По итогу отпустили меня только в начале восьмого, и ментально я был… не выжат, но близко к тому. Слишком активно приходилось думать, целенаправленно осмысливая реакции Белёвской и «секретаря» просто для того, чтобы составить максимально точную картину их ко мне отношения. Ну и хоть немного разобраться в том, что вообще происходит в, так сказать, кулуарах следствия. Да: можно было очень многое узнать о том, что беспокоит твоих собеседников, просто обращая внимание на их реакцию и косвенно, порой очень-очень отдалённо касаясь интересующих тебя тем. Слово тут, слово там — и вот уже ты уже хоть что-то, но знаешь. Самый минимум, конечно, да только другие едва ли располагают и этим.
Как оказалось, до сего момента следствие лишь собирало доказательства и прибирало к рукам наиболее ценных свидетелей, попутно, — уже лишь моя догадка, — «убирая» из академии сотрудников, от которых уже давно хотелось, но не получалось избавиться. И только недавно, — сегодня, можно сказать, — имперские следователи прихватили за яйца всех причастных. «Моя» жертва в этом списке тоже оказалась, и, похоже, я мог даже не особо сдерживаться, перенаправляя осколки таким образом, чтобы эта скотина не издохла по дороге к врачу. По крайней мере, комиссар Белёвская пыхнула такой смесью презрения и, кхм-кхм, недоброжелательности, что о будущем одного из моих недругов можно было не беспокоиться: если с плахой его всё-таки не познакомят, то точно отправят трудиться и гнить туда, откуда не возвращаются. Государству всегда нужны индивидуумы, готовые «мыть» золото по колено в ледяной воде, или работать в новых, потенциально опасных штольнях.
Или не готовые, а вынужденные, как в нашем случае.
Так или иначе, но некую иллюзию умиротворения я, вышагивая прочь от пустующего главного кабинета клуба, всё-таки испытал. Иллюзию потому, что полноценным это чувство станет лишь после кончины всех тех, кого я записал во враги, и обретения мною всего того, что я хотел заполучить. А сие, есть такое подозрение, задача от и до невыполнимая. Чем больше получаешь — тем больше жаждешь, и едва ли на белом свете существует человек, отошедший от этого закона. Ненасытность лежит в основе человеческой природы, а во мне этот первородный Голод воплотился целиком и полностью. И никому не дано понять, насколько сложно мне сдерживаться.
Тяжело вздохнув, я остановился посреди пустующего коридора, понемногу растворяющегося в багровом свете заходящего солнца. Я поддался мимолётному порыву, наплевав на все прочие дела и с ногами забравшись на широкий подоконник, находящийся на высоте полутора метров от пола. Та грязь, что была на подошвах, тихонько осыпалась вниз: телекинез как ничто иное хорошо подходил для решения подобного рода бытовых вопросов. А после, устроившись поудобнее и прислонившись затылком к быстро ставшему прохладным стеклу, я закрыл глаза… и прислушался.
Биение собственного сердца, пульсирующий шелест движущейся по жилам крови, размеренное пение пси, бесконтрольно растекающейся во все стороны после выполненных манипуляций — всё это было частью меня, и воспринималось чуточку иначе, нежели окружающий мир. Я ощущал и осознавал структуру шлифованного гранитного подоконника, видел потоки воздуха, расходящегося по коридору и тянущегося вверх, к вентиляции, чувствовал электричество, струящееся по проводам и дарящее людям спасительный свет, без которого человечество никогда не достигло бы своего нынешнего уровня развития. И каждый из этих аспектов в полной мере поддавался контролю: по воле моей потухли ближайшие лампы, окончательно окрасив коридор в багровые тона, а внешняя сторона стекла за моей спиной покрылась инеем. Псионика как явление поражала воображение, а уж как подвластный именно тебе инструмент…
Проще было поверить в то, что из меня сделают киборга-убийцу, чем в то, что по некое стечение обстоятельств позволит мне достичь такого уровня силы. В чём моё главное отличие от остальных псионов? Я был заперт наедине с собой на протяжении пары веков так точно. Почему я был заперт? Возможно, так проявилась моя уникальная способность: ускорение работы сознания. Я не раз задумывался об этом. Не мог не задумываться. Вот только всегда, абсолютно всегда упирался в боязнь вновь застыть на много лет, осознанно ограничивая себя и выискивая всё новые и новые аргументы в пользу того, что стазис был не проявлением моей силы, а чем-то извне. Какие аргументы, спросите? Как минимум то, что сейчас ускорение сознания ощутимо угнетало мою нервную систему: в среднем я поддерживал тридцатипятикратное ускорение, и для отличного самочувствия этого уже было многовато. Станет ли лучше в процессе тренировок тела и разума — вопрос десятый. Тут важно то, что в те далёкие времена я не секунду и даже не долю секунды растянул на века, а отдача и близко не походила на то, что я ощущал, например, после изучения всей информации на учебном планшете. Рациональному объяснению этот феномен пока не поддавался, и потому я не торопился на практике проверять свою способность «останавливать время». Мало ли?
Вот только иногда этого очень хотелось. Как сейчас, например. Но крепость моей воли в этом вопросе невозможно было сломить простому «хочется», так что и в этот раз неадекватная мысль оказалась загнана в дальний угол, а я, насладившись моментом, аккуратно открыл окно и десантировался вниз, предварительно всё за собой заперев. Мимо пролетели густые кроны могучих деревьев, и я мягко приземлился на траву прямо на глазах студентов-малявок, увлечённо копошащихся в ближайших кустах.
— Что-то потеряли?
Отвечать вызвался самый бесшабашный на вид пацанёнок с ершистыми волосами, большими отчаянными глазами и сжатыми кулаками.
— Нет, ничего мы не теряли! — Я между делом прошерстил заинтересовавшие их кусты своим восприятием, отыскав там брошь с несколькими волосками, которые та, похоже, перед побегом благополучно выдрала. Мозг мигом заполнил недостающие детали на картине произошедшего, вписав туда дерево с низко расположенными ветвями и кое-где ободранной корой, ссадинами на руках девчушки, которая жалась позади своего защитника, и тоном волос, присутствующих и на заколке, и на голове растеряшки.
Тогда же я хмыкнул, демонстративно пожал плечами, отряхнулся от невидимой пыли и двинулся в сторону дорожки:
— Ну, смотрите. И будьте поаккуратнее, что ли…
Естественно, во время этого представления, приковавшего ко мне взгляды детишек лет двенадцати, я вытянул заколку на самое видное место. И минуты не прошло, как меня догнали восторженные восклицания: видно, обсудив мою свалившуюся им на головы кандидатуру, ребятишки вернулись к поискам и сразу же обнаружили искомое.
Всё точно так, как и предполагал мой коварный, продуманный на сто шагов вперёд план!
Так как девушек в клубной комнате я не застал в силу затянувшегося «допроса», а Ксения сейчас должна была способствовать скорейшему задержанию всех отметившихся в травле негодяев, у меня появилась щепотка по-настоящему свободного времени, когда только я должен был решать, чем заняться. И пока я разрывался между обычной прогулкой и посещением полигона, ко мне приблизился мой давний, не понравившийся мне знакомый.
— Геслер.
— Литке. — Я кивнул смуглому аристократу, вокруг которого, к моему вящему удивлению, не оказалось ни одного поклонника или члена «свиты». Последнее было явлением нередким, ибо даже в студенческой среде детишки, — и не только, — предпочитали виться вокруг кого-то выше, могущественнее и сильнее их самих. Как бы академия ни пыталась «придавить» политику в своих стенах, а получалось это у неё примерно никак. — Чем обязан?
— Я пришёл просить об одолжении. — Я не удержался от того, что б не вскинуть бровь. — Совместная тренировка. Со мной и моим братом, Фёдором. Ты одолел его на соревновании.
— Просто тренировка? Без двойного дна? — Иногда прямолинейность была необходима, как произошло, например, сейчас. Разум Литке прощупывался довольно чётко, и я улавливал очень и очень многое: напускную и тщательно пестуемую им уверенность, забитое в дальний угол смущение и тщательно подавляемое, едва ощутимое презрение, которое затесалось здесь неведомо каким образом. Оттенок последнего чувства казался мне каким-то фальшивым, привитым и осознанно нелюбимым, что наталкивало на определённые мысли. — Не подумай, я не подозреваю тебя в чём-то таком. Просто очень уж неожиданным выглядит это приглашение…
— Импровизация. — Фыркнул Литке, решивший, по всей видимости, ответить прямотой на прямоту. — Сейчас у меня по расписанию как раз тренировка с братом, и и по дороге к полигону я по счастливой случайности встречаю тебя, явно не знающего, чем бы заняться. Опять же, твоей… подруги рядом сейчас нет. Что это, если не возможность?
— Случайности не случайны? — Хмыкнул я. — Если по ходу дела ты мне расскажешь, чем таким надо заниматься, что б настолько умело махать посохом, то я с удовольствием приму это приглашение.
Не сказал бы, что мне была так уж интересна компания человека, презирающего простолюдинов и меня в частности, но в одном я был уверен где-то процентов на семьдесят: он хотел изменить своё отношение к простым людям. Был ли это мимолётный порыв или твёрдое решение, катализатором для которого «послужил» ваш покорный слуга — покажет время. Но сейчас я действительно мог поближе изучить сий феномен изменяющегося разума, так как особыми навыками в закрытии сознания Литке не обладал. Или намеренно открылся, намереваясь искренностью заработать себе чуточку баллов. Всё-таки никаких серьёзных выпадов в мою сторону он себе не позволил, а гордыня и непомерное самомнение — недостатки, которые проходят. Или на них можно отчасти закрыть глаза, ибо иной подход будет выглядеть откровенно лицемерно.
Слишком часто я себя ловил на том, что сам смотрю на других псионов сверху вниз. И почему? Потому что они на моём фоне меркнут. Как и рядовые псионы без образования и родословной на фоне того же Литке…
— Тебе интересны боевые искусства?
— Не как что-то боевое. — Я покачал головой, поравнявшись с Литке, который неспешно двинулся в нужном нам направлении. — Дисциплина тела и духа. Сам видишь: сейчас мои физические кондиции далеки не то, что от идеальных, но и даже от нормальных.
Всё-таки под критерии «спортивного» или хотя бы «крепкого» телосложения я не попадал. Было бы странно, будь иначе, так как спорт в моей жизни присутствовал только при прохождении обязательного обучения военному делу. Ну и в школе в стандартных рамках, конечно же.
А форма уходит очень быстро, стоит только слегка расслабиться.
— С виду так не скажешь… — Под моим ехидным взглядом Литке моментально сдулся. — Ладно, по тебе видно, что тренировок твоё тело давненько не видело. Но хорошо, что ты хочешь это исправить. Да и боевому псиону иначе никак: там, где не хватает способностей, помогает именно физуха. И спецсредства, конечно же.
— Но для их применения тоже очень желательна хорошая физическая форма. — Плавали, знаем. — А что у вас за полигон?
— Малый, второго ранга. Для двоих в самый раз, троим придётся потесниться. Но оформлять доступ на тот, что побольше сейчас уже бессмысленно. — Ну да, ректорат-то пустует, а дёргать кого-то вечером будет не слишком красиво. Проще действительно потесниться. — Зато идти тут недалеко, ещё минут пять-десять.
В рамках размаха академии — действительно не слишком много.
— Это солидный плюс. К слову, ты на каких направлениях помимо пирокинетики специализируешься?
— Телекинез и гидрокинез. — Я удивился… и отметил, что телекинетики встречаются мне очень уж часто. Было бы неплохо взглянуть на статистику, если таковая имеется, и уже на её основе сделать конкретные выводы. Потому что пока мне кажется, что пирокинезом и телекинезом владеет чуть ли не каждый второй. Да и то, что биокинез с телепатией встречаются особенно редко тоже на что-то, да намекает. На что? А не скажу! — Телекинез сильно помогает в контроле над плазмой. Есть некоторые операции, которые без него мне пока не даются. Гидрокинез — наша родовая особенность, можно сказать. В основной ветви ещё не родилось псиона-Литке, который не был бы к нему способен.
— Морская торговля, да? — «Блеснул» я своей эрудицией. Ведь Литке и моря были так же неразрывны, как Император и Трон.
— Именно. Литке с детства знакомят с морем и судами, по нему ходящими. Очевидное указание на то, что окружение и становление личности действительно влияют на способности пробуждаемого псиона. — Парень усмехнулся, а я не преминул отметить, что адекватность в нём всё-таки присутствует. И во вполне приличном объёме. — Я вот в детстве космос любил. И звёзды. А вот как к своему пробуждению пришёл ты, Геслер?
И покосился на меня с ожиданием во взгляде. Хитрец какой. Но так подвёл тему он не то, чтобы специально: озарение пришло к нему буквально с десяток секунд назад. Но оно и логично: отдавая что-то, можно ожидать аналогичного «дара» взамен.
— Знаешь, до пробуждения я жил самой обычной жизнью, рутинной, серой и скучной. Вместе с другом часто намеренно посещал «красные зоны», веря в мифы о том, что близость пси повышает вероятность пробуждения. Много саморефлексировал, оставаясь наедине с самим собой… — Правда? Чистейшая! Ложь? А тут как посмотреть. — И пробудился за секунду до того, как меня должна была выпотрошить потусторонняя тварь. Мы добегались, но повезло только мне. Такая вот история.
Почему я решил «пооткровенничать»? По большей части ради того, чтобы не оставаться «должным», соблюсти приличия и, конечно же, наладить контакт покрепче с не таким уж и паршивым человеком.
— Это… необычно. Как минимум. — Мой кратенький рассказ явно выбил Литке из колеи, что явственно ощущалось в его эмоциях. — Твой друг действительно погиб?..
— На моих глазах. — Я кивнул. Эмоции… Признаться, я уже ничего не испытывал по отношению к нему. Боль потери ушла давным-давно, а обида и досада за то, что я из-за него оказался в такой ситуации схлынула… ну, тоже не недавно. По субъективному времени вообще месяцев так шесть назад, когда я понял, что не стал бы менять своё прошлое, даже появись такая возможность. Да, я прошёл не самое простое испытание, каким-то чудом сохранив, — ну, или почти сохранив, — рассудок. Но и «награда» за это не заставила себя ждать. Сила, перспективы и, чем чёрт не шутит, вечность, если биокинез оправдает мои ожидания. Променять всё это на безоблачную, — наверное, даже в кавычках, — рутину? К чёрту! — Но давай не будем о грустном. Лучше о телекинезе поговорить: в нём я пока прошёл дальше, чем в других направлениях.
Кроме, наверное, телепатии, но об этом я предпочту не говорить.
— Самый простой и универсальный инструмент псиона, которым, тем не менее, непросто овладеть на пристойном уровне. — Литке мгновенно подхватил знакомую и понятную ему тему. — Ты уже ушёл дальше жгутов или «лап», как их ещё называют?
Классификация условных уровней владения телекинезом была мне знакома, так что я тут не оплошал.
— Осваиваю «верёвки» и «сети» из них. Получается неплохо. — Я решил приоткрыть карты наполовину, так как формально я уже дошёл до «нитей», что в учебной программе считалось максимумом. И Троекуров-старший на наших тренировках применял максимум нити, плюс сети из оных.
— Если ты действительно освоил это за неделю, плюс то, что ты показал на арене… — Литке покачал головой и шумно выдохнул. — Я даже не знаю, считать ли тебя первым представителем четвёртого поколения псионов, или же нет.
— Я предпочитаю видеть в себе аномалию. Потому что для «четвёртого поколения» я, как минимум, не родился в семье псионов. — Что факт, ведь мои родители гарантированно были обычными людьми. Иначе не погибли бы таким незамысловатым образом.
— Первый официальный псион второго поколения тоже был простолюдином, и родители его оказались обычными людьми. — Мы остановились перед строением из армированного бетона, напоминающим вход в бункер. «Наш» полигон был крытым и подземным, по всей видимости. — Они и сейчас здравствуют где-то на западе Речи Посполитой, насколько мне известно. И никакой «шокирующей правды» за эти годы так и не вскрылось.
— Но великовозрастных детин среди «первых» не было, разве не так?
— Так. — Парень кивнул, разблокировав массивную бронированную дверь полигона. — Но ведь всё бывает в первый раз, не считаешь?
— Бывает. — Я хмыкнул. Насколько точные слова при полном незнании всех окружающих меня обстоятельств. По прошествии семи минут мы ступили под своды тренировочного полигона. — Наверняка бывает…
Впереди маячило интересное, — не факт, но очень надеюсь, — общение, и сверх того — интересный новый опыт…