Путь из леса

Глава 17. Уаиллар

Аиллуо не смеются над другими. Аиллуо не смеются и над собой.

Аиллуо — воины, их должны уважать враги, а значит, должны уважать и соплеменники.

Уаиллар же не только воспринимал себя теперь как жалкого уолле, которого не стыдно осмеивать, но почему-то испытывал от этого странное удовольствие.

Ох, он же гордился тем, что был великим воином! Воином, которому давно не было равных в клане!

Военным вождём, которому Великий Вождь постоянно доверял возглавлять Походы Чести.

Военным вождём, который постоянно приводил из этих походов целых и невредимых воинов аиллуо, ушедших с ним, потому что он Точно Знал Всё, Что Касается Войны.

Теперь ему это было смешно. Потому что теперь он Точно Знал, что всё, что было известно ему про войну раньше — была чушь, ложь, ерунда, основанная на опыте мелких стычек, а не на знании настоящей войны.

Теперь он точно знал, на личном, собственном опыте, совсем другое.

Во-первых, он увидел, что аиллоу многокожих, где держали его жену, действительно громадно по сравнению с аиллоу его клана. И что там живёт куда больше многокожих, способных сражаться (и даже если не считать круглоухих не-воинов и самок), чем вообще есть в его клане воинов.

Во-вторых, он узнал, испробовав на собственном опыте, что оружие многокожих значительно превосходит всё то, что Старейшие из аиллуо дозволяют использовать воинам.

Да рубит оно любое ааэ, если правильно ударить, и нет от этого защиты.

В-третьих, он узнал, что скорлупы, которые надевают на себя многокожие для битвы, нельзя пробить ни ааэ, ни метательными ножами.

А главное, узнал он, что громотрубы многокожих убивают воинов аиллуо мгновенно и неотвратимо.

А ещё важнее, что он научился пользоваться этими громотрубами.

А самое важное было — что ему это позволили, когда он показал, что не враг многокожим.

И с тех пор жизнь его изменилась резко и навсегда.

Потому что Уаиллар перестал считать аиллуэ высшими существами, а всех круглоухих — полуживотными.

Потому что нельзя считать полуживотным Старого или калеку-воина: от них на сто шагов шибает воинской доблестью и мужеством.

Потому что нельзя считать полуживотным даже уолле-вождя, которому добровольно подчиняются такие, как Старый.

Потому что Уаиллар был уже не в одной битве многокожих, которые куда страшнее и многолюдней, чем любая из битв его клана, и куда более жестоки.

А главное даже другое.

Уже первое аиллоу многокожих было куда более населено, чем аиллоу клана Уаиллара. А потом, в походе, он видел их аиллоу, которые были ещё больше. Которые были укреплены так, что — Уаиллар, как военный вождь, понял сразу — никогда они не были бы взяты народом аиллуо, даже если бы собрались все кланы вместе.

Да они и первое-то аиллоу не смогли уничтожить безвозвратно…

Когда Уаиллар увидел громадное ааи многокожих, сложенное из каменных брёвен и восходящее к небу, как гора, дар природы — он понял всё про многокожих и аиллуэ. Он понял, что не быть аиллуэ ни выше многокожих, ни даже рядом где-то.

И когда Старый позвал его и попросил убить тех, кто сидит в аиллоу вокруг этого ааи и открыть ворота — Уаиллар воспринял это как честь, а не как оскорбление, хоть для опытного воина аиллуо и было то слишком простой задачей.

А ещё во всех ааи многокожих, где был Уаиллар, имелись специальные помещения, где многокожие брали всё своё оружие. И холодное, которое не уступало аллэ и аэ, и громотрубы, самые разные, но все обязательно мощные и убийственные, которых аиллуэ не имели и иметь не будут — пока не заведут себе такие же помещения, где можно брать себе оружие.

(Уаиллар по-прежнему не задумывался, откуда оно появляется в оружейных комнатах. Ну вот есть у многокожих места, где лежит их вооружение; наверное, если завести себе такие места, то там оно точно тоже будет появляться, когда надо.)

В том громадном ааи, сложенном из каменных брёвен, Старый велел забрать все громотрубы, и самые большие, и самые маленькие. Уаиллар взял там себе четыре громотрубы, имевшие по два ствола — потому что он попал туда первым. Остальные были одноствольные.

А ещё были там припасы для громотруб, и Уаиллар не постеснялся нагрести их, сколько смог утащить в наскоро сплетённой уговором сбруе из росшего во дворе чахлого куста ориллаи. Хоть и не предназначено ориллаи для плетения, тем более для плетения полостей, не пропускающих гранулы серого порошка для громотруб. Воин аиллуо мог бы гордиться, что хоть в чём-то превзошёл женщин в искусстве уговаривать растения.

А потом он с его женщинами снова шли в составе длинной и вонючей колонны многокожих, их животных, телег, огромных громотруб, воинов и невоинов, откуда-то взявшихся самок круглоухих, полуголых носильщиков со съестными припасами в мешках на спине и ещё многого всякого, чему Уаиллар до сих пор не знал ни названия, ни назначения.

А ещё потом они поднялись по пыльной дороге на невысокий хребет — дорога разрезала его пополам в самом низком месте. И начали спускаться. И был поворот, за которым, между скал, поросших редкими деревьями и кустами, половина которых не была Уаиллару известна, открылся широкий вид вниз, на холмистую долину. И над этой долиной сияло, искрясь на солнце, что-то огромное и синее, простираясь до самого горизонта.

Воин вдохнул и не мог выдохнуть. Это могла быть только вода, большая вода. Много, много больше их озера. И такого цвета, которое озеро их — мелководное, тинистое — не имело никогда, разве что в особо ясные дни, в которые небо отражалось в нём полностью.

Внизу, у кромки воды, виден был огромный, гигантский аиллоу многокожих, окружённый высокими скошенными и угловатыми желтовато-серыми стенами, подобными скалам. Перед стенами разбросаны были тут и там мелкие участки земли, огороженные низким кустарником и разные по цвету. На каждом стояло ааи многокожих, где побольше, где поменьше. Где сложенное из камней, где из красной, испорченной огнём глины, где сплетённое из растений. По мере того, как колонна подходила всё ближе, разница в качестве и размере этих ааи была видна всё лучше. И было видно, что на каждом участке растёт что-то своё, причём Уаиллар часто даже не мог определить, что это было за растение.

Наконец, они подошли к аиллоу. В стене открылись ворота, оттуда вышло довольно много круглоухих, в доспехах и без, но все — в многослойных кожах, на которых висели прозрачные камни и были нашиты блестящие жёлтые узоры, содержащие металл, который не меняется в огне. Уаиллар уже знал, что многокожие зовут его «золото» и очень ценят.

Воин прекрасно понял, что происходит: когда встречаются Великие Вожди кланов, они так же тратят время на церемонии. Иначе может быть обида, и может быть война. А Великие Вожди встречаются не для войны, а чтобы договориться.

Вот, наконец, встречавшие колонну многокожие сделали все нужные жесты подчинения уолле-вождю (Уаиллар, уже многое успевший понять про круглоухих, ничего другого и не ждал). И колонна втянулась в огромный, практически бесконечный аиллоу многокожих.

В нём были ааи, которые показались воину чудовищно колоссальными: в некоторых было аж целых три этажа, и они давили, как горы, хоть и были много ниже. Уаиллар, как воин и военный вождь, приучен был не показывать свои чувства — но сдерживал их с трудом. Да, в первом аиллоу многокожих были здания выше — что-то вроде большого ааи, туда многокожие сходились каждый день и что-то там вместе делали[37], — но в здешних-то многокожие просто жили.

Пока воин вертел головой, стараясь не показывать свое изумление, к телеге с его женщинами, рядом с которой он шёл, прибежал один из уолле, сопровождавших Старого. Он что-то объяснил вознице, и тот повернул в одно из ущелий, разделявших ааи многокожих (Уаиллар не воспринимал их как улицы в своем аиллоу — слишком уж они отличались: не тропки между разбросанными в произвольном порядке жилищами аиллуэ, а ровные прямые расщелины между громадными каменными зданиями).

С помощью уолле и возницы Уаиллара и его женщин разместили в одной из таких громад, в помещении, где было вдвое больше места, чем там, где началась их жизнь среди многокожих. Впрочем, остальное было таким же: лежанки, заплетённые мёртвой кожей и перевитыми мёртвыми же волокнами растений; внутренний двор с источником воды; пара чахлых кустов во дворе; обилие пищи, не всегда привычной, и соседство большого количества крикливых и вонючих круглоухих.

Уаиллар, кстати, недоумевал: почему круглоухие не заботятся о своих зубах? Почему у каждого второго, судя по запаху, гниёт самое меньшее один зуб? Ведь так просто очищать промежутки между зубами после каждого приёма пищи (а если бы они не ели плоть мёртвых животных, то и это было бы не обязательно). И можно же хоть раз в несколько дней поговорить с мелкими животными, которые живут на зубах и питаются ими, чтобы те ушли и перестали пакостить?

Разместившись и поев из своих припасов, аиллуэ быстро заснули: дорога была нелёгкой, усталость тяжёлой, а ночлег, в кои-то веки, совершенно безопасным.

Наутро Уаиллар, дрожащий от нетерпения, едва успев принять пищу со своими женщинами (хорошо, что они успели вечером набрать её вдосталь), кинулся исследовать ту большую воду, которую видел с перевала.

Он пошёл к ней один, оставив женщин там, где они разместились. Нацепил на себя и холодное оружие, и все громотрубы, собранные в ааи из каменных брёвен — для уверенности, потому что понимал, что в здешнем аиллоу его никто не знает, и могут быть неприятности.

Глядя, как изумлённо оборачиваются ему вслед все круглоухие — и многокожие, и те, что носят только одну кожу поверх своей, — он радовался своей предусмотрительности. Казалось, все останавливаются и крутят головами, стараясь его разглядеть. Дети бежали за ним вслед, показывая пальцами, да и некоторые взрослые присоединялись к ним.

Если бы не присущее аиллуэ чувство направления, если бы не нюх, доносящий влажные запахи — он, вероятно, потерялся бы в аиллоу многокожих и не нашёл бы пути к большой воде. Но он — воин, он — аиллуо, он — обладает чувствами, которых нет у круглоухих. И поэтому он быстро нашёл кратчайший путь.

Этот путь привёл его к странному месту, где часть большой воды была отгорожена каменными стенами, между которыми зиял неширокий проход, ведущий дальше, вовне. Место у воды там было выровнено, вымощено камнем, который кончался вертикальным срезом: как будто берег обрывался отвесно, только не скалою, а обтёсанными блоками из твёрдого гранита.

Вода пахла не так, как в родном озере, но запахи тут вообще были сильными и, честно говоря, отвратительными. Аромат свободной воды был почти не слышен за вонью гнилой рыбьей плоти, пережжённой смолы хвойных деревьев, пота и прочего, чем пахли круглоухие.

У берегов стояли — Уаиллар не знал, как их назвать — ааи? Да, наверное ааи. Плавучие ааи. Большие, сделанные из дерева, причём воин аиллуо не ведал, что это за породы. Странные, округлые, тёмные от смолы. И они плавали, держась непонятным образом на воде.

От некоторых пахло тем серым порошком, которым заряжались громотрубы. От других — ну, разным. Чаще всего неприятным.

Вода внутри стен, обрамляющих её, не была чистой и не вызывала доверия. Ни пить её, ни плавать в ней аиллуэ не стоило. Не полезно для здоровья.

Уаиллар походил, понюхал и двинулся вправо, где тянуло водою более чистой.

Окружённая стенами вода тянулась на многие десятки шагов. Но, наконец, кончилась. В этом месте к ней сходила стена, выше, чем в первом аиллоу круглоухих, на целых два роста воина. Стену прорезали ворота, охраняемые многокожими с громотрубами и многочисленным холодным оружием. Уаиллара они, впрочем, выпустили без препятствий — то ли их предупредили заранее, то ли повлияло количество громотруб, висящих на оплетающей воина сбруе.

За стеной, к удивлению воина, находился сплошной длинный ряд столов со скамьями. За столами кое-где сидели круглоухие, с оружием и без него (за разными, правда, столами). Самки круглоухих бегали вокруг, разнося на широких подносах что-то съедобное. И снова все взгляды скрестились на аиллуэ. Одна из самок даже уронила поднос.

Уаиллар, не обращая внимания, пошёл дальше — туда, где чуял чистую воду.

Ему очень хотелось понять, чем она отличается от воды их озера — а она отличалась, это чувствовалось по запаху.

Солнце уже заметно сдвинулось на небе, когда он, наконец, дошёл до места, где не было круглоухих, где не стояли их ааи, и где была эта самая вода. Она тихо плескалась в каменный берег, обрывавшийся с высоты роста аиллуэ, а дальше в воде были только камни разного размера, покрытые скользкими даже с виду буро-зелеными водорослями.

Уаиллар, немного подумав, стащил с себя сбрую с громотрубами и засунул её в ближайшую расщелину меж камнями. Снял также и аллэ из железа, подаренное Старым. Оставил при себе только три аэ, родные, свои, в родной своей перевязи из лианы.

Вода шлёпала о камни, пенилась. Уаиллар, обдирая подушечки задних лап о жёсткие камни, зашёл по довольно крутому склону по шею; откуда-то пришла волна, которая захлестнула ему рот. Он отплевался, удивляясь горько-солёному вкусу, и поплыл.

Воин не сразу обратил внимание на то, что вода держит его лучше, чем та, что в озере. И на то, что волны сильнее и выше, чем в озере при таком же ветре.

Вернулся к берегу, ушиб колено о незамеченный камень, вылез на сушу.

Никто не приходил за это время. Всё, что Уаиллар припрятал, ждало его на месте.

Пока он шёл к дому, где их разместили — шкура его схватилась солью и заскорузла, стягиваясь. Мешала свободным движениям. Уаиллар лизнул предплечье — солёная горечь дёрнула язык.

Дома он долго отмывался в фонтане, отплёвывался, полоскал шерсть, стараясь не обращать внимание на круглоухих, которые показывали на него пальцами. Потом вылизывался, сначала один, после помогли обе женщины.

А потом он рассказывал им про большую воду, стихами, которые успел сочинить, пока шёл домой.

— Уаларэ, я хотел спросить тебя — ты сможешь помочь Аолли родить?

Он выбрал момент, чтобы застать женщину одну. Аолли очень боялась родов. Это был первый ребенок, и вырванная из привычной жизни аиллуа, оставшаяся без Главной женщины клана и её помощниц, испытывала ужас перед ожидавшим её процессом не столько из-за того, что могло что-то пойти не так, сколько из-за того, что при ней в это время не могло быть положенных в этот момент опытных и понимающих помощниц.

Уаларэ сидела на тёплых от вечернего солнца ступенях дома, в котором многокожие поселили альвов, глядела на золотые от закатного света стены соседних домов и машинально поглаживала уже заметно выделяющийся живот.

Она не сразу ответила воину, повернув к нему лицо, будто только что поняла, что он обращается к ней:

— Я дочь Главной женщины, воин. Меня учили всему, что нужно для аиллуа. Я справлюсь и с сыном Аолли, и с моими двумя дочерьми. Я знаю не всё, но того, что я знаю — хватит, чтобы дети пришли в наш мир здоровыми.

Уаиллар поразился: двоих аиллуа рожали очень редко.

— Как ты можешь знать, сколько будет детей и какого пола? — Спроосил он.

Уаларэ снисходительно улыбнулась:

— Я говорила с ними, и с моими дочерьми, и с сыном тебя и Аолли. Не беспокойся, всё будет хорошо, о Великий.

Женщина обратилась к нему словом, которым обращаются к Великому Вождю.

И тут Уаиллар сообразил, наконец, чего она ждёт и на что претендует:

— У нас пока очень маленький клан, о Главная, но мы будем среди Великих кланов. Не сомневайся! А ты станешь в нем Главной женщиной. Для нас, кто здесь и сейчас в нашем клане — ты уже Главная женщина. И другой у нас не будет, пока ты жива и можешь делать то, что нужно для аиллуэ.

Он не знал, как положено объявлять одну из аиллуа клана Главной, но почувствовал, что поступает правильно: в их крошечном клане, состоящем из троих взрослых и — если Уаларэ права — четырех уолле, — должны были быть и Великий Вождь, и Главная женщина.

И он так же хорошо понимал, что Аолли на роль Главной не годится.

Поутру за Уаилларом пришли: один из двух уолле, отиравшихся при Старом и уолле-вожде, тот, что помельче и с жёлтыми длинными вихрами на голове.

Он знаками дал понять, что воину аиллуо следует идти за ним, причём быстро.

Уаиллар нацепил на себя всё, что могло поместиться — на всякий случай — и пошёл за уолле, вынужденно поспешая, поскольку малолеток почти бежал. Воин уговаривал себя, что это не роняет его чести, так как посыльный явно не мог знать обычаев аиллуэ.

Они оказались на широкой площади, которую для себя Уаиллар обозначил как подобие алларэ круглокожих. Площадь была полна круглоухих, а посреди её на возвышении находилось нечто, более всего похожее на пыточный столб. Воин аиллуо был поражён: неужели круглоухие и высокий обычай пытки пленных знают? До сих пор он не сталкивался ни с чем подобным.

Уолле провёл его к ещё одному возвышению, где находились знакомые ему круглоухие: уолле-вождь, Старый, другие, которых Уаиллар знал по первому аиллоу многокожих, и ещё другие, которых он не знал вовсе.

Старый кивнул, показывая Уаиллару, что ждёт его на помосте. Удивительно, как быстро они начали понимать друг друга, даже не пользуясь словами ни на том, ни на другом языке.

«И мы считали многокожих полуживотными?» — в который раз подумал Уаиллар, поднимаясь на помост.

Стоявший там в заднем ряду воин-калека что-то начал объяснять, однако понять его было очень трудно: ему не хватало ни запаса слов, ни гибкости гортани, чтобы правильно произнести многие из них. Всё, что Уаиллар понял — уолле-вождь собирается провести какую-то церемонию, в которой нужно участие аиллуо.

Нужно — так нужно. Старый зря не позовёт.

Уаиллар встал, где показал воин-калека, и принял позу, в которой можно было стоять долго. Сидящий в центре помоста на кресле, слишком огромном для него, вытянув больную ногу на подставку, уолле-вождь что-то говорил. Потом что-то говорили другие, стоящие на помосте. Старый молчал, держась за правым плечом уолле-вождя.

Тут уолле-вождь заговорил снова — и вдруг вытянул руку в сторону Уаиллара, указывая на него. Взгляды всех на площади скрестились на воине аиллуо.

Тот не понял, что это значит, но на всякий случай приосанился, чтобы не уронить чести.

Тем временем речи кончились, и круглоухие не-воины принялись возиться вокруг пыточного столба — или что это было у многокожих? Понять, что и зачем они делают, было невозможно.

Наконец, возня закончилась, уолле-вождь встал и заговорил снова. Из его слов Уаиллар понял только, что кого-то ожидает смерть.

Пользуясь паузой, он спросил воина-калеку, что это было, когда говорили про него. Ответ был невнятен, но раза с третьего Уаиллар, к своему изумлению, выяснил, что уолле-вождь сделал его Верховным Вождём всех аиллуо, живущих в Великом Лесу.

Как можно было назначить Верховного Вождя тому, кто не из Великого Леса, тому, кого не знают Великие Вожди кланов, тому, кто сам не Великий Вождь — Уаиллар не понял, но оценил наглость уолле, распоряжавшегося тем, что ему не было подвластно — видимо, для того, чтобы произвести впечатление на круглоухих, которые собрались на площади.

— Что это значит для меня? — Спросил он у воина-калеки.

Тот, как ни странно, понял вопрос и ответил:

— Теперь все знают, что ты, — тут было слово, которое Уаиллар слышал, но не знал точного значения. Похоже, что-то вроде «свой из ближних[38]», — и неприкосновенен.

Воин аиллуо про себя изумился, потому что никто и так не пытался на него нападать, но принял это к сведению.

Меж тем на площадь выкатили, раздвинув толпу, грязноватую телегу, на которой стояла собранная из мёртвых кусков дерева клетка, похожая на ту, в которой держали когда-то Аолли. В клетке, привалившись спиной к одной из её решётчатых стенок, находился довольно толстый круглоухий, одетый поверх своей кожи всего ещё в одну, закрывавшую всё его тело. Странно было, что круглоухого этого привезли на площадь избитого и прошедшего пытки — если многокожие собирались поставить его к столбу, то надо было поддерживать в нём силы и здоровье, чтобы он не сомлел слишком быстро, в чём нет чести.

Круглоухого вытащили из клетки. Уаиллар расстроился: тот и тридцати ударов сердца не способен был выдержать у столба, кто ж так готовит воина для пыток?

Впрочем, похоже, это и не был воин.

Дальнейшее было ещё более странным, и воин аиллуо совсем перестал понимать смысл того, что происходит. Несчастного поставили стоймя, держа с двух сторон, и какой-то многокожий в ярко-белом, закрывавшим всё тело, одеянии стал с ним о чём-то говорить, причём было видно, что он притворяется, что подлежащего пыткам жалеет и ему сочувствует. Закончив говорить, многокожий в белом выудил откуда-то из-под верхней своей кожи малую коробочку, сплетённую руками из мёртвой коры, достал оттуда горсть песка и высыпал убогому на голову.

После чего пытаемого подтащили поближе к столбу, но привязывать не стали, а опустили с перекладины над столбом верёвку с петлёй, накинули петлю на шею, после чего стоявший у столба невооружённый круглоухий крупного телосложения, на голове у которого надет был колпак, резким, сильным движением потянул верёвку, приседая на корточки.

Пытаемый подлетел вверх, хватаясь за петлю, подёргался какое-то время и обмяк.

И это всё?

И это зачем?

Ему даже не дали возможность показать, как он способен встретить смерть.

Уаиллар был очень разочарован. Обычаи многокожих снова оказались для него непонятными, чужими и чуждыми.

А он уже, было, начал примеривать их к себе. Но, видно, всё-таки не ровня многокожие и аиллуо, не воины многокожие, нет, не воины.