Пьер-Жан Беранже. Песни; Огюст Барбье. Стихотворения; Пьер Дюпон. Песни

Жил да был один король, —

Где, когда — нам неизвестно

(Догадаться сам изволь).

Спал без славы он чудесно,

И носил король-чудак

Не корону, а колпак.

Право так!

Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?

Вот так славный был король!

Он обед и завтрак свой

Ел всегда без опасенья;

На осле шажком порой

Объезжал свои владенья;

И при нем достойно нес

Службу гвардии барбос,

Верный пес!

Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?

Вот так славный был король!

Был грешок один за ним:

Выпивал он преизрядно.

Но служить грешкам таким

Для народа не накладно,

Пошлин он не налагал, —

Лишь по кружке с бочки брал

В свой подвал.

Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?

Вот так славный был король!

Как умел он увлекать

Дам изысканного тона!

И «отцом» его мог звать

Весь народ не без резона.

Не пускал он ружей в ход;

Только в цель стрелял народ

Дважды в год.

Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?

Вот так славный был король!

Он отличный был сосед:

Расширять не думал царства

И превыше всех побед

Ставил счастье государства.

Слез народ при нем не знал;

Лишь как умер он — взрыдал

Стар и мал…

Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?

Вот так славный был король!

Не забыл народ о нем!

Есть портрет его старинный:

Он висит над кабачком

Вместо вывески рутинной.

В праздник там толпа кутит,

На портрет его глядит

И кричит

(Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?):

«Вот так славный был король!»

Я всей душой к жене привязан;

Я в люди вышел… Да чего!

Я дружбой графа ей обязан,

Легко ли! Графа самого!

Делами царства управляя,

Он к нам заходит, как к родным.

Какое счастье! Честь какая!

Ведь я червяк в сравненье с ним!

В сравненье с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

Прошедшей, например, зимою

Назначен у министра бал;

Граф приезжает за женою, —

Как муж, и я туда попал.

Там, руку мне при всех сжимая,

Назвал приятелем своим!..

Какое счастье! Честь какая!

Ведь я червяк в сравненье с ним!

В сравненье с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

Жена случайно захворает —

Ведь он, голубчик, сам не свой:

Со мною в преферанс играет,

А ночью ходит за больной.

Приехал, весь в звездах сияя,

Поздравить с ангелом моим…

Какое счастье! Честь какая!

Ведь я червяк в сравненье с ним!

В сравненье с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

А что за тонкость обращенья!

Приедет вечером, сидит…

— Что вы всё дома… без движенья?

Вам нужен воздух… — говорит.

— Погода, граф, весьма дурная…

— Да мы карету вам дадим! —

Предупредительность какая!

Ведь я червяк в сравненье с ним!

В сравненье с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

Зазвал к себе в свой дом боярский:

Шампанское лилось рекой…

Жена уснула в спальне дамской…

Я в лучшей комнате мужской.

На мягком ложе засыпая,

Под одеялом парчевым,

Я думал, нежась: честь какая!

Ведь я червяк в сравненье с ним!

В сравненье с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

Крестить назвался непременно,

Когда господь мне сына дал, —

И улыбался умиленно,

Когда младенца восприял.

Теперь умру я, уповая,

Что крестник взыскан будет им…

А счастье-то, а честь какая!

Ведь я червяк в сравненье с ним!

В сравненье с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

А как он мил, когда он в духе!

Ведь я за рюмкою вина

Хватил однажды: — Ходят слухи…

Что будто, граф… моя жена…

Граф, — говорю, — приобретая…

Трудясь… я должен быть слепым…

Да ослепит и честь такая!

Ведь я червяк в сравненье с ним!

В сравненье с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

Всем пасынкам природы

Когда прожить бы так,

Как жил в былые годы

Бедняга-весельчак.

Всю жизнь прожить не плача,

Хоть жизнь куда горька…

Ой ли! Вот вся задача

Бедняги-чудака.

Наследственной шляпенки

Пред знатью не ломать,

Подарочек девчонки —

Цветы в нее вплетать,

В шинельке ночью лёжа,

Днем — пух смахнул слегка!

Ой ли! Вот вся одёжа

Бедняги-чудака.

Два стула, стол трехногий,

Стакан, постель в углу,

Тюфяк на ней убогий,

Гитара на полу,

Швеи изображенье,

Шкатулка без замка…

Ой ли! Вот все именье

Бедняги-чудака.

Из папки ребятишкам

Вырезывать коньков,

Искать по старым книжкам

Веселеньких стишков,

Плясать — да так, чтоб скука

Бежала с чердака, —

Ой ли! Вот вся наука

Бедняги-чудака.

Чтоб каждую минуту

Любовью освятить —

В красавицу Анюту

Всю душу положить,

Смотреть спокойным глазом

На роскошь… свысока…

Ой ли! Вот глупый разум

Бедняги-чудака.

«Как стану умирать я,

Да не вменят мне в грех

Ни бог, ни люди-братья

Мой добродушный смех;

Не будет нареканья

Над гробом бедняка».

Ой ли! Вот упованья

Бедняги-чудака.

Ты, бедный, — ослепленный

Богатствами других,

И ты, богач, — согбенный

Под ношей благ земных, —

Вы ропщете… Хотите,

Чтоб жизнь была легка?

Ой ли! Пример берите

С бедняги-чудака.

Старушка под хмельком призналась,

Качая дряхлой головой:

— Как молодежь-то увивалась

В былые дни за мной!

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!

— Как, бабушка, ты позволяла?

— Э, детки! Красоте своей

В пятнадцать лет я цену знала —

И не спала ночей…

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!

— Ты, бабушка, сама влюблялась?

— На что же бог мне сердце дал?

Я скоро милого дождалась,

И он недолго ждал…

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!

— Ты нежно, бабушка, любила?

— Уж как нежна была я с ним,

Но чаще время проводила —

Еще нежней — с другим…

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!

— С другим, родная, не краснея?

— Из них был каждый не дурак,

Но я, я их была умнее:

Вступив в законный брак.

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!

— А страшно мужа было встретить?

— Уж больно был в меня влюблен;

Ведь мог бы многое заметить —

Да не заметил он.

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!

— А мужу вы не изменяли?

— Ну, как подчас не быть греху!

Но я и батюшке едва ли

Откроюсь на духу.

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!

— Вы мужа наконец лишились?

— Да, хоть не нов уже был храм,

Кумиру жертвы приносились

Еще усердней там.

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!

— Нам жить ли так, как вы прожили?

— Э, детки! женский наш удел!..

Уж если бабушки шалили —

Так вам и бог велел.

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!

Друзья, природою самою

Назначен наслажденьям срок:

Цветы и бабочки — весною,

Зимою — виноградный сок.

Снег тает, сердце пробуждая;

Короче дни — хладеет кровь…

Прощай вино — в начале мая,

А в октябре — прощай любовь!

Хотел бы я вино с любовью

Мешать, чтоб жизнь была полна;

Но, говорят, вредит здоровью

Избыток страсти и вина.

Советам мудрости внимая,

Я рассудил без дальних слов:

Прощай вино — в начале мая,

А в октябре — прощай любовь!

В весенний день моя свобода

Была Жаннетте отдана;

Я ей поддался — и полгода

Меня дурачила она!

Кокетке все припоминая,

Я в сентябре уж был готов…

Прощай вино — в начале мая,

А в октябре — прощай любовь!

Я осенью сказал Адели:

«Прощай, дитя, не помни зла…»

И разошлись мы; но в апреле

Она сама ко мне пришла.

Бутылку тихо опуская,

Я вспомнил смысл мудрейших слов:

Прощай вино — в начале мая,

А в октябре — прощай любовь!

Так я дошел бы до могилы…

Но есть волшебница: она

Крепчайший спирт лишает силы

И охмеляет без вина.

Захочет — я могу забыться;

Смешать все дни в календаре:

Весной — бесчувственно напиться

И быть влюбленным в декабре!

Как яблочко, румян,

Одет весьма беспечно,

Не то чтоб очень пьян —

А весел бесконечно.

Есть деньги — прокутит;

Нет денег — обойдется,

Да как еще смеется!

«Да ну их!..» — говорит,

«Да ну их!..» — говорит,

«Вот, — говорит, — потеха!

Ей-ей, умру…

Ей-ей, умру…

Ей-ей, умру от смеха!»

Шатаясь по ночам

Да тратясь на девчонок,

Он, кажется, к долгам

Привык еще с пеленок.

Полиция грозит,

В тюрьму упрятать хочет —

А он-то все хохочет…

«Да ну их!..» — говорит,

«Да ну их!..» — говорит,

«Вот, — говорит, — потеха!

Ей-ей, умру…

Ей-ей, умру…

Ей-ей, умру от смеха!»

Забился на чердак,

Меж небом и землею;

Свистит себе в кулак

Да ежится зимою.

Его не огорчит,

Что дождь сквозь крышу льется:

Измокнет весь, трясется…

«Да ну их!..» — говорит,

«Да ну их!..» — говорит,

«Вот, — говорит, — потеха!

Ей-ей, умру…

Ей-ей, умру…

Ей-ей, умру от смеха!»

У молодой жены

Богатые наряды;

На них устремлены

Двусмысленные взгляды.

Злословье не щадит,

От сплетен нет отбою…

А он — махнул рукою…

«Да ну их!..» — говорит,

«Да ну их!..» — говорит,

«Вот, — говорит, — потеха!

Ей-ей, умру…

Ей-ей, умру…

Ей-ей умру от смеха!»

Собрался умирать,

Параличом разбитый;

На ветхую кровать

Садится поп маститый

И бедному сулит

Чертей и ад кромешный…

А он-то, многогрешный,

«Да ну их!..» — говорит,

«Да ну их!..» — говорит,

«Вот, — говорит, — потеха!

Ей-ей, умру…

Ей-ей, умру…

Ей-ей, умру от смеха!»

Что за педант наш учитель словесности!

Слушать противно его!

Все о труде говорит да об честности…

Я и не вспомню всего!

Театры, балы, маскарады, собрания

Я без него поняла…

Тра-ла-ла, барышни, тра-ла-ла-ла!

Вот они, вот неземные создания!

Барышни — тра-ла-ла-ла!

Шить у меня не хватает терпения —

Времени, маменька, нет:

Мне еще нужно с учителем пения

Вспомнить вчерашний дуэт…

Музыка с ним — целый мир обаяния —

Страсть в моем сердце зажгла!..

Тра-ла-ла, барышни, тра-ла-ла-ла!

Вот они, вот неземные создания!

Барышни — тра-ла-ла-ла!

Время, maman, ведь не трачу напрасно я:

Села расход записать —

Входит танцмейстер; он на сладострастное

Нынче пришел показать;

Платье мне длинно… Я, против желания,

Выше чуть-чуть подняла…

Тра-ла-ла, барышни, тра-ла-ла-ла!

Вот они, вот неземные создания!

Барышни — тра-ла-ла-ла!

Нянчись с братишкой! Плаксивый и мерзкий!

Сразу никак не уймешь.

А в голове Аполлон Бельведерский:

Как его корпус хорош!

Тонкость какая всего очертания!

Глаз бы с него не свела…

Тра-ла-ла, барышни, тра-ла-ла-ла!

Вот они, вот неземные создания!

Барышни — тра-ла-ла-ла!

Что тут, maman! Уж учили бы смолоду,

Замуж давно мне пора;

Басня скандальная ходит по городу —

Тут уж не будет добра!

Мне все равно; я найду оправдание —

Только бы мужа нашла…

Тра-ла-ла, барышни, тра-ла-ла-ла!

Вот они, вот неземные создания!

Барышни — тра-ла-ла-ла!

Безбожный, нечестивый век!

Утратил веру человек:

Перед обедом забывает

Молиться иль не успевает.

Но я молюсь, когда я сыт:

— Верни мне, боже, аппетит,

И лакомствам в желудок дай дорогу! —

За аппетит я благодарен богу,

Всегда я благодарен богу.

Сосед мой болен, и давно

С водой мешает он вино,

А на шампанское не взглянет:

Вдруг голова кружиться станет?

Но, слава богу, без вреда

Я чарку осушу всегда,

Из кабачка найду домой дорогу…

Вот почему я благодарен богу,

Всегда я благодарен богу.

Приносит ревность много бед:

Не ест, не пьет другой сосед,

Друзьям своим не доверяет

И все спокойствие теряет:

Его жены так томен взор…

Скорей все двери на запор!

Но я — в окно… Уж отыщу дорогу!

Вот я за что так благодарен богу,

Всегда я благодарен богу.

Провел с актрисой вечерок

Один мой друг и занемог…

Теперь, кляня судьбы коварство,

Глотать он вынужден лекарства.

А я последствий не боюсь

И с восьмерыми веселюсь.

Я к доктору забыл давно дорогу.

И за здоровье благодарен богу,

Весьма я благодарен богу!

Повесив нос, кто там сидит

И кисло под ноги глядит?

Его печали есть ли мера?

Испорчена его карьера…

Когда б в опалу я попал —

На трон сердиться б я не стал,

Но к счастью отыскал бы я дорогу.

А потому я благодарен богу,

Весьма я благодарен богу!

Когда я за столом сижу,

То мир прекрасным нахожу

И твердо верю: в сей юдоли

Зависит все от божьей воли.

Она всегда щадит глупцов

И поощряет мудрецов

Искать к блаженству верную дорогу…

Ну, как не быть мне благодарным богу?

Весьма я благодарен богу!

В годы юности моей

Тетка Грегуар блистала.

В кабачок веселый к ней

Забегал и я, бывало.

Круглолица и полна,

Улыбалась всем она,

А брюнет иной, понятно,

Пил и ел у ней бесплатно.

Да, бывало, каждый мог

Завернуть к ней в кабачок!

Вспоминался ей подчас

Муж, что умер от удара.

Жаль, никто не мог из нас

Знать беднягу Грегуара.

Все ж наследовать ему

Было лестно хоть кому.

Всякий здесь был сыт и пьян,

И лилось вино в стакан.

Да, бывало, каждый мог

Завернуть к ней в кабачок!

Помню в прошлом, как сквозь дым,

Смех грудной, кудрей извивы,

Вижу крестик, а под ним

Пышность прелестей стыдливых.

Про ее любовный пыл

Скажут те, кто с нею жил, —

Серебро — и не иначе —

Им она сдавала сдачи.

Да, бывало, каждый мог

Завернуть к ней в кабачок!

Было б пьяницам житье,

Но у жен своя сноровка, —

Сколько раз из-за нее

Начиналась потасовка.

Как из ревности такой

Разыграют жены бой,

Грегуарша очень кстати

Спрячет всех мужей в кровати.

Да, бывало, каждый мог

Завернуть к ней в кабачок!

А пришел и мой черед

Быть хозяином у стойки,

Что ни вечер, целый год

Я давал друзьям попойки.

Быть ревнивым я не смел,

Каждый вдоволь пил и ел,

А хозяйка всем, бывало, —

До служанок вплоть, — снабжала.

Да, бывало, каждый мог

Завернуть к ней в кабачок!

Дням тем больше не цвести,

Нет удач под этой кровлей.

Грегуарша не в чести

У любви и у торговли.

Жаль и ручек мне таких,

И стаканов пуншевых.

Но пред лавкой сиротливой

Всякий вспомнит час счастливый.

Да, бывало, каждый мог

Завернуть к ней в кабачок!

Апостол радости беспечной,

Друзья, я проповедь прочту:

Все блага жизни скоротечной

Хватайте прямо на лету…

Наперекор судьбы ударам,

Чтоб смелый дух в свободе рос…

Вот вам совет мой, — а недаром

Я в цвете лет лишен волос.

Друзья, хотите ли игриво,

Как светлый день, всю жизнь прожить?

Вот вам вино: в нем можно живо

Мирские дрязги утопить.

К его струям прильните с жаром,

Чтоб в вашу кровь оно влилось…

Вот вам совет мой, — а недаром

Я в цвете лет лишен волос.

Друзья! вино, вселяя резвость,

Не наполняет пустоты, —

Нужна любовь, чтоб снова трезвость

Найти в объятьях красоты;

Чтоб каждый в жертву страстным чарам

Здоровье, юность, деньги нес…

Вот вам совет мой, — а недаром

Я в цвете лет лишен волос.

Последовав моим советам,

Вы насмеетесь над судьбой —

И, насладившись жизни летом,

С ее не встретитесь зимой;

Над вашим юношеским жаром

Суровый не дохнет мороз;

Вот вам совет мой, — а недаром

Я в цвете лет лишен волос.

Хвала беднякам!

Голодные дни

Умеют они

Со счастьем сплетать пополам!

Хвала беднякам!

Их песнею славить не надо,

Воздать по заслугам пора,

А песня — едва ли награда

За годы нужды и добра!

Хвала беднякам!

Голодные дни

Умеют они

Со счастьем сплетать пополам!

Хвала беднякам!

У бедных проста добродетель

И крепкой бывает семья.

А этому верный свидетель

Веселая песня моя.

Хвала беднякам!

Голодные дни

Умеют они

Со счастьем сплетать пополам!

Хвала беднякам!

Искать недалеко примера.

О песня! Ты знаешь сама:

Одно только есть у Гомера —

Высокий костыль и сума!

Хвала беднякам!

Голодные дни

Умеют они

Со счастьем сплетать пополам!

Хвала беднякам!

Богатство и славу, герои,

Вы часто несете с трудом.

А легче не станет ли втрое,

Коль просто пойти босиком?

Хвала беднякам!

Голодные дни

Умеют они

Со счастьем сплетать пополам!

Хвала беднякам!

Вы сыты докучною одой,

Ваш замок — мучительный плен.

Вольно ж вам! Живите свободой,

Как в бочке бедняк Диоген!

Хвала беднякам!

Голодные дни

Умеют они

Со счастьем сплетать пополам!

Хвала беднякам!

Чертоги — подобие клеток,

Где тучный томится покой.

А можно ведь есть без салфеток

И спать на соломе простой!

Хвала беднякам!

Голодные дни

Умеют они

Со счастьем сплетать пополам!

Хвала беднякам!

Житье наше жалко и хмуро!

Но кто улыбается так?

То, дверь отворяя, амура

К себе пропускает бедняк.

Хвала беднякам!

Голодные дни

Умеют они

Со счастьем сплетать пополам!

Хвала беднякам!

Чудесно справлять новоселье

На самом простом чердаке,

Где Дружба встречает Веселье

С янтарным стаканом в руке!

Хвала беднякам!

Голодные дни

Умеют они

Со счастьем сплетать пополам!

Хвала беднякам!

Кто не видывал Резвушки?

Есть ли девушка славней?

И красотки, и дурнушки

Спасовали перед ней.

Тра-ла-ла…

У девчонки

Лишь юбчонка

За душою и была…

Хоть потом в ее мансарде

Был и жемчуг и тафта —

Заложила все в ломбарде

Для любовника-плута…

Тра-ла-ла…

Ведь девчонка

И юбчонку

Чуть в заклад не отнесла!

Кто из дам сравнится с нею?

Как-то лютою зимой

Я в каморке коченею:

В щелях — ветер ледяной…

Тра-ла-ла…

Так девчонка

И юбчонку,

Чтоб укрыть меня, сняла!

Что я слышу? Все бельишко

Продала она свое,

Чтобы выручить фатишку,

Колотившего ее.

Тра-ла-ла…

Эх, девчонка!

И юбчонку,

И юбчонку продала!

Для амура нет помехи:

Вот Резвушка у окна,

Лишь в сорочке… Сквозь прорехи

Грудь округлая видна.

Тра-ла-ла…

Ведь девчонка

Без юбчонки

Даже лучше, чем была!

Снова купят ей банкиры

И ковры и зеркала,

Снова душки-кирасиры

Разорят ее дотла…

Тра-ла-ла…

Чтоб девчонка

Без юбчонки

Напевая, умерла!

Господа, довольно, знайте честь.

Будет вам все только есть да есть.

Пожалейте тех, кто в этом свете,

Волей иль неволей, на диете.

И притом ведь вам грозит беда:

Лопнете с обжорства, господа.

А такая смерть — не смерть — потеха!

Ах! Уж если лопнуть, так от смеха.

Лопнуть, так от смеха!

Разве можно думать с полным ртом

О любви, полсуток за столом?

Масляные ваши подбородки

Чуть увидят — прочь бегут красотки.

С чревом, полным всяких благ земных,

Вам храпеть лишь впору возле них.

Ваше чрево и в любви помеха.

Ах! Уж если лопнуть, так от смеха.

Лопнуть, так от смеха!

Для любви когда уж места нет,

Что вам слава, что вам знанья, свет?

Для чего вам лавры, всем вам вкупе,

Лишь бы лист лавровый плавал в супе,

Украшал бы окорок свиной!

Вы гордитесь славою одной:

Гениев кухмистерского цеха.

Ах! Уж если лопнуть, так от смеха.

Лопнуть, так от смеха!

Чтобы каждый кус просмаковать,

За столом нельзя вам хохотать.

Как служить сатире и мамоне?

Оттого сатира и в загоне.

Господа, когда на то пошло, —

Мы смеяться будем вам назло.

И наш смех найдет повсюду эхо.

Ах! Уж если лопнуть, так от смеха

Лопнуть, так от смеха!

Обжирайтесь, мрачные умы.

Блага жизни с вами делим мы!

Вам — хандра и тонкие обеды,

Нам — любовь, и разума победы,

И простой обед, где за столом

Остроумье искрится с вином,

И желудок сердцу не помеха.

Ах! Уж если лопнуть, так от смеха.

Лопнуть, так от смеха!

Я не могу быть равнодушен

Ко славе родины моей.

Теперь покой ее нарушен,

Враги хозяйничают в ней.

Я их кляну; но предаваться

Унынью не поможет нам.

Еще мы можем петь, смеяться…

Хоть этим взять, назло врагам!

Пускай иной храбрец трепещет, —

Я не дрожу, хотя и трус.

Вино пред нами в чашах блещет;

Я богу гроздий отдаюсь.

Друзья! наш пир одушевляя,

Он силу робким даст сердцам.

Давайте пить, не унывая!

Хоть этим взять, назло врагам!

Заимодавцы! Беспокоить

Меня старались вы всегда;

Уж я хотел дела устроить, —

Случилась новая беда.

Вы за казну свою дрожите;

Вполне сочувствую я вам.

Скорей мне в долг еще ссудите!

Хоть этим взять, назло врагам!

Небезопасна и Лизетта;

Беды бы не случилось с ней.

Но чуть ли ветреница эта

Не встретит с радостью гостей.

В ней, верно, страха не найдется,

Хоть грубость их известна нам.

Но эта ночь мне остается…

Хоть этим взять, назло врагам!

Коль неизбежна гибель злая,

Друзья, сомкнемтесь — клятву дать,

Что для врагов родного края

Не будет наша песнь звучать!

Последней песнью лебединой

Пусть будет эта песня нам.

Друзья! составим хор единый!

Хоть этим взять, назло врагам!

Я хоть клятву дать готов, —

Да, молодки,

Да, красотки, —

Я хоть клятву дать готов:

Нет счастливей каплунов!

Всякий доблестный каплун

Со страстьми владеть умеет:

Телом здрав и духом юн,

Он полнеет и жиреет.

Я хоть клятву дать готов, —

Да, молодки,

Да, красотки, —

Я хоть клятву дать готов:

Нет счастливей каплунов!

Ревность, вспыхнувши в крови

Каплуна не втянет в драку,

И счастливцу — от любви

Прибегать не надо к браку.

Я хоть клятву дать готов, —

Да, молодки,

Да, красотки, —

Я хоть клятву дать готов:

Нет счастливей каплунов!

Впрочем, многие из них —

Захотят — слывут мужьями

И с подругой дней своих

Утешаются детями.

Я хоть клятву дать готов, —

Да, молодки,

Да, красотки, —

Я хоть клятву дать готов:

Нет счастливей каплунов!

Проводя смиренно дни,

Достохвальны, досточтимы,

Ни раскаяньем они,

Ни диетой не казнимы.

Я хоть клятву дать готов, —

Да, молодки,

Да, красотки, —

Я хоть клятву дать готов:

Нет счастливей каплунов!

Ну, а мы-то, господа?

В нашей участи несчастной,

Что мы терпим иногда

От обманщицы прекрасной!

Я хоть клятву дать готов, —

Да, молодки,

Да, красотки, —

Я хоть клятву дать готов:

Нет счастливей каплунов!

Сами жжем себя огнем,

Хоть не раз мы испытали —

И должны сознаться в том, —

Что не скованы из стали.

Я хоть клятву дать готов, —

Да, молодки,

Да, красотки, —

Я хоть клятву дать готов:

Нет счастливей каплунов!

Что ж, из ложного стыда

Выносить напрасно муки?

Полно трусить, господа,

Благо, клад дается в руки!

Я хоть клятву дать готов, —

Да, молодки,

Да, красотки, —

Я хоть клятву дать готов:

Нет счастливей каплунов!

Нам ведь миру не помочь:

В нем — что час, то поколенья…

Прочь же наши — сразу прочь —

Молодые заблужденья…

Я хоть клятву дать готов, —

Да, молодки,

Да, красотки, —

Я хоть клятву дать готов:

Нет счастливей каплунов!

Вино веселит все сердца!

По бочке, ребята,

На брата!

Пусть злоба исчезнет с лица,

Пусть веселы все, все румяны —

Все пьяны!

Черт ли в этих вздорах,

В диспутах и спорах,

В праздных разговорах!

Небом нам дана

Влага винограда —

Честного отрада, —

Пусть и ретрограда

С ног сшибет она!

Вино веселит все сердца!

По бочке, ребята,

На брата!

Пусть злоба исчезнет с лица,

Пусть веселы все, все румяны —

Все пьяны!

Авторы плохие,

Риторы смешные,

Публицисты злые!

Дышат скукой, сном

Все творенья ваши;

Глубже их и краше

Дедовские чаши

С дедовским вином.

Вино веселит все сердца!

По бочке, ребята,

На брата!

Пусть злоба исчезнет с лица,

Пусть веселы все, все румяны —

Все пьяны!

Бой забыв, день целый

С нами Марс пьет смелый;

Утопил все стрелы

В винных бочках он.

Нам уж бочек мало.

Стражи арсенала!

Ваших бы достало,

Кабы порох вон!

Вино веселит все сердца!

По бочке, ребята,

На брата!

Пусть злоба исчезнет с лица,

Пусть веселы все, все румяны —

Все пьяны!

Не сбежим от юбок:

Поманив голубок,

Вкруг Цитеры кубок

Пустим в добрый час.

Пташечки Киприды,

Что видали виды,

Не боясь обиды,

Пьют почище нас!

Вино веселит все сердца!

По бочке, ребята,

На брата!

Пусть злоба исчезнет с лица,

Пусть веселы все, все румяны —

Все пьяны!

Золото так веско,

В нем так много блеска,

Бьющего так резко

В очи беднякам,

Что хрусталь, в котором

Пьем пред милым взором,

За веселым хором,

Драгоценней нам!

Вино веселит все сердца!

По бочке, ребята,

На брата!

Пусть злоба исчезнет с лица,

Пусть веселы все, все румяны —

Все пьяны!

Нам от женщин милых

(Вакх благословил их)

Уж не будет хилых

И больных ребят.

Сыновья и дочки,

Чуть открыв глазочки,

Уж увидят бочки

И бутылок ряд.

Вино веселит все сердца!

По бочке, ребята,

На брата!

Пусть злоба исчезнет с лица,

Пусть веселы все, все румяны —

Все пьяны!

Нам чужда забота

Мнимого почета,

Каждый оттого-то

Непритворно рад,

Всем в пиру быть равным —

Темным или славным, —

Зрей над своенравным

Лавром виноград!

Вино веселит все сердца!

По бочке, ребята,

На брата!

Пусть злоба исчезнет с лица,

Пусть веселы все, все румяны —

Все пьяны!

Прочь, рассудок строгий!

Пусть под властью бога,

Давшего так много

Наслажденья нам,

Все заснут отрадно,

Где кому повадно,

Как всегда бы — ладно

Надо жить друзьям.

Вино веселит все сердца!

По бочке, ребята,

На брата!

Пусть злоба исчезнет с лица,

Пусть веселы все, все румяны —

Все пьяны!

Тирана нет, — пришла пора

Вернуть нам милости двора.

Мы с нетерпеньем ждем известья

О том, что с завтрашней зари

Псам Сен-Жерменского предместья

Откроют доступ в Тюильри.^{11}

Тирана нет, — пришла пора

Вернуть нам милости двора.

На нас ошейники, в отличье

От массы уличных бродяг;

Понятно: луврское величье

Не для каких-нибудь дворняг!

Тирана нет, — пришла пора

Вернуть нам милости двора.

Тиран нас гнал, пока был в силе,

Пока в руках его был край,

И мы безропотно сносили

Его любимцев жалкий лай.

Тирана нет, — пришла пора

Вернуть нам милости двора.

Но склонны прихвостни к обману, —

Ох! нам ли этого не знать?!

Кто сапоги лизал тирану —

Ему же пятки стал кусать!

Тирана нет, — пришла пора

Вернуть нам милости двора.

Что нам до родины, собачки?..

Пусть кровь французов на врагах, —

Мы, точно блох, ловя подачки,

У них валяемся в ногах.

Тирана нет, — пришла пора

Вернуть нам милости двора.

Пусть в торжестве теперь минутном

Джон Булль^{12} снял с Франции оброк,

Кусочек сахару дадут нам,

И будет кошкам кофеек!..

Тирана нет, — пришла пора

Вернуть нам милости двора.

Вот в моду вновь чепцы и кофты

Ввели для женщин в Тюильри;

Не позабудь, о двор, и псов ты:

In statu quo[10] нас водвори!

Тирана нет, — пришла пора

Вернуть нам милости двора.

За эту милость обещаем

Все, кроме глупых пуделей,

На бедняков бросаться с лаем

И прыгать в обруч для властей!

Тирана нет, — пришла пора

Вернуть нам милости двора.

Назло фортуне самовластной

Я стану золото копить,

Чтобы к ногам моей прекрасной,

Моей Жаннетты, положить.

Тогда я все земные блага

Своей возлюбленной куплю;

Свидетель бог, что я не скряга, —

Но я люблю, люблю, люблю!

Сойди ко мне восторг поэта —

И отдаленнейшим векам

Я имя милое: Жаннетта

С своей любовью передам.

И в звуках, слаще поцелуя,

Все тайны страсти уловлю:

Бог видит, славы не ищу я, —

Но я люблю, люблю, люблю!

Укрась чело мое корона —

Не возгоржусь нисколько я,

И будет украшеньем трона

Жаннетта резвая моя.

Под обаяньем жгучей страсти

Я все права ей уступлю…

Ведь я не домогаюсь власти, —

Но я люблю, люблю, люблю!

Зачем пустые обольщенья?

К чему я призраки ловлю?

Она в минуту увлеченья

Сама сказала мне: люблю.

Нет! лучший жребий невозможен!

Я полон счастием моим;

Пускай я беден, слаб, ничтожен,

Но я любим, любим, любим!

Хотя их шляпы безобразны,

God damn![11] люблю я англичан.

Как мил их нрав! Какой прекрасный

Им вкус во всех забавах дан!

На них нам грех не подивиться.

О нет! Конечно, нет у нас

Таких затрещин в нос и в глаз,

Какими Англия гордится.

Вот их боксеры к нам явились, —

Бежим скорей держать пари!

Тут дело в том: они схватились

На одного один, не три,

Что редко с Англией случится.

О нет! Конечно, нет у нас

Таких затрещин в нос и в глаз,

Какими Англия гордится.

Дивитесь грации удара

И ловкости друг друга бить

Двух этих молодцов с базара;

А впрочем, это, может быть,

Два лорда вздумали схватиться?

О нет! Конечно, нет у нас

Таких затрещин в нос и в глаз,

Какими Англия гордится.

А вы что скажете, красотки?

(Ведь все затеяно для дам.)

Толпитесь возле загородки,

Рукоплещите храбрецам!

Кто с англичанами сравнится?

О нет! Конечно, нет у нас

Таких затрещин в нос и в глаз,

Какими Англия гордится.

Британцев модам угловатым,

Их вкусу должно подражать;

Их лошадям, их дипломатам,

Искусству даже воевать —

Нельзя довольно надивиться…

О нет! Конечно, нет у нас

Таких затрещин в нос и в глаз,

Какими Англия гордится.

Мужья тиранили меня,

Но с третьим сладить я сумела:

Смешна мне Жана воркотня,

Он ростом мал, глядит несмело.

Чуть молвит слово он не так —

Ему надвину я колпак.

«Цыц! — говорю ему, —

Молчи, покуда не влетело!»

Бац! по щеке ему…

Теперь-то я свое возьму!

Прошло шесть месяцев едва

С тех пор, как мы с ним поженились, —

Глядь, повод есть для торжества:

Ведь близнецы у нас родились.

Но поднял Жан чертовский шум:

Зачем детей крестил мой кум?

«Цыц! — говорю ему, —

Вы хоть людей бы постыдились!»

Бац! по щеке ему…

Теперь-то я свое возьму!

Просил мой кум ему ссудить

Деньжонок, хоть вернет едва ли.

А Жан за кассой стал следить

И хочет знать — куда девали?

Пристал с вопросом, как смола…

Тогда я ключ себе взяла.

«Цыц! — говорю ему, —

Не жди, чтоб даже грошик дали!»

Бац! по щеке ему…

Теперь-то я свое возьму!

Однажды кум со мной сидит…

Часу в девятом Жан стучится.

Ну и пускай себе стучит!

Лишь в полночь кум решил проститься.

Мороз крепчал… Мы пили грог,

А Жан за дверью весь продрог.

«Цыц! — говорю ему, —

Уже изволите сердиться?»

Бац! по щеке ему…

Теперь-то я свое возьму!

Раз увидала я: тайком

Тянул он с Петронеллой пиво

И, очевидно под хмельком,

Решил, что старая красива.

Мой Жан на цыпочки привстал,

Ей подбородок щекотал…

«Цыц! — говорю ему, —

Ты — просто пьяница блудливый!»

Бац! по щеке ему…

Теперь-то я свое возьму!

В постели мой супруг неплох,

Хотя на вид он и тщедушен,

А кум — тот чаще ловит блох,

К моим желаньям равнодушен.

Пусть Жан устал — мне наплевать,

Велю ему: скорей в кровать!

«Цыц! — говорю ему, —

Не вздумай дрыхнуть!» Он послушен…

Бац! по щеке ему…

Теперь-то я свое возьму!

В надутом чванстве жизни чинной

Находят многие смешным

Обычай чокаться старинный;

Что свято нам — забавно им!

Нам это чванство не пристало, —

Друзья, мы попросту живем;

Нас тешит чоканье бокала.

Мы дружно пьем.

И все кругом,

Чтоб выпить, чокнемся сначала

И пьем, чтоб чокаться потом.

В пирах отцы и деды наши

Златым не кланялись тельцам —

И дребезжанье хрупкой чаши

Уподобляли их судьбам;

Веселость жажду возбуждала

У них за праздничным столом,

Рукой их дружба подымала

Бокал с вином,

И все кругом,

Чтоб выпить, чокались сначала

И просто чокались потом.

Любовь, как гостья неземная,

Гнала задумчивость с лица

И, вместе с Вакхом охмеляя,

Сдвигала чаши и сердца;

Да и красавица, бывало,

Привстав, с сияющим лицом,

Над головою подымала

Бокал с вином,

Чтобы кругом

Со всеми чокнуться сначала

И пить, чтоб чокаться потом.

Где пьют насильно, ради тоста,

Там пьют едва ли веселей, —

Мы пьем, чтоб чокаться, и просто

Пьем за здоровие друзей.

Но горе тем, в ком мрачность взгляда

Изгнала дружбу без следа;

Она — несчастного отрада,

Его звезда,

Среди труда,

Чтоб выпить, чокнется — и рада

Пить, чтобы чокаться всегда.

Лизок мой, Лизок!

Ты слишком самовластна;

Мне больно, мой дружок,

Вина просить напрасно.

Чтоб мне, в года мои,

Глоток считался каждый, —

Считал ли я твои

Интрижки хоть однажды?

Лизок мой, Лизок,

Ведь ты меня всегда

Дурачила, дружок;

Сочтемся хоть разок

За прошлые года!

Твой юнкер простоват;

Вы хитрости неравной:

Он часто невпопад

Вздыхает слишком явно.

Я вижу по глазам,

Что думает голубчик…

Чтоб не браниться нам,

Налей-ка мне по рубчик.

Лизок мой, Лизок,

Ведь ты меня всегда

Дурачила, дружок;

Сочтемся хоть разок

За прошлые года!

Студент, что был влюблен,

Вот здесь же мне попался,

Как поцелуи он

Считал и все сбивался.

Ты их ему вдвойне

Дарила, не краснея…

За поцелуи мне

Налей стакан полнее.

Лизок мой, Лизок,

Ведь ты меня всегда

Дурачила, дружок;

Сочтемся хоть разок

За прошлые года!

Молчи, дружочек мой!

Забыла об улане,

Как он сидел с тобой

На этом же диване?

Рукой сжимал твой стан,

В глаза глядел так сладко…

Лей все вино в стакан

До самого осадка!

Лизок мой, Лизок,

Ведь ты меня всегда

Дурачила, дружок;

Сочтемся хоть разок

За прошлые года!

Еще беда была:

Зимой, в ночную пору,

Ведь ты же помогла

В окно спуститься вору!..

Но я его узнал

По росту, по затылку…

Чтоб я не все сказал —

Подай еще бутылку.

Лизок мой, Лизок,

Ведь ты меня всегда

Дурачила, дружок;

Сочтемся хоть разок

За прошлые года!

Все дружные со мной

Дружны с тобой — я знаю;

А брошенных тобой

Ведь я же поднимаю!

Ну выпьем иногда —

Так что же тут дурного?

Люби меня всегда —

С друзьями и хмельного…

Лизок мой, Лизок,

Ведь ты меня всегда

Дурачила, дружок;

Сочтемся хоть разок

За прошлые года!

Священник наш живет умно:

Водой не портит он вино

И, славя милость бога,

Твердит племяннице (ей нет

Еще семнадцати): «Мой свет!

Что хлопотать нам много,

Грешно иль нет в селе живут?

Оставим черту этот труд!

Э! поцелуй меня,

Красавица моя!

Судить не будем строго!

Овцам служу я пастухом

И не хочу, чтоб им мой дом

Был страшен, как берлога.

Твержу я стаду своему:

«Кто мирно здесь живет, тому

В рай не нужна дорога».

На проповедь зову приход

Тогда лишь я, как дождь идет.

Э! поцелуй меня,

Красавица моя!

Судить не будем строго!

Запрета в праздник я не дам

Повеселиться беднякам:

Им радостей немного.

У кабачка их смех и гам

Порою слушаю я сам

С церковного порога.

А надо — побегу сказать,

Что меньше можно бы кричать.

Э! поцелуй меня,

Красавица моя!

Судить не будем строго!

Мне дела нет, что у иной

Плутовки фартучек цветной

Раздуется немного…

Полгодом свадьба запоздай,

До свадьбы бог младенца дай —

Не велика тревога:

Венчаю и крещу я всех.

Не поднимать же шум и смех!

Э! поцелуй меня,

Красавица моя!

Судить не будем строго!

Наш мэр философом глядит

И про обедню говорит,

Что толку в ней немного.

Зато еще без ничего

Ни разу нищий от его

Не отходил порога.

Над ним господня благодать:

Кто сеет, будет пожинать.

Э! поцелуй меня,

Красавица моя!

Судить не будем строго!

На каждый пир меня зовут,

Вином снабжают и несут

Цветов на праздник много.

Толкуй епископ, злой старик,

Что я чуть-чуть не еретик…

Чтобы на лоне бога

Я в рай попал и увидал

Там всех, кого благословлял,

Целуй, целуй меня,

Красавица моя!

Судить не будем строго!»

Ах, маменька, спасите! Спазмы, спазмы!

Такие спазмы — мочи нет терпеть…

Под ложечкой… Раздеть меня, раздеть!

За доктором! пиявок! катаплазмы![12]..

Вы знаете — я честью дорожу,

Но… больно так, что лучше б не родиться!..

И как это могло со мной случиться?

Решительно — ума не приложу.

Ведь и больна я не была ни разу —

Напротив: все полнела день от дня…

Ну, знать — со зла и сглазили меня,

А уберечься от дурного глазу

Нельзя, и вот — я пластом пласт лежу…

Ох, скоро ль доктор?.. Лучше б не родиться!

И как это могло со мной случиться?

Решительно — ума не приложу.

Конечно, я всегда была беспечной,

Чувствительной… спалося крепко мне…

Уж кто-нибудь не сглазил ли во сне?

Да кто же? Не барон же мой увечный!

Фи! на него давно я не гляжу…

Ох, как мне больно! Лучше б не родиться!..

И как это могло со мной случиться?

Решительно — ума не приложу.

Быть может, что… Раз, вечером, гусара

Я встретила, как по грязи брела, —

И только переулок перешла…

Да сглазит ли гусарских глазок пара?

Навряд: давно я по грязи брожу!..

Ох, как мне больно! Лучше б не родиться!..

И как это могло со мной случиться?

Решительно — ума не приложу.

Мой итальянец?.. Нет! он непорочно

Глядит… и вкус его совсем иной…

Я за него ручаюсь головой:

Коль сглазил он, так разве не нарочно…

А обманул — сама не пощажу!

Ох, как мне больно! Лучше б не родиться!..

И как это могло со мной случиться?

Решительно — ума не приложу.

Ну вот! Веди себя умно и тонко

И береги девичью честь, почет!

Мне одного теперь недостает,

Чтоб кто-нибудь подкинул мне ребенка…

И ведь подкинут, я вам доложу…

Да где же доктор?.. Лучше б не родиться!..

И как это могло со мной случиться?

Решительно — ума не приложу.

«Проживешься, смотри!» — старый дядя

Повторять мне готов целый век.

Как смеюсь я на дядюшку глядя!

Положительный я человек.

Я истратить всего

Не сумею —

Так как я ничего

Не имею.

«Проложи себе в свете дорогу…»

Думал тоже — да вышло не впрок;

Чище совесть зато, слава богу,

Чище совести мой кошелек.

Я истратить всего

Не сумею —

Так как я ничего

Не имею.

Ведь в тарелке одной гастронома

Капитал его предков сидит;

Мне — прислуга в трактире знакома:

Сыт и пьян постоянно в кредит.

Я истратить всего

Не сумею —

Так как я ничего

Не имею.

Как подумаешь — золота сколько

Оставляет на карте игрок!

Я играю не хуже — да только

Там, где можно играть на мелок.

Я истратить всего

Не сумею —

Так как я ничего

Не имею.

На красавиц с искусственным жаром

Богачи разоряются в прах;

Лиза даром счастливит — и даром

Оставляет меня в дураках.

Я истратить всего

Не сумею —

Так как я ничего

Не имею.

Дружба, любовь и вино —

Все для веселья дано.

Счастье и юность — одно.

Вне этикета

Сердце поэта,

Дружба, вино и Лизетта!

Нам ли любовь не урок,

Если лукавый божок

Рад пировать до рассвета!

Вне этикета

Сердце поэта,

Песня, вино и Лизетта!

Пить ли аи с богачом?

Нет, обойдемся вдвоем

Маленькой рюмкой кларета!

Вне этикета

Сердце поэта,

Это вино и Лизетта!

Разве прельщает нас трон?

Непоместителен он,

Да и дурная примета…

Вне этикета

Сердце поэта,

Тощий тюфяк и Лизетта!

Бедность идет по пятам.

Дайте украсить цветам

Дыры ее туалета.

Вне этикета

Сердце поэта,

Эти цветы и Лизетта!

Что нам в шелках дорогих!

Ведь для объятий моих

Лучше, когда ты раздета.

Вне этикета

Сердце поэта

И до рассвета Лизетта!

В поле, охотник ретивый!

Чу! Протрубили рога:

Тра-та-та-та, тра-та-та.

Следом амур шаловливый

Шмыг на охоту в твой дом!

Тром, тром.

Осень стреляешь и лето;

Знаешь кругом все места.

Тра-та-та-та, тра-та-та.

А за женой, без билета,

Та же охота кругом.

Тром, тром.

Выследив лань в чаще леса,

Ты приумолк у куста.

Тра-та-та-та, тра-та-та.

Но не робеет повеса

Перед домашним зверьком.

Тром, тром.

К зверю кидается свора —

Рев потрясает леса.

Тра-та-та-та, тра-та-та.

Целит повеса и скоро

С милою будет вдвоем…

Тром, тром.

По лесу пуля несется:

Мертвая лань поднята.

Тра-та-та-та, тра-та-та.

Выстрел и там раздается…

Все утихает потом.

Тром, тром.

Рад ты добыче богатой;

Весело трубят рога:

Тра-та-та-та, тра-та-та.

Тащится с поля рогатый;

Милый — налево кругом…

Тром, тром.

Богачей не без злорадства

Все бранят и поделом!

Но — без чванства и богатство

Нам годится кое в чем!

Откупщик был — в басне — скуп;

А сапожник слишком глуп…

Шли бы выпить оба смело!

Ну, а если б надо мной

Дождь пошел бы золотой,

Золотой,

Золотой, —

Дзинь! — и в шляпе было б дело!

Беден я, но смел и весел:

Чужды зависть мне и гнев…

Разве нос бы я повесил,

Невзначай разбогатев?

Роскошь книг, картин, дворцов,

Экипажей, рысаков —

Разве б это надоело?

Если б только надо мной

Дождь пошел бы золотой,

Золотой,

Золотой, —

Дзинь! — и в шляпе было б дело!

У соседа денег много —

И любовница умна:

Ходит чинно, смотрит строго

И всегда ему верна.

Я напрасно, как дурак,

Тратил время с ней, бедняк…

А когда б в мошне звенело

И когда бы надо мной

Дождь пошел бы золотой,

Золотой,

Золотой, —

Дзинь! — и в шляпе было б дело!

Вина скверного трактира

Часто горло мне дерут;

Но пускай лишь у банкира

Мне шампанского нальют —

Не сморгнув, задам вопрос:

«А почем вам обошлось?

Я его купил бы смело…»

Если б только надо мной

Дождь пошел бы золотой,

Золотой,

Золотой, —

Дзинь! — и в шляпе было б дело!

Я б делиться стал с друзьями

Счастьем с первого же дня!

Живо общими трудами

Разорили бы меня!

То-то любо! Сад, подвал,

Земли, замки, капитал —

Все в трубу бы полетело!..

Лишь бы только надо мной

Дождь пошел бы золотой,

Золотой,

Золотой, —

Дзинь! — и в шляпе было б дело!

Марионетки — всех времен

Любимая забава.

Простой ли нам удел сужден

Иль нас балует слава,

Шуты, лакеи, короли,

Монахини, гризетки,

Льстецы, журнальные врали,

Мы все — марионетки.

На задних лапках человек

Ступает горделиво,

Гоняясь тщетно целый век

За вольностью счастливой.

Но много бед в погоне той,

Падения нередки, —

Пред своенравною судьбой

Мы все — марионетки.

Вот эта крошка ничего

В пятнадцать лет не знает,

Но вся дрожит, а отчего —

Сама не понимает.

И день и ночь в ее крови

Бушует пламень едкий:

Ах! минет год, и для любви

Ей быть марионеткой!

Приходит в дом красивый гость

К доверчивому мужу…

Сокрыта ль в сердце мужа злость

Иль просится наружу, —

Судить о том со стороны

И не старайтесь метко.

Как ни верти, а для жены

Супруг — марионетка.

Порой и нам велит любовь

Плясать по женской дудке;

И мы, не лучше дергунов,

К ее веленью чутки.

Кружись, порхай, как мотылек,

По прихоти кокетки,

Но знай: претоненький шнурок —

Душа марионетки.

Злосчастный пономарь! Нет хуже ремесла!

Обедня поздняя — вот адское мученье!

Моя кума Жаннетт давно мне припасла

В уютном уголке винцо и угощенье.

Попировать бы с ней хотелось без помех, —

А все мои попы заснули, как на грех!

Будь проклят наш святой отец!

Ей-богу, из-за опозданья

Я прозеваю и свиданье…

Томится Жанна в ожиданье…

«Изыдем с миром» наконец!

Мальчишки-певчие (хотите об заклад?)

Отлично поняли, что мук моих причиной.

Живее, шельмецы! Валяйте всё подряд —

Иль познакомлю вас с увесистой дубиной!

Эй, клир, гони вовсю: я поднесу винца!

Скорей бы довести обедню до конца!

Будь проклят наш святой отец!

Ей-богу, из-за опозданья

Я прозеваю и свиданье.

Томится Жанна в ожиданье…

«Изыдем с миром» наконец!

Ты, сторож, не зевай… Проси к сторонке дам…

Вот бесконечно-то копаются со сбором:

Викарий милых дам обводит нежным взором…

Эх, если б он сейчас на исповедь к себе

В исповедальню ждал невинную Бабэ!

Будь проклят наш святой отец!

Ей-богу, из-за опозданья

Я прозеваю и свиданье.

Томится Жанна в ожиданье…

«Изыдем с миром» наконец!

Недавно в гости зван к обеду был наш поп.

— Тот праздник, батюшка, забыли вы едва ли.

Когда обед вас ждал — обедня шла в галоп:

Так что Евангелья чуть-чуть не прозевали!

Ну что б вам стоило, не прохлаждаясь зря,

Пол-«Верую» скостить из-за пономаря?

Но проклят будь святой отец!

Ей-богу, из-за опозданья

Я прозеваю и свиданье.

Томится Жанна в ожиданье…

«Изыдем с миром» наконец!

Что мне модницы-кокетки,

Повторенье знатных дам?

Я за всех одной лоретки,

Я Жаннетты не отдам!

Молода, свежа, красива,

Глянет — искры от огнива,

Превосходно сложена.

Кто сказал,

Что у Жаннетты

Грудь немножечко пышна?

Пустяки! В ладони этой

Вся поместится она.

Что мне модницы-кокетки,

Повторенье знатных дам?

Я за всех одной лоретки,

Я Жаннетты не отдам!

Вся она очарованье,

Вся забота, вся вниманье,

Весела, проста, щедра.

Мало смыслит в модном быте,

Не касается пера,

Книг не знает, — но, скажите,

Чем Жаннетта не остра?

Что мне модницы-кокетки,

Повторенье знатных дам?

Я за всех одной лоретки,

Я Жаннетты не отдам!

За столом в ночной пирушке

Сколько шуток у вострушки,

Как смеется, как поет!

Непристойного куплета

Знает соль наперечет

И большой стакан кларета

Даже песне предпочтет.

Что мне модницы-кокетки,

Повторенье знатных дам?

Я за всех одной лоретки,

Я Жаннетты не отдам!

Красотой одной богата,

Чем Жаннетта виновата,

Что не нужны ей шелка?

У нее в одной рубашке

Грудь свежа и высока.

Взбить все локоны бедняжки

Так и тянется рука.

Что мне модницы-кокетки,

Повторенье знатных дам?

Я за всех одной лоретки,

Я Жаннетты не отдам!

Ночью с нею — то ли дело —

Платье прочь — и к телу тело, —

Есть ли время отдыхать?

Сколько раз мы успевали,

Отпылавши, вновь пылать,

Сколько раз вконец ломали

Нашу старую кровать!

Что мне модницы-кокетки,

Повторенье знатных дам?

Я за всех одной лоретки,

Я Жаннетты не отдам!

Лизетта, милостью Эрота

Мы все равны перед тобой,

Так покоряй же нас без счета

Самодержавной красотой.

Твои любовники — французы,

Им по душе колючий стих,

И ты простишь насмешки музы

Для счастья подданных твоих!

О, как красавицы и принцы

Тиранят верные сердца!

Не счесть влюбленных и провинций,

Опустошенных до конца.

Чтоб не смутил мятеж впервые

Приюта радостей ночных,

Совсем забудь о тирании, —

Для счастья подданных твоих!

В лукавой смене настроений

Кокетству женщина верна,

Как вождь, который в дни сражении

Бессчетно губит племена.

Тщеславье вечно просит дани.

Лизетта, бойся слов пустых

И не жалей завоеваний, —

Для счастья подданных твоих!

Среди придворной этой своры

До короля добраться нам

Трудней, чем к даме, за которой

Ревнивец бродит по пятам.

Но от тебя мы ждем декрета

Блаженств и радостей ночных,

Будь всем доступною, Лизетта, —

Для счастья подданных твоих!

Король обманывать народы

Призвал небесные права, —

По праву истинной природы,

Лизетта, в сердце ты жива.

Вне политических волнений

В прелестных пальчиках таких

Окрепнет скипетр наслаждений, —

Для счастья подданных твоих!

Совет, преподанный повесой,

Тебе земной откроет рай,

Но, став властительной принцессой,

Свободу нашу уважай.

Верна Эротову закону,

В венке из кашек полевых,

Носи лишь майскую корону, —

Для счастья подданных твоих!

Соблазнами большого света

Не увлекаться нету сил!

Откушать, в качестве поэта,

Меня вельможа пригласил.

И я, как все, увлекся тоже…

Ведь это честь, пойми, чудак:

Ты будешь во дворце вельможи!

Вот как!

Я буду во дворце вельможи!

И заказал я новый фрак.

С утра, взволнованный глубоко,

Я перед зеркалом верчусь;

Во фраке с тальею высокой

Низенько кланяться учусь,

Учусь смотреть солидней, строже,

Чтоб сразу не попасть впросак:

Сидеть придется ведь с вельможей!

Вот как!

Сидеть придется ведь с вельможей!

И я надел свой новый фрак.

Пешечком выступаю плавно,

Вдруг из окна друзья кричат:

«Иди сюда! Здесь завтрак славный».

Вхожу: бутылок длинный ряд!

«С друзьями выпить? Отчего же…

Оно бы лучше натощак…

Я, господа, иду к вельможе!

Вот как!

Я, господа, иду к вельможе,

На мне недаром новый фрак».

Иду, позавтракав солидно,

Навстречу свадьба… старый друг…

Ведь отказаться было б стыдно…

И я попал в веселый круг.

И вдруг — ни на что не похоже! —

Стал красен от вина, как рак.

«Но, господа, я зван к вельможе —

Вот как!

Но, господа, я зван к вельможе,

На мне надет мой новый фрак».

Ну, уж известно, после свадьбы

Бреду, цепляясь за забор,

А все смотрю: не опоздать бы…

И вот подъезд… и вдруг мой взор

Встречает Лизу… Правый боже!

Она дает условный знак…

А Лиза ведь милей вельможи!..

Вот как!

А Лиза ведь милей вельможи,

И ей не нужен новый фрак.

Она сняла с меня перчатки

И, как послушного вола,

На свой чердак, к своей кроватке

Вельможи гостя привела.

Мне фрак стал тяжелей рогожи,

Я понял свой неверный шаг,

Забыл в минуту о вельможе…

Вот как!

Забыл в минуту о вельможе

И… скинул я свой новый фрак.

Так от тщеславия пустого

Мне данный вовремя урок

Меня навеки спас — и снова

Я взял бутылку и свисток.

Мне независимость дороже,

Чем светской жизни блеск и мрак.

Я не пойду, друзья, к вельможе.

Вот как!

А кто пойдет, друзья, к вельможе,

Тому дарю свой новый фрак.

Зачем меня в тоске напрасной

Вы упрекаете опять?

Ужели к Франции прекрасной

Теперь вы стали ревновать?

Стихи с политикой мешая,

Я с каждым часом вам скучней?

Не огорчайтесь, дорогая,

Не будем говорить о ней!

Мы оба, может быть, не правы.

Ценя своих собратий пыл,

Я об искусствах, детях славы,

В салоне вашем говорил.

Я вслух читал стихи, пылая

Любовью к Франции моей.

Не огорчайтесь, дорогая,

Не будем говорить о ней!

В минуту пылких наслаждений

Я, трус последний, был бы рад

Напоминать вам дни сражений

И славить подвиги солдат.

Штыками их страна родная

Ниспровергала королей.

Не огорчайтесь, дорогая,

Не будем говорить о ней!

Хотя неволя и терпима,

Я рад свободе, как лучу,

Но именем Афин и Рима

Тревожить смех ваш не хочу.

Мне грустно жить, не доверяя

Катонам родины своей.^{23}

Не огорчайтесь, дорогая,

Не будем говорить о ней!

Одна лишь Франция, с которой

Никто не хочет быть сейчас,

Могла бы стать меж нами ссорой

И быть опасною для вас.

Напрасно, радостью сгорая,

Я для нее ждал лучших дней.

Не огорчайтесь, дорогая,

Не будем говорить о ней!

Ведь упрекать я вас не вправе,

Коль пить, так пить уж до конца

И, позабыв о нашей славе,

Сдвигать бокалы и сердца.

Пускай в бреду страна родная

И враг свирепствует все злей —

Не огорчайтесь, дорогая,

Не будем говорить о ней!

Воспоем Марго, друзья,

Что мила и плутовата,

Чьи повадки знаю я,

Ту, чья кофточка измята…

«Как, измята вся? Ого!»

— Такова моя Марго.

Я подчас ее балую…

Подойди-ка, поцелую!

Словно горлинка, нежна,

Зла, как бес… И смех и горе!

Утром ласкова она,

А под вечер с вами в ссоре.

«Как, сердитая? Ого!»

— Такова моя Марго.

Я люблю ее и злую.

Подойди-ка, поцелую!

Поглядите: взяв бокал,

За столом она болтает.

Взор веселый засверкал,

Как шампанское, блистает.

«Как, шампанское? Ого!»

— Такова моя Марго.

Веселись напропалую!

Подойди-ка, поцелую!

Как играет! Как поет!

Как она к искусству склонна!

Но едва ль раскроет рот,

Если с нами примадонна.

«Как, застенчива? Ого!»

— Такова моя Марго.

И не нужно мне другую.

Подойди-ка, поцелую!

Хоть амур непобедим,

Зажигает кровь волненьем,

Но подчас она и с ним

Обращается с презреньем…

«Как, с презрением? Ого!»

— Такова моя Марго.

Ссору вспомнил я былую…

Подойди-ка, поцелую!

Хоть Марго и не робка,

Но боится Гименея.

Ей самой нужна рука…

«Для чего же?» — Ей виднее.

«Как, проказлива? Ого!»

— Такова моя Марго.

Как люблю я удалую!

Подойди-ка, поцелую!

«Что? Всего седьмой куплет,

И конец? — кричит красотка. —

Дюжину — иль песни нет!

Не хочу такой короткой!»

«Просит дюжину? Ого!»

— Такова моя Марго.

И тринадцать ей срифмую.

Подойди-ка, поцелую!

Хилой и некрасивый

Я в этот мир попал.

Затерт в толпе шумливой,

Затем что ростом мал.

Я полон был тревогой

И плакал над собой.

Вдруг слышу голос бога:

«Пой, бедный, пой!»

Грязь в пешего кидают

Кареты, мчася вскачь;

Путь нагло заступают

Мне сильный и богач.

Нам заперта дорога

Везде их спесью злой.

Я слышу голос бога:

«Пой, бедный, пой!»

Вверять судьбе заботу

О каждом дне страшась,

Не по душе работу

Несу, как цепь, смирясь.

Стремленья к воле много;

Но — аппетит большой.

Я слышу голос бога:

«Пой, бедный, пой!»

В любви была отрада

Больной душе моей;

Но мне проститься надо,

Как с молодостью, с ней.

Все чаще смотрят строго

На страстный трепет мой.

Я слышу голос бога:

«Пой, бедный, пой!»

Да, петь, — теперь я знаю, —

Вот доля здесь моя!

Кого я утешаю,

Не все ли мне друзья?

Когда приязни много

За чашей круговой,

Я слышу голос бога:

«Пой, бедный, пой!»

В моей частичке de знак чванства,

Я слышу, видят; вот беда!^{25}

«Так вы из древнего дворянства?»

Я? нет… куда мне, господа!

Я старых грамот не имею,

Как каждый истый дворянин;

Лишь родину любить умею.

Простолюдин я, — да, простолюдин,

Совсем простолюдин.

Мне надо бы без de родиться:

В крови я чувствую своей,

Что против власти возмутиться

Не раз пришлось родне моей.

Та власть, как жернов, все дробила,

И пал, наверно, не один

Мой предок перед буйной силой.

Простолюдин я, — да, простолюдин,

Совсем простолюдин.

Мои прапрадеды не жали

Последний сок из мужиков,

С ножом дворянским не езжали

Проезжих грабить средь лесов;

Потом, натешась в буйстве диком,

Не лезли в камергерский чин

При… ну, хоть Карле бы Великом.

Простолюдин я, — да, простолюдин,

Совсем простолюдин.

Они усобицы гражданской

Не разжигали никогда;

Не ими «леопард британский»

Введен был в наши города.

В крамолы церкви не вдавался

Из них никто, и ни один

Под лигою не подписался.

Простолюдин я, — да, простолюдин,

Совсем простолюдин.

Оставьте ж мне мое прозванье,

Герои ленточки цветной,

Готовые на пресмыканье

Пред каждой новою звездой!

Кадите, льстите перед властью!

Всем общей расы скромный сын,

Я льстил лишь одному несчастью.

Простолюдин я, — да, простолюдин,

Совсем простолюдин.

Мудрецом слыву в селенье

Я, старик, скрипач простой,

Потому что от рожденья

Не пивал вина с водой.

Любо скрипкой на поляне

Молодежь мне созывать.

Собирайтесь, поселяне,

Здесь, под дубом, поплясать!

Встарь под этот дуб сходились

За советом, за судом.

Сколько раз враги мирились

Под густым его шатром!

Не слыхал он слова брани,

Видел только тишь да гладь.

Собирайтесь, поселяне,

Здесь, под дубом, поплясать!

О владельце знатном вашем

Пожалейте: в замке там

Как завидует он нашим

Незатейливым пирам.

Дружный смех тут, на поляне:

Он один изволь скучать.

Собирайтесь, поселяне,

Здесь, под дубом, поплясать!

Не хулите тех, что с вами

Чтить священства не хотят,

А желайте, чтоб плодами

Был богат их луг и сад.

Вместе надо, христиане,

Не молиться, так гулять.

Собирайтесь, поселяне,

Здесь, под дубом, поплясать!

Если ниву родовую

Ты обнес вокруг плетнем,

Не топчи же и чужую

И не тронь своим серпом.

Будешь знать тогда заране,

Что в наследье детям дать.

Собирайтесь, поселяне,

Здесь, под дубом, поплясать!

После горя прожитого

Мир опять наш край живит,

Не гоните ж прочь слепого,

Что с дороги бурей сбит.

Скольким в этом урагане

Дом и кров пришлось терять!

Собирайтесь, поселяне,

Здесь, под дубом, поплясать!

Вот мое вам наставленье:

Здесь, в тени густых ветвей,

Дети, всем привет, прощенье!

Обнимитеся дружней!

На моей родной поляне

Должен вечно мир сиять.

Собирайтесь, поселяне,

Здесь, под дубом, поплясать!

Через победы и паденья

Ведет благое провиденье,

Чтобы спасала вновь и вновь

Сердца любовь — одна любовь!

Земные долы покидая,

Монахиня, любви сестра,

Столкнулась раз в преддверье рая

С танцовщицей из Opéra.

Летя родной юдоли мимо,

Они предстали пред стеной:

Одна — виденьем серафима,

Другая — розою земной.

Через победы и паденья

Ведет благое провиденье,

Чтобы спасала вновь и вновь

Сердца любовь — одна любовь!

Монахиню к предвечной выси

Ведя сквозь райские врата,

Апостол Петр сказал актрисе:

— Входи и ты, любви мечта! —

Она в ответ: — Я верю тоже,

Но я любила сердца власть.

Мой духовник — прости мне, боже! —

Не понял, что такое страсть.

Через победы и паденья

Ведет благое провиденье,

Чтобы спасала вновь и вновь

Сердца любовь — одна любовь!

— Сестра моя, что за признанье!

Нет! Я монахиней простой

Людское горе и страданье

Поила только добротой.

— А я — увы! — была прекрасной

И, чтоб казалась жизнь легка,

Поила чашей неги страстной

И богача и бедняка!

Через победы и паденья

Ведет благое провиденье,

Чтобы спасала вновь и вновь

Сердца любовь — одна любовь!

— Молитвой я живила силы,

Чтоб умирающий, сквозь бред,

Мог видеть на краю могилы

Конец страданий, вечный свет.

— А я — увы! — лишь сладострастье

Влагала в бедные мечты.

Но я учила верить в счастье, —

А счастье стоит чистоты!

Через победы и паденья

Ведет благое провиденье,

Чтобы спасала вновь и вновь

Сердца любовь — одна любовь!

— Всю жизнь, — монахиня сказала, —

Молилась я, дабы рука

Имущих не оскудевала

В даяниях для бедняка.

— А я, — ответила наяда, —

Улыбкой, смехом, блеском глаз

И грешной ласкою — от яда

Спасала юношей не раз.

Через победы и паденья

Ведет благое провиденье,

Чтобы спасала вновь и вновь

Сердца любовь — одна любовь!

— Входи, входи, чета святая! —

Воскликнул Петр и отпер дверь. —

Лишенные доныне рая,

Его достойны вы теперь.

Мы встретить здесь того готовы,

Кто осушил лишь каплю слез, —

Носил ли он венок терновый

Или простой венок из роз.

Через победы и паденья

Ведет благое провиденье,

Чтобы спасала вновь и вновь

Сердца любовь — одна любовь!

Зима, как в саван, облекла

Весь край наш в белую равнину

И птиц свободных на чужбину

Любовь и песни унесла.

Но и в чужом краю мечтою

Они летят к родным полям:

Зима их выгнала, но к нам

Они воротятся весною.

Им лучше в дальних небесах;

Но нам без них свод неба тесен:

Нам только эхо вольных песен

Осталось в избах и дворцах.

Их песни звучною волною

Плывут к далеким берегам;

Зима их выгнала, но к нам

Они воротятся весною.

Нам, птицам стороны глухой,

На их полет глядеть завидно…

Нам трудно петь — так много видно

Громовых туч над головой!

Блажен, кто мог в борьбе с грозою

Отдаться вольным парусам…

Зима их выгнала, но к нам

Они воротятся весною.

Они на темную лазурь

Слетятся с громовым ударом,

Чтоб свить гнездо под дубом старым,

Но не согнувшимся от бурь.

Усталый пахарь за сохою,

Навстречу вольным голосам,

Зальется песнями, — и к нам

Они воротятся весною.

Как, Лизетта, ты —

В тканях, шелком шитых?

Жемчуг и цветы

В локонах завитых?

Нет, нет, нет!

Нет, ты не Лизетта.

Нет, нет, нет!

Бросим имя это.

Кони у крыльца

Ждут Лизетту ныне;

Самый цвет лица

Куплен в магазине!..

Нет, нет, нет!

Нет, ты не Лизетта.

Нет, нет, нет!

Бросим имя это.

Залы в зеркалах,

В спальне роскошь тоже —

В дорогих коврах

И на мягком ложе.

Нет, нет, нет!

Нет, ты не Лизетта.

Нет, нет, нет!

Бросим имя это.

Ты блестишь умом,

Потупляешь глазки —

Как товар лицом,

Продавая ласки.

Нет, нет, нет!

Нет, ты не Лизетта.

Нет, нет, нет!

Бросим имя это.

Ты цветком цвела,

Пела вольной птицей.

Но тогда была

Бедной мастерицей.

Нет, нет, нет!

Нет, ты не Лизетта.

Нет, нет, нет!

Бросим имя это.

Как дитя, проста,

Сердца не стесняя,

Ты была чиста,

Даже изменяя…

Нет, нет, нет!

Нет, ты не Лизетта.

Нет, нет, нет!

Бросим имя это.

Но старик купил

Сам себе презренье

И — позолотил

Призрак наслажденья.

Нет, нет, нет!

Нет, ты не Лизетта.

Нет, нет, нет!

Бросим имя это.

Скрылся светлый бог

В невозвратной дали…

Он швею берег —

Вы графиней стали.

Нет, нет, нет!

Нет, ты не Лизетта.

Нет, нет, нет!

Бросим имя это.

Птицы нас покинули давно,

Холода их выгнали из дому;

По лесам и по полю пустому

Зимнее ложится полотно.

За окном ночных ветров угроза,

На стекле — серебряная роза,

Дверь скрипит от жгучего мороза,

Пес мой дрогнет даже у огня.

Мы разбудим, милая, с тобою

Огонек, что дремлет под золою.

Жарче, жарче поцелуй меня!

Путник неразумный, бедный конь,

Возвращайтесь к дому поскорее!

Стужа к ночи сделается злее, —

Слишком уж злорадствует огонь.

Не хочу идти я на уступки.

Да и Роза в серебристой шубке

Мне, смеясь, протягивает губки,

Пылкую мечту мою дразня.

Пальчики твои как лед осенний!

Сядь ко мне скорее на колени,

Жарче, жарче поцелуй меня!

Сумерки сгустились. У окна

Ночь проходит в траурной одежде,

Но любовь к нам, Роза, как и прежде,

Явной благосклонности полна.

Вот в окно еще стучится пара.

Жанна! Поль! Входите без удара.

Нам ли вчетвером не хватит жара

Молодости, пунша и огня?

У камина предадимся лени.

Сядь ко мне скорее на колени,

Жарче, жарче поцелуй меня!

Утомили ласки, и давно

Лампы свет благоразумный нужен.

Роза нам приготовляет ужин, —

Стол накрыт, и пенится вино.

Старый друг за розовым стаканом,

Весь горя рассказом неустанным,

Нас уводит по чудесным странам,

Хрусталем и рифмами звеня.

Алый пунш пылает в горькой пене.

Сядь ко мне скорее на колени,

Жарче, жарче поцелуй меня!

Вся земля под саваном лежит,

Нету ей ни слова, ни дыханья,

Но ночных метелей завыванье

Нашего веселья не смутит.

Нам мечта, с любовью в заговоре,

В пламени показывает море,

Теплый край, где счастье на просторе

Ставит парус, путников маня.

Пусть же в дверь стучатся к нам морозы,

Ведь покуда не вернутся розы, —

Милая, целуешь ты меня!

Задумал старый Караба

Народ наш превратить в раба.

На отощавшем скакуне

Примчался он к родной стране,

И в старый замок родовой,

Тряся упрямой головой,

Летит сей рыцарь прямиком,

Бряцая ржавым тесаком.

Встречай владыку, голытьба!

Ура, маркиз де Караба!

— Внимайте! — молвит наш храбрец, —

Аббат, мужик, вассал, купец!

Я твердо охранял закон,

Я возвратил монарху трон,

Но если, клятвы все поправ,

Мне не вернет он древних прав,

Тогда держись! Я не шучу!

Я беспощадно отплачу!

Встречай владыку, голытьба!

Ура, маркиз де Караба!

Идет молва, что род мой гол,

Что прадед мой был мукомол…^{29}

Клянусь, по линии прямой

Пипин Короткий предок мой,^{30}

И этот герб — свидетель в том,

Насколько стар наш славный дом.

Пускай узнает вся земля:

Я благородней короля.

Встречай владыку, голытьба!

Ура, маркиз де Караба!

Мне не грозит ни в чем запрет,

Есть у маркизы табурет.

Сынишку сам король пригрел:

В епископы идет пострел.

Мой сын барон, хотя и трус —

Но у него к наградам вкус.

Кресты на грудь — его мечта.

Получит сразу три креста.

Встречай владыку, голытьба!

Ура, маркиз де Караба!

Итак, дворяне, с нами бог!

Кто смеет с нас тянуть налог?

Все блага свыше нам даны,

Мы государству не должны.

Укрывшись в замок родовой,

Одеты броней боевой,

Префекту мы даем наказ,

Чтоб смерд не бунтовал у нас.

Встречай владыку, голытьба!

Ура, маркиз де Караба!

Попы! Стригите свой приход!

Разделим братски ваш доход!

Крестьян — под феодальный кнут!

Свинье-народу — рабский труд,

А дочерям его — почет:

Всем до одной, наперечет,

В день свадьбы право мы даем

С сеньором лечь в постель вдвоем.

Встречай владыку, голытьба!

Ура, маркиз де Караба!

Кюре, блюди свой долг земной:

Делись доходами со мной.

Вперед, холопы и пажи,

Бей мужика и не тужи!

Давить и грабить мужичье —

Вот право древнее мое;

Так пусть оно из рода в род

К моим потомкам перейдет.

Встречай владыку, голытьба!

Ура, маркиз де Караба!

Люблю республику, — не скрою, —

Взглянув на стольких королей.

Хоть для себя ее устрою,

И сочиню законы ей.

Лишь пить считается в ней делом;

Один в ней суд — веселый смех;

Мой стол накрытый — ей пределом;

Ее девиз — свобода всех.

Друзья, придвиньтесь ближе к чашам!

Сенат наш будет заседать…

И первым же указом нашим

Нам скуку следует изгнать.

Изгнать? Нет, здесь произноситься

И слово это не должно.

Как может скука к нам явиться?

С свободой радость заодно!

Здесь роскоши не будет тени:

У ней ладов с весельем нет.

Для мысли — никаких стеснений,

Как Бахус дельный дал совет.

Пусть каждый верует как знает

И молится, как хочет сам;

Хоть у обедни пусть бывает…

Так говорит свобода нам.

Дворянство к власти все стремится:

О предках умолчим своих.

Здесь титлов нет, хоть отличится

Иной — и выпьет за троих.

А если злостная затея

Кому придет — стать королем,

Споимте Цезаря скорее;

Свободу этим мы спасем.

Так чокнемтесь! Пусть год от году

Цветет республика у нас!

Но чуть ли мирному народу

Уж не ударил грозный час:

Лизетта вновь нас призывает

Под иго страсти; как нейти!

Она здесь царствовать желает…

Свободе говори прости!

Что ж ты ни свет ни заря в кабачок?

Выпьем, дружок!

Дома жена ожидает, не спит,

Будешь ты бит!

Жанна в комнатке чердачной

Предается думе мрачной

И напрасно свечку жжет.

Жан в кругу привычных пьяниц

Знай откалывает танец

И за кружкою поет:

«Что ж ты ни свет ни заря в кабачок?

Выпьем, дружок!

Дома жена ожидает, не спит,

Будешь ты бит!»

Жан жену отменно ценит:

«Жанна любит, не изменит…»

А жена в томленье злом,

Подскочив в сердцах к окошку,

Полотенцем лупит кошку

За мяуканье с котом.

Что ж ты ни свет ни заря в кабачок?

Выпьем, дружок!

Дома жена ожидает, не спит,

Будешь ты бит!

Пусть поплачет, потоскует…

Жан и в ус себе не дует,

И, ложась в постель, жена,

Вся в слезах о муже шалом,

До зари под одеялом

Согревается одна.

Что ж ты ни свет ни заря в кабачок?

Выпьем, дружок!

Дома жена ожидает, не спит,

Будешь ты бит!

В дверь сосед: «Позвольте свечку

Мне зажечь; откройте печку,

Поищите уголек».

Пьет и пляшет муж кутила…

Жанна свечку погасила,

С другом села в уголок.

Что ж ты ни свет ни заря в кабачок?

Выпьем, дружок!

Дома жена ожидает, не спит,

Будешь ты бит!

«Спать одной довольно странно, —

Говорит соседу Жанна, —

Кутит мой супруг сейчас.

Ох, ему и отомщу я!

Чарка стоит поцелуя.

Выпьем тоже — десять раз».

Что ж ты ни свет ни заря в кабачок?

Выпьем, дружок!

Дома жена ожидает, не спит,

Будешь ты бит!

Утро. Шепот: «До свиданья». —

«Муж вернулся? Вот терзанье!

Ох, намну ему бока!»

От жены, уже не споря,

Жан спасается, чтоб с горя

Пить и петь у кабака.

Что ж ты ни свет ни заря в кабачок?

Выпьем, дружок!

Дома жена ожидает, не спит.

Будешь ты бит!

Паяцем быть родился я.

Отец, чтоб дать мне ходу,

Пинком спровадил в мир меня…

«Ломайся всем в угоду!

Хоть отрастил брюшко,

Но скачешь ты легко

И мастер кувыркаться.

Для всех, паяц, скачи!

Разузнавать не хлопочи,

Пред кем пришлось ломаться!»

Мать, снаряжая в путь сынка,

Собственноручно сшила

Одежду мне из тюфяка.

«Он долго, — говорила, —

Служил мне. Делай в нем,

Что делала на нем

И я, чтоб пропитаться.

Для всех, паяц, скачи!

Разузнавать не хлопочи,

Пред кем пришлось ломаться!»

Мне скоро встретиться бог дал

С особой августейшей, —

И во дворце я место взял

Собачки околевшей.

Как начал я скакать —

С собакой ли сравнять!..

Завистники косятся.

Для всех, паяц, скачи!

Разузнавать не хлопочи,

Пред кем пришлось ломаться!

Я сладко ел… Вдруг слух идет,

Что из дурного теста

Мой господин и что займет

Законный это место.

Что ж! Тот меня кормил…

И этот будет мил, —

Лишь надо постараться.

Для всех, паяц, скачи!

Разузнавать не хлопочи,

Пред кем пришлось ломаться!

Лишь стал пред новым я скакать,

Вдруг прежний воротился.

Поесть люблю я, — и опять

Пред ним скакать пустился.

Но снова выгнан он,

И новый сел на трон.

С судьбою где ж тягаться!

Для всех, паяц, скачи!

Разузнавать не хлопочи,

Пред кем пришлось ломаться!

Кто ни приди, мне все равно:

Скакать для всех сумею.

Зато пью славное вино,

Ем сытно — и толстею.

Повсюду скакуны

(Не все лишь так умны)

У нас в краю плодятся.

Для всех, паяц, скачи!

Разузнавать не хлопочи,

Пред кем пришлось ломаться!

Порой бокал свой осушая

В веселом дружеском пиру,

Грядущим дням не доверяя,

Люблю я думать, как умру.

Мне грезятся предсмертные мгновенья,

Хотя вокруг живые голоса…

Душа моя! лети без сожаленья;

С улыбкой вознесись на небеса.

Ты примешь образ серафима,

В сиянье станешь утопать,

И радостью невозмутимой

Там будет песнь твоя звучать.

Там встретишь мир: его благословенья

С земли спугнула наших войн гроза.

Душа моя! лети без сожаленья;

С улыбкой вознесись на небеса.

Пал под ударами невзгоды

Наш Илион,^{32} дививший свет.

Зачем свой жертвенник свободы

Он превратил в алтарь побед?

К нам нес Терсит^{33} обиды, оскорбленья

И наглость отвязавшегося пса.

Душа моя, лети без сожаленья;

С улыбкой вознесись на небеса.

Найдешь ты в сферах над громами

Своих, умерших в добрый час:

Там сохранилося их знамя

От грязи, падавшей на нас.

С полубогами вступишь ты в общенье;

Тебе подвластна будет там гроза.

Душа моя! лети без сожаленья;

С улыбкой вознесись на небеса.

Свобода прочно основала

Свое господство в небесах.

Одна любовь лишь помогала

Мне в этом мире жить в цепях;

Но я боюсь ее исчезновенья:

У узника белеют волоса…

Душа моя! лети без сожаленья;

С улыбкой вознесись на небеса.

Покинь мир горя и проклятий;

Луч света, в мир лучей лети!

Из женских сладостных объятий

На лоно бога перейди.

Отходной будет круговое пенье;

Рука друзей закроет мне глаза.

Душа моя! лети без сожаленья;

С улыбкой вознесись на небеса.

Роза, Роза! В час рассвета

Хорошо развеять сон.

Слушай, милая, как где-то

Льется колокола звон.

За Парижем в роще темной

Мы найдем приют укромный.

Руку дай! Бежим в поля!

С нами любит вся земля!

Ах, гуляя на свободе,

Дай мне руку поскорей, —

Мы приблизимся к природе,

Чтобы чувствовать нежней.

Щебет птиц, вдали звенящий,

Манит нас в лесные чащи.

Руку дай! Бежим в поля!

С нами любит вся земля!

Хорошо любить в деревне:

Рано поутру вставать,

Поздно вечером в харчевне

С другом рядом засыпать.

Ты ведь знаешь, дорогая,

Как чудесна страсть земная!

Руку дай! Бежим в поля!

С нами любит вся земля!

Жарче лето, звонче голос

На полях веселых жниц.

Не один уронят колос

Беднякам они с кошниц.

Нас с тобой в снопах тяжелых

Много ждет ночей веселых.

Руку дай! Бежим в поля!

С нами любит вся земля!

Пышной осенью корзины

Наполняет виноград.

В погребах родной долины

Бродит розовый мускат.

Старики в стаканах алых

Видят отсвет дней бывалых.

Руку дай! Бежим в поля!

С нами любит вся земля!

Посетим же берег кроткий,

Столь любезный забытью!

Здесь, в густой тени, походки

Я твоей не узнаю.

Ты слабеешь, друг лукавый.

Ты сама ложишься в травы.

Руку дай! Бежим в поля!

С нами любит вся земля!

Так прощай, Париж продажный,

Не хочу твоих румян!

Здесь искусство — дым миражный,

Нежность женская — обман.

Уберечь от всех хочу я

Тайну рифм и поцелуя.

Руку дай! Бежим в поля!

С нами любит вся земля!

День мира, день освобожденья, —

О, счастье! мы побеждены!..

С кокардой белой, нет сомненья,

К нам возвратилась честь страны.

О, воспоем тот день счастливый,

Когда успех врагов у нас —

Для злых был карой справедливой

И роялистов добрых спас.

День мира, день освобожденья, —

О, счастье! мы побеждены!..

С кокардой белой, нет сомненья,

К нам возвратилась честь страны.

В чужих искали мы оплота,

Моленья были горячи, —

И враг легко открыл ворота,

Когда вручили мы ключи.

День мира, день освобожденья, —

О, счастье! мы побеждены!..

С кокардой белой, нет сомненья,

К нам возвратилась честь страны.

Иначе кто бы мог ручаться,

Что — не приди на помощь враг —

Не стал бы вновь здесь развеваться,

На горе нам, трехцветный флаг!

День мира, день освобожденья, —

О, счастье! мы побеждены!..

С кокардой белой, нет сомненья,

К нам возвратилась честь страны.

Внесут в историю по праву —

Как здесь, в ногах у казаков,

Молили мы простить нам славу

Своих же собственных штыков.

День мира, день освобожденья, —

О, счастье! мы побеждены!..

С кокардой белой, нет сомненья,

К нам возвратилась честь страны.

Со знатью, полной героизма,

По минованье стольких бед,

Мы на пиру патриотизма

Пьем за триумф чужих побед.

День мира, день освобожденья, —

О, счастье! мы побеждены!..

С кокардой белой, нет сомненья,

К нам возвратилась честь страны.

Из наших Генрихов славнейший^{35}

Да будет тостом здесь почтен:

Придумал способ он умнейший

Завоевать Париж и трон!..

День мира, день освобожденья, —

О, счастье! мы побеждены!..

С кокардой белой, нет сомненья,

К нам возвратилась честь страны.

Будь верен мне, приятель мой короткий,

Мой старый фрак, — другого не сошью;

Уж десять лет, то веничком, то щеткой,

Я каждый день счищаю пыль твою.

Кажись, судьба смеется надо мною,

Твое сукно съедая день от дня, —

Будь тверд, как я, не падай пред судьбою,

Мой старый друг, не покидай меня!

Тебя, мой друг, духами я не прыскал,

В тебе глупца и шута не казал,

По лестницам сиятельных не рыскал,

Перед звездой спины не изгибал.

Пускай другой хлопочет об отличке,

Взять орденок — за ним не лезу я;

Дворянская медаль в твоей петличке.

Мой старый друг, не покидай меня!

Я помню день утех и восхищенья,

Как в первый раз тебя я обновил:

День этот был — день моего рожденья,

И хор друзей здоровье наше пил.

Хоть ты истерт, но, несмотря на это,

Друзья у нас — все старые друзья,

Их не страшит истертый фрак поэта.

Мой старый друг, не покидай меня!

Края твои оборвались немного…

Смотря на них, люблю я вспоминать,

Как вечерком однажды у порога

Она меня хотела удержать;

Неверная тем гнев мой укротила,

И я гостил у ней еще два дня, —

Она тебя заштопала, зашила…

Мой старый друг, не покидай меня!

Хоть мы с тобой и много пострадали —

Но кто ж не знал судьбы переворот!

У всех свои есть радости, печали:

То вдруг гроза, то солнышко взойдет.

Но может быть, что скоро в ящик гроба

С моей души одежду сброшу я, —

Так подожди, мы вместе ляжем оба.

Мой старый друг, не покидай меня!

Провозглашен союз священный:

По воле неба непременной

Взаимный заключили мир

Тунис, Марокко и Алжир.

Царям их, доблестным корсарам,

Сулит он выгоды недаром.

Цвети, тройной союз и мир!

Ура, Тунис, Марокко и Алжир!

Цари, вступив в союз священный,

Решили с тонкостью отменной

Не делать порознь ничего:

«Будь двадцать против одного!»

К ним, несмотря на разность кожи,

Примкнет Кристоф, как слышно, тоже.

Цвети, тройной союз и мир!

Ура, Тунис, Марокко и Алжир!

Нам всем велит союз священный

Его законы чтить отменно:

Читать Бональда, Алкоран

И то, что пишет граф Ферран.

Вольтер же — нет сомненья в этом —

У варварийцев под запретом.

Цвети, тройной союз и мир!

Ура, Тунис, Марокко и Алжир!

Французы! в их союз священный

Пошлемте, как залог бесценный,

Всех старых, новых цензоров,

Судей, чиновников, попов.

С такими верными слугами

Пойдет там лучше торг рабами.

Цвети, тройной союз и мир!

Ура, Тунис, Марокко и Алжир!

Коль усмотрел союз священный,

Что где-нибудь король почтенный

Свалился с трона, — вмиг на трон

Посажен будет снова он;

Но пусть заплатит все расходы

На сено, провиант, походы.

Цвети, тройной союз и мир!

Ура, Тунис, Марокко и Алжир!

При этом наш союз священный

Иметь желает непременно

Гребцов галерных — да немых;

Царям-пиратам как без них?

Но для полнейшего их лада,

Народы, евнухов им надо.

Цвети, тройной союз и мир!

Ура, Тунис, Марокко и Алжир!

Рабы тщеславия и моды,

Не вам кичиться предо мной;

Я независим; дар свободы

Мне бедность принесла с собой.

Одной лишь ею вдохновляться

Давно привыкла песнь моя.

Лизетта только вправе улыбаться,

Когда скажу, что независим я, —

Да, независим я.

Всем вашим рабским чужд наукам,

Брожу я в свете дикарем.

С веселостью и метким луком

Ничьим не буду я рабом;

Довольно стрел, чтоб защищаться,

Кует сатира для меня.

Одна Лизетта вправе улыбаться,

Когда скажу, что независим я, —

Да, независим я.

Для всех смешно, что в Лувре можем

Мы услыхать холопский хор

Пред каждым царственным прохожим

Чрез постоялый этот двор;

А есть глупцы, что лирой тщатся

Добыть подачку для себя.

Одна Лизетта вправе улыбаться,

Когда скажу, что независим я, —

Да, независим я.

Не каждая ли власть есть бремя?

Несносна доля королей:

Держи чужую цепь все время.

Их пленным, право, веселей.

Могу ль я властью увлекаться,

Любовь ответит за меня.

Одна Лизетта вправе улыбаться,

Когда скажу, что независим я, —

Да, независим я.

В ладу с судьбою, данной небом,

Иду, куда мне путь лежит;

Пою, богат насущным хлебом,

В надежде быть и завтра сыт.

День кончен; нечем сокрушаться,

Когда постель манит меня.

Одна Лизетта вправе улыбаться,

Когда скажу, что независим я, —

Да, независим я.

Но Лиза, вижу я, готова,

Во всеоружье красоты,

Надеть мне брачные оковы,

Рассеять гордые мечты.

Нет, нет! Я не могу поддаться,

Мне воля дорога моя;

Будь, Лиза, вечно вправе улыбаться,

Когда скажу, что независим я, —

Да, независим я.

Хвалу спешите вознести:

Ведь капуцины вновь в чести.

Мне, недостойному, награда!

Могу я вновь, моя Фаншон,

Хранитель божья вертограда,

Напялить черный капюшон.

Хвалу спешите вознести:

Ведь капуцины вновь в чести.

Пускай философы — их много —

Книжонок не плодят своих:

Мы, церкви рыцари, в честь бога

Готовы ринуться на них.

Хвалу спешите вознести:

Ведь капуцины вновь в чести.

Несем от голода спасенье

Мы истощенным нищетой,

Давая им по воскресеньям

Кусочек просфоры святой.

Хвалу спешите вознести:

Ведь капуцины вновь в чести.

Король — надежная опора,

А церковь — всех ханжей приют;

Глядишь — места министров скоро

Церковным старостам дадут.

Хвалу спешите вознести:

Ведь капуцины вновь в чести.

Отведать лакомого блюда

Христовы воины спешат,

И даже господа — вот чудо! —

Их аппетиты устрашат.

Хвалу спешите вознести:

Ведь капуцины вновь в чести.

Пусть, как отцам иезуитам,

Вернут нам всё! О, нас не тронь!

Хоть пеплом головы покрыты, —

Но затаен под ним огонь.

Хвалу спешите вознести:

Ведь капуцины вновь в чести.

Стань набожной и ты, Фаншетта!

Доходно это ремесло,

И даже черт признает это,

Плюя в кропильницу назло.

Хвалу спешите вознести:

Ведь капуцины вновь в чести.

Ты отцветешь, подруга дорогая,

Ты отцветешь… твой верный друг умрет…

Несется быстро стрелка роковая,

И скоро мне последний час пробьет.

Переживи меня, моя подруга,

Но памяти моей не изменяй —

И, кроткою старушкой, песни друга

У камелька тихонько напевай.

А юноши по шелковым сединам

Найдут следы минувшей красоты

И робко спросят: «Бабушка, скажи нам,

Кто был твой друг? О ком так плачешь ты?»

Как я любил тебя, моя подруга,

Как ревновал, ты все им передай —

И, кроткою старушкой, песни друга

У камелька тихонько напевай.

И на вопрос: «В нем чувства было много?»

«Он был мне друг», — ты скажешь без стыда.

«Он в жизни зла не сделал никакого?»

Ты с гордостью ответишь: «Никогда!»

Как про любовь к тебе, моя подруга,

Он песни пел, ты все им передай —

И, кроткою старушкой, песни друга

У камелька тихонько напевай.

Над Францией со мной лила ты слезы.

Поведай тем, кто нам идет вослед,

Что друг твой слал и в ясный день и в грозы

Своей стране улыбку и привет.

Напомни им, как яростная вьюга

Обрушилась на наш несчастный край, —

И, кроткою старушкой, песни друга

У камелька тихонько напевай!

Когда к тебе, покрытой сединами,

Знакомой славы донесется след,

Твоя рука дрожащая цветами

Весенними украсит мой портрет.

Туда, в тот мир невидимый, подруга,

Где мы сойдемся, взоры обращай —

И, кроткою старушкой, песни друга,

У камелька тихонько напевай.

Я маркитантка полковая;

Я продаю, даю и пью

Вино и водку, утешая

Солдатскую семью.

Всегда проворная, живая…

Звени ты, чарочка моя!

Всегда проворная, живая, —

Солдаты, вот вам я!

Меня герои наши знали.

Ах, скольких гроб так рано взял!

Меня любовью осыпали

Солдат и генерал,

Добычей, славой наделяли…

Звени ты, чарочка моя!

Добычей, славой наделяли…

Солдаты, вот вам я!

Все ваши подвиги я с вами

Делила, поднося вам пить.

Победу — знаете вы сами!

Могла я освежить:

В бой снова шли вы молодцами…

Звени ты, чарочка моя!

В бой снова шли вы молодцами, —

Солдаты, вот вам я!

Я с самых Альпов вам служила.^{37}

Мне шел пятнадцатый лишь год,

Как я вам водку подносила

В Египетский поход.

Потом и в Вене я гостила…

Звени ты, чарочка моя!

Потом и в Вене я гостила, —

Солдаты, вот вам я!

Была пора то золотая

Торговли и любви моей.

Жаль, мало в Риме пробыла я —

Всего лишь восемь дней, —

У папы служек развращая…

Звени ты, чарочка моя!

У папы служек развращая, —

Солдаты, вот вам я!

Я больше пользы оказала,

Чем пэр любой, родной земле:

Хоть дорогонько продавала

В Мадриде и в Кремле;

Но дома даром я давала…

Звени ты, чарочка моя!

Но дома даром я давала… —

Солдаты, вот вам я!

Когда была нам участь брани

Числом лишь вражьим решена.

Я вспомнила о славной Жанне.^{38}

Будь тем я, что она, —

Как побежали б англичане!

Звени ты, чарочка моя!

Как побежали б англичане… —

Солдаты, вот вам я!

Коль старых воинов встречаю,

Которым довелось страдать

За службу их родному краю

И выпить негде взять, —

Я цвет лица им оживляю…

Звени ты, чарочка моя!

Я цвет лица им оживляю… —

Солдаты, вот вам я!

Награбив золота чужого,

Враги еще заплатят нам.

Наступит день победы снова —

И ждать недолго вам!

Я прозвонить вам сбор готова…

Звени ты, чарочка моя!

Я прозвонить вам сбор готова… —

Солдаты, вот вам я!

Ключи от райских врат вчера

Пропали чудом у Петра

(Все объяснить — не так уж просто).

Марго, проворна и смела,

В его кармане их взяла.

«Марго, как быть?

Не олухом же слыть.

Отдай ключи!» — взывает к ней апостол.

Марго работой занята:

Распахивает в рай врата

(Все объяснить — не так уж просто).

Ханжи и грешники гурьбой

Стремятся в рай наперебой.

«Марго, как быть?

Не олухом же слыть.

Отдай ключи!» — взывает к ней апостол.

Магометанин и еврей

Спешат протиснуться скорей

(Все объяснить — не так уж просто).

И папа, годы ждавший, вмиг

Со сбродом прочим в рай проник.

«Марго, как быть?

Не олухом же слыть.

Отдай ключи!» — взывает к ней апостол.

Иезуиты, кто как мог,

Пролезли тоже под шумок

(Все объяснить — не так уж просто).

И вот уж с ангелами в ряд

Они шеренгою стоят.

«Марго, как быть?

Не олухом же слыть.

Отдай ключи!» — взывает к ней апостол.

Дурак врывается, крича,

Что бог суровей палача

(Все объяснить — не так уж просто).

Приходит дьявол наконец,

Приняв из рук Марго венец.

«Марго, как быть?

Не олухом же слыть.

Отдай ключи!» — взывает к ней апостол.

Господь отныне — рад не рад —

Декретом отменяет ад

(Все объяснить — не так уж просто).

Во славу вящую его

Не будут жарить никого.

«Марго, как быть?

Не олухом же слыть.

Отдай ключи!» — взывает к ней апостол.

В раю — веселье и разгул:

Сам Петр туда бы прошмыгнул

(Все объяснить — не так уж просто).

Но за труды его теперь

Пред ним захлопывают дверь.

«Марго, как быть?

Не олухом же слыть.

Отдай ключи!» — взывает к ней апостол.

В кругу подруг веселых

Из девушек одна

Сказала: «В наших селах

Всем радостна весна.

Но между нами бродит

Пришелец, нам чужой,

И грустно песнь заводит

О стороне родной.

Как брата примем странника,

С любовью приютим;

Да будет для изгнанника

Наш край родным!

Над быстрою рекою,

Что к Франции бежит,

Поникнув головою,

Сидит он и грустит.

Он знает, эти воды

Туда спешат скорей,

Где зеленеют всходы

Его родных полей.

Как брата примем странника,

С любовью приютим;

Да будет для изгнанника

Наш край родным!

Оплакивая сына,

Быть может, мать его

В ногах у властелина

Там молит за него;

А он, судьбой неправой

Покинут в грозный миг,

Бежит с своею славой

От зла земных владык.

Как брата примем странника,

С любовью приютим;

Да будет для изгнанника

Наш край родным!

Он без приюта бродит

Среди чужих полей;

Но не везде ль находит

След доблести своей?

Как вся страна объята

Была у нас войной,

Здесь кровь его когда-то

Лилась за край родной.

Как брата примем странника,

С любовью приютим;

Да, будет для изгнанника

Наш край родным!

Когда от бурь военных

Наш бедный край страдал,

Он, слышно, наших пленных

Как братьев принимал.

Напомним время славы

Ему в печальный час;

Пусть он найдет забавы,

Найдет любовь у нас.

Как брата примем странника,

С любовью приютим;

Да будет для изгнанника

Наш край родным!

Когда привет наш примет

И к нам он в дом войдет,

Свою котомку снимет,

Приляжет и заснет, —

Пусть свой напев любимый

Услышит он сквозь сон:

Наверно, край родимый

Во сне увидит он.

Как брата примем странника,

С любовью приютим;

Да будет для изгнанника

Наш край родным!»

Вы — факельщик, и ни к чему

Мне ваши вздохи, взгляды…

Я все равно их не пойму,

Я им совсем не рада.

Хоть знаю: предрассудки — зло,

Претит мне ваше ремесло.

Пусть жизнь цветочницы простой

Не бог весть что за сласть,

Но в ваши лапы, милый мой,

Я не спешу попасть.

Вас зацепила коготком

Любовь среди дороги

В тот день, когда с моим лотком

Столкнулись ваши дроги.

Такая встреча поутру

Мне показалась не к добру!

Пусть жизнь цветочницы простой

Не бог весть что за сласть,

Но в ваши лапы, милый мой,

Я не спешу попасть.

Люблю живых, что пьют, поют,

Проводят дни в усладе,

А вы сулите мне приют

В кладбищенской ограде!

Поверьте: ни моим цветам,

Ни мне самой — не место там.

Пусть жизнь цветочницы простой

Не бог весть что за сласть,

Но в ваши лапы, милый мой,

Я не спешу попасть.

Сегодня графа на тот свет

Везете, завтра — князя,

Но не завидую я, нет,

Высоким вашим связям!

С усопшими не знаюсь я:

Живые — вот мои друзья!

Пусть жизнь цветочницы простой

Не бог весть что за сласть,

Но в ваши лапы, милый мой,

Я не спешу попасть.

Хоть будет короток мой час,

Да весел — все мне благо!

Лет через десять жду я вас

И вашу колымагу.

Пока же ваш напрасен труд:

Другие вас клиенты ждут!

Пусть жизнь цветочницы простой

Не бог весть что за сласть,

Но в ваши лапы, милый мой,

Я не спешу попасть.

Некогда, милые дети,

Фея Урганда^{41} жила,

Маленькой палочкой в свете

Делав большие дела.

Только махнет ею — мигом

Счастье прольется везде…

Добрая фея, скажи нам,

Где твоя палочка, где?

Ростом — вершок с половиной;

Только когда с облаков

Фею в коляске сапфирной

Восемь везли мотыльков —

Зрел виноград по долинам,

Жатвы виднелись везде…

Добрая фея, скажи нам,

Где твоя палочка, где?

Царь был ей крестник; заботы

Царства лежали на ней, —

Ну, и министров отчеты

Были, конечно, верней:

Средств не имелось к поживам

Рыбкою в мутной воде…

Добрая фея, скажи нам,

Где твоя палочка, где?

Перед зерцалом глядела

Фея в судейский устав.

Бедный выигрывал дело,

Если по делу был прав;

Плут, не спасаясь и чином,

Назван был плутом в суде, —

Добрая фея, скажи нам,

Где твоя палочка, где?

Матерью крестной хранимый,

Царь был примером царям;

Сильным народом любимый,

Страшен заморским врагам.

Фею с ее крестным сыном

Благословляли везде…

Добрая фея, скажи нам,

Где твоя палочка, где?

Добрая фея пропала…

Где она — нет и следа:

Плохо в Америке стало —

В Азии плохо всегда.

Нас в нашем царстве орлином

Холят, как птичек в гнезде…

Все-таки, фея, скажи нам,

Где твоя палочка, где?

Господин Искариотов —

Добродушнейший чудак:

Патриот из патриотов,

Добрый малый, весельчак,

Расстилается, как кошка,

Выгибается, как змей…

Отчего ж таких людей

Мы чуждаемся немножко?

И коробит нас, чуть-чуть

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов,

Подвернется где-нибудь.

Чтец усердный всех журналов,

Он способен и готов

Самых рьяных либералов

Напугать потоком слов.

Вскрикнет громко: «Гласность! гласность!

Проводник святых идей!»

Но кто ведает людей,

Шепчет, чувствуя опасность:

«Тише, тише, господа!

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов,

Приближается сюда».

Без порывистых ухваток,

Без сжиманья кулаков

О всеобщем зле от взяток

Он не вымолвит двух слов.

Но с подобными речами

Чуть он в комнату ногой —

Разговор друзей прямой

Прекращается словами:

«Тише, тише, господа!

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов,

Приближается сюда».

Он поборник просвещенья;

Он бы, кажется, пошел

Слушать лекции и чтенья

Всех возможных видов школ:

«Хлеб, мол, нужен нам духовный!»

Но заметим мы его —

Тотчас все до одного,

Сговорившиеся ровно:

«Тише, тише, господа!

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов,

Приближается сюда».

Чуть с женой у вас неладно,

Чуть с детьми у вас разлад —

Он уж слушает вас жадно,

Замечает каждый взгляд.

Очень милым в нашем быте

Он является лицом,

Но едва вошел в ваш дом,

Вы невольно говорите:

«Тише, тише, господа!

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов,

Приближается сюда».

Есть божество; довольный всем, склоняю

Пред ним без просьб я голову свою.

Вселенной строй спокойно созерцаю,

В ней вижу зло, но лишь добро люблю.

И верит ум мой будущему раю,

Разумных сил предвидя торжество.

Держа бокал, тебе себя вверяю,

Всех чистых сердцем божество!

Приют мой прост, бедна моя одежда,

Как друг, верна святая бедность мне;

Но здесь мой сон баюкает надежда —

И лучший пух мне грезится во сне…

Богов земных — другим предоставляю:

Их милость к нам — расчет иль хвастовство.

Держа бокал, тебе себя вверяю,

Всех чистых сердцем божество!

Земных владык законами и властью

Не раз играл здесь баловень судьбы.

И вы, божки, игрушкой были счастью,

Пред ним во прах склоняясь, как рабы!

Вы все в пыли. Я ж чист и сохраняю

В борьбе за жизнь покой и удальство.

Держа бокал, тебе себя вверяю,

Всех чистых сердцем божество!

Я помню дни, когда в дворцах Победы

У нас цвели искусства южных стран.

Потом на нас обрушилися беды,

И налетел нежданный ураган.

Мороз и снег принес на миг он краю,

Но льда у нас непрочно вещество…

Держа бокал, тебе себя вверяю,

Всех чистых сердцем божество!

Угроз ханжи страшна бесчеловечность:

«Конец земле и времени конец!

Пришла пора узнать, что значит вечность…

На Страшный суд восстань и ты, мертвец!

Кто грешен — в ад! Дороги нет уж к раю:

Порок сгубил земное естество…»

Держа бокал, тебе себя вверяю,

Всех чистых сердцем божество!

Не может быть! Не верю в гнев небесный!

Всего творец — всему опорой бог!

Он дал любви дар творчества чудесный

И ложный страх рассеять мне помог.

Ко мне — любовь, вино, друзья! Я знаю,

Что вправе жить живое существо!

Держа бокал, тебе себя вверяю,

Всех чистых сердцем божество!

В самой страсти цепь привычки

Я с трудом ношу —

И на крылья вольной птички

С завистью гляжу.

Сколько воздуха, простора,

Недоступного для взора,

Свод небес открыл!

Я летал бы скоро-скоро,

Если б птичкой был!

Завещала б Филомела

Тайну звуков мне;

Птичка б весело запела

В дикой стороне,

Где пустынник, в чаще бора,

Не спуская с неба взора,

Братьев не забыл…

Я летал бы скоро-скоро,

Если б птичкой был!

Знойной страстью бы гремели

Песни по полям;

Поселяне бы хмелели

В честь красавиц там.

Я бы с неба в дни раздора

Всем несчастным без разбора

В звуках радость лил.

Я летал бы скоро-скоро,

Если б птичкой был!

Огласил бы казематы

Звонкий голос мой,

И, мечтаньями объятый

О стране родной,

Накануне приговора

Хоть на миг бы цепь позора

Узник позабыл.

Я летал бы скоро-скоро,

Если б птичкой был!

Чуя в воздухе страданья

И потоки слез,

Я бы на берег изгнанья

Мира ветвь принес.

Царь Саул бы в звуках хора

Дух унынья и раздора

И свой гнев забыл.

Я летал бы скоро-скоро,

Если б птичкой был!

Только злых не усладил бы

Пеньем никогда,

Разве птичку подстрелил бы

Бог любви; тогда,

Покорясь ему без спора,

Я на зов родного взора,

Из последних сил,

Полетел бы скоро-скоро,

Если б птичкой был.

Из села в село бредет

Старый нищий, ковыляя,

И, по струнам ударяя,

Слабым голосом поет:

— У народа молодого,

У честных прошу людей:

Бросьте несколько грошей!

(И дают ему без слова!)

Бросьте несколько грошей

В шапку старого слепого.

Ходит с девочкой слепой;

Шумный праздник в околотке.

— Веселитеся, красотки,

В пляске резвой и живой!

Ради друга дорогого

Молодых прошу парней:

Бросьте несколько грошей —

Я за парня слыл лихого!

Бросьте несколько грошей

В шапку старого слепого.

В темной роще, слышит он,

Поцелуй звучит украдкой.

— Ах, — поет он, — здесь так сладко,

Здесь любовь со всех сторон!

Вспомнил я грешки былого…

Смех, как взглянешь на мужей!

Бросьте несколько грошей

Ради мужа отставного…

Бросьте несколько грошей

В шапку старого слепого.

Ходят девушки толпой,

Раздается смех беспечный.

— Ах, — поет, — любите вечно

И цветите красотой!

Оттолкнет меня сурово

Целомудрие ханжей.

Бросьте несколько грошей —

Вы характера иного…

Бросьте несколько грошей

В шапку старого слепого.

К разгулявшимся жнецам

Подойдет, напоминая,

Что и в годы урожая

Жатвы нету беднякам.

— Вам небось от золотого

Винограда веселей?

Бросьте несколько грошей —

Так и я хвачу простого!

Бросьте несколько грошей

В шапку старого слепого.

У солдат ли пир горой —

Кружки двигаются живо.

— Я ведь тоже был служивый, —

Говорит старик слепой, —

И теперь душа готова,

Кабы годы-то с костей!

Бросьте несколько грошей —

В память славного былого!

Бросьте несколько грошей

В шапку старого слепого.

Он канючить не пойдет

В позлащенные чертоги,

А в селеньях, по дороге,

Где поваднее, поет,

Где рука подать готова,

Там поет он веселей:

— Бросьте несколько грошей!

Счастья нет для сердца злого…

Бросьте несколько грошей

В шапку старого слепого.

Тебе — французскую корону?

Ты спятил, бедный Матюрен!

Не прикасайся лучше к трону,

Гнезду насилий и измен.

Там лесть чадит свои угары

Безделью в кресле золотом.

Займись-ка лучше, принц Наварры,

Своим сапожным ремеслом!

У жизни есть свои законы

Несчастье учит мудреца.

Ты б отказался от короны,

Когда б подумал до конца.

Легко ль считать судьбы удары?

Сначала трон — а что потом?

Займись-ка лучше, принц Наварры,

Своим сапожным ремеслом!

Льстецы смеются над тобою…

И ты захочешь, может быть,

Народ считая сиротою,

Себя отцом провозгласить.

Чем угождать (обычай старый!)

Льстецу то лентой, то крестом,

Займись-ка лучше, принц Наварры,

Своим сапожным ремеслом!

Ты к лаврам тянешься по праву,

Но где бы ты ни побеждал,

Из рук твоих всю эту славу

Ближайший вырвет генерал.

Английский полководец ярый

Кичиться будет над орлом.

Займись-ка лучше, принц Наварры,

Своим сапожным ремеслом!

Какие лютые бандиты

Закону слугами подчас!

Бедняг, что в Ниме перебиты,^{44}

Не воскресит ведь твой указ.

Король напрасно в басне старой

Стучался к гугенотам в дом.

Займись-ка лучше, принц Наварры,

Своим сапожным ремеслом!

Ты выпьешь чашу испытаний

Сам, до последнего глотка.

Твой трон, обещанный заране,

Займут союзные войска,

И будут гнать их эмиссары

Все выше цены с каждым днем.

Займись-ка лучше, принц Наварры,

Своим сапожным ремеслом!

Ведь под тяжелою их лапой

Ты должен будешь — рад не рад —

С церковной сворою и папой

Писать позорный конкордат,^{45}

И, золотя его тиары,

Ты сам ограбишь отчий дом.

Займись-ка лучше, принц Наварры,

Своим сапожным ремеслом!

Друзья далеко. Враг открыто

Нас оставляет без сапог,

И для чужого аппетита

Кладем мы курицу в пирог.

Из башмаков — нет целой пары,

Одним обходимся плащом…

Пора заняться, принц Наварры,

Простым сапожным ремеслом!

Избирателям — почтенье!

Вот правдивый мой рассказ,

Как трудился, полон рвенья,

Я для родины, для вас.

Я вернулся толст, румян…

Разве то — стране изъян?

У министров я бывал,

Пировал,

Пировал,

С ними вина я пивал…

Как солидная персона,

Место я сумел найти

В ста шагах от д’Аржансона,

От Виллеля — в десяти.^{47}

Чтобы кушать трюфеля,

Надо быть за короля.

У министров я бывал,

Пировал,

Пировал,

С ними вина я пивал…

Надо быть весьма речистым,

Чтоб министрам угодить,

Надо шиканьем и свистом

Их противникам вредить.

Я болтал, болтал, болтал,

Я свистал, свистал, свистал.

У министров я бывал,

Пировал,

Пировал,

С ними вина я пивал…

Коль газетам рты зажали —

Это я всегда внушал.

Коль военных поддержали —

Это я не оплошал.

Ежедневно, господа,

Я твердил то «нет», то «да».

У министров я бывал,

Пировал,

Пировал,

С ними вина я пивал…

Отвергал я все реформы,

Чтобы двор ценил меня;

При запросах, для проформы,

Спорил о повестке дня.

Я помог закон принять —

Вновь изгнанников изгнать.

У министров я бывал,

Пировал,

Пировал,

С ними вина я пивал…

На полицию расходы

Увеличить я просил.

Хоть француз я от природы —

Я швейцарцев возносил.^{48}

Верьте мне, всего умней

Сохранить таких друзей.

У министров я бывал,

Пировал,

Пировал,

С ними вина я пивал…

Вы должны кормить, покорны,

Провиденье не хуля,

Нас, пузанов, штат придворный

И, конечно, короля.

А народ, для пользы дел,

Лучше бы поменьше ел.

У министров я бывал,

Пировал,

Пировал,

С ними вина я пивал…

Я дела свои поправил,

Попечитель я церквей,

Братьям службу предоставил,

Трех пристроил сыновей

И останусь на виду

Также в будущем году.

У министров я бывал,

Пировал,

Пировал,

С ними вина я пивал…

Велел всем бесам сатана

За дело браться споро:

«Когда просвещена страна,

Раздоры гаснут скоро.

Я нынче ж миссию создам —

Работу всем чертям задам,

Мы верой заторгуем.

Эй, дуйте, дуйте! Кровь и ад!

Повсюду свет задуем,

И пусть костры горят!

Пойдем, молясь, надев кресты,

Мы в города и села.

По-лисьи спрячем мы хвосты:

Наш образец — Лойола.

Хвалу мы богу воспоем

И золотом мошну набьем, —

Мы верой заторгуем.

Эй, дуйте, дуйте! Кровь и ад!

Повсюду свет задуем,

И пусть костры горят!

Бог даст, не смогут сосчитать

Чудес, творимых адом.

Не хочешь нам блага отдать —

Побьем мы землю градом.

И раззвоним на весь народ,

Что сам Христос нам письма шлет.^{49}

Мы верой заторгуем.

Эй, дуйте, дуйте! Кровь и ад!

Повсюду свет задуем,

И пусть костры горят!

Грома на худшее из зол —

На суетность — обрушим,

И совратим прекрасный пол,

И семьи мы разрушим.

Пусть запоют в кромешной тьме

Девицы нам «Asperges me».[13]

Мы верой заторгуем.

Эй, дуйте, дуйте! Кровь и ад!

Повсюду свет задуем,

И пусть костры горят!

Напомним: Равальяк не зря

Взял нож во время оно.

Не трон — владыка алтаря,

Алтарь — владыка трона!

И пусть король войдет, как встарь,

Смиренным служкою в алтарь.

Мы верой заторгуем.

Эй, дуйте, дуйте! Кровь и ад!

Повсюду свет задуем,

И пусть костры горят!

Вспять Нетерпимости опять

Не повернуть движенья.

Нет, протестантам не сыскать

Примочки от сожженья.

И всем философам пора

Припомнить запахи костра.

Мы верой заторгуем.

Эй, дуйте, дуйте! Кровь и ад!

Повсюду свет задуем,

И пусть костры горят!»

Над Францией, закончив речь,

Задумал черт расправу:

Занес над просвещеньем меч

Невежеству во славу.

С небес, в испуге, день бежит,

И пляшут у костров ханжи:

«Мы верой заторгуем.

Эй, дуйте, дуйте! Кровь и ад!

Повсюду свет задуем,

И пусть костры горят!»

Комиссар!

Комиссар!

Бьет Колен супругу вновь!

Но пожар —

Не пожар:

Им любовь

Волнует кровь!

Комиссар, здесь разгар

Драки самой безобидной.

Тут — нежнейшая из пар.

Не нужны вы им, как видно!..

Да, Колен Колетту бьет,

И вопит она под палкой.

Раз в неделю так поет

Их любовь в каморке жалкой.

Комиссар!

Комиссар!

Бьет Колен супругу вновь!

Но пожар —

Не пожар:

Им любовь волнует кровь!

Наш Колен здоров, как бык,

А Колетта с пташкой схожа.

По утрам он петь привык,

И она щебечет тоже.

Зря сбирается толпа:

По любви они дерутся.

Поженились без попа,

Без попа и разойдутся.

Комиссар!

Комиссар!

Бьет Колен супругу вновь!

Но пожар —

Не пожар:

Им любовь

Волнует кровь!

Вечерком они вдвоем

В кабачок шагают в ногу,

Чтоб дешевеньким винцом

Разогреться понемногу.

Славно, чокнувшись вот так,

Заглянуть потом в аллейку,

Где они вступили в брак,

Под собой сломав скамейку!

Комиссар!

Комиссар!

Бьет Колен супругу вновь!

Но пожар —

Не пожар:

Им любовь волнует кровь!

Да, бывает иногда,

Что Колен другою занят.

Но Колетта без труда,

В свой черед, его обманет.

Кто тут согрешил — Колен

Иль Колетта — ты не тронь их.

Пусть они своих измен

Счет ведут без посторонних!

Комиссар!

Комиссар!

Бьет Колен супругу вновь.

Но пожар —

Не пожар:

Им любовь

Волнует кровь!

Комиссар, здесь разгар

Драки самой безобидной.

Тут — нежнейшая из пар, —

Не нужны вы им, как видно!..

Ведь Колетта, приоткрыв

На заре в постели глазки,

Синяки свои забыв,

Вспоминает только ласки.

Комиссар!

Комиссар!

Бьет Колен супругу вновь!

Но пожар —

Не пожар:

Им любовь волнует кровь!

Скорей! минута дорога:

Меня ведь ждут у пирога!

Как депутат — в том нет секрета —

Я ел прекрасно целый год.

Стол накрывают… Жду ответа:

Быть иль не быть мне им вперед?

Скорей! минута дорога:

Меня ведь ждут у пирога!

Я обещаю вам, префекты,

Что если вас возьмут под суд,

То будут судьями субъекты,

Которых вам избрать дадут.

Скорей! минута дорога:

Меня ведь ждут у пирога!

Вам, мэры, также дам поруку,

Что в вашем деле знаю толк:

Когда б рука не мыла руку,

Стеречь овец не мог бы волк.

Скорей! минута дорога:

Меня ведь ждут у пирога!

И в вас, ханжи, я жду поддержки,

Молясь усердно натощак, —

Чтоб был вам выдан без задержки

Патент особенный на мрак.

Скорей! минута дорога:

Меня ведь ждут у пирога!

Вас, консерваторы, отказом

Прошу меня не огорчать:

Ведь я с двух мест, заметьте, разом

Могу доходы получать!..

Скорей! минута дорога:

Меня ведь ждут у пирога!

И вас прошу я, либералы,

В упрек не ставить лично мне,

Что испарились идеалы,

В горниле «мер» кипя в стране.

Скорей! минута дорога:

Меня ведь ждут у пирога!

За все налоги без изъятья

Даю обет из кожи лезть:

Сундук, в котором буду брать я,

Я наполнять сочту за честь.

Скорей! минута дорога:

Меня ведь ждут у пирога!

Речь смельчака всех беспокоит,

Излишней резкостью звеня;

А я — мне рот открыть лишь стоит,

И все министры — за меня!

Скорей! минута дорога:

Меня ведь ждут у пирога!

Богата негой жизнь природы,

Но с негой скорби в ней живут.

На землю черные невзгоды

Потоки слез и крови льют.

Но разве все погибло, что прекрасно?

Шлют виноград нам горы и поля,

Течет вино, улыбки женщин ясны —

И вновь утешена земля.

Везде потопы бушевали.

Есть страны, где и в наши дни

Людей свирепо волны гнали…

В ковчеге лишь спаслись они.

Но радуга сменила день ненастный,

И голубь с веткой ищет корабля.

Течет вино, улыбки женщин ясны —

И вновь утешена земля.

Готовя смерти пир кровавый,

Раскрыла Этна жадный зев.

Все зашаталось; реки лавы

Несут кругом палящий гнев.

Но, утомясь, сомкнулся зев ужасный,

Вулкан притих, и не дрожат поля.

Течет вино, улыбки женщин ясны —

И вновь утешена земля.

Иль мало бедствий нас давило?

Чума несется из степей,

Как коршун, крылья распустила

И дышит смертью на людей.

Но меньше жертв, вольней вздохнул несчастный, —

Идет любовь к стенам госпиталя.

Течет вино, улыбки женщин ясны —

И вновь утешена земля.

Война! Затеян спор ревнивый

Меж королей — и бой готов.

Кровь сыновей поит те нивы,

Где не застыла кровь отцов.

Но пусть мы к разрушению пристрастны, —

Меч устает; мир сходит на поля.

Течет вино, улыбки женщин ясны —

И вновь утешена земля.

Природу ли винить за грозы?

Идет весна, ее поем.

Благоухающие розы

В любовь и радость мы вплетем.

Как рабство после воли ни ужасно,

Но будем ждать, надежды всех деля.

Течет вино, улыбки женщин ясны —

И вновь утешена земля.

Видел я Мир, снизошедший на землю…

Золото нес он, колосья, цветы.

Пушки умолкли… Все тихо… Я внемлю

Голосу, что зазвучал с высоты:

«Доблестью все вы равны от природы,

Русский и немец, британец, француз.

Будьте ж дружны и сплотитесь, народы,

В новый священный союз!

Распри, о смертные, вас утомили…

Отдых ваш краток, и сон ваш тяжел.

Землю по-братски бы вы разделили:

Место бы каждый под солнцем нашел!

Сбились с пути вы… Не зная свободы,

Власти жестокой влачите вы груз…

Будьте ж дружны и сплотитесь, народы,

В новый священный союз!

Вы у соседей зажжете пожары.

Ветер изменится — вспыхнет ваш дом.

А охладится земля — плуг свой старый

Пахарь-калека и сдвинет с трудом.

Возле границ, где покажутся всходы —

Крови в колосьях останется вкус…

Будьте ж дружны и сплотитесь, народы,

В новый священный союз!

Ваши владыки, что падки до славы,

Смеют указывать скиптром своим,

Чтобы умножить триумф свой кровавый,

Новые жертвы, потребные им…

Вы, словно стадо, скосили невзгоды,

Переменяя лишь бремя обуз…

Будьте ж дружны и сплотитесь, народы,

В новый священный союз!

Не по дороге вам с Марсом жестоким,

Дайте законы отчизнам своим!

Кровь проливать перестаньте потоком:

Это воителям нужно одним.

Ложным светилам вы верили годы,

Завтра же свет их померкнет, клянусь!

Будьте ж дружны и сплотитесь, народы,

В новый священный союз!

Вольною грудью впервые вздохните!

Мрачное прошлое надо забыть.

Весело сейте! Напевы, звените!

Миру должны все искусства служить.

Средь изобилья водить хороводы

Станете вы под защитою муз…

Будьте ж дружны и сплотитесь, народы,

В новый священный союз!»

Молвил так Мир — и цари понурились,

В страхе его повторяя слова.

Но, как весною, цветы распустились,

Снова деревья одела листва.

Лейся вино, чужеземцам в угоду:

Войско уходит их… Нет больше уз!

Будем дружны! Заключим же, народы,

Новый священный союз!

Не дорожа своей весною,

Вы мне дарите свой расцвет;

Дитя мое, ведь надо мною

Лежат, как туча, сорок лет.

В былые дни от поцелуя

Простой швеи я счастлив был…

Зачем любить вас не могу я,

Как Лизу некогда любил?

В карете пара вороная

Вас мчит в наряде дорогом,

А Лиза, юностью пленяя,

Ходила, бедная, пешком.

К ее глазам весь свет ревнуя,

За ними зорко я следил…

Зачем любить вас не могу я,

Как Лизу некогда любил?

Здесь в позлащенные карнизы

Громады высятся зеркал;

Дрянное зеркальце у Лизы

Я граций зеркалом считал;

Без занавес постель простую

Луч солнца утром золотил…

Зачем любить вас не могу я,

Как Лизу некогда любил?

Поэтам лучшие созданья

Вы взглядом можете внушать;

А Лиза — знаков препинанья,

Бедняжка, не могла понять;

Но бог любви, ей грудь волнуя,

Любить без слов ее учил…

Зачем любить вас не могу я,

Как Лизу некогда любил?

Вы лучше Лизы, вы умнее,

В вас даже больше доброты;

Она теряется, бледнея

В сиянье вашей красоты;

Но к ней влекли меня, чаруя,

Мой юный жар, избыток сил, —

И уж любить вас не могу я,

Как Лизу некогда любил.

— Вы откуда, совы, к нам?

Из подземного жилища —

Волком здесь, лисою там.

Тайна всем нам служит пищей.

И сам Лойола — наш патрон.

Вы гнали нас когда-то вон,

Но воротились мы с кладбища

Для школ, где пестуем детей, —

И сечь сильней,

И бить больней

Мы будем ваших малышей!

Пусть Климент нас упразднил^{52} —

В страшном умер он мученье,

Пий Седьмой восстановил —

И его мощам почтенье.

Все нас теперь должны простить!

Ведь Генрих умер — так и быть!^{53}

Король, в нас видящий спасенье,

Стал Фердинанд нам всех милей.^{54}

И сечь сильней,

И бить больней

Мы будем ваших малышей!

Явно к нам благоволит

Временщик,^{55} хвалой воспетый,

Он народу нас дарит,

Как крестильные конфеты.

Он приготовить хочет в нас

Себе шпионов про запас,

А мы в признательность за это

Его же сбросим поскорей, —

И сечь сильней,

И бить больней

Мы будем ваших малышей!

Пусть народ уверен в том,

Что теперь, в раскатах грома,

Будет хартия — огнем,

Где король — одна солома.

Но мы не лишены ума:

«Солома» — хартия сама,^{56}

И мы на ней лежим, как дома,

А как нажиться, нам видней.

И сечь сильней,

И бить больней

Мы будем ваших малышей!

Из ворот монастырей

Повели мы наступленье.

Что монах — то наш лакей:

Лишь в ливреях измененье.

Миссионеры посланы,

Чтоб нас прославить, в глубь страны.

Есть в капуцинах наше рвенье,

Париж возьмем ордой своей, —

И сечь сильней,

И бить больней

Мы будем ваших малышей!

В душах вам узнать пора

Полчищ наших шаг тяжелый,

Под ударом топора

Скоро рухнут ваши школы.

Ценя наместника Петра,

Нам больше жертвуйте добра:

Во всем мы сыновья Лойолы.

Что иезуитов вам страшней?

И сечь сильней,

И бить больней

Мы будем ваших малышей!

— Неужто звездочки, пастух,

Над нашими судьбами

На небе смотрят? — Да, мой друг!

Невидимая нами

Звезда для каждого горит…

— Ах, дедушка, кто знает,

Чья это звездочка блестит,

Блестит — и исчезает?

— То умер человек, мой друг,

И с ним звезда упала.

Его веселость тесный круг

Друзей одушевляла;

Его бокал едва допит…

Он мирно отдыхает…

— Еще звезда, блестит-блестит,

Блестит — и исчезает.

— Ясней и чище в эту ночь

Звезды не зажигалось!

Отец оплакивает дочь;

Ей счастье улыбалось:

Венок из роз невесте свит…

Алтарь любви сияет…

— Еще звезда, блестит-блестит,

Блестит — и исчезает.

— Дитя, с мелькнувшею звездой

Сын умер у вельможи.

Покрыто тканью золотой

Младенческое ложе…

Голодный льстец, смутясь, глядит,

Как жертва ускользает…

— Еще звезда, блестит-блестит,

Блестит — и исчезает.

— Мой сын, надменный временщик

Упал звездой кровавой…

Он думал: силен я, велик!

Упал — и раб лукавый

Иному идолу кадит,

Его портрет бросает…

— Еще звезда, блестит-блестит,

Блестит — и исчезает.

— Она упала! Сын мой, плачь!

Лишились мы опоры:

С душою доброю богач

Смежил навеки взоры;

К порогу нищий прибежит —

И горько зарыдает…

— Еще звезда, блестит-блестит,

Блестит — и исчезает.

— Скатилась яркая звезда

Могущества земного!

Будь чист, мой сын, трудись всегда

Для блага мирового.

Того, кто суетно гремит,

Молва уподобляет

Звезде, которая блестит,

Блестит — и исчезает.

«Мелюзга, я расплодилась,

Мелюзга, —

Я теперь уж не слуга!

Волей Зевса воцарилась

Я над миром, мелюзга!»

Видя рухнувшим Ахилла,

В беспорядке малыши

Расплясались над могилой,

В свет полезли из глуши:

«Мелюзга, я расплодилась,

Мелюзга, —

Я теперь уж не слуга!

Волей Зевса воцарилась

Я над миром, мелюзга!

Сквозь доспехи, по обломкам,

К жирной трапезе ползем.

Он упал, — при звоне громком

Наши плошки мы зажжем.

Мелюзга, я расплодилась,

Мелюзга, —

Я теперь уж не слуга!

Волей Зевса воцарилась

Я над миром, мелюзга!

Тем, кто славу с ним делили,

Возвратим сторицей в срок

Мы пинки, что получили

От Ахилловых сапог.

Мелюзга, я расплодилась,

Мелюзга, —

Я теперь уж не слуга!

Волей Зевса воцарилась

Я над миром, мелюзга!

Подними-ка меч героя,

Миронтон!^{58} Воссядь на край,

И, как пугало ночное,

Детям страх теперь внушай!

Мелюзга, я расплодилась,

Мелюзга, —

Я теперь уж не слуга!

Волей Зевса воцарилась

Я над миром, мелюзга!

Из его простого платья,

Пощаженного ядром,

Мы десятку, без изъятья,

Королей мундир сошьем.

Мелюзга, я расплодилась,

Мелюзга, —

Я теперь уж не слуга!

Волей Зевса воцарилась

Я над миром, мелюзга!

Скиптр его над нашей кучей

Слишком длинен и тяжел;

Хлыст его возьмем мы лучше,

Чтоб народ наш вскачь пошел.

Мелюзга, я расплодилась,

Мелюзга, —

Я теперь уж не слуга!

Волей Зевса воцарилась

Я над миром, мелюзга!

Нестор учит нас напрасно:

«У врагов идет прогресс».

Мы в ответ молчим бесстрастно,

Чтоб не слышал нас конгресс!^{59}

Мелюзга, я расплодилась,

Мелюзга, —

Я теперь уж не слуга!

Волей Зевса воцарилась

Я над миром, мелюзга!

Тишине законов внемля,

Спрячем глубже свой испуг,

Мы, измерившие землю

Лишь длиною наших рук.

Мелюзга, я расплодилась,

Мелюзга, —

Я теперь уж не слуга!

Волей Зевса воцарилась

Я над миром, мелюзга!

Пусть Ахилл был поэтичен, —

Мы ж хихикали над ним;

Он — для эпоса отличен,

Мы ж куплетцы вдохновим.

Мелюзга, я расплодилась,

Мелюзга, —

Я теперь уж не слуга!

Волей Зевса воцарилась

Я над миром, мелюзга!

Все ж дрожим мы каждой жилой:

Нас ничто не защитит, —

Боже мой — там тень Ахилла!

Нет, ребенок то стоит…^{60}

Мелюзга, я расплодилась,

Мелюзга, —

Я теперь уж не слуга!

Волей Зевса воцарилась

Я над миром, мелюзга!»

Ночь нависла тяжелою тучей

Над столицей веселья и слез;

С вечной страстью и с песнью могучей

Вы проснулись, любовники роз!

Сердце мыслит в минуты покоя,

О, как счастлив, в ком бодрствует дух!

Мне понятно молчанье ночное…

Соловьи, услаждайте мой слух.

От чертогов, где царствует Фрина,

Улетайте, влюбленные, прочь;

Заповедные льются там вина

С новой клятвою каждую ночь;

Хоть не раз испытало потерю

Это сердце, сжимаясь от мук,

В правду чувства я все еще верю…

Соловьи, услаждайте мой слух.

Вот чертоги тельца золотого:

Не запасть вашим песням туда!

Очерствелому сердцу скупого

Благодать этих песен чужда.

Если ночь над богатым витает,

Принося в каждом звуке испуг, —

В бедный угол мой муза влетает.

Соловьи, услаждайте мой слух.

Улетайте далеко, далеко

От рабов, к вашим песням глухих,

Заковавшихся с целью жестокой

Заковать в те же цепи других.

Пусть поет гимны лести голодной

Хор корыстью измученных слуг —

Я, как вы, распеваю свободно…

Соловьи, услаждайте мой слух.

Громче, громче доносятся трели…

Соловьи, вы не любите злых:

Ароматы весны долетели

В ваших песнях ко мне золотых.

В моем сердце вселилась природа,

От восторга трепещет мой дух…

Ах, когда бы всю ночь до восхода

Соловьи услаждали мой слух!

Вам письмо, при всем желанье,

Сочинить не в силах я:

В слишком вольном толкованье

Понимает все судья,

И при имени Марии

Закричит Ватимениль:^{61}

«Ах, Мария? Мать Мессии?

Нового? Какая гиль!

Эй, постой,

Сударь мой,

Пахнет дело здесь тюрьмой!»

Коль скажу чистосердечно,

Что талант ваш свеж и нов,

Что картины ваши вечно

Привлекают знатоков,

Что вы плачете, жалея

И о краже и о лжи, —

«А, так вы насчет музея? —

Зашипит тут Маршанжи.^{62} —

Эй, постой,

Сударь мой,

Пахнет дело здесь тюрьмой!»

Коль скажу я, что стремленье

Есть и к музыке у дев,

Что приводит вас в волненье

Героический напев,

Даже тут найдет отраву

И нахмурится Гюа:^{63}

«Петь про Францию? Про славу?

Подозрительно весьма!

Эй, постой,

Сударь мой,

Пахнет дело здесь тюрьмой!»

Коль скажу, что вы сумели

Много добрых дел свершить

И к одной стремились цели —

Слезы бедных осушить, —

«Кто же бедных обижает? —

Обозлится Жакино. —

Он властей не уважает,

С бунтарями заодно!

Эй, постой,

Сударь мой,

Пахнет дело здесь тюрьмой!»

Что мне делать? Я в кручине.

Я боюсь и намекнуть,

Что пятнадцатое ныне,^{64} —

Не решаюсь и шепнуть.

«Как, пятнадцатое? — в раже

Завопит Беллар-шпион. —

В этот день — забыть нельзя же! —

Родился Наполеон!

Эй, постой,

Сударь мой,

Пахнет дело здесь тюрьмой!»

Я молчу, стал осторожен…

Ограничу свой привет

Лишь цветами… Но, мой боже!

Он трехцветный, мой букет!

Коль пронюхают об этом —

Мы погибли, вы и я…

Что теперь не под запретом?

Даже милость короля.

Эй, постой,

Сударь мой,

Пахнет дело здесь тюрьмой!

Хранители хартий,

Вы чужды всех партий:

Теперь настал для вас черед

Восстановить мой славный род!

От вашей воли благосклонной

Зависит вся моя судьба:

Вельможи сын, хоть незаконный,

Я жажду хартий и герба!

Да, окажусь я, по разведке,

Важней особ в больших чинах, —

Могу сказать о каждом предке:

Покойся в мире, славный прах!

Хранители хартий,

Вы чужды всех партий:

Теперь настал для вас черед

Восстановить мой славный род!

Моя мама — еще хористкой

Всегда стремилась в высший свет:

Сошлась с бароном, быв артисткой,

Жила и с графом в тридцать лет.

Маркизой став, к вопросам чести

Была всех строже на балах…

С такими ж бабушками вместе

Покойся в мире, славный прах!

Хранители хартий,

Вы чужды всех партий:

Теперь настал для вас черед

Восстановить мой славный род!

Папаша мой, — его без лести

Я прежде предков всех назвал, —

Не уронив фамильной чести,

Всю жизнь лишь счастия искал.

Как титулованный бродяга,

К тому ж красавец, в орденах,

На счет он женщин жил, бедняга…

Покойся в мире, славный прах!

Хранители хартий,

Вы чужды всех партий:

Теперь настал для вас черед

Восстановить мой славный род!

Мой дед был верен старой лямке:

Наделав множество долгов,

В старинном заперся он замке,

Где вечно пил до петухов.

Браня крестьян за дармоедство,

Бутылки бил на их плечах!

Так прожил он свое наследство…

Покойся в мире, славный прах!

Хранители хартий,

Вы чужды всех партий:

Теперь настал для вас черед

Восстановить мой славный род!

Мой прадед — граф весьма богатый,

Пристрастье к безику питал.

Заржавел меч его и латы,

Пока он крыл и козырял.

Но изменило в картах счастье, —

И граф остался на бобах:

Туз пик принес ему несчастье…

Покойся в мире, славный прах!

Хранители хартий,

Вы чужды всех партий:

Теперь настал для вас черед

Восстановить мой славный род!

Прапрадед мой — тот был правитель

Одной провинции плохой.

Не мог он, строгости ревнитель,

Великодушничать с толпой.

Он сам воздвиг себе чертоги

И проводил всю жизнь в пирах:

На них он тратил все налоги…

Покойся в мире, славный прах!

Хранители хартий,

Вы чужды всех партий:

Теперь для вас настал черед

Восстановить мой славный род!

Сводя в итог заслуги наши,

Признайте также, что я сам,

Достойней всех — отца, мамаши

И предков их, известных вам.

Пусть наконец считать привыкнут

Меня маркизы в их рядах!..

Когда ж умру — пусть все воскликнут:

«Покойся в мире, славный прах!»

Хранители хартий,

Вы чужды всех партий:

Теперь настал для вас черед

Восстановить мой славный род!

— Как, ни куплета нам, певец?

Да что с тобою, наконец?

Иль хрипота напала?

— В дожде законов, как всегда,

Схватил я насморк, господа!

Вот в чем, друзья,

Болезнь моя,

Вот в горле что застряло!

— Певец! но ведь всегда весной

Счастливых птиц веселый рой

Щебечет нам, бывало?..

— Ну да; но я — я вижу сеть:

Бедняжки в клетках будут петь!..

Вот в чем, друзья,

Болезнь моя,

Вот в горле что застряло!

— Спой хоть о том, как депутат

В обедах видит цель Палат, —

Как истый объедало…

— О нет: сажает милость их

На хлеб и на воду других.

Вот в чем, друзья,

Болезнь моя,

Вот в горле что застряло!

— Польсти же пэрам ты хоть раз:

Они пекутся ведь о нас,

Усердствуя немало…

— Нет, нет, у нас от их забот

Народ живет чем бог пошлет…

Вот в чем, друзья,

Болезнь моя,

Вот в горле что застряло!

— Ну, хоть ораторов воспой:

Паскье, Симона^{66}… Пред толпой

Их речь нас вразумляла.

— Нет, вразумлял вас Цицерон,

Хоть, по словам их, отжил он…

Вот в чем, друзья, Болезнь моя,

Вот в горле что застряло!

Еще скажу я вам одно:

Отныне всем запрещено,

Хоть многим горя мало,

…………………………

…………………………^{67}

Вот в чем, друзья,

Болезнь моя,

Вот в горле что застряло!

— Ну, так и есть. Я слишком смел.

Начальство иностранных дел

Уж, верно, предписало:

Певца отправить к палачу…

Что ж, всякий фарс нам по плечу.

Вот в чем, друзья,

Болезнь моя,

Вот в горле что застряло!

Послушай, пристав, мой дружок,

Поддеть певцов желая,

Вотрись как свой ты в их кружок,

Их хору подпевая.

Пора за песнями смотреть:

Уж о префектах стали петь!

Ну можно ли без гнева

Внимать словам припева,

Таким словам, как «ой жги, жги»,

Таким словам, как «говори»,

И «ай-люли», и «раз, два, три»?!

Ведь это все враги!..

Чтоб подогреть весельчаков,

Не траться на подарки:

Для Аполлонов кабачков

Достаточно и чарки!

На всё куплетец приберут!

Небось ведь гимнов не поют!

Ну можно ли без гнева

Внимать словам припева,

Таким словам, как «ой жги, жги»,

Таким словам, как «говори»,

И «ай-люли», и «раз, два, три»?!

Ведь это все враги!..

Поют там песню «Мирлитон»

И «Смерть Мальбрука» тоже;

Обижен ими Веллингтон, —

На что ж это похоже?!

Да, преступленьем счесть пора

То, что коробит слух двора.

Ну можно ли без гнева

Внимать словам припева,

Таким словам, как «ой жги, жги»,

Таким словам, как «говори»,

И «ай-люли», и «раз, два, три»?!

Ведь это все враги!..

Протест скрыт в слове «говори», —

По мненью циркуляра…

И может быть припев «жги, жги»

Причиною пожара!..

А «раз, два, три» и «ай-люли»

Вселить безверие б могли!

Так можно ли без гнева

Внимать словам припева,

Таким словам, как «ой жги, жги»,

Таким словам, как «говори»,

И «ай-люли», и «раз, два, три»?!

Ведь это все враги!..

Вот в чем префекта весь указ;

Блюсти его старайся!

За песней нужен глаз да глаз;

Смотри не зазевайся:

Стране анархия грозит!

Хоть мир «God save»[14] пока хранит,

Но — можно ли без гнева

Внимать словам припева,

Таким словам, как «ой жги, жги»,

Таким словам, как «говори»,

И «ай-люли», и «раз, два, три»?!

Ведь это все враги!..

Однажды бог, восстав от сна,

Курил сигару у окна

И, чтоб заняться чем от скуки,

Трубу взял в творческие руки;

Глядит и видит: вдалеке

Земля вертится в уголке.

«Чтоб для нее я двинул ногу,

Черт побери меня, ей-богу!

О человеки всех цветов! —

Сказал, зевая, Саваоф, —

Мне самому смотреть забавно,

Как вами управляют славно.

Но бесит лишь меня одно:

Я дал вам девок и вино,

А вы, безмозглые пигмеи,

Колотите друг друга в шеи

И славите потом меня

Под гром картечного огня.

Я не люблю войны тревогу,

Черт побери меня, ей-богу!

Меж вами карлики-цари

Себе воздвигли алтари,

И думают они, буффоны,

Что я надел на них короны

И право дал душить людей.

Я в том не виноват, ей-ей!

Но я уйму их понемногу,

Черт побери меня, ей-богу!

Попы мне честь воздать хотят,

Мне ладан под носом кадят,

Страшат вас светопреставленьем

И ада грозного мученьем.

Не слушайте вы их вранья:

Отец всем добрым детям я;

По смерти муки не страшитесь,

Любите, пейте, веселитесь…

Но с вами я заговорюсь…

Прощайте! Гладкого боюсь!

Коль в рай ему я дам дорогу,

Черт побери меня, ей-богу!»

На днях — нет радостней свиданья —

Я разыскал однополчан,

И доброго вина стакан

Вновь оживил воспоминанья.

Мы не забыли ту войну,

Сберег я полковое знамя.

Как выцвело оно с годами!

Когда ж я пыль с него стряхну?

Я в тюфяке своей постели

Храню его, бедняк больной.

Ах, двадцать лет из боя в бой

Победы вслед за ним летели!

Оно прославило страну,

Увито лаврами, цветами.

Как выцвело оно с годами!

Когда ж я пыль с него стряхну?

О, это знамя оправдало

Всю нашу кровь, что пролилась!

Когда Свобода родилась —

Его древком она играла.

Плебейка, ты теперь в плену…

Восторжествуй же над врагами!

Как знамя выцвело с годами!

Когда ж я пыль с него стряхну?

Его орел лежит, сраженный,

В пыли, и гордый взор потух.

Его заменит нам петух,^{71}

Величьем галльским окрыленный.

Как был любим он в старину,

Свободен, горд, во взоре — пламя!

Как знамя выцвело с годами!

Когда ж я пыль с него стряхну?

Оно оплотом будет, свято,

Теперь закону одному.

Любой из нас, служа ему,

Стал гражданином из солдата.

Я вновь на Рейне разверну

Его дрожащими руками…

Как выцвело оно с годами!

Когда ж я пыль с него стряхну?

Оно лежит с оружьем вместе.

Дай выну, чтобы посмотреть

И краем слезы утереть…

Моя надежда, символ чести,

К тебе губами я прильну!

Мой зов услышан небесами!

Как ты ни выцвело с годами —

Я скоро пыль с тебя стряхну!

Маркиза я. Мой древний род

Дает права мне на народ,

И, не без гордости сословной,

Я говорю: ко мне, друзья!

И мужику доступна я.

Но мой девиз:

Любя маркиз,

Имей почтенье к родословной!

Меня нисколько не манит

Любовь тщедушных волокит,

Со всей их светскостью условной;

Но ширина могучих плеч

Меня не раз могла увлечь.

Все ж мой девиз:

Любя маркиз,

Имей почтенье к родословной!

Из фаворитов всех моих

Я назову вам пятерых;

Хоть, спев со мной дуэт любовный,

Они смеялись надо мной, —

Что будто куплен титул мой.

А мой девиз:

Любя маркиз,

Имей почтенье к родословной!

Мой камердинер нежен был,

Но он о равенстве твердил;

Глумился, в дерзости греховной,

Над силой грамот… Цыц, лакей!

Чти предков в прелести моей!

Вот мой девиз:

Любя маркиз,

Имей почтенье к родословной!

Потом, под нумером вторым,

Был проповедник мной любим.

Нуждалась в пище я духовной,

Меня в любви он просветил…

И — повышение получил.

Да, мой девиз:

Любя маркиз,

Имей почтенье к родословной!

Я депутата увлекла;

Его, как перепела, жгла

Любовь к свободе баснословной;

Но я пришла, и — бес лукав! —

Лишился он последних прав.

Ведь мой девиз:

Любя маркиз,

Имей почтенье к родословной!

Мой нервный фермер был лентяй!

Ему дворянство, вишь, подай!

Считал он труд обидой кровной;

Со мной же понял милый друг,

Как утомителен «досуг»!

Ах! мой девиз:

Любя маркиз,

Имей почтенье к родословной!

Чуть не забыла: полон чар,

Еще, бедняжка, был гусар.

В угоду мне, беспрекословно,

Храбрец в любви, как на войне,

Всегда мишенью был он мне.

Вот мой девиз:

Любя маркиз,

Имей почтенье к родословной!

Но с кем теперь делить любовь?

По счастью, враг идет к нам вновь…

И я над нотой многословной

Тружусь усердно… А пока —

Займусь швейцарцами слегка!..

Все ж мой девиз:

Любя маркиз,

Имей почтенье к родословной!

Мой друг! да правду ль мне сказали,

Иль только нас хотят пугать?

Ужели с места вас прогнали?

Так надо меры мне принять!

Когда вести опасно дружбу,

Мы узы дружбы сразу рвем,

Ведь я служу и знаю службу…

Итак — я с вами больше не знаком,

Да, да, мой друг: я с вами больше не знаком.

Пусть вы — народа благодетель,

Но — нахлобучка мне страшна!

Пусть даже ваша добродетель

Отчизной всею почтена, —

Я отвечать решусь едва ли

На ваш поклон хотя б кивком…

Вы хороши, но вас прогнали, —

И я — я с вами больше не знаком,

Да, да, мой друг: я с вами больше не знаком.

Нас ваша смелость беспокоит,

И благородный голос ваш

Всегда кого-нибудь расстроит

Из тех, кто быт устроил наш.

Хоть речь блестящая в регистры

У нас заносится тайком,

Но не талант ведет в министры…

И я — я с вами больше не знаком,

Да, да, мой друг: я с вами больше не знаком.

Наследник древней славы франкской

И новой Франции герой,

На лаврах доблести гражданской

Вкушайте в хижине покой…

Я ж, как и все мы, думать вправе,

Что жизнь — не в хлебе лишь сухом,

Не в бесполезной вашей славе…

И я — я с вами больше не знаком,

Да, да, мой друг: я с вами больше не знаком.

От вас отречься я обязан,

Хоть вас любил и уважал:

Я не хочу быть так наказан,

Как вас патрон наш наказал…

За мной следить велит он слугам, —

И я от вас спешу бегом!

Мне… ваш преемник будет другом;

А с вами — я уж больше не знаком,

Да, да, мой друг: я с вами больше не знаком!

Кристофа нет… Грозят повстанцы…

Надежда знати — лишь на вас:

Вильгельма, Александра, Франца…

О, сжальтесь и спасите нас!

Хоть далеко от вас Гаити, —

На нем бунтарский дух воскрес.

Скорей конгресс,

Второй конгресс,

Еще конгресс,

Седьмой, восьмой конгресс!

За смерть Кристофа отомстите,

Блюдя монархов интерес!

Он умер, гнева не скрывая:

Народ, трудившийся как вол,

Власть короля не отвергая,

Ее умерил произвол.

Но вы мятежных укротите,

Дадут вам пушки перевес…

Скорей конгресс,

Второй конгресс,

Еще конгресс,

Седьмой, восьмой конгресс!

За смерть Кристофа отомстите,

Блюдя монархов интерес!

Забыв о троице монархий,

Как и о троице святой,

Свободы (корень всех анархий!)

Народ добился озорной.

Святого духа известите!^{75}

Он продиктует вам с небес:

«Скорей конгресс,

Второй конгресс,

Еще конгресс,

Седьмой, восьмой конгресс!

За смерть Кристофа отомстите,

Блюдя монархов интерес!»

Однако вспомните испанцев:

Врагу отпор был ими дан.

И берегитесь итальянцев:

Страна их стала как вулкан.

С попутным ветром к нам плывите,

Штыков с собой везите лес!

Скорей конгресс,

Второй конгресс,

Еще конгресс,

Седьмой, восьмой конгресс!

За смерть Кристофа отомстите,

Блюдя монархов интерес!

О, самовластья донкихоты!

Кристоф вам братом был родным.

Хоть он и черный — что за счеты?

Вы миром мазаны одним.

Лишь одного вы все хотите —

Остановить везде прогресс.

Скорей конгресс,

Второй конгресс,

Еще конгресс!

Седьмой, восьмой конгресс!

За смерть Кристофа отомстите,

Блюдя монархов интерес!

Пляши, счастливый наш народ!

Скорей затейте

Хоровод!

Звучите стройно, не вразброд,

И флейты

И фагот!

Старик король, укрывшись в башне-келье, —

О нем нам страшно и шепнуть, —

Решил на наше скромное веселье

Сегодня издали взглянуть.

Пляши, счастливый наш народ!

Скорей затейте

Хоровод!

Звучите стройно, не вразброд,

И флейты

И фагот!

Народ поет, смеется, веселится…

Король — чурается людей.

Вельмож, народа, бога он боится,

Наследника — всего сильней.

Пляши, счастливый наш народ!

Скорей затейте

Хоровод!

Звучите стройно, не вразброд,

И флейты

И фагот!

Взгляните, как на солнце заблестели

Мечи… Сверкает лат узор.

Вы слышите: засовы загремели, —

То стража двинулась в дозор.

Пляши, счастливый наш народ!

Скорей затейте

Хоровод!

Звучите стройно, не вразброд,

И флейты

И фагот!

Тем, кто живет в любой лачуге бедной,

Король завидует давно.

На миг мелькнул он, словно призрак бледный,

Украдкой выглянул в окно.

Пляши, счастливый наш народ!

Скорей затейте

Хоровод!

Звучите стройно, не вразброд,

И флейты

И фагот!

Мы думали, что пышный и блестящий

Наряд на нашем короле.

Как скиптру быть в такой руке дрожащей,

Венцу — на пасмурном челе?

Пляши, счастливый наш народ!

Скорей затейте

Хоровод!

Звучите стройно, не вразброд,

И флейты

И фагот!

Как вздрогнул он! Ведь пенье безобидно!

Ужель часов на башне бой

Мог испугать? Его он принял, видно,

За звук набата роковой.

Пляши, счастливый наш народ!

Скорей затейте

Хоровод!

Звучите стройно, не вразброд,

И флейты

И фагот!

Но он не рад веселью… Повернулся,

Сердито хмурясь, к нам спиной.

Страшась его, мы скажем: улыбнулся

Он детям, как отец родной.

Пляши, счастливый наш народ!

Скорей затейте

Хоровод!

Звучите стройно, не вразброд,

И флейты

И фагот!

Пойте, резвитеся, дети!

Черные тучи над нами;

Ангел надежды цветами

Сыплет на вашем рассвете,

Пойте, резвитеся, дети!

Книги скорей по шкафам!

В поле из комнаты душной!

Мальчики, девочки… Гам,

Песни и смех простодушный…

Пусть все притихло кругом,

Мрачной исполнясь тоски;

Пусть собирается гром!

Дети, сплетайте венки.

Пойте, резвитеся, дети!

Черные тучи над нами;

Ангел надежды цветами

Сыплет на вашем рассвете, —

Пойте, резвитеся, дети!

Грозно молчание мглы…

В воду попрятались рыбки.

Птички молчат… Но светлы

Детские ваши улыбки.

Светел и верен ваш взгляд,

После не страшных вам бурь

Ваши глаза отразят

Ясного неба лазурь.

Пойте, резвитеся, дети!

Черные тучи над нами;

Ангел надежды цветами

Сыплет на вашем рассвете, —

Пойте, резвитеся, дети!

Жребий нам выпал дурной;

Но мы за правду стояли:

Мстили одною рукой,

Цепи другою срывали.

И с колесницы побед

Пали, не сдавшись врагам,

Но изумившую свет

Славу оставили вам.

Пойте, резвитеся, дети!

Черные тучи над нами;

Ангел надежды цветами

Сыплет на вашем рассвете, —

Пойте, резвитеся, дети!

В черный родились вы час!

Враг в свои медные горны

Первый приветствовал вас

Днем нашей участи черной;

Отозвалися на зов

Средь разоренных полей

Вместе с слезами отцов

Первые крики детей.

Пойте, резвитеся, дети!

Черные тучи над нами;

Ангел надежды цветами

Сыплет на вашем рассвете, —

Пойте, резвитеся, дети!

Лучших из ряда бойцов

Вырвала храбрых могила;

Над головами отцов

Буря детей просветила:

Пусть испытанья отцам!

Дети, господь вас хранит!

Нива грядущего вам

Лучшую жатву сулит.

Пойте, резвитеся, дети!

Черные тучи над нами;

Ангел надежды цветами

Сыплет на вашем рассвете, —

Пойте, резвитеся, дети!

Дети, гроза все слышней…

Гнев приближается Рока…

Рок, не пугая детей,

Взрослых страшит издалека…

Если я гибну певцом

Бедствий народных и слез,

Гроб мой украсьте венком,

Вами сплетенным из роз.

Пойте, резвитеся, дети!

Черные тучи над нами;

Ангел надежды цветами

Сыплет на вашем рассвете, —

Пойте, резвитеся, дети!

На свой корабль меня испанцы взяли

С тех берегов, где грустно я блуждал;

Империи обломок, я в печали

Туда, далеко, в Индию бежал.

Прошло пять лет. И снова планы строит

Оживший дух солдата-бедняка:

Я Францию увижу, — и закроет

Мои глаза сыновняя рука.

Святой Елены остров перед нами…

Мой бог, так вот томится где герой!

Испанцы, он был ненавидим вами;

Но он любим, любим доныне мной.

Кто путь ему к отчизне вновь откроет?

Увы, никто… Как эта мысль горька!

Я ж Францию увижу, — и закроет

Мои глаза сыновняя рука.

Быть может, спит наш вождь непобедимый,

Взорвав, как бомба, двадцать разных царств.

Воспрянь, герой, в войне неутомимый;

Умри, как жил, — грозою государств!

Но нет надежды! Больно сердце ноет:

Судьба орла богам уж не близка!

Я ж Францию увижу, — и закроет

Мои глаза сыновняя рука.

За ним следить Победа уставала.

Изнемогла… Он ждать ее не стал!

Ему судьба два раза изменяла,

И сколько змей он на пути встречал!

Есть в лаврах яд: смерть быстро яму роет

Тому, чья слава слишком велика…

Я ж Францию увижу, — и закроет

Мои глаза сыновняя рука.

Чуть где мелькнет неведомое судно,

Уж все кричит: «Не он ли вновь идет

Брать мир назад? Нам с ним бороться трудно!

Вооружим стомиллионный флот!»

Напрасный страх, тревожиться не стоит:

В нем точит жизнь по родине тоска!

Я ж Францию увижу, — и закроет

Мои глаза сыновняя рука.

Великий нравом, гением великий,

Зачем он взял и скипетр на земле?!

Теперь ему приютом остров дикий.

Но славы луч сияет и во мгле…

Он — наш маяк!.. Пусть буря в море воет —

Меж двух миров звезда его ярка.

Я ж Францию увижу, — и закроет

Мои глаза сыновняя рука.

Но что же там, там на скале, чернеет?

Я трепещу… О боги! черный флаг!!

Как? Умер он? И слава овдовеет?..

За мною вслед заплакал даже враг!..

Но скоро даль от глаз тот остров скроет:

Померкло солнце, ночь уже близка…

Я ж Францию увижу, — и закроет

Мои глаза сыновняя рука.

Эй, католики, идите,

Плачь, иезуитов рой!

Умер, умер наш герой…

Неофиты, поспешите

К нам в печали и слезах

И почтите славный прах!

Трестальона^{79} чтим, который

Широко известен был.

Долго-долго он служил

Реставрации опорой.

Смерть героя в сем году

Предвещает нам беду.

В достопамятное время

Удивлял он город Ним

Благочестием своим

И злодеем только теми

Прозван был, кому мстил он

За алтарь или за трон.

Краснощекий и плечистый,

Ром он часто попивал

И в борделях бушевал.

Все же душу блюл он чистой:

Причащался весельчак

Раз в неделю, натощак.

Горд своей кокардой белой,

Дал обет он не зевать,

Протестантов убивать.

Даже в праздник шел на дело,

У святых беря отцов

Отпущение грехов.

Что за чудо? Убивал он

Ночью так же, как и днем,

Но всегда перед судом

Чист как стеклышко бывал он

За отсутствием улик:

Всяк прикусывал язык.

Он и золота немало

Получал из высших сфер.

Крепко пил, на свой манер

Подражая феодалам.

Каждый бил ему поклон,

Если шел навстречу он.

Нанеся удар тяжелый,

Смерть похитила борца,

Кто помог бы до конца

Нам расправиться с крамолой.

Если б в мире не почил —

Он бы орден получил.

Гроб его несут дворяне,

Вслед судейские идут.

Непритворно слезы льют

И духовные всех званий.

Им — представьте, господа! —

Благодарность не чужда.

Добиваются у папы,

Чтоб святым его признать.

Очевидно, воздевать

Скоро к небу будут лапы

Волки, съевшие овец:

«Помолись за нас, отец!»

Мощи будут! Маловерам

Восхвалит его Монруж.

Станет сей достойный муж

Для католиков примером.

Мысли грешные откинь,

Подражай ему! Аминь.

В давно минувшие века,

До рождества еще Христова,

Жил царь под шкурою быка;

Оно для древних было ново.

Но льстили точно так же встарь

И так же пел придворных хор:

Ура! да здравствует наш царь!

Навуходоносор!

«Наш царь бодается, так что ж,

И мы топтать народ здоровы, —

Решил совет седых вельмож. —

Да здравствуют рога царевы!

Да и в Египте, государь,

Бык — божество с давнишних пор.

Ура! да здравствует наш царь!

Навуходоносор!»

Державный бык коренья жрет,

Ему вода речная — пойло.

Как трезво царь себя ведет!

Поэт воспел царево стойло.

И над поэмой государь,

Мыча, уставил мутный взор.

Ура! да здравствует наш царь!

Навуходоносор!

В тогдашней «Северной пчеле»

Печатали неоднократно,

Что у монарха на челе

След царской думы необъятной,

Что из сердец ему алтарь

Воздвиг народный приговор.

Ура! да здравствует наш царь!

Навуходоносор!

Бык только ноздри раздувал,

Упитан сеном и хвалами,

Но под ярмо жрецов попал

И, управляемый жрецами,

Мычал рогатый государь

За приговором приговор.

Ура! да здравствует наш царь!

Навуходоносор!

Тогда не вытерпел народ,

Царя избрал себе другого.

Как православный наш причет,

Жрецы — любители мясного.

Как злы-то люди были встарь!

Придворным-то какой позор!

Был съеден незабвенный царь

Навуходоносор!

Льстецы царей! Вот вам сюжет

Для оды самой возвышенной —

Да и ценсурный комитет

Ее одобрит непременно;

А впрочем, слово «государь»

Не вдохновляет вас с тех пор,

Как в бозе сгнил последний царь

Навуходоносор!

Брось на время, Муза, лиру

И прочти со мной указ:

В преступленьях — на смех миру —

Обвиняют нынче нас.

Наступает час расправы,

И должны мы дать ответ.

Больше песен нет для славы!

Для любви их больше нет!

Муза! в суд!

Нас зовут,

Нас обоих судьи ждут.

Мы идем. Лежит дорога

Мимо Луврского дворца:

Там в дни Фронды воли много^{82}

Было песенкам певца.

И на оклик часового:

«Кто идет?» — припев звучал:

«Это Франция!» Без слова

Сторож песню пропускал.

Муза! в суд!

Нас зовут,

Нас обоих судьи ждут.

На другой конец столицы

Через мост изволь идти.

Буало лежит гробница,^{83}

Между прочим, на пути.

Из обители покоя

Что б воскреснуть вдруг ему?!

Верно, автора «Налоя»^{84}

Засадили бы в тюрьму!

Муза! в суд!

Нас зовут,

Нас обоих судьи ждут.

Над Жан-Жаком суд свершился^{85} —

И «Эмиль» сожжен был им;

Но, как феникс, возродился

Он из пепла невредим.

Наши песни — невелички;

Но ведь, Муза, враг хитер:

Он и в них отыщет спички,

Чтоб разжечь опять костер.

Муза! в суд!

Нас зовут,

Нас обоих судьи ждут.

Вот и зала заседаний…

Что ж ты, Муза? Как, бежать

От напудренных созданий?

Ты же любишь их щелкать…

Возвратись; взгляни, вострушка,

Сколько смелости в глупцах,

Взявшись весить погремушку

На Фемидиных весах.

Муза! в суд!

Нас зовут,

Нас обоих судьи ждут.

Но бежит моя буянка…

Я один являюсь в суд.

Угадайте ж, где беглянка

Отыскать могла приют?

С председательской гризеткой,

Смело к столику подсев,

За вином и за котлеткой

Повторяет нараспев:

«Муза! в суд!

Нас зовут,

Нас обоих судьи ждут».

Попав под суд из-за доноса,

Я судьям сам строчу донос:

Когда я шел к вам для допроса,

Поэт стишки мне преподнес.

Судя по бойкости куплета,

Он вас язвит не в первый раз…

Арестовать его за это!

Арестовать его тотчас!

Он зло смеется над преградой,

Какую ставят для стихов,

Зовет их «страждущих отрадой»

И верит в славу храбрецов.

Ну как же вам простить поэта

За гимны Музочке моей?

Арестовать его за это!

Арестовать его скорей!

Он по героям правит тризну

И льстит гонимым без стыда.

Пожалуй, петь начнет Отчизну?..

Ведь это дерзость, господа!!

Он хвалит то, что мной воспето,

И видит ум во мне — не в вас…

Арестовать его за это!

Арестовать его тотчас!

Как кротко-ласково осеннее светило!

Как блеклый лес шумит и в глубь свою зовет!

Уже надежды нет, чтоб ненависть простила

Мои напевы мне и смелый их полет.

Здесь навещал меня мечтаний рой прекрасный,

Здесь слава мне порой шептала свой обет.

О небо, раз еще пошли мне луч свой ясный!

Даль рощи, повтори прощальный мой привет!

Зачем не пел я так, как птица меж ветвями?

Как был бы волен здесь я с песнею своей!

Но родина моя — унижена врагами —

Клонила голову под иго злых людей;

Стихами колкими я мстил за край несчастный.

Лишь для стихов любви преследований нет.

О небо, раз еще пошли мне луч свой ясный!

Даль рощи, повтори прощальный мой привет!

Их ярость скудных средств меня уже лишила;^{87}

Теперь грозят судом веселости моей.

Святою маскою их злость лицо покрыла:

Заставлю ль их краснеть я прямотой своей?

Пред божествами лжи преступник я опасный;

Пред богом истины вины за мною нет.

О небо, раз еще пошли мне луч свой ясный!

Даль рощи, повтори прощальный мой привет!

Величье наше пел я над его могилой,

О славе вспоминал в надгробной песне я;

Но — неподкупная — перед победной силой

Убийства государств хвалила ль песнь моя?

Когда давал ты, лес, мне свой приют прекрасный,

Империю ль я пел? Ее ли солнце? Нет!

О небо, раз еще пошли мне луч свой ясный!

Даль рощи, повтори прощальный мой привет!

Надеясь мне нанесть позор и униженье,

Пусть цепи для меня вымеривает суд!

В цепях и Франция. Оковы, заточенье

В ее глазах венец моим стихам дадут.

Пусть за окном тюрьмы мерцает день ненастный:

Мне слава принесет свой радующий свет.

О небо, раз еще пошли мне луч свой ясный!

Даль рощи, повтори прощальный мой привет!

Не навестишь ли ты мой угол, Филомела?

Когда-то от царя терпела горе ты…

Пора: тюремщик ждет; ему так много дела!

Прощайте, нивы, лес, долины и цветы!

Готовы цепи мне; но я душою страстной

Свободе гимн пою, храня ее завет.

О небо, раз еще пошли мне луч свой ясный!

Даль рощи, повтори прощальный мой привет!

Вино в тюрьме дает совет:

Не горячись — ведь силы нет.

И за решеткой, во хмелю,

Я все хвалю.

От стакана доброго вина

Рассудил я здраво, что сатира,

В видах примиренья, не должна

Обличать пороки сильных мира.

Лучше даже в очи им туман

Подпускать куреньем фимиама,

Я решил, не затрудняясь, прямо,

Осушив еще один стакан.

Вино в тюрьме дает совет:

Не горячись — ведь силы нет.

И за решеткой, во хмелю,

Я все хвалю.

С двух стаканов доброго вина

Покраснел я, вспомнив о сатирах.

Вижу: вся тюрьма моя полна

Ангелами в форменных мундирах.

И в толпе счастливых поселян

Я воспел, как запевала хора,

Мудрость господина прокурора, —

Осушив еще один стакан.

Вино в тюрьме дает совет:

Не горячись — ведь силы нет.

И за решеткой, во хмелю,

Я все хвалю.

С трех стаканов доброго вина

Вижу я: свободны все газеты.

Цензоров обязанность одна:

Каждый год рассматривать бюджеты.

Милосердье первых христиан,

Что от нас веками было скрыто,

Я увидел — в сердце иезуита, —

Осушив еще один стакан.

Вино в тюрьме дает совет:

Не горячись — ведь силы нет.

И за решеткой, во хмелю,

Я все хвалю.

С двух бутылок доброго вина

Заливаться начал я слезами

И свободу, в неге полусна,

Увидал, венчанную цветами, —

И в стране, счастливейшей из стран,

Кажется, тюрьмы сырые своды

Рухнули б от веянья свободы…

Выпей я еще один стакан.

Вино в тюрьме дает совет:

Не горячись — ведь силы нет.

И за решеткой, во хмелю,

Я все хвалю.

Но избыток доброго вина

И восторг, и умиленья слезы

Безраздельно все смешал сполна

В смутные, отрывочные грезы.

Будь же ты благословен, обман,

Что нам в душу, с утоленьем жажды,

Будто с неба посылает каждый

Шамбертена доброго стакан.

Вино в тюрьме дает совет:

Не горячись — ведь силы нет.

И за решеткой, во хмелю,

Я все хвалю.

В своей одежде с тальей узкой

И с осмоленной головой,

Вот — нектар нации французской

И честь Бургундии родной!

Хоть он почтенных лет, приятель,

И с громким именем в стране,

Но тсс… друзья, — ведь это злой предатель:

Он подстрекает к болтовне.

«Вот друг несчастных», — мне сказали,

Его поставив здесь на стол.

Меня утешит он? Едва ли!

Он чрез полицию прошел, —

А там не раз благожелатель

Бывал доносчиком при мне.

Но тсс… друзья, — ведь это злой предатель:

Он подстрекает к болтовне.

Едва мы им смочили глотку,

Как стали храбрых воспевать

И сквозь тюремную решетку

Вдали Надежду созерцать.

Один из нас, певец-мечтатель,

Запел уж песню о вине.

Но тсс… друзья, — ведь это злой предатель:

Он подстрекает к болтовне.

Уже мы славим дружным хором

Его источник — виноград,

И пьем в честь Пробуса,^{90} которым

Был насажден наш первый сад, —

Богатств Бургундии создатель,

Достоин славы он вполне.

Но тсс… друзья, — вино ведь злой предатель:

Он подстрекает к болтовне.

Нельзя не дать ему острастки;

Друзья, продлимте ж наш обед:

Пусть, до тюрьмы побыв в участке,

Он чрез участок выйдет в свет!..

Ступай, несносный подстрекатель,

Нашли мы истину на дне.

Но тсс… друзья, — ведь это злой предатель:

Он подстрекает к болтовне.

Друзья, опять неделя смеха длится —

Я с вами столько лет ее встречал!

Грохочет шутовская колесница,

Глупцов и мудрых Мом везет на бал.

Ко мне в тюрьму, где мгла царит без срока,

Пришли Амуры — вижу их в тени,

Смычки Веселья слышу издалека.

Друзья мои, продлите счастья дни!

Любви посланцы всюду проникают,

Танцоров радостный несется круг.

Касаясь талий девичьих, взлетают

И падают счастливых сотни рук.

Меня забудьте — нет в печали прока —

И прикажите радости — «звени!»

Смычки Веселья слышу издалека.

Друзья мои, продлите счастья дни!

Не раз я, рядом с той, что всех прелестней,

Веселый пир наш брался возглавлять.

В моем бокале закипали песни,

Я пил, вы наливали мне опять.

Взлетали искры радости высоко,

Из сердца моего рвались они.

Смычки Веселья слышу издалека.

Друзья мои, продлите счастья дни!

Дней не теряйте радостных напрасно

И празднуйте — завет небес таков.

Когда любимая нежна, прекрасна,

Невыносимо горек груз оков.

А ныне я старею одиноко,

Порой гашу светильников огни.

Смычки Веселья слышу издалека.

Друзья мои, продлите счастья дни!

Когда ж пройдет неделя опьяненья,

То соберитесь все в тюрьму мою

И принесите радости мгновенье, —

И вновь любовь я вашу воспою

И вашу радость разделю глубоко,

Как между нас ведется искони.

Смычки Веселья слышу издалека.

Друзья мои, продлите счастья дни!

«Мы победили! — молвил юный грек,

Кладя венки на свежие могилы. —

Покиньте Стикс! Мы повторим ваш век,

О полубоги, древних дней светилы!»

И пред собой в лучах утра

Он видит призрак, слышит пенье:

«Пора на родину, пора,

Дитя Свободы, Наслажденье!

Пора!

Мне жизнь была, о греки, сладкий сон

При ваших предках, гнавших прочь печали.

Когда на их пирах Анакреон

Им пел любовь, они цепей не знали.

Душе, не жаждущей добра,

Чужда любовь и вдохновенье.

Пора на родину, пора,

Дитя Свободы, Наслажденье!

Пора!

Все так же к небесам летит орел,

Песнь соловья полна все так же чувства…

А где же ваш, о греки, ореол:

Законы, слава, боги и искусства?

Природа так же все щедра;

А пир ваш глух и нем без пенья.

Пора на родину, пора,

Дитя Свободы, Наслажденье!

Пора!

Иди же, грек, сражаться, побеждать!

Рви цепь свою! Проснулся страх в тиранах, —

Недолго будет варвар сладко спать

На ложе роз твоих благоуханных.

Недолго с данью серебра

Ему брать дев на униженье.

Пора на родину, пора,

Дитя Свободы, Наслажденье!

Пора!

Довольно, греки, потуплять глаза,

Довольно вам краснеть пред древней славой!

Помогут правой мести небеса,

Вернется слава… Мчитесь в бой кровавый!

И почва будет вновь щедра:

Ей кровь тиранов — удобренье.

Пора на родину, пора,

Дитя Свободы, Наслажденье!

Пора!

Берите у соседей только меч;

Их рук не нужно, скованных цепями.

Гром Зевса будет с вами в вихре сеч!

Звезда Киприды всходит над полями;

Вин искрометная игра

Ждет победивших из сраженья.

Пора на родину, пора,

Дитя Свободы, Наслажденье!

Пора!»

Исчезла тень певца. Свой тяжкий плен

Клянут грозней, с мечом в руках, эллины.

Дрожат надеждой камни ваших стен,

Коринф и Фивы, Спарта и Афины!

Тьму ночи гонит свет утра, —

И ваших дев нам слышно пенье:

«Пора на родину, пора,

Дитя Свободы, Наслажденье!

Пора!»

Сюда, прохожие! Взгляните,

Вот эпитафия моя:

Любовь и Францию в зените

Ее успехов пела я.

С народной не мирясь обузой,

Царей и челядь их дразня,

Для Беранже была я музой, —

Молитесь, люди, за меня!

Прошу, молитесь за меня!

Из ветреницы своевольной

Я стала другом бедняка:

Он из груди у музы школьной

Ни капли не взял молока

И жил бродяги бесприютней…

Представ ему в сиянье дня,

Его я наградила лютней, —

Молитесь, люди, за меня!

Прошу, молитесь за меня!

Лишь моему послушный слову,

Он кинул в мир отважный клич,

А я лихому птицелову

Сама приманивала дичь.

Пленил он рой сердец крылатых;

Но не моя ли западня

Ему доставила пернатых? —

Молитесь, люди, за меня!

Прошу, молитесь за меня!

Змея… (ведь двадцать лет, о боже,

На брюхе ползал Маршанжи!)

Змея, что год то в новой коже

Влачащая свои тяжи,

На нас набросилась, ликуя, —

И вот уже в темнице я…

Но жить в неволе не могу я, —

Молитесь, люди, за меня!

Прошу, молитесь за меня!

Все красноречие Дюпена

Не помогло нам: гнусный гад

Защитника четы смиренной

Сожрал от головы до пят…

Я умираю. В приоткрытом

Аду я вижу вихрь огня:

Сам дьявол стал иезуитом, —

Молитесь, люди, за меня!

Прошу, молитесь за меня!

Пускай слепой и равнодушный

Рассудок мой не признает,

Что в высях области воздушной

Кружится сильфов хоровод…

Его тяжелую эгиду

Отринул я, увидя раз

Очами смертными сильфиду…

И верю, сильфы, верю в вас!

Да! вы родитесь в почке розы,

О дети влаги заревой,

И ваши я метаморфозы

В тиши подсматривал порой…

Я по земной сильфиде милой

Узнал, что действовать на нас

Дано вам благодатной силой…

И верю, сильфы, верю в вас!

Ее признал я в вихре бала,

Когда, воздушнее мечты,

Она, беспечная, порхала,

Роняя ленты и цветы…

И вился ль локон самовластный,

В корсете ль ленточка рвалась —

Все был светлей мой сильф прекрасный…

О сильфы, сильфы, верю в вас!

Ее тревожить рано стали

Соблазны сладостного сна…

Ребенок-баловень она,

Ее вы слишком баловали.

Огонь виднелся мне не раз

Под детской шалостью и ленью…

Храните ж вы ее под сенью…

Малютки-сильфы, верю в вас!

Сверкает ум живой струею

В полуребячьей болтовне.

Как сны, он ясен, что весною

Вы часто навевали мне…

Летать с ней — тщетные усилья:

Она всегда обгонит нас…

У ней сильфиды легкой крылья.

Малютки-сильфы, верю в вас!

Ужель пред изумленным взором,

Светла, воздушна и легка,

Как чудный гость издалека,

Она мелькнула метеором,

В отчизну сильфов унеслась

Царить над легкою толпою

И нас не посетит порою?

О сильфы, сильфы, верю в вас!

Нахлобучив, как колпак,

Митру, чтобы не свалилась,

Возгласил епископ так:

«Дух святой, яви нам милость!

На дворян твоих взгляни:

Нацию должны представлять они.

Чтоб беды не приключилось —

Ниспошли совет им хоть раз в году.

Дух святой, сойди! О, сойди, я жду!»

Молвил дух святой: «Нет, брат, не сойду!»

«Что такое? — вопросил

Тут бретонец горделивый.^{93} —

Иль спуститься нету сил?

Или он такой трусливый?

Откровенно говоря,

В троице святой состоит он зря.

Впрочем, этот дух болтливый

Пригодится нам — случай я найду.

Дух святой, сойди! О, сойди, я жду!»

Молвил дух святой: «Нет, брат, не сойду!»

Финансист:^{94} «Что за напасть?

Не дерите даром глотки.

Для того чтоб в рай попасть,

Надо вызолотить четки.

Вот дождешься — низложу!

Не таких, как ты, за нос я вожу.

Разговор со мной короткий!

Выгодней тебе жить со мной в ладу.

Дух святой, сойди! О, сойди, я жду!»

Молвил дух святой: «Нет, брат, не сойду!»

Закричал тут и судья:^{95}

«Долго ль ждать тебя мы будем?

Иль не знаешь ты, кто я?

Мы с Фемидой вместе судим.

Суд во всем нам подчинен,

Признает тебя лишь для виду он.

Всех к покорности принудим!

Подчинись, не то привлеку к суду!

Дух святой, сойди! О, сойди, я жду!»

Молвил дух святой: «Нет, брат, не сойду!»

Тут промолвил Фрейсину:

«Мы без божьего глагола

Обойдемся. Подчеркну,

Что полезней нам Лойола.

Сети ткет свои Монруж,

И Сорбонну мы воскресим к тому ж.

Молодежь мы учим в школах,

Белый воротник нынче на виду.

Дух святой, сойди! О, сойди, я жду!»

Молвил дух святой: «Нет, брат, не сойду!»

«Объяснись же, дух святой!»

«Ладно! Взор мой все же меток.

Я здесь вижу пред собой

Не людей — марионеток.

Не хочу я помогать

Вам обманывать, плутовать и лгать!

Не спасете души этак».

«Тише! На тебя мы найдем узду!

Дух святой, сойди! О, сойди, я жду!»

Молвил дух святой: «Нет, брат, не сойду!»

Приказ, солдаты, вам…

Победа явно

Становится бесславна.

Приказ, солдаты, вам:

— Кру-гом! И по домам!

— Слышь, дядя, что испанцам нужно?

— Сынок, они уж не хотят,

Чтоб Фердинанд, король недужный,

Их вешал, как слепых котят.

А мы к монахам черным

На выручку спешим

И ядовитым зернам

Взойти у нас дадим…

Приказ, солдаты, вам…

Победа явно

Становится бесславна.

Приказ, солдаты, вам:

— Кру-гом! И по домам!

— Слышь, дядя, как насчет войны-то?

— Сынок, не ладится она.

Наш государь, скажу открыто,

Святоша… Грош ему цена!

Нас Генриха^{97} потомки

Пошлют из боя в тыл,

Коль справки нет в котомке:

«У исповеди был».

Приказ, солдаты, вам…

Победа явно

Становится бесславна.

Приказ, солдаты, вам:

— Кру-гом! И по домам!

— Слышь, дядя, что это за птицы,

Зовут траппистами^{98} их, что ль?

— Сынок, хотела б поживиться

За счет французов эта голь.

Отомстить собратьям рады,

Готовы красть и лгать…

Им эмигранты-гады

Решили помогать.

Приказ, солдаты, вам…

Победа явно

Становится бесславна.

Приказ, солдаты, вам:

— Кру-гом! И по домам!

— Слышь, дядя! Что же будет с нами?

— Сынок, вновь палки ждут солдат,

А офицерскими чинами

Одних дворян вознаградят.

Усилят дисциплину:

Шпицрутены одним —

А ну, подставьте спину!

Жезл маршала — другим…

Приказ, солдаты, вам…

Победа явно

Становится бесславна.

Приказ, солдаты, вам:

— Кру-гом! И по домам!

— Слышь, дядя! С Францией родною

Что станется, пока мы тут? —

— Сынок, вновь жадною толпою

К нам иноземцы прибегут.

Домой вернувшись вскоре,

В те цепи попадем,

Что мы, себе на горе,

Испании куем.

Приказ, солдаты, вам…

Победа явно

Становится бесславна.

Приказ, солдаты, вам:

— Кру-гом! И по домам!

— Слышь, дядя! Ты умен, ей-богу!

Недаром ты давно капрал.

С тобой мы! Укажи дорогу!

— Вот это, брат, француз сказал!

Отчизна под угрозой,

Под тягостным ярмом…

Чтоб утереть ей слезы,

Мы старый стяг возьмем!

Приказ, солдаты, вам…

Победа явно

Становится бесславна.

Приказ, солдаты, вам:

— Кру-гом! И по домам!

Будь благословенно, скверное вино!

Не опасно вовсе для меня оно.

Пусть льстецы, съедая даровой обед,

Восхваляют громко тонкий твой букет;

Будь благословенно: я тебя не пью —

Лишь цветы тарелки я тобой полью.

Будь благословенно, скверное вино!

Нашему здоровью не вредит оно:

Потому что, знаю, — как начну я пить,

Я могу советы доктора забыть, —

Доктора, который говорит: «Не пей!

Время миновало, — говорит, — затей.

Можешь петь стихами Вакха торжество,

Но, как жрец, не зная, славит божество».

Будь благословенно, скверное вино!

Постоянству страсти не вредит оно:

Потому что, знаю, — охмелев чуть-чуть,

Отыщу к соседке заповедный путь;

А уж там, известно, не уйдешь, пока

Не лишишься вовсе чувств и кошелька…

А хозяйка Лиза, как итог сведет,

Видимый упадок поутру найдет…

Будь благословенно, скверное вино!

Нашему сознанью не вредит оно:

Потому что, знаю, — ум воспламенив,

Ты возбудишь разом стихотворный взрыв;

А хмельной слагает песни без труда —

Да такие песни, что за них — беда!

С песенкой такою на кого найду!

Отрезвлюсь — да поздно: уж попал в беду!..

Будь благословенно, скверное вино!

Нашему веселью не вредит оно:

Потому что в клетке вовсе не смешно…

Будь благословенно… Где ж, друзья, вино?

Вместо этой дряни — весело, легко

Рвется из бутылки резвое клико.

Ну, уж будь что будет — наливай, друзья!

Наливай, не бойся — уж не трушу я,

Наливай полнее — мне уж все равно…

Будь благословенно, доброе вино!

В Париже, нищетой и роскошью богатом,

Жил некогда портной, мой бедный старый дед;

У деда в тысячу семьсот восьмидесятом

Году впервые я увидел белый свет.

Орфея колыбель моя не предвещала:

В ней не было цветов… Вбежав на детский крик,

Безмолвно отступил смутившийся старик:

Волшебница в руках меня держала…

И усмиряло ласковое пенье

Мой первый крик и первое смятенье.

В смущенье дедушка спросил ее тогда:

— Скажи, какой удел ребенка в этом мире? —

Она в ответ ему: — Мой жезл над ним всегда.

Смотри: вот мальчиком он бегает в трактире,

Вот в типографии, в конторе он сидит…

Но чу! Над ним удар проносится громовый

Еще в младенчестве… Он для борьбы суровой

Рожден… но бог его для родины хранит… —

И усмиряло ласковое пенье

Мой первый крик и первое смятенье.

Но вот пришла пора: на лире наслажденья

Любовь и молодость он весело поет;

Под кровлю бедного он вносит примиренье,

Унынью богача забвенье он дает.

И вдруг погибло все: свобода, слава, гений!

И песнь его звучит народною тоской…

Так в пристани рыбак рассказ своих крушений

Передает толпе, испуганной грозой… —

И усмиряло ласковое пенье

Мой первый крик и первое смятенье.

— Всё песни будет петь! Не много в этом толку! —

Сказал, задумавшись, мой дедушка-портной. —

Уж лучше день и ночь держать в руках иголку,

Чем без следа пропасть, как эхо, звук пустой…

— Но этот звук пустой — народное сознанье! —

В ответ волшебница. — Он будет петь грозу,

И нищий в хижине и сосланный в изгнанье

Над песнями прольют отрадную слезу… —

И усмиряло ласковое пенье

Мой первый крик и первое смятенье.

Вчера моей душой унынье овладело,

И вдруг глазам моим предстал знакомый лик.

— В твоем венке цветов не много уцелело, —

Сказала мне она, — ты сам теперь старик.

Как путнику мираж является в пустыне,

Так память о былом отрада стариков.

Смотри, твои друзья к тебе собрались ныне —

Ты не умрешь для них и будущих веков… —

И усмирило ласковое пенье,

Как некогда, души моей смятенье.

Тебя ль я видел в блеске красоты,

Когда толпа твой поезд окружала,

Когда бессмертною казалась ты,

Как та, чье знамя ты в руке держала?

Ты прелестью и славою цвела;

Народ кричал: «Хвала из рода в роды!»

Твой взор горел; богиней ты была,

Богиней Свободы!

Обломки старины топтала ты,

Окружена защитниками края;

И пели девы, сыпались цветы,

Порой звучала песня боевая.

Еще дитя, узнал я с первых дней

Сиротский жребий и его невзгоды —

И звал тебя: «Будь матерью моей,

Богиня Свободы!»

Что темного в эпохе было той,

Не понимал я детскою душою,

Боясь лишь одного: чтоб край родной

Не пал под иноземною рукою.

Как все рвалось к оружию тогда!

Как жаждало военной непогоды!

О, возврати мне детские года,

Богиня Свободы!

Чрез двадцать лет опять уснул народ, —

Вулкан, потухший после изверженья;

Пришелец на весы свои кладет

И золото его и униженье.

Когда, в пылу надежд, для красоты

Мы воздвигали жертвенные своды,

Лишь грезой счастья нам явилась ты,

Богиня Свободы!

Ты ль это, божество тех светлых дней?

Где твой румянец? Гордый взгляд орлицы?

Увы! не стало красоты твоей.

Но где же и венки и колесницы?

Где слава, доблесть, гордые мечты,

Величие, дивившее народы?

Погибло все — и не богиня ты,

Богиня Свободы!

Дамоклов меч давно известен миру.

Раз на пиру я сладко задремал —

И вижу вдруг: тиран, настроив лиру,^{99}

Под тем мечом мне место указал.

И я сажусь и смело восклицаю:

— Пускай умру, с вином в руке, шутя!

Тиран! твой меч я на смех поднимаю,

Пою и пью, стихам твоим свистя.

Вина! — кричу я слугам добродушно. —

Вина и яств!.. А ты, тиран-поэт,

Встречая смерть чужую равнодушно,

На мой же счет строчи пока куплет.

Ты убежден, что, всех нас угнетая,

Уймешь наш вопль, стихами заблестя.

Тиран! твой меч я на смех поднимаю,

Пою и пью, стихам твоим свистя.

Ты хочешь рифмой тешить Сиракузы;

Но если так, ты родине внемли:

Отчизны голос — голос лучшей музы…

Жаль, вам он чужд, поэты-короли!

А как душист, поэзия родная,

Малейший цвет, с ветвей твоих слетя!..

Тиран! твой меч я на смех поднимаю,

Пою и пью, стихам твоим свистя.

Ты ждал, что Пинд тобой уж завоеван

Ценой твоих напыщенных стихов;

К ним лавр тобой был золотом прикован,

Чтоб ты в венке предстал на суд веков;

Но ты в другом венце дал цепи краю:

Их взвесит Клио много лет спустя…

Тиран! твой меч я — видишь — презираю,

Пою и пью, стихам твоим свистя.

— Презренье? Нет! мне ненависть сноснее! —

Сказал тиран и дернул волосок;

И меч упал над лысиной моею…

Тиран отмстил — свершился грозный рок.

И вот я мертв, но снова повторяю

В аду, крылами смерти шелестя:

— Тиран, твой меч я на смех поднимаю,

Пою и пью, стихам твоим свистя.

Ко мне, мой пес, товарищ мой в печали!

Доешь остаток пирога,

Пока его от нас не отобрали

Для ненасытного врага!

Вчера плясать здесь стан врагов собрался.

Один из них мне приказал:

«Сыграй нам вальс». Играть я отказался;

Он вырвал скрипку — и сломал.

Она оркестр собою заменяла

На наших праздничных пирах!

Кто оживит теперь веселье бала?

Кто пробудит любовь в сердцах?

Нет скрипки той, что прежде вдохновляла

И стариков и молодых…

По звуку струн невеста узнавала,

Что приближается жених.

Суровый ксендз не строил кислой мины,

Заслышав музыку в селе.

О, мой смычок разгладил бы морщины

На самом пасмурном челе!

Когда играл он в честь моей отчизны

Победный, славный гимн отцов,

Кто б думать мог, что в дни печальной тризны

Над ним свершится месть врагов?!

Ко мне, мой пес, товарищ мой в печали!

Доешь остаток пирога,

Пока его от нас не отобрали

Для ненасытного врага!

В воскресный день вся молодежь под липки

Уж не пойдет теперь плясать.

Пошлет ли жатву бог, когда без скрипки

Ее придется собирать?..

Смычок мой нес рабочим развлеченье,

Больных страдальцев утешал;

Неурожай, поборы, притесненья —

С ним все бедняк позабывал…

Он заставлял стихать дурные страсти,

Он слезы горя осушал;

Все то, над чем у Цезаря нет власти,

Простой смычок мой совершал!

Друзья! скорей… ружье мне дайте в руки,

Когда ту скрипку враг разбил!

Чтоб отомстить за прерванные звуки —

Еще во мне достанет сил!

Погибну я, но пусть друзья и братья

Вспомянут с гордостью о том,

Что не хотел в дни бедствия играть я

Пред торжествующим врагом!

Ко мне, мой пес, товарищ мой в печали!

Доешь остаток пирога,

Пока его от нас не отобрали

Для ненасытного врага!

Рядом с дочкой, страданья свои забывая,

Удалившись от ратных трудов на покой,

Он сидит, колыбель с близнецами качая

Загорелой, простреленной в битвах рукой.

Деревенская сень обласкала солдата.

Но порой, выбив трубку свою о порог,

Говорит он: «Родиться еще маловато.

Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!»

Что же слышит он вдруг? Бьют вдали барабаны.

Там идет батальон! К сердцу хлынула кровь…

Проступает на лбу шрам багряный от раны.

Старый конь боевой шпоры чувствует вновь!

Но увы! Перед ним ненавистное знамя!..

Говорит он со вздохом, печален и строг:

«Час придет! За отчизну сочтемся с врагами!..

Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!

Кто вернет нам нашедших на Рейне могилу,

Во Флерюсе, в Жемаппе погибших от ран,

Гордо встретивших вражью несметную силу,

За республику дравшихся добрых крестьян?

К славе шли они все! Без раздумий, сурово,

Не боясь ни лишений, ни бурь, ни тревог…

Только Рейн закалит нам оружие снова!

Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!

Как синели мундиры, когда батальоны

Нашей гвардии шли, наступая с холма!

Там обломки цепей и обломки короны

Замешала с картечью свобода сама!

И народы, решив, что царить они вправе,

Возвеличили нас, кто победе помог.

Счастлив тот, кто из жизни ушел в этой славе!

Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!

Только рано померкла та доблесть святая!..

Нас вожди покидают, превращаются в знать, —

С черных уст своих пороха не вытирая,

Тут же стали тиранов они восхвалять.

Им себя они продали, — продали вскоре,

И свободу вернуть нам никто уж не мог…

Нашей славой измерили мы наше горе.

Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!»

Тихо дочь напевает, склонившись над пряжей,

Песни нашей бессмертной и доброй земли, —

Песни те, что смеются над яростью вражьей,

Песни те, от которых дрожат короли.

«Значит, время пришло! — ветеран восклицает. —

Содрогнется теперь королевский чертог! —

И, склоняясь к малюткам своим, повторяет: —

Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!»

О дамы! Что вам честь Лизетты?

Вы насмехаетесь над ней.

Она — гризетка, да… Но это

В любви всех титулов знатней!

Судью, священника, маркиза

Она сумеет покорить.

О вас не сплетничает Лиза…

Не вам о чести говорить!

Всему, что дарят ей, — ведете

Вы счет в гостиных без конца,

А на балах вы спины гнете,

Златого чествуя тельца…

Империя во время оно

Легко могла всех вас купить,

А Лиза гонит прочь шпионов…

Не вам о чести говорить!

Под пеплом разожжет Лизетта

Всегда огонь… Решил ввести

Ее в среду большого света

Один барон, чтоб быть в чести.

Ее краса и двор принудит

Ему вниманье подарить…

Хоть фавориткой Лиза будет —

Не вам о чести говорить!

Тогда вы станете, наверно,

Твердить, что вы — ее родня,

Хвалу кадить ей лицемерно,

К ней ездить каждые два дня…

Но хоть могли б ее капризы

Все государство разорить —

Не вам судить о нравах Лизы,

Не вам о чести говорить!

Вы в чести смыслите, простите,

Не больше, чем любой лакей,

Что возглашает при визите

У двери титулы гостей.

Кто на ходулях этикета —

Душою тем не воспарить…

Храни господь от вас Лизетту!

Не вам о чести говорить.

Я счастлив, весел и пою;

Но на пиру, в чаду похмелья,

Я новых праздников веселья

Душою планы создаю…

Головку русую лаская,

Вином бокалы мы нальем,

Единодушно восклицая:

«О други, сызнова начнем!»

Люблю вино, люблю Лизетту, —

И возле ложа создан мной

Благословенному Моэту

Алтарь достойный, хоть простой.

Лизетта любит сок отрадный

И, мы чуть-чуть лишь отдохнем,

«Что ж, — говорит, лобзая жадно, —

Скорее сызнова начнем!»

Пируйте ж, други: позабудем,

Что скоро надо перестать,

Что ничего не в силах будем

Мы больше сызнова начать.

Теперь же, с жизнию играя,

Мы пьем и весело поем!

Красоток наших обнимая,

Мы скажем: «Сызнова начнем!»

— О мать, оставь суму! Сам папа

С тобою спал в пуховиках.

Пойду к нему — где плащ и шляпа? —

Скажу, что он дурной монах.

Пусть даст мне рясу капуцина, —

Хоть и ландскнехт я недурной.

Вот ты какой,

Создатель мой!

Святой отец, примите сына.

Иль черт с тобой,

Отец святой,

Я трон твой в пекло пхну ногой!

И вот я в дверь ломлюсь с нахрапу.

Выходит ангел. — Эй, дружок,

Хочу скорее видеть папу,

Я от Марго, ее сынок.

С Марго валялся он в перинах,

И сам, должно быть, я святой.

Вот ты какой,

Создатель мой!

Святой отец, примите сына.

Иль черт с тобой,

Отец святой,

Я трон твой в пекло пхну ногой!

Вхожу с поклоном поневоле,

А он зевает — встал от сна.

— За индульгенцией ты, что ли?

— Э, нет! Им нынче грош цена!

Я — сын твой. Вот всему причина:

Твой рот, твой нос и голос твой.

Вот ты какой,

Создатель мой!..

Святой отец, примите сына.

Иль черт с тобой,

Отец святой,

Я трон твой в пекло пхну ногой!

Мои сестрицы — дочки ваши —

За хлеб и за цветной лоскут

В притонах, с ведома мамаши,

Любовь и ласки продают.

И дьявол только ждет почина…

Подумайте над их судьбой.

Вот ты какой,

Создатель мой!

Святой отец, примите сына.

Иль черт с тобой,

Отец святой,

Я трон твой в пекло пхну ногой!

Но он в ответ мне: — В эти годы

Бедны мы, что ни говори!

— Как? А церковные доходы?

А мощи? А монастыри?

Дай мне хоть кости Августина —

Их купит ростовщик любой.

Вот ты какой,

Создатель мой!

Святой отец, примите сына.

Иль черт с тобой,

Отец святой,

Я трон твой в пекло пхну ногой!

— Вот сто экю, исчадье ада!

Ну и сыночек! Ну и мать!

— Пока мне больше и не надо,

А завтра я приду опять.

Крепка у церкви паутина,

Улов всегда в ней недурной.

Вот ты какой,

Создатель мой!

Святой отец, примите сына.

Иль черт с тобой,

Отец святой,

Я трон твой в пекло пхну ногой!

Пока довольны мы и малым.

Прощай, родитель, не скучай,

Приду — так сделай кардиналом

И красной шапкой увенчай.

Ведь это только половина

Того, что надо взять с собой.

Вот ты какой,

Создатель мой!

Святой отец, примите сына.

Иль черт с тобой,

Отец святой,

Я трон твой в пекло пхну ногой!

Сегодня в солнечной пыли

Ко мне, овеянному снами,

Амуры резвые сошли.

Они за смерть мой сон сочли

И занялись похоронами.

Под одеялом недвижим,

Я проклял тех, с кем век якшался.

Кому же верить как не им?

О, горе мне!

О, горе мне!

Вот я скончался!

И сразу все пошло вверх дном,

Уж тризну надо мною правят

Моим же собственным вином.

Тот сел на катафалк верхом,

Тот надо мной псалмы гнусавит.

Вот музыканты подошли,

И флейты жалобно гундосят.

Вот поднимают… понесли…

О, горе мне!

О, горе мне!

Меня выносят.

Они несут мой бедный прах,

Смеясь и весело и пылко…

Подушка в блестках, как в слезах,

На ней, как и в моих стихах,

Цветы, и лира, и бутылка!..

Прохожий скажет: «Ей-же-ей —

Ведь все равно уходят силы,

Но этак все же веселей!»

О, горе мне!

О, горе мне!

Я у могилы!

Молитв не слышно, но певец

Мои куплеты распевает,

И тут же тщательный резец

На белом мраморе венец,

Меня достойный, выбивает!

Призванье свыше мне дано,

И эту славу узаконят —

Досадно только лишь одно:

О, горе мне!

О, горе мне!

Меня хоронят!

Но пред концом произошла,

Вообразите, перепалка:

Ко мне Лизетта подошла

И враз меня оторвала

От моего же катафалка!

О вы, ханжи и цензора,

Кого при жизни я тревожил,

Опять нам встретиться пора!

О, горе мне!

О, горе мне!

Я снова ожил!

Дождавшись завтрашнего дня,

Свершай же в церкви святотатство!

Обманщица, забудь меня.

Удобный муж сулит богатство.

В его саду срывать цветы

Я права не имел, конечно…

В уплату, друг, получишь ты

Убор сегодня подвенечный.

Вот флердоранж… Твоя фата

Украсится его букетом.

Пусть с гордостью: «Она чиста!» —

Твой муж произнесет при этом.

Амур в слезах… Но ты зато

Мадонне молишься предвечной…

Не бойся! Не сорвет никто

С тебя убор твой подвенечный.

Когда возьмет твоя сестра

Цветок — счастливая примета, —

С улыбкой снимут шафера

С тебя еще часть туалета:

Подвязки!.. Ты их с давних пор

Забыла у меня беспечно…

Послать ли их, когда убор

Тебе пошлю я подвенечный?

Наступит ночь… и вскрикнешь ты…

О!.. подражанье будет ложно.

Тот крик смущенной чистоты

Услышать дважды — невозможно.

Наутро сборищу гостей

Твой муж похвалится конечно,

Что… укололся Гименей,

Убор снимая подвенечный.

Смешон обманутый супруг…

Пусть будет он еще обманут!..

Надежды луч блеснул мне вдруг:

Еще иные дни настанут.

Да! Церковь, клятвы — только ложь.

В слезах любви чистосердечной

Платить к любовнику придешь

Ты за убор свой подвенечный!

Как, мои песни? И вы in-octavo?

Новая глупость! На этот-то раз

Сами даете вы критикам право

С новою злобой преследовать вас.

Малый формат ваш для глаз был отводом,

В большем — вас больше еще разбранят,

Кажется мошка сквозь лупу уродом…

Лучший формат для вас — малый формат.

Вмиг Клевета вас насмешкою встретит:

«Столько претензии в песнях простых!

Видно, певец в академики метит,

Хочет до Пинда возвысить свой стих».

Но так высоко не мечу я, право,

И понапрасну меня в том винят.

Чтоб сохранить вам народности славу,

Лучший формат для вас — малый формат.

Вот уж невежда толкует невежде:

«Я освистать трубадура велю.

Ради награды, в придворной одежде

Песни свои он несет королю».