Пустельга для отрока. Взгляды и улыбки

— Да так, ничего особенного.

— Ничего особенного! Начнем с того, что у тебя появился приятель. Небось даром времени не теряете.

Он подмигнул Мику. Карен вспыхнула, глядя в пол, и улыбнулась.

— Как мама?

Карен сразу насупилась и стала похожа на маленькую девочку из детских стишков, которая, когда вела себя плохо, становилась очень некрасивой.

— Странно, как это она отпустила тебя так далеко. Да к тому же на мотоцикле.

Карен застыла на краю дивана. Она точно завороженная не отрывала глаз от своих туфель.

— Она знает, что ты здесь, Карен?

Карен не отвечала.

— Надеюсь, ты не покатила в такую даль без спроса?

В его голосе прозвучали резкие нотки, и Карен подняла голову.

— Ну и что с того, что не сказала? Мне безразлично, знает она или нет.

— Тебе следовало предупредить мать, чтобы она не волновалась. Знаю я ее, небось уже и полицию на ноги подняла, ищут тебя повсюду.

Мик подскочил как ужаленный.

— Господи! Неужели?!

Он посмотрел на дверь так, словно по ступенькам уже грохотали сапоги полицейских. Карен откинулась на подушку, скрестив руки.

— Пусть поступает, как ей вздумается, а я больше домой не вернусь.

— Что это значит?

— Я ушла из дому!

— Ушла из дому? Когда?

Дженни, выскребавшая остатки каши со дна пластмассовой тарелки, повернула голову и переглянулась с мужем.

— Вчера. Мы поссорились.

Дженни снова наклонилась над малышом, протянула ему ложку, чтобы он ее облизал. Мистер Лодж, похлопав себя по карманам брюк, взял пачку сигарет с камина. Потряс ее — вроде бы пустая, на всякий случай разорвал, чтобы удостовериться.

— Верно, у вас что-то серьезное произошло, раз ты в такую даль пустилась.

— А ей плевать, куда я поехала. Она только рада, когда я из дому исчезаю.

— Значит, она сильно изменилась с тех пор, как я ее видел.

Карен была в бешенстве: отец не хотел встать на ее сторону.

— Еще как! Она по уши втюрилась в этого своего идиота.

— Понятно. — Мистер Лодж медленно кивнул, дожидаясь, когда она успокоится. — У нее появился поклонник? Вот, значит, где собака зарыта, — он тебе не нравится?!

— Мне надоела она. Осточертело, только о нем и слышишь: Джордж сказал то, Джордж сказал это… У нее только один он на уме.

Мистер Лодж, сунув руки в карманы, глядел сверху вниз на свою дочь. Но Карен отвернулась, не хотела даже взглянуть на отца.

— Она ведь долго была одна, Карен, только с тобой. Иной раз накатывает такая тоска, ты пойми.

Он поглядел на Дженни, она застыла на коленях подле стульчика Кевина спиной ко всем, но было ясно, что она ловит каждое слово мужа.

— Она поговаривает о замужестве.

Произнося эту фразу, Карен подняла голову, хотела видеть реакцию отца.

— Но это же вполне естественно, пойми, Карен. Она ведь еще молодая. Глупо предполагать, что она всю жизнь одна проживет.

— Я понимаю…

Ее разочаровало хладнокровие отца.

— Ты взрослеешь, детка. Через несколько лет ты и сама выйдешь замуж. — (Интересно, насторожился Мик, не за меня ли? Он подумал о будущем. Если его дела и дальше так пойдут, он никогда не сможет жениться! Вид у него стал такой же печальный и несчастный, как и у Карен.) — Понятно, она хочет устроить свою жизнь, пока еще не поздно.

Разрешив Кевину играть с тарелкой и ложкой, Дженни поднялась и направилась к двери.

— Я приготовлю тебе завтрак, Эрик.

Она задержалась на пороге и, убедившись, что Мик с Карен не смотрят на нее, кивнула мужу, чтобы он вышел. Мистер Лодж не двинулся с места, но, когда на кухне загремели кастрюли и забулькала вода — Дженни решила приготовить чай, взял со стола заварочный чайник. Он стоял на пластмассовой подставке, на которой был изображен котенок в цилиндре.

— Я на минуту. Принесу вам еще чаю. — Выходя из комнаты, он включил радиоприемник, стоявший на сервировочном столике у дверей. Там на нижней полке лежала игра-головоломка: триста кусочков, из которых нужно сложить Хэмптон-Корт[16].— Послушайте. С музыкой все же веселее.

Он усилил звук, улыбнулся им с порога и через лестничную площадку отправился на кухню. Радио было включено на вторую программу, Мик и Карен без особого восторга слушали попурри из модных мелодий из «Ученого короля».

Песенка «Поцелуй меня, Кейт» тоже не вызвала оживления. Карен встала и выключила приемник.

— Не выношу эти песенки. Сразу чувствуешь себя девяностолетней старухой.

В комнате наступила тишина, и оба слышали разговор на кухне, хотя мистер Лодж и Дженни говорили приглушенными, торопливыми голосами.

— Она не может здесь жить, пойми, Эрик, — сказала Дженни.

— А разве она собирается?

— Да это и слепому видно. Зачем же она тогда сюда пожаловала?

— По-моему, она хотела сделать мне сюрприз.

— Я тоже так думала, пока не увидела ее сумку с вещами.

— Но это же ничего не значит. Сама знаешь, у этих молодых семь пятниц на неделе.

Карен застыла у стола, неотрывно глядя в окно, повернувшись спиной к Мику. Улица за кисейной занавеской тонула в тумане, дома были какие-то серые и размытые.

— Во всяком случае, скажи ей все начистоту. Здесь ведь яблоку негде упасть.

— Но ведь денька два можно потерпеть?

— Ну а дальше-то что? Эти два денька выльются в две недели, а что потом? Я ничего не имею против девочки. Она вроде очень милая. Только у нас нет места для нее.

Стараясь не поворачиваться к Мику, чтобы он не увидел ее лица, Карен встала на колени перед стульчиком Кевина и попыталась ему улыбнуться. Малыш засмеялся и снова потянулся к медальону, но Карен предложила ему взамен кольцо на пальце.

— Она же моя дочь. У меня есть перед ней какие-то обязательства.

— Но перед сыном и передо мной у тебя тоже есть какие-то обязательства. Что прошло, то прошло, Эрик. Сам ведь сто раз это говорил.

— Знаю. Знаю, что говорил. Но все же как-то это нехорошо.

Кевину надоело кольцо, он ухватил Карен за волосы и потянул к себе. Их лица соприкоснулись, и щека малыша стала мокрой от слез Карен.

— Ничего тут нет плохого. Просто такова жизнь, вот и все. Лучше сразу ей прямо сказать, пока девочке еще что-нибудь не взбрело в голову.

— Ладно, я скажу, только ты не торопи меня. Дай-ка заварочный чайник. Надо хоть чашкой чая их угостить, пока они не уехали.

— Чашкой чая! Да я их обоих перед твоим приходом завтраком накормила.

Мистер Лодж вернулся в гостиную с неестественно бодрым видом, будто он по дороге из кухни сменил амплуа.

— Погрейтесь-ка чайком. Такая холодрыга в доме, что и газ не спасает.

Мистер Лодж налил две кружки и склонился над малышом. Но едва он нагнулся, как Карен вскочила, словно стульчик Кевина был бревном под доскою-качалкой.

— Ну, как он тебе, Карен?

Она протянула кружку Мику и уселась рядом с ним, к своей она даже не притронулась.

— Он прелесть, по-моему. Очень хорошенький.

Мистер Лодж взял Кевина на руки, начал подбрасывать, а малыш вскрикивал от удовольствия. (Если бы отец подбрасывал его в квартире, какие нынче строят, Кевин расшиб бы себе голову о потолок.) Потом он встал у огня и, держа сына на руках, повернулся к Карен и Мику.

— Лучше давайте подумаем, что с вами делать. — Он говорил мягко и участливо, точно учитель, рассаживающий в классе новичков. — Тебе завтра на работу, не так ли, Мик? Не хватало еще, чтоб тебя уволили за прогул.

— Мне это не грозит. Я на пособии.

— И ты! У моего напарника парень тоже…

Мистер Лодж собирался пуститься в рассуждения по поводу безработицы среди молодежи, но Карен перебила его:

— Папа, а почему ты не сказал мне, что живешь не один? И что у тебя ребенок? В последний раз, когда ты приезжал ко мне, Кевин уже родился, а ты даже словечком не обмолвился.

Услышав этот вопрос, мистер Лодж лишился дара речи, он даже не замечал, что Кевин кусает ему ухо. Малыш несколько минут грыз его, пока отец, сморщившись от боли, не посадил сына на стульчик.

— Все не мог выбрать подходящего момента. Боялся снова тебя огорчить. Ты ведь и так настрадалась, когда мы с мамой расходились, и потом, я не знал, как ты примешь эту новость.

— Да уж легче бы было, если бы сам сказал, чем вот так неожиданно все узнать!

Мистер Лодж снова поискал в кармане сигарету, потом попросил закурить у Мика. Сигарет у Мика не было; тогда мистер Лодж насыпал три ложки сахарного песку в кружку Карен и утешился, глотнув сладкого чая.

— Наверно, ты права. Мне и в голову не приходило, что ты можешь приехать, понимаешь? Вот я и откладывал этот разговор…

Он сидел совсем убитый, и Мику стало неловко за него, он просто готов был сквозь землю провалиться. Карен казалось, что отец вот-вот заплачет.

— Ладно, пап, теперь это все уже неважно.

— Здесь тебе нельзя оставаться, поняла, дочка? У нас нет места. Такие дела.

— Знаю. Я поняла это, как только мы вчера сюда вошли.

— Подожди, переберемся куда-нибудь, устроимся, тогда и ты приедешь к нам в отпуск. И Мика возьмешь, если захочешь.

Мик радостно закивал, услышав приглашение. В его положении он вряд ли может рассчитывать на что-нибудь другое. Карен отвечала мрачной улыбкой на все отцовы попытки успокоить ее, но в конце концов его растерянность тронула ее, она встала и обняла отца.

— Ох, папа…

— Прости, дочка.

— Да ничего. Ты за меня не волнуйся, я ведь все понимаю.

Голова Карен склонилась на плечо отца, она затихла в его объятиях, а он ласково гладил дочь по спине. Как еще он мог ее утешить? Она ведь уже большая, не станешь же подбрасывать ее к потолку, как Кевина.

Вечером Мик высадил Карен у ее подъезда. Они договорились встретиться в восемь, и Мик поехал к себе.

Он оставил мотоцикл во дворе у входа в кухню и вошел в дом, снимая шлем и беззаботно напевая, будто вернулся с прогулки. Вся семья была в гостиной. Никто не проронил ни слова: сейчас, смекнул он, будет взбучка — вон как Джулия зыркнула на родителей и снова набросилась на яйцо всмятку, будто несколько дней не ела.

Мистер Уолш сложил газету и поднялся: ни дать ни взять оратор на митинге. Мик насторожился — отец нацелился в него газетой, будто пистолетом.

— И где же это ты, черт бы тебя побрал, пропадаешь?

Мик приготовился к попрекам, но у отца был очень уж воинственный вид. И чертыхается. Значит, жди беды.

— Был в Бристоле с Карен. Ты прочитал мою записку?

— Прочитал, а толку-то что?

Отец подошел к камину и выудил из кипы счетов и билетов на футбол, засунутых за часы, старый конверт. Мик написал записку на обороте конверта.

— «Поехал в Бристоль повидать отца Карен. Скоро вернусь»! — прокричал отец.

У Мика чуть было не вырвалось: «Ну и что тут такого?!» Но тут же он смекнул: лучше постараться умиротворить папашу.

— Да торопились мы. Не было времени писать подробнее.

— А мы места себе найти не могли, Мик.

Миссис Уолш сидела на диванчике, поставив чашку с чаем на подлокотник. Мик взглянул на часы. Почему она не на работе?

— Места найти не могли? А в чем дело?

— Как ты думаешь? Бристоль ведь не близкий край. Мы не знали, куда тебе позвонить, не знали, когда ты вернешься.

— Мать всю ночь глаз не сомкнула, понятно тебе? Я дал себе слово выпороть тебя, хоть ты уже и взрослый балбес.

Отец шагнул к нему; к счастью, Мик был у двери и между ними стоял стол.

— Ну что ты расшумелся? Я ведь вернулся! И вы знали, где я.

Он злился, что мать из-за него не пошла на работу. На кондитерской фабрике двести человек уволили, а когда составляют списки на увольнение, основной предлог — неявка на работу. Мало ему своих проблем, так еще из-за этого придется терзаться! Но он не посмел высказать все это вслух — отец стоял по ту сторону стола, бросал на него свирепые взгляды.

— Господи, ну есть у тебя голова на плечах или нет? Ехать без водительских прав. Без страховки. Без предупредительного знака «Учебный». Да еще с пассажиром! На шесть месяцев посадили бы, если бы попался.

— Но ведь не попался же!

— А где ты ночевал, Мик?

Мик повернулся к матери и увидел, что у нее дрожат руки, когда она берет чашку. Может, она заболела? Может, все-таки не из-за него она не пошла на работу?

— Мы переночевали у отца Карен. И вообще, с чего вы так переполошились? Можно подумать, меня месяц не было дома.

Ему никто не ответил, молчание затягивалось, и Мик испугался не на шутку. А вдруг им стало известно о краже и проданных сигаретах? Джулия допила чай и посмотрела на него.

— К тебе Алан заходил.

Она улыбнулась — ясно, визит Алана не имел никакого отношения к причине переполоха. Джулия просто так сказала, чтобы напряжение разрядить.

— Алан? А я и не знал, что он приехал. Что он сказал?

Но Джулия не успела ответить, отец снова принялся орать:

— Сидел бы на месте, а не шлялся, знал бы, что он сказал!

Он смял злосчастную записку Мика и поднял руку, будто собирался запустить этим комком в Мика. Но вместо этого метнул его в огонь. Языки пламени впились в бумагу, конверт распрямился, и мистер Уолш точно сбросил напряжение; плечи поникли, все тело обмякло; глядя в огонь, он медленно и отрешенно покачивал головой.

Он проследил, как конверт превратился в черный пепел, потом повернулся и стремительно вышел.

Спустя минуту-другую, когда стало ясно, что отец не вернется, Мик повернулся к матери:

— Что это с ним? Можно подумать, я убийство совершил или что-нибудь в этом роде.

Миссис Уолш покачала головой и снова поставила чашку с блюдцем на подлокотник.

— Не в том дело. Это вовсе не из-за тебя, Мик.

— А из-за чего?

— Просто ты подвернулся ему под горячую руку, вот он на тебе зло и срывает.

— Но почему? Что случилось?

Миссис Уолш изо всех сил крепилась, чтобы не заплакать.

— Сегодня утром ему сообщили. Его уволили.

Алан сделал глоток и протянул Мику с Карен другую фотографию. Они сидели в баре «Лошадь и жокей» — в том самом, с которого ребята начали свой прощальный вечер накануне отъезда Алана в Северную Ирландию.

— Вот это Боб, а это Пол. Ох и покуролесили мы с ними! Эти ребята тоже из наших мест. Мы почти все в один полк попали.

На фотографии Алан был еще с двумя солдатами, в полном обмундировании, с пистолетами, возле «лендровера». Карен внимательно разглядывала их мрачные, напряженные лица.

— Тебя и не отличишь в этой экипировке. Все в шлемах. Все на одно лицо.

— А как же без шлемов! Особенно когда в тебя кирпичи и бутылки швыряют. Это мы в патруле были. На Фолз-роуд, помню, вот было дело!

Мик внимательно изучал форму: тяжелые башмаки, куртки, шлемы.

— Какое дело?

— Мальчишки начали камнями швыряться. Мы стали их разгонять, а тут целая туча налетела.

— А вы что же?

— Послали группу захвата.

— А что это такое?

Невежество Мика возмутило Алана.

— Выбирают четверку, она бросается в самую гущу толпы и старается схватить зачинщика, а другие тем временем прикрывают эту четверку.

Карен придвинулась к Мику и взяла его под руку.

— Это же опасно!

— Конечно! В тебя все время камнями швыряют. А ты дубасишь своей дубинкой и мчишься что есть духу.

— Ну, и поймали вы его?

— Кого? — Казалось, вопрос Мика удивил Алана.

— Зачинщика.

Алан фыркнул.

— Не помню. Измордовали — и ладно. Кровь ему пустили да еще в казармах добавили. Хорошо мы тогда его разукрасили.

Он отхлебнул пива, от души отхлебнул — как-никак вспоминает о работе, с которой отлично справился. Потом он выбрал еще одну фотографию и показал им.

— Вот этого видите? — Он помолчал, выжидая, пока Мик и Карен возьмут фотографию и посмотрят на солдата, лежащего на койке. Под койкой по стойке «смирно» стояли башмаки, а рядом, словно подчеркивая свое иное назначение, валялись шлепанцы, которые парень только что сбросил. — Его звали Терри Френсис. — Алан снова умолк. — Он погиб.

Драматический эффект сработал, сценка, которую они только что восприняли как обычный отдых после вахты, обрела значительность. Мик и Карен рассматривали улыбающееся лицо парня, отмечали детали, которые они раньше упустили: кольцо с печаткой, часы, сигарету в руке и письмо на подушке возле головы.

— А что с ним случилось? — спросил Мик.

— Он был в дозоре, его подстрелили из винтовки с оптическим прицелом. Пуля попала вот сюда. — Алан ткнул себя в лоб. — Мозги на дорогу так и брызнули. Он другом мне был. Он из Брэдфорда. Похороны по телеку транслировали.

Карен, потрясенная, отвернулась. Она отпила пива и сморщилась, словно таблетку проглотила.

— А того, кто стрелял, поймали?

— Нет, но той твари так и так не спастись. Мы этим ублюдкам спуску не даем. Врываемся в каждый дом на каждой улице. Ни одного не пропускаем. Взламываем двери, переворачиваем все вверх дном. Живого места не оставляем.

Судя по лицу Алана, воспоминание доставляло ему наслаждение.

— Какой ужас!

По лицу Карен было ясно, что теперь она жалеет вовсе не убитого солдата, а обитателей разоренных домов. Но Алан, не обратив внимания на ее возглас, продолжал тем же бесшабашным тоном:

— Сволочи католики! Мы частенько наведываемся к тем, кто заодно с ИРА. Среди ночи. Когда вздумается. Даем им прикурить. Ну и вонища у них! — Он сморщил нос и отхлебнул пива, будто хотел заглушить преследовавший его запах. — Ребятишки в кроватях писаются.

Карен вспыхнула.

— А что ж тут удивительного? Я, может, то же самое делала бы, если бы ко мне среди ночи вламывались.

— Понятно, но у них-то все по-другому. Видела бы, что у них творится. — Он разозлился, что Карен так некстати встряла. — На улицах ни одного фонаря, окна забиты. Живут точно свиньи, ирландцы эти вонючие.

Мик положил рядом с фотографиями на столе снимок убитого солдата. Получился как бы фотомонтаж армейской жизни.

— Да уж, у тебя там жизнь поинтереснее, чем у нас.

— Потрясающая жизнь! — с жаром подхватил Алан. — Тебе тоже надо завербоваться. Видал? — Он достал из кармана пластиковую пулю и положил на стол, словно еще один аргумент в пользу того, почему Мик должен идти в армию. Мик молниеносно схватил пулю.

— Что это?

— Пластиковая пуля.

Мик изучил ее, потом передал Карен, та взвесила пулю на ладони.

— Тяжелая, правда? Я не думала, что они такие крупные. Похожа на свечу, правда?

Алан ухмыльнулся.

— Мне она кое-что другое напоминает.

Мик тоже ухмыльнулся. Впервые с той минуты, как ушел из дому, он развеселился.

— Нет, она слишком твердая.

Карен покраснела и быстро положила пулю на стол.

— Я-то думала, они маленькие, ими просто пугают. Ну синяк от них будет, и больше ничего.

Алан пришел в восторг от ее наивности и затрясся на стуле.

— Ну конечно, ими просто пугают, это уж точно.

— Но ведь так и убить можно.

Лицо у Алана посуровело, он снова стал солдатом.

— Ну и что с того? Пусть сами на себя пеняют, если на нее нарвутся. Мы бы рады никого не трогать, да работа у нас такая.

— Да уж, вкалываете, и побольше, чем я.

Мик снова помрачнел. Алану надоело его нытье.

— Ты же прекрасно знаешь, что тебе надо делать. Самый разумный шаг в моей жизни я совершил, когда завербовался. Если все нормально пойдет, через три года получу полоску.

— А что это такое, полоска? — спросил Мик, смущенный тем, что снова он обнаруживает свое полное невежество.

— Лычки капрала. К двадцати пяти годам могу стать сержантом. Тут уж мне сам черт не брат. Нашим батальоном командует сержант.

— Потрясно!

Уловив в голосе Мика восторженные нотки, Карен резко повернулась к нему.

— Неужели и ты в армию собрался, Мик?

— Ну надо же что-то предпринять, как считаешь? Так ведь больше продолжаться не может!

Карен сочувственно сжала его руку.

— Потерпи. Что-нибудь подвернется.

— Когда только, вот вопрос. Каждый день мы это твердим, но ничего не меняется. Ничего мне не светит. И день ото дня все хуже становится.

— А как же я? Что же со мной будет, если пойдешь в армию, ты подумал?

Мик замялся. Нет, он об этом не подумал. Не до того ему сейчас.

— Будем переписываться. Я стану домой в увольнительную приезжать, будем встречаться.

— И часто ты будешь приезжать? Сам ведь знаешь, чем все кончится: черкнешь пару писем, и поминай как звали.

Алан разглядывал снимки, с ухмылкой вспоминая эпизоды из армейской жизни, но тут он поднял глаза.

— Это еще не факт. У многих наших ребят дома остались девчонки. Но учти, это не мешает им развлекаться. Там классные девчонки попадаются. Особенно в районах, где протестанты живут. Стоишь на часах, и они с тобой постоят, поболтают. — Он замолк и, взяв еще два снимка, снова ухмыльнулся: — Кое-что удается от жизни урвать…

— Как это?

Алан посмотрел на Карен и, перегнувшись через стол, зашептал Мику в ухо. Выслушав, Мик отодвинулся и недоверчиво посмотрел на него:

— Да ты что, через колючую проволоку?

— Честно! Не вру.

Карен, схватив сумку, вскочила.

— Слушайте, я уйду, если вы не прекратите это хамство! — Ей вдруг показалось, что Мик и Алан пришли в бар вдвоем, а она так, сбоку припека. Но Мик поймал ее за рукав и заставил сесть.

— Не болтай глупости. Ничего такого мы не сказали.

— Нет, не глупости. Слушай, Мик, если ты завербуешься, между нами все кончено. Можем прямо сейчас распрощаться.

Посетителей в зале было мало, Карен говорила громко, и за соседними столиками стали оборачиваться в их сторону.

— Кто сказал, что я завербуюсь? Мы с тобой все обсудим, хорошо?

— Что тут обсуждать! Мне и так все ясно.

Алану надоели их пререкания, он допил пиво и поднялся.

— Давайте-ка лучше о серьезных материях потолкуем. Кто хочет выпить?

Мик допил свой стакан и запустил руку в карман.

— Теперь моя очередь платить, верно?

Алан достал пачку банкнотов и вытащил из нее пятифунтовую купюру.

— Чепуха. Сегодня я угощаю. В следующий раз приеду, начнешь работать, вот тогда и будешь расплачиваться. Хочешь повторить, Карен?

— Нет, спасибо.

Она даже не взглянула на него.

— Уверена?

— Абсолютно.

— Как хочешь.

Ее отказ нисколько не огорчил Алана. Взяв пустые стаканы, он направился к стойке. Карен допила и посмотрела ему вслед.

— Ненавижу его. И зачем только мы сюда пришли.

— Да ты что? Алан мой лучший друг. Я встречаюсь с ним раз в полтора месяца.

— Он хочет нас поссорить, не видишь, что ли?

— Что он, идиот?

Мик возмутился слишком бурно, а потому неубедительно, и тут же выдал свое смущение, начав крутить подставку для кружки.

— Конечно, хочет. Уговаривает тебя завербоваться.

— А что мне остается делать, скажи на милость?!

— Премного благодарна. Теперь мне все, кажется, ясно.

Она снова собралась встать, Мик взял ее за руку.

— Да я не про то, честное слово!

— А про что, интересно?

Мик следил, как Алан играет на автомате «Завоеватели космоса» около стойки.

— Не знаю. — Вспышки взрывающихся снарядов на экране подчеркивали унылый вид почти пустого зала. — Я хотел сказать, что сыт по горло, вот и все.

— Тебе самому выбирать, понимаешь, Мик?

Мик кивнул с несчастным видом.

— Я знаю. Я должен все обдумать.

Карен наклонилась к Мику и быстро сжала его руку.

— Не нужно тебе вербоваться, Мик. Я этого не перенесу.

Она смотрела на него не отрываясь, будто хотела загипнотизировать. Но Мик, уставившись в одну точку, не отвечал.

На следующее утро Карен пошла на работу, хотя ночь спала плохо. Она не рискнула больше отпрашиваться — в магазине и так их все время ругали за то, что они часто отпрашиваются. Сотни девушек были бы счастливы получить такую работу, твердила заведующая.

Мик тоже отправился в город. Надо было зайти в отдел социального обеспечения, подписать заявление на пособие. Ему было назначено в десять тридцать, но он знал: чтобы не опоздать на прием, надо прийти пораньше. С каждым разом очередь становилась все длиннее…