Путь Пилигрима

•••
Глава двадцать четвертая
•••

Взбудораженный, он отправился назад к Марии, единственному живому существу, с которым мог бы обсудить идеи, переполнявшие его голову. Быстро шагая в сторону отеля по недавно пустынным улицам уже при свете дня, он был удивлен тем, как много на улице людей и как заметно солнце уже поднялось над горизонтом. День обещал быть ясным. Очевидно, он ходил и думал гораздо дольше, чем полагал.

Вернувшись в номер, он застал Марию уже вставшей с постели. Он заключил ее в объятия.

– Ты была права! - сказал он.- Существует способ отделаться от алаагов. Я еще не нашел его, но знаю, он должен быть! Пойдем в гостиную, поговорим, я хочу привести в порядок свои мысли.

– А нельзя ли сразу заказать завтрак? - Она прикрыла ладонью зевок.

– Десять завтраков! - с энтузиазмом произнес он. Пока они ждали завтрака, он рассказал ей о кошках.

– …Понимаешь,- продолжал он, когда еда была уже перед ними и они начали есть - Мария, по крайней мере, ела. Шейну надо было о стольком рассказать, что еда ему мешала.- Понаблюдав за кошками, я понял, насколько мало представитель одного вида живых существ может правильно оценить побуждения другого вида, не говоря уже о другой расе. То, что годится для одного вида существ, может даже не существовать для другого. В сущности, эта вещь может и в самом деле стать невидимой и неслышимой. Наступает момент, как получилось у меня с кошками, игнорирования того, что невозможно понять. Даже если бы я смог приблизиться к пониманию того, что кошками двигала забота о территориальных правах, я все же не смог бы узнать, что означает для мозга, и мускулов, и кишок - занять такую позицию на углу и удерживать ее. Она перестала есть и с любопытством воззрилась на него.

– Мне показалось, ты говорил, что у тебя уже есть решение? - сказала она.- А теперь получается, что ты не в состоянии будешь осознать его, даже если оно есть.

– Может, и не смогу - прямо,- ответил он.- Но косвенно - то, что я сказал о понимании порядка вещей для другого вида или расы, справедливо. Даже если невозможно копирование знаний, существуют параллели. Человеческие матери любят и защищают своих детей. Кошки-матери любят и защищают своих котят. Помню, однажды мне пришло в голову - не знаю, говорил ли я об этом тебе,- что алаагская и человеческая расы как будто видят друг друга в разных кривых зеркалах.

Мария нахмурилась.

– Кривых зеркалах?

– Я хочу сказать,- продолжал он,- что представитель одной расы видит представителя другой в искаженном виде - вроде тех отражений в кривых зеркалах, которые встречаются в аттракционах. В том, что видит один из них, есть вещи, которые он не может разглядеть или понять, поэтому для того, чтобы объяснить для себя картинку, он приспосабливает ее к своим представлениям. Понимаешь, беда в том, что мы с алаагами так чертовски похожи.

Мария кивнула.

– Они гуманоиды.

– Они необычайно похожи на нас,- согласился Шейн.- Или мы, как алаагоиды, сильно похожи на них - в зависимости от точки зрения. Почти невероятно, чтобы первая, совершенно изолированная от нас раса, нашедшая нас, оказалась настолько на нас похожей - а может, это, в конце концов, и неудивительно. Похожесть обусловливается одинаковыми требованиями, одним и тем же типом предыстории и социальной истории - и одинаковыми потребностями. Как мы отправимся на поиски планет наподобие Земли, выйдя в межзвездное пространство, так и алааги отправились для начала на поиски знакомых планет; схожие миры обусловливают и другие схожие моменты. Но в этом-то и загвоздка. Схожесть - но не идентичность. Мы смотрим на алаагов и видим расу, любить которую у нас нет причин, поэтому мы называем их чужаками. Они смотрят на нас и видят нечто вроде искаженных алаагоидов, вид которых вызывает у них дискомфорт, - и они называют нас зверями. Но на подсознательном уровне мы продолжаем думать о них как об изуродованных людях, а они не могут не думать о нас как об усохшем и истощенном варианте алаагов. Итак, когда фишки брошены, представители обеих рас считают само собой разумеющимся, что оппоненты видят, как они, чувствуют, как они, и должны поступать, как они. Она медленно покачала головой.

– Не могу поверить,- произнесла она,- чтобы они зашли так далеко, что ожидают, будто мы будем чувствовать то же, что и они.

– Думаю, что так оно и есть. Думаю, что в глубине души они чувствуют, что мы бы даже предпочли их родные планеты собственной, доведись нам увидеть, какими они были до своего изгнания оттуда. Они отдают себе отчет в том, что мы никогда не видели ничего подобного и нет причин, почему нас должен сильно волновать их крестовый поход по возвращению этих планет; но бессознательно они просто не могут себе представить какой-то похожий на алаагов народ, который не был бы счастлив умереть ради возвращения этих планет. Потому что именно так они чувствуют.

Мария снова покачала головой, на этот раз без слов.

– Знаю, знаю,- сказал Шейн.- Это безумие, но я высказываю свою точку зрения. Говорю тебе, они не видят нас такими, какие мы есть, а мы не видим их истинного лица. Мы просто не можем. Я тоже не могу, но с моей точки зрения, когда я считаю себя в стороне от обеих рас, я имею возможность увидеть нечто в человеческих существах, что поможет по аналогии разгадать не видимые в алаагах по-другому вещи, которые подскажут нам средства воздействия на них для того, чтобы прогнать.

– Если кто-то может это сделать, так это ты,- уверенно произнесла Мария.- Но как ты собираешься увидеть это?

– Мне необходимо как можно дальше уйти от собственных предрассудков,- с жаром произнес Шейн.- И с этого момента ты тоже будешь участвовать. Я хочу, чтобы ты мне помогла. Ты недолго пробыла в Доме Оружия, но встречалась с алаагами, и у тебя на них другая точка зрения, чем у меня. Я хочу, чтобы ты рассказала мне, что ты о них думаешь. Начинай. Расскажи о них все, что тебе придет в голову, а я скажу тебе, где ты, по моему мнению, ошибаешься. Мы обсудим разницу, и вдвоем нам, возможно, удастся посмотреть на алаагов извне, чтобы понять их уязвимые стороны.

Мария перестала есть.

– Я не знаю, с чего начать,- сказала она.

– Что ты думаешь о Лит Ахне? Расскажи мне.

– Он меня пугает.

– Что ты думаешь о Лаа Эхоне?

– Он тоже меня пугает.

– Точно так же? Или между ними есть какая-нибудь разница?

– Так же,- ответила Мария. Потом поправилась.- Нет, разница есть. Лит Ахн более… устрашающий, а Лаа Эхон вызывает во мне какую-то дрожь. Не могу объяснить.

– Как будто он более непредсказуемый?

– Да, и… о-о, не знаю,- сказала Мария.- Дорогой, не знаю, смогу ли я тебе реально помочь в этом.

– Надо попробовать. Подождем и увидим. Думаю, что сможешь. Как, по-твоему, что чувствует алааг, едущий верхом в полном военном облачении через город, когда вдруг какой-то человек нападает на него в порыве безумия?…

Они продолжали в том же духе пару часов, и под конец Мария начала выказывать признаки усталости и с трудом гасить вспышки гнева, вызванные этой усталостью. Все чаще и чаще отвечала она на вопросы словами: «Не знаю. Я просто не знаю».

– Ладно,- наконец произнес Шейн.- Сделаем перерыв.

Они вышли на улицу прогуляться, чтобы снять избыток нервного напряжения, накопившегося за предыдущие два часа. Они прошлись по туристскому району и устроились в уличном кафе - поскольку день стал по-настоящему теплым,- потягивая напитки и наблюдая за проходящими людьми. Это помогло им вновь обрести покой и любовь. Потом они вернулись в апартаменты, уже прибранные горничной, и снова легли в постель.

Отдохнув, они возобновили работу ранним вечером. На этот раз Шейн позволил Марии рассказать собственными словами о ее опыте общения с алаагами и их администрацией с того времени, как они высадились на Земле,- и это было для нее легче.

Однако после всего этого ему не пришло в голову ничего, что подсказало бы, что он на пути разгадывания уязвимости алаагов.

Он был доволен, что еще раз отошел от сознательного решения проблемы, и надеялся, что его подсознание сработает на том, что рассказала ему Мария, и он что-нибудь придумает. Наступил вечер, когда он договорился встретиться с местной группой пекинского Сопротивления под видом группы местных бизнесменов, обедающих в ресторане с североамериканским экспортером.

Еще раньше он установил для себя схему проведения таких встреч, при которой сначала узнавал интересующие их вопросы, а потом разговаривал с людьми, пользуясь этими вопросами в качестве ключа к тому, что они хотели услышать. В конкретном случае, после озарения последних суток, он решил просто говорить первым. Но оказалось, что его выступление было запланировано на конец этой сходки.

Каждая группа Сопротивления отличалась от другой, и ни одно собрание не повторяло другое. В этом случае ужин предполагал несколько перемен кушаний и алкоголь, который Шейн только лишь пробовал, а также казавшиеся ненужными застольные речи некоторых членов группы. Сначала он пытался слушать эти речи, но его ограниченное владение языком сделало эту попытку утомительной. Под конец он просто откинулся на стуле и молчаливо ждал, низко опустив капюшон на глаза.

Когда, наконец, настала его очередь, перед которой было лестное представление на английском, он последовал их примеру, поднявшись на ноги и сказав несколько приветственных слов, а потом приступил к собственной речи на мандаринском наречии.

Это был тот случай, когда его ограниченное знание языка проявилось с лучшей стороны. Хотя в душе слушатели могли порицать его неуклюжие высказывания, внешне они проявляли признаки удовлетворения, что он говорит на их языке. У него оказалась восприимчивая аудитория.

Вдохновленный этим, он поймал себя на том, что говорит вещи, которые не высказывал предыдущим группам. Он стал рассказывать им о кошках.

– … Мы знаем по собственному опыту, - говорил он, - что даже человеческие существа могут не понимать друг друга, если происходят из различных культур. Мы знаем, что люди, говорящие на одном языке, могут быть тугоухими, то есть буквально не слышать определенных звуков, которых нет в их языке. У французов есть два способа озвучивания буквы «r». Носителю английского языка, никогда не изучавшему других языков, будет трудно различить два этих звука. Различие в английском между «l» и «r» не сразу улавливают говорящие на вашем языке, когда впервые пытаются произнести слова на этом языке.

– Во многих из этих случаев,- продолжал он,- нетренированное ухо буквально не слышит того, что очевидно для носителя языка. Точно так же уникальные для каждой культуры жесты могут быть неправильно поняты или не замечены иностранцами. Невозможно существование культуры без некоторых таких элементов - и алаагская культура обладает ими, как и наша. Я верю, что, используя в своих интересах эти элементы, которые мне посчастливилось изучать, можно заставить алаагов покинуть нашу планету. Когда вы, люди, подниметесь по данному слову…

Они были, без сомнения, восприимчивы, но поняли ли они в самом деле? Невозможно было сказать. Он закончил и сел. Послышались вежливые аплодисменты, и кто-то встал, чтобы поблагодарить его за выступление. Наконец, ужин и встреча были завершены.

Обычно находились один или два человека, которые оставались, чтобы поговорить с ним. На этот раз не было ни одного. Они ушли все как один. Они всего лишь были вежливы и приняли его слова на веру.

Усталость снова начинала сказываться отяжелевшими ногах и гудевшей головой. Ему хотелось вернуться в гостиницу и лечь в постель. Он шел как в тумане, с трудом замечая улицы и людей на них. Но как только вошел в номер, мысли о возможном решении улетучились из головы. Их снова перебил Питер.

На этот раз при виде Шейна англичанин не вскочил на ноги. Он слегка похудел, и под глазами обозначились темные круги, но плотно сжатые губы и выдвинутая вперед челюсть выдавали решительность, которой раньше не было в его облике.

– Нет,- сказал Шейн, закрывая за собой дверь и подходя к стулу перед диваном, на котором сидели Мария с Питером,- я не буду разговаривать с этой твоей организацией.

– Я приехал не для того, чтобы просить тебя об этом,- резко ответил Питер.- Я приехал, чтобы сообщить о встрече высших алаагских офицеров с Лаа Эхоном. Помнишь, ты просил меня узнать об этом, когда был в Каире?

– Да,- ответил Шейн. Он взглянул на кофейник и чашки на низком столике перед диваном.- Кофе еще горячий? И если да, не нальешь ли мне?

Мария подалась вперед, но Питер уже наливал сам. Шейн взял чашку и отхлебнул темной жидкости. Кофе приятно горчил после ресторанных алкоголя и чая, и доля усталости, казалось, улетучилась после первого глотка.- Хорошо, что узнали твои люди?

– Встреча действительно состоялась. Пятнадцать высокопоставленных чужаков из всех частей света,- начал Питер.- Она проходила в пустующем здании бывшей базы Египетской армии недалеко от Каира. Одно из тех зданий, которые чужаки предназначали для своих целей. Но нашим людям не удалось записать то, что там происходило.

Шейн улыбнулся немного печально.

– Я опасался, что не удастся,- сказал он.

– Никто не имеет ни малейшего представления, почему,- произнес Питер почти сердитым тоном, как будто неудача с записью произошла из-за какой-то нечестности со стороны алаагов.- Чужаки прибыли по одному, в основном по воздуху в этих небольших персональных кораблях. Похоже было, что каждый вез себя сам. Во всяком случае, из каждого транспортного средства выходил только один прибывший. Совещание, очевидно, проходило в конференц-зале штаба базы. Все было подготовлено для того, чтобы снимать на пленку и записывать происходящее в этом зале…

– Как вам удалось узнать, что это помещение - именно то, в котором они собирались встретиться?

– Мне не сообщили.- На мгновение Питер смутился.- Но мне сказали, что группа записи все подготовила для фиксации происходящего в зале. Только ничего не вышло. Как только очередной алааг входил в зал, он пропадал - из вида наблюдающих людей, не то что с пленки.

Шейн рассмеялся.

– Если ты считаешь все это забавным…- с жаром начал Питер,- в то время как они прошли через всяческие тревоги и страхи, чтобы сделать это для тебя, после того как ты отказался сделать для них хоть что-то…

– Ладно, ладно…- Шейн заставил себя собраться.- Просто это то, в чем я был почти уверен, только я надеялся, вопреки очевидному, что запись можно будет сделать.

Что ж, попытаться все же стоило. Алаагская техника для нас слишком непостижима.

– Как это? - спросил Питер.- И если так, то почему ты не предупредил нас заранее?

– Потому что не было способа узнать, пока не попробуешь. Потому что, как я говорил, я надеялся вопреки всему. Возможно, когда-нибудь покажу вам, каким образом можно было это сделать - если не ошибаюсь на этот счет. Алааги могут десятком способов пропасть из поля зрения человека. Вопрос в том, сделали ли они это потому, что знали о присутствии людей?

– Тоже скажешь,- с горечью произнес Питер.- Похоже, ты знаешь обо всем больше, чем мы сами.

– Не знаю,- сказал Шейн, ставя на стол пустую чашку. На него опять навалилась усталость.- Понимаешь, есть две возможности. Нет, беру свои слова назад. Существует бесконечное число возможностей, но делать себя невидимыми для человеческой аппаратуры и зрения только потому, что люди собирались записать их действия на пленку,- не одна из этих возможностей. Скорее, они просто уничтожили бы замешанных в этом людей. Нет, не знаю, какова была причина… но эта причина связана с алаагами, а не с нами. Так что не стоит волноваться.

– По крайней мере,- сказал Питер,- мы знаем, что им не было известно о наших людях, готовых к записи.

– Не обязательно,- возразил Шейн.- Алааги могли просто проигнорировать вашу записывающую команду - как мышей или насекомых за стеной. Но по зрелом размышлении я не склонен в это верить. Или, может быть, они еще не занялись их ликвидацией. И снова есть много нечеловеческих ответов. Это неважно. А хотел я узнать вот что: присоединились ли другие офицеры к тому, что задумал Лаа Эхон, или были приглашены приехать и обдумать это сотрудничество - ведь сейчас я в неведении.

– Понимаю,- сказал Питер.- Это, разумеется, трагедия - твое неведение. То, что мужчины и женщины, пытавшиеся записать для тебя это совещание, могут сейчас ожидать своей очереди на казнь, вряд ли стоит внимания.

Шейн хмуро посмотрел на него.

– Мое неведение может стоить жизни миллионам человеческих существ,- сказал он.- Сколько человек было в группе записи?

– Почему? - Питер наклонился вперед.- Почему это может стоить жизни миллионам людей?

– Потому что у алаагов есть и политика тоже,- резко произнес Шейн.- Затевается замена Лит Ахна Лаа Эхоном на посту Первого Капитана. Если это произойдет, мы окажемся в беде. Лаа Эхон - нехороший…

– Что ты имеешь в виду под словом «нехороший»? - прервал его Питер.- Почему бы не сказать, что с ним не в порядке, вместо того чтобы пытаться перевести какой-то чуждый термин?

– Потому что ни одно слово не переводит «нехороший» тем, что подразумевают алааги,- сказал Шейн.- Оно заключает в себе больший смысл, чем человеческое слово. Буквально оно означает «какой угодно, только не хороший», а их определение слова «хороший» отличается от нашего. Но в данном случае это означает, что по алаагским стандартам Лаа Эхон ненормален. Это значит, что он не реагирует так же, как нормальный алааг; а все, что мне известно, все, что можно использовать для манипулирования этой расой, основано на поведении хорошего алаага. Когда дело касается Лит Ахна, я знаю его реакцию на определенные слова или действия. Когда же дело касается Лаа Эхона, то я не всегда уверен. Поэтому я хочу сделать все, что в моих силах, чтобы отстранить его, и информация об этой встрече - если это действительно было политическое совещание под видом делового - могла бы помочь мне.

Он остановился, еще более изможденный, чем прежде.

– Хорошо,- сказал Питер. Жесткость плотно сжатых губ и решительной челюсти пропали. Выражение вдруг постаревшего лица стало обескураженным.- Ладно, ладно. Если ты так говоришь. Но черт возьми! Что с тобой поделаешь, Шейн?

Шейн почувствовал внезапный приступ отвращения к себе. Вслед за этим он испытал то же чувство, которое возникло у него к Сильви Онджин в Доме Оружия, после первоначального раздражения, вызванного ее появлением в его комнате, когда он вернулся из Милана. Сейчас он перевел взгляд с Питера на Марию, заметив, что выражения на их лицах были весьма схожими, а они посмотрели на него.

– Господи! - тихо произнес он.- Вы действительно верите в меня - вы оба!

В комнате на минуту наступила странная тишина.

– Что еще нам остается делать, Шейн? - спросила Мария.

– Верно,- согласился Питер.- Ты ведь не оставляешь нам другого выбора.

– Думаю, да,- сказал Шейн. Он не мог заставить себя оторвать от них взгляд, как будто никогда не видел их раньше.- Но понимаете, до… до недавнего времени я по-настоящему не верил в себя.

Питер изумленно посмотрел на него. А Мария улыбнулась.

– А теперь веришь,- произнесла она так тихо, будто говорила сама с собой.

– Что с тобой случилось? - гневно спросил Питер.- Ты думал, все, о чем мы говорили,- просто болтовня? Что все слова о людях, надевающих плащи и берущих в руки посохи были… Господи! Ты сомневался даже по поводу профессионалов, формирующих Организацию, и по поводу всего, что я тебе о них рассказывал!

– Да,- признался Шейн,- думаю, да. Но самое главное то, что я не верил в Пилигрима,- поэтому мне трудно было поверить, что люди реагируют на него так, как ты об этом рассказывал. Я даже не поверил, когда сам увидел их в плащах. И продолжал считать, что у всех них не может не быть персональных эгоистичных причин делать то, что они делали.

– Почему, ради всего святого? - спросил Питер.

– Потому что, понимаешь ли,- сказал Шейн,- я не Пилигрим. Я просто телесная оболочка, которой пользуется Пилигрим - настоящий Пилигрим. На самом деле Пилигрим - нечто совершенно нематериальное, существующее только в сознании верящих в него людей, и чем сильней вера, тем более могуществен Пилигрим.

Он вдруг смолк и уставился на них.

– Бог мой,- произнес он,- вот оно что. Все это время мое подсознание реагировало правильно, а я этого не знал. Разумеется, в этом их слепота, их уязвимость. У них нет Пилигрима - я хочу сказать, у них нет настоящего Пилигрима - о котором я говорю.

Питер и Мария во все глаза смотрели на него.

– Хорошо,- наконец произнес Питер.- Предположим, в этом есть хоть какой-то смысл - что все это значит, по-твоему? И во всяком случае объясни, почему ты так радуешься своему выводу?

– Ты что - не понимаешь, что это значит? - спросил Шейн.- Это значит, они слепы в этой области - им чего-то не хватает именно в этой области. У них нет ничего, чтобы управлять Пилигримом; и мое подсознание знало это все время - подсознание всех нас знало,- вот почему мы делали то, что делали. Алааги и вправду не понимают, зачем мы ставим на зданиях один и тот же знак. Разве не понимаешь? Вселенная, как они ее видят, не содержит в себе ничего вроде Пилигрима - для них он не существует.

– Но ты существуешь,- сказал Питер.

– Но я же объяснял вам - я не Пилигрим. Да, я его часть. Но Пилигрим - и ты, Мария, и ты Питер, и Иоганн, и даже Джордж Маротта, и все люди из Сопротивления, и все люди из твоей Организации, и еще миллионы и миллиарды. Он - это все люди!

Они оба наблюдали за ним.

– Какая нам от этого польза? - спросил Питер.

– Польза самая прямая! -сказал Шейн.- Это значит, что с этого момента я могу предоставить Пилигриму управлять ходом вещей. Мария была права. Она сказала, что я думаю совсем как алааг; так оно и было - я так был похож на алаага, что не видел Пилигрима. Но теперь я его вижу, я могу себе позволить быть человечным, позволить Пилигриму говорить от моего лица, начиная с этого момента. Питер, как скоро ты сможешь привести каких-то представителей этой Организации на встречу со мной?

– Ты это серьезно? - строго спросил Питер.

– Серьезно!

– Примерно через пятнадцать минут, если ты действительно этого хочешь! - воскликнул Питер.- Сейчас здесь со мной есть двое. Они были в Каире, когда ты был там - если бы я смог уговорить тебя поговорить с ними. Что же так внезапно изменило твой настрой? Просто ты выяснил, что алааги не знают нашей тайны?

– Да, это и некоторые другие вещи, которые я понял за последние двадцать четыре часа,- ответил Шейн.- Ты говоришь, пятнадцать минут? Хорошо. Приведи их сюда.

– Приду раньше, чем ты повернешься кругом,- сказал Питер, выходя.

– Я тоже не уверена, что понимаю тебя,- тихо проговорила Мария, когда Питер ушел.- У тебя уже есть ответ - тот самый, который ты искал?

– Я все еще не знаю, как собираюсь это сделать,- сказал он.- У меня есть лишь намеки. Но я знаю, что собираюсь столкнуть алаагов с человеческой расой и собираюсь столкнуть Лит Ахна с Пилигримом. А Пилигрим - это нечто, чего им не перенести. Они уйдут. Как уйдут - не знаю…

Шейн, все так же пристально глядя на закрытую дверь, через которую вышел Питер, повернулся к девушке. Она подошла к нему, и он обнял ее.

– Это так странно,- сказал он в макушку ее головы.- Я делал все это время правильные вещи и не знал об этом.

– Совсем не странно,- сказала Мария.

Он отстранился от нее, положив руки ей на плечи и с восхищением вглядываясь в ее лицо.

– Пойдем сядем,- вымолвила она.

Она отвела его к дивану и, сев сама, потянула его за собой и прильнула к нему. Так они сидели в молчании.

Не прошло и четверти часа, как послышался стук в дверь. Мария вскочила на ноги.

– Ты не надел плащ! - сказала она.- Я открою дверь. А ты иди оденься!

– Черт! - выругался Шейн.

Он нырнул в спальню, закрыл за собой дверь и быстро натянул плащ поверх пиджака и брюк, не забыв опустить капюшон на глаза. Потом сразу вернулся в гостиную.

Питер возвратился с двумя мужчинами лет пятидесяти, в деловых костюмах. Внешность их была непримечательна: один - европеец, довольно низенький и лысеющий, с прямыми желтоватыми волосами, другой - восточного типа, более высокий и стройный, прямая осанка и аккуратность выдавали в нем бывшего военного.

– Пилигрим,- сказал Питер,- разрешите представить вам мистера Шеперда и мистера Вонга.