Прыжок над бездной

Глава восьмая. Грозные годы

Несмотря на острый недостаток времени, вызванный быстрым продвижением немцев на данном направлении, землянку успели сделать добротную, в два наката. Место, выбранное для расположения вновь созданного партизанского отряда, оказалось удачным. Кругом чащоба, глухомань, но выбраться отсюда, если потребуется, можно быстро.

Враг рвался к Москве, и положение столицы было тяжелым. В такой ситуации каждый патрон, винтовка каждая имели значение. Поэтому распоряжение, полученное относительно отряда, представлялось по меньшей мере странным. Отряду было приказано затаиться и ничем не выдавать своего местонахождения.

Партизанский отряд был невелик, но вооружен неплохо. Ядро его составляла особая группа, подготовленная и выпущенная местным клубом Осоавиахима как раз накануне войны. Выпускники школы, разносторонне подготовленные, на ходу обучали новоиспеченных партизан. Стреляли по мишеням, изучали различные приемы борьбы, преодолевали наскоро сооруженную полосу препятствий.

Люди рвались в бой, но приказа начать боевые действия не поступало. Только командир и комиссар знали, что отряд предназначен для выполнения каких-то важных, неведомых пока даже им задач.

Единственная связь с командованием, как и вообще с внешним миром, осуществлялась по рации, которую берегли как зеницу ока.

Нельзя сказать, что фашисты совсем не беспокоили их здесь, в Богом забытом Танеевском урочище. Несколько раз над ними кружились вражеские самолеты с паучьей свастикой, дважды бомбили, правда, без особого ущерба. Трудно сказать, чем был вызван интерес гитлеровцев к этому глухому месту. Скорее всего, это была просто случайность, поскольку спецотряд формировался в условиях строжайшей секретности.

Разведчики регулярно сообщали о вражеских колоннах с живой силой и техникой, движущихся к Москве. Командир не раз запрашивал разрешение приступить к боевым операциям, и каждый раз получал из центра один и тот же ответ: «Еще не время. Ждите приказа».

Однажды над урочищем зависла «рама» – фашистский самолет-разведчик. Люди попрятались в заранее замаскированные окопы и землянки.

Назойливая, словно осенняя муха, «рама» упорно кружилась над глухим местом, что-то высматривая. Было очевидно, что летчик чувствовал себя хозяином положения. Ему и в голову не приходило, что с земли за ним внимательно наблюдают.

– Вот гад, – проговорил командир отряда Аникеев, – летает, как на воздушном параде. Руки чешутся снять его. Как полагаешь, комиссар, сшибем?

– Снять, конечно, не штука, – пожал плечами Василий Петрович Иванов. – Да как бы локти потом не кусать.

Командир вздохнул:

– Уж больно нахально ведет себя.

– Что-то его интересует.

– Наш отряд, что же еще?

– А может, Танеевский полигон? – предположил комиссар. – Там ведь какие-то испытания до войны были.

– Может, и техника какая-то осталась?

– Все вроде вывезли. Ребята говорили, только самолетик какой-то стоит. И тот пулями изрешечен. Наверное, на нем не взлетишь. Но точно не скажу, сам там не был.

– В таком случае интерес противника к данному району – загадка.

– Ты прав, надо радировать в центр. Не нравится мне эта «рама». Фашисты наверняка что-то задумали. Пошли.

Оба направились к выходу, но в этот момент дверь распахнулась и на пороге появилась радистка.

– Что случилось? – спросил с тревогой комиссар. Лицо девушки выглядело растерянным.

– Рация отказала! – выпалила радистка, переводя взгляд с командира на комиссара.

– Что-то попало в нее? – спросил командир.

– В том-то и дело, что нет! Все было нормально, связь с Центром непрерывная. И вдруг – как ножом отрезало… Только треск да помехи…

Радистка в отряде появилась недавно, четыре дня назад. Ее сбросили на парашюте вместе с новенькой рацией. Девушка в ладно пригнанной телогрейке и ватных брюках умело приземлилась. Всем понравилось, что парашют она уложила ловко и быстро. Затем представилась командиру, поблескивая озорными глазами:

– Татьяна Разумовская, радист первого класса. Прибыла в ваше распоряжение.

– Здравствуй, дочка, – не по-уставному ответил ей Николай Николаевич Аникеев и крепко пожал руку. Он понимал, конечно, что имя и фамилия радистки не подлинные.

Небольшой партизанский костер, служивший ориентиром для самолета, уже успели затоптать, и только головешки чадили в ночное небо белесым дымком, похожим на пар.

– Как долетели? – спросил Аникеев.

– Нормально, – улыбнулась радистка. – Увы, и лететь-то здесь недалеко.

– Верно, – вздохнул подошедший вислоусый человек и представился: – Василий Петрович Иванов, комиссар отряда.

А потом пошли пить чай в командирскую землянку. Она понравилась радистке: основательная, в два, похоже, наката. Молодой парнишка, с любопытством поглядывая на незнакомую девушку, принес закопченный чайник, и в помещении сразу стало уютно.

– Ты москвичка?

– Да.

– Как столица?

– Нормально. К обороне готовится. Роют противотанковые рвы, ставят надолбы. Аэростаты в небо поднимают….

– Зачем аэростаты? – спросил парень, принесший чайник. Он внимательно слушал рассказ симпатичной радистки.

– Воздушное заграждение. Против самолетов, – пояснила Татьяна. Она потянулась к чайнику, но командир сам налил ей круто заваренного чаю.

– Где училась? – спросил командир.

– В школе ВВС. А потом, когда началась война, прошла ускоренные курсы радистов при клубе Осоавиахима, – на мгновение поколебавшись, ответила девушка.

– Ускоренные… – протянул комиссар.

– Рацию я освоила на отлично, – улыбнулась радистка.

– Пока задача у тебя будет одна, – произнес командир, отодвигая кружку. – Держать связь с Центром.

За четыре дня Таню успели полюбить. Наладив рацию, она решила вести для желающих курс радиотехники. Среди них оказался и парень, угощавший ее чаем в первый вечер. Его все звали Сенечка. «Зря стараешься, – подшучивали над ним приятели. – У такой красотки наверняка есть жених». «Ну и что? – упрямо отвечал Сенечка. – А она мне все равно нравится».

И вот теперь, в самый напряженный момент, когда срочно нужно было что-то предпринимать, рация Разумовской отказала…

Комиссар был прав – «рама» прилетела не зря. Через некоторое время послышался нарастающий гул.

– «Юнкерсы», – безошибочно определил командир. Они с комиссаром стояли у замаскированной огневой точки, прислушиваясь.

– Воздух! – крикнул Сенечка, и бойцы рассыпались по укрытиям.

– Может, на Москву? – предположил комиссар.

– Непохоже, – ответил командир.

Бомбардировщики шли низко, ничего не опасаясь. Они знали – внизу оккупированная территория, их войска от Танеевского рубежа продвинулись далеко на восток. И все же, судя по всему, фашисты что-то пронюхали. Развернувшись, самолеты принялись утюжить клочок, занимаемый партизанами.

– Пойдем в землянку, убьет ненароком, – сказал Иванов.

– Я заговоренный, – отшутился Аникеев, продолжая рассматривать в бинокль самолеты. Вскоре, не причинив особого вреда, поскольку бомбежка велась наугад, самолеты удалились в сторону Танеевского полигона.

– Мы не можем больше бездействовать, – нахмурился Аникеев.

– Пойдем рацию посмотрим, – предложил Иванов. – Может, Тане удалось ее наладить?

По пути на них наскочил запыхавшийся Сенечка, посланный накануне через болото разведать обстановку.

– Товарищ командир… беда… – сбивчиво проговорил он, стараясь унять дыхание. – Фрицы…

– Давай по порядку, Семен, – сказал командир. – Без паники.

– Я добрался болотом до тракта, что на Танеевку ведет, – произнес Сенечка. – Всегда дорога та была пустынной, поскольку в сторону от Москвы идет. А сейчас фашисты там. И солдаты, и техника. Даже танки есть.

Иванов и Аникеев переглянулись.

– К полигону они идут. Больше некуда, – закончил Семен устало.

…У Разумовской дело по-прежнему не ладилось. Она сидела перед рацией и, ежеминутно поправляя сползающие наушники, монотонно повторяла:

– «Планета», «Планета»… я – «Луна», я – «Луна»… Прием…

– Почему нет связи? – спросил командир. – Мы третьи сутки не можем связаться с Центром.

– Рация в порядке, – сказала Разумовская, – я ее разбирала. Похоже, фашисты специально выстраивают помехи на нашей волне.

Необходимо было принимать решение.

– Они хотят захватить Танеевский полигон, – сказал Аникеев. – Это факт, хотя и не представляю, что им там нужно. Зря не полезли бы. Потому приказываю – выступить на защиту полигона. Сборы – пятнадцать минут. Идем напрямую через болото, чтобы опередить врага. Впереди пойдут проводники, ступать в след…

Таня шла позади всех. Сенечка помогал ей нести тяжелую рацию.

Болотная жижа успела подернуться первым ледком, а к ночи ударили заморозки. Вода была чертовски холодной и одуряюще противно пахла. Не выдерживая, Таня иногда вытаскивала платок и затыкала нос.

Шли тихо, стараясь не поднимать шума. Вдруг Разумовская, ступив на скользкую кочку, съехала с нее и начала погружаться в болотную жижу. Каждое усилие приводило к тому, что она только глубже увязала. Сенечка, бросив рацию, кинулся помогать ей и сам провалился ниже пояса. Кто-то из партизан подхватил рацию, другой снял с себя пояс и протянул его радистке. Та ухватилась за него обеими руками, после чего дружными усилиями девушку вытащили, затем настал черед Семена.

– Тебя, Сенечка, следовало бы там бросить, – сказал пожилой партизан, застегивая на себе пояс.

– Это почему же? – счел нужным обидеться парень, глаза которого излучали радость спасения.

– Рацию не кидай! Тебе доверили, а ты… Растяпа, – пояснил партизан под смешки окружающих.

Вскоре отряд выбрался на твердую почву. Через несколько сот метров им открылось обширное поле. Это и был Танеевский полигон. На нем имелись несколько вспомогательных построек неизвестного назначения, а также полузасыпанный бункер. На краю поля, словно раненая птица, стоял самолет. Он напоминал Тане Тушинское поле, аэроклуб, тренировочные полеты. Кажется, столетия миновали с тех пор. И звали ее в том далеком мирном времени не Таня, а Маша…

Люди не знали, да и не могли знать истинного назначения Танеевского полигона. Здесь закладывались основы будущих полетов человека в космическое пространство. Изучались сила тяги реактивной струи, различные виды топлива для ракет, твердого и жидкого. Хозяином полигона был ГИРД – группа изучения реактивного движения, созданная в начале тридцатых годов при Центральном совете Осоавиахима. Затем успешно начатые испытания были переданы государственным учреждениям. Исследования с еще большим размахом были продолжены на испытательном полигоне, расположенном в укромном месте, посреди топей и болот.

Основные сооружения полигона были упрятаны под землю. Тогда реактивная техника была в новинку, и в каждый свой шаг конструкторам приходилось вкладывать немало усилий. Таким образом достигалась как безопасность персонала, так и лучшая маскировка: подземные сооружения обнаружить гораздо труднее, чем наземные.

Когда фашисты продвинулись на восток и положение стало угрожающим, основные сооружения Танеевского полигона вывели из строя, а наиболее ценную аппаратуру вывезли. Однако продвижение гитлеровцев на данном направлении оказалось столь стремительным, что часть документации, связанной с экспериментами, вывезти не успели, она осталась в бункере.

Выдвигались разные варианты. Например, дать приказ специальному партизанскому отряду проникнуть на территорию полигона и уничтожить документы. Однако от этой мысли отказались – слишком ценными были результаты исследований.

По этой причине решено было не поручать партизанам захватить документы: мало ли в чьи руки могли они попасть в силу разного рода военных перипетий.

Нужно было искать другое решение.

Всего этого, конечно, не знали ни командир, ни комиссар отряда, уж не говоря о рядовых партизанах…

– Разумовская, хватит ворон считать, – резко произнес командир, возвращая ее к суровой действительности. – Ступай в бункер. Твоя задача – наладить рацию во что бы то ни стало. Остальным – занять оборонительный рубеж. Рыть окопы, насыпать брустверы.

Смертельно усталые партизаны принялись за работу, понимая, что дорога каждая минута. С неба сыпался нудный осенний дождь вперемешку со снегом. Быстро темнело.

– Глубже зароешься – целее будешь, – изрек Сеня, на секунду останавливаясь, чтобы вытереть вспотевший лоб.

Командир и комиссар ходили вдоль линии обороны, которая представляла собой три стороны правильного четырехугольника. Четвертая сторона граничила с болотом и опасности не представляла – противник с техникой оттуда появиться не мог.

Издали послышался гул.

– Танки, – определил командир.

Тяжелых машин еще не было видно – их скрывала глубокая лощина, – но мощный звук моторов уже наполнил собой всю окрестность.

– По окопам! – скомандовал Аникеев. – Без моего приказа огонь не открывать.

Показался первый танк, украшенный свастикой. Он шел по подлеску, подминая чахлые сосенки. За ним – еще несколько машин. Бронированные черепахи ползли не спеша, лениво маневрируя. Они не думали натолкнуться на сопротивление, так что фактор внезапности был на стороне партизан, и его следовало использовать в полной мере.

Дула нескольких противотанковых ружей поворачивались вслед за танками, однако стрелять было еще рано.

– Сейчас мы им устроим бенефис, – пробормотал Аникеев, вглядываясь в бинокль.

– Я – солдат, как все мы, – сказал Иванов, убедившись, что их никто не слышит. – Так что извини за прямоту…

– Давай-давай, – подбодрил его Аникеев, подкручивая винт бинокля.

– Я против твоих действий. Без приказа мы не имеем права вступать в соприкосновение с противником.

– Ты же сам знаешь, связь нарушена. В таких условиях наши действия должны диктоваться обстановкой.

– Да на кой черт мы должны защищать этот никому не нужный кусок земли? – сорвался на крик комиссар.

– Логика проста: фрицам он нужен – значит, мы не отдадим. Их явно там что-то интересует.

– Они прижмут нас к болоту и уничтожат.

– Зато фрицев с собой побольше прихватим.

– Дай-ка, – протянул комиссар руку к биноклю.

– Огонь! – в тот же момент скомандовал командир. Ударили вразнобой противотанковые ружья, застучали пулеметы, захлопали винтовочные выстрелы.

Фашисты были уверены, что займут полигон без сопротивления. Люк переднего танка был открыт, из него до пояса высунулся танкист. При первых звуках выстрелов он недоуменно повертел головой, затем юркнул внутрь, захлопнув люк.

– Ах, дьявол! Промазал, – с досадой произнес Сенечка, отрываясь от прицела винтовки.

– Готовь гранаты, – сказал его сосед по окопу.

Фашисты быстро пришли в себя. Судя по всему, связь между танками поддерживалась по радио. Повинуясь единой команде, они подравнялись и строем двинулись к полигону, на ходу стреляя. За танками шли автоматчики.

– Отсекайте пехоту, – приказал командир, – и уничтожайте ее!

– Николаич, пригнись, что ли! – не выдержав, крикнул комиссар, когда неподалеку грохнул взрыв.

– Пулям не кланяюсь, – громко, чтобы слышали все, ответил командир.

Бой разгорался. Наткнувшись на сопротивление, фашисты замешкались. Правда, пока ни одного танка подбить не удалось, но несколько автоматчиков было убито – неподвижными бугорками валялись они перед партизанскими окопами. Вскоре танки повернули и скрылись в лощине.

– Перекур, ребята! – объявил командир.

Напряжение, сковавшее людей, пропало. Послышались шутки, смех. Люди жадно свертывали самокрутки, закуривали. На землю медленно опускались промозглые осенние сумерки.

Кто-то сказал:

– До утра не сунутся.

– Не думаю, – покачал головой Аникеев.

Дождь вскоре перешел в ледяную крупку, но настроение людей оставалось приподнятым. Выходит, врага бить можно, даром что он чуть не всю Европу протопал и под сапог подмял! Вон командир во время боя под пулями не пригибаясь ходил, и ничего, жив-здоров. Несколько человек было ранено, и теперь их перевязали. В общем, не так страшен черт, как его малюют!

– Одного не пойму, – задумчиво произнес Иванов. – Если фашисты считали, что не встретят здесь сопротивления, зачем они двинули на Танеевский полигон такие силы, да еще с танками?

– Они народ предусмотрительный, – ответил командир. – Значит, решили избежать всяких случайностей. А что танков не пожалели, лишний раз доказывает, что полигон для них важен.

…Бункер, снаружи почти неприметный, изнутри оказался неожиданно огромным. Сделан он был капитально, со множеством помещений-отсеков. Разумовская не имела достаточно времени их рассмотреть, лишь мельком полюбопытствовала, заглядывая в незапертые двери. Помещения были пусты. В некоторых, правда, валялись на полу какие-то приборы. Но, видимо, они не представляли особой ценности, коли их бросили. В одной из клетушек стоял письменный стол, рядом на табурете – телефонный аппарат, по углам небрежно растыкано несколько стульев. На почти пустых стеллажах – несколько тощих папок, обычных, канцелярских.

Таня установила рацию и снова погрузилась в море радиопомех – шума и треска, которые здесь почему-то ощущались гораздо сильнее. Без устали передавала она позывные, но ответа не было.

Измученная девушка привалилась спиной к стене, устало закрыла глаза. Выматывающий душу марш-бросок через болото, а тут еще – рация, упорно не желающая работать. А ведь Таня так тщательно проверила ее перед вылетом! Разобрала, каждый узел проверила… Рация работала как часы. Как часы! Любимое выражение Сережи, к которому он пристрастился в последнее время. Где-то он сейчас? Его ведь тоже готовили к заброске в тыл врага, разумеется, с другим заданием.

Хотя она не позволила себе уснуть, но немного расслабиться все же удалось. Ее натренированное тело умело отдыхать и прогонять усталость из мышц за короткие минуты. Отерев лицо и руки носовым платком, она снова прильнула к рации. Снаружи разгорелся бой, ожесточеннее прежнего. На сей раз характер радиопомех изменился: они то усиливались, то почти пропадали. Судя по всему, источник помех находился где-то совсем рядом. Внезапно Таня услышала сильный взрыв, после чего помехи исчезли, словно их ножом отрезало. Мертвая тишина в наушниках оглушила ее. Затем ясно зазвучали позывные, после чего посыпалась торопливая дробь долгожданной морзянки…

Командир оказался прав: передышка у партизан была недолгой. Оправившись от первого шока и перегруппировав силы, фашисты снова двинулись на позиции защитников полигона. Впереди колонны шел тот же танк, который возглавлял атаку и в первый раз. Его легко было заприметить по высокому металлическому стержню, который торчал над башней.

– Интересно, зачем ему эта штука? – поинтересовался Сенечка, досылая патрон.

– Переговаривается, наверное, с другими танками, – ответил кто-то.

– Едва ли, – покачал головой Сенечка. – На других ведь танках такого стержня нет.

– Ты лучше за автоматчиками гляди. Вон, два солдата за кочкой прилегли. Врешь, не уйдешь!

Несмотря на отчаянный огонь партизан, гитлеровцам на этот раз удалось довольно близко продвинуться к их позициям. Повалил снег, видимость сразу ухудшилась. Судить о местоположении врага можно было только по мгновенным вспышкам огня. Положение становилось угрожающим.

– Как дела, ребята? – спросил Аникеев, спрыгнув в наскоро отрытый окопчик.

– Трудимся помаленьку, Николай Николаевич. – Ответ простуженного наводчика прозвучал совсем по-штатски.

– Плохо трудитесь, – зло бросил Аникеев. – Ни одного танка не подбили.

Командир взял противотанковое ружье и принялся сам прицеливаться. Делал он это, как показалось солдатам, бесконечно долго. Вспышки выстрелов, которыми танк отмечал свое продвижение, неуклонно к ним приближались.

Скорее интуитивно почувствовав, чем увидев, что танк на мгновение подставил им бок, Аникеев выстрелил. Неясное пятно перед ними замерло. Затем – что за чертовщина! – начало вспухать, увеличиваясь в размерах.

– Дым! Он горит! Подбили, братцы! – завопил кто-то из расчета.

Из-под дыма, окутавшего вражеский танк, показались языки пламени, слабо освещая картину вечернего боя.

– Следите за автоматчиками и танкистами! – крикнул командир.

Несколько солдат, следовавших за танком, метнулись в сторону, но их срезала длинная очередь из соседнего окопа. Люк открылся, из него показалась худощавая фигура в черном мундире, освещенная багровым, чадным пламенем, которое разыгралось вовсю.

– Добро пожаловать! Этот мой, – заметил Сенечка и снял его одиночным выстрелом.

Раздался сильный взрыв, далеко отбросивший башню танка вместе с антенной. Партизаны приветствовали первый подбитый танк нестройным «Ура!» Победа, пусть небольшая, вызвала всеобщее воодушевление, и комиссар подумал, что когда-нибудь из таких малых успехов, завоеванных упорством и кровью, сложится одна великая победа.

Впрочем, праздновать успех партизанам было рано. Несмотря на потери, фашисты продолжали ожесточенно рваться вперед. Поднялся ветер, закружилась поземка.

Командир старался держаться бодро, но голову его сверлила неотступная мысль: что, если он принял неверное решение и зря загубил вверенный ему отряд?

Ближняя по флангу огневая точка партизан вдруг смолкла. При свете догорающего вражеского танка было видно, как пулеметчик упал навзничь, раскинув руки.

Из дальнего окопчика выскочил комиссар и, сделав пробежку по открытому месту, припал к умолкшему пулемету. Долгая прицельная очередь заставила залечь цепь фашистских автоматчиков. Через несколько минут комиссара сменили, и он подбежал к командиру.

– Николаич, еще не поздно. Давай спасать отряд. Я могу возглавить прикрытие, а ты уводи тех, кто остался, через болото в лес. Сколько нужно, продержусь.

– А полигон фрицам оставить?

– Да черта ли в нем, в том полигоне? – взорвался комиссар. – Разве сам не видишь, что никакой ценности он не представляет? Самолет разве что. Так его взорвать можно.

– Не в самолете дело, Вася, – сказал командир. – Режь меня на куски, не знаю, что им здесь нужно, но они рвутся именно на полигон. Значит, наша задача – лечь костьми, но не пустить их сюда.

– Кремень ты, – пробормотал комиссар.

– А у нас вся порода такая, – усмехнулся Аникеев.

Метель немного улеглась, показался огрызок луны. Командир увидел скорбное, осунувшееся лицо Иванова, изборожденное глубокими морщинами, и подумал, что Василий Петрович, в мирной жизни агроном, далеко уж не молод.

– Решайся, Коля, – сказал комиссар, неверно истолковав его молчание. – Я прикрою, не сомневайся.

– Мой приказ остается в силе. Об отходе не может быть и речи, – жестко произнес Аникеев. – Побудь здесь вместо меня, – добавил он и, сутулясь, зашагал к бункеру. Вокруг посвистывали пули, одна чиркнула об рукав ватника, тот затлел. Командир притушил рукав снегом, подумав, как о ком-то постороннем: «И впрямь заговоренный…» И еще он подумал, идя к радистке, что, быть может, легче и проще погибнуть самому, чем нести ответственность за жизнь и судьбы десятков людей, целиком и полностью доверенных ему.

Из дверей бункера навстречу командиру выскочила Разумовская.

– Товарищ командир! – еще издали закричала она. – Есть связь! С Центром!

– Спасибо, – улыбнулся ей Аникеев. – Выживем, к награде представлю. Как тебе удалось?

– Моей заслуги тут нет, – произнесла Таня, стараясь не отставать от крупно шагающего Аникеева. – Сама не понимаю, как это произошло. Вдруг снаружи раздался сильный взрыв, и все помехи как рукой сняло.

– Это танк фашистский взорвался, – сказал Аникеев, который начал догадываться об истине.

В глубь бункера вела лестница, почти сплошь занесенная снегом.

– Осторожнее, – предупредила Разумовская. – Я едва ноги не сломала, когда с рацией спускалась.

Командир коротко доложил Центру обстановку, рассказал о принятом им самостоятельно решении.

– Если ошибся – расстреляйте меня, – заключил он. – Если, конечно, останусь жив.

– Выношу тебе благодарность, Аникеев, за правильные действия, – сказал начальник партизанского Центра.

– Значит, в точку попал? – командир почувствовал, что у него гора свалилась с плеч. – А дальше что?

– Держите Танеевский полигон. Сколько сумеете!

– Силы на исходе, долго не удержим. Кроме того, боюсь, фашисты авиацию подошлют.

– Вышлем подмогу.

– Не пробьется к нам подмога, – вздохнул Аникеев. – Да и просто не успеет.

– Помощь пришлем по воздуху. И оружие, и продовольствие, и десантников. Только продержись, Николай Николаевич.

– Шлите немедленно! – вырвалось у Аникеева.

– Сейчас не можем по метеоусловиям. Синоптики обещают, к утру уляжется. Когда будет нужно выбросить опознавательные знаки, сообщим дополнительно.

Командир поспешил наверх, чтобы рассказать партизанам о разговоре с Центром. За время его отсутствия бойцы подбили еще два танка. Бой шел на равных. Убедившись, что взять полигон с ходу не удастся, противник приступил к планомерной его осаде.

Перестрелка прекратилась и, воспользовавшись затишьем, партизаны укрепляли позиции. Под утро послышался прерывистый гул вражеских самолетов.

…В первое мгновение Тане показалось, что произошло прямое попадание. Потолок бункера треснул, словно фанерный лист, из трещины посыпались струйки песка и земли, смешанной со снегом. Она успела оттащить рацию в угол, когда сверху рухнула балка, едва не придавив ее. За первым взрывом последовал второй, потом еще и еще, так что вскоре Разумовская сбилась со счета. Что там происходит, наверху? Может, вражеские танки прорвались на полигон и стреляют в упор? Нужно выбежать наверх, присоединиться к своим. Она ведь не только радистка, но и медсестра, и стреляет неплохо. Но как оставить рацию? Это ее боевой пост, без приказа его покинуть нельзя. «Пожалуй, это не снаряды, а авиабомбы», – решила Таня. Не думая о том, что рискует оказаться заживо погребенной, Таня открытым текстом доложила Центру, что происходит, и спросила, как действовать.

– Держитесь! – ответили ей. – Помощь скоро будет.

К рассвету положение партизан стало отчаянным.

Фашисты понимали, что промедление может обернуться не в их пользу, и предприняли решительный штурм полигона, комбинируя атаку с непрерывными налетами «юнкерсов». Казалось, на полигоне не осталось ни одной пяди непотревоженной земли. Повсюду непрерывно вздымались фонтаны земли, смешанной со снегом.

Не дождавшись ни командира, ни кого-либо из связных, радистка решила, что обязана передать Аникееву новую информацию, полученную из Центра, и выскочила из бункера. Грозный гул боя, который грозил вот-вот перейти в рукопашную, в первое мгновение оглушил и ослепил ее. Но Разумовская взяла себя в руки и короткими перебежками двинулась к линии окопов, где чаще всего гремели взрывы и выстрелы и где, по ее понятию, должен был находиться командир.

– …Если я виноват, то готов понести наказание по законам военного времени, – сказал Балабанов и опустил голову.

– Сейчас не время искать виноватых, – произнес руководитель операции. – Нужно искать выход из сложившейся ситуации. Документы никоим образом не должны попасть в руки противника.

– Кто мог думать, что фашисты так быстро докатятся почти до Москвы?

– Это не оправдание, товарищ Балабанов. – Его собеседник устало провел ладонью по стриженной ежиком голове, встал из-за стола, прошелся по кабинету.

– После испытаний мы вывезли с полигона основную аппаратуру. А после двадцать второго июня забрали оборудование, демонтировали все испытательные стенды…

– Что там осталось из техники?

– В том-то и дело, что ничего, – горячо произнес Андрей. – Разве что самолет, но он-то уж никакой ценности не представляет. К тому же неисправен, потому его и оставили.

– Почему же фашисты так рвутся в Танеевку? Как считаете?

– Может, исходят из разведданных, которые устарели? – предположил Балабанов.

– Не думаю, – покачал головой собеседник. – Вы же сами говорите, что какая-то документация осталась в бункере.

– Весьма второстепенная! Притом она в таком виде, что они едва ли смогут расшифровать ее.

– Вы в этом уверены?

Андрей промолчал.

– То-то, Андрей Николаевич, – вздохнул собеседник, так и не дождавшись ответа. – Документы слишком важные, чтобы мы могли рисковать хоть на йоту. Кроме того, в них в значительной мере и судьба нашего будущего. А нам нельзя, как бы ни было сейчас трудно, жить только сегодняшним днем.

Собеседник отхлебнул из стакана давно остывший чай и тихо добавил:

– А фашист прет на Танеевку как скаженный. Нашим частям туда не пробиться, слишком далеко продвинулись гитлеровцы. Есть там неподалеку партизанский отряд, который держим в резерве, но мы не можем связаться с ним по радио.

– А если десант?

– Десант? Что ж, об этом стоит подумать…

«Осы? Откуда они здесь, зима ведь почти», – подумала Таня и только через мгновение догадалась, что это жужжат пули. Посвист их казался совершенно безобидным. Разыскав командира, она доложила ему о последнем разговоре с Центром. Кругом творился сущий ад, но Аникеев выглядел спокойным, как обычно. Выслушав Разумовскую, он коротко кивнул.

– Мне в бункер, к рации возвращаться? – громко спросила Таня, стараясь перекричать грохот разрывов.

– Бог с ней, с рацией, – махнул рукой командир. – Оставайся здесь, дочка, засыплет тебя в бункере.

– Побегу раненых перевязывать!

– Давай.

Оторвавшись от передней линии окопов, она ползком двигалась по снегу, который, едва выпав, начал подтаивать.

– Маша! – раздался вдруг неподалеку негромкий голос. Девушка замерла. Показалось – ослышалась: кто здесь мог знать ее подлинное имя?

– Маша, сюда…

Она ползком двинулась на голос. Рассвет еще не устоялся, и разглядеть лицо бойца, который звал ее, было трудно. Человек с трудом приподнялся ей навстречу и призывно махнул рукой.

– Сенечка! – узнала она.

Через щеку парня, почти раскроив ее надвое, тянулась темная полоса, уродуя лицо. Крови почти не было.

– Да вот… осколок поцеловал… – попытался улыбнуться Сенечка.

– Сейчас перевяжу.

– Скажи, бой стих или это я оглох от контузии? Бомба, понимаешь, неподалеку разорвалась.

– Потише стало, – сказала девушка, достала индивидуальный пакет, умело вскрыла его и принялась за перевязку.

– Один вопрос, – произнес Сеня. – Можно полюбить такого, как я?

– Полюбить можно всякого.

– Это не ответ, – помотал головой Сеня.

– Ты парень что надо!

– Меня никто еще не любил. Нравилась одна девушка, и с той рассорились.

– А сколько тебе лет?

– Восемнадцать. Скоро будет, – помолчав, сказал Семен.

– О, да я для тебя старуха!

– Смеешься? А я боюсь умереть, так и не узнав, что такое любовь.

– Узнаешь, Сенечка. Тебе еще жить да жить. Вот прогоним врага…

– А тут еще шрам на всю жизнь останется. Теперь я урод. Кому нужен такой?

– Глупенький! Со шрамом мужчины проходят, можно сказать, вне конкурса. Какой герой без шрама?

– Опять смеешься? – голос Семена становился все глуше.

– Не смеюсь я… Послушай, почему ты назвал меня Машей? – встрепенулась она.

– Но ведь ты – Маша?

– Ответь, Сенечка.

Выстрелы стали чаще.

– Не обижайся, – взял ее за руку Семен. Теперь, после того как повязка была наложена, каждое слово давалось ему с трудом. – Помнишь, когда мы выбрались из болота и отдыхали рядом…

– Ну?

– Ты своим платком вытерла мне пот с лица. А на платке вышито, я разглядел: «Мария Млечина».

– Ишь ты, Пинкертон, – улыбнулась радистка. – Хороший сыщик из тебя получится.

Про себя же она подумала, что допустила явную промашку. Пустяк? Но для парашютиста-десантника, которого забрасывают во вражеский тыл, мелочей не бывает. Маша полезла в карман, чтобы достать платок и выбросить его.

– Подари мне платок, – угадав ее намерение, попросил Сенечка.

Фашисты пошли в очередную атаку. Маша и Сенечка с трудом успели добраться до своих, и радистка совсем забыла о платке.

Да, в профессии десантника не бывает мелочей. Ошибка Татьяны Разумовской – Марии Млечиной уже назавтра имела для нее роковые последствия.

Телефон на тумбочке тенькнул тихо, будто спросонья. Руководитель операции оторвал от стола тяжелую, налитую свинцом голову. Который из аппаратов зовет его? Ага, вот этот, внутренний…

– Алло, – сказал он в трубку.

– Восстановлена связь с партизанским отрядом, находящимся в районе Танеевского полигона. Командир сам, без приказа, вышел к полигону и удерживает его от превосходящих сил противника.

– Молодец!

– Положение у них отчаянное, – продолжали докладывать. – В лучшем случае могут продержаться несколько часов. Необходима помощь.

– Что же, высылайте группу.

Сергей Чайкин уже которые сутки спал, не раздеваясь. Вызов к руководителю операции не застал его врасплох.

Машина лихо мчалась по темным улицам Москвы. Шофер ловко крутил баранку газика, успевая при этом перекинуться словечком с Сергеем.

– Погодка-то, а? – подмигнул шофер, сворачивая с площади в узкий переулок. – То дождь, то снег.

– К утру получше будет.

– По мне, пусть разгуляется, фрицам всем глаза запорошит!..

Руководитель операции был знаком с Сергеем, как и с его отцом. Он присутствовал на Первых всесоюзных соревнованиях парашютистов в Тушино, несколько раз приезжал, еще до войны, в Центральную парашютную школу, где работал Сергей. Особенно любил он наблюдать лихие затяжные прыжки Чайкина-младшего. Он вникал во все, интересовался, чем увлекаются слушатели, каковы их проблемы. Однажды Сергей поразил его, прыгнув с самолета новым, доселе невиданным способом. Высокий гость такого прыжка еще не наблюдал. Сергей значительную часть траектории свободного падения летел плашмя и лишь потом приступил к воздушным эволюциям. И еще больше удивился он, когда узнал, что этот метод принадлежит Андрею Николаевичу Балабанову, уже тогда известному ученому, конструктору парашютов, который работал в ленинградском КБ.

С младшим Чайкиным они встретились как старые знакомые. Коротко обрисовав ситуацию, сложившуюся в районе полигона, руководитель операции поставил боевую задачу.

– Подбери ребят, которые умеют делать все, – сказал он в заключение. – Папки из бункера необходимо вывезти любой ценой. Там есть и черновые наброски, расчеты без всякой системы, разобраться в них трудно. Но нельзя давать противнику ни малейшего шанса. Командир партизанского отряда – Аникеев.

– Аникеев?

– Ты знаешь его?

– Мне показалось, где-то слышал его фамилию… Или читал.

– Всякое может быть. Хотя в войну он еще отличиться не успел, в мирное время – вполне возможно: он был председателем знаменитого подмосковного колхоза, его имя гремело на всю страну. Короче, действуй. Перед вылетом позвони – будем радировать Аникееву.

Выслушав до конца, Сергей покачал головой и сказал:

– Может, папки проще уничтожить?

– Думали мы об этом. Уничтожить – самый крайний случай. Кстати, радистка из отряда Аникеева уже запрашивала об этом. Отличная радистка – командир хвалил ее. Настырная. Сумела связь наладить, когда у другой руки бы опустились. Фашистам удалось запеленговать их передачи, и они установили глушитель на головном танке, который их атаковал. Настолько были уверены, что беспрепятственно займут полигон. Жена-то как?

– Ее забросили в тыл противника. Недели две назад.

– Вернется – привет передавай. Да в гости пригласи: варенье у нее – пальчики оближешь. Ладно, действуй. Боеприпасы и вооружение вам привезут прямо на аэродром.

– Как поется: «С неба на землю – и в бой».

– Не знаю такой песни.

– Это гимн нашего училища.

– А чьи слова?

– Не знаю, – пожал плечами Сергей. – Народные, наверно.

– Вернешься – дай полный текст. Распространим как листовку, – сказал руководитель.

Собравшись с силами, фашисты вновь ринулись в атаку. Судя по ярости и по тому, что в бой двинулись все танки, они рассчитывали, что эта атака будет последней.

Фашисты лезли, не считаясь с потерями, и им удалось сильно потеснить партизан. Осложнило положение и то, что боеприпасы у наших были на исходе и их приходилось экономить.

Радистка не покидала поле боя, перевязывала раненых, вытаскивала их из огня.

– К бункеру тащи их, дочка, – прохрипел комиссар, мимо которого она проползла с очередным раненым. Комиссар менял заклинившуюся пулеметную ленту. – Там сейчас самое безопасное место.

Возвращаясь назад, на передовую, Таня даже сквозь выстрелы услышала, как болезненно вскрикнул Сенечка, который так и не покинул позицию, остался в строю.

– Назад! – крикнул командир, но она не расслышала или сделала вид, что не расслышала его. Спрыгнула к Семену в окопчик и тут же в пугающей близости увидела фашистский танк. Он прошел рядом с окопом, не порушив его, и вслед за ним показались вражеские автоматчики.

Повинуясь лающей команде офицера, несколько солдат отделились от общей массы и подбежали к окопу. Таня понимала, о чем они переговаривались: на курсах она изучала и немецкий язык.

Один солдат схватил ее за руку и дернул так, что у Разумовской в глазах помутилось. Точно таким же манером выдернули из окопа Сеню, вторично раненного – он едва не потерял сознание от потери крови, – и пинками погнали их в тыл.

– Таня, там Таня! – донесся до нее голос Аникеева, перекрывший звуки выстрелов. – Вперед, за мной!

Партизаны ринулись в атаку, но силы были слишком неравны. Пришлось, ничего не добившись, вернуться на исходные позиции. Бой распался на короткие ожесточенные стычки. Каждый понимал, что теперь перед ним одна задача – продать свою жизнь подороже. Если помощь и будет, то слишком поздно, подумал командир.

Группа фашистов пробивалась к бункеру, где находились раненые, когда в небе послышался гул.

– Бомбить летят. Это конец, – сказал командир, на миг подняв голову.

Гул усилился.

– Наши! – закричал комиссар.

Все приободрились, но тут же закралось сомнение: а может, наши летят по другому заданию, и нет им дела до Богом забытого Танеевского полигона? Замешкались и гитлеровцы: появление наших самолетов, когда победа была так близко, никак не входило в их расчеты.

Утреннее небо почти очистилось от туч, ветер приметно ослаб, словно всю свою силу растратил за ночь.

Вскоре все увидели, как из-за облака вынырнул самолет. Он резко пошел на снижение.

О том, чтобы самолет сел на полигоне, не могло быть и речи: слишком малый пятачок оставался свободным от немцев.

Николай Николаевич просигналил ракетой, что садиться нельзя, и пилот покачал крыльями в знак того, что понял его. Враг к этому моменту пришел в себя и открыл по самолету яростный огонь.

– Неужели так и улетит обратно? – разочарованно произнес кто-то из партизан.

– Гляди! – перебил его другой.

Из самолета, словно горох из перезрелого стручка, посыпались люди и камнем полетели к земле. Перед самой землей, когда казалось, что столкновение неизбежно, над каждым из них, подобно диковинному цветку, расцвел пышный купол парашюта. Отдельно, под более обширными куполами, опускались, покачиваясь, контейнеры с оружием и боеприпасами. Десантники открыли огонь по фашистам еще в воздухе, из-под парашютных куполов, а самолет лихо развернулся и улетел на восток. Едва приземляясь, десантники отцепляли парашюты и бросались в бой.

Сергей Чайкин подскочил к вражескому офицеру, который очередью из автомата готовился уничтожить раненых у бункера, и ударом ноги вышиб у него оружие. Тот схватил его за руку, пытаясь вывернуть. Сергей упал на землю, увлекая за собой врага, и они сплелись в поединке. Улучив момент, Сергей выдернул из ножен десантный кинжал и неуловимо точным движением всадил его под лопатку противника. Тот коротко дернулся, крикнул что-то и затих, распластавшись на земле…

Десантникам и партизанам удалось отогнать гитлеровцев.

Воспользовавшись короткой передышкой, Чайкин и Аникеев спустились по ступенькам в бункер.

– Здесь где-то бумаги должны быть, – нетерпеливо произнес Чайкин. – В нескольких папках.

– Есть папки. Пойдем, покажу. Вот здесь, в комнате радистки.

Чайкин вбежал в помещение, открыл одну папку, другую, быстро просмотрел. Сомнений нет, это совсем не те бумаги, о которых ему говорили.

У Сергея, словно на фотопленке, отпечатался в памяти разговор с руководителем операции, а также план главного бункера, на котором тот поставил карандашом крохотный, почти незаметный крестик.

– Там сейф, в нем остались документы, – заключил руководитель операции. – Их необходимо доставить или в крайнем случае – уничтожить. Они не должны попасть в руки врага.

Теперь, очутившись в бункере и припомнив план, десантник, не мешкая, бросился в узкий полузасыпанный проход. Кое-где приходилось пробираться боком, в одном месте вылезшая арматура распорола комбинезон и оцарапала плечо.

Вдоль коридора шли двери, одни были заперты, другие распахнуты настежь. Отыскав нужную, десантник остановился: «Здесь!» На двери висел замок. Сбив его прикладом автомата, Сергей вошел в помещение. Щелкнул фонариком, осмотрелся. В небольшом помещении не было почти никакой мебели, если не считать старенького канцелярского стола да нескольких стульев. В углу на деревянной подставке стоял небольшой сейф.

Взгляд Сергея задержался на черной прямоугольной доске, обычной школьной доске, приколоченной прямо к стене. Доска сверху донизу была испещрена формулами, небрежно выведенными мелом.

В неверном свете фонарика формулы, казалось, ожили. На Сергея повеяло чем-то полузабытым и очень родным. Всплыла в памяти ленинградская школа, строгая учительница математики, он сам, стоящий у доски и мучительно старающийся самостоятельно вывести формулу, заданную на дом, но не выученную им. «Садись, Чайкин. У тебя только планеры на уме». Голос прозвучал настолько явственно, что Сергей невольно оглянулся. На какое-то мгновение он прикрыл глаза, не в силах отделаться от нахлынувших воспоминаний. Затем подошел к сейфу, подергал ручку. Сейф, как и следовало ожидать, был заперт. Десантник несколькими короткими очередями из автомата крест-накрест прошил область замка, и дверца приоткрылась сама.

На средней полке лежало несколько тоненьких папок. Наконец-то!

Обратный путь по коридору показался ему гораздо длиннее. За несколько минут, которые он провел в самом отдаленном месте бункера, коридор, и без того узкий, стал почти непроходимым. Листы обшивки кое-где совсем отстали от стен, обрушились на пол, и бугры осыпавшейся земли преграждали путь.

Измазанный донельзя, учащенно дыша, Сергей ввалился в помещение, где его поджидал командир партизанского отряда.

– Фашисты в бункер прорвались? – встревоженно спросил Аникеев.

– С чего ты взял? – пожал плечами Чайкин, свободной рукой отряхивая пыль с комбинезона.

– Глухой не дослышит, так сбрешет, – махнул рукой Аникеев. – Мне послышалось, кто-то стрелял внутри бункера. Да и то сказать, такой грохот стоит кругом, мудрено ли ошибиться?

– Все в порядке, товарищ командир, – улыбнулся Чайкин и похлопал по папкам, взятым из сейфа.

Затем, обведя взглядом комнату, увидел покинутую рацию.

– А радистка ваша где? – спросил он Аникеева, когда они двинулись к выходу.

– Нет ее.

– Погибла?

– В плен захватили. Пытались отбить ее, да только людей потеряли. Как говорится, сила солому ломит.

– Как ее звали?

– Таня Разумовская.

Они поспешно выбрались из бункера и… были оглушены внезапно наступившей тишиной. Фашисты отхлынули от полигона, видимо, готовясь к новой атаке.

– Теперь мы можем сунуть им дулю под нос, – произнес с улыбкой Чайкин, складывая папки в боковую сумку защитного цвета.

– Это как? – не понял Аникеев.

– Боевая задача выполнена. Материалы у нас, – похлопал Сергей по сумке. – За ними, по всей вероятности, фрицы и охотились.

– А полигон?

– Полигон – пустое место, сам видишь. Сработано как часы. Можем отходить. Фашисты, говоря боксерским языком, нанесут удар по воздуху.

– Отходить надо через болото.

– А мы прикроем! – подхватил Сергей. – Ребята не подведут. Одно слово – осоавиахимовцы!

– Готовь людей к отходу, Василий Петрович, – обратился командир к Иванову, подошедшему к ним.

Партизаны с десантниками крутили самокрутки, прикуривали друг у друга, с беспокойством поглядывая в сторону противника.

– А какая она была, радистка ваша? – неожиданно спросил Сергей.

– Дивчина как дивчина. Красивая. У нас тут один парень успел в нее без памяти влюбиться.

– Значит, Таня ее звали…

– А может, Маша, – вступил в разговор боец, стоявший рядом и слушавший их разговор.

– С чего взял? – повернулся к нему Сергей.

– Да чудно как-то получилось… – замялся партизан, пожилой мужик с проседью в волосах.

– Говори же, – нетерпеливо схватил его за плечи Чайкин.

– В бою… когда она ползла к раненому Семену… Тот позвал ее: «Маша».

– Может, ослышался, Захарыч? – сказал Аникеев. – Грохот адовый стоял, долго ли обмишулиться?

– Нет, – решительно покачал головой Захарыч, – своими ушами слышал, я недалеко был, в соседнем окопе. Он несколько раз позвал ее.

Сергей побелел.

– А фамилия? Фамилия ее как? – затряс он Захарыча.

– Не знаю.

– Млечина?

– Может, и Млечина, – согласился Захарыч, потихоньку высвобождая плечо из железных пальцев Сергея.

– Худо тебе? – спросил Аникеев, с тревогой глядя в бледное, словно мел, лицо Чайкина.

– Ничего. Значит, так, – сказал Сергей, поправляя брезентовую сумку. – Вы отходите, после мы к вам присоединяемся.

Теперь командиру десанта предстояло за максимально короткий срок правильно оценить сложившуюся ситуацию. Документы у него в руках, но это еще полдела. Необходимо переправить их через линию фронта и доставить по адресу. Враг наседает и может вот-вот ворваться на полигон. Поэтому сейчас самое важное – надежно прикрыть отступающих партизан. Лучше всего с этим справятся десантники. Оставить свой отряд он не может.

Приняв решение, Чайкин подозвал своего заместителя, протянул ему сумку с документами.

– Пойдешь с партизанами через болото, – произнес он. – За сумку, документы отвечаешь головой до тех пор, пока я не присоединюсь к вам с отрядом. Если погибну – сам переправишь через линию фронта. – Чайкин раскрыл блокнот, черкнул несколько слов, затем вырвал листок и протянул заместителю: – Вот по этому адресу.

– А если…

– Тогда уничтожишь! Сумка не должна попасть к фашистам, – перебил его командир десанта.

– Я останусь с вами, через болото потом провести, – сказал Аникеев.

– А отряд кто поведет?

– Комиссар.

Фашисты зашевелились, и десантники по команде Сергея поспешно заняли окопы, покинутые партизанами. Затем Чайкин взорвал несколько дымовых шашек, прихваченных с аэродрома, и под прикрытием завесы партизанский отряд двинулся через болото, прочь от Танеевского полигона.

Какое-то время они шли, вытянувшись узкой цепочкой по одному. «Словно канатоходцы над пропастью», – подумал Чайкин, оглянувшись. Затем, достигнув чахлого заснеженного подлеска, исчезли в нем.

Отряд десантников, воспользовавшись относительным затишьем, отошел с полигона и занял новую линию обороны на узкой полоске земли, отделяющей полигон от болота.

Сергей облюбовал себе место за большим лобастым валуном с покатыми боками, покрытыми изморозью. От камня веяло холодом.

К Чайкину подошел Аникеев.

– Примолкли. С чего бы это? – произнес он задумчиво. – Устали, что ли?

– Не думаю, – ответил Сергей, расчищая на верхушке валуна место для автомата. – Мы пока не представляем для них интереса: в бункере они надеются, наверное, найти добычу получше.

Десантники лихорадочно окапывались.

Глухо рокоча моторами, подтянулись фашистские танки. Они остановились, вытянулись в одну неровную линию. В головном танке открылся люк, из него вылез танкист в черной форме, картинно потянулся и не спеша зашагал в сторону бункера, куда чуть раньше уже вошло несколько офицеров.

– Хороша цель, так и просится на мушку. Берусь попасть в любую наперед заданную точку, – заметил Чайкин.

– Нельзя.

Сергей вздохнул:

– Сам знаю.

Каждая минута передышки была драгоценна для партизан, отходящих через болото. Внезапно выпавшая пауза помогла им удалиться на безопасное расстояние от Танеевского полигона.

– Я, между прочим, ворошиловский стрелок, – заметил Чайкин. – И чемпион аэроклуба по стрельбе. Да и ребята мои не подкачают. Так что, когда фрицы очухаются и сунутся, мы будем для них крепким орешком.

Аникеев вытащил папиросы, закурил, протянул пачку Сергею.

– Спасибо, не курю, – сказал Чайкин. – Знаешь, командир, мне стрелять по живой цели еще не приходилось…

Фашисты расхаживали по полигону как хозяева, уверенные в полной безопасности. Подошла их походная кухня, потянуло дымком, а потом совсем по-домашнему – пригорелой кашей.

– Основательно действуют, – покрепче затянулся Аникеев.

Офицер, стоявший у входа, скрылся в бункере и долго не появлялся.

Замаскировавшиеся десантники успели продрогнуть, когда все офицеры вылезли из бункера. Они переговаривались возбужденными, какими-то лающими голосами.

– Сейчас должно начаться, или я ничего не соображаю, – произнес Чайкин.

– Командуй, Серега, – сказал Аникеев. – Ты обучен военному делу. Ратному, как говорили когда-то. У меня в отряде есть школьный учитель…

Аникеев не договорил. На полигоне началось движение. Фашистские автоматчики с оружием на изготовку двинулись в сторону болота. Они не подозревали о присутствии заградительного отряда десантников.

Аникеев, стоявший за валуном, бросил окурок, зачем-то тщательно затоптал его и ползком двинулся к своему окопу.

Дав гитлеровцам подойти ближе, Чайкин крикнул: «Огонь!» – и нажал спуск автомата. Облюбованный им танкист, шедший с автоматчиками в передней цепи, нелепо взмахнул руками и, мгновение помедлив, начал заваливаться набок.

Сергею очень хотелось следующей очередью снять высокого офицера, но тот успел скрыться за танк при первых же звуках стрельбы.

Первая атака захлебнулась, но за нею почти без передышки последовала вторая. Теперь фашисты, сориентировавшись, переменили тактику. Они не лезли на рожон, а настойчиво, короткими перебежками продвигались вперед, используя каждое естественное укрытие.

Немцы быстро разобрались, что обладают огромным численным перевесом. У врага было, впрочем, еще одно преимущество: ему не нужно было экономить боеприпасы, в то время как у десантников каждый патрон был на счету.

Чайкин велел отказаться от очередей, даже коротких, и производить только одиночные выстрелы. Каждый выстрел Сергея поражал цель. Лихорадочное волнение ушло, уступив место яростной сосредоточенности. «Один… второй… третий…» – считал он поначалу, но потом сбился со счета.

Зажигательная пуля одного из десантников угодила в полевую кухню, фургон зачадил и вспыхнул.

– Эх, крепко подгорит у фрицев каша! – крикнул Чайкин.

– Все равно, кроме нас, ее некому расхлебывать, – сквозь грохот боя донесся до него ответ Аникеева.

После очередной атаки фашисты залегли в непосредственной близости от редкой цепи десантников. Люди понимали, что через несколько мгновений завяжется рукопашная.

Фашисты поднялись для очередного броска. Сергей успел подумать, что впервые в жизни так близко видит перед собой врага.

Высокий офицер, сопровождаемый двумя автоматчиками, ринулся к валуну, за которым Чайкин выбрал позицию. Сергей нажал спуск, однако выстрела не последовало: патроны кончились.

Выскочив из-за валуна, Чайкин бросился навстречу атакующим. При виде ладной фигуры десантника, неожиданно, подобно привидению, возникшей перед ними, гитлеровцы на короткое мгновение замешкались. Офицер остановился и сделал шаг назад. Сергей бросился на него, мгновенным ударом ноги отклонил дуло автомата. Смертоносная очередь ушла в хмурое, низко нависшее зимнее небо.

Через мгновение Сергей и офицер сплелись в рукопашной. Оба автоматчика беспомощно топтались рядом. Они не стреляли, боясь попасть в своего. Небольшого промедления оказалось достаточно, чтобы десантники, неслышно подкравшиеся сзади, схватились с автоматчиками.

Между тем Сергей безуспешно пытался заломить немцу руку за спину: офицер, как и Чайкин, отлично владел приемами самообороны. Сумев провести болевой прием, он так захватил Сергея, что у него потемнело в глазах.

Отовсюду слышались возгласы, стоны, глухие удары.

Сергей сумел провести контрприем и освободиться от железного захвата. Молниеносно пригнувшись, он нанес противнику удар головой в подбородок. В уголках рта фашиста показалась кровь. В ответ, изловчившись, тот коленом ударил Чайкина в пах и, пока Сергей разгибался, выхватил кинжал. Узкое лезвие тускло блеснуло в бледном переменчивом свете очередной осветительной ракеты, которые гитлеровцы выпускали с педантичной точностью, через равные промежутки времени.

Чайкин выбил кинжал из рук врага, и стальная полоска, ударившись о валун, отлетела в сторону. Однако упал кинжал недалеко.

Чайкин почувствовал, что силы его на пределе. Фашист ударил его по ноге, угодив в место давнего перелома, и нестерпимая боль молнией пронзила все тело. Проведя подсечку, офицер свалил Чайкина и, сопя, пытался подмять его под себя. Не выпуская противника, он потянулся к кинжалу. Чайкин впился фашисту в запястье зубами, затем сумел вывернуться и сам пригнул противника к земле, стараясь дотянуться до горла.

Офицер, судорожно дергаясь, завопил…

Чайкин огляделся. Десантники сражались отменно. Хотя численно противник их значительно превосходил, схватка шла на равных. И Сергей еще раз подумал, что правильно поступил, оставив свой отряд в качестве заслона.

Не выдержав напряжения, фашисты отхлынули, готовясь к решительному штурму.

К Чайкину подошел Аникеев, закурил. Щека его была глубоко располосована, из раны сочилась кровь.

– У меня есть индивидуальный пакет, – произнес Чайкин. – Давай перевяжу.

– Пустяки, – махнул рукой Аникеев. – Доберемся до базы – тогда уж…

– Как думаешь, сколько нам тут надо еще держаться?

Аникеев посмотрел на болото, словно там можно было что-то разглядеть в плотных, слежавшихся сумерках.

– Еще хотя бы минуток двадцать, – произнес он после небольшой паузы. – А я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – неожиданно добавил он.

– О чем? – спросил Чайкин, думы которого были связаны с Машей.

– Думаешь: что за командир этот Аникеев? Бросил свой отряд на произвол судьбы… Комиссар не хуже моего дорогу через болото знает, а кроме него да меня никто тропку не ведает. Так что выбирать пришлось. А я боевую задачу сразу понял. И потом, есть у меня небольшая задумка, сюрприз для фрицев.

– Какая задумка?

– Не торопись, – Аникеев слабо улыбнулся и тут же скривился от боли. – Придет время – узнаешь. Всякому овощу свой час, это тебе любой колхозник скажет.

Передышка, как и следовало ожидать, оказалась короткой. В ночное небо взмыло несколько осветительных ракет.

– Гляди, – показал Аникеев в сторону танков. Башни их медленно разворачивались.

– Сейчас двинутся, – предположил Чайкин.

– Не думаю, – покачал головой Аникеев. – Побоятся застрять в болоте.

Первый выстрел с вражеской стороны прозвучал совсем негромко. Снаряд разорвался далеко за оборонительной цепью, на болоте, подняв фонтан грязи.

Танки с крестами, утробно урча, медленно двинулись в сторону десантников. За ними, прячась за броню, шли автоматчики. После недавней схватки спеси у них значительно поубавилось.

Последним патроном десантникам удалось подбить из противотанкового ружья танк. Он замер, но стрелять продолжал. Остальные танки остановились. Видимо, опасаясь излишних потерь боевой техники, фашисты решили уничтожить горстку десантников малой кровью. По их расчетам, десантники очутились в западне, боеприпасы у них на исходе, и потому особо торопиться было некуда.

– Сумеем прорваться через болото? – спросил Чайкин.

– Трудновато придется, – произнес Аникеев. – Пристрелял фашист дорожку. Этот, который в танке подбитом. Да и иллюминацию, вишь, какую развели! Не жалеют ракет, сволочи!

Вокруг них повизгивали пули. Автоматчики стреляли из-за укрытий, пока не рискуя подняться в атаку.

– Товарищ командир, патроны кончаются! – доложил подползший к ним белобрысый десантник.

Подбитый танк палил без остановки, словно заведенный. Остальные застыли поодаль. Этот танк надо было уничтожить, но как это сделать, если не осталось ни одного противотанкового патрона?

Тогда один из десантников, привязав к поясу несколько гранат, пополз в сторону подбитого танка. Обнаружив движущуюся цель, автоматчики открыли по ней бешеный огонь. Темный бугорок то замирал, то снова, когда выстрелы затихали, продвигался вперед.

– Может, все на немцев бросимся? – предложил кто-то.

– Глупо, – отрезал Чайкин. – Сразу погибнем, а нужно выиграть еще хоть минут десять.

Перебежки десантника стали медленнее и короче. Возможно, его ранило. В какой-то момент он замер.

– Убили… – прошептал Аникеев. Однако он ошибся. В это же мгновение десантник привстал и бросился под брюхо вражеского танка.

Тяжелый взрыв потряс Танеевский полигон. Смертоносной пушки больше не существовало.

– Все, – сказал Аникеев. – Теперь можно отходить. Идти будем цепочкой, след в след. Шаг в сторону – погибель!

Первым двинулся Аникеев, за ним – оставшиеся в живых десантники. Последним шел Чайкин.

Аникеев двигался быстро, почти бегом. Остальные еле за ним поспевали. Фашисты, придя в себя, устремились в погоню: поначалу они промедлили, опасаясь подвоха со стороны русских, и тем самым дали возможность десантникам оторваться от преследователей.

Чайкин двигался с трудом, прихрамывая. Боль в ноге не отпускала.

Сначала тропка, по которой вел десантников Аникеев, была относительно широкой. Вскоре, однако, она сузилась настолько, что приходилось идти, как по канату, балансируя руками. При этом тропка странно пружинила, словно и впрямь представляла собой натянутую веревку.

Преследователи несколько отстали. Они не стреляли. Видимо, получили приказ взять этих отчаянных русских живьем.

Но вот тропка кончилась, и десантники выбрались на твердую почву. Чайкин сильно отстал от них.

– Прыгай, черт! – прохрипел Аникеев, протягивая руку.

Сергей перепрыгнул дренажную канаву и едва не вскрикнул от боли в ноге.

Здесь начинался болотный чахлый березняк да сосняк, поодаль переходящий в лес.

Нагнувшись, Аникеев принялся что-то с силой рубить. Через минуту-другую тропка, оказавшаяся плетеной гатью, ухнула в болото, вызвав отчаянные крики фашистов, находившихся в этот момент на ней.

– Так вот твой сюрприз! – сказал Чайкин. – Неплохая задумка.

– Мы эту гать всем миром целых две недели строили, – вздохнул Аникеев. – Пошли.

Они двинулись дальше.

Когда десантники и Аникеев добрались до партизанской базы, Чайкин первым делом взял у помощника сумку с документами.

Теперь можно было подумать над тем, как их переправить через линию фронта.

Прошло несколько дней, люди пришли в себя. Партизаны, а с ними и десантники начали готовиться к новым операциям. Вести из внешнего мира приходили отрывочные и тревожные. Враг рвался к Москве, линия фронта все дальше перемещалась на восток.

Однажды на базу пришел связной из ближнего села. Это был бывший школьный учитель, односельчанин Аникеева. Вечером, сидя в землянке за чаем, Сергей разговорился со связным. Вспомнил Чайкин о своем детстве, рассказал о столь памятном и неудачном прыжке с крыши дома на дельтаплане, который они с ребятами собрали во дворе. Учитель оживился.

– Знаете, Сергей Александрович, – сказал он, – стремление летать, мне кажется, заложено у мальчишек в крови. В моей школе, например, ребята тоже строили такую штуку, о которой вы рассказываете. Как она там? Дель…

– Дельтаплан.

– Вот-вот, дельтаплан, – подтвердил учитель.

– Вы не ошибаетесь?

– Нет-нет. Ребята дневали и ночевали в школьном сарае. Старались, как могли.

– И вы с ними?

– Иногда. Хотя сам, должен признаться, мало что смыслю в технике. Я ведь, знаете ли, словесник.

– Ну и как, построили ваши ребята дельтаплан? – в голосе Чайкина чувствовалось волнение.

– Я же говорю, что совсем немного понимаю в технике… Сооружение у них, по-моему, получилось довольно неуклюжим. Этакий каркас, только отдаленно напоминающий крылья.

– Но каркас-то они закончили? – не отставал Сергей.

– Мне кажется, ребята его завершили перед самым началом войны, в июне… – не очень уверенно произнес учитель. – Во всяком случае, они говорили между собой, что остается только обтянуть крылья, да нечем.

– Ну, это поправимо!

– Да зачем вам, голубчик? – недоуменно пожал плечами учитель.

Не отвечая, Чайкин поднялся из-за стола и быстро вышел из землянки.

На поляне он спросил у первого же партизана:

– Где Аникеев?

…Через короткое время несколько человек двинулись из места расположения партизанского отряда в сторону села. А уже назавтра группа вернулась. На телеге под соломой в разобранном виде лежало непонятное сооружение, вызвавшее живейший интерес партизан. Возчики, однако, помалкивали, и вскоре интерес пошел на убыль.

На дальней поляне десантники под руководством Чайкина внимательно и придирчиво оглядели школьный дельтаплан и остались им довольны. Ребята собирали дельтаплан по хорошей схеме, работали старательно, на совесть. Только вот чем обтянуть крылья? Думал Чайкин воспользоваться простынями, но с бельишком у партизан оказалось туговато.

– Придумай что-нибудь, командир, – просил Сергей Аникеева, с которым поделился своим планом – перелететь на дельтаплане линию фронта.

– Есть у меня одна идейка, – произнес Аникеев, немного подумав. – Парашютный шелк подойдет?

– Еще бы! А откуда он у тебя?

– Осенью немцы тут десант свой выбросили. Ну, лес мы прочесали, десантников выловили, а несколько поврежденных парашютов я припрятал.

– Зачем?

– На всякий случай.

– Запасливый мужик, ничего не скажешь!

– Такое дело у меня, ничего не попишешь. Посмотришь, что ли, парашюты?

– Конечно! – улыбнулся Чайкин и первым поднялся со ствола поваленной взрывом сосны, на которой они сидели.

…Дельтаплан получился на славу.

Сергей облюбовал для взлета холм в окрестностях партизанской базы.

Дельтаплан был готов, и теперь оставалось дождаться нужного направления ветра. Чуть не каждую минуту то один, то другой партизан слюнявил палец и выставлял его на ледяной ветер, после чего сокрушенно крутил головой.

Сергей похудел, осунулся. Вынужденное бездействие не давало ему покоя, а связаться с Москвой по рации было невозможно.

Однажды ночью его разбудил взволнованный Аникеев:

– Вставай, Серега! Направление ветра изменилось, теперь можешь лететь!

Чайкин мгновенно вскочил с койки. Через несколько минут оба, проваливаясь в выпавший три дня назад снег, двинулись в сторону холма. При свете звезд было видно, что туда уже вели чьи-то следы, слегка припорошенные снежком.

– Кто туда ходил? – спросил встревоженно Сергей.

– Я.

– Ребят, наверно, поднять надо, холм почистить от снега. По такому слою с крыльями не разбежишься, – сказал Чайкин.

– Пусть отдыхают. Я час назад проверил, нужный тебе склон чистый, ветер сдул снег.

– Двужильный ты, Аникеев. Отдыхаешь когда-нибудь?

– После войны отдохну, – отшутился командир партизанского отряда.

Снег поскрипывал под ногами. Пронзительный ветер заставлял ежиться. Чайкин задел тяжелую ветку сосны, и на него обрушился маленький колючий снегопад.

На вершине холма стоял готовый к полету, обтянутый трофейным шелком дельтаплан, надежно зачаленный, чтобы ветер не унес его раньше времени.

Чайкин поднялся к аппарату, еще раз проверил прочность лямок, поправил привязанную к поясу сумку, с которой не расставался. Вслед за ним поднялся к дельтаплану Аникеев. Вдвоем они расчалили аппарат.

– Ну, прощай, батя, – произнес Чайкин. – Надо спешить, ветер ловить.

– Лети.

Они обнялись, троекратно поцеловались.

– Спасибо за все. И не поминай лихом.

– Счастья тебе.

Чайкин просунул руки в лямки и побежал вместе с дельтапланом. Аникееву казалось, что он бежит бесконечно долго. Но вот дельтаплан медленно, словно нехотя, оторвался от склона холма и потянулся ввысь, в морозное звездное небо, кое-где подернутое облаками.

Аникеев смахнул с глаз слезы, выступившие от холода, и не спеша двинулся в расположение своего отряда.