Пустельга для отрока. Взгляды и улыбки

— Да ни с кем, если застряну здесь.

— Я ее знаю?

— Да ты что? — Он повернулся и взглянул на нее так, чтобы она оценила всю силу его презрения. — Уж не думаешь ли ты, что я пойду на свидание с кем-нибудь из твоих знакомых девчонок?

— Джудит Парсонс, да? Ты ведь с ней встречался, когда в школе учился.

— Джудит Парсонс? Да никогда я с ней не встречался.

— Встречался! Вечно на школьном дворе вы с ней ошивались.

Мик проверил, застегнул ли он все кнопки на куртке.

— Это совсем другое дело.

Ну, все. Он ощупал карманы, позвякал монетами.

— Слушай, у тебя не найдется пары фунтов, а, Джулия?

Она оторвалась от учебников.

— У меня ни шиша нет.

— А деньги, которые ты на школьную экскурсию собирала? Я верну в пятницу, как только получу пособие.

— Ничего у меня нет. Я на прошлой неделе деньги за экскурсию сдала.

Мик выгреб мелочь из кармана и пересчитал.

— Эх, черт. С таким капиталом далеко не уедешь.

— У меня в куртке есть десять пенсов. Если хочешь, возьми.

— Они меня не спасут. Ну ничего, как-нибудь выкручусь.

Он сунул расческу Джулии в нагрудный карман и ушел. А девочка снова принялась за работу; поглядывая на пример, который решил Мик, она пыталась сама справиться со следующим уравнением.

Мик на ходу выпрыгнул из автобуса и рванул напрямик — через автостанцию. Опасность попасть под колеса ему не грозила — большинство вечерних рейсов отменили, и на стоянках было пусто. Он пробежал по ступенькам остановившегося эскалатора, промчался через пустынную площадь перед магазинами и ринулся вниз по скату — к переходу под железнодорожными путями.

Студенты-художники разрисовали бетонные стены туннеля — украсив переход и одновременно сделав живопись достоянием масс. Они назвали свою экспозицию «Публичной галереей». В основном это были обычные пейзажи — копии с картин известных художников (они даже подписи подделали), а также грубо намалеванные, хотя и вполне узнаваемые портреты голливудских звезд. Были тут и зарубежные сюжеты, романтические картинки и тому подобное; гвоздем выставки был Джон Уэйн во весь рост в белой шляпе и с револьвером.

Открыть выставку просили члена муниципалитета, но он отказался под тем предлогом, что не разделяет политических взглядов Джона Уэйна. Так что открывать ее пришлось ведущему музыкальной радиопрограммы.

Мик пробежал мимо картин, не замечая их, и выскочил из подземного перехода как раз в тот момент, когда часы на ратуше пробили половину восьмого. Он помчался напрямик через парк, выпачкал землей ботинки, когда бежал по клумбе, хорошо еще, что не вляпался в собачью кучку на газоне. У выхода из парка он пошел шагом, заправил рубашку в брюки, рукавом вытер со лба пот. Он на ходу глядел на свое отражение в витринах, а перед витриной антикварного магазина остановился и причесался.

Снова прилизанный и подтянутый, он завернул за угол и оказался на площади Святого Георгия. Карен не было. Какая-то девчонка стояла возле «Закусочной дяди Сэма», несколько прохожих пересекали площадь, но у фонтана никого не было. Мик медленно подошел к фонтану и присел на бортик. Внизу бился о мраморную стенку подносик из-под жареного картофеля — словно золотая рыбка в аквариуме.

Мик поднял глаза на часы на ратуше. Без двадцати пяти восемь. А что, если она не придет? А ведь вроде бы клюнула вначале. Бывает, что девчонки не приходят — это понятно. Но она не такая. У него заболел живот. Потянуло в уборную, как в тот день на призывном пункте, когда Алан вербовался в армию.

Он прикидывал, сколько еще надо ждать, чтобы перед самим собой не выглядеть идиотом, и тут, огибая фонтан, появилась Карен.

— Здравствуй!

Мик подскочил как ужаленный и чуть не бултыхнулся в воду. Карен улыбнулась и поправила ремешок сумочки на плече.

— Я думала, ты не придешь.

Мик удивился, но ради вежливости улыбнулся.

— Почему это?

— Я здесь уже была. Потом решила пройтись. Не люблю стоять и ждать; полно любопытных глаз.

— Автобус опоздал. Я от автобусной станции всю дорогу бежал.

Они отошли от фонтана и молча двинулись через площадь.

— Куда пойдем? — спросил Мик.

— Не знаю. А ты куда хочешь?

Мик посмотрел через дорогу на бар и салон игровых аттракционов. Не слишком заманчивая перспектива, во всяком случае на первый вечер.

— Погуляем?

— Погуляем?! — Она сказала это так, будто ей предложили лазить по горам или полетать на планере. — А где?

— Можно в парк пойти.

В ее взгляде он прочел: «Неужели?»

— Сейчас ведь парк закрыт. Да и вообще там страшновато, особенно когда темно. И опасно.

Мик вынул руки из карманов и расправил плечи.

— Со мной тебе нечего бояться.

— На той неделе там девчонку изнасиловали. — Карен осторожно ступала по булыжникам на своих высоких каблучках. — В десять утра.

— Ну, так куда?

— Может, в кино?

Наступил черед Мика изобразить сомнение. Правда, причина была более прозаическая.

— Ну, если хочешь…

— В чем дело? Ты что, кино не любишь?

— Смотря какое. Что сегодня крутят?

— В «Одеоне» идет что-то стоящее. Про бурю.

— Ты Шекспира имеешь в виду?

— Да нет, не то. Это о ядерном взрыве, он нарушает что-то там в атмосфере, начинается дождь, и он идет и идет без конца. Всех затопило, люди столпились на берегу, рвутся на корабли, надеясь спастись. Девчонки у нас, на работе, видели. Очень страшно. Но девочки говорят — гениально.

Его явно не увлек этот фильм даже после столь красноречивого пересказа.

— Что-то вроде «Ноева ковчега»?

— Идем?

— Но ведь сеанс уже начался…

— Не знаю. Пойдем посмотрим.

Карен начинала нервничать, тянуть резину дальше не было смысла; Мик закивал с такой готовностью, будто всю жизнь мечтал об этом фильме.

Пока они ждали у края тротуара, когда можно будет перейти улицу, мимо, мигая синим огоньком, пронеслась «скорая помощь»; собака, сидевшая на противоположном тротуаре, по-волчьи завыла, подняв к небу морду, и смолкла, лишь когда сирена затихла вдали.

У входа в «Одеон» Мик с волнением приблизился к табло сеансов, отыскивая фильм про бурю. Ему явно сегодня не везло.

— Отлично, смотри, он только в двадцать минут девятого начинается, — сказала Карен. — У нас еще уйма времени.

Может, все билеты проданы? Мик с надеждой посмотрел на табло. Внизу было написано: «Свободные места в партере и на балконе». Карен поднялась по лестнице в фойе, и, пока она копалась в своей сумочке, Мик пробежал глазами таблицу расценок над кассой. Карен наконец-то нашла кошелек и достала пять фунтов.

— Где ты больше любишь сидеть — наверху или внизу?

Мик отвернулся, он совсем растерялся и не смел поднять на нее глаза.

После томительной паузы Мик, изображавший жадный интерес к рекламе аттракциона, наконец сказал:

— Какая разница. Я никуда не могу пойти.

Карен смотрела на его зардевшуюся щеку. У него даже шея побагровела.

— Да что с тобой?

Не отрывая глаз от рекламы, Мик сказал:

— Не могу пойти. У меня нет денег.

Банкнота в руках Карен делала и без того трудное положение Мика совсем нестерпимым, и она зажала ее в кулачке — так фокусник прячет шелковый шарф. Мик повернулся к ней. На лбу у него блестели капельки пота.

— Я все деньги на этой неделе растратил. Собирался у родителей занять, но они оба на работе были, когда я уходил.

Вид у него был до того несчастный, что Карен захотелось приласкать и утешить его.

— Да ладно тебе. Я за тебя заплачу.

Лицо у Мика вытянулось: принять предложение Карен было в высшей степени неблагородно.

— Не надо.

— Почему?

Мик подыскивал аргументы. «Мужская гордость» — звучит слишком глупо; он просто пожал плечами, надеясь, что она поймет его без слов.

— Знаешь, давай в следующий раз ты за меня заплатишь.

Он притворился, будто раздумывает: может, он и нищий, но гордость у него все-таки есть; он уже заранее знал, что ответит, как только она произнесла «в следующий раз». Видно, он ей всерьез нравится, раз она заговорила о следующей встрече, хоть он и выставил себя таким дураком.

— Договорились.

— Куда сядем? Ты, надеюсь, не близорукий — я не могу близко сидеть, у меня голова болит.

Мик уже успел изучить таблицу над окошечком кассира. Передние ряды отпадают из-за Карен. Предлагать ей сейчас самые дорогие места с пульмановскими креслами (или как их там) — нехорошо. Остается амфитеатр.

— Значит, берем в последние ряды.

Карен протянула ему скомканную пятифунтовую бумажку.

— Бери. А я забегу в туалет.

Мик купил билеты и стал ждать Карен у буфета: явится и, глядишь, предложит еще на сдачу выпить шоколада.

Но Карен аккуратно убрала мелочь в кошелек, и они молча зашагали по толстому ковру к билетерше, которая надорвала билеты и впустила их в зал.

Залитый солнечным светом пейзаж на экране был такой яркий, что они без труда нашли свои места и без фонарика билетерши. Не успели они усесться в середине ряда, как эпизод на экране сменился: появился ночной пляж, где туземцы — музыканты и танцоры — развлекали нелепо разодетых туристов на пикнике и все прямо изнемогали от счастья. Жутко счастливые рожи. Туристы, посмеиваясь, жевали бифштексы. Музыканты, посмеиваясь, били в барабаны и размахивали инструментами; даже танцоры, отплясывавшие лимбо, посмеивались, наклоняясь под низкими камышовыми навесами. Они так низко пригибались к земле, будто примерялись, как будут бесплатно пробираться в общественный туалет.

Двое через два ряда от Мика и Карен были поглощены скорее друг другом, чем происходящим на экране. Мужчина, наклонясь к женщине, целовал ее, и, хоть в зале царил полумрак, видно было, что он целует ее взасос. Мик толкнул Карен, чтобы она обратила на них внимание.

— Смотри, как стараются!

Женщина обнимала мужчину за шею. Запустив пальцы в его волосы, она крепко прижимала его затылок, так что он не мог вывернуться, даже если бы и захотел. Будь здесь его приятели, Мик нашелся бы что сказать, а может, даже поднялся, чтобы заглянуть через ряды, посмотреть, чем они там занимаются.

На экране снова был день: сияющее голубое небо и море. Танцоры превратились в рыбаков, и теперь они отплывали от берега, продолжая скалиться.

Парочка, не открывая глаз, почувствовала, что на экране стало светлей; они отодвинулись друг от друга, и женщина постаралась сесть прямо. Она повернулась к своему спутнику, собираясь что-то сказать, и ребята увидели ее профиль. Карен, тихонько вскрикнув, схватила Мика за руку.

— Ты чего?

Карен смотрела, как женщина что-то шепчет мужчине на ухо.

— Моя мама.

Мик вытянулся в кресле и оглядел зал.

— Где?

— Да вот она, прямо перед нами.

Мик видел, как мать Карен положила голову на плечо мужчине и поуютней устроилась в кресле.

— Твоя мама?!

Кто-то из соседей уже цыкал на них, но Мик не обращал на это внимания.

— И с нею твой отец?

— Черта с два, отец. Ухажер небось.

На экране, весело распевая, рыбаки тянули сеть. Даже рыба, казалось, ликует, когда, задыхаясь, падает на палубу. Карен встала, стукнув сиденьем, и начала пробираться вдоль ряда.

— Ты куда?

— Хочу пересесть.

Мик встал и пошел следом.

— Зачем?

— Как это зачем? Не могу же я сидеть и на них любоваться. Отвратительно заниматься этим в их годы.

Карен нашла свободные места подальше, в самом конце ряда. Парочку теперь заслоняли от них другие, но Карен все никак не могла успокоиться и до конца фильма то и дело поглядывала в центр зала.

Когда они вышли из кинотеатра, Карен была мрачнее тучи.

Мик старался ее расшевелить и принялся болтать о фильме. Но Карен, хоть и кивала в ответ на его замечания или бросала что-то односложное, своего мнения не высказывала. Мик пытался ее поддразнить, восторгаясь фигурой героини, особенно в эпизоде, когда ей помогали взобраться на паром, — мокрое платье прилипло к телу и просвечивало, да еще было рваное. Однако эти преувеличенные восторги ничуть не задели Карен, она вообще перестала разговаривать.

Когда они проходили мимо магазинчика «Яства Нептуна», Мик спросил ее, не хочет ли она перекусить. Карен вначале замялась, потом равнодушно кивнула, и они вошли. Пока они стояли в очереди, Мик изучал меню на стене, прикидывая, что он может купить. Можно взять треску и картошку на подносике (за подносики еще два пенса), но на горох, фасоль или соус денег уже не хватало.

В глубине магазинчика была комната, где покупатели могли присесть и съесть свой ужин. Мик решил, что по случаю первого свидания куда приличнее посидеть за столом, вместо того чтобы идти по улице с пакетиками в руках. Карен сказала, что не имеет ничего против, и они сели за столик у стены.

Над их столом, так же как и над другими, висели в нишах цветные фотографии — виды зарубежных курортов, пейзаж на этих картинках был прямо как живой. Интерьер комнаты был решен в светлых тонах и гармонировал с цветовой гаммой пейзажей — такое впечатление, будто ты сам находишься в тех местах, а рыбу, которую ты ешь, только что поймали в Средиземном море.

Мик, не жалея уксуса, полил рыбу, чтобы она как следует пропиталась. Он не прочь был полить картошку томатным соусом, но вспомнил телепьесу, в которой парень отправился с девушкой в роскошный ресторан — это было их первое свидание — и заказал кетчуп, к великому ужасу окружающих. Мик никак не мог понять, что уж такого ужасного натворил тот парнишка, но, судя по реакции официанта и девчонки, он сделал что-то непристойное.

Карен даже не посолила еду. Она так вяло и так долго жевала каждую картофелину, что казалось, разучилась глотать. Мик заглатывал по две-три картофелины сразу и совал пластмассовую вилку глубоко в рот.

— Голодный — жуть. — (Человек за соседним столиком с интересом взглянул на него и, понаблюдав за ним несколько минут, решил, что, даже если этот парнишка прикидывается безумно голодным, у него это здорово получается.) — Чаю дома даже не успел попить. — Он замолчал, заглатывая очередной кусок. — Психовал. Боялся, что ты не придешь.

Впервые с тех пор, как они вышли из кино, Карен улыбнулась и с интересом взглянула на него.

— Почему? Я же сказала, что приду.

Мик пожал плечами и занялся едой. Карен наблюдала, как исчезает еда с его тарелки.

— Можешь у меня взять, если хочешь.

Мик обрадовался так, словно она предложила ему работу.

— А ты почему не ешь? Не нравится?

— Я не голодна.

Она переложила почти всю рыбу с картошкой со своего подносика. Один кусок упал на стол, но Мик не посмел подобрать его, пока она не отвернулась.

— Я на диете.

Мик сделал вид, что изумлен.

— Зачем это? Ты же совсем не полная.

— Но склонная к полноте. Моя мама была такой, как я, в моем возрасте. Я видела ее фотографии в юности. Ни за что не скажешь, что это она.

— Она мне вовсе не показалась толстой.

Карен нахмурилась.

— Да ты ее не разглядел. Сама-то она говорит, что у нее просто широкая кость.

— Она ведь еще не старая, верно? Скорее на твою сестру смахивает, чем на мать.

Карен протестующе затрясла головой.

— Ни капельки я на нее не похожа. Я на папу похожа. Все так говорят. И глаза у меня его.

Мик заглянул ей в глаза, но он ведь не знает ее родителей, так что судить не может.

— Ты с ним хоть видишься?

— Иногда. Когда ему случается сюда приезжать. Он водит грузовик на дальние расстояния…

Карен совсем сникла, замолчала и, вытащив розовый бумажный платок, прижала его к носу. Мику стало жаль ее; он даже перестал жевать.

— Ну что с тобой?

Карен не отвечала. Только мотала головой, потом успокоилась, высморкалась и выбросила мокрый платочек.

— Сегодня… на меня накатило. Когда я была маленькая, папа во время каникул ходил со мной в кино…

Она снова опустила голову и вытащила сухой платок. Мик видел, как сияют ее волосы под лампой дневного света.

— Тебе, наверно, очень тяжело. Я иногда убить своего отца готов, но представить себе, что он уйдет из дома, не могу.

— Ко всему в конце концов привыкаешь… Или это только так кажется. Вроде все уже забыла, а потом вдруг вот как сегодня…

Воспоминания снова захватили ее; Мик, кино и ужин на столе словно куда-то отступили. Мик с жадностью поглядывал на остывшую рыбу.

— Эй!

Карен взглянула на него.

— Что?

— Ты будешь есть эту рыбу?

Карен равнодушно ковыряла свой кусок вилкой.

— А что, ты хочешь?

— Не выбрасывать же ее…

Она подтолкнула ему через стол пластиковый подносик, и он переложил рыбу себе. Мик уже приготовился ее уплетать, когда Карен вдруг спросила:

— Интересно, сколько сейчас времени?

— Не знаю. Часы забыл.

Он поискал на стене часы, потом спросил, который час, у мужчины за соседним столиком — тот уже разделался с ужином и просматривал вечернюю газету. «Правительство сокращает штаты» — гласил заголовок статьи.

Мужчина отогнул манжет.

— Без двадцати пяти одиннадцать.

— Без двадцати пяти! — Карен так и подпрыгнула, чуть стул не уронила. — Последний автобус без четверти уходит! За десять минут ни за что не добежать!

Мик с тревогой взглянул на вторую порцию трески. Кусок слишком большой — одним махом не проглотишь, а взять с собой и дожевывать на ходу — неприлично.

Он нехотя отложил вилку и встал.

— Попробуем.

И, бросив горестный взгляд на рыбу, он выскочил из кафе следом за Карен, и они помчались на автобусную станцию.

— Скорей, а то не успеем!

Карен, тяжело дыша, прислонилась к фонарному столбу и прикрыла глаза. Только переждав несколько секунд, она смогла заговорить.

— Ничего не поделаешь. Не могу больше, просто сил нет. Лучше уж опоздать, не то меня в гробу домой принесут.

Возле одного дома Мик заметил велосипед. Тихонько открыл калитку и пошел по тропинке. Занавески в гостиной были не задернуты — сидя на тахте, пожилая пара смотрела телевизор. Мик заглянул в окно: захотелось узнать, какую программу они смотрят, потом он медленно покатил велосипед по дорожке и вывел его на тротуар. Карен поглядывала в оба конца улицы — боялась, как бы кто-нибудь не заметил Мика.

— Чего это ты?

Мик приподнял велосипед и, чтобы заднее колесо перестало крутиться, резко опустил на мостовую и перекинул ногу через раму.

— Садись. Отсюда дорога уходит под откос. Может, перехватим автобус, если повезет.

Карен колебалась; она молча смотрела на Мика, оседлавшего велосипед, на дом в глубине сада — женщина в гостиной подошла к телевизору и выключила его.

— Нельзя. Поймают.

— Я верну его. У нас нет выбора. Если, конечно, не хочешь идти пешком…

Женщина в доме взяла с каминной полки часы, стала заводить их. Мужчина потянулся и зевнул. Карен, подобрав юбку, неуклюже взобралась на седло, Мик держал велосипед. Наконец она уселась, но все никак не могла сообразить, куда ей девать руки. Положила было ему на плечи, но сочла это слишком интимным и робко обхватила его за талию.

— Готова?

Мик оглянулся, Карен покрепче схватила его за куртку и кивнула.

— Мама дико злится, когда я опаздываю.

— Держись. Еще не все потеряно.

Он оттолкнулся и завилял передним колесом, стараясь сохранить равновесие. Карен напряглась и вытянула ноги на тот случай, если велосипед упадет; но склон был крутой, они очень быстро набрали скорость, и велосипед покатил ровно. Мик сидел на раме, придерживая руль одной рукой.

Карен расслабилась — теперь они ехали по тихим переулкам, она крепко обнимала его, закрывая глаза на крутых поворотах. Она то радовалась, то пугалась, то без передышки хохотала, покрикивая на Мика, чтобы был осторожнее. Мик внимательно следил за дорогой, держа руки на тормозе. Дорога была неровная, у велосипеда не было фары, а фонари на большинстве улиц гасили рано — урезали фонды на социальные нужды.

Перед тем как выскочить на проспект, Мик затормозил, здесь их могла застукать полиция; они слезли и побежали вниз с холма, толкая перед собой велосипед. Завернули за угол, и Карен тревожно глянула на остановку автобуса, до которой было еще не меньше ста ярдов.

— Автобус, смотри!

Не успела она это произнести, как автобус притушил огни и тронулся. Оба так и застыли на месте.

Миновав типографию «Квикапринт лимитед», автобус скрылся за поворотом.

— Дома влетит, — сказала Карен.

— Что же ты собираешься делать?

Карен закинула ремешок сумки на плечо.

— Пешком пойду. На такси денег не хватит.

Мик еле слышно позвякивал звонком — нажимал на рычажок, но ударять о купол звонка ему не давал.

— Тогда и я с тобой. Только надо сбагрить эту штуковину, не то фараоны засекут.

— Не надо меня провожать. Сама доберусь.

— Ты что, не знаешь, здесь по ночам психи шныряют.

— Но ведь ты совсем поздно домой вернешься.

— Неважно. Мне не надо рано вставать.

Он закатил велосипед в какой-то двор и прислонил к подоконнику. На крыльце, глядя на дверную ручку, мяукала кошка — просилась домой. Мик тихонько приоткрыл дверь, и кошка скользнула в узенькую щель.

Мик вышел со двора и вернулся к Карен, которая разглядывала витрину пустого магазина в конце улицы. Названия товаров и объявления были написаны на грязном стекле, но из-за толстого слоя грязи в верхней части витрины их почти невозможно было разобрать.

Мик наблюдал, как Карен расчистила маленькое пятнышко на стекле, чтобы заглянуть внутрь.

— Велосипед постоит там до утра, ничего с ним не сделается. А утром его найдут и сообщат в полицию.

Карен не слушала. Она приникла к стеклу и глядела внутрь на разоренные витрины, на ряды пустых банок на полках за прилавком. Не отрываясь от стекла, она сказала:

— Я, когда маленькая была, часто сюда заходила. Мама с папой всегда мне конфеты здесь покупали, пока мы ждали автобуса.

Как только они ступили на траву перед ее домом, Карен сбросила туфли.

— Слава богу, почти пришли! Куплю себе кеды и в следующий раз в них приду к тебе на свидание.

— Погоди, я вот мотоцикл починю. Тогда все проще будет.

Они обогнули с двух сторон выброшенное на свалку кресло. Когда они снова встретились, Мик взял Карен под руку, и она переложила туфли в другую руку, чтобы Мику удобнее было. Они молча прошли сквозь рощицу. Карен провела Мика грязной тропинкой между двух ровных, смахивающих на футбольные ворота стволов; когда они вышли на пустырь, Мик кивнул в сторону трех корпусов.

— Ты в каком живешь?

— В первом. «Чэтсворт-райз».

Они остановились у гаражей возле дома, и Карен надела туфли.

— Может, мама спит.

— Хочешь, я с тобой поднимусь?

— Нет. Лучше я одна.

Мик обнял ее, прижав к воротам гаража. Он поцеловал ее, Карен не противилась, но, когда он прижался к ее бедру и стал расстегивать пуговицы на пальто, она открыла глаза и оттолкнула его.

— Ну тебя, я и так опоздала.

Мик вошел с ней в парадное, и она нажала кнопку лифта.

— Хоть бы он работал. Если еще придется пешком наверх тащиться, я рухну.

Карен изо всех сил нажимала на кнопку, а Мик смотрел вверх и прислушивался — спускается ли кабина. Убедившись, что лифт пошел, он спросил:

— Я тебя еще увижу?

Карен достала из сумочки зеркальце и быстро, пока не спустился лифт, глянула на себя.

— Если хочешь.

— Когда?

Карен пригладила волосы, проверила, не размазалась ли помада и тон.

— Моя мама прямо Шерлоком Холмсом становится, когда я откуда-нибудь прихожу.

— Завтра?

Карен улыбнулась и повернула зеркальце, чтобы увидеть в нем Мика.

— А ты время даром не теряешь!

— Я за тобой в магазин зайду, ладно?

— Хорошо.

Лифт с грохотом остановился, лязгнула дверь. Карен собралась уже войти в кабину, но Мик повернул ее к себе и снова поцеловал, на этот раз она не прикрыла глаза и рукой придержала дверь, чтобы она не захлопнулась. Потом Карен попятилась, но Мик продолжал ее целовать и вошел бы за ней в кабину, если бы Карен не вытолкнула его на площадку.

— Мне надо идти.

— Хоть бы тебе не влетело.

Она задумчиво водила пальцем по кнопке лифта.

— Ой, только бы мама уже спала.

Карен нажала на кнопку; они улыбались друг другу, пока не захлопнулась дверь лифта. Мик послушал, как кабина ползет вверх, и вышел на улицу. На краю тротуара он повернулся и посмотрел на освещенные окна, хотя и понятия не имел, где живет Карен.

Он не спеша затрусил напрямик, через газон, но вскоре, разгоряченный воспоминаниями и мыслями о новой встрече, припустил быстрее. До того хорошо сейчас ему было, что он мог бы бежать вот так до самого дома, но на шоссе, ведущем к городу, он опять пошел медленнее: чего доброго, еще прицепится полицейский — куда это он так торопится.

Карен наклонилась, стараясь бесшумно вставить ключ в скважину. Медленно повернула его, открыла дверь и осторожно вошла в прихожую. Ох уж эти ржавые петли! И пальто, стоит лишь шевельнуться, гремит, словно на ветру. Да и сама она так шумно дышит, будто всю дорогу мчалась бегом. Из-под двери в гостиную пробивалась полоска света, оттуда неслись звуки душещипательной музыкальной заставки вечерней телепередачи. Карен подождала, когда музыка зазвучит громче, щелкнула замком и стала на цыпочках пробираться через прихожую. И когда это туфли скрипеть начали? Ведь они даже новые не скрипели! Никогда в жизни не наденет она больше браслетку — бренчит, точно коровий колокольчик.

— Карен!

Она застыла на полушаге, скорчив гримасу. В зеркале едва различалось смутное отражение — маленькая сгорбленная фигурка.

— Карен! Это ты?!

Полуночный бродяга выпрямился, пойманный на месте преступления.

— А ты думала кто? Джек Потрошитель?

— Иди сюда, ты мне нужна.

Карен, бренча ключом, раздумывала, что делать. Наконец мимо двери своей комнаты она прошла в гостиную.

Мама, зловеще спокойная, застыла словно изваяние на краю диванчика. Она скрестила на груди руки — тоже мне обвинитель! — всем своим видом показывая, что не замечает вошедшую Карен. Но суровый взор и осанка неподкупного судьи никак не вязались с цветастым кимоно и крашеными ногтями на ногах.

— Сколько сейчас, по-твоему, времени? — (Она не удостоила Карен взглядом, пока не задала этот вопрос.)

— Кажется, не очень поздно…

От этой напускной наивности мать взорвалась:

— Не поздно! Да уже первый час, чтоб ты знала!

И она указала на часы с кукушкой, висевшие в нише над камином. Карен даже не взглянула на часы. Пожала плечами, точно для нее лично в этом нет ничего особенного, будто она каждый вечер приходит в это время.

— Я на автобус опоздала. Пришлось идти пешком.

— Пешком! И ты шла одна?

Она с растущей тревогой оглядывала Карен. С виду вроде все в порядке. Волосы причесаны, пальто чистое. И колготки целы, и туфли грязью не забрызганы. Но почему дочь не смотрит на нее? Может, помада стерлась или глаза подозрительно блестят?

Надо проверить, не испачкано ли пальто сзади, когда она будет выходить из комнаты.

— Кажется, я тебя спрашиваю, Карен.

Но та изучала свой ключ, словно это могло подсказать ответ.

— Какая разница, с кем я была.

— Очень большая. Наверняка с парнем, так ведь?

Карен сжала ключ в руке и нехотя подняла глаза на мать.

— Ну и что?

— Так я и знала.

— А что тут плохого?

Миссис Лодж потянулась за сигаретами, лежавшими на журнальном столике.

— Попадешь в беду, вот что. Заявилась среди ночи… Кто знает, чем ты там занималась.

— В чем дело? Ты что, мне не веришь?

— Нет, не верю.

Сигарет в пачке не оказалось, и она бросила ее в пепельницу, окурки и обожженные спички разлетелись, и на стеклянном донышке стала видна Блэкпульская башня. Миссис Лодж подошла к камину и взяла с полки новую пачку. Взглянула на себя в зеркало и прикрутила газовую горелку.

— Я вконец извелась, пока тебя ждала.

— Легла бы лучше. Я тебя не просила меня ждать.

— Еще чего! Являешься домой, когда тебе заблагорассудится, уснешь тут…

Она скомкала целлофановую обертку, бросила ее в мусорное ведерко, на котором были нарисованы рыцари в латах, скачущие на лошадях по кругу. По другую сторону камина стояли начищенные до блеска щипцы, правда, они служили всего-навсего украшением: в доме было газовое отопление.

Миссис Лодж чиркнула спичкой и сделала первую затяжку, слушая, как трещит, разворачиваясь, целлофановая обертка в мусорном ведерке.

— Ты так и не сказала, кто тебя провожал.

Она помахала спичкой, от которой потянулся хвост дыма, похожий на узкие знамена рыцарей на ведерке. Карен молча наблюдала за матерью. Дверь в прихожую так и осталась открытой.

— Я не обязана перед тобой отчитываться. Надоело, что ты вечно суешь нос в мою жизнь. Хоть из дому не выходи!

— Я ведь за тебя волнуюсь. Знаешь, какая это ответственность — одной воспитывать дочь.

— Можешь не беспокоиться. Я сама за себя отвечаю.

— Это я уже слышала. И все же надо быть поосмотрительней, Карен.

— Думаешь, я сама не знаю? Ты лучше кое о ком другом порасскажи!

Насмешливая интонация дочери заставила миссис Лодж нервно постучать сигаретой о край пепельницы. Пепла не было, упало лишь несколько темных крошек.

— Ты это о ком?

— О тебе. Сегодня вечером… в кино с тем типом!

Миссис Лодж сделала долгую затяжку, стремительно разраставшийся столбик пепла служил как бы знаком ее потрясения. Когда Карен их видела? Хорошо бы, когда уже зажгли свет или когда они выходили из кинотеатра. Она бросила с напускным безразличием:

— Ах, так ты там была?

— Там! Мы сидели прямо позади вас, через два ряда. Я чувствовала себя полной идиоткой.

Миссис Лодж залилась краской — шея стала под стать пламенеющему кимоно, ей казалось, будто все разом на нее уставились: и Карен, и заплаканный мальчуган на фотографии, висевшей на стене, и пушистый львенок, лежавший на диване, и даже волнистый попугайчик в клетке у окна. Ну этого-то она сейчас приструнит! Она пересекла комнату, набросила на клетку накидку. Миссис Лодж теребила материю, дергала углы накидки, тянула время, пытаясь взять себя в руки. Потом повернулась к дочери.

— Ну и что тут такого? Мы с Джорджем знакомы уже несколько месяцев.

— Ты мне о нем никогда ничего не говорила.

— Не знала, как ты к этому отнесешься, вот и не говорила. Сама знаешь, как с тобой сложно. Я ждала, когда все образуется, а потом уже ввести тебя в курс.

— О чем это ты? Что значит «все образуется»?

Карен снова стала звенеть ключом. Миссис Лодж взяла с края пепельницы сигарету и села на диван, поджав под себя ноги.

— Ну, понимаешь… Я все думала пригласить Джорджа к нам и познакомить вас.

— Я не собираюсь с ним знакомиться.

— Почему? Я ему уже о тебе рассказала. Уверена, он тебе понравится.

— Не хочу его видеть! Ненавижу его!

Карен так напряглась, что миссис Лодж испугалась, что Карен сейчас на нее бросится.

— Карен! Не смей! Как тебе не стыдно!

Карен повернулась и выбежала из комнаты. Она с такой силой хлопнула дверью, что все двери в квартире задрожали, а дверь, ведущая в гостиную, даже распахнулась. Миссис Лодж выпрямилась, собираясь крикнуть ей вслед, но решила промолчать и снова откинулась на спинку дивана.

Она закурила новую сигарету от той, что держала в руке, посмотрела на экран телевизора и, взяв с журнального столика дистанционный переключатель, выключила телевизор. Сразу же стали слышны все остальные, более тихие звуки: тикали часы, ворочался во сне волнистый попугайчик, изредка доносился дальний шум проезжавшей машины. Но миссис Лодж ничего не слышала, она смотрела в огонь и слушала, как плачет Карен в своей спальне напротив.

Мику понадобилось снять переднее колесо с мотоцикла, чтобы проверить тормоза. Отключив тормоз и коробку скоростей, он отвинчивал гайку вала, когда в гараж вошел отец. Мик не слышал его шагов — он стоял спиной к входу, и к тому же транзистор был включен на полную мощность. Только когда мистер Уолш подошел к скамье и повернул ее, Мик быстро обернулся.

— Ты чего?

Оставив вопрос сына без ответа, мистер Уолш протянул ему свернутую вечернюю газету:

— Вот. Свежая.

Мик стоял на коленях возле мотоцикла, держа в руке гаечный ключ.

— Посмотрю, когда чай пить пойду. Сперва с мотоциклом надо разобраться.

— Нет, ты сейчас посмотри. Подождет твой мотоцикл, никуда не убежит.

Мик положил гаечный ключ и показал отцу руки.

— Руки у меня грязные, видишь? Все в масле.

Но мистер Уолш продолжал тыкать в него газетой, словно полицейский — дубинкой.

— Ничего. Работу найти важнее, плевать на масло.

Мик обтер руки старой футболкой, поднялся и взял у отца газету. Держа перед собой раскрытую газету, заслонясь ею от отца, он стал просматривать колонку объявлений о найме на внутренней полосе, а мистер Уолш тем временем пробегал глазами с другой стороны первую и последнюю полосы. Заголовок на первой полосе предупреждал: «Рабочим сталелитейной промышленности грозят сокращения».

Мистер Уолш наклонился, собираясь прочитать статью, но это было трудно — сын держал газету неровно, строчки сливались перед глазами. Мик перевернул страницу. Свободных мест нигде не было.

— Черт побери. С каждым днем их становится все меньше.

Он внимательно читал объявления, надеясь напасть на что-нибудь стоящее.

— Сильный, энергичный и умный? Ничего себе, скромненькие запросы.

Мистер Уолш при этих словах выпрямился и заглянул в газету туда, где читал Мик.

— Смотри-ка, кое-что есть.

Мик расчистил место на скамейке и положил газету.

Мистер Уолш наклонился и прочитал вслух:

— «Требуется ученик механика…» — Остальное он прочитал про себя, пока не дошел до названия фирмы. — «Аттли энд Парсонс», Истбэнк-роуд.

— Что за фирма, пап?

— Инженерная фирма на Стокс-хилл, позади собачьей площадки.

— Думаешь, стоит попытаться?

— Конечно, стоит. Позвони туда.

— Прямо сейчас?

— Нет, через неделю, болван ленивый! Разве можно ждать? Думаешь, один ты объявление прочел?

Облокотись на скамью, Мик перечитал объявление. Его можно было найти без труда — по сальному следу от пальцев.

Мистер Уолш ждал, что сын перейдет к делу, но скоро потерял терпение и больно стукнул Мика по руке.

— Ну, поторапливайся! Нечего прохлаждаться.

Мик прошел через весь гараж, морщась и потирая руку. У дверей он порылся в карманах джинсов и повернулся к отцу.

— У меня денег нет.

Мистер Уолш отдал ему всю мелочь, какая у него была. Мик стремглав выскочил из гаража и помчался по садовой дорожке. Он уже открывал калитку, когда отец, размахивая газетой, остановил его:

— Мик!

Мик оглянулся.

— А газета тебе не пригодится?

— Зачем?

— А номер телефона как же, дуралей!

Мик рванулся обратно. Отец протянул ему карандаш, который Мик сунул в задний карман джинсов, он побежал на этот раз не к калитке, а промчался прямо по газону и перемахнул через забор. Как спортсмен, перескакивающий через ров, он занес ногу на барьер, оперся на него и перевалил на другую сторону.

Мистер Уолш медленно прошел за ним по тропинке, остановился у калитки и проводил сына взглядом до угла. После того как Мик исчез из виду, он постоял еще немного, потирая голые локти, потом повернулся и пошел к дому. Но в дверь не вошел, а остановился возле розового куста у дорожки и стал разглядывать розы. Они уже отцветали, несколько оставшихся цветков прихватило ранними морозами. Бросив взгляд вдоль улицы — не возвращается ли Мик, — мистер Уолш принялся обирать завядшие цветы, хотя и знал, что в такое время года новые уже не вырастут.

Мик мчался к телефонной будке. Никто вроде бы не приближался к ней, намереваясь звонить, но Мик все равно бежал не останавливаясь — боялся, как бы кто не надумал. Вдруг та старушенция повернет назад и решит позвонить своей дочурке в Австралию? Или вон тот дядька на другой стороне войдет в будку и начнет названивать, чтобы узнать время; да мало ли кто может ему помешать — исключительно из вредности.

Мик добежал до будки, открыл дверь и вошел. Пристроил на полочке газету, достал карандаш, приготовил кучку монет. Телефонного аппарата не было. Мик опустил глаза — может, валяется на полу? Черта с два. Он потрогал провод, осмотрел оборванный конец. Как удочка без крючка.

Отчаянно чертыхаясь, он отшвырнул провод и начал неистово колотить башмаком в нижнюю панель. Любой мог бы сейчас принять его за бандита, разбушевавшегося средь бела дня. Мик схватил с полки газету, сгреб мелочь и с такой силой грохнул дверью, что, если бы не пружина, все оставшиеся стекла вылетели бы непременно. Он минуту постоял на тротуаре, соображая, где ближайший автомат, потом, пнув будку на прощание ногой, бросился бежать.

В конце улицы он пролез через дыру в школьном заборе и побежал через спортивную площадку, где школьная команда играла в футбол. Знакомые ребята-болельщики, завидя Мика в центре поля, завопили. Один предложил Мику покататься на его мотоцикле. Другой пообещал не говорить полицейским, что они его видели. Мик только ухмыльнулся в ответ и побежал дальше. Он перелез через забор на другой стороне площадки, пересек улицу. Дремавшая в кустах у ворот собака метнулась за ним с яростным лаем. Мик легонько пнул ее в морду и ринулся через пустырь, где муниципалитет планировал разбить сад, но бюджет на социальные нужды урезали, и городские власти так и не раскачались. Проскочив между двумя нефтяными цистернами, Мик перепрыгнул через яму, которую начали рыть под убежище и бросили, отрыв два фута, потом он миновал дом, возле которого женщина препиралась с почтовым инспектором из-за непогашенных счетов.

Мик повернул за угол. Телефонная будка была пуста, поблизости никого. Он замедлил шаг, осторожно приблизился, заглянул внутрь. Аппарат на месте. Но, наученный горьким опытом, он не спешил радоваться, знал, какие номера иной раз откалывают местные шутники. Он вошел в будку, готовый ко всему. Осторожно снял трубку. Провод вроде цел. Он тихонько его подергал. Держался прочно. Вроде бы все в порядке, и он поднес трубку к уху. Гудит! Работает! Мик снова достал из кармана карандаш, монетки и газету, набрал номер. Держа десятипенсовую монетку у щели аппарата, он ждал соединения.

Занято. Тьфу ты! Опустил рычаг и набрал снова. Опять занято. К будке подошла какая-то тетка и прилипла к двери, уставившись на Мика, мол, я не уйду, не надейся. Мик еще раз набрал номер, как бы желая доказать честность своих намерений. По-прежнему занято. Тетка торчала у будки — на психику давила; Мик с ужасом представлял себе, как надрывается сейчас телефон в «Аттли энд Парсонс» — им наверняка звонят со всех концов. Мика прошиб пот. Нервно (старательно избегая ее взгляда) он начал сгребать ногой мусор на полу будки. Женщина, закипая от бешенства, следила, как он заталкивает в угол сигаретные пачки, пакетики из-под жареной картошки, конфетные обертки. Но когда он попытался попасть окурком в спичечную коробку, женщина взорвалась. Мик вздрогнул от громкого стука над самым ухом и рассвирепел. Хорошо, что тетка сообразила и отскочила от двери, не то он ее покалечил бы, рывком распахнув дверь.

— Нечего стучать! Ждите или ищите другой автомат!

Но ей тоже порядком надоело ждать этого парня, который без толку торчит в будке.

— А чего ждать? Ты же не говоришь!

— Потому что занято.

— И сколько ты собираешься тут дожидаться? До завтра?

— А я почем знаю. Пока не дозвонюсь.

И он захлопнул дверь у нее перед носом.

— Вот я пойду приведу мужа — сразу выйдешь как миленький, шпана несчастная!

Мик говорил с ней, присев на корточки, — внизу в двери стекло было выбито.

— Послушайте, тетя. Да вы хоть Кинг-Конга[9] сюда приводите, я не уйду, пока не дозвонюсь. У меня очень важное дело.

По его решительному, упрямому виду она поняла, что парень не шутит. Видимо, никто — ни она сама, ни муж — не заставит его выйти из будки, пока он не дозвонится. Она начала соображать, где находится ближайший автомат.

— Скажите, пожалуйста! Что, собственно, стряслось — убили кого или еще что?

— Тут скорее самоубийством пахнет, если я сейчас не дозвонюсь.

Отвернувшись, он снова стал яростно крутить диск. Женщина покачала головой. Видно, псих какой-то. Лучше, пожалуй, убраться подобру-поздорову. Тем более что уже темнеет. Опять занято! Мик в бешенстве саданул кулаком по аппарату. Что этот псих вытворяет! Женщина поспешила уйти — чего доброго, опять он на нее набросится.

Перейдя улицу, она обернулась. Парень снова крутил диск. Что же такое у него все-таки стряслось? Направляясь к другому автомату, она терялась в догадках.

Мистер Уолш ждал Мика в саду. Он пропалывал бордюр у ограды и то и дело распрямлялся, поглядывая на улицу.

Наконец он увидел Мика; когда тот подошел ближе, отец с пучком одуванчиков пересек газон и встретил его у калитки.

— Долго же ты пропадал! Я уж думал, ты сразу на работу вышел.

— Пришлось идти звонить на Колридж-авеню. На Шеллигроув телефон из будки украли.

— Дозвонился?

— Дозвонился в конце концов. Все занято и занято. Думал, в будке заночую.

— А что я тебе говорил?!

Мистер Уолш отряхнул землю с корней одуванчиков, шлепнув пучком об ограду. Листья у одуванчиков уже свернулись, хотя он только что сорвал их.

— Ну и что же?

Мик так тихо закрыл калитку, что не было даже щелчка.

— Ничего особенного. Утром надо за анкетой явиться и аттестат зрелости им принести.

Новость не очень-то радовала, хотя Мику все же не отказали с порога. Оба считали, что лучше не настраиваться на успех. По опыту знали: напрасные надежды и разочарования куда хуже немедленного отказа.

— Ладно уж. Все лучше, Мик, чем сразу по зубам получить.

Может, оно и лучше, однако оба довольно уныло поплелись по тропинке.

Солнце давно село за домами, быстро темнело. Северо-западный ветер расчищал небо, предвещая заморозки. Мистер Уолш потирал руки, дул на пальцы, закоченевшие от холодной мокрой земли. Открыв кухонную дверь, он повернулся и окинул Мика взглядом с головы до ног.

— Где газета?

У Мика аж дух захватило, он ударил себя ладонью по губам.

— Забыл! В будке.

Мистер Уолш отвернулся и с притворным негодованием щелкнул языком. Его слишком заботило будущее Мика, чтобы он стал огорчаться всерьез из-за какой-то газеты, но он, изображая шутливый гнев, легонько стукнул сына кулаком по голове, а потом по плечам. Мик, как обычно, уворачивался и притворно вопил, будто ему и в самом деле больно, и оба, повеселевшие после этой разминки, застряли в дверях — каждый старался первым протиснуться на кухню.

— Теперь переведи четыре фута семь дюймов в метры и сантиметры, — сказала Карен.

Мик записал условие задачи, и они начали решать. Они сидели на диванчике в гостиной у Мика. Мик писал на листке, вырванном из тетради Джулии, а Карен — на странице еженедельника. Она писала крошечным карандашиком, прикрепленным к корешку еженедельника, таким мелким почерком, что невозможно было ничего разобрать, хотя они сидели совсем близко.

Мик подвел итог:

— Метр сорок сантиметров!

Минуту спустя Карен кивнула и подчеркнула свой ответ.

— У меня получилось то же самое. А теперь — сколько сантиметров в трех футах девяти дюймах?

Она написала «3 ф. 9 д.» — чтобы не забыть. А Мик записал условие задачи по всем правилам: «Сколько см в 3 ф. 9 д.?»

Они занимались, не обращая внимания на громкую музыку, которая неслась сверху, из комнаты Мика. Он нарочно приоткрыл дверь в прихожую, чтобы лучше слышать, но они так увлеклись своими расчетами, что уже ничего не слушали. Даже не заметили, что огонь в камине гаснет и искры летят вверх.

На сей раз Карен решила задачку первой, но сидела молча, ждала, когда Мик сообщит свой ответ.

— Сто пятьдесят.

— Верно.

Она отметила свой ответ галочкой — казалось, будто она играет в школу и одна из кукол у нее решила задачку.

— А они не сказали, сколько завтра ребят придет?

— Нет. Когда я брал анкету, мне только объяснили, что не все допущены к собеседованию и что потом список еще сократят.

— Прямо как конкурс на «Королеву красоты», верно?

Она перевернула страничку и отогнула назад переплет еженедельника, чтобы он не закрывался.

— Теперь примеры с дробями. Надо научиться быстро решать примеры с простыми и десятичными дробями, если хочешь быть механиком.

Мик придвинулся к Карен, коснулся ее бедра, а руку положил ей на плечо.

— Сказать тебе, чего я хочу?

Карен не сбросила его руку, не отодвинулась, но, когда он попытался прижать ее к спинке дивана, оттолкнула.

— Перестань, слышишь? Это же все очень серьезно. Если ты завтра не справишься с контрольной, тебя не допустят на финальное собеседование.

Она сидела напряженная, гипнотизируя его взглядом, чтобы охладить пыл, пока он ее целовал. Наконец, открыв глаза, Мик нехотя убрал руку с ее плеча.

— Наверно, ты права. Но побывала бы ты в моей шкуре. Ты-то в математике здорово сечешь…

— В школе у меня с английским скверно было. Хотела стать воспитательницей в детском саду, да аттестат получила неважный.

— А чем тебе в обувном магазине хуже?

— У меня не было выбора. Но вообще-то работать там надоело. Перейти бы куда-нибудь.

И она стала подчеркивать какое-то число в своем еженедельнике, будто это была дата ее перехода. Мик смотрел, как черта становится все толще и толще, еще немного — и Карен прорвет страницу острием карандаша.

— А что бы тебе хотелось делать?

Карен принялась обводить другое число.

— Не знаю. Что-нибудь. Главное — хочется в конце концов выбраться отсюда и поискать работу в другом месте.

— Понимаю.

— Например, поехать в Бристоль к отцу и остаться там. Вот было бы здорово! У них полно работы. А здесь как в морге.

Она окружила цифру виньеткой. Мик сочувственно кивнул и тоже начал рисовать на своем листочке.

— Точно. Если бы не отец, я бы завербовался в армию вместе с моим другом Аланом.

Мик вспомнил про запрет отца и про множество разочарований, которые ему довелось пережить с тех пор. Он бросил рисовать и положил карандаш с бумагой на спинку дивана.

— Мы с Аланом были неразлучные друзья. В прошлом сезоне почти ни одного матча «Юнайтед» не пропустили. И у нас, и в других городах.

— Возьмешь меня как-нибудь на матч, а, Мик?

Но он словно не слышал и сидел молча, уставившись в одну точку. Карен пришлось еще раз переспросить, прежде чем он ответил:

— Не знаю. Я туда обычно с ребятами хожу.

Карен прильнула к Мику, обвила его руку.

— Ну, Мик! Я давно мечтала пойти на футбол. Папа меня туда не брал, когда я была маленькой, говорил, что там давка. А сейчас я выросла, да он-то с нами не живет.

— Не могу. Ты все испортишь. При тебе ни ругнуться, ни вообще…

Она стукнула его кулаком по руке и выпрямилась.

— До чего противно быть девчонкой! Все радости жизни мальчишкам достаются.

Мик, успокаивая, обнял ее.

— Да ну что ты.

Карен начала отбиваться, юбка у нее задралась выше колен. Она ее не одернула, но когда Мик дотронулся до ее бедра, Карен отстранила его руку.

— Не надо, Мик.

Он не стал спорить, молча взял ее руку и положил себе на колени. Она тихонько вздохнула, но руку не убрала. Мик снова поцеловал ее и начал гладить ей ноги, Карен затихла и, казалось, вот-вот позволит ему нечто большее, но вдруг вся сжалась, выпрямилась и оттолкнула Мика.

— Ты бы лучше дробями занялся, Мик.

— Дробями! — Он видел, как напряглась ее грудь под свитером, который она старалась одернуть. — Хорошо. Начнем с простых дробей.

Он стал расстегивать ремень, но Карен уже раскрыла чистую страничку своего блокнота.

— Да и родители твои вот-вот вернутся.

Это было резонно — мистер Уолш работал в дневную смену. Он вставал в пять утра и домой приходил не очень поздно. Мик заправил рубашку в джинсы и снова взял в руки карандаш и бумагу.

— Послушай, какой у тебя размер лифчика?

Карен шлепнула его по руке.

— Хватит тебе!

— А что я такого сказал?

— Очень уж ты наглый, вот что!

Мик наклонил голову к плечу и прищурился, как бы прикидывая размер.

— Приблизительно тридцать третий?

Карен выпрямилась, чтобы он мог убедиться в своей роковой ошибке.

— Вот еще! У меня тридцать пятый. А зачем это тебе?

Мик не ответил, записал размер и быстро перевел его в сантиметры.

— Девяносто сантиметров.

Карен засмеялась и проверила его расчеты.

— Живо ты сообразил.

— Но ведь задачка интересная!

Он положил руку ей на грудь, и Карен, кажется, уже больше не интересовало, вернутся сейчас его родители или нет.

Утром Мик отправился разыскивать фирму «Аттли энд Парсонс». Дорога заняла у него полтора часа. Он сел в автобус, доехал до центра, потом пересел на другой, до стадиона «Грейхаунд», и остаток пути прошел пешком. Два раза по пятнадцать минут в автобусе и короткая прогулочка; зато почти целый час проторчал на остановках. Хоть он и старался не предвосхищать события, пока стоял в очереди (боялся сглазить), но не смог удержаться — стал прикидывать, сколько времени заняла бы дорога, если ехать на мотоцикле. Он прикидывал маршрут, вычислял, в котором часу надо выходить из дому, чтобы не опоздать на работу.

Когда он добрался наконец до «Аттли энд Парсонс», очередь во дворе тянулась вдоль всего учебного центра. Кое-кто из парней привел дружков, большинство же стояли молча — незнакомые парни со всех концов города, выпускники разных школ.

Мик побрел вдоль очереди, ребята оглядывались на него. Никто не улыбался, не заговаривал друг с другом, не кивал. Тут уж не до знакомств: каждый из них — соперник. Мик подошел к концу очереди одновременно с парнишкой, вошедшим во двор с другой стороны.

— Насчет работы механика — это здесь? — спросил он Мика.

— Наверное. В письме сказано: около учебного центра.

Парнишка отступил в сторону и окинул взглядом очередь.

— Господи, вот уж не думал, что нас так много будет. Можно идти домой. Шансов никаких.

Но он все-таки остался; хотелось перекинуться с кем-нибудь словечком, но никто его не поддержал, и скоро парнишка приуныл, как все остальные.

Отвлекла их от тревожных мыслей стычка во дворе. Водитель грузовика поспорил с прорабом в защитного цвета спецовке — где разгружать деревянные решетки. Водитель твердил, что делает, как приказано, а прораб уверял его, что он все перепутал. Да нет, говорил водитель, Слейтер лично дал указание по телефону, а прораб отвечал, что плевать он хотел, кто ему дал указание, все равно никто к нему не поедет выяснять.

Ребята так и не узнали, чем дело кончилось: в дверях учебного центра появился инструктор и пригласил их войти.

Он провел их вдоль длинного коридора, по обеим сторонам которого находились мастерские. Через открытые двери они видели, как парни в спецовках обучаются ремеслу, стоя возле токарных и сверлильных станков, в одном из классов преподаватель в белом халате объяснял какую-то диаграмму на доске.

В конце коридора был просторный зал — до того, как здание передали учебному центру, он служил рабочей столовой. Занавески опустили, столы вынесли, но в стене так и остались окошечки, откуда подавали еду, а рядом висела доска, на которой писали меню.

Помня о серьезности момента и стараясь понравиться инструктору, ребята предупредительно придерживали друг перед другом двойные створки дверей; не будь эта минута столь ответственной, они бы тут всласть порезвились.

Казалось, они все в школу вернулись. В зале на большом расстоянии друг от друга стояли ряды парт. Инструктор предложил всем сесть. Никто не рвался, стараясь опередить другого, все рассаживались спокойно, по порядку. Мик выбрал место у стены поближе к радиатору и, проходя к нему, выглянул в окно. Возле сварочного цеха по-прежнему стоял неразгруженный грузовик, но водителя и прораба нигде не было.

Две девушки-секретарши, толкнув дверь плечом, внесли, прижимая к груди, стопки бумаги для контрольных работ. Завидя их, ребята немного расслабились и принялись перемигиваться, обмениваться ухмылочками и крепкими словечками. Девушки, явно важничая, разносили листки с вопросами, и за ними тянулся аромат духов. Они тоже переглядывались и старались сохранить серьезность, но, как только девицы покончили со своим делом и вышли из класса, обе тут же прыснули, и по коридору разнеслось звонкое эхо. Будет небось о чем поболтать за чашечкой кофе, когда вернутся к себе в офис.

Инструктор застегнул верхнюю пуговицу на куртке и, взяв листок с вопросами со стола, кашлянул, призывая к вниманию.

— Итак, начнем. На эту первую работу вам дается час. Не забудьте, решение должно уместиться на этом листке, для черновиков вам положено сколько угодно другой бумаги. — Он повернулся и похлопал по стопке, лежащей на столе, металлические ручки в нагрудном кармане у него сверкнули под неоновым светом, и ребятам показалось, будто факел, изображенный у него на фирменном значке, вспыхнул настоящим огнем. — Фамилию написать не забудьте. Обидно, если гений окажется анонимным.

Он выдержал паузу, но никто не засмеялся. Большинство ребят даже не слушали его, спеша просмотреть задание и узнать, насколько оно трудное. Инструктор сверил свои часы с настенными — они висели над окошечками бывшей столовой.

— Ну, хорошо, ребята. Приступайте.

Инструктор расстегнул куртку и присел на край стола. Мальчики достали ручки, кое-кто положил часы на парту. Мик прочитал слова, нацарапанные на спинке стула перед ним, но ничего интересного: какие-то прозвища, инициалы, лозунги, прославляющие футбольные команды и рок-группы.

Он написал свою фамилию наверху страницы, прочитал первый вопрос.

«Переведите 33 дюйма в сантиметры».

Мик ухмыльнулся и принялся за работу.

Остановившись у входа в фирму по производству нержавеющих металлов, Мик смотрел на пробегавших мимо болельщиков «Юнайтед». Они, казалось, не замечали машин, и, если кто-то из водителей с неохотой тормозил или сигналил, парни колотили кулаком по кузову медленно проезжавшей машины.

Мик дернул за конец шарф и подтянул узел. Его била дрожь. Догнать бы сейчас этих болельщиков, побежать вместе с ними! Он уже жалел, что взял с собой Карен. Но где же она? Он поднялся на ступеньки магазина и стал смотреть через головы тех, кто шел в толпе. Яблоку негде упасть. А что, если ворота стадиона сейчас закроют и они не успеют войти? Или вдруг встретятся Фил, Шон и другие ребята? Что он им скажет? Он ведь специально выбрал эту улицу, ребята обычно идут на стадион с другой стороны. А вдруг они сегодня пойдут этим путем и увидят его с Карен? Он-то наврал им, что пойдет работу искать… Лучше об этом не думать. Он привстал на цыпочки, стараясь подальше увидеть. Если через минуту она не появится, он уйдет. Где найти своих друзей, он знает.

Карен вынырнула рядом внезапно. Он смотрел совсем не туда, а она шла против движения толпы. Увидев это, Мик вдруг разозлился. Ничего странного не было в том, что она пришла с той стороны, но ему почему-то это показалось нелепым и взбесило. Карен бежала и все никак не могла отдышаться, держа его за руку. Он прикинулся, будто ищет что-то в карманах, и высвободил руку. Ему сейчас не до телячьих нежностей.

— Ты опоздала.

— Я знаю, извини. Пришлось идти покупать маме шарф. Надоело — она все время мой носит.

— Пойдем скорей. Сегодня тьма народу.

Они направились к стадиону. Карен цеплялась за рукав Мика, стараясь поспеть за ним. А он шел на шаг впереди, будто норовил избавиться от нее, а не сам пригласил ее на матч.

— Давай зайдем куда-нибудь выпить чаю, а, Мик? Я не обедала.

— Времени нет. На стадионе перекусим.

Он бросил это на ходу, даже не оборачиваясь, и было непонятно, к кому он обращается, — несколько человек, торопившихся на матч, оглянулись.

Магазины возле стадиона были закрыты, витрины заколочены досками. Карен купила себе булочку с сосиской в «Закусочной Георга», как пышно именовался автофургон на пустыре возле свалки металлолома. Поджидая ее, Мик купил программку и, обнаружив массу замен в команде «Юнайтед», выругался про себя. Когда же они повернули за угол и увидели длинный хвост перед турникетами, Мик выругался уже вслух. Болельщики заполнили все пространство между выходами, словно это была одна сплошная очередь.

— Тьма народу, — буркнул Мик. — Может, к началу все-гаки попадем.

Карен сказала, изучая свой бутерброд:

— Слишком много кетчупа, жуткий вкус.

Полицейский, верхом на лошади, отжимал очередь к тротуару. Он упирался пятками в бока лошади и расчищал толпу, как снегоочиститель. Парень, побагровевший и развеселившийся от выпитого пива, задрал хвост лошади, делая вид, что собирается засунуть ей в зад пивную банку. Лошадь наклонила голову и беспокойно загремела уздечкой, полицейский, заподозрив неладное — лошадь дергалась, толпа хохотала, — быстро обернулся. Но парня уже и след простыл, полицейский только успел заметить, что лошадь беспокойно обмахивается хвостом. Страж порядка так и не понял, над чем потешалась толпа, но все же подъехал к новой преграждавшей ему путь толпе, пришпорил коня и с ходу врезался в нее.

Мик и Карен были возле самого турникета, когда болельщики завопили, приветствуя свою команду. Мик рвался поскорее войти и сунулся в проход раньше, чем сторож нажал кнопку; рычаг стукнул ему по бедру. Снова выругавшись, Мик потер ушибленное место и потащил Карен по длинной лестнице сквозь толпу болельщиков. Вцепившись в сумку, она семенила за ним, внимательно глядя себе под ноги, чтобы не упасть. Мик перескакивал через две ступеньки, Карен же в узкой юбке приходилось ступать на каждую. Когда они наконец добрались до верха, у нее так горели подошвы — хоть спичку о них зажигай.

Не выпуская руки Карен и почти волоча ее за собой, Мик начал пробираться сквозь толпу по ступенькам вдоль трибун вниз. «Простите, простите», — то и дело повторял он, их пропускали, но часто с таким недовольным видом и провожали таким враждебным взглядом, словно готовы были послать им вслед пару крепких слов. Было очень жарко. Они протискивались что было сил и все равно ползли вниз как черепахи. Терпение у Мика лопнуло. Больше он уже не просил разрешения пройти, а когда кто-то посоветовал ему быть повежливее, Мик так на него накинулся, будто это он пнул его, Мика, в бок:

— Чего тебе?

— Почему бы не сказать вежливо, «простите», чтобы вам уступили дорогу?

— Надоело, вот почему!

Мужчина пропустил их. Ну и хам, подумал он, счастье его, что он с девчонкой, не то бы узнал, где раки зимуют.

Мик остановился почти в самом низу, позади футбольных ворот. Карен, пробравшаяся следом, взяла его за руку. Понаблюдав за разминкой игроков, она сказала:

— А почему у вратаря форма другого цвета, не такого, как у остальных, а, Мик?

Мальчишки вокруг засмеялись, и, если бы они были не в одежде того же цвета, что и «Юнайтед», Карен с Миком бы несдобровать. Болельщиков «Челси» поблизости не было видно. Они сгрудились на пятачке повыше — под охраной полиции.

Мик взглянул на другой конец поля, где разминались игроки «Юнайтед». Шарфы и флажки орущих болельщиков колыхались над ними, как разноцветный экран. Мик выискивал знакомых ребят, но отсюда слишком далеко — лиц не разглядеть. Кого это там стащили со стены и увели, заломив руку за спину? Уж не Фила ли? Нет, его голыми руками не возьмешь, с ним только двоим фараонам под силу справиться.

Капитан «Юнайтед» вытянул жребий и повел мяч к тому краю поля, где стояли Мик и Карен. «Юнайтед» всегда норовит, если можно, играть поближе к своим болельщикам и чаще всего атакует ворота противника под их яростные крики.

Матч начался, как обычно, в бешеном темпе, игроки то и дело упускали мяч, а потом неуклюже пытались отбить его у противника. Игра сразу же захватила Мика. Ему было наплевать, хорошо играет команда или плохо — лишь бы «Юнайтед» выиграла. Он выкрикивал что-то ободряющее, давал советы, ругал противника и судью и без передыху обсуждал с другими болельщиками игру.

Карен все это не слишком занимало. Вокруг прямо над ухом надсадно вопили болельщики, так что у нее разболелась голова, ее злило, что все толкаются, напирают сзади.

«Юнайтед» едва не забила гол, и толпа ринулась вниз. Карен совсем растерялась и упала бы, если б было куда падать. Но Мик потащил ее назад по ступенькам. Вратарь отбил мяч ногой к центру поля.

И так бывало каждый раз, когда мяч летел мимо ворот. Мик велел Карен не шевелиться, она и старалась не поддаваться напиравшей толпе и не двигаться, но все было бесполезно — их упорно теснили вниз. Изогнувшись, они снова взбирались наверх, но на ту ступеньку, с которой их согнали, вскарабкаться так и не удалось, и Карен подумала, что в конце концов их раздавят, прижав к барьеру, окаймлявшему поле.

Стоило «Юнайтед» перейти линию центра, Карен пугалась: в душе она болела за «Челси», и ей хотелось, чтобы мяч ушел на другую половину поля. Толпа на противоположной стороне тоже подавалась вперед, и тогда казалось, будто бегут с вершины холма тени. Карен смотрела на эту рябь, и ей становилось не по себе, а когда над толпой вдруг подняли чье-то тело и передали дежурящим внизу санитарам, ей сделалось дурно.

— Мик!

Вратарь «Юнайтед» отбил мяч защитнику почти к линии штрафной площадки.

— Мик!

— Что?

— Меня тошнит.

Защитник передал мяч центральному нападающему, и тот отбил его на фланг.

— Что ты сказала?

— Меня тошнит, говорю. Мне нехорошо.

Центральный нападающий повел мяч вдоль линии поля.

— Потерпи, пройдет.

— Как бы меня не вырвало. Наверно, это от сосиски, которую я съела на улице.

— Пройдет.

Центральный нападающий успел пробежать всего двадцать ярдов, когда у него перехватили мяч.

— Мне очень плохо. Жарко, и голова кружится.

Игрок «Юнайтед» норовил отбить мяч у противника, и от сильного удара мяч вылетел за линию поля. Мик быстро взглянул на Карен, пока мальчик не вернул мяч на поле. Даже сквозь косметику проступила бледность, над верхней губой блестели капельки пота.

— Как бы тебе в обморок не упасть.

— Не знаю. Мне очень плохо, вот и все.

Подачу приняли, «Юнайтед» вновь перешла в наступление.

— Этого только недоставало — ты грохнешься в обморок, а я потащусь вдоль поля с носилками. Жуть. Да меня ребята засмеют.

Карен дотронулась до лба и посмотрела на кончики пальцев.

— Да бог с ними, с ребятами. Что мне делать?

— А чего бы ты хотела?

— Уйти отсюда.

Мик повернулся и посмотрел на нее, хотя мяч уже снова был в игре.

— Да ты что?!

— Придется, Мик. Мне совсем плохо.

Она прислонилась к нему, положила голову ему на плечо, тем временем «Челси» захватила мяч в центре поля и перешла в нападение. Карен закрыла глаза. Она все тяжелее повисала на его руке. Мик помог ей встать, повернул ее лицом к себе.

— Ладно, идем. Но имей в виду, я сразу же вернусь.

И он начал подниматься вдоль трибун к выходу, держа Карен за руку. Они протискивались сквозь толпу, но почти никто не обращал на них внимания, их попросту не замечали, настолько все были увлечены игрой. И только какой-то мужчина обругал Мика, когда они пробирались мимо него. Но если Мик раньше отвечал нагловато, то теперь он рассвирепел окончательно. А мужчина, больше не обращая на него внимания, завопил во все горло игрокам «Юнайтед»: «Давай, жми!»

Наконец они добрались до верха и стали спускаться по ступенькам с внешней стороны стадиона. Карен судорожно цеплялась за перила, Мик вел ее под руку. Отсюда, с высоты, были видны машины, мчащиеся по шоссе мимо стадиона, вереницы крыш и дома, протянувшиеся до самых заводов, которые высились вдали.

Мик пнул пустую банку из-под «Фанты», снова наткнулся на нее через несколько ступенек и еще раз пнул.

— Первый и последний раз взял я тебя с собой на стадион.

— Что я могу поделать? Я же не нарочно.

Они сошли вниз, Карен опустилась на ступеньки и закрыла лицо руками. Мик стоял рядом, сгорая от нетерпения и поглядывая то на Карен, то на спины зрителей, видневшиеся в квадрате ворот. По их жестам нетрудно было догадаться о том, что происходит на поле. Вот они истошно завопили, вот все разом подняли руки, предвкушая гол. Мик совсем потерял покой.

— Ну, лучше тебе?

Карен покачала головой, не отнимая рук от лица.

— Ужасно!

— Что ты собираешься делать?

— Хочу домой!

— Домой?! Самая игра! Будешь добираться сама, имей в виду.

И, снова заметив банку из-под «Фанты», он послал ее сильным ударом в стенку уборной. Банка упала, но не покатилась.

— Не кричи на меня! Мне и без того плохо.

Мик немного смягчился. Карен заплакала, и он готов был сесть рядом, обнять ее, но тут стадион взорвался неистовым ревом, который мог означать только одно.

Мик крутанулся, посмотрел наверх. Люди на верхних ступеньках прыгали, размахивали шарфами и обнимались. Снизу, тому, кто не знал, в чем дело, они могли бы показаться безумными.

— Забили!

Мик рванулся к лестнице и стал продираться вперед, чтобы посмотреть, что происходит на поле; волна ликовавших болельщиков тут же поглотила его. Скоро он вернулся и так же стремительно сбежал со ступенек. Он запыхался, пока добежал до Карен. Она сидела все так же, лицом к ограде, поверх которой в бледном дневном солнечном свете блестело битое стекло. Мик слышал, как кто-то рассказывал, будто после одного проигранного «Юнайтед» матча ограду посыпали стеклом, чтобы болельщики не удирали со стадиона во время игры.

— Ну, не тяни резину! Что ты надумала?

Карен встала. Она все еще плакала. Мокрый платок, зажатый в кулачке, из розового превратился в алый.

— Поеду домой.

— Тогда давай побыстрей. Я и так уже один гол пропустил. На спор — наши всыпят этим болванам.

Они подошли к выходу, сторож в будке, подсчитывавший выручку, пропустил Карен и Мика. И с любопытством поглядел на них, захлопывая за ними ворота. «Юнайтед» забила гол, парень в красном шарфе, девчонка плачет… Мик угадал его мысли и кивнул на Карен, возведя глаза к небу — такие, мол, дела.

— Не запирайте, ладно? Я вернусь.

Мик остановился на тротуаре рядом со входом.

— Знаешь, где остановка автобуса?

Карен покачала головой. Она не поднимала на него глаз.

— В конце улицы, прямо через дорогу, увидишь. Твой — восемьдесят четвертый.

Карен тотчас двинулась прочь. Видно, она решила больше с ним не разговаривать, но, поравнявшись с афишей, возвещающей следующий матч «Юнайтед», она повернулась.

— Между нами все кончено, Мик Уолш! Ты чудовище! Я не хочу больше тебя видеть!

Мик остолбенел. Чудовище! Это он-то? Ради нее даже друзей бросил! Не испугался, что его на смех подымут, если увидят с ней. Сосиску ей купил. И поближе к полю продирался, чтоб ей получше видно было. А потом проводил со стадиона. Гол пропустил! Даже автобусную остановку ей показал. Ну что он еще мог сделать? И что еще любой другой на его месте сделал бы?

Он оглядывался, словно ища поддержки. Но рядом был только сторож, а он занимался своим делом — раскладывал выручку по холщовым мешочкам — и Мика не замечал.

— Ах вот как, ты еще на меня кидаешься! Я, что ли, виноват, что тебе плохо?!

— Заткнись! И проваливай со своим футболом.

Мик смотрел, как она уходит. По ее походке было ясно — она больше не обернется, и Мик вернулся на стадион.

На улице ни души, только она, Карен, и собака. Собака норовила вытащить жареную картошку из пакета, застрявшего в сточной канаве. Но как только она совала нос в пакет, тот отодвигался. Наконец собака придавила его лапой и разорвала зубами.

После давки на трибунах безлюдная улица казалась зловещей, заколоченные окна, вереницы припаркованных машин придавали ей мрачный, заброшенный вид, будто здесь объявили ядерную войну и все заперлись в домах.

Карен не успела дойти до служебного входа, как Мик снова появился в воротах. Он нагнал ее, но она шагала так, будто его вовсе не было рядом. Потом, не глядя на него, спросила:

— Что тебе надо?

— Провожу тебя до автобусной остановки.

— Можешь не беспокоиться. Сама дойду.

Она уже не плакала и, зажав сумку, звонко цокала каблучками — сама решительность.

— Может, вернешься, раз тебе стало лучше?

— С тобой я больше никуда не пойду!

Они дошли до угла, пересекли дорогу, подошли к автобусной остановке. Стояли в очереди молча, будто незнакомые. Стадион был недалеко, и оттуда доносился гул толпы, и эти крики как бы напоминали о случившемся и о том, что надежды на примирение нет.

Мик беспокойно поглядывал на каждый приближавшийся автобус, стараясь рассмотреть номер. Надо сказать хоть что-нибудь, пока не появился восемьдесят четвертый, но неумолимый вид Карен останавливал его. Она повернулась к нему спиной, разглядывала людей в очереди; если больше никому из стоящих впереди не нужен восемьдесят четвертый автобус, он проедет мимо, Карен даже руки поднять не успеет. Но сейчас она готова была пропустить хоть десять автобусов, лишь бы не поворачиваться к Мику лицом.

Наконец Мик увидел восемьдесят четвертый и стал думать, останавливать автобус или нет. Если больше никто здесь не садится и никто не выходит, автобус, может, и проскочит, тогда у Мика будет больше времени на примирение. Но ведь Карен, увидев номер сзади, может обвинить его в том, что он назло ей не остановил автобус.

— Твой автобус.

Карен ничего не ответила и не оглянулась.

— Хочешь, домой тебя провожу?

Она медленно повернулась и наградила его таким испепеляющим взглядом, что Мик почувствовал себя нашкодившим школяром.

— Зачем?

Он и сам не знал. Карен смущала его этим своим взглядом. Мик покраснел.

— Ну а вдруг тебе опять плохо станет, мало ли что…

— Не станет, можешь не волноваться.

Сейчас по ней ни за что не скажешь, что совсем недавно ей было плохо. Здоровая, видно.

— Может, я все-таки тебя провожу? Хочешь?

— Не надо. После всех гадостей, которые ты мне наговорил…

Автобус остановился, пассажиры начали выходить.

— Прости меня…

— Поздно. Я серьезно говорю: между нами все кончено.

Он шел вдоль автобуса рядом с нею, отчаянно пытаясь придумать, что бы такое сказать, пока она не войдет в автобус. Но так и не нашелся. Карен быстро заплатила за проезд — монетка у нее была наготове — и поднялась наверх. Будь у автобуса десять этажей, она бы забралась на самый верхний. Может, ему тоже сесть в автобус? Взять упорством… Но водитель уже решил за него эту головоломку: закрыл дверь, и автобус тронулся в путь. Мик посмотрел на окна верхнего этажа, но их давно не мыли, и стекла были до того грязные, что сквозь них ничего не разглядишь. Министерство транспорта уволило половину уборщиц из-за дополнительных сокращений фондов. Но будь они даже абсолютно прозрачные, без единого пятнышка, он все равно не увидел бы Карен — она забилась в угол на заднем сиденье с противоположной стороны, подальше от его глаз.

Мик долго смотрел вслед автобусу, пока он не исчез из виду, а потом вернулся на стадион. Пройдя через турникет, он отыскал ребят, обогнув трибуны с тыла и перемахнув через вбитые в землю рельсы и высокую ограду, обнесенную колючей проволокой. Ему были не страшны никакие препятствия, он даже не озирался и не боялся, что его застукают. Главное — его не поймали полицейские и он не поранился. Безразличие словно охраняло его от всех напастей.

«Юнайтед» проиграла.

Мик с друзьями стоял у барьера позади ворот и провожал взглядом уходящие с поля команды. Прожекторы погасили, через динамик «Танной» пустили музыку, очевидно, чтобы утешить болельщиков «Юнайтед». Игроки и судьи скрылись в туннеле.

Шон разорвал программу, пустил по ветру клочки.

— В первом тайме «Юнайтед» вела в счете. И первый мяч они забили классно!

Мик, стоя спиной к полю, смотрел, как толпа медленно движется к выходу.

— Я ведь не видел, как гол забили!

Мальчишки прислонились к барьеру, дожидаясь, когда толпа рассосется, и обдумывая, куда теперь податься. Что делать — пойти домой или двинуть за болельщиками «Челси»? А вечером? Отправиться в город? Но куда? Выпить? С какой стати? Настроение у всех паршивое — «Юнайтед» проиграла. Отмечать вроде нечего, но без праздника не жизнь, а тоска зеленая. Теперь две недели ждать следующего матча.

Две недели ждать до нового развлечения. Две недели слоняться по улицам, спать допоздна, смотреть по телеку скачки, препираться с родителями, отпускать шуточки над полупустой кружкой пива… Фил стал бить башмаком в подпорку барьера, сначала легонько, потом со все возрастающим остервенением, пока полая трубка не загудела и люди не начали оглядываться на него.

Выйдя со стадиона, Мик решил купить булочку с сосиской и сказал ребятам, что догонит их. Когда он сообразил, что это та самая забегаловка, где покупала сосиску Карен, он застыл на месте. Ему стало не по себе — как бы беды не накликать. Но, подумав, он понял, что большей беды ему ждать неоткуда: Карен с ним порвала, «Юнайтед» проиграла, он по-прежнему без работы. Пропади все пропадом! Есть хочется, идти некуда, надо возвращаться в город. Он не стал дальше испытывать судьбу: вместо кетчупа намазал булку горчицей.

Не успел он откусить кусок, как послышался топот бегущих ног. Парни мчались сломя голову. Увидев их платки и шарфы, Мик быстро повернулся к ним спиной, чтобы спрятать свой шарф. Они пронеслись мимо, с безумными глазами, ошалелые, сбивая встречных, — это болельщики «Челси» в панике удирали от сторонников «Юнайтед», которые превосходили их числом.

Мик развернулся, уже не пряча свой красный шарф от пробегавших мимо красных. Опасность миновала.

Вожаки болельщиков «Юнайтед» схватились со сторонниками «Челси», они на бегу начали тузить друг друга. После нескольких стычек, поколотив противника, они мчались дальше. Погоня продолжалась, пока кто-нибудь не падал. Если парень оказывался на земле, тут уж в ход шли ботинки, — упавшему хана. Противники гурьбой наваливались на лежачего, пиная ногами сжавшуюся в комочек фигуру. И тут самое главное — встать. Если не сумеешь встать — все кости тебе переломают. Надо во что бы то ни стало встать и пробиваться к своим, иначе все кончится больницей, а то и похуже — полицией. И вот окровавленный парень поднимается с земли, с проклятиями отчаянно отбиваясь руками и ногами. И старается поскорее убраться с глаз долой, ругаясь и проклиная все на свете.

Через час все будет позади, он сядет в поезд, который повезет его в Лондон, и он будет пересказывать соседям по купе подробности драки и хвастать синяками и ссадинами. А тем временем болельщики «Юнайтед» заполонят центр города и с мрачным видом станут рыскать по улицам — не попадется ли им какой-нибудь опоздавший на поезд бедолага.

Мик услышал позади конский топот, и тут же на него налетела лошадь; он увидел прямо над собой фыркающие ноздри. Его отбросило к каменной стене, он стукнулся о фургон и с трудом удержался на ногах.

— Эй ты, ублюдок!

Полицейский проскакал мимо — чужак, не принадлежащий ни к одной из сторон. Мик пощупал плечо. Сапог полицейского попал прямо по кости. Мик изо всех сил растирал плечо. Он разозлился. Ведь собрался уже домой, а теперь уж точно без драки не обойдется. Он вышел на шоссе, где четверо парней без всяких отличительных знаков — не поймешь, за какую они команду, — набросились на проходившего мимо мальчишку. Они сбили его с ног и уже собирались расправиться с ним, как вдруг появился полицейский с собакой, парни смылись. Овчарка рычала и лаяла на мальчика, рвалась с поводка, но полицейский притянул ее поближе к себе и рывком поставил мальчишку на ноги.

— Ладно, и ты мне сгодишься.

Он крутанул руку мальчишки за спину. Мальчик озирался, стараясь держаться подальше от собаки.

— Да я-то что? Я ведь ничего! Я шел себе тихо, а они как налетят! Я ничего не сделал! Честно!

— Слыхали-слыхали!

Яростный лай заглушал голоса.

— Я ничего не сделал! Это все они! Набросились на меня! Я их в глаза не видел!

— Идем, там разберемся! Иди, куда велят!

Он поволок мальчишку, поворачивая его руку, закрученную за спину, словно руль. Мик заспешил следом. Он хотел подбежать к полицейскому с той стороны, где не было собаки, но стоило ему приблизиться, как овчарка вставала на дыбы, норовя укусить его.

— Он правду говорит! Он ничего не сделал, только отбивался. Я видел.

Будь у полицейского третья рука, он прихватил бы с собой и Мика.

— А ты ступай своей дорогой.

— Но он же ничего не сделал! Они все накинулись на него. Что он мог?!

Полицейский остановился и повернулся к Мику. Собаке и пленнику тоже пришлось остановиться.

— Ступай своей дорогой, гаденыш, не то и тебя прихвачу.

К ним уже направлялся другой полицейский, Мик зыркнул по сторонам и приготовился дать деру.

— Помочь тебе, Кен?

Кен еще круче заломил парнишке руку.

— Хоть одного ублюдка отловили.

Второй полицейский показал на Мика:

— А этот?

— И его туда же, если не отвяжется.

Он вытянул руку, и собака оказалась на расстоянии фута от лица Мика. Клыки — в коричневых пятнах, из пасти разило, словно из клетки льва. Мик отпрыгнул в сторону и побежал. Он оглядывался, боясь, как бы они не передумали и не побежали следом; только в полумиле от стадиона он почувствовал себя в безопасности и пошел шагом.

Подняв руку, чтобы утереть пот со лба, он обнаружил зажатую в кулаке булку с сосиской. Совсем забыл о ней. Вот так сюрприз! Видно, судьба наконец-то улыбнулась ему. Но тут он увидел, что сосиски-то и нет! Он поковырял тесто: может, она там, глубоко, он ведь не разжимал кулак, но от сосиски остался лишь влажный след в мякоти булки. Мик посмотрел под ноги — может, она упала? Нет. Он раскрошил булку и бросил крошки голубям, подчищавшим двор перед фирмой «Термовент лимитед», и пошел дальше. Да, напрасно он искушал судьбу. Надо было ему найти тогда у стадиона другой ларек с сосисками. Нет, видно, бог все же есть.

Во вторник утром миссис Уолш, услыхав стук почтового ящика, поставила чашку на блюдце. Но она опоздала: Мик уже сбежал с крыльца и через секунду появился в кухне с двумя конвертами. Он был в одних трусах, волосы всклокочены после сна. Увидев полураздетого брата, Джулия покраснела и низко наклонила голову над тарелкой с овсянкой.

— Тут, между прочим, не колония нудистов.

Но Мик, не обратив на ее слова никакого внимания, бросил одно из писем на стол.

— Вроде от Алана. — Открывая второе письмо, добавил: — «Аттли энд Парсонс». Ага!

Миссис Уолш и Джулия застыли, уставились на него через стол, пока он читал письмо.

По лицу Мика сразу можно было понять — хорошие новости.

— Классно!

— Что они сообщают?

— Приглашают меня в следующий понедельник на собеседование.

Он еще раз перечитал письмо и протянул его матери. Весть о победе настолько взбудоражила его, что нужно было разрядиться. Он сгреб в охапку Джулию, делая вид, будто собирается опрокинуть ее на пол вместе со стулом. Джулия выпростала руки, чтобы сохранить равновесие, потом засмеялась и запищала, чтобы он ее немедленно отпустил. Конечно, новость потрясающая, и не следует на него сердиться, но Мик вел себя с ней как с маленькой, а ей было неловко, что он прикасается к ней полуголый!

Мик ни о чем таком даже не думал. Миссис Уолш, оторвавшись от письма и увидев эту сцену, велела ему отпустить Джулию.

Джулия покончила с завтраком, поднялась, надела куртку. Мик тут же уселся на ее стул, ощущая приятное тепло, согревающее спину и ноги.

— Я пошла, ма, пока.

— Пока, детка. До вечера.

Джулия схватила ранец и, мимоходом шлепнув Мика по голой спине, выскочила из дому. Тот и глазом моргнуть не успел. Прошуршали ее шаги по тропинке, стукнула калитка. Миссис Уолш снова взяла со стола письмо.

— Ты, наверно, хорошо написал контрольную работу, да, Мик? Интересно, сколько претендентов еще отобрали?

— Не знаю. Инструктор сказал, что на последнее собеседование допустят человек шесть.

— Как отец будет рад! Может, судьба наконец тебе улыбнется.

Мик взял у нее письмо и снова стал читать, не в силах сдержать улыбку. Он сейчас точно малыш, дождавшийся наконец желанной игрушки, которую и не надеялся заполучить.

Мама бросила через стол другое письмо.

Письмо Алана Мик открывал не спеша: перечитал адрес, рассмотрел марку и только потом осторожно надорвал конверт. Миссис Уолш налила себе еще чашку чаю и молча наблюдала за сыном, который, посмеиваясь, читал письмо.

— Как он там?

Мик ответил, не глядя на нее:

— Все хорошо. Отпустили на уикэнд, дали увольнительную.

— Ну что ж, тебе будет веселей. Сходите куда-нибудь вечером.

Накрыв чайник уютным вязаным колпаком, она одернула его со всех сторон, будто снаряжала на прогулку.

— Он по-прежнему в Шрусбери?

— Да. Пишет, что они на полевых учениях. Пишет, у них там холодина.

Мик положил письмо на стол и поднялся.

— Может, теперь наконец позавтракаешь, а, Мик? Я со стола хочу убрать.

— Сейчас. Только пойду оденусь.

Он вышел из кухни и, весело насвистывая, взбежал по лестнице. Миссис Уолш расчистила на столе местечко, смахнула крошки. Сунув письмо от «Аттли энд Парсонс» в конверт, наклонилась через стол и взяла письмо от Алана. Она вовсе не собиралась его читать, но, складывая странички, нечаянно увидела какое-то словцо. Не в силах удержаться от соблазна, она развернула письмо и прочитала от начала до конца, покусывая губу и едва переводя дыхание, когда натыкалась на непристойность.

Дверь открыла миссис Райт. Она очень обрадовалась Мику и пригласила войти. В кухне было темно, но из открытой двери гостиной в коридор падал свет, так что дорогу разобрать можно было. Впрочем, Мик сориентировался бы здесь с закрытыми глазами: он знал этот дом не хуже собственного.

Сидя на диване, Алан смотрел телевизор. Его младший брат Даррен с сестренкой Трейси уселись на ковре перед телевизором, а отец, даже не снявший после работы спецовку, спал в углу в кресле. Алан поглядел через плечо — узнать, кто вошел. И поднялся, увидев Мика. Они робко улыбнулись друг другу, стоя по обе стороны дивана.

— Привет, как дела?

— Классно, Мик, классно.

Алан был в джинсах, в армейском свитере с накладными плечами и заплатками на локтях. Миссис Райт обошла диван и встала рядом с сыном.

— Он прекрасно выглядит, правда, Мик?

Впервые со дня рождения сына она так им гордилась. Мик подошел к нему, потянул за свитер.

— А где же ордена?

Алан поглядел на собственную грудь и усмехнулся.

— В казарме оставил. Очень тяжелые.

Миссис Райт бережно разгладила свитер в том месте, где Мик помял его.

— По-моему, он немного похудел. Как считаешь, Мик?

На столе стояла тарелка с эклерами: видно, матушка Алана хотела, чтобы он непременно набрал потерянный вес. Мик похлопал Алана по животу. Живот у него плоский, втянутый, четко обозначены мускулы.

— В чем дело, тебя там плохо кормят?

— Да ты что! Обжираловка.

— Повкуснее школьных завтраков?

Даррен переключил телевизор на другой канал. Трейси потянулась переключить его на прежнюю программу, но по ошибке попала на канал настройки, звонкий смех детей огласил комнату. Получилось, будто они засмеялись в ответ на шутку Мика.

Трейси приглушила звук, но слишком поздно: мистер Райт вздрогнул и открыл глаза:

— В чем дело?

Миссис Райт отшлепала детей и приказала не шуметь. Мистер Райт немного побурчал и снова стал клевать носом, но, увидя Мика, стряхнул с себя сон. Он потягивался и зевал так шумно, что ребятишки даже оглянулись — что с ним такое.

— Ну, как жизнь, Мик?

— Неплохо.

— Нашел работу?

— Нет еще. Решил стать художником. У меня получается клевый портрет горемыки безработного.

— Паршивые дела, да?

Покачав головой, мистер Райт потянулся за газетой, она горбом стояла возле кресла, на полу, словно туристская палатка. Миссис Райт раздражали все эти разговоры о работе — отвлекали ее внимание от сына, мешали им восторгаться. Она осторожно сняла со свитера какую-то соринку. Если бы в комнате был помост, она возвела бы на него Алана и сдувала бы с него пылинки.

— Правда, он выше стал, а, Мик? Растет как на дрожжах…

Мика забавляла эта сцена: Алан злился, а мать все крутилась вокруг него.

— Ну хватит, ма, на нервы действуешь.

Мистер Райт поднял глаза от газеты.

— Самый умный поступок в жизни ты совершил: завербовался в армию. Это я точно говорю.

И он показал ребятам статью в газете: «Крупная фирма сократила штаты вдвое». Мику все это давно уже известно. И отчего это происходит — тоже. У него была уйма времени, чтобы читать газеты, и отец научил его разбираться в этом материале.

Дело ясное: людей уволят, а будут обвинять во всем профсоюз. Так уж повелось. Если верить газетам, то во всех экономических трудностях виноваты профсоюзы. Слишком они жадные (иначе говоря, хотят, чтобы зарплата соответствовала неуклонно растущим ценам), слишком сильные (в смысле организованные), вечно бастуют (когда другого выхода не остается), вечно их науськивают коммунисты (раз они не соглашаются с политикой руководства). Газеты критикуют профсоюзы за переизбыток рабочей силы (то есть за то, что люди сидят без работы), за слишком низкие нормы (потому что оборудование давно устарело), за требование ограничить рабочий день (то есть ввести восьмичасовой рабочий день) и за требование сверхурочных (оттого что очень низки исходные нормы). Все это ведет к уменьшению прибыли, отрицательно отражается на капиталовложениях и приводит к переизбытку рабочей силы. И во всем этом виноваты профсоюзы…

Мик спросил:

— Ты надолго приехал, Алан?

— Я должен вернуться к утренней поверке в понедельник.

Миссис Райт воспользовалась словами сына, чтобы поставить его чемодан на диван, и продолжала восторженно восклицать:

— Его прямо не узнать! Совсем другой человек!

У Алана лопнуло терпение, и, переглянувшись с Миком, он направился к дверям.

— Сейчас переоденусь, и двинем, Мик.

— Я вижу, ты парикмахера без работы не оставляешь, — заметил Мик.

Алан провел рукой по бритой голове.

— Да будет тебе.

Как только он вышел из комнаты, миссис Райт начала вынимать из чемодана грязное белье и складывать на диван.

— Простирну-ка я белье, а то вон сколько грязного собралось.

Мик посмотрел на носки, нижнее белье, мятые рубашки и подумал, что Алан теперь сам себе стирает. А его самого мать обстирывает. Он даже стиральную машину не умеет включать. Что и говорить, разная у них теперь жизнь.

Миссис Райт достала из чемодана чековую книжку, протянула Мику.

— Смотри-ка. У него теперь свой счет в банке. Говорит, каждую неделю по двадцать фунтов откладывает.

Она открыла чековую книжку и перелистала, рассматривая каждую запись, точно хотела ее запечатлеть навсегда.

— Да, нашел свой путь наш Алан.

Она закрыла чековую книжку и осторожно, будто держала в руках что-то хрупкое, положила ее в чемодан.

— Подумать только, мы его в школе оставили, когда он работу не нашел. А он ведь уже капралом мог бы стать.

И, сокрушенно покачивая головой, сожалея о потерянном времени, она собрала грязное белье и отнесла на кухню.

Алан сошел вниз в том же пиджаке и брюках, в которых он был в тот прощальный вечер на дискотеке «Адам и Ева». Мик хорошо знал этот его костюм, и хотя Алан отсутствовал совсем недолго и из моды костюм, конечно, не вышел, сидел он на нем как-то нескладно. Может, это оттого, что волосы у него коротко стрижены? Может, похудел? Как бы то ни было, брюки и пиджак болтались на нем, будто с чужого плеча. Мик подумал, что армейский свитер Алану куда больше идет, чем его теперешний наряд.

— Первые недели было труднее всего — все время муштровали. Думал, концы отдам.

Сначала они пошли в бар «Лошадь и жокей». Да и выбора вообще-то не было. Единственный бар. Единственный торговый ряд. Всего-то.

— Поначалу вечером ни согнуться, ни разогнуться не мог. А утром с постели не поднимешься. Адовы муки. Сидеть на заднице не мог. Сколько раз хотелось смотать удочки, а теперь рад, что остался. Когда все позади и ты выдержал, чувствуешь себя классно.

Он жадно глотал пиво, будто от этих воспоминаний у него пересохло в горле. Мик за ним не мог угнаться. С непривычки. Денег на ежедневную выпивку не было.

— Жаль, я не завербовался. Осточертело мне тут.

— Вот было бы здорово! Может, в одну часть попали бы. В нашем подразделении много местных ребят.

— Потрясно!

В голосе Мика звучало сожаление.

— Мы там даром времени не теряем. Девочки что надо. Была у меня одна с машиной. Опрокинем рюмочку-другую и катим с ней за город… Прямо нимфоманка какая-то, до того ненасытная.

Мик совсем сник. Он выпил еще, старался успокоиться. Он запретил себе даже думать про предстоящее собеседование в «Аттли энд Парсонс». Может, ничего и не выгорит.

— А тут таких девчонок раз-два и обчелся, уж я-то знаю.

Алан поднялся, бросил несколько монет в автомат. Никто больше не бросал монетки, чтобы послушать музыку. Сегодня пятница, но зал полупустой, за столиками почти никого — пепельницы и подставки для пивных кружек чистые.

Алан подождал, пока Мик допьет свое пиво, и отошел от стойки с двумя полными кружками и пакетиками с орешками и жареной картошкой.

— А что это был за кадр, помнишь, та девчонка? Ты тогда с ней ушел?

— Какой еще кадр?

Ни один женоненавистник не сумел бы бросить эту фразу более небрежно.

— Мама говорит, будто встречала тебя с какой-то девицей.

Мик изобразил величайшую сосредоточенность, словно пытаясь вспомнить, кто бы это мог быть.

— А, вот ты о ком… Я с ней давным-давно завязал.

— Кто это? Я ее знаю?

— Нет, я с ней всего несколько раз встречался. У меня с тех пор сколько их было…

Алан одобрительно кивнул и отхлебнул пива.

— Ну и молодец. Получил свое и отвалил — у меня тоже такое правило.

Он закурил сигарету и начал постукивать подставкой для пива в такт музыке.

— Вот отправят нас в Ирландию, там все по-другому будет. Мы едем в Белфаст, местечко горячее, в город нас будут выпускать только на задание. Так что лучше загодя нагуляться, пока еще можно.

— Значит, тебя совсем выпускать не будут?

— Да ты что! Там же католики, опасно. Говорят, там тоже есть клевые кадры. Только поди узнай, кто они такие — заодно с ИРА[10] или нет. Никому доверять нельзя. Только девчонку завалишь — она тебе в спину нож воткнет.

Даже перспектива такого нелепого конца не смутила Мика, он был по-прежнему в восторге от армейской жизни.

— Бывает небось похуже… Лучше уж так, чем тут от тоски подыхать. А там, глядишь, еще и медаль дадут — пал на поле боя.

— Неудобно, если тебя со спущенными штанами найдут.

Оба рассмеялись и отхлебнули пива. Алан почти разделался со своей кружкой. Мику пришлось подналечь, чтобы нагнать его.

— А твои предки? Как они насчет того, что ты в Ирландию едешь?

Алан сделал глубокую затяжку.

— Я им еще не говорил. Не мог же я такое с порога брякнуть, верно? Рискованно. Мать, чего доброго, в обморок грохнется.

— А сам-то ты как, испугался, когда узнал?

— Что я, идиот?! Да я мечтал туда попасть. Для чего человек в армию идет? Чтоб войну повидать, так?

И Алан начал нервно стряхивать пепел с подставки, что явно не соответствовало его хвастливому тону. Пожилая женщина за соседним столиком с неодобрением поглядывала на него. Казалось, она вот-вот одернет не в меру расшумевшегося юнца, но что-то останавливало ее. Видимо, пугала его ярость. А вдруг он из тех дебоширов, что опрокидывают в кафе столы и стекла бьют?!

Пластинка кончилась, к автомату больше никто не подходил. Алан вертел в руках меню, озираясь по сторонам.

— Для пятницы народу негусто, верно?

— Многие сели на пособие. У людей сейчас денег нет. Иной раз заглянет кто-нибудь на часок перед закрытием, но больше-то все дома сидят.

Алан погасил сигарету в пепельнице.

— Прямо морг. Ладно, пошли.

Они допили пиво и вышли. Стоявшая у стойки парочка тут же пересела за их столик. Женщина за соседним столиком оглядела юношу и девушку с головы до ног. У девушки обручальное кольцо. Юноша в приличном костюме. Женщина улыбнулась. Эти куда симпатичнее тех двоих парней.

Когда они проходили мимо автостоянки, Алан вдруг дернул на себя дверцу машины. Мик подумал, что это он просто так, из озорства, но, увидев, что его приятель настойчиво пытается открыть машину, спросил:

— Ты что это?

— А ты как думаешь?

Мик не знал, что и думать, и помалкивал, ожидая, что Алан сам все объяснит.

— Не на автобусе же нам в город ехать! Всю ночь его прождешь.

Об угоне автомашины он говорил как о совсем обычном деле, глупо было даже возражать ему.

Мик стал на стреме, а Алан начал проверять дверцы машин. Подкатил мотоцикл с коляской, и Алану пришлось остановиться. Они быстро отвели подозрение водителя — помогли ему найти место для стоянки перед баром. Впрочем, этот мог не волноваться — уж на его-то драндулете они в город не покатят.

Оставался один только грузовичок для перевозки хлеба.

И тут-то Алан наконец обнаружил незапертую кабину. Он скользнул на переднее сиденье и, вытащив из кармана связку ключей, стал подбирать их, пробуя включить зажигание. Всякий раз как выяснялось, что ключ не подходит, Алан тихо матерился. Ругался он залихватски, и Мик слушал его с восхищением: в армии даже материться можно выучиться классно.

В кабине было темновато, и Алан попытался включить свет, но у него ничего не вышло. Тогда он приоткрыл дверцу и продолжал возиться с ключами. Если бы горели все уличные фонари, ему было бы сподручнее, но, к сожалению, многие были погашены, в том числе и тот, что был у края стоянки. Алан, развернув ключи веером, разглядывал их.

Мик наклонился к нему с понимающим видом.

— Откуда они у тебя?

— Да отовсюду! У нас многие таскают с собой ключи. На всякий случай — глядишь, и пригодятся.

Наконец он нашел нужный ключ и выудил из связки.

— Этот должен подойти. Он от «кортины»[11].

Ключ подошел. Алан тихонько включил мотор, наклонясь вперед, прислушался — казалось, будто он ждет, что владелец машины выскочит из бара. Мик обежал вокруг грузовика и вскочил в кабину с другой стороны. Они тихо выехали на дорогу.

Когда квартал, где находился бар, остался позади, а впереди потянулась ровная лента шоссе с двухрядным движением, Алан включил радио и, радуясь завершению операции, прибавил скорость. Мик глянул на спидометр и пожалел, что не пристегнулся ремнем. Они обогнали «ягуар», который ехал по внутренней дорожке, и Алан крикнул другу, куда он желает прокатиться. Ему без разницы, ответил Мик, лишь бы череп не проломить. Алан засмеялся и снова нажал на акселератор. У переезда он сбавил скорость до семидесяти километров в час. Мик немного расслабился и стал смотреть на старые домишки, тянувшиеся вдоль шоссе. Они стояли чуть ниже дорожного полотна, которое приходилось на уровне второго этажа, и в одном окне Мик увидел, как мужчина укладывает в постель ребенка.

— Бедняги! — крикнул Алан.

Мик кивнул.

— Да уж! Небось каждый день затыкают уши, когда спать ложатся.

Алан посмотрел на Мика, словно не понимая, о чем это он. Они обгоняли в эту минуту нефтевоз, а навстречу им несся фургон для перевозки мебели.

— Ты про кого?

Мик показал пальцем на домишки.

— Да про тех, кто там живет.

— А я не про них! Я про этих!

Он постучал по ветровому стеклу: имена тех, кто обычно занимал передние сиденья, были напечатаны на белой наклейке поверх стекла.

— Вот удивятся, когда выйдут из бара!

Он засмеялся, представив эту картину, нажал на гудок, обгоняя пожилую парочку, осторожно катившую по внутренней полосе.

— Клевые, да?

— Что?

— Клевые, говорю!

Мик вздрогнул, когда Алан завопил ему прямо в ухо, но музыка гремела так, что он все равно ничего не расслышал. Он кивнул и засмеялся, делая вид, будто понял, и оба снова стали смотреть на музыкантов. Приятели стояли в толпе в глубине зала. Все столики были заняты, танцоры теснились на крохотном пятачке перед эстрадой, дергаясь в такт музыке. Верхний свет выключили, освещены были только эстрада и бар. Вокруг тьма кромешная, и, когда кто-нибудь закуривал, огонек вспыхивал ярким пятном.

Алан дождался конца танца, велел Мику допивать и пошел за очередной порцией пива. У бара толклось много народу, и Мик надеялся, что Алан проторчит там долго, пока не дождется своей очереди, а он, Мик, хоть немного передохнет от выпивки.

Оркестр заиграл снова. Певец, выдернув из стойки микрофон, закружился по сцене. Он подбегал к каждому из трех музыкантов и обрушивал на них всю свою страсть. Какая-то девчонка попыталась схватить его за ногу. Он отступил назад и сделал вид, будто собирается двинуть ее башмаком. Ударник и гитарист с остервенением налегали на свои инструменты. Ритм бешеный и слова безумные. Адский номер. Музыкантами были такие же парни, что и посетители бара: так же причесаны, примерно так же одеты. Четверо уличных парней.

Мик раздумывал: то ли ему пойти в туалет, то ли сперва дождаться Алана, и вдруг он увидел, что в зал входит Карен. А с ней еще девчонка и двое парней. Один парень что-то сказал ей, Карен засмеялась и покачала головой — видно, не слышала его из-за музыки. Мик постарался спрятаться в гуще толпы. Не хотелось, чтобы Карен его видела. Ну где там Алан со своим пивом?

Однако, как ни старался Мик сосредоточиться на музыке (даже пританцовывать стал), он то и дело поглядывал через весь зал на Карен. Она была в белом платье, раньше он этого платья у нее не видел, и стрижка совсем другая. Один из парней направился к бару, другой взял Карен за руку. Одет этот парень не как все — в костюме, при галстуке. Карен с ним не кокетничала, но и не отходила от него. Музыканты кончили играть, и Карен захлопала в ладоши. Парень сразу отпустил ее руку.

Алан вернулся очень возбужденный. Пришлось ему выпить, чтобы успокоиться.

— Послушай! Знаешь, кого я только что у стойки видел?

Мик, скрывая смущение, тянул пиво из кружки, приготовившись изобразить подобающее случаю равнодушие. Неужели Алан запомнил Карен? Он ведь лишь мельком тогда ее видел.

— Кого?

— Двух парней, с которыми мы сцепились тогда у «Адама и Евы» перед моим отъездом.

Мик опешил от такого ответа, не знал, что и сказать. Алан же решил, что он просто забыл тех парней.

— Ну помнишь, когда нас выкинули из дискотеки.

Мик кивнул. Второй спутник Карен вернулся с выпивкой. Он принес кока-колу.

Алан толкнул Мика.

— Смотри, вон они, возле колонны. Пошли всыпем этим ублюдкам. Проучим их как следует.

Вцепившись в рукав Мика, Алан тыкал пальцем в сторону парней, но Мик туда даже не смотрел.

— Я тут девчонку приглядел. Пойду-ка поболтаю с ней.

— Да ну ее к черту! Потом поболтаешь. Пойдем лучше с этими типами разделаемся.

Певец подбросил микрофон в воздух, бросился на пол и продолжал петь лежа. Карен со своим дружком подошла к сцене, Мик видел, как они смеются, стиснутые толпой. Он поставил кружку на стол.

— Ладно, пошли.

Алан первым прикончил пиво. Управился в два счета. Почти целую пинту выпил залпом и тут же двинулся вдоль стены, продираясь сквозь толпу. Наконец они оказались позади двух парней, слушавших музыкантов. Тот, что первым затеял драку в дискотеке «Адам и Ева», дергался в такт музыке; пива в его кружке осталось на самом донышке, но он так размахивал кружкой, что оно в любую минуту могло выплеснуться.

Парень снова поднес кружку к губам, и тут Алан, придвинувшись к нему вплотную, изо всех сил ткнул его в спину. Зубы лязгнули о стекло, и пиво пролилось ему на рубашку. Он резко повернулся к Алану, размахивая пустой кружкой как оружием.

— Ты, ублюдок несчастный! Смотри, что натворил!

У него перехватило дыхание, когда пиво выплеснулось ему на грудь, он поставил кружку и вытащил платок, начал промокать мокрое пятно. Алан придвинулся еще ближе, Мик навис над его плечом.

— Насчет ублюдка полегче, понял?

Тон у Алана был агрессивный, юнец поднял глаза. Он собрался было ответить и вдруг узнал Алана. Он молча переводил глаза с Алана на Мика.

— О, это опять вы! Я думал, в прошлый раз вы все свое получили.

— Чего? Да мы только поразмялись тогда, верно, Мик?

Второй парень допил пиво, но кружку все еще держал в руке. Они быстро распределили силы, как и в прошлый раз в дискотеке: каждый знал, кем займется. Противник Мика катал в ладонях кружку.

— Кев, врежь этому болвану!

Не отрывая глаз от кружки в его руках, Мик сказал:

— Заткнись, не то я сам тебе врежу.

— Да что ты? Ой, как хочется посмотреть.

— Хочется? Тогда пошли на улицу.

Пряча в карман мокрый носовой платок, Кев сказал:

— Ладно, ждем вас на улице после закрытия.

Алан подошел к нему вплотную.

— Нечего ждать, пока закроют, айда сейчас!

И в знак того, что дело не терпит отлагательства, он постукал пальцем по столешнице. Кева и его дружка явно смутила их боевая готовность. В прошлый раз Кев с приятелем нападали первыми и сейчас, видно, рассчитывали на это. Они почувствовали в противниках какую-то перемену: те стали старше, повзрослели. И еще: глаза — бешеные, может, конечно, от пива, но они оба точно спятили. Кев и его приятель хотели отвертеться и для острастки сжали кулаки, кидая на противника враждебные взгляды.

— Сдрейфили, что ли? — сказал Мик.

Это подействовало. Теперь у Кева с приятелем не было выбора. Не проронив больше ни слова, вся четверка развернулась и двинулась к дверям.

У выхода Мик оглянулся. Ему захотелось увидеть напоследок Карен. Он поискал ее в толпе у сцены. Стоит небось впереди, стиснутая со всех сторон. Алан и двое парней уже спускались по ступенькам во двор. Но ему во что бы то ни стало нужно увидеть Карен. Может, она ушла в другой угол? Мик оглядел зал. Нет, нигде не видно. И того парня, что был с ней, тоже не видно. Может, они уже ушли? Или он ее еще куда-то пригласил?! В ночной клуб, например. Усадил в собственную машину и предложил подвезти домой. Или к себе повез! И она поехала к нему — покурить, послушать пластинки. А матери позвонила и сказала, что опоздала на автобус и остается ночевать у подружки… Мик повернулся и загремел каблуками по лестнице.

Кев с приятелем даже опомниться не успели. Не было никаких предварительных переговоров или разведки боем, никаких осторожных кругов, ложных выпадов или попыток примирения — ничего, что помогло бы всем им безболезненно выпутаться из этой истории. Как только они вышли во двор позади бара, Алан и Мик набросились на противника, пустили в ход кулаки и ноги. Мик рассвирепел не меньше Алана, противники их еле отбивались. Дрались свирепо, без разбору: наносили удары, и если один бил ногами, другой старался удержаться, чтобы не упасть, сцепившись, они зверски лупили друг друга кулаками, били коленями, норовя угодить в пах. Они били друг друга по лицу, по голове, царапались, готовые разорвать противника на части. Кев с приятелем не раз выходили победителями из драки, и тогда, в дискотеке «Адам и Ева», Кев отколотил бы Алана, но теперь, после армейской выучки, Алан стал почти профессионалом, а Кев так и остался энтузиастом-любителем. Они едва переводили дыхание и сыпали проклятиями. «Ублюдок», — говорил один, волоча противника по земле. «Скотина», — отвечал ему тот. Мик попал своему врагу в нос и услышал, как хрустнула кость. Мягкий такой хруст, будто шейку кролику переломили. Парень инстинктивно поднес руки к лицу, меж пальцев потекла кровь. Мик ударил его в ухо, потом по ноге, и тот упал. Свернувшись на земле калачиком, он закрыл лицо руками и зарыдал. Мик хотел еще раз пнуть его ногой, но почувствовал, что и сам выдохся; он присел на мусорный бак и смотрел, как его противник поднялся и захромал прочь. Алан повалил Кева на картонные коробки в другом конце двора. Мик не видел, что там происходит, слышал только, как Кев визжит, моля о пощаде. «Хватит! Хватит!» Но вот Кев затих, Алан подошел к Мику и присел на соседний бак.

— Будет теперь наука ублюдкам.

Они сидели опустив головы, тяжело дыша, говорить просто не было сил, как вдруг Кев, выбравшись из-под коробок, пронесся мимо них со скоростью, удивительной для человека, только что едва дышавшего. Мик и Алан рассмеялись, правда смех этот отозвался болью во всем теле. Мик оперся на Алана.

— Господи, сейчас концы отдам.

Алан достал носовой платок и вытер лицо.

— Ну, а теперь что будем делать?

Мик с удивлением глянул на него — неужели это он всерьез. Поди пойми — рожа вся в синяках и ссадинах, даже выражения лица не разберешь. Будто нарочно разукрасили для ночной прогулки в долине Солсбери.

— Ты что? Мало тебе развлечений за один вечер?

— Мало? Да я только во вкус вхожу.

Мик поднялся, держась за стенку.

— Делай что хочешь, а я лично знаю, куда идти. Домой, спать.

— А как же та девчонка, на которую ты глаз положил? Я думал, ты ее клеишь.

Мик посмотрел на свой костюм. Рубашка на груди в крови, пуговицы оторваны. Брюки на коленках разодраны, ботинок свалился с ноги. Даже носок слетел во время драки. Легко себе представить, на кого он похож сейчас, — достаточно взглянуть на Алана.

— О, она придет в восторг, если сейчас меня увидит. Бросится ко мне в объятия, как только появлюсь на пороге.

Они хохотали, представляя, как они вернутся в бар девчонку клеить — в таком-то виде! Мик надел носок и ботинок, и друзья, обнявшись, медленно побрели со двора. Они дурачились, делали вид, будто с трудом держатся на ногах, и то и дело валились друг на друга; они, как никогда, ощущали в эту минуту силу дружбы и торжество общей победы.

Мик сидел на табуретке перед камином, набросив на плечи полотенце, тревожно разглядывая свое лицо в ручном зеркальце, пока мать подстригала его. Порезы и царапины на лице еще не зажили, синяк под глазом отливал синим и зеленым.

После стрижки лицо у него стало еще страшнее — настоящий бандит, прямо фотография разыскиваемого преступника. Мик сощурился, чтобы остриженные волосы, сыпавшиеся каскадом, не попадали в глаза.

— Эй, поаккуратней! Не в монахи меня постригаешь.

— Нет, ты больше на боксера похож. Честно, Мик, прямо не знаю, что тебе эти люди скажут, когда увидят твою физиономию.

Сердито хмурясь, она подравнивала ножницами волосы над ушами.

Мик сидел не шелохнувшись, пока мать не перешла на более безопасный участок. Явиться на собеседование в царапинах и синяках еще куда ни шло, но с забинтованным ухом… Нет, это уж слишком.

— Я скажу им, что играл в футбол и меня маленько разукрасили. Хотел, дескать, отбить мяч головой, а мне в физиономию башмаком засадили.

— Хоть бы только это не испортило все дело.

— Почему? Эй, поаккуратнее!

Он увидел в зеркальце, что на голове появилась плешинка. Неужели и впрямь плешинка? Он начал прикрывать ее длинными прядями, но мать схватила его за руки, резко повернула к себе лицом.

— Тихо сиди, слышишь?

— А может, так даже лучше.

Мик крутил зеркальце, выискивая самые страшные ссадины.

— Они решат, что я смелый парень. И что у меня есть характер. В школе нам все время твердили: главное — характер.

— Скорее они решат, что ты хулиган.

— Или арестант, если ты меня еще больше обкорнаешь.

— Хватит причитать, слышишь? Ты должен прилично выглядеть. Нельзя же идти на собеседование с патлами до плеч.

— Подумаешь, невелика важность — какой длины у человека волосы.

— Может, и так. Но ты должен сделать все от тебя зависящее. Зачем судьбу-то искушать.

Дверь в кухню открылась, и мистер Уолш внес в гостиную корзинку угля. Миссис Уолш перестала стричь Мика и пропустила отца к камину; Мик решил воспользоваться паузой и улизнуть, он поднялся, снял с плеч полотенце.

— Ты чего? Я еще не кончила.

— Это ты так считаешь. Возьми тогда уж у отца бритву, вернее будет.

Мистер Уолш подбросил топлива в камин и посмотрел на сына.

— По мне, как было, так и осталось.

— Ты что! Она столько волос настригла, ими можно диван набить!

Мик обтер шею полотенцем и побежал наверх помыться и переодеться. Миссис Уолш собрала волосы с ковра. На ковре они казались темнее, чем были на самом деле. Мать подняла длинную прядь и несколько минут нежно перебирала ее, потом бросила вместе с остальными в огонь.

Когда Мик спустился в гостиную, огонь в камине полыхал, языки пламени лизали стенки топки, сверкая, будто стальные ленты. Мик был в новеньких брюках, выходном пиджаке, который мать почистила и отгладила. Он вымыл голову, надел чистую рубашку и галстук, но миссис Уолш все равно была недовольна.

— Посмотри-ка на пиджак, Мик.

Мик подчинился. Даже под мышки себе заглянул, попытался на спину посмотреть, не понимая, о чем это она говорит.

— В чем дело?

— Для экзамена он не совсем подходит.

Мик еще раз оглядел себя. Но опять ничего не увидел.

— Да в чем дело?

— Слишком яркий. Да еще в клетку. Прямо солист из «Беано»[12].

— У тебя просто старомодный вкус, вот и все.

Мистер Уолш, сидевший в кресле, отложил журнал по садоводству и посмотрел на сына.

— Да и там, куда ты собрался, тоже все старомодные.

Отец встал и вышел в прихожую. Слышно было, как он поднялся к себе наверх, скрипнули половицы — это отец ходил по комнате. Вернулся он с темно-серым костюмом на плечиках.

— Вот, примерь.

Мик усмехнулся. Неплохая шутка, а то старик последнее время такой угрюмый ходит. Хорошо хоть сейчас немного ожил. Может, на работе что-то переменилось? Может, его все-таки не переводят на неполный рабочий день?

Но отец по-прежнему стоял, держа вешалку с костюмом. Шутка затянулась. И вдруг Мик понял: а ведь он не шутит. Неужели отец всерьез предлагает надеть ему свой костюм? Мик подождал немного. Точно! Отец не шутит!

— Ты что?

— Для работы то, что надо, если он тебе подойдет.

— Да уж, в самый раз для викария.

— Костюм почти новый. После свадьбы Линды я его вроде бы ни разу не надевал.

Отец снял пиджак с плечиков и протянул Мику. Тот отпрянул, будто ему предлагали какую-то гадость.

— Умру не надену.

— Только попробуй, примерь. Он же не кусается.

Мик посмотрел на мать, ожидая поддержки, но та молчала. Понимая, что родители не успокоятся, пока он не уступит, Мик нехотя снял свой пиджак и надел отцовский. Оглядел себя. Рукава почти закрывают пальцы. (Увидев торчащие из-под рукава кончики пальцев, Мик впервые заметил уродливые, обгрызенные ногти.) Плечи свисали, пиджак был настолько велик ему, что в него можно было еще засунуть фонарный столб. Даже мама посмотрела на него с сомнением.