Четверо молодых людей, как четыре коня, бегут по такыру. На плечах у них тростниковые носилки, где лежит тело, завернутое в саван. Ветерок треплет белую материю и приносит запах дедовой бороды. Позади ковыляет потомство: дети, внуки, правнуки — второе, третье поколение. Сверстников деда нет, друзей нет, братьев нет — они давно там, куда его ныне несут. Четверо убегают, все больше удаляясь от разноростной толпы, поникших голов, мокрых платков, тыльных сторон ладоней, измазанных слезами. Скоро, после брошенных близкими горстей песка, дед навсегда исчезнет. И что останется от этого призрачно мелькнувшего в жизни человека, который смешается с глиной, камешками, сгнившими листьями? Память? Разве она верна, полна?
Белая шерсть, которую я ребенком дергал на его подбородке, фигура его в халате, нагнувшаяся поднять виноградную лозу, рассказы, которые он напевал, и много таких звеньев памяти, может, останутся. Но главное в нем, возможно им самим и не понятое, унесут четверо.
Когда на это серое кладбище в песках без единого растения проникнут тишина и ночь, я приду и обращусь к нему с вопросами, которых не мог задать ему при жизни. Познал ли он себя самого? Как бы он посоветовал нам жить? Последняя истина, раскрывшаяся ему? Испытывал ли он превращения? Что видел на своем веку интересного? Понял ли суть? Кто он? И много других вопросов.
Вместо безмолвного могильного холмика ответят стрекотанием сверчки, воем шакалы, тенью луна, духотою ночь.
...Четверо молодых людей, как четыре коня, как четыре времени года, бегут по такыру, бегут тревожно, убегая от моего страха унести себя самого в могилу.