Пусть умрёт

Глава IV ПОД ЗВУКИ ТАНГО В «БУЭНОС-АЙРЕСЕ»

Филипп Синистер никак не мог запомнить разницу во времени между Москвой и Нью-Йорком. А если по правде, Максимов не сомневался – он просто придурялся. Продрал утром глаза и, не особенно задаваясь вопросом о разнице в часовых поясах, набрал номер. И на сей раз, как и всегда, позвонил в три часа ночи и задал потрясающий глубиной своей глупости, но весьма распространенный вопрос:

— Я тебя случайно не разбудил, old boy?.

Затем, терпеливо выслушав ответ, который можно было легко предугадать, произнес примирительным тоном:

— Когда ты узнаешь, по какому поводу я звоню, ты перестанешь чесать свои яйца и простишь мне не только звонок, но еще и попросишь звонить каждую ночь до конца жизни.

— Короче, Фил, я сплю. Какая жалось, что ты всё еще не женился – иначе тебе было бы чем заняться... Перезвони утром.

— Утром я лягу спать... Есть дело, Алекс.

— ?..

— Нам лучше встретиться. Через неделю я буду в Буэнос-Айресе. Сможешь подскочить на денек?

Максимова не переставала удивлять граничащая с идиотизмом наивность буржуйских обормотов, считающих, что если они со своими долбаными паспортами и кредитками могут вот так запросто купить билет, сесть в самолет и «подскочить» в любой город мира, то же самое могут все. Нет, друзья капиталисты, есть еще на свете страна, граждан которой вы не пускаете к себе так просто. Впрочем, мы тоже в долгу не остаемся.

— Фил, ты в своем уме?

— Не комплексуй, Алекс. Я обо всем договорился. У меня приятель в их МИДе в Буэнос-Айресе. Обещал позвонить в Москву, в свое посольство. Визу тебе оформят за один день, buddy. Это же не Ю-Эс, дорогой, это – Аргентина. У них такой же бардак, как и у вас. Кроме того, ты же представитель покупателя. В вашей колбасе восемьдесят процентов аргентинского мяса из тех десяти, которые, очень надеюсь, в ней сидят... На собеседовании скажешь: не дадите визу, перестану есть колбасу! Кто же сможет отказать такому клиенту... О’кей, не обижайся.

— Фил, ты можешь объяснить, в чем дело? Что за ковбойские шутки, Фил? В вашей деревне так принято, да?

И он постарался излить весь запас антиамериканизма, который остался в наличии в наследство от холодной войны. Учитывая полусонное состояние, запас быстро истощился. Фил терпеливо выслушал и сказал:

— Знаешь, Алекс, почему вы так нас не недолюбливаете? Потому что мы богатые и здоровые, а вы бедные и больные. А последние всегда недолюбливают первых. В этом, к сожалению, нет ничего оригинального. Мы даже когда болеем неизмеримо здоровее вас в самом вашем цветущем состоянии. Просто завидуете и не можете этого скрыть. Ругаете Америку, а сами открыто и тайком собираете ненавистные доллары. Что, нечего возразить, да? Ха-ха... – исторг он короткий злорадный смешок.

— Да пошел ты! Лично я вынужден терпеть тебя по причине хорошего воспитания. Я вообще недолюбливаю бородатых людей. Вот сбреешь бороду, тогда звони... Может быть, передумаю.

Фил расспросил про Алёну (слегка поцапались); про погоду (с октября по май в Москве только плохая погода и другой здесь принципиально не бывает); про тех длинноногих, с которыми отрывались вместе в Барвихе года четыре назад (ты бы еще вспомнил школьных подруг); про работу (какая, к чертям собачьим, работа в три часа ночи). Раздраженные ответы Фил выслушал терпеливо, как и полагается американцу, потом нелестно отозвался о феномене вечной русской безысходности, засим распрощался, выбив из Максимова вялое, но однозначное, обещание с утра обязательно заняться визой.

Оплату поездки он брал на себя, точнее – его газета приглашала русского репортера в качестве эксперта для особого расследования, имеющего важнейшее значение для безопасности Соединенных Штатов... бла-бла-бла...

Наутро перед зеркалом в ванной до Максимова дошло, какую хрень он спросонья пообещал Синистеру.

Не добрившись, он бросился к компьютеру и послал Филу электронку: «Фил, жо..., ты меня сонного решил взять за горло? Ты же знаешь, что за два дня выбраться из Москвы – нереально. Лучше будет, если ты найдешь в своем расписании окно и подвалишь сюда на следующей неделе. А если тебя волнует аргентинская экзотика, то у нас (уверен – ты не сомневаешься!) есть всё, что только способен представить себе любой бородатый чудила вроде тебя. Если хочешь встретиться в аргентинском ресторане и исполнить танго, то для этого мне не обязательно пилить на другой конец света. Ты же давно собирался в Москву. Так что давай-ка, друг любезный: из Аргентины прямиком сюда. Вам американцам все равно – что Аргентина, что Москва – одинаковая задница. На Тверской недавно открылся ресторан «Буэнос-Айрес». Уютное местечко. Заодно позвонишь тем, длинноногим. Если, конечно, они не сменили телефон. Только я – пас, у меня Алёна. Таксисту в Шереметьево так и скажешь: «В Буэнос-Айрес!». Он поймет».

Фил, разумеется, не стал долго упираться.

Максимов сидел, как и обещал, в том самом аргентинском ресторанчике. Он не соврал – место было действительно уютное; стены увешаны фотографиями из жизни всемирно известного города, родины танго, и, как утверждают сами аргентинцы, столицы футбола. А посему снимки знаменитых футболистов современности перемежались старинными дагеротипами аргентинских певцов-легенд. Карлос Гардель и Аннибал Тройо прекрасно уживались с Лионелем Месси по кличке «Блоха», а Освальдо Пуглиезе и Астор Пиаццола были окружены футболистами сборной Аргентины последнего ЧМ. Старинная фотография легендарного Хосе Мануеля Морено соседствовала с Диего Марадоной, заключающим в объятия вожделенный кубок.

Картинки были в кофейных тонах, так же, как и обивка стульев, скатерти на столиках и прочий ресторанный реквизит, как бы подчеркивая, – вы попали в мир кофе, сеньоры.

Битый час Максимов выслушивал, как сводки с поля боя, телефонные сообщения Фила о его продвижении по сплошной гигантской пробке, растянувшейся от Шереметьева до центра Москвы. Сводки перемежались проклятиями в адрес того, кто заманил его в эту западню. Фил обещал ему все неприятности, которые может представить себе слабый на выдумки такого рода заокеанский человеколюбивый умишко.

«В этом-то наш прямолинейный, как клюв птеродактиля мозг мог очень даже поспорить с высокоразвитой американской цивилизацией», – про себя подумал Максимов, успокаивая друга. Жалкие игрушечные угрозы Фила не могли сколь-нибудь серьезно запугать закаленного жителя столицы, и только веселили его.

Латиноамериканский дух ресторана усиливала шоколадная мулатка, импортированная прямо с 35-й южной широты и вовсю старающаяся зажечь немногочисленную в этот час публику:

На маленькую сцену, словно с потолка, свалилась тропическая парочка и сразу же начала демонстрировать блистательный танцевальный класс – ничем не хуже оригинального, аргентинского. Оба в красно-черном, они чеканили танго, пересекаясь на встречных курсах и вновь элегантно расходясь. Взоры были прикованы друг к другу так, словно ничего другого вокруг них не существовало – только эта музыка и эти прекрасные глаза. Они, то начинали двигаться в ускоряющемся темпе милонги, то покоряли каскадом виртуозных поворотов и вращений в стиле танго-вальс.

Опять и опять звонил Фил, снова ругался, а певица жарко и нежно обвивала микрофон длинными тонкими пальцами:

Погода и пробки – две главные и практически единственные темы, к которым москвичи относятся с особым пиететом. Вторая тема иногда грешным делом наводит на мысль о массовой эпидемии мазохизма – с таким удовольствием и самозабвением смакуют столичные жители детали своих «пробочных» приключений. Болезнь эта еще и заразная, что немедленно подтвердил Фил. Он ворвался в зал ресторана и сразу же заорал дурным голосом:

— Что это за город, по которому нельзя передвигаться! И что самое интересное, Алекс, все ругают друг друга нехорошими словами. Если бы завтра вам разрешили ездить по улицам на танках, то послезавтра ваша страна обратилась бы к международному сообществу за помощью.

— Ну да, ну да... У вас в Нью-Йорке трафик, как в деревне, и все участники дорожного движения признаются друг другу в любви, да? – отпарировал Максимов.

— В любви не признаются, но ты знаешь не хуже меня, что в Нью-Йорке, как и во всех цивилизованных странах, водители, напротив, соревнуются в том, кто первый уступит дорогу. И не только водители...

— Ты что, не читал, что мы, русские, самые гостеприимные?

— Читал, читал,.. – согласился Синистер. – Сами же и распространяете эти слухи... Ты лучше скажи, откуда такая кровожадность? В действительности, если взять среднестатистического гражданина вашей страны, он, наверняка, как и другие его сограждане, боится крови. А тут... одни инстинкты... Реакция на раздражитель, как у древнего человека...

— Есть такое, не любим мы друг друга... Зато вы жадные, а мы последнее отдадим.

Обменявшись таким образом приветствиями, они обнялись с обязательными прихлопываниями по спине, с подчеркнуто бесконтактными поцелуями. Это такая модная нынче, сравнительно скупая мужская ласка – щеками слегка обозначить касание и почмокать возле уха. Со стороны похоже на забор проб воздуха возле ушей. Но, что поделаешь, обычай есть обычай, как бы смешно он ни выглядела.

А кроме шуток – Максимов был искренне рад видеть Фила, всем своим обличьем являвшего полнейшую противоположность своей фамилии[2]. К тому же, он был почти родным, этот Фил: бабка по материнской линии родилась под Смоленском и была смыта с берега зарождающегося нового миропорядка в пучину капиталистического хаоса еще «первой волной» вместе с достопочтенными родителями, местечковыми ортодоксальными евреями.

После нескольких лет мытарств и злоключений семья, поверившая в справедливость и добро, которыми повеяло от Веймарской конституции, обосновалась в Германии. Там повзрослевшая и налившаяся соками Цицилия встретила суженого – школьного учителя, вместе с которым немало потрудилась, чтобы дать жизнь пятерым чадам, одним из которых и была дочь, красавица Эсфирь, будущая мама бородатого, толстого, но замечательного во всех отношениях Филиппа. До того как родить это чудо природы (конечно, она родила его без бороды, но толстым он был с самого начала), семья по счастливому стечению обстоятельств и, главное, вовремя переселилась в Швейцарию, где глава семьи получил работу клерка в одной фармацевтической фирме. Своевременный переезд позволил им избежать всепожирающего огня Холокоста. Здесь Эсфирь повстречала и счастливо вышла замуж за очарованного Альпийскими горными красотами и непревзойденным шоколадом американского журналиста сладкоежку Роберта Синистера – будьте знакомы: батюшка Филиппа, – и упорхнула с ним за океан.

Но что самое замечательное в этой незатейливой истории: все эти годы в семье бережно сохранялись традиции русского языка. Все потомки Цицилии неплохо им владели, чему нимало способствовал насажденный в семье еще в до-заокеанские времена культ русской литературы. Если добавить, что Фил, будучи студентом (и перфекционистом во всем), взял дополнительный факультатив русского, дабы отшлифовать шероховатости в знании этого непростого языка, то можно было позавидовать его великолепному (и не только для иностранца) произношению. Именно благодаря знанию русского судьба забросила его в растерзанный войной злосчастный Афганистан, только вместо врагов он обрел там друга.

А теперь скажи;те, что за океаном не бывает хороших парней!

На сцене знойная мулатка продолжала страстно нашептывать микрофону:

Музыка стала стихать, танцоры, выдав напоследок несколько па хабанеры, упорхнули за кулисы.

— Как работа? Ты мне так и не рассказал, – спросил Фил, орудуя ножом и вилкой, – ни при каких обстоятельствах он не терял аппетита.

— Ты серьезно думал, что я среди ночи все брошу и начну рассказывать тебе о работе?

— Так расскажи сейчас, – промычал Синистер, смачно чавкая.

— Фил, я решил заняться нейтральной тематикой... Не чавкай, плиз!

— Я не чавкаю, – возразил Фил сквозь чавканье. – А насчет тематики: так ведь тебе известно не хуже меня, что нейтральной не бывает.

Он пожал он плечами. Максимов возразил:

— Это как посмотреть. Друзья иногда подкидывают работенку для отдела происшествий. Ты знаешь, начал втягиваться... Даже интересно. Иногда чувствуешь себя сыщиком. Ты не пробовал? Да, кстати, если ты тащился сюда, через океан, чтобы втянуть меня в очередную политическую авантюру, имей в виду – мимо! – заранее определил свой нейтралитет Максимов.

— Слушай, Алекс, я всегда считал тебя первоклассным журналистом. Но дело сейчас не только в этом. Мне нужна твоя помощь... Дело действительно очень важное. Не только для нас... для вас тоже, – он запнулся и посмотрел на друга.

— Так я и подумал. Важно не только для нас, для вас, но и для всего человечества? Фил, я помогу, конечно, но сейчас работы невпроворот. На днях еще одно дельце друзья, дай бог им здоровья, подкинули. Попахивает сектантами. А вообще-то я собирался махнуть с Алёной куда-нибудь «на воды», хотя бы на недельку.

— Подожди-подожди. С чего ты взял, что речь идет о помощи? – прервал его Фил. – Я не просто помощь имел в виду. Нужно твое участие... стопроцентное участие.

— Окидоки, Фил. Так бы сразу и сказал. Хорошо. Вынужден выслушать, только учитывая твой дальний путь. Come on, выкладывай, обсудим.

— Тогда... Кстати, как ты думаешь, за мной следят? – вдруг спросил Синистер.

— Можешь даже не сомневаться, – ответил Максимов без тени улыбки.

— Я же предлагал тебе встретиться в Буэнос-Айресе.

— Это не помогло бы, но бесспорно было бы лучше. По крайней мере мы могли бы гордиться, что устроили кому-то увлекательную командировку в восхитительную страну. Там сейчас весна, – в голосе Максимова проснулись мечтательные нотки. – Только есть одно неудобство: слышал, что пела эта знойная певичка? Люди там ходят вверх ногами.

— Может, поехать к тебе домой, Алекс? Там бы и поговорили спокойно, без свидетелей.

— Фил, да что с тобой – я тебя не узнаю. Не обижай, пожалуйста, наших орлов-сексотов. Ты подумай, если в Аргентине у нас нет гарантий от прослушки, то моя квартира для них Форт Нокс? Да и вообще, к чему вся эта шпиономания? Ты что, серьезно думаешь, что мы кому-то, – он покрутил пальцем в воздухе – интересны? Я вообще-то пошутил насчет хвоста... И вообще, Фил, повторяю... и я тебя сразу предупредил – ни в какие политические игры я больше не играю.

— Не беспокойся, это я так, на всякий случай, а в общем-то... никаких тайн ни от ваших ни от наших.

С этими словами Фил выудил из своего видавшего виды потертого кожаного кофра ноутбук и водрузил его на стол.

Посетителей в этот час было еще немного, поэтому им никто не мешал, уединившись за столиком в небольшой нише с приглушенным светом, заняться своими делами.

И Филипп Синистер, журналист весьма уважаемого в Соединенных Штатах издания начал свой рассказ Александру Максимову, другу, и журналисту, как и он сам; журналисту избравшему независимость, игнорируя тот факт, что таковой в природе принципиально не существует; журналисту собирающемуся делать только то, что сам пожелает… Для начала, к примеру, можно было взять и оторваться с любимой женщиной подальше, на какие-нибудь острова, омываемые лазурным морем-окияном.

Он не догадывался в тот момент, что этой замечательной мечте предстоит воплотиться в реальность, только не в таком формате, как хотелось бы, потому что некто невидимый и неосязаемый (и по утверждению науки и всех рационально мыслящих людей – несуществующий), уже завел и запустил такие же воображаемые часы, отсчитывающие минуты до начала не-поймешь-чего – драмы ли, комедии? А для кого-то, возможно, и трагедии. И если б знал Максимов, чем кончится эта встреча, он, скорее всего немедленно прекратил бы разговор с Филом и послал подальше его предложение, хотя такое поведение можно посчитать моветоном по отношению к другу.

Знай он всё это, лучше сказал бы ему: «Фил, старина, let's whip off![3] Опрокинем по рюмке-другой и вспомним, как мы с тобой в Афгане были по разные стороны баррикад, но встретились, черт возьми! Случайно, но встретились, и, слава богу, в которого ни ты ни я не верим, по одну сторону, только до сих пор не пойму по какую – по вашу или по нашу?..»

А еще он напомнил бы: «Ты не забыл, Фил, как нашим тогда слили информацию о большой, прямо-таки огромной партии чарса в горном кишлаке? Ребята в одно мгновение поднялись, рванули туда и устроили засаду, потому что знали – за чарсом придут; я тогда был в подразделении от газеты... ты знаешь от какой, и сидел в засаде с солдатами; а ящики с чарсом – очень много, не меньше 100–150 – были сложены за дувалом, прямо под открытым небом. Наши подожгли их, а духи, попавшись на удочку, немедленно спустились с горы. Помнишь, я тебе рассказывал, как ребята хотели подпустить их поближе – был приказ: «Огонь только по команде», – но один наш солдатик – молодой, салага – не выдержал, когда перед его носом вдруг возник дух, закрыв полнеба. Потом мы поняли – дух был чернокожим двухметровым верзилой, – и парень перепугался до заикания (а ты бы не испугался?) и выпустил весь рожок в верзилу, а «дух» упал прямо на него, придавив своим огромным телом; салага тогда обоссался, да и я, честно говоря, тоже наверно обмочился, доведись мне быть на его месте; в тот раз ребята и поверили: начальники говорят правду, что «америкосы» воюют на стороне духов, хотя лично я объяснял им позже, что это наемник, отморозок, а американцы не идиоты за духов свою жизнь отдавать, даже и за деньги. Но я сам не был уверен в своей правоте после того, как своими глазами увидел и услышал английскую речь,.. хотя на вашем языке говорит весь мир. Помнишь, я тебе рассказывал, как сдуру полез с камерой, куда ни в коем случае лезть не следовало – рот полон пыли, песок на зубах отвратительно скрипит, на языке гарь тринитротолуоловая. Я тебе рассказывал потом, как две недели болтался между жизнью и смертью у духов. А ты меня вытащил оттуда, из ямы... Спасибо тебе, никогда не забуду этого, поэтому и терплю и буду терпеть твою бороду. Да… было очень страшно, но какая-то сила толкала вперед, невзирая на этот прямо-таки животный страх, и тогда я понял, что все боятся, только некоторые не верят, что с ними может плохое произойти... Такая вот недооценка опасности, такое искаженное отражение реальности, а ведь именно они потом становятся героями. Про таких сумасбродов говорят: вот, мол, ничего не боится. Но это чушь – такие тоже трясутся, но побеждают страх, потому что нет другого выхода, потому что надо бороться за свою жизнь. Я не герой, а полез туда, как умалишенный – думал, если репортер, то заговоренный, к тому же с бронежилетом. Забыл, что пуля – дура, штык – молодец; но меня долбануло, и еще как! Контузия – раз, оглушило осколком скалы (хорошо не гранаты) – два; засыпало при взрыве – ребята в этом кошмаре не сразу спохватились – три; они тогда положили всего-то десять духов и если б не тот салаженок, могло быть и больше... а дальше я ничего не помню. Очнулся уже у духов... А ты, Филипп Синистер, спас меня, когда духи хотели отрезать мою единственную, такую любимую и драгоценную для меня голову. Твоя идея обменять меня на остатки несгоревшего чарса, оказалась, как вы, янки, говорите, brilliant! А духи согласились, и ты меня выторговал, еврейская твоя морда, торговец ты благословенный! Наши даже и не чаяли меня живым найти, когда ты через старика... пастуха-не пастуха, а может, наркокурьера, – они все там этим живут – с нашими связался. Ребята наши, можешь не сомневаться, чарс «вкусили» уже... на пробу, так сказать. Рассказывали потом, что первосортный был – ходили все под кайфом, а запаха нет, только глаза красные, осоловелые, но начальство особенно не пристебывалось, так как насчет красных глаз в уставе ничего не прописано. Да и спирт солдатам, положенный перед заданием, по-своему, по-командирски перераспределяли... Что еще оставалось парням – только чарс. Помнишь, мы тогда тоже попробовали эти темно-коричневые пластинки, крошили в табак – кайф неслабый и привыкания нет – идеально для мусульман, – и сухой закон соблюден и под балдой, опять же... Но самое, блин, обидное, что командиру роты тогда врезали свои же... И за что! Ты не представляешь! Приканали два жирных борова из полка, стали из него жилы тянуть, садисты: кому, мол, в голову идея чарс поджечь пришла? Старший лейтенант раненый, хоть и царапина, а все равно обидно... Я-то только потом въехал, ну подсказали мне ребята, что именно «гнид» этих так разозлило – чарс! Это же бабки, Фил. И какие! Они же, motherfuckers, его и сбывали... Представляешь, как их скрутило: вместо того, чтобы дрянь эту захватить, ребята чарс поджигают. Понимаешь?! Это же все равно, что деньги палить... их деньги, Фил! Ну да хрен с ними, с уродами. А тебе, Фил, спасибо за то, что вытащил ты меня тогда из той задницы. Вовек не забуду. А сейчас, come on, выпьем и закурим. Но ты, бл... нет, никогда не понять тебе наш русский матерок. Фил, не обижайся – ты не куришь потому, что все вы в вашей Америке бережете свое драгоценное здоровье. А нам беречь его нечего и не для чего, потому что по качеству и количеству, то есть по продолжительности нашей гребаной жизни, мы на первом месте в мире, но только с конца!».

Вот что сказал бы Александр Филу. Но он ничего не сказал, и все пошло так, как пошло...

За столиком ресторана «Буэнос-Айрес» Фил поведал историю о том, как некоторое время назад один из многочисленных американских спутников (шпионов, – мстительно подчеркнул Максимов), принадлежащих Министерству обороны, засек в экваториальном поясе у побережья Африки над одним островком, принадлежащим небольшой стране Бурна-Тапу, кое-что интересное.

— Ты, конечно, слышал про такое государство в экваториальной Африке, Алекс?

— Постой, это где предыдущего президента застукали на каннибализме, да? Там еще лет десять назад нашли серебряную руду глубокого залегания. А нынешний их президент – по-моему, у него тоже, как обычно бывает во всех таких странах, бессрочный мандат – отдал рудник в концессию кому-то… Только какое, скажи, отношение к этому людоеду имеем мы с тобой, Фил?

— Самое непосредственное. Про концессию я тебе попозже расскажу. А сейчас, Алекс, слушай: ты должен помнить, что страна эта – так себе, до серебряного этого дела у них был практически только один источник дохода – экспорт каких-то орехов. Не густо, а? Но, естественно, ты в курсе, что такие страны – лакомый кусок для наркокартелей. И они, по сути, превратили Бурна-Тапу в главную перевалочную базу кокаина из Латинской Америки. А что делать – их президенты и раньше не гнушались любыми, в основном сомнительными, способами пополнить свой недоразвитый бюджет. Сейчас-то там, вроде, спокойно... и легальный источник дохода появился. Так что деньги теперь можно всем показывать. Но дело в другом... Вообще, страна эта еще неокрепшая, а, как сам понимаешь, любая нестабильность вызывает беспокойство. Не¬ро¬вен час, наркобизнес опять приберет к рукам всю страну. Теперь подхожу к самому главному – над островком тем – так ничего особенного, обычный остров в океане, райский уголок, – засекли, вот, посмотри…

Он повернул свой ноутбук, так чтобы Александру было сподручнее смотреть, и запустил видеоролик.

На спутниковом клипе с частотой один герц, можно было различить два движущихся самолета, судя по контурам – истребителей. Запечатленный момент был драматичен – после сложного маневра один истребителей сел другому на хвост и расстрелял его из бортового орудия. Можно было даже различить протянувшиеся от одного к другому следы трассирующих снарядов, связавшие самолеты смертельной ниточкой. Мгновение спустя – беззвучный взрыв и обломки, исчезающие в океане.

И еще… в небольшом отдалении от самолетов была видна еще одна машина – геликоптер. Он не участвовал в сражении и после драматического финала не бросился спасать быть может выживших членов экипажа сбитой машины. Вместе с победителем схватки он покинул поле боя и вскоре исчез из поля зрения спутника.

Максимов оторвался от экрана и вопросительно посмотрел на собеседника. Фил выдержал паузу и произнес:

— Тебе должно быть известно: на данный момент Бурна-Тапу считается сравнительно благополучной... хм... территорией и никаких военных действий ни там, ни на принадлежащих им островах не ведется, особенно в воздушном пространстве, – сделал он ударение на слове «воздушном». – Следовательно...

— Следовательно? – эхом отозвался Максимов.

— Следовательно неизбежно, что наше Министерство обороны... ну и соответствующие службы, сам понимаешь... заинтересовались данным фактом. Тем более, что никаких нот, жалоб или какой-либо другой информации, касающейся подобного инцидента ни в какие международные организации ни от Бурна-Тапу ни от соседних государств не поступало.

— Ну, и?

— Ну, и... Ты не находишь ничего странного: в стране, члене Организации Объединенных Наций, происходит такой инцидент, а они – молчат, как рыба об лед?! – как бы хорошо Фил ни знал русский, иногда у него чувствовались проблемы с идиоматикой.

— Рыба об лед бьется, а не молчит. Что же касается твоего вопроса, отвечу. В самом деле – странно. Но я пока не улавливаю, причем здесь я-то? – спросил Максимов.

— Притом! Во-первых, ты журналист... Журналист? Или я ошибаюсь?

— Ну, предположим...

— Нет, ты скажи определенно, – настойчиво повторил свою просьбу Синистер, вопросительно глянув на друга.

— Журналист-журналист, – успокоил его тот.

— О;кей, если так – журналист всегда «притом». Во-вторых, есть еще несколько странных вещей, и они имеют к тебе... вернее к твоей стране, самое непосредственное отношение. Я, честно говоря, не такой большой знаток современных военных машин, хотя и понимаю кое-что. А специалист мгновенно отличит, к примеру, «Рэптор» от «Фалькона» даже по силуэту...

— Говори только за себя... Я, к твоему сведению, тоже определю... Это мое хобби – определять по силуэтам самолеты... Те самые со спутника... – это МиГи... Точнее – двадцать девятые. Эка невидаль!

— Правильно! Мне подсказали эксперты – это истребители МиГ-29, военные машины четвертого поколения... По летным характеристикам – одна из лучших машин в мире. Cкажу коротко – их там принципиально быть не должно.

— Но они там есть, да?

— Да, они там есть, и нам с тобой предстоит выяснить, что они там делают и почему средь бела дня хулиганят... сбивают друг друга?

— Слушай, Фил. Почему мы? Почему бы этим не заняться вашим медноголовым из Пентагона.. или из Лэнгли, вместе с нашими? У них есть опыт совместной работы. Группа общая даже существует, я слышал. Вот пусть и занимаются.

— Ну, они интересуются, я же говорил... Но тут такое дело: формального запрета у Бурна-Тапу иметь свои ВВС, включая истребители, нет. Но самолеты могли попасть к ним только через третьи страны, потому что как только у них началась заварушка, ООН приняла резолюцию о запрете продажи им любого оружия, за исключением стрелкового и... всяких легких... мотовооружений...

— Так откуда эти истребители, могли к ним попасть? – по тону Максимова было видно – его зацепило.

— Если по соседству, то в Судан с 2003-го вашими была поставлена дюжина самолетов, в Эритрею – несколько, еще в Йемен... Другое дело – обслуживание, запчасти, обучение персонала и, главное, пилотов. В таком деле без специалистов не обойтись, это тебе не дельтапланы. Теоретически... могли суданские долететь. Но это было бы крайне странно – залетели, поубивали друг друга и домой. К тому же из Судана об инциденте тоже не слышно.

— Что еще?

— Главное... и ты сейчас поймешь, почему «в-третьих» ты тоже «притом», – та самая концессия...

— На серебряный рудник.

— Да, на серебряные рудники. Концессию купила одна оффшорная компания сроком на девятнадцать лет. Компания зарегистрирована на Каймановых островах. Ты наверно догадываешься, что мы так и не смогли выяснить имя учредителя. Но вот генеральный директор известен – некий Владимир Костылев. У тебя не возникает никаких ассоциаций с этим именем?

— Не задавай глупых вопросов... В моей стране сто сорок миллионов, и только законченный лоботряс не имеет оффшора на Кайманах или еще где-нибудь в подобной глуши.

— Ладно, не бери в голову – это я так, поинтересовался на всякий случай … Ну, теперь ты понимаешь к чему я клонил – все эти МиГи, Владимиры... Совпадений многовато...

— Угу,.. – промычал Максимов и добавил: – «Там русский дух... там Русью пахнет!»

— Что?

— Ты читал «Руслан и Людмила» Пушкина, Фил?

— Не читал, но каждый образованный человек знает вашего знаменитого поэта.

— О чем же можно с тобой говорить, если ты даже эту поэму не читал. Ты не поймешь.

— Я читал Толстой, Достоевский... Пушкин тоже... «Евгений Онегин»... И я же тебя не спрашиваю, читал ли ты, например, Хэмингвэй...

— А я читал! Между прочим, и Драйзера, и О’Генри, и Голсуорси и... Я тебе могу назвать самое меньшее еще пару дюжин писателей. А если подумать, то и больше… В отличие от вас, мы, русские, интересуемся, черт подери, культурой других народов. Это только американцы не догадываются, что помимо английского существуют и другие языки.

— Голсуорси – английский писатель, Алекс, – обронил Синистер.

— Я имел в виду англоязычных, wise hombre...[4]

Пикировка закончилась, как всегда, вничью, и Максимов спросил прямо в лоб:

— Фил, ближе к делу. Что предлагается?

— Ты же сам только что попросил не задавать глупых вопросов. Предлагается совместно поработать... Что же еще? – он доверительно посмотрел на него. – Там много русских следов. Не только русских, конечно… но ваших немало. Без надежного русского предпринимать что-либо неэффективно, даже затруднительно...

Филу пришлось расколоться: все уже решено – он не сомневается в своем друге, то есть в Максимове, и уже успел согласовать его кандидатуру со своей газетой.

– Ну, и задница же ты, Фил! – беззлобно прокомментировал Максимов.

– Деньги будет платить газета. И по секрету… обещано – денег не жалеть, – не обращая внимания на оскорбления, продолжал Синистер. – Вне всяких сомнений есть риск, так как неизвестно, с кем мы будем иметь дело.

Чем глубже Фил погружался в подробности, тем очевидней становилось – журналистская душа Максимова не может противостоять заманчивой перспективе.

Необычность ситуации заключалась еще и в том, что непонятно было, что же, собственно, раскрывать. Откуда в Бурна-Тапу эти самолеты? А если власти не имеют к этому отношения, кто же тогда воюет там, в воздухе? Террористы, насколько известно, пока еще не избалованы наличием современных боевых сверхзвуковых истребителей четвертого поколения. Наркомафия – тем более. Сплошной мрак.

— Ты сам-то знаешь, Фил, в каком направлении двигаться?

— Если бы, Алекс, если бы... Придется наугад, – вздохнул Фил, – а там будет видно. However, guy, я должен познакомить тебя с подробностями и с планом действий. Завтра в полдень жду тебя в нашем московском офисе.

Длинноногим Фил так и не позвонил.

Когда друзья разъехались в разные концы великого в своей несуразности города, день окончательно исчерпал отпущенную ему в это время года меру, и Москва начала подготовку к ночной суете.

Максимов в тысячный раз молча наблюдал за проплывающим мимо окна футуристическим пейзажем, который иначе как разгулом эклектического архитектурного бреда не назовешь, и думал о том, как интересно устроен мир.

Предположим, что в том деле засветились русские. Тогда они почти наверняка где-то здесь, в Москве. Может быть даже сейчас... И, возможно, готовятся прошвырнуться на какую-нибудь свою тусовку. Или облачаются перед зеркалом в протокольные фраки по случаю очередной корпоративной вакханалии, устраиваемой какой-нибудь нефте-газо-сталехимической голубой фишкой. Жены, которых туда обыкновенно с собой не прихватывают, хлопочут вокруг них, заботливо помогают повязывать галстуки, кокетливо шлепая по рукам, когда мужья пытаются проявить самостоятельность в этом нехитром, но одновременно ответственном, почти ритуальном действе. Совсем как мамы в далеком детстве поправляли воротнички своим сынишкам и одергивали юбочки дочуркам, собирая их в школу. А они, эти чуваки, нетерпеливо поглядывают на часы, им ужасно не терпится вырваться из дому на свободу (дорогая, поживей нельзя, ты же знаешь, Сергей Сергеич не любит, когда опаздывают), они не понимают – чего так долго возится с галстуком эта старая, кудахчущая курица... Иными словами, готовятся немного поразвлечься, нырнуть в ночную московскую кутерьму, которую многие и называют настоящей жизнью. Всё может быть...

А они с Филом помчатся, как полоумные, куда-то в Африку, чтобы выйти на след тех, кто сидит в трех кварталах от Максимова в Москве, или у Синистера за океаном в Нью-Йорке, или на Багамах, или еще где-то - на каких-нибудь островах, в каких-нибудь крутых офисах – и ведет какую-то игру. Пока непонятно – какую и зачем. Да-да, они с Филом рванут в Африку за этими «бармалеями», чтобы потом снова по следу возвратиться во все вышеперечисленные места и попытаться прищучить мерзавцев. Задача невыполнимая, но надо признаться, безумно... просто бешено увлекательная.

Максимов почувствовал азарт, какого не испытывал давно, со времени того дела с сектантами. Тогда он чудом унес ноги с их шабаша. Они, подлецы, его раскусили, и из этого вытекало: не собирались так просто отпускать. «Ты хотел, парень, сенсацию – будет тебе сенсация. Только не забудь – за все приходится платить». Тогда он понял – разбудить в человеке первобытные инстинкты несложно: нужно лишь освободить его от ответственности перед обществом за все, что бы он ни совершил. Тогда от моральной ответственности он очень быстро освободит себя сам...

На следующее утро в светлом офисе №1933 на девятнадцатом этаже одного из небоскребов Москва-сити, за овальным столом со столешницей из полированного мэхогони, третий час подряд друзья по оружию Филипп Синистер и Александр Максимов изучали информацию по делу об инциденте в акватории одной неприметной африканской страны. И чем глубже они вникали в детали, тем запутаннее становилась картина.

Из офиса открывался восхитительный вид на Москва-реку в том месте, где Новый Арбат перепрыгивает через нее по горбу одноименного моста. Под названием Кутузовский, проспект продолжает бег прочь из города, на волю, на холмистые подмосковные просторы с перелесками и полями, на которые наш глаз, постоянно травмируемый урбанистической суетой, смотрит с долгожданным умиротворением и сознанием возврата к истокам цивилизации. Но два друга не замечали красоты раскинувшейся под ногами панорамы, потому как головы их были заняты совсем другим.

Помимо спутниковых, свидетельств эпизода имелось не густо – только общие сведения и обстоятельства, никак не желающие связываться в единую картину.

Началось все давно, еще во времена президента-каннибала. Страна была тогда еще беднее, и наркокартели прибрали к рукам армию, подкармливая ее и тем самым получая зеленый свет на транзит наркотиков. Помимо транзита было организовано даже несколько производств по перевалке... верней сказать по переупаковке в мелкую тару. Потом был момент, когда азиатские дельцы попробовали переориентировать инфраструктуру «под себя» и вступили в открытое противостояние с южноамериканскими коллегами. Тогда береговая охрана решила не поддерживать новичков, поимев, однако, из жадности немалый куш и с них. Это, понятно, не привело в восторг гангстеров с востока, и все закончилось долгими кровавыми разборкам, которые в конце концов привели к печальному финалу для действующего главы государства – он поплатился не только креслом, но и собственной головой.

— Возможно, его тоже съели, Алекс, – закончил рассказывать Синистер, – но это несущественно... Человекоедение среди тамошнего населения имеет глубокие исторические корни и не считается чем-то уж очень предосудительным. И я их понимаю: трудно сломать многовековые традиции только потому, что твою страну приняли в ООН. Эта организация далеко, за океаном, а дома совсем близко, буквально за дверями, совершенно другой жизненный уклад. В любом случае – неизмеримо проще сделать цивилизованный вид, чем стать цивилизованным. Я имею в виду – проще притвориться, что говядина вкуснее...

— А новый управляющий страны, что с ним? – спросил Максимов.

— Новый президент – зовут его Апута Нелу – в то время командовал армией страны в чине полковника. Он приходится прямым отпрыском вождя одного из двух титульных этносов страны. К слову, их самоназвания «бурнасы» и «тапу» заложены в названии страны...

— Это, насколько я могу судить, достаточное основание для конфликта, – ловко подметил Максимов, прищурившись. – Чье название будет стоять первым в титуле? Угадал?!

— Ты прав, Алекс, из-за этого не мог не разгореться спор… Жаркий! Но тогда, в силу большей численности, победили бурнасы, и их самоназвание стало первым в названии страны. Между ними постоянно существовала межэтническая вражда, но из-за сложного многократно пересекающегося ареала расселения разделить страну было нереально.

— Понятно... И что же дальше? Армия его поддержала, этого Нилу?

— Нелу...

— Пусть будет Нелу... Так поддержала?

— Й-ес! – Фил добавил экспрессивности второй букве, – гениальный вывод! Полковника поддержала армия, в которой традиционно преобладали представители племени Тапу. Он – я забыл упомянуть – и сам тапу. Как только пришел к власти, незамедлительно возвел себя в чин генерала, разогнал погрязших в коррупции командиров береговой охраны. Разогнал также азиатов и окончательно договорился с латино-американскими картелями, чем фактически узаконил мздоимство.

— Понятно – перевел коррупцию в правовое поле. Это нам знакомо. Так… теперь подробнее о концессии, – попросил Максимов.

Синистер, змей-искуситель, почувствовал, что друг его влип, и изложил ему всё, что успел раскопать. А дело обстояло следующим образом.

После освобождения от колониального гнета первыми друзьями для новоиспеченной независимой республики, в полном соответствии с законами тогдашнего поляризованного мира, разумеется, стали Советы. И Апуту, естественно, не миновала чаша сия – в молодости наш наследный принц обучался в Со;вьет Юнионе. В то время парень во взяточниках еще не состоял; увлекался левыми идеями, что приветствовалось тогдашним советским политическим истэблишментом. Ну и... там у него, понятное дело, остались завязки в комсомольско-партийном бульоне, из которого впоследствии зародилась новая жизнь. Вернувшись на родину, молодой Апута, воспользовался благородным, по местным понятиям, происхождением, сделав головокружительную карьеру, которая и возвела его в итоге в буквальном смысле на трон.

– Ты же не станешь возражать, Алекс, что президенты в таких странах, как Бурна-Тапу, это не просто президенты, это – абсолютные монархи?

– Не буду, Фил… Валяй дальше.

– А на вашу Империю, Алекс, тем временем накатила перестройка. Потом Советы приказали долго жить. Быстро промчались девяностые. Молодежь выросла из коротких штанишек. Партия заодно с комсомолом почила в бозе, а бывшие комсомольцы занялись серьезным бизнесом... Ты сам просвещал меня на этот счет неоднократно, – сказал Фил и продолжил свой рассказ.

Вышло так, что на юге страны были обнаружены залежи серебра, и тогда господин президент единолично решил вопрос о концессии в пользу своих бывших русских друзей-предпринимателей, кои к тому моменту уже ворочали серьезными деньгами. Решающим аргументом послужило предложение наилучшего варианта учета личных интересов. Разумеется, нет нужды объяснять – чьих.

Русские поделились с американской компанией «Silver Stone», специализирующейся на добыче серебра, отдав им 25% акций концессии, и в Бурна-Тапу потекли инвестиции.

За короткий срок был сооружен рудник по последнему слову техники. Страна, как и ожидалось, не очень-то выиграла; граждане как жили, так и продолжали жить в полунищете, а вот личное состояние семьи президента неизмеримо приумножилось. Естественно, с началом разработок в страну потекли потоки иностранных специалистов, в основном русских и американцев, но встречались среди них и европейцы.

Занявшись легальным «серебряным бизнесом», новый президент не брезговал и прежними источниками дохода: доил наркоторговцев, негласно позволяя им использовать побережье в прежних целях. Короче, все складывалось прекрасно. Деньги поступали стабильным потоком в личный карман царька мимо государственной казны. Народ уже не голодал, но и не шибко жировал. Но ему, народу, было не привыкать.

У Фила были сведения о нескольких богатых американцах, зачастивших туда в последние два года. Небезынтересно, что никто из них не имел доли в профильных отраслях промышленности страны: ни в ореховой ни в серебряной. Зато почти все они имели так или иначе отношение к России. Двое были русскими эмигрантами, еще несколько имели акции русских нефтяных компаний, ну а остальные – так, по мелочи.

Когда Максимов поинтересовался откуда сведения, Фил ответил уклончиво, по-английски. В вольном переводе на русский это значило что-то типа «от верблюда». Максимов догадывался, кто этот верблюд, но настаивать не стал. Он верил, что придет время и, если того потребуют обстоятельства, Фил расскажет сам.

Вот такая складывалась неприглядная картина в этой части мира, господа. И если кто-нибудь решит с апломбом возразить: «Мол, полно, тут краски сгущать… если разобраться, ничего особенного, это, дескать, довольно незатейливая ситуация и сплошная банальщина», – мы категорически не согласимся с таким заявлением, напомнив, что именно в воздушном пространстве этого государства в мирное время происходит какая-то необъяснимая чертовщина. Правда, придется признать, что в настоящий момент не представляется возможным проследить какую-либо разумную связь политико-экономической ситуации в этой стране с загадочным инцидентом над островом. Скажем больше: пока не прослеживалось ни малейшей зацепки. Но будьте уверены, если за дело взялись такие профессионалы как Фил Синистер и Алекс Максимов, найдутся и зацепки, и связь появится – все будет.

А пока можно было отметить несомненный факт оживления активности вокруг этого ранее неприметного государства.

Фил улетел домой.

А через пару дней Максимов позвонил ему – назло в одиннадцать утра «по Москве» – и дал согласие на свое участие в деле. Единственным ультимативным условием была Алёна – или она присоединяется к ним, или Фил можешь валить один, куда хочет.

Ну, что тут скажешь... Любовь она и в Африке любовь!