КРЫША

Он любил плотные кирпичики их стихов. Он любовно укладывал их в чемоданчик и нес. Нести было приятно. Они не болтались. Размер, точность — это хорошо. Дома он аккуратно складывал их на прямоугольнике стола. Глаза любовались. Взгляд его не растекался, не размазывался. Грани — это хорошо. Он любил кладку их домов, продуманность их деталей, геометричность их кварталов. Он любил серость гранита и холод их глаз. Цвет глаз подходил к лесам, водам и небу. Но все же больше он любил их крыши. Они были теплы, разбросанны, барханисты. Он чувствовал себя на них как в пустыне, там был простор. Там никто не слышал его шепота, никто не видел того, что в его глазах. Оттуда он любил их, холод их глаз, холод их рук, разум их сердец, кирпичики их стихов. Но спуститься не мог. Желание быть над пропастью и отягощенность собственной свободой перенесли его на эти крыши. Он любил кандалы, камеры, комнаты их стихов. Это помогало ему оставаться на крыше и быть ближе к небу. И охватывать всех, и любить всех. Он их понимал и прощал. И видел жизнь в ее подробностях. Подробности — это хорошо. Пустыня его научила смотреть вдаль. Но не научила обходить преграды, сети. Потому что там не было (он сорвал крышу города и придержал над головой) бесчисленных клеток с ходами и выходами, тайными и явными, лабиринтами. Одиночество не научило его необходимому умению таиться, ладить с людьми. И попав в люди, он остался на крыше. Крыша научила его предпочитать естественность, прямоту, откровенность и свободу. Их стихи — кирпичики. Но мир состоит не из кирпичиков. Делать из жизни кирпичики — затея милая, детская, «песочная».

Загрузка...