Простор

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ НАПРЯЖЁННЫЕ БУДНИ

День стоял солнечный, огнедышащий. В мастерской были распахнуты все окна и двери, и всё равно в ней было лишь чуть-чуть прохладней, чем на улице. Жара лилась из окон, исходила от стен, станков, потолка, даже от ребячьих спецовок. Но ребята, казалось, не замечали жары, они работали с упрямой сосредоточенностью, стараясь не думать о свежем, напоенном солнцем воздухе, о медовом степном ветерке, колыхавшем уже заколосившуюся пшеницу, о спасительной озёрной прохладе. Лишь Асад, которого уста Мейрам поставил на самую нехитрую работу, то и дело поглядывал или в окно, или на часы. Потом он лениво потянулся и пошёл на улицу. Вернувшись, он долго перебирал заготовки и, обнаружив негодную, радостно отправился в инструменталку — теперь у него был повод поболтать с Геярчин.

После собрания, на котором целинники так дружно и беспощадно осудили Асада, между ним и Геярчин пробежала чёрная кошка. Асад обиделся на девушку: он ждал защиты, а получил взбучку. Зато и сильнее стало желание завоевать её сердце, чтобы после посмеяться над ней, всюду хвастаясь своей победой. Но Геярчин, хоть и не оставляла надежды «перевоспитать» Асада, была теперь с ним сдержанной, язвительной, и это ещё больше разжигало самолюбивого бакинца. Ни одна из девушек не доставляла ему ещё столько хлопот, ни одно из его увлечений не было таким долгим и серьёзным.

В инструментальную он вошёл с независимым видом, в зубах дымилась папироса. Геярчин осуждающе посмотрела на него, он покраснел, выбросил папиросу в окно.

— Так-то лучше, — сказала Геярчин. — С чем пришёл?

— Мне из Баку письмо прислали. Пишут, скоро на гастроли приедет минский джаз.

— Вот как!.. Я с детства только и мечтала об этом.

Но Асада не так-то легко было смутить.

— Не смейся, джаз шикарный! Потрясные солисты: труба, аккордеон.

Геярчин усмехнулась.

— Ты пришёл пригласить меня на концерт? А билеты на самолёт уже достал?

Асад полез в карман за папиросами, Геярчин строго предупредила:

— Здесь не курят.

— Прости, забыл… Это я от волнения… Почему ты со мной так разговариваешь? Я к тебе с открытой душой, а ты… И на собрании… Налетела, как коршун!

— Сам виноват.

— Ну, виноват… Что ж, теперь всю жизнь будешь меня казнить? У тебя не сердце — камень.

Геярчин поглядела на часы, иронически осведомилась:

— Ты, верно, отпуск взял?

— Что?.. — не понял Асад.

— Все работают, а ты развлекаешься болтовнёй. И у меня отнимаешь время.

— Я за делом пришёл. Видишь, запорол заготовку.

— Опять!.. Ох, Асад, что мне с тобой делать?

— Твой Ильхам тоже хорош: лучший слесарь, а резцы у него горят, как бумага!

— И ему от меня достаётся… — Геярчин вдруг встрепенулась. — А почему это он мой?

— Мой, что ли?

— Асад!

— Ладно, не будем ссориться, — он достал из кармана брюк свёрнутую в трубку, потрёпанную, с порыжевшими страницами книгу и протянул Геярчин. — Хочешь почитать?

— Что это?

— Роман, издан ещё до революции. Потрясная вещь! Любовные похождения женщины-вампира.

Геярчин даже рассмеялась.

— Бог мой, Асад, откуда ты выкапываешь этот утиль?

— Почему утиль? Тут про любовь…

— Про любовь куда лучше писали Шекспир и Лев Толстой. Вот кого читай.

— Читал я. Скукота. Твои классики устарели.

— А твоя женщина-вампир будет жить вечно?

— Ну, это я так, от скуки… Я и хорошие книги читаю. Знаешь, когда я учился в школе, я только и делал, что читал. Даже на уроках. Всего Майн-Рида осилил, Фенимора Купера, Дюма… Блеск книги, верно? Мне советовали в литературный институт идти, я сам не захотел.

— Ты что, прозу писал? Или стихи?

— Зачем писать. Там научили бы… А стихов я не люблю.

— Потому что не читал хороших.

— Я всё читал. Мура!

— И Самед Вургун мура? — возмутилась Геярчин.

— Ну, Самед… Самед — поэт экстра-класс!

— Какие ж ты стихи его знаешь?

— Ну… разные… Вот это, как его… Сейчас не припомню.

— Не стыдно тебе, Асад? Ведь Самед Вургун — наша гордость… Но есть прекрасные поэты и у других народов, — она вынула из своего рабочего шкафчика тоненькую книгу. — Ты это читал?

Лицо у Асада стало скучным, но он взял книгу, раскрыл её на портрете автора.

— Кто это?

— Ты и этого не знаешь? Это же Муса Джалиль, татарский поэт. Гитлеровцы упрятали его в тюрьму, а он и там писал стихи. О Родине, о коммунизме, о любви… Ты их непременно прочти.

— Ладно, почитаю, — снисходительно согласился Асад. И, уставившись на Геярчин обжигающим взглядом, добавил: — Для тебя я на всё готов, Геярчин.

— Ты это докажи! — задорно сказала Геярчин.

— И докажу!

Асад направился было к двери, но Геярчин окликнула его:

— Асад!.. Ты забыл взять заготовку…

— С тобой я обо всём забываю… Знаешь, я лучше после её заберу.

— Как же ты будешь работать?

— Понимаешь, Геярчин, — Асад замялся. — Иван Михайлович после обеда едет в степь и берёт меня с собой…

— А ты спросился у уста Мейрама?

— Его сейчас нет.

— Подожди, пока придёт.

— Ай, Геярчин, а зачем мне у него спрашиваться? Главный инженер повыше чином, кого же я должен больше слушаться?

— Уста Мейрама. Он заведует нашей мастерской. И у совести своей спросись. Или совсем её потерял?

Асаду надоели нравоучения Геярчин, но ссориться с ней не входило в его планы; он хмуро пообещал:

— Ладно, спрошусь у заведующего.

— Ведь врёшь!

— Клянусь головой, спрошусь!

В дверях Асад столкнулся с Ашрафом и Ильхамом. Соперники обменялись подозрительными, недружелюбными взглядами. Асад насмешливо спросил:

— Что такой мрачный?

— Тебя во сне видел, — буркнул Ильхам.

— Тебе повезло! До сих пор я снился только девушкам! — Асад оглянулся на Геярчин, улыбнулся ей так, словно перед этим у них была приятная беседа, и победно прошествовал в мастерскую.

Геярчин, как только к ней подошёл Ильхам, сердито спросила:

— Ещё резец сломал?!

— Понимаешь, Геярчин…

— И понимать нечего… Сколько ты резцов перевёл за последние дни! Асад и тот на тебя кивает… Инструмент у нас на вес золота, а ты… Учти, больше я тебе спускать не намерена. Придётся поговорить с уста Мейрамом.

— Ну и говори! — вспылил Ильхам. — Жалуйся!

— Ашраф, хоть ты на него повлияй!

Ашраф пожал плечами:

— Куда мне!.. Если уж ты его не можешь перевоспитать… — И, меняя тему разговора, с невинным видом обратился к Ильхаму: — Что это за значок, Ильхам?

На спецовке Ильхама белел крохотный голубь. Голубь — Геярчин… Ильхам не случайно приколол его к спецовке, ему хотелось, чтобы Геярчин заметила значок, догадалась о тайном его значении, но поддразнивающий вопрос Ашрафа вогнал его в краску, он незаметно дёрнул друга за рукав и смущённо пробормотал:

— Это голубь мира, такие значки все носят…

Ашраф поднял палец:

— О!.. Голубь мира. Понимаете, мира! А вы всё ведёте холодную войну.

— И будем вести, пока он не научится бережно обращаться с инструментом! — Геярчин показала на одну из полок с новыми, блестящими свёрлами, напильниками, резцами. — Это нам в подарок прислали. Наш завод прислал!.. Там тоже нужда в резцах, и всё же они их послали нам. Понимаете, на какую жертву они пошли! А мы этот подарок — в утиль!

Ильхам, не отрываясь, смотрел на присланные заводом инструменты. Мысли его, казалось, были где-то далеко. Медленно повернувшись к девушке, он спросил:

— Ты писала на завод?

— Нет, это они по собственной инициативе.

— Молодцы! — восхитился Ашраф. — Не забывают о нас!

— Они же обещали нам помогать!..

— Верно… — раздумчиво произнёс Ильхам. — Они помнят о нас. А я, дурак, забыл о заводе! Вот дубина!.. Забыл, что это мои родной завод, что у нас там друзья… Ах, олух! — Он ударил себя но затылку. — Ашраф, до обеда много осталось?

— Сейчас уже обед.

— Тогда я пошёл.

— Возьми резец, Ильхам!

— Спасибо, Геярчин. Чёрт возьми, Ашраф, недаром говорят, что простое — самое мудрое, — сказал он весело.

Геярчин проводила Ильхама недоуменным взглядом.

— Что это с ним?

— Не знаю. Какая-нибудь идея пришла в голову. У пего голова — сундук с идеями. А ты его не ценишь.

— Я ценю. Только он очень изменился за последнее время.

— И ты не догадываешься почему? Святая наивность!.. Значок-то со значением…

— Перестань, Ашраф! Я говорю серьёзно.

— Ия серьёзно. Ну что ты терзаешь парня? Накинулась на него, как зверь, слова не дала вымолвить. А он хотел с тобой посоветоваться.

— Насчёт чего?

— Нет, дорогая, теперь ты и из меня ни слова не вытянешь.

— Ну скажи, Ашраф! — взмолилась Геярчин. — Ты такой хороший, добрый, замечательный… Скажи!

— И не проси. Дай-ка мне вон ту отвёртку, и наше вам с кисточкой. Сиди тут казнись, а я спешу:

Геярчин в отместку решила поддеть Ашрафа:

— Бедный, он спешит!.. Так давно не виделся со своей Тогжан!

— А хотя бы и так. Тогжан стоит того, чтоб о ней скучать. Она у меня чуткая, заботливая — настоящий голубь. А ты не голубь, а ястреб. Птица из семейства хищников; И как таких парни любят!

Геярчин шутя замахнулась на Ашрафа, но он увернулся, отскочил к двери, отвесил девушке шутовской учтивый поклон и был таков…

В этот день у Геярчин отбоя не было от посетителей. Не успела закрыться дверь за Ашрафом, как в инструментальную вошёл уста Мейрам. Он приветливо поздоровался с девушкой, окинул любовным взглядом полки с новыми инструментами.

— Как, дочка, по душе тебе подарки из Баку?

— Как это ко времени, Мейрам-ата!

— Целина, как магнит, все взоры, все сердца к себе тянет… Видишь, даже резцы и свёрла притянула.

Геярчин колебалась: сказать или не говорить об Ильхаме?.. Помедлив, решительно произнесла:

— Мейрам-ата, это драгоценный подарок. Но многие этого не понимают…

— Опять у кого-нибудь сломался инструмент?

— Да. Сегодня приходил Ильхам, взял ещё резец. Сколько он их перепортил за последние дни!

— Вот уж от кого не ожидал! — рассердился старик. — Ведь такой умелец…

— Я и сама думала, что это случайность. В Баку нахвалиться им не могли, да и здесь он хорошо начал. А теперь хоть в стенгазете его протаскивай!

— Может, его перехвалили, дочка? Я сам перед всеми его расписывал: парень с головой, золотые руки… А это, оказывается, второй Асад!

И вдруг, неожиданно для себя, Геярчин возмущённо воскликнула:

— Уста, как вы можете так о нём говорить! Асад врун, лодырь, пустой парень. А Ильхам…

— А Ильхам честный, умный, и не в его привычке работать спустя рукава. Это ты хотела сказать?

— Ну… да… — ошеломлённо пролепетала Геярчин.

— Вот то-то!.. Мы с тобой не разобрались, в чём дело, и уж принялись хулить парня. Так нам стало жалко инструмент, что мы в клочки готовы разорвать Ильхама. А не удосужились подумать: как же это, наш лучший слесарь и так неаккуратен с резцами!.. Нет, дочка, тут что-то не то…

После обеда ребята ушли к озеру, отдохнуть у прохладной воды, а Ильхам уединился в палатке и долго что-то писал. Лицо у него было довольное, словно он решил трудную задачу. Рядом стояла кружка с водой; Ильхам отпил глоток, поморщился. Вода была тёплая, невкусная. Обычно, когда что-нибудь напоминало ему о недостатке воды, он мрачнел и злился на себя за то, что не может помочь совхозу, а сейчас был настроен хоть и задиристо, по благодушно. Отставив кружку, он погрозил ей пальцем. Дописав, он вложил своё сочинение в конверт, спрятал письмо в тумбочке.

После обеденного перерыва, когда он уже стоял у своего станка, к нему подошёл уста Мейрам. Он некоторое время наблюдал за работой Ильхама и неожиданно произнёс:

— А славная девушка Геярчин!

Ильхам благодарно взглянул на старика, но промолчал, не понимая, куда тот клонит. А уста Мейрам продолжал:

— Как она хвалила тебя сегодня, сынок!

Ильхам оторвался от работы. В его глазах мелькнуло удивление.

— Геярчин?.. Меня?..

— Тебя, сынок… А разве ты недостоин похвалы?

— Вы шутите, уста. Геярчин только и делает, что читает мне нотации.

— Потому что ты огорчаешь её. Как ты обращаешься с инструментом, Ильхам! Ты пятнаешь свою рабочую честь. Вот Геярчин и сердится. Она добра тебе желает, сынок!

— Вы хитрый, уста! Начали с похвал, а кончили выговором!.. — Ильхам задумался, потом шагнул к своему рабочему столику и выдвинул ящик. — Вот они, эти резцы. Ругайте меня за то, что я их испортил. Но я… Честное слово, я это для дела! Мне не хотелось открываться раньше времени, подумали бы ещё, что я хвастун… Но я кое-что придумал, уста. Видите, каждый резец заточен по-особому…

Уста Мейрам внимательно разглядывал резцы. Обернувшись к Ильхаму, укоризненно покачал головой.

— Нехорошо, сынок!

Ильхам растерялся:

— Вы же меня не дослушали…

— И так всё ясно. Ты решил увеличить скорость резания. Так?.. А станок новый, незнакомый. Резцы такой нагрузки не выдерживают. Станок ты сумел наладить. Вижу, ты не раз его разбирал и собирал снова. А на резцах споткнулся.

— Но ведь это же очень нужное дело! — оправдывался Ильхам. — И мы должны добиться того, чтобы на одном станке выполнять две-три нормы за смену. Понимаете, Мейрам-ата, запасные детали, над которыми сейчас бьются многие, сможет изготовлять один человек!..

Но строгое выражение всё не сходило с лица старого мастера.

— Это всё хорошо, Ильхам. Нехорошо то, что ты ни с кем не посоветовался, понадеялся на одного себя. Как знать, может, кому-нибудь уже удалось приспособить этот станок к режиму скоростного резания. Ты порылся в книгах наших скоростников-новаторов?

— У нас же мало такой литературы, уста.

— А тебе не приходило в голову, что тебе могли бы помочь твои товарищи или старый уста Мейрам?.. Ум хорошо, а два лучше. Ты вот решаешь задачку, а ответ на неё, может статься, кому-нибудь уже известен. И ты зря потратил время, зря загубил столько резцов…

Ильхам потупил голову. Уста Мейрам обвёл рукой мастерскую:

— Сынок, сынок!.. Смотри, сколько у тебя помощников! С ними ты куда быстрей добился бы удачи. Постой… — старик нахмурился. — А где наш любитель приключений?

— Вы об Асаде?

— О ком же ещё!.. Вот уж с кем хлопот хоть отбавляй. Ты не знаешь, где он?

— Откуда мне знать?

— Хороши товарищи! А может, он захворал? Может, с ним беда какая стряслась?

— С утра он был в мастерской. Я видел его у Геярчин.

— Схожу к ней, может она знает. А с тобой мы в конце дня ещё поговорим. Посмотрю, что у тебя получилось.

От Геярчин уста Мейрам узнал, что Асад отправился в степь с главным инженером.

Что же ты мне утром об этом не сказала?

— Мейрам-ата… Он поклялся, что сам скажет.

— И ты поверила его клятвам?.. В Ильхаме усомнилась, а ему поверила? Ох, дочка!..

Геярчин смущённо теребила пуговицу на своём аккуратном синем халатике. Что это она, правда, Асаду всё прощает, а с Ильхамом резка, как ни с кем? Вот и другие это заметили. Как ни скрывай свою тайну, а она так или иначе всё равно выйдет наружу. Как пристально смотрит на неё уста Мейрам!.. Верно, давно уж понял, кто ей по-настоящему дороже — Асад или Ильхам. Один Ильхам не догадывается. Ох, чудак, чудак!.. А уста Мейрам, поняв, видно, её состояние, уже мягче сказал:

— Ильхам молодец, доченька, ты за эти резцы напрасно его бранила. В чём, в чём, а в неаккуратности его не упрекнёшь. Ты бы помягче с ним, он бы тебе сам всё сказал, от тебя бы он не стал таиться… А вот что с Асадом делать, ума не приложу. Наш инженер совсем испортит парня. А может статься, он уж и так порченый… Похоже, они птицы из одного гнезда…

Асад в это время сидел у Захарова. На столе, рядом с книжкой стихов Мусы Джалиля, стояла бутылка коньяка и ваза с конфетами. В комнате инженера было прохладно, уютно, и Асаду вспомнились удобства его прежней, бакинской жизни. Хорошо было в Баку!..

— Пей, Асад! — инженер разлил коньяк по рюмкам; сам он был уже под хмельком, его холёное лицо побагровело, глаза были мутные и злые. — Пей и слушай, что я тебе скажу. Никогда не женись, Асад!.. Ни-ког-да! Один острослов сказал, что женщина — друг человека… А жена — враг его. Враг по гроб жизни. Она мешает ему жить. Вот, юноша, приехала моя благоверная; казалось бы, я должен радоваться, а я пью. Пью с горя! И боюсь нос на улицу высунуть, потому что все теперь пальцами на меня показывают; «Глядите, это наш главный инженер, против него жена взбунтовалась, пошла работать простым шофёром!..» Нет, юноша, я за феодально-байские пережитки!.. — Он выпил ещё коньяку и вдруг заметил принесённую Асадом книгу. Полистав её, Захаров поморщился и небрежно бросил книгу на прежнее место. — Ты читаешь такие книги, Асад?

— Это Геярчин мне дала, — словно оправдываясь, сказал Асад.

— Не женись на Геярчин! — сказал инженер. — Она идеалистка. Видишь ли, юноша… Мы все трудимся на благо Отечества, но твоя Геярчин читает такие вот книги, а я стараюсь их не читать. Зачем знать, что есть на свете герои? Обидно, юноша, когда тебе лишний раз напоминают о твоём ничтожестве. Выпьем же за обыкновенных, грешных людей и не будем лезть в герои, дабы не сломать себе шею. И не будем думать о них, дабы не расстраиваться от сознания своей собственной будничности. Мы хороши такие, как есть!

Асад с восхищённым благоговением слушал хмельные речи главного инженера. Вот это даёт!.. Иван Михайлович не чета соплякам с Приморского. Те умеют лишь повторять чужие слова, а у него всё продумано, он знает жизнь, знает, как надо жить. С ним не пропадёшь!.. Вот это «стиль»!

Асад с бесшабашным удальством опрокинул в рот очередную рюмку коньяка. Захаров протянул ему конфету и спросил:

— Ты смыслишь что-нибудь в охотничьем деле?

— Спрашиваете! — самодовольно ухмыльнулся Асад. Сейчас ему море было по колено.

— Тогда айда охотиться. Соловьёв и Байтенов в Павлодаре, самое удобное время для охоты. В «Жане турмысе» подкрепимся, переночуем и с утра — в степь.

Асад заколебался.

— Влетит мне от заведующего, Иван Михайлович.

— А ты держи язык за зубами. Скажи, ездил со мной по объектам. Имею я тут власть или нет?

— Уста Мейрам директору нажалуется.

— А я всех заставлю с собой считаться. Пусть скажут спасибо, что я хоть что-то делаю для их совхоза. Мог бы плюнуть на всё, и совесть у меня была бы чиста. Потому что… потому что моя диссертация стоит всего этого совхоза со всеми его потрохами… Допивай коньяк, Асад. Едем!..

Вернулся Асад только на другой день, поздно вечером. В палатке был один Ашраф. Он рисовал. Завидев Асада, он поднял на него тяжёлый взгляд и с угрозой спросил:

— Где это ты шатался?

— Я ездил с главным инженером… по объектам…

— Ты в секретари к нему поступил? — Ашраф встал, шагнул к Асаду и, схватив его за грудь, притянул к себе. — А ну, дыхни!.. Опять нализался? Спиртягой так и разит.

— Мы заезжали в «Жане турмыс», там нас угостили. Неудобно было отказываться…

— Жане-турмысцы только и мечтали, как бы им тебя напоить. Гер-рой!..

Ашраф опустился на постель, Асад подсел к нему и горячо зашептал:

— Ты не говори никому, что я выпил… Ну выпил, что такого!.. Мы ведь с тобой земляки, оба пили шолларскую воду, мы должны держаться друг друга. Думаешь, я пью от хорошей жизни? Тошно мне, Ашраф!

— Бедняга!

— Не веришь?.. А я повеситься готов.

— С удовольствием поищу для тебя верёвку.

Асад вскочил, лицо его покрылось красными пятнами.

— Не издевайся надо мной!.. Я к тебе как к другу, а ты… Знаешь, почему я пью? Меня Геярчин до этого довела. Я, может, люблю её больше жизни!..

Ашраф заинтересованно посмотрел на Асада.

— Ты? Любишь? Не иначе, сейчас начнётся землетрясение.

— Люблю! — истерически выкрикнул Асад. — Что ж я, хуже других?.. Вы все против меня! Чем я вам не угодил?.. Что на работе из кожи вон не лезу? Что героя из себя не строю? Что дружу с Иваном Михайловичем? А он умней всех вас, героев липовых! Он умеет жить!..

Ашраф медленно, словно нехотя, поднялся, подошёл к Асаду и толкнул его в постель:

— Проспись, дурак!

И вышел из палатки.

Утром Асада вызвал к себе уста Мейрам.

— Скажи, сынок, сколько ты вчера обработал деталей?

— Вы же знаете, меня вчера не было.

— Откуда мне знать? — наивно удивился старик. — Ты ведь не доложил мне. Ну, расскажи, где был, чем занимался. Что другие делали, я знаю. Ильхам выполнил чуть не две нормы. Саша, Ашраф, Алимджан тоже не ударили лицом в грязь. Расскажи, сынок, чем ты помог Родине?..

Асад смотрел на тупые носки своих ботинок.

— Мы с Иваном Михайловичем осматривали объекты…

— Какие же это объекты?

— Н-ну… разные…

— Директор, значит, решил тебе поручить это важное дело? А может, сынок, ты не будешь играть со мной в прятки? До меня дошёл слух, что ты вчера охотился. Я уж готов был тебе позавидовать. Сам старый охотник, страх как люблю охотничьи рассказы.

Спокойный тон старика обманул Асада. Уста Мейрам, судя по всему, не собирался устраивать разноса. Да и что, в самом деле, такого в том, что он денёк провёл на охоте? Ведь он охотился не с кем-нибудь, а с главным инженером!.. С разгоревшимися глазами Асад принялся рассказывать:

— Мейрам-ата, мы успели поохотиться!.. Сколько зайцев в степи!.. Так и лезут под выстрел. Ну, мы дали им жару!.. А потом жарили зайчатину на костре. Блеск!..

В словах Асада сквозило хвастовство; уста Мейрам еле сдерживал гнев, но он не привык повышать голос и по-прежнему спокойно спросил:

— Почему же, сынок, именно тебя взял инженер с собой на охоту? Разве ты опытный охотник?

— Посмотрели бы, как я на Мугани подбивал джейранов!

Уста Мейрам погладил бороду.

— Не знаю, как на Мугани, а у нас в совхозе много других хороших охотников. Вот Ильхам…

— Ильхам!.. — Асад пренебрежительно скривил губы. Какой он охотник!..

— Ну, а что ты думаешь об Алимджане?.. Наш инженер знает, что лучшего охотника не найти. Алимджан с закрытыми глазами попадёт в птицу, в которую ты будешь целиться полчаса. Почему же инженер Алимджану не предложил ехать на охоту? Как ты полагаешь?

Асад не знал, что ответить.

— Тогда я тебе объясню почему, — жёстко сказал уста Мейрам. — Если бы товарищ Захаров позвал Алимджана, тот ответил бы ему так: «В мастерской много работы, Иван Михайлович, я не могу переложить её на плечи своих товарищей. Мне совесть не позволяет разгуливать по степи в рабочее время». Вот что сказал бы инженеру наш лучший охотник Алимджан. А ты, сынок, забыл, что такое совесть…

Асад в душе выругался: «Дурак, попался на удочку хитрого старика! Уста Мейрам мягко стелет, да жёстко спать. Надо как-то выкручиваться». Асад приложил к груди руки и проникновенно произнёс:

— Мейрам-ата, я говорил Ивану Михайловичу: «Сегодня не выходной, давай лучше поохотимся в воскресенье». Я сказал: «Уста Мейрам рассердится». Я сказал: «Надо у него спроситься».

— И что же главный инженер? — уста Мейрам испытующе посмотрел на Асада.

— Он и слушать меня не захотел. «Я, — говорит, — главный инженер, Мейрам-ата должен с этим считаться».

— А вот это, сынок, совсем уж плохо — перекладывать вину на другого. Ступай работай…

Асад ушёл злой и мрачный, а уста Мейрам задумался. Как же всё-таки быть с парнем?.. Каким гоголем расхаживал он по совхозу в первые дни!.. И вот изленился, изоврался. Пить начал. Плохо дело, совсем плохо! Надо вызволять его из-под влияния главного инженера… Мало того, что от самого Захарова пользы совхозу кот наплакал, так он ещё сбивает с толку молодёжь. Учёный!.. Какой же он учёный, если ему наплевать на всё, кроме своей диссертации. Ну, с ним предстоит особый разговор, крутой, партийный. Довольно терпеть его выходки.

От невесёлых раздумий оторвал мастера Саша. Он с места в карьер возмущённо воскликнул:

— Уста, что же это такое!.. У нас аврал, мы подготавливаем станок Ильхама к работе на новом режиме, завтра испытание, а Ильхама послали вдруг в Иртыш за насосом!

Уста Мейрам сразу догадался, чьих рук это дело, но всё же сердито спросил:

— Кто его послал?

— Главный инженер. Уста, это форменное безобразие! Срывать человека с такого дела… Я знаю, инженеру не насос нужен! За насосом он мог отправить и другого. Ему понадобились какие-то книжки для его диссертации, а Ильхам лучше всех нас разбирается в технической литературе.

— Почему же Ильхам ко мне не обратился? Я бы отвоевал его у главного.

— Да Ильхам вроде даже обрадовался этой поездке… «Вы, — говорит, — за меня не беспокойтесь, я быстро обернусь». Ему, видно, что-то надо в городе, уста! Он опять что-то надумал!

— Ладно, сынок, — устало сказал Мейрам. — С Ильхамом я потом поговорю. А вы бы занялись Асадом. Совсем парень от рук отбился.

— А!.. — Саша безнадёжно махнул рукой.

— Ты, сынок, комсомольский секретарь. Должен душой болеть за каждого целинника… Асад в беде, надо его выручить.

— Его выручит только хорошая порка.

— Или тёплое слово, сынок… Дружеская забота…

— Комсомол не нянька, уста, — возразил Саша. — Мы многое прощали Асаду. И это во вред ему пошло. У нас моряки так говорили: море не любит слабых. Целина слабых тоже не терпит. А чтобы сделать человека сильным, надо быть требовательным к нему. Уста, будьте и вы построже с Асадом…

А уста Мейрам подумал: «Не слишком ли ты суров, комсомольский секретарь?.. Нет, ты прав, Саша… Прав».

Как ни допытывался уста Мейрам у Ильхама, зачем ему понадобилось ехать в город, тот твердил одно: он исполнял поручение главного инженера, а к тому же ему самому нужны были кое-какие книжки. Чувствовалось, он что-то не договаривает. Но вернулся Ильхам, как обещал, вовремя, работа из-за него не застопорилась. Весь вечер он возился со станком, а на следующий день пригласил к станку уста Мейрама и ребят, которые помогли ему довести задуманное до победного конца. Минута была торжественная и напряжённая. Уста Мейрам оглядел собравшихся и ободряюще кивнул Ильхаму:

— Приступай! Покажи, сынок, на что ты способен.

Ильхам пустил станок. Мотор загудел натруженно и грозно, Ильхам, побледнев, подал под резец первую деталь. Резец жадно впился в металл, на пол полетела длинная искрящаяся стружка. Ильхаму казалось, что, пока он обрабатывал деталь, прошла вечность. Он вытер со лба крупные капли пота и протянул готовую деталь уста Мейраму:

— Вот…

Уста Мейрам посмотрел на часы.

— Ты богатырь, сынок!.. Перегнал время!

Раздались ликующие возгласы:

— Молодец, Ильхам!

— Поздравляем!

А Ашраф торжествующе заявил:

— Баку двинулся в наступление!

Только теперь Ильхам увидел, что среди окруживших его ребят была и Геярчин. Глаза её возбуждённо блестели, щёки раскраснелись, она смотрела на Ильхама как зачарованная… Или это ему только почудилось? Он усилием воли отвёл взгляд в сторону, деловито хмурясь, сказал:

— Подождите поздравлять… Надо ещё проверить разок-другой.

Результат был тот же: он обрабатывал деталь в два раза быстрее прежнего.

Саша кинулся к Ильхаму и крепко обнял. За Сашей потянулись другие. А вот и Геярчин. Она выглядела необычно смущённой; пожав Ильхаму руку, отчаянно покраснела и поспешила укрыться за чужими спинами.

У Ильхама голова кружилась от успеха, от похвал уста Мейрама, от свирепых ребячьих объятий, от конфузливого рукопожатья Геярчин. Он сейчас горы мог своротить! И когда Саша спросил его, нельзя ли ещё увеличить скорость резания, Ильхам с подъёмом воскликнул:

— Можно!.. Я, когда брал книги для главного инженера, прихватил кое-что для себя, почитал в дороге… Мы только в начале пути!.. Понимаете, надо ещё увеличить скорость вращения, но… для этого необходим мотор помощнее!

Уста Мейрам раздумчиво погладил бороду.

— Ты думаешь, дело только за мотором?.. А резец?

— Да, с увеличением скорости резания меняется и угол заточки. Но тут мы что-нибудь придумаем. Был бы только мотор.

— Так… Что же, постараюсь достать мотор. Я в вас верю, ребятки… Пойду к директору, посоветуюсь…

К вечеру в мастерскую явился Захаров. Вид его не предвещал ничего доброго. Остановившись возле Ильхама, он критическим взглядом окинул дрожавший от напряжения станок, насмешливо протянул:

— Та-ак… Экспериментируете, юноша?

— Нет, работаю, — Ильхам показал на горку готовых деталей. — Видите, сколько деталей изготовлено за один день.

— Но тебе, я слышал, и этого мало?

— Мы ещё не выжали из станка всё, что можно.

— Сколько же ты в дальнейшем собираешься обрабатывать деталей? Тысячу за день? Миллион? Сколько резцов думаешь испортить?

— Это окупится, Иван Михайлович!

— Много в тебе гонору, юноша! А если не окупится? Если мотор, который выпрашивает у меня ваш заведующий, выйдет из строя? Если станок придёт в негодность? Кто за это будет отвечать? Я, главный инженер совхоза. И я не допущу, чтобы в мастерской производились рискованные эксперименты.

— У нас на заводе не боялись риска.

— А здесь не завод. Не лаборатория. А ремонтная мастерская. Ясно? Хорошо ещё, что нам удалось её построить, в других совхозах и этого нет. Завод!.. План ремонта тракторов мы выполним и без твоего рационализаторства.

— Иван Михайлович… Если каждый будет работать за двоих, у нас высвободятся рабочие руки. В мастерской не хватает ремонтников.

— Это мне и без тебя известно. Только кто же будет работать за двоих? — инженер огляделся. — Эти желторотые птенцы?

— Уста Мейрам нам доверяет…

— Уста Мейрам вам потакает!.. А вы и рады стараться! В погоне за рекордами поломаете все станки, пустите мастерскую на распыл!..

— Но мы же добились, чего хотели…

— Дело случая! — отрезал Захаров. — Скажи спасибо, что всё так счастливо кончилось, не то бы сидеть тебе на скамье подсудимых. Кстати, почему мне не доложили, что сегодня испытание станка?

— Мы искали вас.

— Гхм… Плохо искали. Предупреждаю: чтоб больше никаких фокусов. Не воображай, что ты родился в сорочке. Сегодня получилось, завтра может сорваться. Мотора вы не получите. Эксперименты запрещаю. Оставь свои опыты для Баку. Вы все небось скоро навострите лыжи из совхоза!

Ильхам в упор, ненавидяще глянул на инженера, тот не выдержал его взгляда, круто повернулся и, уже уходя, процедил сквозь зубы:

— Рац-ционализаторы… на мою голову.

Мастерская быстро опустела. Но Геярчин ещё

не выходила из инструментальной, и Ильхам решил подождать девушку, втайне надеясь на что-то — на что, он и сам не знал. Он бережно протирал тряпкой станок и размышлял над словами инженера. Захаров сказал, что здесь не завод. Конечно, не завод, но разве люди тут не такие же, как на заводе? И стиль работы может быть заводским — чётким, творческим!..

Вдруг Ильхам услышал знакомый, дробный стук каблучков. Он вздрогнул, обернулся… Мимо к выходу шла Геярчин. Ильхам хотел окликнуть её, но она даже не посмотрела в его сторону. Вид у неё был неприступный, словно это не она обожгла его сегодня восхищённым взглядом, не она смущённо жала ему руку. Всё это только приснилось Ильхаму. И он стиснул зубы, в ярости сжал кулаки. Он злился на себя за то, что посмел на что-то надеяться.