Пустельга для отрока. Взгляды и улыбки

— Не знаю, что и сказать. Примерь-ка брюки, Мик.

— Тут и говорить нечего. Да вы что, ослепли? Вид у меня просто идиотский.

Мистер Уолш снял брюки с вешалки, протянул Мику. На брюках от вешалки пролегла складка.

— Ну-ка, примерь. Это всего одна минута.

Мик вырвал у отца брюки и зашел за диван, чтобы переодеться. Смех, да и только, — спинка дивана доходила ему как раз до зада. Едва он начал натягивать штаны, сразу стало ясно — он в них утонет, а когда он вышел на середину комнаты, всем показалось: в них запросто можно поместить мешок картошки, а если их разгладить, они совсем закроют ботинки. Он смахивал на человека, демонстрировавшего после похудания результаты годичной диеты.

Мик вытянул руки и оглядел себя с каким-то восторженным ужасом.

— Господи Иисусе, да в нем даже панк не решится выйти из дому!

Миссис Уолш явно заколебалась.

— Просто тебе непривычно. Может, чуть-чуть подтянуть брюки и надеть свитер…

Мистер Уолш воспринял реакцию сына как личное оскорбление.

— Во всяком случае, костюм этот больше подходит, чем твой наряд.

— Подходит для цирка. Представляю, что скажут ребята, если увидят меня в таком виде!.. — Об этом даже и помыслить страшно. — Мне придется уехать отсюда навсегда. Я никогда не осмелюсь показаться им на глаза.

Когда Мик поднялся по ступенькам административного корпуса фирмы «Аттли энд Парсонс», на нем был его собственный костюм. Он стоял, пытаясь понять, где же здесь дверные ручки, и в это время автоматические стеклянные двери открылись; Мик вошел в вестибюль в надежде, что никто не заметил, как он глазел на дверь. Пол в холле был устлан полосатым ковром, и на каждой полосе выткано название фирмы. Читаешь все эти слова, протянувшиеся из одного конца холла в другой, и такое ощущение, будто в поезде едешь. Мик огляделся. В одном конце столик с креслами, в глубине у лестницы — цветные горшки и абстракционистские металлические скульптуры.

Мик подошел к окошку регистратуры и нажал кнопку. После небольшой паузы за темным стеклом будто солнце взошло. Окошко открылось, и перед Миком предстала девушка в оранжевом платье.

— Чем могу быть полезной?

— Я пришел на собеседование, которое проводят для тех, кто хочет поступить сюда учеником механика.

— Ваша фамилия?

— Уолш Майкл.

Она поискала его фамилию в списке, пометила галочкой. Мик наклонился вперед — посмотреть, сколько человек в списке, но столик по ту сторону окошка был слишком низкий. Позади секретарши за письменным столом сидела другая девушка, печатала на машинке. Возле машинки лежал раскрытый журнал, а рядом — надкусанное яблоко. Блузка девушки была того же цвета, что и яблоко.

Высунув руку в окошко, секретарша показала Мику, куда идти.

— Третья дверь справа по коридору. Подождите там.

Мик хотел уже отойти от окошка, но она спросила:

— А что у вас с лицом?

Машинистка, которой не видно было Мика из-за ее напарницы, перестала печатать и встала. Мик, весь в мыслях о собеседовании, не сразу понял, о чем это она. А когда понял, машинально поднес руку к лицу. Но оно было все так разукрашено, что, куда ни ткнешь пальцем, в синяк попадешь.

— Это? В футбол играл, вот мне и залепили.

— Они что же, вашу голову за футбольный мяч приняли?

Девушка захлопнула окошко, и Мик услышал, как они обе захихикали. «Идиотка», — пробурчал он, заворачивая в коридор, и едва не врезался в мужчину, шедшего навстречу. Мужчина от неожиданности чуть не выронил бумаги и собрался было сказать ему пару теплых слов, но, увидев лицо Мика, извинился и заторопился прочь.

На третьей двери справа никакой таблички не было, даже номера не видно. Мик вышел на середину коридора и пересчитал двери, Да, та самая. Он постучал два раза. Никакого ответа. Мик посмотрел в глубину коридора, но и там не было ни души, тогда он тихонько открыл дверь и заглянул в комнату. В кресле сидел парнишка, вопросительно посмотревший на Мика.

— Здесь ждут, когда пригласят на собеседование, кто хочет поступить учеником механика? — спросил Мик.

— Наверно, — ответил парнишка. — Я здесь с полдевятого торчу.

Мик уселся напротив него. Здесь стояли такие же четыре кресла и низенький столик, как в нижнем холле. На столике — научно-технические журналы, и среди них несколько экземпляров рекламного журнала фирмы «Аттли энд Парсонс». Мик взял журнал, попытался читать статью, но так нервничал, что смог прочесть только подписи под фотографиями. Он отложил журнал, взглянул на парня.

— Сколько же человек здесь уже побывало?

— Не знаю. Сейчас там один парень сидит. А больше я никого не видел.

На нем был темно-серый костюм, такой, как отцовский. Но сидел костюм отлично. Парень кивнул на плащ, аккуратно висевший на спинке стула.

— У того парня аттестат хороший.

— Черт побери. Да им что, нейрохирург нужен?

Они замолчали и принялись изучать собственные аттестаты, прикидывая свои шансы. Лампа дневного света жужжала под потолком, и в этом свете ярко сверкали новые башмаки парнишки. Он внимательно посмотрел на Мика и спросил:

— Подрался?

— Да нет, в футбол гонял. Защитник ногой саданул.

— А ты за кого играешь?

Мик не успел наврать ему насчет команды — в комнате появился первый кандидат. Раскрасневшийся, с нервной усмешкой. Он схватил свой плащ, стал надевать его, не замечая двух претендентов. Мик и его собеседник внимательно следили за ним. Когда он стал затягивать пояс, Мик спросил:

— Ну как?

— Не знаю. У них ничего не разберешь.

— А спрашивали-то что?

— Да все… — Он опустил голову, видимо не хотел больше говорить. Но поскольку ребята не сводили с него глаз, ему пришлось отвечать. — Спрашивали, почему я хочу у них работать. И по каким предметам в школе были хорошие отметки. А еще — попадал ли я когда в переплеты.

Руки Мика непроизвольно потянулись к лицу, словно он хотел его спрятать.

— Черт побери. А на детекторе лжи проверяли?

«Детектор лжи»? Ребята удивленно уставились на Мика. Должно быть, он знает что-то такое, что им неизвестно! Парень, который вместе с Миком дожидался собеседования, казалось, испугался меньше, чем тот, который вышел от экзаменаторов. Он вдруг всполошился: уж не провалился ли он, потому-то его и на «детекторе лжи» проверять не стали?!

В комнату вошла секретарша. Малый в плаще улыбнулся ей. Он старательно улыбался всем сотрудникам «Аттли энд Парсонс», кого бы здесь ни встретил. Даже почтальона, принесшего корреспонденцию, он проводил сияющей улыбкой. Секретарша, не глядя на него, посмотрела в свой блокнот.

— Майкл Уолш?

Мик выпрямился. Прямо как ученик, которого вызывают к доске.

— Да.

— Идемте со мной.

Пока он приближался к ней, секретарша изучала его лицо со все возрастающим интересом; а Мик тем временем придумывал легенду. Но девушка не произнесла ни слова; когда он подошел, молча повернулась и пошла из комнаты.

Секретарша шла по коридору, прижав блокнот к груди. Мик следовал за ней. Он все норовил заглянуть в блокнот, надеясь узнать, сколько человек в списке. На кофточке у секретарши были расстегнуты две верхние пуговички, и, заметив его взгляд, она решила, что парень заглядывает под кофточку.

— Ну, нагляделся?

Она плотнее прижала блокнот к груди, а Мик залился краской, будто его и впрямь застукали. Но он вовсе не посягал на эту девицу и не заслуживал ее презрения.

— Я просто хотел посмотреть, сколько их там.

Девушка не знала, стукнуть его блокнотом или рассмеяться. Неудивительно, что у этого парня физиономия так разукрашена, видно, он часто такое несет.

— Вот нахал! А сам-то ты как думаешь?

— Не знаю. Полдюжины небось.

Ответ был настолько нелепый, что она даже не оскорбилась. Совершенно ясно: малый с приветом. Так серьезно сказал, на полном серьезе. Лучше с ним не разговаривать, не то еще что-нибудь сморозит, и остаток пути до кабинета преподавателя они прошли молча. Видно, правду пишут о теперешних недоучках. Если уж этот парень попал в список сильнейших, на что же другие похожи?!

Она постучала в дверь, ввела Мика в кабинет и с улыбкой представила его трем преподавателям, все думала, как предупредить их, что им предстоит беседовать с психом. Так ничего не придумала и с той же улыбкой вышла, тихонько закрыв за собой дверь.

— Входите, Майкл, садитесь.

Мик узнал экзаменатора — мистер Кроссленд, инструктор, который проводил экзамен на первом туре. Двух других он видел впервые. Кроссленд представил своих коллег. Тот, что в куртке и клетчатых брюках, — мистер Харви, заведующий отделом кадров, второй, в темно-синем костюме, — мистер Уилсон, старший инструктор учебного центра. Они приподнялись со стульев и через низкий стол обменялись с Миком рукопожатием. Здесь стояла такая же мебель, как в нижнем холле и приемной. Мик присел на свободный стул; словно в картишки собрался с ними поиграть.

Преподаватели еще не успели начать беседу, как на столике в другом углу комнаты зазвонил телефон, и Кроссленд направился туда. Двое других тем временем изучали документы Мика — школьную характеристику, аттестат зрелости, отзыв школьного руководителя, оценки на первом экзамене. Но по тому, как они без конца поглядывали на его лицо, ясно было, что на самом деле их взволновало.

Кроссленд вернулся, сел и протянул Мику портсигар, который сделал для него ученик из учебного центра. Мик покачал головой:

— Спасибо, не курю.

— Дурных привычек нет, верно, Майкл?

— Да нет, просто не на что покупать сигареты, вот и все.

Уилсон и Харви взяли у Кроссленда по сигарете, тот тоже взял одну и положил портсигар на стол. Он щелкнул зажигалкой, и все трое, затянувшись, откинулись на спинки стульев, готовые приступить к беседе. Мик сидел, выпрямившись.

— Вы, видно, побывали в сражении? — спросил Уилсон.

Мик ждал этого вопроса и, зажав руки между коленями, улыбнулся. Ему также ответили улыбкой, но Харви, не дав Мику слова вымолвить, сказал:

— Лучше бы нам посмотреть на того, другого, верно, Майкл?

Он подмигнул Мику и, если бы тот сидел с ним рядом, наверняка поддел бы его локтем. Они засмеялись — все четверо, и Мик тоже откинулся на стуле, положив ногу на ногу.

— Не знаю, я его с тех пор не видел. Небось еще в больнице отлеживается.

Мик усмехнулся, но шутка его почему-то не имела успеха. Преподаватель резко ткнул сигаретой в пепельницу. Мик увидел, какими взглядами обменялись экзаменаторы, и снова выпрямился, поспешно поставив обе ноги на пол.

Мик возился в гараже с мотоциклом. Отвинчивал гайки в головке цилиндра, чтобы снять ее и почистить. Он включил транзистор, правда, не на полную мощность, как обычно, — прислушивался, не идет ли почтальон. Почти двенадцать дня, а его все нет. Если им сегодня нет писем, он прошел мимо, правда, на почте сейчас перебои, да пока еще корреспонденцию разберут, нет, он не терял надежды. Как-то раз письмо принесли вечером, когда миссис Уолш собиралась на работу. Она услышала, как скрипнула крышка почтового ящика, и пошла к двери — думала, вечернюю газету принесли. А достала письмо от Линды, от ее дочери, из Бирмингема. Миссис Уолш обрадовалась, прихватила письмо с собой на работу, чтобы прочесть в перерыве. Всю первую половину смены она предвкушала, как прочтет его, а всю вторую — размышляла о том, что написала ей Линда о малыше. Хорошо, когда что-то душу греет, пока стоишь у конвейерной ленты и вылавливаешь в потоке бракованный шоколад, — время бежит быстрее.

Мик выковыривал сажу из головки цилиндра обломком ножовки, когда услышал, как щелкнул замок на калитке. Он положил свои железки на сиденье мотоцикла и подскочил к двери — посмотреть, кто там. По дорожке шел почтальон, просматривая пачку писем. Мик бросился ему навстречу, и почтальон протянул ему письмо, лежавшее сверху. По размеру и цвету конверта ясно было, откуда оно. Почтальон смотрел, как Мик прочел адрес, потом перевернул конверт, надорвал.

— Заждался? От кого, небось от подружки? Или это насчет пособия?

— Все может быть.

Мик повернулся и пошел к дому, продолжая обрывать край конверта, а почтальон пригнул проволоку, отгораживающую их участок от соседского, перешагнул ее и направился дальше. Мик вскрыл письмо и остановился, чтобы прочитать, и тут из дома вышла мама. В пальто, с хозяйственной сумкой в руке. Мик не заметил ее.

— Почтальон приходил?

Мик не слышал ее.

— Письмо насчет работы?

Миссис Уолш внимательно следила за лицом сына, пока он читал, и медленно застегивала последнюю пуговицу на пальто. Она застыла на месте, и только пальцы шевелились как-то отдельно.

— Черт побери!

Мик пристально смотрел на письмо, точно надеялся, что усилием воли может изменить его содержание.

— Что они пишут?

Мик не ответил. Он словно оцепенел, и, когда миссис Уолш взяла у него письмо, рука его так и застыла в воздухе. Вот что ему писали:

«Уважаемый господин Уолш!

В связи с Вашим заявлением и недавним собеседованием, которое проводилось с выразившими желание поступить учеником механика, сообщаю настоящим письмом, что, внимательно рассмотрев Вашу кандидатуру, мы пришли к выводу, что мы не можем предложить Вам работу.

Сожалея, что вынужден сообщить Вам эту неприятную весть, я тем не менее хотел бы воспользоваться случаем выразить Вам благодарность за проявленный Вами интерес к нашей фирме и за Ваше участие в испытательных экзаменах, а также пожелать Вам успехов в Вашей будущей карьере.

Искренне Ваш

Ф. Г. К. Кроссленд,

инструктор».

— Вот жалость-то, Мик. — Мама перечитала письмо. — Ну, хоть любезный отказ прислали. Другие фирмы и этого не делают.

Мик стоял, как статуя. На мать он даже ни разу не глянул.

— Пожалуйста, не раскисай, подумай о других, тех, кто тоже не попал, ведь и им несладко.

— А мне что, легче от этого?

— Не горюй, сынок. Что-нибудь еще подвернется, найдешь работу.

— Да, но когда?

Мать не знала. Не знала, что еще ему сказать. Вернула Мику письмо, вот и все.

— Пойду в магазин. Что купить на обед?

— Ничего. Есть неохота.

Мику хотелось поскорее уйти. Он вошел в гараж и тихо закрыл за собой дверь. Миссис Уолш смотрела ему вслед, раздумывала — пойти за ним или нет, и тут только услышала звуки включенного в гараже транзистора. Да, она ничем не может ему помочь. Она повернулась и пошла по тропинке. На открытом, не защищенном строениями месте в лицо ей стал хлестать резкий ветер, она отворачивалась от него, подняла воротник пальто. Ну и пусть! Зато можно объяснить, если кто спросит, почему у нее слезятся глаза.

Стоя посреди гаража, Мик смотрел на мотоцикл. Казалось, он размышляет, что с ним делать, но он даже не видел мотоцикла, сейчас это был для него просто предмет, просто точка, в которую он уставился, думая совсем о другом. Мик поднял руку, чтобы вытереть щеку, увидел письмо, скомкал его и запулил в окно. Стекло было с трещиной, и, будь бумажный комок побольше, он разбил бы его. Комок подпрыгнул, отлетел от скамейки, потом отскочил от пола, и, прежде чем он упал, Мик подшиб его ногой.

Вот так! Он пинал все подряд: скамейки, запчасти, кухонный стул, сапоги у входа. Расправившись со всем этим, он двинул ногой бензиновый бачок и свалил мотоцикл на бок. От грохота, от вида медленно вращающихся колес он словно обезумел, бросился к скамейке и начал сметать с нее все: молотки, резцы, пилы, банки с гвоздями и шурупами, сбросил даже транзистор, который смолк, упав на пол, но потом снова заверещал, правда уже потише, — он работал, хотя настройка немного сбилась. Потом пришел черед полки над скамейкой. Вниз полетели банки с краской, кисти, скипидар и жестянки с маслом. Старая сковородка и цветочные горшки разбились вдребезги, свалившись на кучу инструментов, запчастей и продырявленных банок. Сверкая глазами и тяжело дыша, Мик искал, что бы ему еще сокрушить, но скамья и полка были уже пусты.

Он огляделся вокруг: на полу свалка, мотоцикл заляпан краской, запчасти залиты маслом. Он почувствовал, что у него нет больше сил, и, глядя на учиненный им разгром, заплакал. Не было мочи смотреть на все это. Мик отвернулся и, опустив голову, принялся молотить кулаками по скамье, слезы капали на пропитанное олифой дерево.

Из-под перекосившегося шезлонга в углу гаража доносились прерывистые, резкие, тонкие звуки транзистора. Точно собака отчаянно выла, забившись в свою конуру.

Мик шел по Хай-стрит в центре города, когда мимо него проехала полицейская машина и остановилась возле стайки ребят у входа в магазин грампластинок. Двое полицейских вышли из машины и заговорили с ними, и, хотя Мик был слишком далеко и не расслышал слов, судя по всему, полицейские их разгоняли. Ребята упирались, не желали расходиться, пока полицейский не заграбастал одного и не запихнул в машину.

Мик перешел на другую сторону, не доходя до места происшествия. Он знал, что они и ни в чем не повинного прохожего могут сцапать; у него и так голова идет кругом, не хватало еще под суд попасть.

Он остановился, посмотрел на себя в витрину кондитерского магазина. Ну и видик! Волосы сальные. Носок правой кеды сбит, джинсы в краске, такое впечатление, что он нарочно, для фасона их заляпал. Надо было помыться и переодеться, а он помчался сломя голову! Но теперь уже поздно, он почти у цели.

Еще не дойдя до магазина, он понял — там что-то не так. На тротуаре не выставлены образцы обуви. Может, продавцы решили, что дождь собирается, и убрали ее? Мик ускорил шаг, соображая, какой сегодня день недели: когда не работаешь, все дни как две капли воды. Свет в магазине был погашен. Мик подошел к стеклянным дверям, заглянул внутрь и, хотя уже понял, что магазин закрыт, все-таки подергал ручку. Сегодня он только до обеда открыт, но Мика настолько выбило из колеи письмо, что он совсем забыл про это. Он толкнул дверь ногой, повернулся и огляделся по сторонам, раздумывая, что теперь делать.

Крупные капли дождя били по мостовой. Мик посмотрел на небо. Оно было светлое, но вдали, над заводами, собирались тучи, темно-серые, словно выходной костюм отца. Он пересчитал деньги. Хватит только на чашку чаю или на автобус. Домой ехать еще рано. Он терпеть не мог торчать дома после обеда: смотреть по телеку скачки или дремать на диване.

Дождь, похоже, зарядил надолго. Мокрые пятнышки на тротуаре сливались в темные бесформенные потеки, но ему не хотелось возвращаться домой; он поднял воротник, наклонил голову и потрусил к автобусной остановке.

Выскочив из автобуса, Мик побежал через пустырь к муниципальным домам, вытянувшимся вдалеке. Промчался по мотоциклетной дорожке (после того происшествия с полицией он больше не катался здесь на мотоцикле), потом по плотно убитому грунту, мимо мусорных куч, глубоких луж, мимо старых матрасов и детских колясок без колес. От забора, который раньше тянулся вдоль огородов и отделял дома от пустыря с тыла, остались лишь бетонные опоры; Мик пробежал напрямик через лужайку и вошел к Филу с черного хода.

Из гостиной ему навстречу выбежала нечистопородная овчарка и принялась лаять. Фил прикрикнул на нее, пригрозил наказать, только после этого собака с неохотой отступила (хотя и продолжала рычать) и пропустила Мика через кухню в комнату. Фил сидел за столом и играл в карты с Шоном и Энди, а Стив на диване листал порнографические журналы. Когда собака проходила мимо, Фил брыкнул ногой, норовя ее пнуть, но овчарка, ловко увернувшись, невозмутимо возвратилась на свое место у камина. Проигрыватель наяривал вовсю, и, если бы соседи постучали в стенку, требуя немедленно приглушить звук, их никто бы даже не услышал. Мик подошел к камину и протянул руки — погреть у огня, собака при его приближении подняла голову с коврика и снова зарычала. Мик тотчас же ретировался на диван, и Стив вручил ему журнал.

— На, посмотри, это Шон принес. Говорит, нашел на шкафу в отцовой спальне.

Мик глянул на обложку и прочитал заголовок.

— «Больше сорока»! Нипочем бы не подумал, что она такая старуха.

Стив ткнул пальцем в грудь девицы.

— Это размер груди, дуралей, а не ее возраст.

Мик усмехнулся и принялся листать страницы.

— А я решил, что это новый журнал про голых пенсионерок.

Стив время от времени перелистывал страницу назад, изучая картинки.

— Господи, ты только глянь! У этой грудь, наверное, тонну весит. Спорю, когда она из дому выходит, то катит их на тележке.

Фил тасовал карты.

— Сыграем, а, Мик?

— Не знаю, у меня денег почти что нет.

— А у нас?

Шон пересчитал лежавшую перед ним мелочь. Много времени ему на это не потребовалось.

— Состояние просаживаю! Видно, сегодня мне не светит где-нибудь рюмочку пропустить.

Энди сложил свои монетки пирамидкой. Она такая маленькая, что не рухнет, это уж точно.

— Состояние! Да если все наши деньги сложить, и то на выпивку не хватит.

Они посмотрели на кучки монет, прикидывая, и спорить не стали. Мик отдал журнал Стиву и поднялся.

— Раз уж ты встал, — попросил Фил, — подбросил бы угля в огонь, а, Мик?

Корзинка с углем стояла на коврике, возле спящей собаки.

Мик обошел стол и сел.

— Оно, конечно, можно. Но по мне, лучше уж пусть кое-что у меня отмерзнет, чем собака отгрызет.

— Да ты что! Она тебя не тронет.

— Я просто не доставлю ей такого удовольствия.

— На, снимай, ублюдок ленивый.

Фил положил колоду на стол перед Миком. Карты были до того старые и засаленные, что, когда Мик попытался снять карту, в руках у него оказалась вся колода. Она рассыпалась над столом и разлетелась в разные стороны, точно раскрывшиеся мехи гармошки.

Нарушая правила игры, Фил собрал карты и начал их раздавать, а Мик принялся рыться в карманах. Все, даже Фил, сдававший карты, с интересом следили за ним. Но недолго. Мик выложил деньги — монетки того же цвета, что и у ребят. Серебра совсем не было.

Играли в брэг[13], в три карты. Пока ребята изучали свои карты, Шон потянулся через стол за сигаретами Фила.

— Закурим?

Фил хлопнул рукой по столу, точно муху ловил, но опоздал.

— Эй, поосторожней, глаза завидущие! Ты уже две выкурил.

— Ну и что? Можно подумать, ты их покупал.

Шон закурил, и они начали играть. Энди сложил свои карты, не объявив взятки. Мик дважды пасовал, но ребята знали — в картах он слабак, да и пасовал он вяло, поэтому, когда он проиграл все три карты, никто не удивился. Фил и Шон вели себя так, точно решили выиграть во что бы то ни стало. Они бросили монетки на середину стола, давая понять, что заранее рассчитывают на выигрыш. Но без денег особо не разгуляешься; когда ставка увеличилась еще на несколько полпенсовиков, Фил подал Шону знак, и они раскрыли карты. У Фила оказались две десятки, у Шона — шестерка, семерка и восьмерка. Шон сгреб монетки. Выигрыш был мизерный, и, пока остальные делали ход, он успел сосчитать его.

— Черт побери, шесть с половиной за такие карты!

Стив, сидевший на диванчике, показал ребятам фотографию в журнале.

— Вот это да! Двух сразу! Мне бы так!

Энди собрал карты.

— Вы только послушайте его, вот петушок заводной!

Энди меланхолично тасовал карты: у него на такое пороху не хватило бы.

— Поставил мотоцикл на колеса?

— И не светит. Заело. Нужно делать расточку и новые поршни добывать.

Шон глянул на первую карту. Она была потрепанная, угол поднялся, как сорванный лоскут кожи.

— Боб Колли мотоцикл продает. Машину покупает. Сбывает запчасти и все такое. Сходи к нему. Может, кое-чего уступит.

— Что толку. У меня денег нет.

— Я знаю, где их раздобыть.

Ребята уставились на Фила, даже Стив, который сидел с отсутствующим видом, предаваясь эротическим мечтам, заинтересовался столь важным заявлением.

— Где?

Фил не успел и рта открыть, как Энди выпалил:

— Папаша собирается ему деньжата завещать.

Шон стряхнул пепел с сигареты в подставку для яйца, которая служила ему пепельницей.

— Держи карман шире, долги он ему оставит, вот что. Старик столько всем должен, что, перед тем как на улицу нос высунуть, рядится, словно на маскарад, чтоб его не узнали.

— Можете смеяться, но я вам покажу, где их взять.

— Где же?

— Клуб «Лэнгли». Можно подчистить…

— Ах, вот ты о чем!

В голосе Шона звучало столько презрения, что было ясно — об этом плане он слышал не впервые.

— Заткнись! Не все же тут такие трусливые свиньи!

Фил побледнел и с такой силой ударил по столу, что одна карта подлетела и перевернулась. Двойка пик. Увидя ее, Фил еще пуще разозлился. Шон отодвинул стул, готовый вскочить и защищаться. Мик быстро спросил:

— А почему «Лэнгли»?

Трюк сработал; смерив Шона долгим взглядом, Фил заглянул в две оставшиеся у него карты.

К удивлению всех, он вдруг улыбнулся. Они-то считали, Фил потребует заменить открывшуюся двойку пик, но, раз он решил ее оставить, значит, у него хороший расклад. Если он не блефует.

— Я со Стивом заглядывал туда на днях — рюмочку пропустить, наткнулись на запасную дверь, они ее там толком и не запирают. Пока мы крутились вокруг клуба, Стив ее и обнаружил.

Услышав свое имя, Стив поднял глаза. Он совсем сомлел при виде девчушки в шезлонге…

— Чего-чего?

— Я просто рассказываю Мику, как перед нами в клубе Лэнгли» та дверь распахнулась.

— Да я чуть позвоночник об нее не сломал, а он стоит и ржет как чокнутый.

И он вернулся к более приятному занятию.

— Ее можно снаружи открыть и внутрь попасть. Плевое дело.

— Господи, да вы только гляньте на нее…

Стив тихонько присвистнул, и его рука скользнула вдоль джинсов. Опасность миновала, и Шон снова придвинул стул к столу.

— Послушайте его! Сексуальный маньяк, а?

Увидев, что у него снова плохие карты, Энди заметил:

— Да уж это поинтереснее, чем каждый день в карты резаться.

Пластинка кончилась, внезапно наступила тишина, и собака подняла голову с коврика. Фил бросил пенс на кон.

— Переверни пластинку, Энди.

— Что, снова? Я сыт по горло.

— А чего ты свои не приносишь?

— Потому что у меня их нет. Мать заставила продать, разве не знаешь?

— Ну и заткнись тогда!

Они угрюмо сыграли еще партию. Фил выиграл три пенса на две двойки. Мик собрал остатки своих денег и поднялся.

— Все, я пас.

Фил, решив, что теперь ему постоянно будет везти, растерянно следил, как исчезают со стола монетки Мика.

— Чего это ты? У тебя же еще есть деньги.

— Домой надо, с отцом поговорить. Он сказал, что у них, может, найдется для меня работа.

— Какая работа? Оборудование демонтировать, когда его завод прикроют?

От резкости Фила у Мика сделалось совсем скверно на душе, он застыл, невидящими глазами глядя на свернувшуюся у камина собаку. Огонь почти погас, в комнате стало холодно, но Мику так было худо, что он не замечал холода. Что теперь делать? Что он может сделать?..

Мик ушел, Шон собрал со стола карты и сложил их в колоду.

— Чем не Лас-Вегас, а?

На следующий день Мик отправился в город — снова наведаться в бюро по трудоустройству. В приемной, как обычно, все стулья были заняты, и он вместе с другими стал ждать, подперев стенку.

Через полчаса он подошел к столику, на котором были разложены брошюры и проспекты. Может, появилось что новенькое? Какой-то парнишка читал потрепанный буклет «Работа в метро — для молодежи», а другой проглядывал проспекты, посвященные разным профессиям (одинаково недоступным). Удостоверившись, что никто из сотрудников бюро на него не смотрит, парень извлек из стопки проспект «Если бы я был водопроводчиком», зачеркнул слово «водопроводчиком» и написал — «дерьмом». Его приятель, увидев это, сказал: «А ты и есть дерьмо»; они начали беззлобную потасовку, случайно задели девушку, и ее приятель цыкнул на них.

Мик не стал читать газеты, брошюры, рассматривать «схемы роста» в различных отраслях промышленности. Он все это тысячу раз читал. Некоторые брошюры почти знал наизусть.

Пока Мик ждал в приемной, народу ничуть не убавилось. Нескольких проводивших собеседования сотрудников уволили — из-за сокращения социальных фондов, а оставшиеся не справлялись — безработных становилось все больше и больше. Когда наконец мисс Рид пригласила Мика в кабинет, в приемной скопилось столько народу, что секретарша, сидевшая у входа, велела никого больше не пускать, и остальным назначили прием на следующий день.

— Садись, Майкл.

Мик плюхнулся на стул, скрестив на груди руки и вытянув ноги.

— Еще не нашел работу?

— Я бы тогда здесь не сидел.

Она вовсе не обиделась, понимала, почему он грубит, — знала, как меняются люди за несколько месяцев безработицы. Каждый день она наблюдала, как оптимизм сменяется разочарованием, отчаянием и наконец апатией.

— А ты продолжай искать. Нельзя сдаваться.

Сердечная интонация, подкрепленная ободряющей (как она считала) улыбкой, — ее излюбленный приемчик. На него он не действует. Как и прочие уловки из ее репертуара.

— Вам-то легко говорить, вы бы влезли в мою шкуру… Не может же так вечно продолжаться.

«Конечно! Конечно!» — хотелось ей крикнуть. Но она взяла себя в руки и начала изучать его карточку на столе.

— Боюсь, что у нас долго не будет для тебя ничего подходящего, Майкл. На самом деле… — Она замялась, словно не решаясь признаться. — У нас почти никакой работы нет. — Она взяла стопку карточек, на которых были помечены все вакансии на предприятиях города. Тощенькая стопочка, точно несколько карт, вынутых из колоды. — Вот, например, нужен мойщик машин на автостанцию «Касл кар хайф».

Не дожидаясь ответа, она торопливо взяла другую карточку, будто боялась обидеть Мика этим предложением.

— А сколько они платят?

Она выдернула карточку из стопки.

— Тридцать пять фунтов в неделю. Работа с восьми до пяти, шесть дней в неделю.

— Нашли дурака! Это же рабские условия.

— Можешь туда пойти временно, пока что-нибудь получше не подвернется. По крайней мере хоть какая-то работа.

Она одарила его веселой улыбочкой, которую всегда пускала в ход напоследок. Но и это не помогло.

— Понятно. Ну а если что-нибудь приличное возникнет? Меня же туда не возьмут, раз я чернорабочим устроился.

Мисс Рид и не пыталась с ним спорить, понимала, что он прав. Она положила карточки на стол. Предложить ему больше нечего и сказать больше нечего. Разглядывая свои ботинки, Мик медленно покачал головой.

— Нет, не могу я.

— Чего ты не можешь, Майкл?

— Ну, безработица и все такое…

— Да, тяжелые сейчас времена.

Он посмотрел на нее, теряя терпение, и выпрямился.

— Да я это уже сто раз слышал! Но почему же все-таки нет работы?!

Он пристально смотрел на нее, ожидая ответа.

— Видишь ли, экономическое положение страны…

Мик застонал и в изнеможении прикрыл глаза. Что за наказание. Всюду твердят одно и то же — по телеку, в газетах, по радио… То говорят об экономическом положении, то о всемирном экономическом спаде, но никто ни разу не удосужился растолковать, что все это значит.

— Глупости! — произнес он с такой силой, что мисс Рид с испугом посмотрела на него: вдруг ему вздумается на ней отыграться?! Такое ведь случалось. — Да вокруг полно дел! У нас в районе, к примеру. Возле нас есть пустырь, там давным-давно снесли старые дома. Отец говорит, новые-то не на что строить, будто бы фонды урезали. Бред! А деньги, что идут на пособие? Или на всякие там эксперименты? Лучше бы эти деньги на дело тратили! Ведь сколько рабочих понадобится, если только начнут строить дома в конце нашей улицы! Ведь бессмыслица, верно? Полно безработных, а если переписать тех, кто ждет, когда власти жилье построят, список длиною с вашу руку получится.

Лицо Мика пылало от негодования, он так свирепо сверкал глазами на мисс Рид, будто это она была во всем виновата.

— Поверь, Майкл, мы делаем все, что от нас зависит.

Мик отвел глаза и бессильно откинулся на спинку стула.

— Да знаю я, вы и в самом деле стараетесь. Толку-то что.

Он сидел молча, уставившись в одну точку. В приемной было полно посетителей, ожидающих приема, но мисс Рид не гнала Мика — пусть отсидится в тишине, успокоится, потом уйдет.

Фил ждал Мика у входа в прачечную-автомат. На улице ни души, почти во всех окнах через дорогу погашен свет. Фил посмотрел на небо. Луны нет, звезд не видно. На лицо падали капли дождя, от холодного ветра бросало в дрожь, он застегнул верхнюю пуговицу рубашки. Отличная ночка для такого дельца!

Подъехала машина, Фил отступил в тень — вдруг это полицейский патруль?! И точно. Но Фила патрульные не заметили, он надеялся, что Мик тоже не попадется им на глаза, а то могут замести просто так, за то, что разгуливает по ночам.

Застегнув молнию на плаще, Фил приплясывал, чтобы согреться. И куда этот идиот запропастился? Он приложил ладонь козырьком ко лбу и через стеклянную дверь заглянул в магазин. Стиральные машины отключили и сдвинули на середину зала, чтобы увезти. Темные квадраты вдоль стен там, где они раньше стояли, — словно надгробия на фоне светлого неба.

Фил повернулся, увидел Мика, переходившего улицу; он отошел от двери, приблизился к краю тротуара.

— Черт бы тебя побрал, ты чего опаздываешь?! Я уж думал, не придешь.

— Зашел выпить по дороге. Где Стив?

— Струсил.

— Так я и знал. Трепач этот Стив.

— Ну и шут с ним! Пошли.

Они двинулись вдоль магазинов. Бакалейную лавку рядом с прачечной тоже закрыли, а в конце улицы в магазине электротоваров объявили последнюю распродажу.

— Все взял?

Мик повернулся к Филу, и его отражение в витрине тоже сделало поворот. Такое впечатление, словно Фил шествует в сопровождении близнецов. Он похлопал себя по карману плаща.

— Вроде бы все.

Они почти не разговаривали, пока шли по знакомым улицам. До клуба рабочих «Лэнгли» было чуть ли не две мили, они торопились: их ждала работенка. Было около двенадцати часов ночи, прохожих совсем мало, машин тоже. Заметив прохожего, двигавшегося им навстречу, приятели сразу же переходили на другую сторону, не дожидаясь, когда он приблизится. Фонарей было мало, так что риск, что их заметят и запомнят, ничтожный. Они миновали машину, стоящую на краю газона возле дома; две фигурки на переднем сиденье замерли словно в немой схватке. Ребята не могли разглядеть, что там происходило, — окна запотели, но догадаться было совсем нетрудно, и ребята прошли мимо, посмеиваясь над проделками парочки.

Клуб «Лэнгли» стоял в переулке. Высокая стена по обе стороны здания и с тылу очертила границы территории, сбоку виднелась подъездная дорожка для грузовиков с пивом. Мик и Фил перешли улицу и направились к клубу. Вокруг ни души, окна домов темные. Но даже если сейчас кто и не спит, их шагов все равно никто не услышит: Фил и Мик надели тапочки. Они обошли здание клуба, не замедляя шага, кинули быстрый взгляд вокруг — не следит ли кто, пробежали по дорожке для грузовиков и нырнули во внутренний двор. Прислонясь к стене, они затаили дыхание и прислушались. Все тихо, только ветер шумит да где-то собака лает.

Фил вытащил из кармана мягкий комок и протянул Мику:

— Надевай.

Мик решил, что это перчатки, в темноте ничего не разобрать, но, когда он развернул сверток, оказалось, что это носки.

— Это еще что такое? Неужели у тебя перчаток не было?

Он натянул на руку носок и поднес к носу.

— Черт побери, ты бы их хоть постирал.

— Надевай и не стони. Это лучше, чем ничего, так?

Фил расстегнул плащ, и из глубокого внутреннего кармана, пришитого к подкладке, достал большую отвертку. Мик стиснул кулаки, чтобы по возможности не чувствовать на руках эти жуткие носки, и следил за тем, как Фил, орудуя отверткой, пытается раздвинуть створки двери.

— Надеюсь, они не починили дверь.

Дверь скрипнула, подалась, но не распахнулась: очевидно, мешала стойка бара.

— Попробуй просунь пальцы и нажми, а, Мик.

Мик просунул пальцы в отверстие и пытался раздвинуть створки, а Фил тем временем действовал отверткой как рычагом. Всякий раз как Фил вынимал отвертку, чтобы нажать в другом месте, створки сходились и зажимали пальцы Мика.

Они еще несколько раз попытались открыть дверь, сопя от усердия и налегая на створку в том месте, где мешала стойка бара. И вдруг ни с того ни с сего, когда они уже потеряли надежду, дверь с лязгом распахнулась, и ребята повалились на груду корзин. Шум получился адский, они рванули через двор, а оттуда по подъездной дороге на улицу и только там остановились и прислушались.

Сигнализация не включилась. Окна домов через дорогу были по-прежнему темные, никто не вышел на улицу. Они постояли, прижавшись к стене, подождали немного и, убедившись, что все в порядке, вернулись во двор. Двери запасного выхода были распахнуты, ветер колотил их о стенку. Ребята молча смотрели в темный прямоугольник, потом Фил достал из внутреннего кармана фонарик и зажег его.

— Прикрой дверь, Мик.

С осторожностью служки, пускающего в церковь опоздавшего прихожанина, Мик закрыл дверь. Фил включил фонарь и направил лучик на стену. Они стояли в коротком коридорчике с двойными дверями в противоположном конце и двумя туалетами по обе стороны. Фил остановил луч фонарика на дверях мужского туалета.

— Хоть знаешь, куда бежать, если приспичит.

Мик не засмеялся. Ему уже хотелось бежать в туалет, а они еще даже не вошли в зал.

Они пробрались по коридору, и Фил толкнул дверь, ведущую в концертный зал. Он придержал ее для Мика, и тот, войдя, тоже придержал ее за собой, чтоб не хлопнула. Портьеры на окнах в зале были опущены, и в темноте ребята ничего не увидели, в нос ударил острый запах застарелого табачного дыма и пива. Фил провел лучиком вдоль стен, осветил столики, стулья вдоль стен, барабаны на эстраде у стены и длинную стойку бара — у другой. Осторожно ступая, словно по тонкому льду, ребята двинулись через зал к стойке. Тут они обнаружили, что бар закрыт металлической решеткой, которая тянется от стойки до потолка. Фил нашел замок и попытался открыть его отверткой, а Мик держал фонарик. Замок не поддавался; они слегка потрясли решетку (трясти сильно побоялись, как бы шуму не понаделать), наконец плюнули и пошли в соседнюю комнату — в бильярдную. Мик сказал:

— Надо было связку ключей с собой захватить.

Фил осветил комнату фонариком.

— Почему бы тебе не попросить их у секретаря клуба?

Он направил лучик через бильярдные столы на стойку бара в углу.

— Сыгранем?

— Чем, лампочками?

В бильярдной было пусто, темно и тихо, на столах — чехлы, прямо как в загородном отеле в мертвый сезон.

Бар был не загорожен. Фил поднял откидную доску на краю стойки, и они прошли за нее. Фил пошарил лучиком по нижним полкам, Мик попытался открыть кассу. Просунуть пальцы в щель между ящиком и стенками кассы никак не удавалось, и тогда он начал наугад нажимать на кнопки. Внезапно ящик вылетел из гнезда, Мик отшатнулся, точно от удара, и бросился бежать. Фил, который напряженно ждал, согнувшись, будто на старте, рванул за ним следом. Они одновременно одолели расстояние от бара до стены, остановились, тесно прижавшись друг к другу, вслушиваясь в тишину сквозь отчаянный стук сердец.

Все спокойно. Фил оттолкнул Мика, и они вернулись к стойке продолжать свой поиск.

— Что ты гремишь, болван! Хочешь, чтобы весь квартал узнал, что мы здесь?!

— Я не виноват. Я же не знал, как она устроена.

Заглянул в ящик кассы, порылся в глубине.

— Пусто.

Открыв дверцу нижней полки, Фил посмотрел на Мика.

— А ты рассчитывал, что тебя ждет здесь тысяча фунтов стерлингов в потрепанных купюрах? Деньги спрятаны в сейфе в кабинете секретаря.

— Как их оттуда достать? Сейф нам не взломать.

— Понятно, не взломать, сонная тетеря. Да и незачем. Помоги-ка мне лучше.

Он достал блок сигарет с полки и положил на стойку. Потом вытащил из кармана плаща полиэтиленовый мешок и начал кидать в него блоки сигарет, а Мик держал мешок. Бросив последний блок, он сказал:

— Выручим за это пару монет.

— Пошли!

Они поднялись. Мик вышел из-за стойки, Фил, закинув мешок на стойку, остановился, ухмыляясь, возле пивных насосов.

— Хочешь выпить, Мик?

Мик повернулся. Он был уже посреди комнаты.

— Ты чего?

— Можем пропустить по кружечке, раз уж мы здесь. От такой работенки в горле пересохло.

Мик двинулся к выходу. Пусть пересохло, но не настолько же.

— Сматываться поскорее надо, балда.

Фил нащупал ручку насоса и нажал.

— Успеется. Тебе какого?

Он взял с полки две кружки, перевернул их. Мик мечтал только об одном — поскорее убраться, но он знал: уйдет один — не только не увидит своей доли, еще и трусом прослывет. Выбора не было. Мик вернулся к бару.

— Ладно, налей кружечку.

Фил налил две кружки. Насос в подвале жужжал, как бормашина. Мик вытер рукой в носке пот со лба, отхлебнул пива.

— Черт побери, что это за пиво?!

Фил отхлебнул из своей кружки, пытаясь понять, чем недоволен Мик.

— Пей. Пиво бесплатное. Чего тебе еще?

Они пили в темноте, мешок с сигаретами лежал рядом на прилавке. Всякий раз когда Мик подносил кружку ко рту, он задерживал дыхание: от вонючих носков пиво не становилось вкуснее.

В следующую субботу Мик и Фил шли по Краун-стрит с туго набитыми сумками. Народу на улице была тьма, и приятели двигались осторожно, опасаясь, как бы кто не налетел на них и не разворошил газеты, прикрывающие товар в сумках. Эти парни, продиравшиеся сквозь толпу со своей ношей, напоминали сейчас почтительных сыновей, которых мамаши послали в город за продуктами на всю неделю.

Мик сменил руку, сжал и разжал кулак, разгоняя кровь.

— Думаешь, мы застанем его?

— В субботу днем? А как же! Если его нет, значит, он либо концы отдал, либо снова в тюряге.

— А он тебя знает?

— Конечно. Это он достал нам с отцом билеты на финальный матч.

В витрине конторы, где делали ставки, красовались фотографии двух прославленных скаковых лошадей, а между ними — карикатура на знаменитого жокея. Голова была настолько больше туловища, что он казался не просто карликом, а немыслимым уродцем. Фил толкнул дверь, и они вошли. В конторе было битком набито. Скачки в самом разгаре, игроки, собравшись у радиоприемника, слушали комментарий. Фил огляделся и кивком указал на мужчину в пальто из верблюжьей шерсти и в коричневой фетровой шляпе.

— Вон он! — прошептал он, наклонясь к самому уху Мика. Они стали дожидаться, когда кончится забег. Протопать через весь зал во время забега — все равно что выйти из церкви во время службы.

Диктор объявил результат, и билетики дождем посыпались на пол; он был так густо усыпан бумажными клочками, что ребята, пробираясь к мужчине в коричневой шляпе, оставляли за собой глубокий след.

— Здравствуйте, мистер Стрэттон.

Мужчина оторвался от газеты, не выразив ни малейшего удивления.

— Привет, Фил, как жизнь?

— Спасибо, нормально.

— Как отец? Сто лет его не видел.

— Вроде нормально.

— Работает? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Небось не работает, коли нужда не прижала. Не представляю, как он выкручивается. Другого такого человека я не знаю: каждый вечер выходит из дому без гроша в кармане, а возвращается под газом.

Он сдвинул карандашом шляпу на затылок и покачал головой, восхищаясь изобретательностью отца Фила. Волосы у него были недавно пострижены, но сальное пятно сбоку свидетельствовало о том, что эта шляпа прикрывала довольно длинные патлы.

— Чем могу быть полезен, Фил?

Фил придвинулся поближе.

— Курево есть на продажу.

Он пнул коленкой сумку.

— Сколько?

— Десять тысяч.

Наступила короткая пауза — Стрэттон слушал сообщение о скачках в 2.45 в Лисестере. Когда забег кончился, он отметил галочкой победителя у себя в газете; он заранее обвел его в списке карандашом.

— Так-то лучше. А то дела у нас совсем не клеились, думал, снова придется матушку побираться на улицу посылать. И вот, пожалуйста. — Он решительно провел пальцем по сгибам газеты, словно подчеркивая значение своих слов. — Я должен взять выигрыш на следующем забеге. — И, ведя карандашом вдоль списка лошадей, прибавил: — Даю за них сто пятьдесят фунтов стерлингов.

И поскольку он говорил это, не поднимая головы, получалось, что он имеет в виду претендентов на призовые места, а не сигареты. Мик и Фил переглянулись и быстро стали подсчитывать в уме.

— Но ведь это меньше, чем полцены, — сказал Мик.

— Маловато, мистер Стрэттон, — подхватил Фил.

Стрэттон сделал свой выбор в забеге в 3.30 и посмотрел на Фила.

— Слушай, Фил, не устраивает тебя цена — тащи их еще куда-нибудь. Сами знаете, цены скачут, кое-где сигареты продают со скидкой, так что овчинка выделки не стоит.

Он посмотрел на их сумки и покачал головой:

— Не будь твой отец моим приятелем, я бы послал тебя куда подальше.

Он еще раз примял газету и махнул ею в сторону двери. Казалось, он хотел убить муху. Мик с Филом снова переглянулись, а Стрэттон вернулся к своему занятию, будто их тут и не было.

Фил возмущенно пожал плечами и, выругавшись, опустил сумку на пол.

— Ладно, по рукам.

Мик опустил свою сумку, а Стрэттон, расстегнув плащ, полез в карман. В своей клетчатой тройке он сразу превратился из букмекера в профессионального игрока. Он отвернулся к стене и отсчитал несколько купюр из пачки, которая, казалось, ничуть не стала тоньше после того, как уменьшилась на сто семьдесят пять фунтов. Он сунул деньги Филу и застегнул пальто.

— Спасибо, мистер Стрэттон.

— Давай-давай, Фил. Нигде выгоднее не продашь, поверь мне.

Ребята повернулись и двинулись к выходу, прокладывая новую борозду на все уплотняющемся ковре билетиков. Но Стрэттон остановил их и показал на сумки.

— А как же товар? Вы что, решили меня в придачу грыжей наградить? Держите… — Он достал из кармана пальто связку ключей и, отделив один, отдал связку Филу. — Идите положите сумки в машину. За домом белый «ягуар». Все положите в багажник, а ключи принесете назад.

Ребята забрали сумки.

— И смотри, Фил, машину запри. Здесь приходится ухо востро держать.

Они поделили деньги у входа в обшарпанный кинотеатрик в переулке. Фил протянул Мику двадцатифунтовую купюру.

— Тьфу ты! Даже не знал, что такие бывают.

Мик взял купюру обеими руками и стал внимательно разглядывать, будто это был предъявленный ему счет.

— Слишком хороша, аж тратить жалко. Повешу, пожалуй, в рамке над кроватью.

Фил дал ему еще бумажку в десять фунтов.

— Что толку. На следующий год она будет все равно что пять фунтов, видишь, как фунт падает.

— Знаю, да хоть бы запомнить, какие они. Может, мне двадцатифунтовую бумажку больше ни разу в жизни увидеть не доведется.

Хотя сотрудники автоинспекции бастовали и машины стояли вдоль двойных желтых линий, Мик не решился оставить там свой мотоцикл, он знал — захочет постовой кого-нибудь оштрафовать, непременно начнет с владельца мотоцикла. А ведь он первый раз на своем мотоцикле выехал. Вокруг дома, правда, кружил, но в город выбрался впервые. Машина работала исправно. Он сделал расточку, поставил новые поршни, починил детали, которые сломал, когда устроил в гараже погром. Поставил все-таки мотоцикл на колеса. И теперь, сев наконец за руль, Мик не хотел снова лишиться этой возможности; он истосковался по езде, по далеким путешествиям. Куда ехать, он знать не знал, да это и не имело значения, лишь бы двигаться вперед.

Впервые с того дня, как он получил письмо с отказом от «Аттли энд Парсонс», он проснулся в хорошем настроении, потому что ему было чем заняться днем.

Он припарковал мотоцикл среди других у бара «Привет». Здесь обычно встречались владельцы мотоциклов. Они толклись у входа в бар, обсуждали достоинства своих машин, потом шли в бар и пили чай, поглядывая в окно. Мик запер шлем в новенький багажник за сиденьем. Пусть теперь полюбуются его машинкой.

Он пошел на Хай-стрит, то и дело оглядывая себя и свое отражение в витринах. Он сам себе нравился. В джинсах, заправленных в высокие ботинки, он был хоть куда, каблуки так и цокали по тротуару. Расправив плечи, он шел размашистым шагом. Он чувствовал себя просто героем, когда подошел к магазину «Бромптон энд Мур», и, даже не заглянув в витрину, прямиком направился к дверям.

Покупателей в магазине не было, продавщицы сидели и болтали, но при его появлении тут же вскочили. Мик улыбнулся, на душе стало еще веселее. Это его ботинки небось такой фурор произвели! Притащись он сюда в своих стоптанных тапочках, так бы они и вскочили как ошалелые, держи карман шире! К нему подошла молоденькая продавщица.

— Чем могу быть полезна?

Мик обвел взглядом салон.

— Мне нужна Карен. Она на работе?

— Нет. Она заболела, дома лежит. Уже больше недели ее нет.

Мик сразу забыл о своих ботинках.

— Что с ней?

— Не знаю. Кажется, грипп. Я позову мисс Мидоуз, она знает.

Она уже повернулась, чтобы идти, но Мик замотал головой:

— Нет, не надо. Спасибо.

Когда Мик закрывал за собой дверь, звонок звякнул не так весело, и сам он двинулся вдоль улицы куда менее уверенной походкой.

У его мотоцикла возле бара никаких парней в кожаных куртках не было, только пожилая чета, запивавшая в баре чаем жареную рыбу с картошкой, проводила его взглядом, когда он покатил прочь.

Мик оставил мотоцикл в гуще машин на стоянке неподалеку от дома Карен. Он мог бы, конечно, пристроить его поближе, но решил, что так надежней, — мальчишки, играющие на дороге, не разглядят его среди автомобилей. С этой публикой ухо востро держи! А то в дом войдешь — и прощай мотоцикл! Угнать не угонят, а по винтику разберут и растащат.

Спрятав шлем в багажник и выпустив джинсы из ботинок, Мик пошел к дому: авось мальчишки не заметили, как он подкатил. Высчитал двенадцатый этаж, пробежал взглядом по окнам, но он не знал, где окна Карен. Он вошел в подъезд, где ребята размалевывали фломастерами стену и брызгали на нее из пульверизаторов; когда он вошел, они даже бровью не повели — видно, им не до него было.

В лифте Мик читал таблички, стараясь не дышать из-за вони в кабинке. Если бы лифт застрял, он бы просто тут задохнулся, но лифт спокойно поднялся, и Мик выскочил на площадку.

Квартиры выходили на длинный открытый балкон, «улицы в небе» — так назвали их газетчики. «Улицы» эти, защищенные от дождя и солнца верхними балконами, продувались насквозь, и даже в зной тут зуб на зуб не попадал. Мик спрятал руки в карманы и пошел вдоль квартир в поисках нужного номера; здесь было намного холоднее, чем на улице, когда он ехал на мотоцикле. Мик прошел мимо девчушки, примостившейся на картонном ящике, и хоть она была закутана, носик у нее покраснел от резкого ветра и под ним было мокро.

Двое мальчишек приготовились сбросить с балкона телевизор; Мик не стал смотреть, как он упадет, но прислушивался; прошло довольно много времени, и он даже забеспокоился, не слишком ли высоко он забрался, когда послышался наконец глухой удар. Он глянул вниз на город. Небо понемногу светлело, меж облаков пробился косой луч солнца. Он высветил собор, опустевшие здания учреждений и вдали — зубчатые очертания сталелитейных заводов. Небо над промышленной частью города было такое чистое, будто сегодня воскресенье, а не понедельник.

Мик нашел номер 124, быстро оглядел себя — все ли в порядке, и нажал кнопку звонка. Никто не откликнулся. Он снова нажал, приложив ухо к дверям, чтобы убедиться, что звонок исправен, но опять ничего не услышал, тогда он дважды постучал. Удары эхом отдались в тишине, и Мик стал испуганно озираться по сторонам — вот сейчас появятся соседи, чтобы посмотреть, кто это дубасит в дверь. Мик собрался было снова стукнуть, но тут за дверью раздался голос:

— Кто там?

Мик сглотнул, прежде чем ответить. Во рту у него пересохло, прямо как тогда, в клубе «Лэнгли», когда они бар чистили.

— Это я, Мик.

Наступила долгая пауза, Мик решил, что она ушла в гостиную (что делать, если и впрямь уйдет?!), но тут загремели замки, и в щелку он увидел Карен. Дверная цепочка болталась как раз на уровне ее шеи. Прямо ожерелье, подумал Мик. Он робко улыбнулся.

— Здравствуй!

— Зачем пожаловал?

— Пришел тебя проведать.

Карен не выказывала особого восторга; немного помолчав и не сводя с него глаз, она стала закрывать дверь у него перед носом. Мик шагнул вперед, хотел извиниться, но не успел и слова вымолвить — Карен сняла цепочку и отступила в глубину прихожей. Мик замер. Кто знает, что ей взбрело в голову — может, пошла схватить что потяжелей или же это следует расценивать как приглашение войти. Лучше, конечно, войти — не станет же она в него швыряться чем попало, если он проникнет в квартиру.

Прикрыв за собой дверь, но не накинув цепочку, Мик ждал Карен на коврике у порога. Было так тихо, точно он в доме один. Мик подождал еще, нет, видно, она не вернется, и тогда он медленно пересек прихожую, направляясь к открытым дверям гостиной. Сцепив руки на груди, Карен стояла у окна напротив и смотрела вниз. Мик остановился на пороге гостиной — подождал, когда она обернется. Газовая горелка шипела в тишине. В углу — телевизор, звук приглушен, на диванчике лежит раскрытый журнал мод.

Они долго стояли молча, не глядя друг на друга, наконец Мику это надоело, и он стал смотреть на экран. Мужчина и женщина в костюмах XVIII века сидели у камина, и огонь отражался в их глазах. Потом они стали целоваться, и тут в комнате появился другой мужчина, небось муженек, судя по тому, как он распсиховался при виде этой картины. Мику, несмотря на выключенный звук, было ясно, что он сказал.

Карен повернулась как раз тогда, когда мужчины начали драку. Поверх ночной рубашки на ней был халат, волосы собраны в хвост.

— Зачем пришел?

— Тебя проведать. Я был у тебя на работе, там сказали, ты заболела.

Карен, оглядев себя, еще плотнее запахнула халатик; когда она затянула поясок, подол поднялся, обнажив голые ноги.

— У меня был грипп. Сейчас уже лучше.

Мик подошел к окну.

— Потрясный вид отсюда, верно? Даже наш район видно.

— Конечно. Вообще весь город отсюда видно. Только к этому очень быстро привыкаешь.

Мик вспомнил про мотоцикл и посмотрел вниз. Стоит себе целехонький, но машина, стоявшая рядом, укатила, и он теперь всем на обозрение. Прислонясь лбом к стеклу, Мик старался разглядеть, играют ли по-прежнему мальчишки возле подъезда. Карен отошла к камину. Халат у нее был точно такого же цвета, что и платье героини фильма, рыдавшей на софе.

— Что ты поделывал, Мик?

Он отвернулся от окна и пожал плечами.

— Ничего особенного.

— Получил работу в «Аттли энд Парсонс»?

— Нет. К собеседованию меня допустили, но я на нем провалился.

— Вот обидно! Мы же так с тобой готовились.

Она несмело улыбнулась и впервые с тех пор, как он вошел в комнату, взглянула на него. Разочарование и обида вспыхнули с новой силой, Мик подошел к клетке с попугаем, стоявшей в углу, чтобы спрятать от Карен лицо.

— А ты не говорила, что у тебя есть попугай.

Он постучал по прутьям указательным пальцем, посвистел. Птица испугалась незнакомца и заметалась с жердочки на жердочку.

— А что тут говорить? Попугай как попугай.

— Как его зовут?

— Питер.

Мик отвернулся, и попугай тут же успокоился — незнакомец больше за ним не следил.

— Ты небось другого парня завела?

Карен смотрела на коврик из жеребка, пытаясь пригладить ногой взъерошенный мех.

— Нет. Ходила пару раз на свидания, но все не то.

— Ты рада, что я пришел?

Она посмотрела на него, улыбнулась и кивнула. Мик тоже улыбнулся.

— Я прямо не знал, что делать, когда в магазине тебя не застал.

— Хорошо, что пришел. А я решила, что это страховой агент или еще кто-нибудь. Чуть сердце не выскочило, когда твой голос услыхала.

Шерсть на коврике упрямо топорщилась, видно, жеребок этот при жизни отличался непокорным зачесом.

— Я думал, ты меня видеть не захочешь. Захлопнешь, думал, дверь перед моим носом.

— Да ты что! Я ужасно переживала, когда мы встречаться перестали.

Мик пересек комнату и обнял Карен. Он хотел ее поцеловать, но она вдруг отвернулась и заплакала. Мик подумал, что это из-за его приставаний, отпустил ее и хотел уже отступить. Но Карен не отстранилась и громко всхлипывала у него на груди. В этой неудобной позе она казалась совсем беззащитной, будто человек, сбросивший с себя во сне все покровы. Мик снова обнял ее.

— Ты чего?

Слезы мешали ей говорить. Наконец Карен подняла голову, нащупала платок в кармане халата. Там, где она прислонялась щекой к его груди, ношеная джинсовка, намокшая от ее слез, обрела свою изначальную синеву.

— Никакого у меня гриппа не было. Простудилась. Просто все осточертело.

— Что так?

Она вытерла глаза, высморкалась, бросила мокрый платок в мусорную корзинку со средневековым орнаментом. Металл задребезжал, и корзинка задрожала на коврике.

— С мамой постоянно ссоримся. Она все со своим дружком крутит. Помнишь, мы их в кинотеатре видели. Надумала снова замуж и… кошмар какой-то. Просто кошмар!

Она оттолкнула Мика и выбежала из комнаты. В прихожей хлопнула дверь, потом в квартире снова наступила тишина. Слышалось только тиканье часов с кукушкой, и не в лад им попугай, встревоженный метнувшейся по комнате Карен и ее громким голосом, всполошно отстукивал по жердочкам свой ритм.

Мик прислушался, не идет ли Карен. Но в доме было так тихо, что он подумал, не вышла ли она на улицу. Прождав, как ему показалось, целую вечность (часы у него за спиной бойко отмеривали секунды), он отправился на поиски Карен. Одна из дверей, выходивших в прихожую, была открыта. Мик медленно подошел и, остановившись на пороге, заглянул. Присев на краешек постели, Карен не отрываясь смотрела на шкаф. Может, она и заметила Мика, но виду не подала.

— В чем дело, он тебе не нравится, что ли?

Она, словно не слыша его и не поднимая на него глаз, спросила:

— Кто?

— Тот тип, с которым твоя мама крутит.

— Да я с ним даже не знакома. И не хочу знакомиться. Мама говорит, я все им порчу.

Мик прислонился к косяку, выставив ногу. Ботинок скрипнул, и он опять вспомнил про свою обновку.

— Как ты можешь портить, раз ты никогда его не видела?

— У него свой дом, он хочет, чтобы мама туда перебралась, она не соглашается без меня.

Карен положила ногу на ногу, и халат распахнулся. Между полами халата внезапно заголубела рубашка, точно чистое небо, проглянувшее среди туч. Мик смотрел на контуры ног, просвечивающие сквозь тонкую материю.

— А ты что, не хочешь ехать?

— Пусть едет, если ей надо, а я ни за что. Знаю, чем это кончится. Я перестану для нее существовать, как только она там поселится.

Она по-прежнему смотрела в одну точку. На Мика, с той минуты, как он вошел, ни разу даже не взглянула. Он прошелся по комнате, рассматривая открытки и фотографии поп-групп на стене. На одной было что-то нацарапано, должно быть автограф этой знаменитости. Может, и правду о нем болтают, что он неграмотный.

Мик посмотрел пластинки, потом взял с туалетного столика маленькую фотографию в рамке. На ней были запечатлены юноша с гвоздикой в петлице и девушка с букетом роз. Они стояли на лестнице перед каким-то зданием, а между ними, на ступеньку ниже, — девчушка в длинном платье подружки невесты, из-под которого выглядывали туфельки. Она держала букет и жмурилась от солнца, склонив голову набок. Мик затих, и Карен подняла голову — посмотреть, чем это он занимается.

— Это мама с папой после брачной церемонии.

— Угадал.

— Я похожа на отца, верно?

Мик глянул на нее, пытаясь найти сходство.

— Трудно сказать. Тут слишком мелко.

— А подружку невесты узнаешь?

Вопрос удивил Мика, он вгляделся в крошечное личико.

— Как же мне узнать?! Откуда?!

Карен откинулась на подушки и ответила, глядя в потолок:

— Мог бы и узнать. Это я.

— Ты?!

Он стал внимательно рассматривать подружку невесты. Поднес фотографию к глазам, точно специалист, пытающийся отличить подлинник от подделки.

— Лучше поздно, чем никогда.

Он засмеялся. Карен мрачно наблюдала, как он ухмыляется, разглядывая свадебную группу.

— Не знаю. Потом все кувырком пошло…

Мик поставил фотографию на туалетный столик, поправил, чтобы она стояла под одним углом с другой фотографией, на которой был отец Карен — в шезлонге на пляже. В зеркале отражалась тыльная сторона одинаковых рамок с пятнами там, где были содраны наклейки с ценой, и коротенькая подпорка с тремя тупыми зубцами, точно хвост стрижа.

Мик подошел к постели и сел рядом с Карен.

— А мне повезло, меня нет на свадебной фотографии родителей. Они уже лет десять были женаты, когда я родился.

Карен улыбнулась слабо, точно больная. И он тихонько поцеловал ее в щеку, тоже как больную. Убрал с лица прядку, видя, что она не сопротивляется, наклонился и снова поцеловал, только на этот раз в губы.

— Я хочу тебя кое-чем удивить.

Мик тут же отметил про себя, что фраза прозвучала двусмысленно, но Карен была слишком занята своими мыслями, чтобы обратить внимание на “double entendre”[14].

— Чем это?

— Он стоит на улице.

— На улице? Почему?

— Увидишь.

— Дай взгляну.

Она попыталась подняться, но Мик удержал ее и, закинув ноги на постель, лег рядом с ней.

— Успеется.

Он поцеловал ее, провел рукой по груди, прикрытой халатом; Карен напряглась, сжала руку Мика, дыхание у нее перехватило, потом она расслабилась, привлекла его к себе и поцеловала. Мик отодвинулся, высвободил руку, и она скользнула под халат, Карен отпрянула — рука была ледяная, дух захватило. Мик ласкал соски, набухающие под его пальцами, потом стал расстегивать халат, чтобы поцеловать грудь.

— Погоди, Мик. Пояс разорвешь.

Она сама развязала пояс, Мик помог ей снять халат. Карен подняла руки, чтобы он снял с нее ночную рубашку. Она не робела, не стыдилась, что лежит рядом с ним голая; когда Мик встал и начал раздеваться, она, повернувшись на бок, наблюдала за ним.

Мик как попало бросил вещи на ковер, лег рядом с Карен, поцеловал ее. Он любовался ею, медленно водя пальцем вдоль линии ее тела, на бедрах палец повторил контур белого треугольника от купальника.

— А у тебя до сих пор загар держится. На каникулах загорела?

Карен посмотрела на свой живот.

— Почти сошел уже. Видел бы ты меня, когда я приехала!

— Где ты была, за границей?

— Нет, с Сюзанной в Блэкпул ездила. Местные говорили, никогда у них такой жарищи не было.

Мик провел пальцами по животу.

— Посмотреть бы на тебя там. Небось тебе проходу не давали?

— Нечего смеяться! Можешь поверить, там было кому на меня заглядываться.

Она отодвинулась, давая понять, что ей его насмешливый тон не нравится, но Мик не отнял руки.

— Наши ребята тоже мотались в Блэкпул прошлым летом. Надрались, татуировкой себя разукрасили.

— Не люблю я татуировку. По-моему, это пошлость.

— Отец моего приятеля служил во флоте. Так ему попугая на заднице изобразили.

Жестом показав, где именно пристроили попугая, он сжал щеки Карен. Она легонько шлепнула его по плечу, изображая возмущение.

— Вот ужас!

Мик решил, что она имеет в виду попугая.

— Правда.

— А ты почем знаешь?

— Видел.

— Болтун! Чего заливаешь?

— Да не заливаю, правда. Он всем показывал. Если хочешь, я и тебя отведу.

Щелкнул дверной замок, и не успели они сообразить, что происходит, как в прихожую кто-то вошел.

— Карен?

От испуга их точно парализовало — от шеи до пяток, они только и смогли, что поднять головы и уставиться на открытую дверь. Так и застыли будто истуканы, покуда миссис Лодж в сопровождении шагавшего следом за ней мужчины пересекла прихожую, прошла мимо гостиной и заглянула к ним в комнату. Тут уж парализовало и их, оба застыли рядом в неуклюжей позе, выставив ногу для следующего шага, точно восковые фигуры танцевального дуэта.

— Карен!

Возглас миссис Лодж вывел их из оцепенения. А она уже ворвалась в комнату. Карен схватила халат. Мик скатился с кровати за джинсами. Мужчина оставался в прихожей и из дверей наблюдал за происходящим.

— Так вот чем ты занимаешься за моей спиной!

Карен никак не могла справиться с поясом на халате и, наклонив голову, возилась с узлом. Она упорно молчала, и тогда миссис Лодж повернулась к Мику, который пытался натянуть джинсы.

— Кто это?

Карен подняла глаза.

— Это Мик.

Мик лихорадочно торопился попасть в брючины и прыгал на одной ноге, чтобы не потерять равновесие. В спущенных джинсах он был похож на участника соревнования по бегу в мешках.

— Я зашел проведать Карен.

— Оно и видно, — ответила миссис Лодж, стараясь не смотреть на голого Мика. — А ну, проваливай! Быстро! Выметайся! Как только наглости хватило заявляться сюда да еще так себя вести?!

Мик не стал задерживаться, объяснять, что да как. Он натянул джинсы, схватил в охапку остальные вещички и протиснулся мимо приятеля миссис Лодж, по-прежнему наблюдавшего за происходящим с порога. Он втянул живот, пропуская Мика, и вид у него сделался такой, будто он еле удерживается, чтобы не рассмеяться.

— Мик, подожди меня внизу!

Но он не расслышал слов Карен из-за грохота входной двери. Миссис Лодж повернулась к дочери.

— Незачем ему тебя дожидаться. И вообще ты с ним виделась в последний раз, ясно?!

Карен только теперь заметила человека, прислонившегося к косяку, и ответила, обращаясь к нему, а не к матери:

— С кем хочу, с тем и встречаюсь. И нечего мной командовать!

— Ты мне просто противна, Карен. Мне стыдно за тебя, честное слово.

Приблизившись к постели, миссис Лодж украдкой изучала простыню — нет ли там пятен. Впрочем, она могла и не осторожничать: Карен не отрывала глаз от мужчины в дверях, а он сосредоточенно разглядывал свои ключи от машины.

— Противна? Отчего же? Он мой друг. Мы давным-давно встречаемся.

— Ты ничего мне об этом не говорила.

— А почему я должна тебе говорить? Я не обязана тебе давать во всем отчет!

— Я твоя мать, не забывай, Карен.

— Ну и что? Что толку-то?

Миссис Лодж растерялась и, не находя ответа, схватила подушки и принялась их взбивать.

— Так я и знала. Знала ведь, на тебя нельзя положиться.

И, словно желая подчеркнуть свои слова, она разгладила морщинки на простыне, натянула ее потуже и одернула по краям. Карен дождалась, пока она закончит, подошла к постели и со всего размаху плюхнулась на нее.

— Хватит тебе твердить одно и то же. Я ведь не дура.

— Это все говорят.

— Ну, так пора бы и тебе запомнить.

Она улеглась с ногами на одеяло («Нарочно провезла ими по постели и опять все сбила», — подумала мать), подоткнула под голову подушку.

— Карен! Не смей так разговаривать со мной! Могла бы ради разнообразия проявить хоть немного уважения к матери.

Мужчина в дверях перестал бренчать ключами и зажал их в кулаке.

— В самом деле, не следовало бы тебе так с матерью говорить, Карен. В молодости все ошибаются. Твоя мать мне кое-что о тебе рассказывала.

Карен смотрела на него, наклонив голову, — один глаз прикрыт, голова на плече — точно в мишень целится.

— Да плевать мне на ее россказни. А вас это вообще не касается.

Едва не плача, миссис Лодж отошла от кровати.

— Ты понял, Джордж? И вот так всегда. Хочешь вырастить их приличными людьми, а они против тебя же и ополчаются.

Джордж разжал кулак и снова принялся бренчать ключами. На кольце болталась фигурка игрока в гольф в красной водолазке. На Джордже была такая же. Брюки, правда, на них были разные: на спортсмене канареечно-желтые, на Джордже — голубые.

— Твоя мама душой за тебя изболелась, Карен. Вот я и пришел. Она надеется, что, если мы потолкуем с тобой, всем будет лучше. Давай выясним, что к чему.

— Не собираюсь я с вами об этом говорить.

— Но рано или поздно поговорить надо, Карен, вечно ведь так продолжаться не может.

— Не о чем нам говорить! Не вам меня учить. Вы мне не отец.

— И слава богу, раз ты такое выкидываешь.

Карен села, свесив ноги с кровати.

— Не смейте поминать моего отца. Вы ему в подметки не годитесь!

Она пробежала по комнате, выхватила из шкафа сумку, на которой красовалась реклама знаменитой фирмы по производству горчицы. Карен выдвинула верхний ящик туалетного столика, вытащила оттуда ворох белья и сунула в сумку.

Миссис Лодж наблюдала за ней с растущей тревогой. Карен так хлопала ящиками столика, что все флаконы на нем дребезжали, фотографии в конце концов свалились на пол.

— Что ты делаешь, Карен?

— Ухожу! Хватит с меня! Я ухожу!

— Что ты мелешь! Куда ты можешь уйти?

— Куда глаза глядят! Здесь не останусь.

Карен так рванула дверцу шкафа, что она, отскочив, ударила ее по руке. Даже не заметив боли, Карен сдернула с вешалок несколько платьев и запихнула в сумку. Освободившиеся металлические плечики раскачивались, бренча вразнобой, будто несколько сломанных часов.

Миссис Лодж взяла Карен за руку.

— Перестань, Карен. Не идиотничай.

— А я не идиотничаю.

Карен оттолкнула ее руку. Миссис Лодж отшатнулась, словно от удара. Она была вне себя от бешенства. Жалость как рукой сняло.

— Эй! Ты соображаешь, кого отталкиваешь?

Она вцепилась в Карен, стукнула ее по голове. Та шарахнула мать сумкой; осыпая друг друга оскорблениями, они дрались возле шкафа. Джордж пытался их разнять, но едва он прикоснулся к Карен, как та стала яростно отбрыкиваться и так пронзительно завизжала, что миссис Лодж в испуге оттащила от нее Джорджа.

— Оставь ее, Джордж, ради бога, а то еще соседи полицию вызовут. Стены-то прямо картонные.

Джордж остановился, стиснув кулаки и задыхаясь, лицо у него стало мертвенно-бледным.

— Подобного я не потерплю ни от нее, ни от кого другого. Выпороть ее надо, и все тут!

— Только попробуйте!

— Учти, я тебя предупреждаю!

Миссис Лодж удерживала его, не то он набросился бы на Карен и привел свою угрозу в исполнение.

— Оставь ее, Джордж! Оставь ее в покое! Не стоит она того… Пусть убирается! Пусть проваливает ко всем чертям, мне плевать!

И все-таки миссис Лодж первой ретировалась с поля боя, горько рыдая. Джордж и Карен с ненавистью смотрели друг на друга, в напряженной тишине из гостиной доносились всхлипывания миссис Лодж. Джордж все еще кипел, а Карен смотрела на него с таким вызывающе дерзким видом, будто во что бы то ни стало хотела вывести его из себя. Но горестный плач, доносившийся из соседней комнаты, отвлек внимание Джорджа, и, в последний раз бросив на Карен угрожающий взгляд, он удалился.

Карен слушала, как он бренчит ключами в прихожей. Нагнувшись за туфлями под кровать, она заметила на ковре фигурку игрока в гольф. Видимо, во время потасовки он слетел со связки ключей и теперь лежал, обезглавленный, продолжая размахивать клюшкой. Карен слушала, как Джордж бормочет что-то, успокаивая мать, потом сняла халат и принялась одеваться, но уже без той решимости, с какой несколько минут назад собирала свои вещи.

В гостиной попугай пытался привлечь внимание миссис Лодж. «Милашка, милашка», — повторял он, время от времени позвякивая колокольчиком. Но миссис Лодж и не смотрела на него — скорчившись на диванчике, она хлюпала в мокрый платок.

— У меня нет больше дочери, Джордж. Пусть радуется — своего она добилась. Я больше так не могу…

Джордж еще крепче обнял ее, поглаживая по руке.

— Все уладится. Успокойся. Она в конце концов смирится с тем, что мы вместе, дай срок, сама увидишь.

В промежутках между этими угрозами и словами утешения Джордж следил за происходящим на телеэкране. Обманутый муж вел доверительные переговоры с каким-то жутким типом в гостинице. Они воровато переглядывались, и наконец один протянул через стол другому мешок с деньгами.

Услышав шаги Карен в прихожей, миссис Лодж подняла голову. Но Джордж прикрыл дверь гостиной, так что она ничего не могла увидеть. Шаги замерли, входная дверь открылась и тихо закрылась — Карен ушла. Совсем обычно, словно отправилась на работу или в магазин. Услышав неторопливые шаги дочери на балконе, миссис Лодж всполошилась:

— Она ушла, Джордж! Надо ее остановить. В таком состоянии она невесть что может натворить!

Она попыталась встать, но Джордж удержал ее.

— Оставь ее в покое, Кристин. Пусть сама выпутывается. Вот увидишь, она вернется.

И миссис Лодж осталась сидеть, неестественно скорчившись на диванчике, со страдальческим видом глядя на огонь в камине. Она продолжала тереть нос, который распух и покраснел. Попугайчик втянул головку и заснул, подогнув одну лапку. Кукушка на часах прокуковала три раза. Героиня на экране взобралась на лошадь и устроилась позади любовника.

Мик ждал, сидя на мотоцикле, который он поставил впереди машин. Он опять заправил джинсы в ботинки, а шлем положил на бензиновый бачок перед собой. Сначала он хотел подкатить к подъезду, но решил, что не стоит рисковать: того и гляди, из лифта появится разъяренная мать Карен со своим приятелем, он даже отъехать не успеет.

Завидя Карен, выходившую из дверей, он включил мотор и дал газ, пусть погромче тарахтит — так Карен скорее его услышит, и медленно поехал ей навстречу. В одной руке она несла доверху набитую дорожную сумку, в другой держала маленькую сумочку, которую обычно носила через плечо. Она подождала, пока Мик подъедет, потом опустила сумку на землю и вытерла ладонью мокрые щеки.

— Что случилось?

— Конец. Поскандалили. Я из дому ушла.

— Из дому ушла! Куда же ты теперь?

— К отцу. Поеду к нему в Бристоль.

— А мать что говорит?

— Ничего. Ей все равно, куда я денусь. Хоть на Марс, ей плевать.

Мик посмотрел на окна квартиры на двенадцатом этаже. Пусто, никто за ними не наблюдает.

— Я тебя отвезу, хочешь?

Карен вопросительно глянула на него и промолчала.

— Я ведь могу ехать куда вздумается. Видала?

Он наклонился, чтобы Карен обратила внимание на мотоцикл, но Карен была совсем не в себе, даже не поняла, о чем это он.

— Мой мотоцикл! Я его починил.

— Ага.

Она выдавила из себя кислую улыбку, попыталась изобразить на лице оживление, чтобы сделать Мику приятное. Но она была настолько поглощена случившимся и тем, что ее ждет, что, прикати Мик сюда на танке главнокомандующего, она отреагировала бы так же.

— Нравится?

— Классно. А где ты деньги взял?

— На бегах выиграл. Мы с Филом на Янки поставили. Ну, поехали? По дороге купим тебе шлем, потом нужно еще домой заскочить, сказать, куда еду.

Карен, не раздумывая, схватила сумку и взобралась на мотоцикл позади Мика. Он описал круг и с таким грохотом дал газ, что стайка ребятишек и бродячих собак, трусивших по аллее, шарахнулась в сторону.

Когда они немного отъехали, Карен оглянулась на свой дом. Отыскала свое окно, но издали невозможно было разглядеть, подошел кто-нибудь к нему, заслышав треск мотоцикла, или нет.

Они ехали по шоссе. И вот что попадалось им по дороге:

Задавленные птицы. Дымящийся фургон на плотно убитой обочине. Полицейские машины, притаившиеся на стоянках. Заброшенная шахта. Груды шлака. Опустевшая деревня. Мертвые вязы. Тракторы, перепахивающие полезащитные полосы. Вагоны-рестораны. Ленты шин, сброшенные с колес, точно змеиная кожа. «Жив Христос!» — надпись, нацарапанная на мосту. Новые поселки среди лесных зарослей. Грузовики с прицепами. Машина со стариками, затеявшими какое-то таинственное путешествие. Старомодная машина. Машины разных марок. Машины со шкурами леопарда на сиденье. Машины с кивающими собачьими мордами и пассажирами, машущими из окна рукой. Мотель. Кортеж длиною в две мили, тянувшийся по встречной полосе. Знак «Выезд на дорогу с односторонним движением». И на многие мили — строительно-дорожные работы. Разбитая машина, а рядом — полицейские машины и «скорая помощь» с мигающими синими огнями. Бездомная измученная собака, боязливо трусившая по разделительной зеленой полосе. Ржавое крыло машины. Погнутый заградительный барьер. Сгоревшая машина у насыпи. Разбитое ветровое стекло. Кровь на асфальте. Пустельга, парящая над выжженной солнцем насыпью. Илистый канал. Современные торговые центры с вывеской «Сдаются в прокат заводские агрегаты». Немые фабрики. Пустые муниципальные дома. Заросшие пустыри. Вонючая речка. Сотни новых непроданных машин. Площадки для игры в гольф, кишащие людьми. Свалки. Туча чаек на мусорной свалке. Полиэтиленовая пленка, хлопающая по ограде из колючей проволоки. И всюду мусор: на полях, в лесах, на улицах.

Когда они проезжали мимо дорожного знака, оповещавшего, что автосервис неподалеку, Карен крикнула Мику:

— Я проголодалась, Мик! Давай остановимся!

Мик (откидываясь назад):

— Что?

Карен (нагибаясь вперед):

— Давай остановимся, говорю.

Мик (повернув голову):

— Да не слышу я!

Карен (еще громче):

— Я проголодалась! Есть хочется!

Он понял ее только у самой станции обслуживания, и, если бы Мик не ехал в боковом ряду, они бы проскочили мимо и пришлось бы мчаться дальше — до следующей.

Мик поиграл в пинбол, пока Карен была в туалете. Фигурка человека в кресле-каталке на дверях в женскую уборную означала, что увечные тоже могут ею пользоваться.

Карен причесалась, подкрасила губы. Она взяла Мика за руку, и оба поднялись по лестнице в кафетерий. Сперва они заняли для себя стулья, положив на них шлемы, потом не торопясь пошли вдоль стойки, ставя на свои подносы тарелки с едой.

Они взяли одно и то же: томатный суп, яичницу с сосисками и горошком, рогалик с маслом, булочку с кремом и кофе. Мик расплатился. Сумма получилась кругленькая — почти половина его недельного пособия, но у него еще оставались деньги, вырученные за сигареты, поэтому он не скупился.

Они убрали со стола грязную посуду, оставшуюся от предыдущих посетителей, сели, и Карен тщательно вытерла носовым платком стол. Наконец они устроились: сидели друг против друга, шлемы — на соседних стульях, тоже друг против друга. Карен разрезала рогалик пополам, затем ножом подцепила и сняла обертку с масла.

— Умираю с голоду.

— Это все свежий воздух. От него аппетит разыгрывается.

Карен дочиста соскребла масло с бумаги, но рогалик все равно пришлось намазывать тонюсеньким слоем — чтобы на обе половинки хватило.

— Как по-твоему, Мик, сколько нам еще ехать?

Он прикидывал, размешивая суп, и, только отправив в рот первую ложку, ответил:

— Еще часа два-три. До Бристоля далеко.

— Поскорее бы добраться.

— Вот отец удивится.

Карен улыбнулась, предвкушая встречу.

— Хоть бы поскорей посмотреть на его лицо, когда он меня увидит.

— Адрес у тебя есть?

— Конечно, есть. В еженедельнике записан.

Она похлопала по сумке, стоявшей рядом со шлемом на соседнем стуле. Мик хотел посолить суп, но солонка оказалась пустой.

— Алан вроде где-то рядом с Бристолем.

Но Карен его не слушала. Она покончила с супом и подобрала хлебом яичный желток со сковородки. Мысли о том, что ее ждет, целиком поглотили Карен, ей было совершенно безразлично, где обретается Алан.

— Вот здорово! И от Лондона недалеко. Буду приезжать иногда в выходные за покупками.

— Потрясно.

Он так это сказал, что Карен подняла глаза от тарелки и спохватилась: в ее планах Мика-то и нет. Она тронула его за рукав.

— А ты ко мне будешь приезжать в гости, у тебя же теперь есть мотоцикл.

Эти слова немного приободрили Мика.

— Я могу поискать для тебя работу. Буду газеты читать. Сама всех спрашивать. Там полно работы.

Мик робко улыбнулся.

— Вот здорово, правда?!

Он произнес это с такой горячностью, что Карен снова потянулась через стол, взяла его руку и долго не отпускала, потом снова принялась за еду.

Покончив с обедом, они расчистили на столе местечко для карты, надо было проверить, правильно ли они едут. Мик показал Карен, где они находятся, прикинул, сколько им еще предстоит добираться. Они вышли, и Карен, стоя возле мотоцикла, надела еще два свитера, а один дала Мику. Но он оказался ему узок, пришлось надеть его под рубашку, наподобие футболки.

— Что на ней написано, Мик?

Названия улицы на стене дома они прочитать не смогли — фонарь был слишком далеко. Мик заехал на тротуар.

— Карлтон-авеню.

— Та женщина сказала, что это где-то здесь, я точно помню.

— Лучше еще кого-нибудь спросить. Давай магазин поищем. Уж там-то наверняка знают.

— Лучше поищем полицейский участок. Они нам подскажут.

— Да уж, подскажут. Скорее загребут.

Как только они заговорили о полиции, Мик спохватился, что заехал на тротуар, и быстренько газанул на мостовую.

Ребята растерянно озирались, не зная, куда податься, — впереди длиннющая улица с травой на обочине, старыми деревьями, кирпичными домами вразброс. В дальнем конце сквозь ветви пробивался свет фонарей, и в тусклых его лучах забор казался неприступной стеной замка.

На дороге ни души. В окнах кое-где горит свет, но Мик и не подумал слезть с мотоцикла, чтобы у кого-нибудь спросить дорогу. Побаивался он таких мест. У них в городе они тоже есть; еще совсем маленьким он не раз, бывало, стоял перед такими же тяжеленными дверями и пел рождественские гимны. Дети звонили в дверь, но хозяева притворялись, будто дома никого нет, а если открывали, то встречали ребятишек руганью: зачем, мол, в такую рань пожаловали, хотя до рождества всего ничего оставалось.

Если с ним, с мальчишкой, тогда так обходились, чего же сейчас ожидать, ему, взрослому парню в шлеме, джинсах и спортивных ботинках! Захлопнут дверь перед самым носом, как пить дать, да еще и в полицию звякнут — и глазом моргнуть не успеешь. Нет, лучше уж как-нибудь самим обойтись. Зачем на рожон лезть?

Карен толкнула его в спину и показала на шагавшую впереди парочку.

— Давай у этих спросим.

— Но ведь у тебя правильный адрес, Карен?

— Конечно. И довольно тебе переспрашивать.

Она снова ткнула его кулачком. Целый день была нервотрепка. Карен устала, замерзла и нервничала, что они никак не могут отыскать дом отца.

Подошла пожилая пара, оба с палочкой. Они шли, держа друг друга под руку, в лад постукивая палками. Шагали они в ногу и поэтому двигались довольно быстро. Когда старики поравнялись с ними, Карен спросила:

— Простите, вы не подскажете, где здесь Кинг-стрит?

Старики вздрогнули от неожиданности и остановились, шаркая ногами, постукивая палками. Оба недоверчиво глядели на Мика и Карен, потом, перехватив палку покрепче, старик ответил:

— Нет, не могу сказать, где она раньше была.

Карен заметила, что старушка недовольно пожевала губами, разглядывая следы шин на траве.

— То есть как это?

— Эта улица была с милю отсюда, за железной дорогой. Там все снесли, собираются какое-то учреждение строить.

Старик ткнул в воздух палкой, указывая направление, потом подтолкнул жену, и они снова зашагали в такт.

Мик и Карен вернулись обратно, расспросили в столовой, в баре и, наконец, нашли нужную улицу. Мик медленно вел мотоцикл между куч булыжника. Ни одного дома. Пустырь, граничивший по одну сторону с железнодорожным полотном, по другую — с фабрикой. Мик обернулся к Карен и усмехнулся:

— Какой номер дома?

— Не смешно, Мик.

— Прямо точь-в-точь как наша Байрон-стрит, мы там на мотоциклах гоняем.

— Что же делать, а, Мик? Мы ведь его теперь не найдем.

Дорогу перегородила груда обгорелых бревен и битого кирпича, Мик развернулся и поехал обратно к переезду.

— Ты знаешь, где он работает?

Карен медлила с ответом, а Мику приходилось во все глаза следить за дорогой — она была неровной, то и дело попадались груды булыжников, он тут же забыл, о чем спрашивал. И когда Карен вдруг завопила, Мик от неожиданности подпрыгнул и чуть не налетел на железную кровать, валявшуюся на дороге.

— «Акме»! Это «Акме транспорт». Когда он первый раз назвал, мне еще послышалось «Акме».

— Давай возьмем телефонный справочник и позвоним туда. Нам скажут его адрес.

— Ты что, так поздно?! Ведь никого уже нет на работе!

— Это еще не факт. Если фирма солидная, там дежурят круглые сутки.

Они подождали у переезда, пока пройдет поезд. Он промчался с таким грохотом и ветром, что у них душа в пятки ушла; зато от мелькающего света в окнах веяло уютом и теплом. Поезд промчался, и ночь показалась еще темнее и еще холоднее.

Когда они проехали через рельсы, Карен сказала:

— Наверняка лондонский поезд.

У китайского ресторанчика, где отпускают обеды на дом, Мик заметил телефонную будку.

— Долго же ему придется туда катить — Лондон в противоположном направлении.

Они остановились у «Счастливого дракона», и Карен сказала:

— Значит, он из Лондона ехал.

Она вошла в телефонную будку, а Мик взобрался на мотоцикл и заглянул в окно ресторана. Посетители в ожидании своей очереди смотрели телевизор, который хозяева водрузили на стойку. У соседних дверей, перед автомобильной комиссионкой, двое парней разглядывали в свете прожектора подержанные машины. Название фирмы — «Экстра-класс: при покупке цена сданного товара учитывается», и рядом фирменный знак — кулак с поднятым большим пальцем.

Карен повесила трубку и открыла дверь.

— Ну что?

— Какой-то дядька сказал, что не может дать мне его адрес.

— Это еще почему?

— Говорит, секретные данные. Сказал, не разрешено такого рода информацию давать по телефону.

— А ты объяснила, кто ты?

— Да, но не помогло. Говорит, любой может такое придумать.

— Адрес их записала?

— Да. — Карен держала в руке открытый еженедельник.

— Хорошо, давай узнаем, как туда добраться, и поедем.

Мик окликнул двух парней, обсуждавших достоинства машин. Они подошли, и Карен, показав им адрес в еженедельнике, спросила, где это.

Точно они объяснить не могли, но, в каком приблизительно районе, знали — милях в двух отсюда, где-то возле доков.

Путешественники остановились у заправочной станции, спросили еще раз и все-таки нашли этот гараж. Он стоял в конце узкого переулка между пустовавшим складом и свалкой. Мостовая была скользкая, вся в грязи от автомашин фирмы «Акме», и Мик на всякий случай снял ноги с педалей — вдруг мотоцикл занесет. Карен застыла за его спиной, точно изваяние. Но как только заднее колесо начинало скользить, она принималась пищать и дрыгала ногами, а Мик кричал, чтоб не смела вертеться, если не хочет, чтоб мотоцикл перевернулся.

Гараж был обнесен высокой проволочной сеткой, а сверху еще прикручена колючая проволока. На проходных будках вдоль всей ограды виднелись щитки с надписью «Проезд запрещен», площадка для стоянки грузовиков освещена прожекторами.

Не успели они въехать во двор, как из-за бензоцистерны выскочила овчарка и с лаем бросилась на них. Мик резко затормозил, откинувшись назад, и поднял ноги, готовясь к защите. Но в ярде от них овчарка остановилась — длинная цепь, привязанная к колесу самосвала рядом с ее конурой, не пускала ее дальше. Встав на задние лапы, собака, оскалясь, лаяла и рычала. Ошейник потонул в густой шерсти, лапы, брюхо и тощие бока были в грязи.

На шум из гаража вышел мужчина, вытирая руки о пропитанную маслом тряпку. Его куртка лоснилась от мазута и блестела в лучах прожекторов, он напоминал металлическую фигурку на спортивном кубке. Механик прикрикнул на овчарку, но та продолжала бесноваться, и, когда Мик включил мотор и осторожно проехал мимо, цепь описала дугу — овчарка норовила схватить непрошеных гостей.

Карен не сводила с нее глаз, даже когда они были уже возле гаража. Механик спросил:

— Что вам надо?

Карен ответила, перегнувшись через плечо Мика:

— Я звонила минут десять назад, спрашивала адрес мистера Лоджа.

— Зачем он вам?

— Мы просто приехали повидать его. Без предупреждения.

Механик, продолжая вытирать руки, оглядывал мотоцикл, будто они приехали сюда его ремонтировать.

— Вы сказали, вы его дочь?

Было такое впечатление, точно он мотоцикл спрашивает, а не Карен.

— Совершенно верно. У меня его адрес на Кинг-стрит, но там все дома снесли.

Механик тщательно протирал пальцы, не зная, как ему поступить.

— Ладно уж, это я по телефону так сказал, знаете, в наше время приходится быть начеку, мало ли на кого налетишь, сейчас столько психов развелось.

Он вернулся в гараж и приподнял крышку школьной парты, стоящей у прохода. Стена за партой была вся оклеена какими-то клочками бумаги, открытками с изображением морских курортов. Посреди этой пестрой коллекции картинок, напоминавших и о работе и об отдыхе, красовался портрет девушки, вырванный из календаря: она наклонилась сорвать нарцисс, и на губах ее играла многообещающая улыбочка.

Механик вернулся с толстой книгой в темно-бордовом переплете с крапчатым обрезом. Пробежав пальцем по лесенке алфавита, он открыл книгу на букве «Л».

— Хайтерсейдж-гарденс, пятьдесят один.

Карен улыбнулась и от волнения сжала руку Мика.

— А где это?

— Возвращайтесь по нашему переулку. Повернете направо на главную улицу, потом переедете через мост, и после Бинго-холл первая улица налево.

Он рисовал в воздухе руками, словно растолковывал им геометрическую задачу.

— Спасибо, мы найдем.

Мик развернул мотоцикл и медленно проехал мимо овчарки. Она избочилась, встала на задние лапы, пытаясь дотянуться до них, и, пока они не выехали со двора, так и не опустилась на все четыре лапы. Они слышали ее лай до конца переулка, и, только когда разогнались на шоссе, шум мотора заглушил все звуки.

Хайтерсейдж-гарденс оказалась улицей полуразрушенных викторианских особняков, большинство которых переоборудовали в многоквартирные дома и сдавали в них жилые комнаты. Мятый, обвисший тюль или разномастные занавески на окнах свидетельствовали о том, что жильцы здесь временные; почти все палисадники либо заросли, либо были вытоптаны.

У дома номер пятьдесят один (номер намалеван на столбе у ворот) живая изгородь из бирючины так разрослась, что нависала чуть ли не над серединой тротуара и почти закрывала окно в эркере. Они молча смотрели на дом. Вроде бы радоваться надо — нашли его наконец-то, — а Карен была подавлена, растеряна, казалось, и не собиралась слезать с мотоцикла. Мик повернулся к ней:

— Пойди посмотри, дома он или нет.

Карен смотрела, не отрываясь, на изгородь из бирючины, сочно-зеленую в лучах света, льющегося из окна эркера. Выше все окна были темные. Мик собрался было спросить, идти ему с ней или нет, как она спрыгнула с мотоцикла и подошла к входу.

На двери было три звонка, но на табличках возле них не было фамилий. После минутного колебания Карен нажала на первую кнопку. Звонка она не услышала, но чуть погодя в прихожей зажегся свет, и за матовым стеклом появились смутные очертания чьей-то фигуры.

— Кто там? — спросил мужской голос, и уже по выговору Карен поняла, что это не отец.

— Я ищу господина Лоджа. Он дома?

Наступила пауза, потом щелкнул замок, и выглянул человек со смуглым лицом. Увидев Карен, мужчина открыл дверь пошире, потом повернулся и кивнул на лестницу:

— Это наверху. Второй этаж. Тысячу раз было говорено: почини свой звонок.

Покачивая головой, он пересек прихожую и вошел в первую дверь. Оттуда понеслись звуки регги[15] — тихие, но отчетливые. До этого музыки не было слышно, даже когда мужчина стоял в прихожей и дверь в его комнату была открыта. Карен повернулась, кивнула Мику. Он поставил мотоцикл и пошел к дому, прихватив с собой шлем.

— Что он сказал?

— Здесь, видно, сдаются квартиры. Он говорит, отец наверху живет.

Мик посмотрел через ее голову на пустую лестницу. Крашеные ступеньки, похоже, когда-то прикрывал ковер.

— Давай поднимемся и посмотрим.

Мик закрыл входную дверь, Карен заметила на столике рекламные проспекты, запечатанные конверты. Ни одного на имя Эрика Лоджа она не нашла. На стене над столиком висел телефон-автомат, обои вокруг черного аппарата были испещрены номерами и фамилиями, слившимися в сплошное темное пятно.

Когда Мик и Карен поднялись до середины лестницы, неожиданно погас свет. Они так и застыли на месте, держась за перила, занеся ногу на следующую ступеньку.

— Что это?

— Автоматический выключатель, наверно. Пойди, Мик, включи, пожалуйста.

Мик осторожно сошел вниз. Шаря рукой по стене в поисках выключателя, он наткнулся на столик; Карен напугалась, услышав внезапный шум, и вцепилась в перила. Мик шепотом выругался, в доме было так тихо, что Карен услыхала. Никогда он при ней так не ругался.

— Тише ты! Весь дом разбудишь.

Жилец, открывший им дверь, стукнул в стену, Мик замер, подождав, пока глаза привыкнут к темноте, и снова стал искать выключатель.

Он нашел его на стене между дверным косяком и телефоном. Мик включил свет и поднялся с Карен на второй этаж, где на лестничной площадке темнели четыре закрытые двери: две рядышком посередине, еще две — по бокам, одна против другой. Карен и Мик остановились и прислушались. За дверями — тишина; только тихие звуки музыки доносились снизу. Карен вопросительно посмотрела на Мика. Тот пожал плечами. Он тоже не знал, в какую дверь стучать. Они еще помедлили, потом Карен легонько стукнула в одну из тех, что были рядом, — эта дверь была ближе других.

Ответа не последовало, Карен снова постучала, чуть погромче. Она смотрела на дверь, заклиная ее, но телепатический фокус не удался, у Карен задрожали губы. Но когда Мик хотел попытать счастья у другой двери, той, что была подальше, приоткрылась боковая, и из нее выглянула заспанная женщина. Она придерживала у горла ночную рубашку, волосы сбились на одну сторону.

— Что вам нужно?

Карен буквально онемела, увидев женщину, — она смотрела на нее как зачарованная. Казалось, мужчина, открывший им дверь, изумил ее меньше.

— Мне нужен господин Лодж. Внизу нам сказали, что он живет здесь.

— Зачем он вам? Кто вы такие?

Тон у нее был агрессивный и подозрительный — от этих непрошеных гостей только неприятностей и жди.

— Я его дочь, Карен. Приехала проведать отца.

Теперь настал черед женщины изумиться, сообщение Карен ее явно ошарашило, хотя в щелку и невозможно было рассмотреть ее лицо. Она ничего не успела сказать, как снова погас свет на лестничной площадке; но, очевидно взяв себя в руки, она объяснила, где выключатель:

— Он справа от вас на стене.

На этот раз в поисках выключателя Мик ударился ногой о перила.

— Тсс!

Шепот был пронзительный, как укол иглы. Ругнувшись про себя, Мик включил свет и вернулся к Карен. Женщина продолжала смотреть на них в щелку. Вот сейчас она скажет им, чтоб проваливали, и захлопнет дверь перед самым носом, и тут уж ничего не поделаешь — щелка узкая, ногу не просунешь.

— Зайдите. Только подождите минутку.

Она неслышно закрыла дверь, оставив их на площадке.

Мик принялся растирать ногу.

— Два раза стукнулся. Слава богу, я здесь не живу. Давно бы инвалидом стал.

Женщина вышла к ним, накинув халат поверх ночной рубашки, и открыла соседнюю дверь, ту, на которой Карен тщетно пробовала свои телепатические способности. Она закрывала и открывала обе двери осторожно, даже замок поворачивала так, чтобы он не щелкал. Она включила свет, подошла к камину, взяла с полки пачку сигарет и, перед тем как повернуться к гостям, глянула на себя в зеркало. Волосы уже не были сбиты на одну сторону. Видно, она наскоро причесалась в соседней комнате.

Мик и Карен остановились на пороге и наблюдали, как она закуривает. Она бросила обгоревшую спичку за газовую горелку, кое-как прилаженную к каминной решетке. Тоненькое колечко дыма выскользнуло сквозь щель и расплылось по серым подтекам на мраморе камина. Карен ждала, что женщина что-нибудь скажет, но та стояла у незажженного газового рожка, курила и молча смотрела на нее. Первой заговорила Карен:

— Папа дома?

— Уехал в командировку в Уоррингтон. Утром вернется.

— Ох!

Снова повисло молчание. Только тихая мелодия и ритм ударника доносились снизу. Женщина повернулась и стряхнула пепел с сигареты в камин. От этого резкого движения халат у нее на груди натянулся, обозначив сосок. Снова повернувшись к неожиданным посетителям, она поймала взгляд Мика и запахнула ворот халата, чтобы парень понял: она заметила его взгляд.

— Отец знает, что ты приедешь? Он ждет тебя?

— Нет, мы решили нагрянуть без предупреждения. Мик подвез меня на мотоцикле. Пусть, думаю, будет сюрприз для отца.

— Наверняка.

— Мы сначала на Кинг-стрит поехали. Уж и не надеялись его найти.

Она улыбнулась женщине, желая показать, как она рада, что они нашли адрес отца, но та слушала ее без улыбки, и под ее холодным взглядом Карен смолкла.

Мик торопливо вмешался, пытаясь разрядить напряжение:

— Мы поехали к нему на работу. Нам сказали, что он здесь живет.

Женщина всем своим видом показывала, что ждет, когда они замолчат, даже нарочно зевнула. Карен взяла злость: и чего она бесится? Не для того ведь она, Карен, перессорилась со всеми, ушла из дому, несколько часов тряслась и мерзла на мотоцикле, чтобы получить от ворот поворот! В конце концов она в такую даль тащилась только ради того, чтобы повидать собственного отца. Она демонстративно положила шлем на край стола и скрестила на груди руки.

— Я не рассчитывала встретить здесь никого, кроме отца. Думала, он один живет.

Карен произнесла эту фразу таким обвиняющим тоном, словно это она пришла к себе домой, а женщина здесь чужая.

— Вы расписаны?

Она сказала это напористо и резко, будто следователь, и казалось, что женщина подыскивает столь же резкий ответ. Потом она засмеялась прямолинейности Карен, погасила окурок в пепельнице-раковине.

— Пока нет. Обжегшись на молоке, дуют на воду. Это я о твоем отце.

— Он ни в чем не виноват.

Карен, казалось, не сознавала, что замечание по поводу неудачного первого брака отца можно принять за осуждение его новой связи. Но женщина не заметила никакого подвоха и, все еще улыбаясь, опустилась на тахту у камина.

— Присаживайтесь, раз уж приехали. У нас, правда, со стульями плоховато.

В комнате было два старых стула у стола, стоявшего посредине комнаты, да выдвинутый из-под пианино крутящийся табурет. Пианино виднелось у стены сразу за дверью, и на этажерке — ноты. Судя по кипам газет и журналов на крышке, к инструменту давно не притрагивались.

На пианино между фигурками матадора и испанской танцовщицы стояла стеклянная ваза с фруктами. Раньше танцовщица держала веер в поднятой руке, но рука откололась и сейчас валялась в вазе, под фруктами — ждала своего часа.

Не успели Мик и Карен взять стулья, как в соседней комнате захныкал ребенок. Карен с изумлением уставилась на стенку, разделявшую их, потом повернулась к Мику — верхняя губа у нее дрожала, в глазах блестели слезы.

Женщина нахмурилась и заторопилась к двери.

— Пойду укачаю его. Подождите, ладно?

Она вышла, и Карен с Миком услышали, как она забубнила что-то, успокаивая малыша. Карен, ошеломленная, села на крутящийся табурет и только тогда заметила детские вещички на сушилке возле окна и ящик с игрушками, задвинутый под пианино.

— Мог бы хоть сообщить. Круглой дурой себя чувствую.

— Может, забыл.

— Не мели чепухи. Как такое забыть?!

— Тогда, может, расстраивать не хотел.

Постепенно ребенок угомонился, стало тихо, но женщина не возвращалась, Мик и Карен подумали, уж не заснула ли она тоже, и наконец услышали, как она выходит из спальни.

— Слава богу. Думала, он не успокоится.

Она тихо прикрыла за собой дверь.

— Всю зиму хворает. У нас ведь страшно сыро.

Она окинула взглядом комнату, словно ища подтверждения своим словам. В углу над рейкой для картины темнела полоса, но запыленная голая лампочка под лепной розеткой потолка так тускло освещала комнату, что понять, сырость это или тень, было невозможно.

— Твой отец вернется утром. Приходи.

Плач ребенка, боязнь, что он снова проснется, видимо, женщину ожесточили. Она отступила, давая им дорогу. Мик и Карен продолжали стоять, растерянно глядя друг на друга. Наконец Карен заговорила, она была совсем смущена и не подымала глаз.

— Нам некуда ехать. Я надеялась переночевать у отца.

— Переночевать здесь?

— Я думала, он один.

— Но у нас тесно, где же вам ночевать? У нас только эта комната и соседняя.

Карен горестно покачала головой.

— Пойдем лучше, Мик.

Мик уже открыл дверь, и тут женщина оглянулась на камин. Она забыла, что унесла часы в спальню.

— Который теперь час?

Мик и Карен посмотрели на свои часы. Мик опять запамятовал, что его часы сломаны.

— Двадцать минут первого, — сказала Карен.

— Куда же вы поедете?

Карен задумалась, потом пожала плечами.

— Не знаю… Попытаемся где-нибудь снять комнату.

Мик держался за дверную ручку.

— Мы правда не знаем, куда идти. Мы ведь здесь впервые.

Женщина молчала, и Мик с Карен решили, что она думает, куда бы им посоветовать пойти.

— Ладно, переночуйте у нас, — сказала она. — Я постелю тебе на раскладушке в спальне, — кивнула она Карен, — а ты ляжешь здесь, на тахте. Может, и лишнее одеяло найду.

Мик с Карен улыбнулись друг другу, у обоих отлегло от сердца, а Мик прислонился к пианино, изображая смертельную усталость.

— Так выдохся, что могу на гвоздях уснуть.

— Какая вы добрая! Мы не хотели причинять вам беспокойство, мы просто не знали…

— Как же я тебя выгоню? Ты же дочь Эрика.

Они молча смотрели друг на друга, затем женщина улыбнулась Карен.

— Я частенько себе тебя представляла. Видела твои фотографии, но на них ты совсем маленькая.

— Как вас зовут?

Непосредственность Карен снова заставила женщину улыбнуться.

— Дженни… А у вас с Кевином глаза и брови похожи.

— Это вы малыша назвали Кевином?

Мик, оттиравший пыль со шлема, поднял глаза.

— В честь Кевина Кигена?

— Откуда я знаю, в чью честь. Эрику имя вроде понравилось. Пойду лучше одеяло принесу, а то малыш проснется в шесть утра, надо будет его кормить.

Она вышла. Карен, кажется, готова была снова заплакать.

— Папа говорил, что собирался меня Кевином назвать, если бы вместо меня родился мальчик.

— Во второй раз ему повезло, да?

— Выходит, так.

— Мне-то лучше, что ты не парень.

Он подтолкнул Карен и чмокнул ее в щеку. Она слабо улыбнулась, но невесело, как бы машинально, точно резиновая кукла.

Вернулась Дженни с одеялом, Мик положил свой шлем на стол рядом со шлемом Карен и взял у Дженни одеяло.

— Под ним не замерзнешь. Лишних подушек, правда, нет. Возьмешь диванные.

— Не страшно. Обойдусь.

— Ванна, если понадобится, на лестничной площадке справа.

— Спасибо.

Она повернулась к Карен.

— Пойдем, поможешь мне поставить раскладушку. Вдвоем, может, меньше шуметь будем.

Карен вышла следом за ней из комнаты, задержалась на лестничной площадке, опять вяло улыбнулась и закрыла за собой дверь.

Мик слышал осторожное поскрипывание и приглушенные голоса — это женщины ставили раскладушку. Он снял пиджак и повесил на спинку стула. Расстелил на диване одеяло, подоткнул его, стащил ботинки, поставил рядышком на коврике перед камином, так чтоб на виду были, когда он проснется. Когда он брал подушки, под одной из них что-то лежало, он нагнулся и достал. Оказалось, это растрепанная книжка стишков и считалок. Мик сел на край дивана и полистал ее — безвкусные, уродливые картинки, — он выключил свет и, не раздеваясь, лег.

На следующее утро Мик положил на место подушки, аккуратно свернул одеяло; потом они с Карен пили чай, устроившись на диване, смотрели, как Дженни перепеленывает малыша на коврике у камина. Он лежал себе на спинке, под ним — клеенка, и грыз резиновое кольцо для зубов. Дженни подняла ему ножки, подмыла его, но не успела вытереть насухо, как он пустил фонтан — и снова весь мокрый.

Мик засмеялся и подтолкнул Карен, та смущенно отвела взгляд.

— Ну, каково братца иметь, а?

— Сводного, ты хочешь сказать.

— И то неплохо, верно?

Может, Дженни и слышала этот диалог, но виду не подала. Склонив голову, она смазывала кожу Кевина вазелином, пудрила тальком, перед тем как переодеть его в сухое. Она была в джинсах и свитере, и, когда она встала на колени, нагнувшись вперед, свитер задрался, обнажив позвонки и светлый пушок ниже талии. В такой позе она выглядела слабой и беззащитной.

Внизу хлопнула парадная дверь, все трое замерли, прислушиваясь. (Только Кевину хоть бы что, лежит себе, гулькает и ножками сучит.) Но шаги замерли в глубине коридора.

Дженни застегнула кнопки на комбинезончике Кевина, подняла его и передала Карен.

— Подержи-ка минутку, я ему завтрак принесу.

Карен торопливо поставила кружку и с опаской посмотрела на извивающееся крошечное существо.

— По правде сказать, я не очень-то умею с детьми обращаться.

— Теперь у тебя есть возможность поучиться, а?

Не дожидаясь ответа, она плюхнула ребенка на колени Карен и пошла на кухню. Карен держала его подальше от себя, на вытянутых руках, а он барахтался и старался к ней прижаться. Она хладнокровно следила за его напряженным личиком. Яркие щечки от натуги заалели еще сильнее.

— Тебе он нравится, Мик?

Она сказала так, будто спрашивала о платье или новых туфлях. Мельком взглянув на малыша, Мик пожал плечами.

— Да ничего.

И тут же, услышав шум на кухне и убедившись, что Дженни там, обнял Карен за плечи и попытался поцеловать.

— Его сестренка мне больше по вкусу.

Кевин потянулся к браслету на его запястье, но схватить не успел, Карен отпихнула Мика локтем.

— Перестань, Мик, не то я его уроню.

Малыш не стал отчаиваться, что яркий предмет вдруг оказался недоступен, и переключился на золотой медальон Карен.

— Как по-твоему, он на меня хоть капельку похож, Мик?

Потирая бок, куда Карен ткнула его локтем, Мик переводил взгляд с Карен на малыша.

— Разве в таком возрасте можно что-нибудь понять? По мне, они все на одно лицо.

Малыш был сильный и упорный, но Карен держала его крепко, отстраняя от себя. Постепенно она смягчилась и, взглянув на его пунцовую мордашку, не могла удержаться от улыбки.

— Хорошенький, правда?

Она притянула Кевина к себе, поцеловала в щечку, крепко обняла аппетитное пухленькое тельце. Кевин схватил наконец золотой медальон и угомонился — он уже больше не брыкался и изучал золотое сердечко с любопытством обезьянки. Он вертел его, попытался даже засунуть в рот, но Карен отняла медальон, осторожно разжав кулачок.

Когда она распрямляла его пальчики, медальон вдруг щелкнул и открылся. Очевидно, Кевин случайно нажал на пружинку, и теперь из одной половинки ему улыбался его отец, а из другой задумчиво смотрела мать Карен. Два крошечных лица, вырезанных из свадебных фотографий, на которых они изображены на ступеньках у входа в мэрию.

Карен поскорей захлопнула медальон, так что Мик ничего не успел рассмотреть — его отвлекла Дженни, вернувшаяся с завтраком для Кевина. Она поставила тарелку на столик возле низкого стульчика, надела малышу нагрудник и, забрав его у Карен, усадила. Он тут же потянулся к дымящейся каше, но Дженни подняла тарелку, так что сунуть в нее пальцы он не успел.

Карен посмотрела на свои часы, потом на каминные.

— Когда вы ждете отца?

Дженни попробовала первую ложку — не слишком ли горячо, — сунула ее в рот Кевину и только тогда ответила:

— Думаю, с минуты на минуту появится. Такая уж у него работа, никогда ничего не знаешь точно. Когда придет, тогда придет. — Кевин потянулся к ложке, и Дженни дала ему еще каши. — Кевин, когда был совсем маленьким, как увидит отца, так в слезы. Редко его видел, вот и не узнавал.

— Отец рад, что у него сын?

— Не говорит. Думаю, рад. Мужчины все сыновей любят.

Она услышала, как снова хлопнула парадная дверь и кто-то, насвистывая, побежал вверх по лестнице; Дженни повернулась к Карен, не сводившей глаз с двери.

— Он!

Мужской голос с лестничной клетки окликнул Дженни, и она отозвалась, давая знать, где она. Через минуту в комнату вошел мистер Лодж, посвистывая и похлопывая себя по бедру газетой. При виде Карен он сразу перестал свистеть и махать газетой — вот так вдруг останавливается пластинка — и уставился на дочь, словно недоумевая, кто это перед ним. Но Карен не испытывала никаких сомнений. Вскочив с дивана, она метнулась к отцу и повисла на нем, чуть с ног не сшибла. Он был в клетчатой шерстяной куртке нараспашку, и, когда обнял дочь, полы куртки укрыли ее, точно крылья.

Дженни и Мик улыбнулись, видя, как отец и дочь рады друг другу, а Кевин, тоже довольный тем, что пришел отец, засмеялся и принялся шлепать пухлыми ладошками по столешнице.

Мистер Лодж отстранил Карен, чтобы посмотреть на нее, потом снова обнял и двинулся по комнате, держа руку на ее плече, точно парень со своей девчонкой.

— Вот так сюрприз! Я чуть в обморок не грохнулся, когда увидел тебя на диване. Почему не сказала, что сюда собираешься?

— Времени не было. Мы как-то сразу собрались. Мик меня на мотоцикле привез.

Дженни, сидевшая возле Кевина, смотрела на них во все глаза. Ложка с овсянкой застыла в ее руке, как только мистер Лодж появился в доме.

— Они вчера вечером приехали. Вижу, стоят в дверях, а кто — не пойму.

— Вчера вечером! — Он повернулся к Карен. — Где же вы ночевали?

— У тебя. Я спала на раскладушке в спальне, а Мик здесь.

Кевину надоело ждать, когда его покормят, он схватил ложку и отправил в рот.

— Жаль, я не знал. Не то поменялся бы, кто-нибудь вместо меня съездил бы в Уоррингтон.

— Да у нас все только вчера и решилось.

— Ладно, вы здесь, а это самое главное.

Он снова обнял дочь, потом наклонился и поцеловал малыша. Кевин от восторга стал раскачивать свой стульчик, и цветные бусины на проволочке, прикрепленные к столу, зазвенели.

Мистер Лодж снял куртку и повесил на спинку стула напротив того, на котором сидел Мик. Один стул — в джинсовой куртке Мика со значками, другой — в яркой клетчатой куртке мистера Лоджа — стояли друг против друга, как два бойца.

— Какие успехи, Карен, с тех пор как мы в последний раз виделись?

Мистер Лодж потрогал чайник на столе и, встав спиной к газу, протянул руки к огню. Карен снова села на диван рядом с Миком.