — Коробочки разной формы и размеров… Пакетики! Составляй, Серый, протокольчик.

Милованов, прежде чем засесть за протокольчик, отвел Грачева в сторону и зашептал ему что-то на ухо, застенчиво поглядывая на меня. Грачев неопределенно пожал плечами, но все-таки спросил:

— Не может быть?.. Тут мой товарищ предположение высказал… Короче, вы интересная женщина, и не может ли быть, что этот, в плаще, ухаживает за вами? Подъезжает, так сказать? Ну, в койку к вам лезет, косметику дарит… Не может такого быть?

— Нет, — отрезала я. — Такого быть не может!

— Да я тоже Серому говорю, что ерунда. Подарил бы банку-другую, а тут кремом этим полгорода можно умазать с головы до ног, — согласился со мной Грачев. — На презент непохоже… Впрочем, вы песню про Перепетую слыхали? Нет? Там один даме вагон мыла подарил — «хочешь мойся, а хочешь — торгуй»…

— Я не Перепетуя и мылом не торгую, — надменно ответила я, — а сумку эту я передаю вам. Можете выяснять ее происхождение и назначение. И главное, разберитесь, каким образом неизвестный проник с этой сумкой в мою квартиру?

Милованов добросовестно отправился к входной двери, повозился с замком и скоро крикнул нам:

— Следов взлома нет! Вроде нет… Вы ключ не теряли?

— Нет.

— А ваши близкие?

Макс! Макс беспечен, как воробей. Ключи он терял несколько раз. Ручки, линейки, циркули и тетрадки с плохими отметками он теряет ежедневно. О Седельникове и говорить нечего… По моему растерянному лицу Грачев понял, что мои близкие ненадежны, и наставительно сказал:

— Вам надо быть осторожней. Замок советую сменить. И урегулируйте свои отношения с ухажером в плаще! Если это личное…

— Нет! — взвыла я.

— Это вам кажется, что нет! А он взаимности добивается. Вы ведь утверждаете, что он вам не угрожал? Не пытался совершить действия сексуального характера? В квартире ничего не пропало? Так где же состав преступления?

— А сумка? А то, что он в квартиру влез?

— Ладно, ладно, не волнуйтесь! Пойдемте протокольчик составим.

Они сели на кухне за протокольчик. Писал Милованов, причем необыкновенно быстро и ловко. Буквы так и соскакивали с кончика его ручки, как синие муравьи. Грачев хотел было распотрошить баул и зафиксировать, что в нем, какого цвета и формы, но романтический Милованов, уверенный в душе, что эта куча кремов — дар любви, предложил интерпретировать ситуацию так: мне подкинули сумку, я перепугалась и бдительно передала ее правоохранительным органам. Это походило на правду и не требовало занудной переписи цедиловского барахла прямо здесь, на моей кухне. Грачев согласился неохотно и в знак протеста выпил из графина всю кипяченую воду. Я немного успокоилась, потому что поняла: с дурдомом я могу погодить. Я даже решилась намекнуть милиционерам на участие в нашем деле загадочных сил.

— Неизвестный в плаще, Цедилов, упоминал некоего экстрасенса Бека. Как-то они связаны. Вы не слышали о таком? — спросила я со лживой невозмутимостью.

— Бек? Гарри Иванович? — тут же откликнулся Грачев. — А как же! Слыхали.

— По-моему, крайне сомнительный тип…

— Бек? Да что вы! Классный мужик! Большой друг нашего отделения. Он всех нас бесплатно продиагностировал. И членов семей. У моей жены кисту в ухе высмотрел. То-то я поражался, чего она, как дело к вечеру, бесится, орет — устала, мол, и на рыло твое поганое смотреть не могу. Теперь вот сделают ей операцию, может, орать перестанет.

— Бек — человек хороший, — подтвердил и Милованов, не отрываясь от протокольчика. — Он у нас многим помог. У одного нашего участкового по морде шершавые пятна были. Синие такие, на нервной почве. Хороший парень, а личная жизнь не складывалась. Девушки просто шарахались! А Бек только руками маленько помахал — и стал парень гладкий, как младенец. Девушки на него западать начали. Он сейчас сразу с тремя встречается — наголодался. Многие ему даже завидуют.

Уверена, Милованов первый и завидует!

— Нет, никакой Бек не сомнительный, — сказал Грачев. — Правда, может у него с налогами какие заморочки?

— Что ты! — даже вскрикнул Милованов. — Он и налоговиков диагностировал. У них одна сотрудница была вся в угрях. И ноги сильно потели — невозможно было стоять рядом. А ведь дочка состоятельных родителей! Они ее в Германию лечиться возили и к бабке какой-то, знахарке, в Ханты-Мансийск. Ничего не помогло. Нельзя рядом стоять! Бек все мигом выправил. Теперь и стоять рядом можно, и замуж она вышла за завотделом. А скольким он по мелочам помог! Очень хороший человек.

Мне стало ясно: возбудить подозрения правоохранительных органов по поводу Бека не удастся. Этот шарлатан всех опутал, и прыщи свел, и девушку пристроил. Нет, при таком состоянии коррупции в стране где уж найти справедливость! Всюду поспел наш пострел с рожками… Боже, у него ведь настоящие рога, я сама видела! Конечно, в быту они не бросаются в глаза или, может, как-то складываются (есть же такие складные курортные стаканчики для минеральной воды!), но рога есть точно и торчат вовсю, когда он берется за свои черные дела.

— Слышно ли что-нибудь новенькое про паркового маньяка? — без всякой надежды поинтересовалась я.

— Ищем, — бодро ответил Грачев и налил себе кипяченой воды из чайника. — После девицы из «Тканей Европы» новых случаев не было. Улицы патрулируются, так что вы не бойтесь.

— Прочитайте и подпишитесь вот здесь, — сказал Милованов и протянул мне свой законченный труд. Сегодняшние мои приключения, изложенные ритуальным милицейским стилем, выглядели на редкость глупыми. Я жалела, что ввязалась в эту канитель со стражами порядка. Я, правда, узнала, что они обожают Бека и стоят за него горой. Ну, что ж, отрицательный результат — тоже результат. Может, хоть Цедилова отвадить удастся. Чего ему еще надо? Вчера обмарали песком и забросали помидорами, сегодня лишили средств к существованию, конфисковав баул. Должен понять, что лучше будет оставить меня в покое. Он, конечно, юноша туповатый, но не настолько же! Пусть теперь побегает за своими кремами. Может, наконец, угомонится?

Формальности с протокольчиком закончились, милиционеры стали прощаться. Грачев допил воду из чайника. Кипяченой воды у меня больше не было, а из-под крана он не желал — пришлось им убираться восвояси. Судя по всему, им приятнее было сидеть у меня на кухне, чем тащить цедиловский баул к себе и там что-то с ним делать. Интересно, куда они все эти кремы денут? Раздарят женам и девушкам? Пускай! Почему бы Грачеву не осчастливить чудо-средствами жену с кистой в ухе? У меня же на прощанье был припасен еще один вопросик:

— Скажите, ребята, у вас работает — или служит, как правильнее сказать? — такой… капитан Фартуков?

Ребята переглянулись. Милованов пожал плечами, а Грачев наморщил лоб:

— У нас в отделении нет… Но я вроде слышал такую фамилию…

— Он, кажется, умер позавчера, — беспечно подсказала я.

— Ну нет, — убежденно возразил Милованов, — если б из наших кто умер, мы бы знали. Никто в последнее время не умирал.

— Конечно, не умирал!.. А тот, из двадцать первого? — вспомнил вдруг Грачев. — Ну, тот, Серый, помнишь? Что со свидетельницей закатился на какой-то остров на моторке и пять дней там с нею куролесил. Якобы для установления контакта и атмосферы доверия. Жена его с заявлением приходила, розыск объявили, а он тут и нарисовался как ни в чем не бывало. Наверное, это ваш Фартуков и есть.

— Может быть…

Милиционеры с интересом уставились на меня. Должно быть, заподозрили, что я и есть та свидетельница, что куролесила с Фартуковым на острове. Они поспешно простились, и я осталась наедине со своими сомнениями. Первой мыслью было вытребовать Макса наконец домой — тогда бы мне не так боязно было. Однако если Цедилов собрался таким же образом, как сегодня, появляться в моем доме и исчезать, то это нехорошо скажется на ребенке. А уж если Бек тот черт, каким сегодня явился… Нет, Максу нечего делать рядом с нечистой силой!.. Сменить замок? Можно бы попросить Чепырина (с Седельниковым отныне никаких отношений!), но что это даст? Агафангелу любые замки нипочем. Что до Бека, то к нему я больше не пойду. Не знаю, похищает ли он женщин, но его эксклюзивные методы явно гнусные. Не написать ли анонимку в городскую желтую газету «Обо всем откровенно»? Про Бека, про его психотропные средства, про милицию, прикормленную бесплатной диагностикой? Про темный уголок, застеленный драпом, куда он возлегает на пару с пациентками? Могут напечатать, да что толку? Вряд ли эта парочка оставит меня в покое. И какие скользкие оба, никак не хотят прямо сказать, чего добиваются…

Мои мысли бегали по кругу, нагоняя друг друга, перемигиваясь, повторяясь. Они страшно мне надоели. Как-то отделаться от них, подставить им подножку, сбить с колеи можно, только переключившись на другое такое же прилипчивое занятие. А не позвонить ли Наташке? Что-то после вчерашнего сеанса ничего от нее не слышно. Я бросилась к телефону.

— Юлик! — отозвалась Наташка непривычно слабым голосом. — А я боялась тебе звонить. Как-то не по себе от твоих приключений. У меня в голове все тоже перестало укладываться… Так хорошо все было, и вдруг…

— С тобой что-то случилось? — испугалась я.

— Со мной нет… Ты помнишь, вчера, у Бека…

— Еще бы! Кстати, ты почему меня не дождалась? Со мной такое было!

— Юлик, прости, у меня как раз время начиналось в тренажерном зале. Недешевое оно. Чертово похудание! До чего эти железки надоели! Лучше б я шпалы клала, была бы хоть стране от этого какая-то польза. Главное, аппетит после зала у меня просто бешеный. Вчера вот после нагрузок полторы пиццы умяла. С колбасой. Итог: пахала, как лошадь, а прибавила двести грамм! Но двести грамм, Юля, это ерунда! Главное — Бек… Я всего ожидала, только не этого! Этого я не просила! Да если б я знала, ни за что бы не согласилась! Это ни в какие ворота…

— О чем ты говоришь, не понимаю?

— Ох, и подумать страшно… Бек-то вчера мне руку ниточкой обвязал, наобещал сексуальную привязку. Мол, Вова ко мне будет испытывать физическое влечение. А с толстозадой будет покончено в три дня… Я-то думала, что Вова ее просто бросит… Такого я не просила!

— Чего такого? Говори яснее!

— Толстозадую машина сбила. Какая-то «Мазда» сливового цвета. За рулем вроде девка была в темных очках. Сбила и шваркнула дальше, только пыль столбом. Ни «Мазды», ни девки не нашли.

— А толстозадая?

— Насмерть! На месте, не приходя в сознание. И это в первый же день… Я этого не просила! Господи, если б Вова знал! Ужас какой-то… Я ее вроде как заказала, понимаешь? За триста всего рублей!

— Успокойся! Просто совпадение.

— И это говоришь ты? После всех штучек с маньяком?

— Маньяк — это цветочки! — успокоила я подругу. — Слушай, что было вчера…

Я рассказала Наташке про вчерашний сеанс рогатого Бека, про сеанс сегодняшний, про баул, про милиционеров. Бедная Наташка утратила остатки своего здравомыслия и ничего не смогла мне сказать, кроме как:

— Нам выпить надо. Приходи ко мне. Черносмородинная, кажется, осталась… Кстати, тебе привет от Димы Сеголетова. Ты ему очень понравилась: и попка, и все остальное…

— Ответа не будет. Можешь передать, что его попка, напротив, мне совсем не приглянулась.

— Зачем ты так сразу? У него своих проблем вагон. Представь, его вчера ячменями обкидало. Перекосило всего — ты бы не узнала. Прямо сватья Бабариха. А ведь какой красивый парень! Так что пока он привет передает, а сам с тобой встретиться не может. И практику не открыл. Ну, вообрази, увидит шизик или алкаш этакую рожу — последние мозги набекрень съедут.

Бедный Дима! Он тоже пострадал. Я нисколько не сомневалась, что его ячмени — проделки пакостного Бека.