Пьесы молодых драматургов

Б а б к а Ф е н я.

Д е д В а с и л и й.

Ф е д о р.

Е л и з а в е т а.

В л а д и м и р.

М а т в е й.

Л ю б а.

Действие происходит в сибирской деревне в наши дни.

СЦЕНА ПЕРВАЯ СТАРИННЫЕ ЛЮДИ

Деревенская изба, в которой прежде всего бросается в глаза чистота, доходящая до стерильности. Старый комод, кровать, табуретки. В переднем углу — множество икон. Домашней вязки половики, коврики. На подоконниках — цветы в горшках, которые никогда не забывают полить. На стенах — гирлянды чеснока, пучки засушенных цветов, трав. Между ними — большая рамка с пожелтевшими от времени фотографиями. Солнечный день ранней весны. У окна сидит и смотрит на улицу б а б к а Ф е н я, подвижная еще старушка лет под восемьдесят. У другого окна — д е д В а с и л и й, дряхлый уже старичок. В руках у него посошок, с которым он, видимо, никогда не расстается.

Б а б к а (выглядывая кого-то в окно). Гляди-ка, Василий, Лизавета идет. К нам вроде.

Д е д. Это чья?

Б а б к а. Да Кузьмы Ковалева дочка, не помнишь, что ли?

Д е д. Так он ведь помер, однако?

Б а б к а. Помер, а это дочка его, на курферме работает. А брат ее в сельском Совете председателем сидит. Чего это она к нам-то?

Д е д. Может, пензию несет?

Б а б к а. Пензию Варька-почтальонша приносит, а эта на птичнике, зачем она-то понесет? Это, однако, она из-за Любки своей.

Д е д. Это чьей?

Б а б к а. Да Любка, дочка ее. Колька наш гулял с ней, а она и забрюхатела. А Колька-то, как приперли его, так и убежал в город. Да ты чего, не слыхал, что ли?

Д е д. Колька наварначил, а с нас какой спрос?

Б а б к а. Так вот, поди скажи ей теперь. К нам, точно к нам идет. А если чего, ты так и говори: мы, мол, люди старинные, с нас и спросу нету. У Кольки есть батька с маткой, пусть они и разбираются.

Входит Е л и з а в е т а. Она горда от важности порученного ей дела, и в то же время чувствуется, что у нее здесь какой-то свой интерес.

Е л и з а в е т а. Здравствуйте!

Б а б к а. Здравствуй, здравствуй. Чего скажешь?

Е л и з а в е т а. Как поживаете-то?

Б а б к а. Так нам чего — сидим да в окошко глядим.

Д е д. С бумагой, что ль, какой?

Е л и з а в е т а. А какие вам бумаги-то надобно?

Б а б к а. Так нам они зачем: пензию принесут — и ладно. А бумаги нам ни к чему. По сельсоветовскому делу, что ли, пришла?

Е л и з а в е т а. А то б зачем? Сам председатель к вам прислал.

Б а б к а. Это чего?

Е л и з а в е т а. Да вот вспомнил, видно, про вас.

Д е д. Облигации, что ль, опять? Дак мы старые, скидку бы надо какую по старости-то.

Б а б к а. У нас и так их вон ящик цельный.

Е л и з а в е т а. Какие теперь облигации…

Б а б к а. А тогда чего ж?

Е л и з а в е т а (оглядывая жилище стариков). А воду-то вам кто ж таскает: колодец-то вон где?

Б а б к а. А внучка, внучка, она уж тут каждый день.

Е л и з а в е т а. Хорош сынок! Бросил стариков престарелых, да и не чешется.

Б а б к а. А нам чего? У нас пензия. Двадцать восемь рублей каждый месяц, до копеечки.

Д е д. У сына дом свой, а у нас изба пока что своя. Чего нам сын? Мы тут пока что сами хозяева.

Е л и з а в е т а (словно бы и не слыша ответов стариков). Прямо к вам послал…

Д е д. Это кто?

Е л и з а в е т а. Председатель сельсовету. Чего это вы рассказывать станете, какие такие геройства?

Д е д. Чего?

Е л и з а в е т а. С городу там один приехал. Из газеты. Писать чего-то будет.

Б а б к а. Кого писать?

Е л и з а в е т а. Не знаю, мне не докладывают. А весть к вам приказано.

Б а б к а. Да кого весть, чего надо-то?

Е л и з а в е т а. А вот он и спросит, чего ему надобно. Я в сельсовете была, а брат, председатель-то, и упросил. Тебе, дескать, все равно в ту сторону идти, заведи корреспондента к старикам, пусть он там с ними разберется. Ладно, готовьтесь. На стол тут соберите то-се, из городу все-таки, аж из самой газеты.

Б а б к а. Да чего надо, чего пытать-то будут?

Е л и з а в е т а. А это уж сами вспоминайте, чего такого натворили, что писать про вас приказано. А уж он отпишет, не беспокойтесь.

Д е д. А к молодым пошто не ведешь?

Е л и з а в е т а. Сказано же — к вам велено, к старикам.

Б а б к а. А со стариков какой спрос? А уж если стариков требуют, так вон Федул еще не помер. Он, однако, и Василия постарее будет.

Е л и з а в е т а. Федул уж из ума давно выжил. Ладно, готовьтесь… Сказать вам забежала, пока он там фотографирует да меряет чего-то. Чтоб знали, что к чему. Счас приведу.

Б а б к а. Чего писать, кого меряют-то?

Е л и з а в е т а. Спросит, все спросит, об этом не беспокойтесь. (Выходит.)

Б а б к а. Чего делать-то будем, Василий?

Д е д. Кого писать-то будут?

Б а б к а. Дак вот, поди… Вильнула хвостом да и… Про Катьку-то ничего не сказала, а глазами-то зыркает. Из-за нее и натравила на нас. Председатель-то брат ей, а она и науськала его, чтоб он к нам послал допытываться. Так опять же, если насчет Кольки с Любкой, тогда зачем к нам, а не к Федору?

Д е д. А может, как я лес спалил, вспомнили?

Б а б к а. Сколь годов-то прошло? Да и выплатили мы все тогда. Нет, тут не лес, другое здеся.

Оба перебирают в памяти свои прегрешения.

Вот! Вот теперь и пришло на ум. Огород они мерить будут. Сотки-то две у нас лишние, уж сколько ругань идет! Вот они и станут перемеривать.

Д е д. Дак она, однако, сказала, что уж меряет тот-то?

Б а б к а. Вот! Пока мы тут с тобой разбираемся, он уж, наверное, все перемерил. Вот ведь змея-то какая подколодная, это она председателя и подучила, чтоб к нам направил. А тот чего ж не перемеряет, если аж из самого города! Тот с ходу — и вдоль и поперек. Чего делать-то будем, Василий?

Д е д (стучит посошком об пол). Я вот ей!

Б а б к а. А чего ей, если она с которым из городу придет? Отрежут, отрежут! Да не две, а все четыре отрежут. Чтоб неповадно, скажут, было. Вот варнак-то, да Колька-то. Наварначил вон чего, а теперь нам разорение. На стол ведь она приказала собирать, чего делать-то будем? А мы вот как сделаем, Василий. Ты сиди да и помалкивай, сиди и помалкивай. Оглох, мол, да и только.

Д е д. Оглох… А эта? Счас только, скажет, разговаривал.

Б а б к а. А мало ли чего бывает со старыми-то людями? Оглох — да и весь спрос.

Д е д. Я оглох, а ты как?

Б а б к а. А с меня чего? Мое дело маленькое. Вы, скажу, хозяина, кормильца, пытайте. А я, скажу, знать ничего не знаю, ведать не ведаю. (Выглядывает в окно.) Ведет, ведет, чтоб ее… На стол ведь надо чего-то! А ты так и сиди молчком, так и сиди. Руки-ноги, мол, еще шевелятся, а слышать-то уж ничего не слышу. (Снова выглядывает.) Молодого какого-то ведет, с сумками какими-то, с очками. А ты все равно не бойся, Василий, сиди да и помалкивай. А уж с меня-то они ничего не стребуют, закона такого нету.

Стук в дверь.

Стучат чего-то?

Д е д. Может, дом пробуют, гнилой али нет?

Б а б к а. Нет, они это, наверно, в сенцах в дверю стукали, по-городскому. А как, правда, дом отпишут?

Входят Е л и з а в е т а и В л а д и м и р. Последний от того, что в роли писателя ему приходится выступать впервые и самозвано, очень боится попасть в смешное положение, о котором, не дай бог, дойдет слух до редакции. Сильно заметно его старание держаться солиднее.

В л а д и м и р (озадачен настороженностью, с какой его встречают старики). Здравствуйте!

Б а б к а. Здравствуйте, здравствуйте!

Не получив приглашения проходить, Владимир, не зная, что делать, оглядывается на Елизавету.

Е л и з а в е т а. Чего тут-то стоять, приглашай, бабка, гостя.

Б а б к а. Дак бабка што? Вон стулья. Гости садятся.

В л а д и м и р. Не помешали?

Б а б к а. Чего?

Е л и з а в е т а. У их делов-то! Сидят днями да друг на дружку глядят. Настоящих-то стариков мало осталось — перемерли. А эти вон как устроились, да и в ус не дуют. Вот председатель вас сюда и направил разобраться. Что, бабка, за стол, что ли?

Владимир озадачен объяснениями цели его визита, но смолчал.

Б а б к а (собирает на стол). Так раз пришли вот, собираю.

Е л и з а в е т а. Вы сейчас не постуете, скоромного-то можно?

Б а б к а. Пост-то когда уж кончился.

Е л и з а в е т а (Владимиру). За стол давайте. Счас нас бабка угостит по-стариковски.

Владимир вытаскивает бутылку водки.

О, а как выпьем, так они вам еще и песни старинные пропоют. Дед, давай, что ли, за стол-то, чего там-то сидеть?

Дед старательно не реагирует.

Дед, да ты чего, оглох, что ли?

Б а б к а (Владимиру). А оглох, оглох, батюшка. Как молынья-то полыхнула — он и оглох в одночасье.

Е л и з а в е т а. Да чего вы мелете-то, только что разговаривал.

Б а б к а. Так говорить-то он вроде бы еще скажет когда чего, а уж слышать-то совсем ничего не слышит. (Владимиру.) Мы люди старинные, чего с нас взять?

Е л и з а в е т а. Я вот председателю-то перескажу, так он разберется — старинные вы или нонешние. Ишь, к ним из самого городу направили, а они вон чего вытворяют. Он вам покосы-огороды-то перемеряет и пенсию пересмотрит. Гляди-ко ты на них: старые, старые, а…

Д е д. А чего их перемерять — все давно вымерено. А пензию всем дают. А мы и налоги какие надо отдаем и облигаций еще когда куль набрали…

Е л и з а в е т а. О, сразу услыхал, глухой-то, как про огород заговорили.

Б а б к а (Владимиру). А это уж у него так, батюшка: то глухой, а то дак услышит чего-нибудь. (Елизавете.) А тебе грех, Лизавета, на старых-то людей. Чего такого мы натворили, чтоб отписывать?

Е л и з а в е т а. А вот счас товарищу корреспонденту и расскажете, чего вы творили, а чего не творили. (Владимиру.) Спросите их, хорошенько спросите.

В л а д и м и р. Простите, но я же совсем о другом… Я хотел поговорить о…

Е л и з а в е т а (словно бы не слыша). Про все спросите. Да пусть как на духу выкладывают.

Д е д. Чего спрашивать — все давно перемерено.

Е л и з а в е т а (кивая на Владимира). Дайте человеку слово сказать, а то ишь глухой, а разбушевался хуже путнего. Да и присядьте к столу-то. А то гостей усадили, а сами…

Б а б к а. Так мы што, мы сядем. Только чего с нас пытать-то? (Садится к столу.)

Е л и з а в е т а. Давайте по одной для храбрости да и… Чтоб как на духу.

Б а б к а. Я ее сроду не пила, а Василий тоже уж сколь годов в рот не брал.

В л а д и м и р. По-моему, мы не с того начали. Я, собственно, хотел… попросил бы вас рассказать о прошлом.

Старики молчат.

Ну, чем вы раньше занимались? Какие события из вашей жизни вам больше всего запомнились?

Д е д. Так мы давно выплатили. Все, сколько стребовали.

В л а д и м и р. Простите… что выплатили?

Б а б к а. За лес выплатили. Все, сколько стребовали. У нас, однако, и квитанция еще лежит.

Д е д. Справка такая у нас имеется.

В л а д и м и р (Елизавете). Какой лес?

Е л и з а в е т а. Да кому какой ваш лес-то нужон?

Б а б к а. Сами же пытаете, чего раньше было. Вот Василий и говорит, что сполна выплатили. Да и затушило-то в тот же день. Туча пришла.

Е л и з а в е т а (Владимиру). А, так это они про пожар. Он, дед-то, как-то, лет двадцать или тридцать назад, лес поджег.

Б а б к а. А кто его поджигал — сам загорелся.

Е л и з а в е т а. «Сам»! Опять «молынья», скажете? Чего ж тогда у коня ноги подпаленные были?

Б а б к а. Ну, недоглядел какой костерок, так не нарочно же?

Е л и з а в е т а. А кто говорит, что нарочно? (Владимиру.) Приехали в лес, а огонь не залил. А пока готовил дрова — тут и заполыхало. Еле успел по дороге через огонь выскочить. Вот коню-то ноги и подпалило.

Д е д. Все выплатили, сколько стребовали.

Е л и з а в е т а. А ведь не признавался сначала. Это уж когда с конем приперли, сознался-то.

Б а б к а. А кому ж охота сознаваться — такие деньги выплачивали. Это ладно, что в тот же день туча пришла, а то б век не расплатиться.

В л а д и м и р (не зная, что говорить). Значит… все выплатили?

Д е д, б а б к а (вместе). Все, все, как есть, до копеечки.

Б а б к а (бежит искать). Вот, тута где-то и справка была. Чуть не две тысячи выплачивали.

В л а д и м и р. Нет-нет, мне не надо, я не за этим. Я, собственно, о другом хотел вас расспросить.

Е л и з а в е т а. А выплачивали-то небось старыми деньгами?

Б а б к а (растерялась). Так… Какие тогда были, такими и выплачивали.

Е л и з а в е т а. Ха, старыми-то дурак выплатит. Это по-теперешнему-то сколько, меньше двухсот рублей будет?

Б а б к а (Владимиру). А чего же, теперя новыми, что ль, опять выплачивать?

Е л и з а в е т а. А это уж как там решат. Так-то любой бы леса жег, за двести-то рублей.

Дед с бабкой растерянно смотрят на Владимира.

В л а д и м и р. Нет-нет, я совсем не за этим. Почему-то мы все время не о том говорим. Видите ли, газета — это моя, так сказать, официальная работа. Как говорится, для поддержания брюк. Основной же моей профессией, то есть основным занятием, является… Ну, я планирую написать роман. В крайнем случае — повесть… Тема историческая: партизанское движение в наших местах… Словом, я хотел бы получить у вас материалы.

Дед с бабкой недоуменно молчат. Елизавета тоже недопоняла.

Ну, материал для романа. Или в крайнем случае — повести.

Б а б к а (осторожно прерывая всеобщее молчание). Так у стариков-то какой матерьял? Ситчику если какого где кусочек завалялся да занавески старые…

Владимир покраснел до корней волос.

Е л и з а в е т а. Ишь какие ушлые! Тогда старыми деньгами откупились, а теперь старыми занавесочками хочут отделаться! Вы в дурачков-то не играйте, а давайте матерьял как на следствии.

В л а д и м и р. Нет-нет, зачем? Почему — следствие? Я, наверное, не так выразился. Ну, понимаете… (Проникновенно.) Вот вы прожили большую и трудную жизнь…

Е л и з а в е т а. Такие везде проживут.

В л а д и м и р. Простите, Елизавета Кузьминична, но… Почему-то мы все время говорим о посторонних вещах. (Старикам.) Вот вы прожили большую жизнь. (Деду.) Простите, вам сколько лет?

Б а б к а. Так с девятьсот второго он будет.

В л а д и м и р (бабке). А вам?

Б а б к а. А я так помоложе его буду. На свадьбе-то я поменьше его была.

Е л и з а в е т а. Да приписали они всё.

В л а д и м и р. Что — приписали?

Д е д. А ничего мы не приписывали. Как были из сельсовету — и все перемерили…

Е л и з а в е т а (перебивает). Да кому нужон твой огород-то? (Владимиру.) Годов они себе наприписывали. Как узнали, что пенсия будет, так и давай писать. Чтоб, значит, уйти пораньше.

Дед порывается что-то сказать, но его опережает бабка.

Б а б к а. А ничего мы и не приписывали. Когда свадьба-то была, Василию уж тогда сколь годов было? А с тех пор сколько прошло, посчитай-ка?

В л а д и м и р. А как это можно — приписывать?

Е л и з а в е т а. Паспортов-то раньше не было, да и метрики порастерялись. А когда начали всем паспорта выправлять, они и давай приписывать.

В л а д и м и р. Простите, а как это — не было паспортов, почему?

Е л и з а в е т а. Почему — не знаю, а только колхозникам-то когда их дали, уж после воины сколь годов прошло.

В л а д и м и р. А как же до этого — без документов?

Е л и з а в е т а. А тогда справки давали. Тут, мол, проживает, да и все.

В л а д и м и р. А если куда-то ехать? Ведь даже в гостиницу по справке не устроишься, даже на самолет билет не дадут?

Е л и з а в е т а. А куда поедешь? Ни денег, ничего не было. А в гостиницу кто ж их таких тогда бы пустил? Заезжая изба для них была в городе. Это теперь вон какой Дом колхозника отгрохали, а тогда избенка для них была, с нарами. А при ней из нашей же деревни мужик, вроде бы как за хозяина, копейки с постояльцев собирать. Там во дворе и колодец был, коней поить. А уж об самолетах тогда и слуху не было. (Старикам.) Ну, так давайте материал-то? (Владимиру.) Про что их еще-то допросить?

В л а д и м и р. Почему — допросить? Я просто пришел поговорить как с очевидцами, как с живыми свидетелями.

Е л и з а в е т а. А добром-то от них ничего не добьешься. Они вон две сотки лишние захватили да и живут припеваючи.

Б а б к а. Ты пошто так говоришь-то, Лизавета, пошто стариков обижаешь? Как приходили и мерили…

Е л и з а в е т а (перебивает). Слышали, слышали! Опять скажете «без изменениев оставили»? Так это оттого сказали, что вы тогда эти сотки засеять успели. А счас новая размежевка будет, и уж теперь-то вам этих соток не видать.

Д е д. Мы ничего не приписывали. Как Ермолай переехал, а огород пустой остался…

Е л и з а в е т а (перебивая). И годов, скажешь, себе не приписывали?

Д е д. А ты посчитай-ка, сколько мне в германскую было?

В л а д и м и р. Это в первую мировую?

Д е д. А вот когда немец пришел.

Е л и з а в е т а. На войну-то взяли тебя? Значит, молодой еще был.

Б а б к а. Какой же молодой? Ну да, тогда-то, конечно, помоложе был, но уж не так чтобы.

В л а д и м и р. Простите, а революцию вы помните? Вам ведь тогда уже пятнадцать лет было.

Б а б к а. А пятнадцать что, великий, что ли? Чего он в пятнадцать-то натворит? Это уж ему вон сколько было, когда лес-то поджег.

В л а д и м и р. Да нет, я ничего… Я в том смысле, что в пятнадцать лет многое можно запомнить. Толстой, например, помнил себя с двух лет.

Д е д. Ливорюции у нас не было.

В л а д и м и р. Как — не было?

Б а б к а. А не было, не было, батюшка. Может, где-то чего и было, а у нас ничего.

Е л и з а в е т а. Как — ничего-то, а царя как сбросили?

Б а б к а. Царя-то мы и в глаза сроду не видали. Да и бог его знает, когда он был-то.

В л а д и м и р. Но ведь… Странно. Ну хорошо, а гражданская война? Ведь здесь она закончилась только в двадцать втором году, вам тогда уже было двадцать лет. Вы не были в партизанах?

Б а б к а. А не был, не был, батюшка. Он мужик смирный, зачем ему партизаны?

Е л и з а в е т а. Ты чего это, бабка, открещиваешься-то? Может, деда твоего бы героем признали, а ты отговариваешься.

Б а б к а. Так ему зачем герой? Герои-то все воевать любят, а он смирный мужик был, работящий.

В л а д и м и р. Ну хорошо, сами в партизанах не были, но ведь бои-то были? Земляки, наверное, родные, соседи участвовали.

Б а б к а. А из соседей Федул один остался, вот у него бы и отписать.

Е л и з а в е т а. Так погоди, дед, ты же вроде воевал где-то, говорили? Или ты, может, за царя воевал, а теперь и темните?

Б а б к а. А ничего он не воевал. Это когда к нашей деревне войско подошло, а командёры и давай мужиков звать. А мужики пошли и не пустили то войско.

Е л и з а в е т а. Погоди, какое войско-то? Это на Омулевке, что ли?

Б а б к а. Ну да. Мужики пошли с ружьями, а бабы за ними, а и ребятишки туда же, да все на гору-то и выскочили. А ихние-то атаманы поглядели, сколь народу высыпало, да подумали, что все это солдаты с пушками, да и убежали. Вот и Василий там был.

Д е д. Мне и ружье тогда выдали — берданку. А патронов всего три досталось.

В л а д и м и р. Так, значит, вы все-таки участвовали в партизанском движении?

Б а б к а. А ничего он не участвовал. Мужики пошли, и он пошел. А воевал-то он потом, с германцем.

В л а д и м и р. Но как же не участвовал? Был бой с карателями, и он находился в красных цепях.

Д е д. Цепом-то мы и не ходили сроду. Схоронишься где-нибудь да и постреливаешь.

В л а д и м и р. Да, естественно. Дедушка, а дальше? Вот вы отогнали карательный отряд, а дальше?

Б а б к а. А чего — дальше? Сомустили их, мужиков-то, командёры эти, они и пошли на Семенова воевать. А тот Изота убил, да кого еще-то?..

Д е д. Позвали нас командёры красные, мы и пошли. Я-то не хотел идтить, а они: отдавай, значит, берданку тогда. А берданка-то новехонькая, как отдашь? Вот и пошел с ими.

В л а д и м и р (всем). Ну вот, видите, ведь он участвовал в гражданской войне?

Б а б к а. Так тут завоюешь! Кабы снова-то Семенов пришел? Он раз уж тут был до этого. Прокопа, дядю моего, увели в ров да и убили. А кого дак железками по спине. Тут поневоле завоюешь.

В л а д и м и р. Но ведь воевал же?!

Е л и з а в е т а. «Воевал»… За огород он воевал да за две сотки лишние. Вот об этом и надо написать.

Б а б к а. Ты зачем, Лизавета, напраслину-то наговариваешь? Сотки все перемеренные, раз не отрезали тогда, значит, так и надо, все по закону, значит. А ты если из-за Кольки, так мы за него не ответчики, у него батька с маткой есть.

Е л и з а в е т а. А чего это мне ваш Колька? Тут к вам из сельсовету по делу пришли, а не Колька. А если уж по правде сказать, так вырастили кобеля. Натворил делов — да и деру.

Д е д. Мы за Кольку не ответчики. Он наварначил — с него и спрос. А как это нас за него разорять?

Е л и з а в е т а. А кто вас разоряет-то? Разоришь вас, как же! Тут две сотки захапали, да Федор комбикорму, наверно, на тысячи наворовал.

В л а д и м и р. Простите…

Е л и з а в е т а (не слушая). Что, не так, скажете? На тысячи, не меньше.

Б а б к а. Федор тут ни при чем. У него…

Е л и з а в е т а (перебивая). Ладно, не об этом разговор.

В л а д и м и р. Простите, Елизавета Кузьминична, но мы… мы почему-то постоянно переходим на другое, постоянно отклоняемся.

Е л и з а в е т а. Так с ними разве не отклонишься? Не успел школу закончить и вот чего натворил.

Б а б к а. Колька теперь…

Е л и з а в е т а (перебивает). Ладно, корреспонденту только и делов слушать да про Кольку про вашего. (Неожиданно, Владимиру.) А вот хочете — я вам гору эту самую покажу, Омулевую, куда мужики-то с бабами выскочили, хочете?

В л а д и м и р. А это далеко?

Е л и з а в е т а. Да тут она, с заднего двора видать. (Старикам.) У вас собаки-то там нету?

Д е д. Мы за Кольку не ответчики. Вот так-то!

Е л и з а в е т а. Собаки, говорю, нету?

Б а б к а. Какая у нас еще собака? Федора когда кто поймал, что ли? Это зачем так напрасно-то говорить?

Е л и з а в е т а. Не бойтесь, поймают еще. (Владимиру.) Пойдемте, поглядите на гору нашу знаменитую.

В л а д и м и р (старикам). Да, мы посмотрим, можно? Я сейчас. (Выходит с Елизаветой.)

Б а б к а. Вот ведь змея-то какая, вот змея! И Федора-то, того и гляди, что засудит. Брату-председателю нашепчет, а тот чего, родную сестру не послушает, что ли? Это ведь она нарочно его увела, чтоб на ухо ему все пересказать, чтоб без нас-то. И обскажет! Счас она ему все обскажет. Что делать-то будем, Василий?

Д е д (стучит посошком об пол). Я вот ей!

Б а б к а. Видишь, они как: вроде бы про старинное спрашивать пришли, а подвела-то все к огороду. Из-за Кольки это все, из-за Кольки. Сидит да только и глядит, с какого бы боку за нас ухватиться. А тут и чего говорить, не знаешь. Так ведь Федора-то сюда же припутала. Счас, счас она ему там обскажет, на ухо-то. А может, она про гору-то сбрехала, чтоб покос перемерить? Так покос что, там лишков нету, пускай меряют. А мы вот как сделаем, Василий. Ты тут сиди, а как они спросят, так она, мол, к Параньке, к соседке, за солей побежала, соль, мол, кончилась. А я той минутой за Федором-то кого-то и пошлю. А то запутают они нас, мы и наговорим чего не надо, а Федор, он им так просто не поддастся — он им сумеет обсказать. Сиди, Василий, сиди и ничего не бойся. А я счас. Сиди.

Бабка Феня выходит. Дед Василий, кому-то грозя, постучал посошком в пол, подошел к окну, наблюдает за действиями бабки на улице. Входят, продолжая начатый во дворе разговор, Е л и з а в е т а и В л а д и м и р.

Е л и з а в е т а. Вот бы и прописать про это в газете-то. На тысячи, не меньше чем на тысячи, наворовал. (Умолкает, не желая, чтобы разговор услышал дед; поискав глазами бабку.) О, а бабка где? Один оглох, а другая совсем попряталась?

В л а д и м и р. Простите, Елизавета Кузьминична, но этот тон… Из-за него мы и поговорить с ними не можем. Такой материал, а мы…

Е л и з а в е т а. С кем говорить-то? Бабка попряталась, а этот в глухие записался.

Д е д. Мы за молодых не ответчики, вот так-то!

Е л и з а в е т а. Бабку, говорю, куда девал? (Владимиру.) Это она к Федору, к Федору побежала, к сыну своему.

В л а д и м и р. Зачем?

Е л и з а в е т а. А вот приведет его счас, так и будет тут «матерьял».

В л а д и м и р. Почему? Просто зашли поговорить, расспросить.

Е л и з а в е т а. Вот счас и наговоримся. Живыми б как только выйти отсюдова. Федор-то, он психоватый, еще и с колом прибежит.

Д е д. Как приходили и мерили…

Е л и з а в е т а (перебивая). Да уймись ты со своим огородом!

В л а д и м и р. Нет, ну а что, собственно, он может иметь против? В конце концов, ему же должно быть приятно, если о его родителях… Странно…

Е л и з а в е т а. Ну, говорите, говорите, вот он, герой-то, спрашивайте, чего надо. Только поскорей, пока другой герой не прибежал с топором.

Д е д. А хозяйка велела сказать, что… будто бы она за солей побежала.

Е л и з а в е т а. Куда-куда?

Д е д. Так и велела сказать. Он-то с вами живо разберется.

Е л и з а в е т а (Владимиру). О, видите, чего я говорила? (Деду.) Смотри как напужал! Как бы не упасть со страху. Давай рассказывай, чего зря-то сидеть будем.

В л а д и м и р. Дедушка, а сколько вы пробыли в партизанском отряде?

Д е д. Чего?

В л а д и м и р. В отряде, говорю, сколько вы пробыли?

Е л и з а в е т а. Да через неделю, наверно, убежал.

В л а д и м и р. Простите, дайте нам поговорить. Дедушка, вот мы выяснили, что с Омулевой горы вы вместе с другими мужчинами села ушли в партизанский отряд. И сколько вы там провоевали, в каких боях участвовали?

Д е д. Чего?

Е л и з а в е т а. А он снова оглох. (Деду.) Да не бойся, не про огород тебя спрашивают. Сколько воевал-то, ну, против Семенова-то?

Д е д. Мы-то мобилизовались, а из вашей-то родовы никто не пошел. Мы, дескать, тут останемся.

Е л и з а в е т а. Чего ты… Кто это не пошел-то? Знает он, как же, знахарь нашелся.

Д е д. И ваши не пошли, и Федул не ходил, и еще какие мужики.

Е л и з а в е т а. Гляди-ка ты на него — не пошли! Это где записано, что ли? А сам-то зачем пошел? Ружье жалко было отдавать? Вот то-то и оно! У вас всегда так: как бы чего захапать да не отдать. «Не пошли»…

В л а д и м и р. При чем здесь ружье? Дедушка, а в каких местах проходили бои с Семеновым?

Д е д (Елизавете). Я в колхозе вон сколько отработал, и пензию урезать нету права. Вот так-то!

Е л и з а в е т а. О, герой, ему б только пенсию побольше.

В л а д и м и р. Дедушка, а как тут проходила коллективизация?

Д е д. Чего?

В л а д и м и р. Как организовывали первые колхозы, вы помните?

Входит б а б к а.

Е л и з а в е т а. О, объявилась! За подмогой, что ль, бегала?

Б а б к а. А Василий, рази, не сказал? За солей, за солей к Параньке бегала.

Е л и з а в е т а. А где ж соль-то твоя?

Б а б к а. А нету. Нету, говорит, и не было. В магазин, знать, не завезли.

Е л и з а в е т а. Да чего вы нас, как малых детей-то? Будто мы уж совсем полудурки какие.

Д е д (бабке). Пытают, с какого времени я в колхозе. Скажи-ка им, сколько я в нем отбухал?

Е л и з а в е т а. Да кто тебя пытает-то? Его по-человечески спрашивают, а он… Давайте, чего там еще у вас, да поскорей. А то счас этот прибежит, так будет тут «соля».

Владимира уже давно раздражает Елизавета, но, боясь вступать с ней в спор, он только морщится, решив не обращать на ее реплики внимания.

В л а д и м и р. Бабушка, извините, нас не представили. Меня зовут Владимир, а вас?

Е л и з а в е т а. Бабка Феня она.

В л а д и м и р. А полное как, по отчеству?

Е л и з а в е т а. Как тебя по батьке-то?

Б а б к а. Ерофеем батюшку-то звали.

Е л и з а в е т а (Владимиру). Ерофеевна.

В л а д и м и р. А как полное имя? Фе…

Е л и з а в е т а. Феня.

В л а д и м и р. Нет, полное. Это, вероятно, сокращенное.

Е л и з а в е т а. А как? Федосья, что ли? Как звали-то тебя? Феногена?

Б а б к а. Феноген-то дядя мой был. Его еще при царе убили.

Е л и з а в е т а. Феоктиста? Да зовите Феней, да и все. Ее все так зовут.

В л а д и м и р. Фе… Феня… Простите, забыл отчество.

Е л и з а в е т а. Ерофеевна. Да бабка Феня, да и все.

В л а д и м и р. Феня Ерофеевна. А вы помните, как у вас проходила коллективизация?

Б а б к а. Чего?

Е л и з а в е т а. Колхоз. Колхоз. В колхоз как вас загоняли, спрашивает.

Б а б к а. А чего — в колхоз? Когда мы еще в него поступили? Как всех начали прижимать, так и мы поступили. И коня отдали в бригаду, и корову с телкой. А вот твой-то дед еще после нашего сколь хозяином был…

Е л и з а в е т а. Чего скажете, кулак, что ли? (Владимиру.) У нас тут и кулаков-то сроду не было. Мамка-то мне все рассказывала.

Д е д. Вон сколько мы в колхозе отбухали, и как это нам теперь без пензии?

Е л и з а в е т а. Этот все про свое.

Быстро входит Ф е д о р. Намерения у него самые решительные.

Ф е д о р. Это чего тут? Пошто стариков обижаете?

Е л и з а в е т а. О, а кто это их обижает-то?

Ф е д о р. Ты мне не крути! Если чего надо разбираться — ко мне иди. А их зачем трогать?

Е л и з а в е т а. Да кто трогает-то? Нас председатель сельсовета послал. Вон, товарищ корреспондент из городу. К ним как к людям направили, а ему — трогать.

В л а д и м и р. Простите, меня направили к вашим родителям собрать материал по истории нашего края. Партизанское движение, коллективизация… А родители ваши все это видели своими глазами. И вот я хотел бы поговорить с ними как с очевидцами, участниками этих событий.

Ф е д о р (бабке). А чего сказали — огород отнимают?

Б а б к а (осмелев от присутствия сына). Так они вроде бы начинают-то про старинное, а подводят-то все к огороду да к пенсии.

Е л и з а в е т а. Да кому нужон ваш огород-то?

В л а д и м и р. Да нет, при чем здесь огород? (Федору.) Давайте познакомимся, меня зовут Володей.

Ф е д о р. Федор.

В л а д и м и р. А отчество?

Ф е д о р. Так раз это мой родитель, то Васильевич, выходит.

В л а д и м и р. Ах да, я совсем… Так мы поговорим?

Ф е д о р. А чего бутылка-то нераспечатанная?

Е л и з а в е т а. Брезгуют с нами пить твои родители.

Ф е д о р. Какие теперь с них пивцы! (Владимиру.) Ну, так, может, за знакомство? Шофером я тут, в колхозе.

В л а д и м и р. Да, очень приятно.

Ф е д о р. Давайте, а то насухую-то чего наговоришь. И с Лизаветой, может, помиримся, за рюмкой-то.

Е л и з а в е т а. А кто это с тобой ругался-то?

Ф е д о р. Ну, за родителей, значит?

В л а д и м и р. Да, за таких интересных и заслуженных родителей!

Е л и з а в е т а. Даже на две сотки лишнего заслужили.

Ф е д о р (миролюбиво). Вот ведь какая, никак не может без этого.

Е л и з а в е т а. Какая есть.

Ф е д о р. Ну и чего вам старики наговорили?

В л а д и м и р. Оказывается, ваш отец был в партизанском отряде.

Ф е д о р. О, он у меня еще тот… Герой! Видишь, Лизавета, не захотела тогда за меня замуж, а счас бы у тебя свекр героем был.

Е л и з а в е т а. Герой, все леса в округе пожег!

Ф е д о р. А что, и тут храбрость требуется? Так вы, значит, Владимир, про него в книжке напишете?

В л а д и м и р. Видите ли… Я не буду писать о ком-то конкретно, это будет роман, то есть вымысел. Но как прототип ваш отец может послужить… то есть послужит прототипом.

Ф е д о р. Вот так-то, батька. Служил ты в партизанах, служил в Красной Армии, а теперь будешь служить этому… типу, что ли?

В л а д и м и р. Прототип. Нет, вы не подумайте, в этом нет ничего обидного. Шолохову, например, для образа Григория прототипом послужил вполне конкретный человек.

Е л и з а в е т а. Он уж и так дослужился — на дом писателей посылают.

Ф е д о р. А что? И дослужился. Верно, батька?

Д е д. С партизан-то я убег все ж таки. Они куда-то совсем далеко выступили, к Амуру-реке, а наши-то мужики и говорят: «Чего нам идтить, дома все хозяйство развалится». Да и повернули обратно. Я и берданку принес с собой. Потом уж ее отобрали-то.

Ф е д о р. Ха, вот те и герой! Ты зачем про это-то рассказываешь?

Б а б к а (Владимиру). А он глухой, батюшка. Недослышал, знать, чего, коли не так сказал.

Ф е д о р. Ладно, матка, не бойся. Теперь ему полная амнистия за давностью годов. Ну так как, Лиза, может, по второй да споем, чем ругаться-то?

Е л и з а в е т а. Ты давай про дело говори.

Ф е д о р. Про какое дело?

Е л и з а в е т а. А зачем мы сюда пришли?

В л а д и м и р. Да, давайте продолжим наш разговор. (Деду.) Значит, у вас коллективизация проходила без эксцессов? То есть у вас не было таких столкновений, как на западе?

Ф е д о р. Как, батька? Чего тут у вас было, а чего не было-то? А то я и сам толком не понял.

Е л и з а в е т а. Где надо, так ты сразу поймешь.

Ф е д о р. А как же, если надо.

В л а д и м и р. Но ведь у вас, вероятно, были в деревне кулаки?

Ф е д о р. Как не быть. Вот его папашу, деда моего, выходит, чуть не раскулачили.

В л а д и м и р. Как, отец партизана — и кулак?

Б а б к а. А как же. Это ладно, что он, батюшка-то, в колхоз сразу все сдал задарма, а то б угнали.

Е л и з а в е т а. Вон откуда все идет-то, аж от деда-прадеда.

Б а б к а. Вот ты, Лизавета, на нас наговариваешь, а ведь твоего деда брата, Ермила-то, раскулачили и угнали.

В л а д и м и р. А он что, настоящий кулак был?

Б а б к а. Какой кулак?.. Пофорсить любил, да перед самыми колхозами-то возьми да и купи веялку. На последние, можно сказать, деньги. Ну, а уж раз купил, тогда, известное дело, — отвечай. Настоящих-то, с капиталом чтобы, двое только и было. Сидор — лавка у него была, пришлый он был отколь-то, да Иван-мельник. Этот-то наш, деревенский. Так они сразу с Семеновым ушли, еще когда он первый раз приходил. Ушли — да и сгинули.

Ф е д о р. Ну, ты, матка, развезешь теперь про всю деревню.

В л а д и м и р. Нет, но почему, пусть она расскажет, ведь это же так интересно, из первых уст.

Ф е д о р. Ладно, вспоминайте, а мы пока с Лизаветой про свое поговорим.

Е л и з а в е т а. О чем это нам разговаривать?

Ф е д о р. Будто бы и не знаешь?

В л а д и м и р. Извините, пусть бабушка расскажет.

Ф е д о р. Ладно, валяй, матка, а мы с Лизаветой пока с мыслями соберемся.

Е л и з а в е т а. Один так вот дособирался.

В л а д и м и р (бабке). Продолжайте, пожалуйста.

Б а б к а. А чего?

В л а д и м и р. Вы сказали, что настоящих-то кулаков в деревне было только двое. А остальные какие же, не настоящие?

Б а б к а. Какие там кулаки! Бумага, сказывали, пришла такая, вроде бы как разнарядка, сколько в деревне кулаков разорить. А где их взять-то? Вот и давай чуть не по жеребьевке, у кого лишняя телка или баранухи две-три, подсчитывать. А у батюшки-то три коровы с телкой были. Ну и вот, чуть не загремел из-за них.

Е л и з а в е т а. О, коровы же и виноватые остались.

Б а б к а. Так кто говорит, что коровы-то?

Е л и з а в е т а. Сама же сказала, что чуть за них не загремел.

Б а б к а. А из-за кого же? За лишних коров да коней-то и разоряли.

Е л и з а в е т а. Так скотина-то чем виноватая перед вами? Сами виноватые, что много держали.

Б а б к а. Так а исть-то чего? Семья-то что теперь бригада была, без коров-то как же проживешь?

Е л и з а в е т а. Ну так коровы разве виноватые-то?

Б а б к а. Кому?

Е л и з а в е т а. О господи! Не понимает ничего, а еще туда же лезет, в рассказчики.

Б а б к а. Так я что? Я, конечно, не понимаю. Так ведь он-то приказал «как было», я и рассказываю.

Д е д (Елизавете). А Пронька-то, Матвея твоего родитель, шальной варнак был. Полдеревни крестьян разорил, а потом и самого куда-то угнали.

Е л и з а в е т а. Чего ты городишь-то, он репрессированный был. А после войны их всех оправдали.

Б а б к а. Так вот тут и возьми: кто прессированный, а кто так, не за чего пропал.

Д е д. А вот как на войне-то бывало…

В л а д и м и р. На гражданской?

Д е д. А на которой с немцем.

Ф е д о р. Он у меня и на последней был. Как ты там, с немцем-то?

Д е д. С немцем я при конях был.

Е л и з а в е т а. При немецких, что ли?

Д е д. При конях. А есть такая страна — Болгария. Дак там этот, виноград. Как ягодки, целыми пучками, и пресладкий.

Е л и з а в е т а. А то мы не знаем.

Д е д. Ешь, ешь его, бывало, а чуть время прошло — опять охота.

Е л и з а в е т а. Во, герой-то ваш. Все садочки, наверно, у бедных болгаринов пообобрал. Это уж, видно, родовина такая: как бы где чего плохо лежит. На войне — и то успевают.

Ф е д о р. А чего это мы чужого взяли?

Е л и з а в е т а. А две сотки кто отхватил?

Ф е д о р. А ты мерила?

Е л и з а в е т а. Мерила. В сельсовете-то все известно, на все учет.

Ф е д о р. А как твой Матвей орехов в городе каждый год на тысячи продает, это ничего?

Е л и з а в е т а. Орехи в лесу. Кто хошь иди да добывай. Только с ними-то погорбатиться еще надо, не как с комбикормом.

Б а б к а. Вот видишь, Федор, комбикорм какой-то припутывает.

Е л и з а в е т а. Это не я припутываю, а он приворовывает.

Ф е д о р. Тебя чего сюда послали, к старикам, порядки свои наводить?

Е л и з а в е т а. А это не твоего ума дело, зачем меня послали.

Ф е д о р. Думаешь, не знаю, чего злишься? Матвей спился совсем, а у меня на тот год машина будет. Просчиталась, так теперь и шипишь?

В л а д и м и р. Извините, мы…

Е л и з а в е т а (перебивает). Чего ты плетешь? Кому ты нужон-то, да и с машиной своей ворованной? Матвей хоть на мотоцикле — так на своем, на кровные заработанном. А тут наворовал да еще и похваляется. И тогда не пошла за тебя, и счас бы трижды не пошла. «Просчиталась»!

В л а д и м и р. Извините…

Никто не обращает на него внимания.

Б а б к а. Вот, вот она к чему подвела-то, от старинного-то!

Д е д. Федор, ты с бабами не ругайся. А она пущай больше не приводит да чего не надо не отписывает. А то ишь удумала — отписать привела.

Б а б к а. Дак и правда — удумала. (Федору, показывая на Владимира.) А этот все уже и перемерить успел.

В л а д и м и р. Что — перемерить?

Федор и Елизавета, не обращая ни на кого внимания, стоят друг против друга.

Ф е д о р. А ты что, помогала мне мешки в амбар заносить? У меня хоть раз была с комбикормом недостача, была?

Е л и з а в е т а. Так ты уж все науки прошел по этому делу. Как же, поймаешь тебя! Но люди-то все знают, не скроешь. И сыночка такого же вырастил. (Владимиру.) Вот про это и надо написать: батька день и ночь комбикорм ворует, а сыночек его…

Ф е д о р (перебивает). А ты об своей, об своей доченьке расскажи, как она… Не успела школу закончить…

Е л и з а в е т а. Ас кем, с кем она, не с твоим ли кобелем?

Ф е д о р. Ты парня с девкой не равняй. Парень парнем, а девка — совсем другое. Что ж остальные-то никто не забрюхатели, твоя одна?

Е л и з а в е т а. А от кого, от кого забрюхатела-то? Кто ей речи-то сладкие пел, кто вокруг змеем-то увивался?

Ф е д о р. А мало ли чего он скажет? Что ж, по-твоему, если парень складно напел, так девка должна и ручки кверху?

В л а д и м и р. Зачем вы так о женщинах?

Ф е д о р. А как еще, если она в школе сберечь себя не сумела? А наш дурак в город из-за этого убежал и десятилетку не закончил. Каких-то два-три месяца осталось.

Е л и з а в е т а. «Убежал»! Сами же его туда и сплавили, чтоб концы в воду.

Ф е д о р. Кто сплавил? Кто сплавил? Что мы, нехристи какие, родному сыну не дать школу закончить?

Е л и з а в е т а. Беда какая! Он-то год да и в вечернем закончит, а Любке теперь всю жизнь…

Ф е д о р. Да ты чего, лучше не могла придумать? «Сплавили»… Да у нас вон и письмо от него лежит. Если, дескать, приедете за мной, то совсем убегу. На БАМ или еще куда подальше. И сестра моя, Верка, у которой он остановился, приписку сделала, чтоб не трогали его, не в себе, дескать, парень. «Сплавили»…

Д е д (вдруг ударился в воспоминания). А вот еще случай был, когда с Семеновым-то…

Ф е д о р. Погоди, батька, тут вон рядом хуже Семенова. (Елизавете.) Может, скажешь, я специально и подучил, чтоб он Любку твою…

Е л и з а в е т а. А что, с вас сдеется!

Ф е д о р (задохнулся). Ну… (Владимиру.) Вот, вот про кого писать-то надо! Пока такие…

Е л и з а в е т а. Какие? Ну какие?

Ф е д о р. А вот такие!

Е л и з а в е т а. От такого и слышу! (Владимиру.) Вот про это и надо написать! И комбикорм помянуть, и сотки лишние, и как он сыночка своего выучил.

В л а д и м и р. Простите…

Ф е д о р. Ну, Лизка!

Б а б к а. Федор! Ты зачем с бабой ругаешься? Ты кто, мужик аль кто? Если надо, натрави на нее свою Катерину, и пускай они хоть волосья друг дружке повыдирают, а сам зачем путаешься?

Е л и з а в е т а (Владимиру). Вот, вот еще с кого началось-то! Слышали, как учит, чтоб до драки, значит? Они этого воспитали, а тот — того кобеля. (Вдруг заплакала.) А девчонка теперь… не успела и на свет божий наглядеться, а уж вся жизнь переломанная. Куда она теперь? Кому она? А ведь не щенок какой, кровинка родная, сколько ночей-то не поспишь, пока ее выходишь?

Ф е д о р. А мой, значит, щенок? Мы, значит, своего не выхаживали? А если он теперь правда убежит куда подальше да сгинет, каково нам будет, каково?

Е л и з а в е т а (вытирая слезы). Как же, сгинет такой, жди. А вот Любке-то теперь… (Владимиру.) Вот вы бы взяли да и написали про это в газете. Как ихняя родовина всю деревню в ужасе держит. Вся деревня от них в ужасе плачет.

Ф е д о р. Кто держит? Кто плачет? Вас подержишь, как же! Таких подержишь, так и сам без рог останешься! Такие сами кого хочешь подержут. Плачут они…

Е л и з а в е т а (Владимиру). А вот пойдемте к нам, пойдемте. Любка вам сама расскажет все, как было, как на духу расскажет. Пойдемте, раз тут моим словам нету веры.

Ф е д о р. Ага, она расскажет! Ты уж ее, наверно, как по учебникам научила, что да как говорить. Она расскажет!

Е л и з а в е т а (тянет Владимира из избы). А вот пойдемте, пойдемте, уж ребенок-то не сбрешет.

В л а д и м и р (сопротивляется). Но ведь это молодежная тема, а я в сельхозотделе.

Е л и з а в е т а. Так она же вам все расскажет, вам только записать да напечатать. Чтоб ихняя родовина хоть раз в жизни покраснела.

Б а б к а. Федор, ты зачем ругаешься? А как правда пропечатают? У ней ведь брат в сельсовете сидит, ему что, он там все может пропечатать.

Ф е д о р. А чего же мне, молчать? Так если б я молчал, они б давно меня с потрохами съели.

Е л и з а в е т а (снова тянет из избы Владимира, но говорит больше для Федора, как бы маня его за собой). Она вам под честное слово все расскажет, мы про них так напишем…

В л а д и м и р. Но ведь мы так и не взяли материал?!

Б а б к а. Вот видишь, Федор, ты с ней ругаешься, а она привела из городу, и какой-то матерьял с нас сыскивают.

Ф е д о р. Я ей покажу — матерьял! Я ей такой матерьял со стариков стребую — век сама голая ходить будет!

Е л и з а в е т а (Владимиру, но все так же больше для Федора). Пойдемте, пойдемте, мы про них такое напишем, что во сне заикаются.

Ф е д о р. Тогда и я пойду. Пусть при мне говорит, при мне. А то твой ребенок такого наплетет в газету, что потом и в тюрьму не примут. При мне пусть, при мне, я законы знаю.

Елизавета выводит наконец Владимира. Федор выходит за ними.

В л а д и м и р (на секунду появляясь в дверях — видимо, дальше его не пускают). До свидания!

Б а б к а (сурово). Бог простит.

Владимир исчезает, какое-то время еще слышны крики со двора, потом все умолкает.

Б а б к а (подходит к деду, уснувшему еще в начале ссоры). Василий, а Василий!

Д е д. А? Чего?

Б а б к а. Ты бы лег на кровать-то.

Д е д. Заснул, что ль? А и приснилось-то, будто я на собрании колхозном, еще при старом председателе.

Б а б к а. Дак тут хуже всякого собрания было.

Д е д. Ушли, что ль, неугомоны-то?

Б а б к а. Ушли, ушли. Может, тебе чаю согреть с брусникой? У нас ведь брусника еще осталась.

Д е д. А случай-то я им так и не рассказал. Это как я к Семенову под расстрел-то попал.

Б а б к а. До Семенова им, как же! Ведь это я как в воду глядела, когда сказала, что они из-за Кольки пришли. Какое же им старинное, чего им с него? У них свое на уме. Я тоже медалю свою хотела показать, за труд-то которая, а потом, думаю, засмеют. Уж бог с ней, да с медалей. Огород не отобрали — и то ладно.

Д е д. А больше-то ничего не стребовали?

Б а б к а. Кричал опять тот-то, молодой, про матерьял, а Федор-то им и показал. Это ладно, бог надоумил за ним послать, а то ведь без него-то чего бы с нами сделали.

Д е д. А она счас в сельсовет да и снова брату пожалится. А тот и снова пришлет какого-нибудь отписывать.

Б а б к а. Дак а как же не прислать? Еще как пришлет-то. Такого пришлет, что не только огород, а и самих-то в живых не оставит.

Д е д. А чего же делать будем? Пришлет, а мы и Федора не дозовемся.

Б а б к а. Вот и думаю, чего делать. Огород-то ладно, бог уж с ним, да с огородом, так они ведь еще и Федора-то, того и гляди, что засудят.

Д е д. Может, покаяться идти? Пусть уж забирают эти сотки, только б отступились от нас.

Б а б к а. Отступятся они, как же! Сотки, что ль, им эти нужны? Говорю же тебе: из-за Кольки все. Тут теперь, пока Федора не посадят и дом не отберут, не отступятся.

Д е д. Дом-то отбирать — нету такого закона.

Б а б к а. Тогда самих со свету сживут. Вот что, Василий, сбегаю-ка я к Григорию, к племяннику. Тот-то грамотный и в городе учился, он-то уж чего-нибудь да посоветует. А может, и бумагу какую выправит, а я счас минуткой и обернусь. А то ведь засудят они Федора, насовсем засудят.

Д е д. Ты убежишь, а тут снова кого пришлют, и чего я делать буду?

Б а б к а. Не успела она еще к брату-то сбегать. Дома ведь они счас у ней разбираются.

Д е д. «Не успела»… Такая везде поспеет. Нет уж, ты пошла — и я с тобой.

Б а б к а. Да куда же ты со своими ногами?

Д е д. А уж лучше как-нибудь да идтить, чем тут сидеть, их дожидаться.

Б а б к а. Ладно, собирайся. Мы тогда на лавочках отдыхать будем.

Собираются.

А Гришка-то, он ушлый, уж он-то обязательно присоветует. Счас, Василий, до Епифанихи доползем, а там и лавочка. Посидим, отдохнем да и дальше, до Бычковых. На ихней посидим, а там и до Гришки совсем ничего. Счас, Василий, бумаги я, какие есть, соберу, да и двинемся.

СЦЕНА ВТОРАЯ РАССЛЕДОВАНИЕ

Дом Елизаветы. Вся обстановка под городскую квартиру: новая современная мебель, ковры, яркие дорогие шторы и т. д. И в то же время можно сразу определить, что это деревенская изба. Это — и от большой русской печи, от ухвата и кочерги, прислоненных к ней, от больших цветных фотографий хозяев дома в деревянных рамках. Толкая впереди себя В л а д и м и р а, входит Е л и з а в е т а. За ними — Ф е д о р. Чем больше стараются его игнорировать, тем больше он дает о себе знать.

Е л и з а в е т а (Владимиру). Вот сюда, проходите и садитесь. И блокнот доставайте, чтоб сразу все записать.

Ф е д о р (садится). Запишем, все запишем, только не по-вашему. А то вы тут напоете, вы тут насвищете.

Е л и з а в е т а (только Владимиру). Садитесь, а я счас и чаю, и чего еще сами пожелаете.

Ф е д о р. Ага, с чаю начнешь, а комбикормом кончишь.

Е л и з а в е т а (Владимиру). Вы, главное, его не слушайте, а уж девчонка вам все обскажет. А напечатать потом и с портретом можно, чтоб и тот, молодой кобель, в полный рост был, и этот с мешком комбикорма там присутствовал. Счас я девчонку крикну.

Ф е д о р. Да свидетелей, свидетелей не забудь. А то без свидетелей-то вы тут книгу сочините, картину придумаете.

Е л и з а в е т а (впервые обратись к Федору). Не бойся, все как у людей будет. (Уходит.)

Ф е д о р. Вот, а теперь сам посуди, Владимир, как с такой родниться прикажешь? Да она на третий же день под статью подведет. (Закуривая.) Давно работаешь?

В л а д и м и р. Если честно — это моя первая командировка. И вот — влип.

Ф е д о р. Часто такое бывает?

В л а д и м и р. Что?

Ф е д о р. Да вот такое, как у нас?

В л а д и м и р. Не знаю. Я в первый раз встречаюсь.

Ф е д о р. Суда тут, конечно, быть не может. Если б он большой, а она несовершеннолетняя, тогда другое дело. А так, когда обои шпана… Какая тут статья, не знаешь?

В л а д и м и р. Не знаю.

Ф е д о р. На алименты бить будут. А что с него возьмешь? С нас, конечно, станут выжимать. А у самих-то… (Показывает взглядом, на обстановку комнаты. Понизив голос.) Он, Матвей-то, мужик-то ее, каждый год орехи возами в город возит. А добывает безо всяких договоров.

В л а д и м и р. Без чего?

Ф е д о р. Чтоб орехи-то добывать, договор надо заключать в районе, а он так прет машинами. Как думаешь, браконьерство можно приписать?

В л а д и м и р. Не знаю.

Ф е д о р. Я думал, в газете все знают.

В л а д и м и р. Я же сказал — только устроился.

Ф е д о р. А как же книжку свою писать будешь?

В л а д и м и р. Там главное — вымысел, фантазия.

Ф е д о р. Фантазия… Вот они счас и наплетут тебе фантазию в два голоса. Да еще Матвей заявится. Не рад будешь, что пришел сюда. Ну, Колька, припомню я тебе первую любовь. Это учительница в школе их так выгораживала: первая любовь, дескать, то да се. А тут из-за этой первой любви последние зубы потеряешь. Матвей-то, он психованный. Да если еще пьяный придет. Он не станет спрашивать, кто ты и что ты.

В л а д и м и р. Но ведь она сама меня позвала?..

Ф е д о р. Еще и за это будет бить. Пьет да ревнует к кому попало. Один раз уже поджигал меня. Ладно, что шибко пьяный был, спичку не мог зажечь… А так все чин чином — и соломы, и веток к стене натаскал. (Выглядывая в окно.) Брата б, председателя, не позвала, а то с нее сдеется. Ага, ведет. А по дороге инструкции ей нашептывает. (Садится на прежнее место.)

Е л и з а в е т а вводит упирающуюся Л ю б у, девушку лет семнадцати. Та настроена явно враждебно ко всем. Отвечает резко, порывисто, глядя в одну точку. Признаков беременности еще совсем не заметно.

Е л и з а в е т а (как бы представляя Любу Владимиру). Вот. (Любе.) Да садись, садись, чего стоять-то. И не бойся ничего. (Кивая на Федора.) А на этого так и вовсе не гляди. Будто его здесь нету.

Люба, даже не взглянув ни на кого, садится.

Ф е д о р. Ага, зато я погляжу. И послушаю.

Е л и з а в е т а (озабоченно, Владимиру). С чего начать-то?

В л а д и м и р. Вероятно, с этого… Ну, со знакомства, наверное.

Е л и з а в е т а (Любе). Ну?

Ф е д о р (Владимиру). Так ты и за неделю не переслушаешь. Они с Колькой вот с таких годов бегали, можно сказать, на одном горшке сидели.

Люба еще сильнее сжала губы и свела брови.

Е л и з а в е т а. Ты при ребенке не очень-то тут выражайся.

Ф е д о р. А чего, не сидели? Ну, про горшок это я так, к слову. (Владимиру, объясняет.) Тогда в деревне и горшков-то не было, тогда они так, самопроизвольно.

Е л и з а в е т а. Чего ты тут про свои горшки заладил, чего ребенка сбиваешь?

Ф е д о р. Ладно, пусть говорит. (Владимиру.) Ишь какие цацы, и про горшок им не скажи. Будто бы и не сидели никогда на нем, будто бы и не знают, что это такое.

Е л и з а в е т а. Да ты чего привязался-то со своими горшками, слово ребенку не даешь сказать. Он что, в газете про горшок твой будет писать?

Ф е д о р. А чего? Пусть с него и начнет. Чтобы все ясно было, без обману.

Е л и з а в е т а (махнув на Федора рукой). Говори, доча.

Л ю б а. Чего говорить-то?

Е л и з а в е т а. Ну, как у вас началось с этим кобе… с этим Николаем? Ну?

Люба молчит.

Ну чего ты слова-то сказать не можешь? Вон товарищ корреспондент уже и ручку приготовил.

Ф е д о р. Пускай она скажет, кто первый.

Е л и з а в е т а. Чего — первый?

Ф е д о р. Кто первый начал. А то ведь у теперешних-то на девяносто процентов девки начинают.

Е л и з а в е т а. Чего — начинают?

Ф е д о р (вертит рукой). А вот это самое. Моргнула, вильнула, а парень-то что, он дурак, он и побежал. Пусть вот она и скажет — моргала, нет?

Е л и з а в е т а. А чего это ей моргать-то?

Ф е д о р. А того. Да ты-то что, пусть она сама скажет.

Е л и з а в е т а. Ну-ка, доча, скажи ему, скажи, чего это тебе моргать приспичит.

Ф е д о р. Ага, молчит. Значит, моргала. (Владимиру.) Запиши.

Е л и з а в е т а. Скажи ему, доча, скажи. Хотя, погоди, чего это мы перед ним-то распинаемся, ишь расселся. Плюнь на него, а говори все корреспонденту. Ну? (Владимиру.) С чего начать-то?

В л а д и м и р. Вероятно… Ну… (Любе, осторожно.) Как вы познакомились?

Ф е д о р. Говорю же — на горшке.

Е л и з а в е т а. Опять со своим горшком лезешь?

В л а д и м и р (Любе, так же осторожно). Вы, вероятно, в колхозе познакомились?

Ф е д о р. Это как?

В л а д и м и р (видя, что все в недоумении). Ну, на сельхозработах. Я хотел сказать… Вот у нас, например, когда на первом курсе отправляют на месяц на сельхозработы, там все обычно и знакомятся.

Ф е д о р. И что, тоже… того… (Делает жест рукой, как бы обрисовывая большой живот.)

В л а д и м и р (смутился). Ннет… Зачем… Ну, я не знаю, когда как.

Ф е д о р. И чем кончалось? Ну алименты там или еще чего?

Е л и з а в е т а. Да свадьбой! Чем еще у добрых людей кончается? Это у вас, кобе… это вам одни алименты на уме. Будто бы без этого уже и прожить невозможно, будто все и счастье в этих алиментах! (Владимиру.) Это уж, видно, родовина у них такая: ничем их не проймешь, окромя алиментов.

Ф е д о р (даже встал от возмущения). Мне, что ли, нужны эти твои алименты? Да мне… Пропади они трижды пропадом!

Е л и з а в е т а. А чего же тогда сыночка сплавил?

Ф е д о р. Кто сплавил? Я сплавил? Говорю же тебе — письмо лежит. Сам убежал и еще дальше бежать собрался. «Сплавил»…

Е л и з а в е т а. Он добегается.

Ф е д о р. Ага, тебе легко говорить, тебе на это тьфу! А если б твоя доченька убежала?

Е л и з а в е т а. А если б твой сидел вот в таком положении?

Ф е д о р. Чего ему сидеть? Он мужик.

Е л и з а в е т а. Был бы мужик настоящий — не убежал бы.

Ф е д о р. Чего с него взять-то — парнишка. Какой у него ум?

Е л и з а в е т а (обрисовывая живот рукой). А на это у него ума хватило?

Ф е д о р. А тут ума не надо.

Люба вдруг встает и быстро, так же ни на кого не глядя, выходит. Проводив ее взглядом, все какое-то время молчат.

Е л и з а в е т а. О, довел ребенка.

Ф е д о р. Я ей хоть слово сказал против?

Е л и з а в е т а. А кто все говорит-то? То с горшком своим привязался, а то показывать стал при ребенке-то.

Ф е д о р. Чего это я показывал?

Е л и з а в е т а (обрисовывая живот). А это вот я, что ли, показывала?

Ф е д о р. Так это вон Владимир про это сказал.

В л а д и м и р. Я?

Ф е д о р. А как же, про студенток-то, забыл, что ли? Ну, как ты их на сельхозработах-то?

В л а д и м и р. Я?!!

Ф е д о р. Ну, не ты, дак другой кто. К нам тоже приезжают студенты по осени. Раз, ночью уже, захожу за ворох зерна, темно… Кто это, думаю, там копошится, а там…

Е л и з а в е т а (перебивает). Во, еще это начни при ребенке рассказывать.

Ф е д о р. Да чего ты — ребенок, ребенок… (Обрисовывая живот.) А это-то у ребенка что, дух святой? Если уж она ребенок, ничего не знает, не соображает, дак это-то как получилось?

Е л и з а в е т а. Это ты у своего спроси, как получилось. Ишь, вырастил, а теперь еще и посмеивается сидит.

Ф е д о р. Кто посмеивается? До смеху мне, как же. Счас еще браконьер твой пьяный заявится, совсем потом обхохочешься.

Е л и з а в е т а. Вот и пусть придет. Он тебе язык-то живо укоротит. А то ишь моду взял: жесты всякие при ребенке.

Ф е д о р. Да Владимир про это первый заговорил, чего ты на меня-то? Ты лучше давай веди своего (снова делает жест) «ребенка», а то мы сюда не чай пить прибежали.

Е л и з а в е т а. Ты мне если еще раз покажешь…

Ф е д о р. О, уж и при тебе нельзя! И ты тоже «ребенок», ничего не знаешь, не понимаешь?

Е л и з а в е т а (Владимиру). Ну вот как с ним разговаривать? Счас приведу. (Федору.) Но если ты еще хоть одно слово, хоть один жест свой бесстыжий покажешь…

Ф е д о р. Ладно, веди, веди.

Елизавета выходит.

Ишь, жесты ей не по нутру. Тут теперь не о жестах надо думать, а… Ну, что записал?

В л а д и м и р. Пока ничего.

Ф е д о р. Ты там помяни, как она созналась, что моргала.

Владимир пожимает плечами.

А чего, может, это-то и есть самое главное. С чего начинается-то все? Моя вон тоже с этого начинала, а теперь я уж двадцать с лишком лет проморгаться не могу. Ты начни с того, что девки теперь совсем облахудрились. Курить начали, пьют вместе с ребятами да еще и губы красят. Какая же тут устойчивость? А ребятам что, на дармовое-то?

В л а д и м и р. По-моему, нормальные.

Ф е д о р. Кто, ребята, что ль?

В л а д и м и р. Все. И парни, и девчонки.

Ф е д о р. Коли так, чего ж тогда писать будешь?

В л а д и м и р. Ну, может получиться материал на морально-этическую тему. О любви и дружбе.

Ф е д о р. Ну-ну, давай! Счас Матвей придет, он нам покажет и любовь и дружбу. (Ходит по комнате, трогая вещи.)

В л а д и м и р. Я-то здесь при чем? Я на работе.

Ф е д о р (все так же прицениваясь к вещам). Ага, он шибко будет разбираться, на работе ты или на культурном отдыхе. Это уж потом разберутся, когда поздно будет. У крышки гроба.

В л а д и м и р. Он что, ненормальный, что ли?

Ф е д о р. Говорю же тебе — поджигал меня. А если уж в своем доме поймает, тут и говорить нечего. (Смотрит в окно.) Куда эти-то подевались? Вот-вот заявится, а им…

В л а д и м и р. А может, в другом месте?

Ф е д о р. Чего?

В л а д и м и р. Ну, взять у них материал?

Ф е д о р. Плюнь ты да езжай отсюда, пока живой. Сами разберемся.

В л а д и м и р. Я бы с удовольствием, а как? Сбежал, скажут. Еще и в редакцию напишут.

Ф е д о р. Тебе что дороже: редакция или собственная голова?

В л а д и м и р. Ну что он — совсем ненормальный?

Ф е д о р. Говорю же тебе — псих, рецидивист лесной. Все кедровники пооббил. А может, и угробил кого там, откуда узнаешь-то — тайга. Пошли лучше к старикам. Они тебе еще на пять листов наговорят. Бутылочку возьмем, да там и так осталась недопитая. Ты пойми: там дело благородное — партизаны, а тут чего — внештатная беременность?

В л а д и м и р (с тоской). Я бы с удовольствием…

Ф е д о р. Ну и пошли, чего тут-то дожидаться?

В л а д и м и р. Ну хорошо. Только предупредить надо, попрощаться.

Ф е д о р. Да какое прощание? С белым светом ты тут распрощаешься. Пошли.

В л а д и м и р. Сейчас, тогда я записку. (Пишет.)

Ф е д о р. Во, это давай. Не на того, мол, напали. Ишь, с портретом им подавай! Написал? Пошли!

Идут к двери. Навстречу — Е л и з а в е т а с Л ю б о й. Федор только скрипнул зубами.

Е л и з а в е т а. А куда это вы?

В л а д и м и р. Мы…

Ф е д о р. А чего мы тут рассиживаться будем? На ковры твои любоваться?

Е л и з а в е т а. Тебя-то сюда и не звал никто. А вы как же, Владимир?

В л а д и м и р. Мы решили, пока вас нет, взять материал у его родителей. Мы ведь так и не взяли его полностью.

Е л и з а в е т а (кивая на Любу). А с ней как же?

В л а д и м и р. Потом. Я ведь, собственно, из сельхозотдела.

Е л и з а в е т а. Разбередили, значит, ребенка, а теперь — убегать?

В л а д и м и р. Да нет, мы только… (С мольбой смотрит на Федора.)

Е л и з а в е т а. Глядите, я ведь и председателю могу все рассказать. И до начальства, которое повыше, дойду, как к нашим детям относятся. Глядите.

Ф е д о р. Там-то мы материал не добрали. А партизаны поважней каких-то…

Е л и з а в е т а. Каких? Ну каких?

Ф е д о р. А всяких!

Е л и з а в е т а. А всякие-то в чужие дома нахально не лезут. (Владимиру.) Глядите, мы ведь и сами можем написать в газету. И приписочку сделаем. Вот, мол, как ваши корреспонденты относятся к детям простых колхозников. Если у кого-то у городской случись такое, так про нее, значит, можно писать, а если про дочку простого колхозника — так сразу деру?

Ф е д о р. А чего писать-то? Ты подумала, чего писать-то? Если бы она там перевыполнила или раньше сроку, а то… Нашла об чем хвастать.

Е л и з а в е т а. А это, по-твоему, не раньше сроку, не раньше? Другие теперь в техникумы да в институты пойдут, а ей?.. (Плачет.) А все из-за того, что твой кобелина об чем не надо раньше сроку начал думать.

Люба порывается выбежать.

(Крепко держит Любу за руку.) Погоди, никуда я их не выпущу, пока не напишут все, как было. Чтоб все через газету узнали, какое у твоего сыночка моральное лицо, чтобы ни одна девка после этого его к себе не подпустила.

Ф е д о р. Это еще посмотреть надо, какое у кого лицо.

Е л и з а в е т а. Вот и посмотрим. Садись, доча. (Владимиру.) А вы блокнот доставайте.

В л а д и м и р. Да-да, я все.

Ф е д о р (тоже садится). Ну и что, снова да ладом начнем: «Как познакомились?»

Е л и з а в е т а. Да хоть с чего. Только начинайте.

Ф е д о р (Владимиру). Начинай сразу с того, как они схлестнулись. А то так мы и за неделю не разберемся.

В л а д и м и р (Любе). У вас, вероятно, вначале была дружба?

Ф е д о р. Да какая там дружба! Раз в таком положении, значит, дружба черт знает когда кончилась. (Любе.) Ты скажи, Колька-то мой тебе хоть нравился или просто так это, ради интереса?

Е л и з а в е т а. Какой это еще у нее интерес может быть? Интерес — вот он, счас только проявляется. Интерес ему подавай!

Ф е д о р. Ты не жужжи, пусть она сама скажет, нравился или нет.

Е л и з а в е т а. Скажи ему, доча, скажи.

Л ю б а (впервые подняв глаза прямо на Федора). Ну и нравился, ну и что? И сейчас нравится.

Ф е д о р. Так… А на меня-то чего так глядеть, я-то в чем тут виноватый?

Л ю б а (снова уставившись в одну точку). Вы все не виноватые.

Ф е д о р. О, видишь?!

Е л и з а в е т а (снова со слезами на глазах). А то не вижу? Уж мне-то сколько это видеть приходится.

Ф е д о р (стараясь как можно теплее, Любе). Ну, а чего же тогда не вышло-то?

Е л и з а в е т а. Не вышло ему! А это чего? Это б счастье наше было, коли б не вышло-то, а то сидит вот теперь с тобой.

Ф е д о р (Елизавете). Да я не про то совсем. Почему до конца, говорю, не вышло?

Е л и з а в е т а. А до какого ж тебе еще-то конца надо?

Ф е д о р. Ну, убежал же он, не просто же так убежал — значит, поругались или еще чего.

Е л и з а в е т а (Любе). Чего у вас вышло-то? Ну?

Л ю б а. А вам-то зачем?

Е л и з а в е т а. Вот те на́! Да кому ж это надо-то, коли не нам?

Л ю б а. Раньше что-то не замечалось, чтоб надо было. Это теперь забегали.

Е л и з а в е т а. Ну вот, один у ней ответ. (Любе.) Ты хоть скажи нам, из-за чего поругались-то?

Л ю б а. Из-за Петьки.

Ф е д о р. Чего-чего? Из-за какого еще Петьки?

Л ю б а. Ивлева, с нашего же класса.

Ф е д о р. А зачем это тут Петька? Какое ему тут дело?

Входит М а т в е й, здоровенный мужчина с размашистыми жестами и постоянным выражением иронии на лице. Владимир следит за ним с нескрываемым страхом. Федор сразу весь подобрался. Елизавета, зная уже, что сейчас будет, недовольна приходом мужа. Матвей действительно немного навеселе. Люба никак не отреагировала.

М а т в е й (окинув всех быстрым взглядом, искренне обрадовавшись при виде Федора). А-а! Сватушка дорогой! Сам пожаловал! То все по амбарам да по баням от меня прятался, а тут, гляди-ка, сам явился.

Ф е д о р. Кто это от тебя прятался? Да еще по баням?

М а т в е й. А ты вспомни, вспомни. Ты уж припомни, сватушка, как я в субботу приходил к тебе, шибко уж поговорить тогда по душам захотелось, а ты мелькнул в окошке да и исчез. Так исчез — будто бы никогда и не родился.

Е л и з а в е т а. Погоди, Матвей, тут разобраться надо.

М а т в е й. А вот мы и разбираемся со сватушкой моим дорогим, с тестюшкой, с куманьком… или черт его знает кем он теперь нам приходится. Исчез он тогда, значит, а я к его хозяйке под окошко.

Ф е д о р. Чего мне исчезать? Дома, значит, не было.

М а т в е й. Вот-вот, ты тогда бабе так и приказал: дома, дескать, тебя нету. А где ж он, говорю, тестюшка мой?

Е л и з а в е т а. Какой тестюшка-то? Кто он тебе будет, посчитай?

М а т в е й (не глядя, отмахнувшись от жены). Где ж, говорю, тестюшка-то, или сватушка, или кумушка…

Е л и з а в е т а. О, уже кумушка ему стал!

Люба незаметно исчезает.

М а т в е й. Где ж, говорю, этот змей-то подколодный?

Е л и з а в е т а. То-то. А то кумушка ему!

М а т в е й (Елизавете). Ты не перебивай, не мешайся.

Ф е д о р. Пойдем, что ль, Владимир? Все равно тут теперь никакого навару.

М а т в е й (преграждая ему путь). А ты погоди, погоди, зятек, навар-то потом будет, сначала еще заварганить надо.

Ф е д о р. Чего нам от пьяного ждать?

М а т в е й. А ты погоди, глядишь, чего и дождешься. Уж ты-то дождешься, не беспокойся. (Кивая на Владимира.) А это что, подставного, что ль, приволок? Своего, значит, сплавил, а этого взамен привел? Так ничего не выйдет, тестюшка: тощий, таким не откупишься.

Е л и з а в е т а. Да ты чего мелешь-то? Корреспондент это, из газеты.

Ф е д о р (Владимиру). Во, вот это обязательно в статью включи. Какое же тут будет воспитание? Тут прямая дорога к ранней беременности.

В л а д и м и р. Послушайте…

М а т в е й (не слушая). Ага, ему, значит, мало, что вся школа, вся деревня узнала. Ему надо, чтоб на весь район, на всю область ославить. Корреспондента приволок!

В л а д и м и р. Нет, вы не так поняли…

Е л и з а в е т а (Матвею). Ты чего, не разобравшись-то, кидаешься?

Ф е д о р. О, а это уже оскорбление при исполнении служебного…

Е л и з а в е т а (Матвею). Ну-ка, сядь, счас же сядь! И не суйся, если ничего не знаешь.

Ф е д о р. Ишь, ухарь! Не успел зайти — и сразу про баню вспомнил.

М а т в е й. Может, ты им сейчас бутылочку, а меня в лес за вениками отправишь?

Е л и з а в е т а. Ну надо же, теперь с этим…

М а т в е й. Может, я тут лишний? Может, этого (кивает на Владимира) специально притащили, чтоб он любовь вашу старую записал?

В л а д и м и р. Нет, я совсем…

Е л и з а в е т а (перебивает). Да ты чего мелешь-то? Из-за девчонки они пришли, чтоб ихней родовине стыдно стало.

М а т в е й. Из-за девчонки, говоришь? А где ж твоя девчонка, где?

Е л и з а в е т а. Да только что тут сидела. С вами разве поговоришь по-человечески.

М а т в е й. Ну так вот: иди ищи свою девчонку, а я пока тут этих поразвлекаю. Я пока тут с тестюшкой по душам. А то ведь так-то его не поймаешь: по баням скрывается.

Ф е д о р. Кто скрывается? Ты тут не очень-то! Думаешь, поймал в своем доме, так все можешь? Не бойся, советская власть все видит.

М а т в е й. Через окошко, что ли? Так мы его прикроем.

Ф е д о р. Все видит. Если надо, и через стенку увидит.

Е л и з а в е т а. О, советскую власть вспомнил! А как комбикорм-то воровал, так…

М а т в е й (перебивает). Ты иди ищи свою девчонку.

Е л и з а в е т а. Сейчас приведу. (Выходит.)

Матвей быстро выбегает в сенцы за ней, возвращается с ружьем и, закрыв дверь, садится около нее, положив ружье на колени стволом к гостям.

М а т в е й. Вот так-то. А теперь поговорим. (Федору.) А что шутить я не люблю, ты давно знаешь.

В л а д и м и р. А я как же?

М а т в е й. А ты пиши, если уж пришел.

Ф е д о р. За ружье-то ты еще ответишь. Как подпаливал-то — свидетелей не было, а тут-то вон он, свидетель, не выкрутишься.

М а т в е й. Этого свидетеля, может, вместе с тобой отсюда вынесут.

Ф е д о р. Всех не перебьешь, правда-то, она всегда вылезет.

М а т в е й (Владимиру). А ты разве видел чего или слышал?

В л а д и м и р. Я?

М а т в е й (тыча в его сторону ружьем). Ты, ты. А то ведь как бывает-то в картинах иностранных: какой свидетель видел чего или слышал, его и… И нет свидетеля, будто бы он сроду и не родился. Так видел?

В л а д и м и р. Да я, собственно… Поймите, я вообще к этой теме не имею отношения.

М а т в е й (Федору). Вот видишь, он не имеет отношения.

В л а д и м и р. Просто ваша жена попросила…

М а т в е й. Чего она попросила?

В л а д и м и р. Она сказала…

М а т в е й. Ну? Вам обоим сказала или сначала ему?

В л а д и м и р. Сначала ему.

М а т в е й. Ага! Сначала все ж таки ему? И чего она сказала? Про старое вспомнили?

В л а д и м и р. Да, мы пришли поговорить о прошлом к его родителям.

М а т в е й. Та-ак… Значит, у стариков встретились. Сначала, значит, вы пришли, а потом она, жена моя, значит?

В л а д и м и р. Н-нет. Сначала мы с ней, а потом он.

Ф е д о р. Ну, Мотька, ответишь!

М а т в е й. Ага, такой, значит, уговор был: сначала вы, а потом он?

В л а д и м и р. Вероятно, я не знаю.

М а т в е й (как бы подытоживая, с видом человека, которому наконец все стало ясно). Та-ак!

Ф е д о р (Владимиру). Какой еще, к собакам, уговор? Я же прибежал к старикам: думал, огород отнимают.

М а т в е й (все так же зловеще, спокойно). Ага, огород, значит?

Ф е д о р. Вот именно — огород.

М а т в е й. Огород. Ну-ну. (Владимиру.) И дальше?

В л а д и м и р. А потом мы начали говорить о прошлом. Вернее, они больше говорили, я-то…

М а т в е й. Та-ак… Они, значит, больше?

В л а д и м и р. Я просто не знал, о чем говорить.

М а т в е й. Ясно. Сидели, значит, пили, вспоминали?

В л а д и м и р. Нет, не пили. Хотя, да, когда он пришел — немножко выпили.

М а т в е й. Его, значит, ждали. А как пришел — пить начали?

В л а д и м и р. Д-да… Хотя…

Ф е д о р. Кого вы ждали-то? Откуда ждали-то? Ты же меня до этого и в глаза не видел!

В л а д и м и р. А мне Елизавета Кузьминична сказала, что вы должны прибежать.

М а т в е й. Та-ак… (Федору.) Не было, значит, уговору?

Ф е д о р. Ничего не было. (Владимиру.) Чего ты несешь-то? Откуда она знала, что я приду?

В л а д и м и р. Не знаю. Она сказала, что вы должны подбежать.

Ф е д о р. Да откуда она…

М а т в е й (перебивает). Ясно. Значит, подбежал он, пить начали, про старое вспоминать?

Ф е д о р. Да со стариками мы говорили, со стариками.

М а т в е й. Ну а как же, и со стариками надо было, раз пришли.

Ф е д о р. Не «раз пришли», а из-за этого и пришли. (Владимиру.) Ты-то чего молчишь, объясни ему.

В л а д и м и р. Да… Мы пришли.

М а т в е й (Владимиру). Ну, а говорил он тебе, как на Лизке жениться собирался?

В л а д и м и р. Да. То есть не мне рассказывал, а так, вспоминали.

Ф е д о р (Владимиру). Чего ты плетешь-то, какая женитьба? Огород я прибежал отстоять. Ты же помнишь, как я забежал и сразу про огород спросил. Вы же огород отобрать хотели?

М а т в е й (Владимиру). Отнимали?

В л а д и м и р. Нет, зачем нам огород?

М а т в е й (Федору). Вот видишь, зачем им огород?

Ф е д о р (Владимиру). Ну вы же говорили про огород-то, вспомни?

В л а д и м и р. Нет, это не мы, это дедушка с бабушкой говорили.

М а т в е й (Федору). Ну, видишь? Это дедушка с бабушкой. А им зачем огород? (Владимиру.) Верно?

В л а д и м и р. Да, нам огород был совсем не нужен.

Ф е д о р. Да как не нужен-то? Тьфу! Ну, может, и не нужен. Но ведь матка-то сказала, что огород отнимают?

М а т в е й (Владимиру). Отнимали?

В л а д и м и р. Да нет, зачем нам огород!

М а т в е й (Федору). Ну, что теперь скажешь?

Ф е д о р. Да при чем тут огород-то?

М а т в е й. Вот и я говорю с самого начала: при чем тут огород? (Владимиру.) Ну, а потом?

В л а д и м и р. А потом ваша жена привела нас сюда. Я-то не хотел идти.

М а т в е й. А они, значит, тебя все равно притащили?

В л а д и м и р. Да. Видите ли, я из сельхозотдела, но ваша жена…

М а т в е й. Понятно. Прикрытие, значит. Если раньше вернусь, то, пожалуйста, корреспондент — и никаких подозрениев. (Встает с ружьем, как бы давая Федору последнее слово.) Ну, огород, значит, прибежал посмотреть?

Ф е д о р. Да чего ты… (Владимиру.) А ты-то чего здесь плетешь? Тебя же председатель к моим старикам направил?

В л а д и м и р. Да, мы пришли к ним поговорить о гражданской войне.

М а т в е й. И Лизка, выходит, о войне пришла говорить?

Ф е д о р. Да она-то здесь ни при чем, его послали-то!

М а т в е й. Вот именно, его послали, а она при чем? Зачем это она-то к твоим старикам заявилась?

Ф е д о р. А черт ее знает! (Владимиру.) Ты объясни ему, что я и духом не знал, что Лизавета там. А то он видишь чего шьет — сговорились. Вот и скажи ему, что я ничего не знал.

М а т в е й. Зато я теперь все знаю.

В л а д и м и р. Здесь какое-то недоразумение.

М а т в е й. Хватит, наговорились. Шибко уж долго, Федька, у нас с тобой это тянется. Когда-то должен конец быть. Тогда с Лизкой успел, теперь Любке жизнь покалечил, а мне-то чего ж прикажешь делать? Вон и студент на суде подтвердит, что не было у меня другого выхода. Не было.

Стук в дверь.

Голос Елизаветы: «Ну-ка, открой, счас же открой!»

Погоди, недолго осталось. (Федору.) Может, скажешь чего напоследок. Может, бабе, ребятишкам чего передать?

Ф е д о р. Ответишь, за все ответишь.

Голос Елизаветы: «Открой, а то счас брата позову. Любка, беги за мужиками. Милицию счас позову!»

М а т в е й. Твоя милиция на третий день после похорон заявится. (Федору.) Молиться-то не будешь?

Ф е д о р. Сам молись! Еще намолишься, в ногах потом молиться будешь.

М а т в е й. А я уж если чем и виноватый перед тобой, так прости. Не было у меня другого выхода. (Поднимает ружье.)

В л а д и м и р (вдруг кидается к Матвею, цепляется за ружье). Да вы что… Вы соображаете…

Ф е д о р. Отойди, убьет!

Громче стук и крики Елизаветы.

Голос Елизаветы: «Караул! Люди, убивает!»

В л а д и м и р. Вы же… вас же потом… это же не так просто…

Матвей вдруг спокойно отдает ружье Владимиру. Тот с опаской держит его, не зная, что делать.

М а т в е й (Федору). Скажи спасибо, что дробовка сломанная, а то б я тебя точно порешил. (Открывает дверь.)

В комнату врывается разъяренная Е л и з а в е т а.

Е л и з а в е т а. Ты долго мне будешь… Ты еще долго мне будешь нервы мотать… Тебе брат сказал… сказал, что в последний раз, сказал?

М а т в е й. В последний раз и было.

Е л и з а в е т а. Ты думаешь, передачу тебе носить буду, если из-за дурости своей попадешь куда, думаешь, носить буду?

М а т в е й. Перебьюсь.

Е л и з а в е т а. Вот дурак-то двухметровый, навязался же на мою шею такой дурак! Ну-ка выйди, счас же выйди отсюда, и чтоб я тебя больше не видела. Выйди!

М а т в е й. Я-то выйду, а вот он-то выйдет или его отсюда вынесут — это еще посмотрим. У нас кроме дробовки-то еще колун имеется. (Забрав у Владимира ружье, не спеша выходит.)

Ф е д о р (выйдя из оцепенения, вслед). Это ты в КПЗ, в КПЗ объяснишь! Нет, уж тут-то я… уж теперь-то он… Тогда не стал дело поднимать, а уж теперь-то…

Е л и з а в е т а. А ты тоже, нашел с кем связываться.

Ф е д о р. А ты видела… видела, что он тут вытворял?

Е л и з а в е т а. Не слепая.

Ф е д о р. А если б тебе… если б тебе последнее слово дали, как бы ты тогда, а?

Е л и з а в е т а. Хорошо, если б ты сказал последнее — да умотал отсюда.

Ф е д о р (призывая в свидетели Владимира). Нет, ты погляди, ты погляди на нее, выходит, я же… выходит, меня же и…

Е л и з а в е т а (перебивает). Да сломанная у него дробовка, сломанная!

Ф е д о р. А я откуда знал, откуда я знал, что сломанная? Раз в год и палка стреляет, а он… Нет, выходит, я же и виноватый, а? Да ты спроси Владимира, ты погляди на него, как он еще трясется, что тут твой браконьер вытворял.

В л а д и м и р. Да нет, я ничего. Я-то здесь, собственно, посторонний.

Ф е д о р. Вот постороннему-то и обидно. Ты хоть знаешь, за что помирать, а постороннему-то…

Е л и з а в е т а (перебивает). Но, запомирал… Глядите-ко на него, какие страсти! Мужик ему два слова сказал, а он уж рад венки заказывать.

Ф е д о р. При чем тут венки?

Е л и з а в е т а. Да сломанное у него ружье, сломанное!

Ф е д о р. Сломанное… Он и со сломанным зазвездит так…

Е л и з а в е т а. Ну что теперь, про ружье, что ль, это опять начнем? Запало ему.

Ф е д о р. Запало… Тут западет. Возьмет его счас да и наладит, пока мы тут…

Л ю б а (хмуро наблюдавшая до этого всю сцену). Ну и долго мне еще тут стоять?

Все, разом смолкнув, смотрят на Любу.

Чего вам от нас надо-то?

Е л и з а в е т а. Погоди… Девчонка-то… (Федору.) А все из-за вас. Начали тут. И про девчонку забыли.

Ф е д о р. Я, что ли, начал…

Е л и з а в е т а. Замолчи! Остался живой и радуйся.

Ф е д о р. Ага, мне только… (Смешался под взглядом Елизаветы. Владимиру.) Вот и возьми у таких матерьял.

Е л и з а в е т а. Что, доча?

Л ю б а. Чего вам от нас надо-то?

Е л и з а в е т а. Ну так чего… Писать же начали… Только с этим разве… Писать же мы начали (кивая на Владимира) вот, с ним-то. Напишем все, напечатаем. (Вдруг бессильно заплакала.) Это ж надо всю жизнь с таким дураком. Аж внутри чего-то оборвалось. (Любе.) Ты-то ничего, не испугалась? А то ведь тебе теперь никак нельзя.

Л ю б а. Вот Колька найдет комнату — и уеду. И маленького вырастим, и школу закончим. Чего вам от нас еще-то надо?

Е л и з а в е т а. Погоди, какой Колька?

Ф е д о р. Наш Колька?

Л ю б а. А то еще чей.

Е л и з а в е т а. Погоди, так он же убежал?

Ф е д о р. Откуда ты знаешь про Кольку-то?

Л ю б а. Ничего он не убегал.

Е л и з а в е т а. Да как же не убегал-то? А это все из-за чего?

Ф е д о р. Зачем он убежал-то?

Л ю б а. Вы б еще побольше гоняли его. Еще и бить начали…

Ф е д о р. Из-за этого, что ли, убежал?

Л ю б а. Не убежал, а уехал. Из-за Петьки.

Е л и з а в е т а. Какой еще Петька-то?

Л ю б а. Ивлев. Я же говорила. С нашего же класса.

Е л и з а в е т а. Ну и чего он?

Л ю б а. Бегал за мной. А Колька сердился, ревновал. А когда меня в город звал, а я не поехала, говорил, что из-за Петьки не хочу.

Е л и з а в е т а. Ну?

Л ю б а. Ну и поругались. А я сказала, что маленького не будет, что в больнице была.

Е л и з а в е т а. В какой еще больнице?

Л ю б а. Да ни в какой. Это я так ему, обманула. А он поверил и убежал.

Е л и з а в е т а. Ну и… А счас-то как? Откуда ты про него знаешь-то? Какая комната?

Ф е д о р. Так это он не из-за того убежал, что я его гонял, а из-за того убежал, что промеж их что-то вышло.

Е л и з а в е т а. Как ты про него знаешь-то, раз он убежал?

Л ю б а. Письма пишет.

Ф е д о р. Тебе?

Л ю б а. Гальке. А она мне передает.

Ф е д о р. А нам чего не пишет?

Е л и з а в е т а. А что пишет-то?

Л ю б а. В первом письме ругался. А когда я написала, что обманула, — к себе зовет. Вместе растить будем.

Е л и з а в е т а. Так погоди…

Ф е д о р. Кого растить?

Е л и з а в е т а. Погоди, если так, зачем же мы-то тут… Из-за чего тогда мы-то тут кричим? (Федору.) Ты хоть понял, как обернулось-то?

Ф е д о р. Погоди… С кем, кого растить-то?

Е л и з а в е т а. Внучонка твоего. Колька твой ее зовет вместе растить.

Ф е д о р. Так он разве согласный?

Е л и з а в е т а. Слышал же, письма пишет.

Ф е д о р. А чего же нам не сказал? Зачем тогда Матвей твой меня убивать собрался?

Е л и з а в е т а. «Зачем»… Про то и разговор. Это еще ладно, что не убил-то раньше срока. А то б теперь… Ну вот ты только погляди на них. Мы тут… А они как голубочки, записочки друг дружке. (Федору.) Чего теперь делать-то будем?

Ф е д о р. Так тут теперь… Выходит, дураком меня выставил сыночек-то.

Е л и з а в е т а. А мы умней, что ль? (Любе.) Вы почему нам-то ничего не сказали?

Л ю б а. А то вы слушали! Как узнали, так и начали кричать, что опозорили.

Е л и з а в е т а. Тут закричишь…

В л а д и м и р. Я, наверное… Мне, наверное…

Ф е д о р. Да погоди ты, тут со своим не разберемся.

Входит М а т в е й.

М а т в е й. Ну и как тут тестюшка-то мой, не убежал еще? А то я точу топор, а сам и думаю: сиганет счас в окошко — и ищи его потом по всем баням.

Федор и Елизавета все еще не могут до конца осмыслить сказанного Любой, поэтому на слова Матвея реагируют не сразу.

Е л и з а в е т а. «Чего, чего»?! Вы только поглядите на него. Ты вон лучше послушай, что дочка твоя говорит, ты б лучше об дочке побольше думал да узнавал, что у ней на уме. Видишь, что вышло-то, видишь? Да еще и на свата напустился. Я те напущусь, я те так напущусь, что… Садись, счас же садись и слушай, чего добрые люди говорят. (Федору.) Ну, вот что с него возьмешь? (Матвею.) Садись, и сиди, и слушай. (Федору.) Сват, так что ж теперь делать-то будем?

Ф е д о р. Тут теперь чего хошь, то и делай. Владимира вон треханули. И зря, выходит.

В л а д и м и р. Нет, я ничего. Я пойду, можно?

Е л и з а в е т а. Погоди, а чего это вам идти-то? Раз уж такое дело…

М а т в е й. Погоди, ты мне объясни, с чего это ты с ним ворковать начала?

Е л и з а в е т а. Ну вот, ты только погляди на него! Сидит как долдон и ничего понять не может. Дочка-то твоя, ребятишки-то наши помирились давно, письма друг дружке шлют, жить вместе собираются, а ты все за сватом гоняешься. Дело-то к свадьбе идет, а ты…

Входят д е д с б а б к о й. Дед держит в руках какую-то бумагу.

Сват, сват, да ты только погляди, кто к нам пришел-то? Это кто ж вас надоумил-то? А мы уж бежать за вами хотели.

Б а б к а (не обращая внимания на Елизавету). Все, Федор, все как есть разузнали. Теперь-то пусть она к нам только сунется. Теперь-то мы и этого городского не испужаемся.

Е л и з а в е т а. О господи…

Б а б к а. Теперь-то ты, Федор, ничего не бойся.

Д е д. Нету у них таких правое.

Б а б к а. А то ишь напустилась! Думает, брат председатель, дак все сумеет.

Е л и з а в е т а. Да кто на него напускался-то? Ты только погляди на них. Вы лучше присаживайтесь да послушайте, что мы…

Б а б к а (перебивает). И не сидеть и не говорить с тобой не будем. Ишь запрыгала, как бумагу-то увидала.

Е л и з а в е т а. Какую бумагу-то?

Д е д (отдает Федору бумагу). Вот, Федор, тут и с печатей, и со всем.

Ф е д о р. Матерьял, что ль, принесли сдавать?

Е л и з а в е т а. Чего они там притащили-то, ну-ка прочитай-ка.

Ф е д о р (читает). «Справка. Выдана гражданину Иванову Василию Селиверстовичу в том, что его дом изъятию не подлежит. Данный дом остается в собственности вышеуказанного лица. Пенсия данных стариков также пересмотру не подлежит. Председатель сельсовета Ковалев».

Д е д. Вот так-то!

Б а б к а. Теперь-то пусть только попробуют к нам сунуться.

Е л и з а в е т а. Он что, сдурел, что ли? Чего он пишет-то?

Б а б к а. Ага, не ндравится?!

Ф е д о р. Вы где были-то?

Д е д. В сельсовете. Председатель и написал.

Б а б к а. Сначала-то мы у Гришки были, у племянника, а он и присоветовал в сельсовет идти за справкой.

Е л и з а в е т а. Взять бы вашего Гришку да дрыном хорошим, чтоб не смеялся над стариками. И тот тоже… Как он вам написал-то?

Б а б к а. Не хотел, не хотел сначала. И руками, и ногами… Ополоумели, дескать, — это на нас-то. А тут чего же, кричим, тут ополоумеешь. Да и снова к нему в два голоса. А ему куда же деваться, народ ждет. Ну и хоть покраснел от строгости, а все же написал.

Д е д. И печать поставил.

Е л и з а в е т а. Да кому ж нужна ваша бумага-то? Людям на смех.

Б а б к а (кивая на Владимира). А этот?

Е л и з а в е т а. А чего он вам сделал?

Б а б к а. А другого пошлют отписывать, чего станем показывать?

Е л и з а в е т а. И смех и грех с ними.

Ф е д о р. Ладно, спрячьте за божницу, только глядите, чтоб не выкрали.

Д е д. А про огород, про сотки-то не записал. Переселится, дескать, кто на Ермолаево место, и будет потом ругань.

Б а б к а. И про тебя, Федор, не стал записывать, чтоб не садили-то, значит.

Д е д. А все равно не посадют. (Бабке.) Помнишь, чего нам Гришка-то сказал?

Е л и з а в е т а. А кто, зачем его садить-то будет?

Б а б к а (Федору). Гришка-то, значит, сказал, что все равно не посадют, потому как нет у них этих… (Деду.) Чего нету-то?

Д е д. Нету у них этих… чтоб, значит…

Е л и з а в е т а. Чего нету-то?

Ф е д о р. Ладно, нету так нету. А если вы пореже в сельсовет ходить будете, так, может, и совсем не посадят.

В л а д и м и р. Ну я, наверное, пойду. До свидания.

Е л и з а в е т а. Так погоди, а куда, зачем ходить-то? Раз уж такое дело, куда теперь идти-то? Давайте уж тогда сядем как добрые люди и посидим. И посидим, и обговорим все по-человечески. Сват, Владимир, дед Василий, бабка, давайте к столу-то. А я счас, я мигом. И холодцу, и огурцов еще банка осталась, и чего еще только сами пожелаете.

Световая отбивка. После нее застолье. Во главе стола Л ю б а и В л а д и м и р. М а т в е й с Ф е д о р о м сидят обнявшись. Е л и з а в е т а всячески старается услужить новоиспеченному свату. С т а р и к и сидят в сторонке, очень довольные таким оборотом событий.

Ф е д о р (Любе). Ты мне внука роди. Чтоб не внучку, а внука, чтоб шофером был.

М а т в е й (Федору). Я тебе все кедраши покажу. Я там один колотовничек знаю, никто его не знает, а я знаю и тебе покажу.

Ф е д о р. Орехи — дело сезонное. Ты в шофера давай, там получше орех будет. Вон Лизавета знает.

Е л и з а в е т а. И то правда.

М а т в е й. А я тогда вон с зятем пойду. (Владимиру.) Пойдешь со мной за орехами?

Ф е д о р. Он тебе не зять. Тебе теперь Колька зять. А это Владимир из сельхозотдела. Его просто рядом с Любой посадили, чтоб все чин чином, чтоб вроде пока Кольки нету, что вроде это Колька.

Е л и з а в е т а. Давай, Владимир, не стесняйся. Да гляди там, правда чего не напиши.

Ф е д о р. А он про стариков моих книжку напишет. Напишешь, Владимир?

В л а д и м и р. Видите ли… Я решил ее пока отложить.

Ф е д о р. Это почему? Старики, что ль, мои не подходят?

В л а д и м и р. Очень подходят. Только не вписываются как-то, что ли.

Е л и з а в е т а. Дед Василий, бабка, чего ж вы там, так и будете сидеть? Ну хоть просто-то за стол сядьте.

Б а б к а. Не-е… Мы уж тут. Чего мы с вами молодыми, людям на смех. Мы уж тут посидим. А вы гуляйте, гуляйте.

Д е д. Вспомнил, чего у них нету-то.

Е л и з а в е т а. Чего опять нету?

Д е д. Гришка-то как сказал. Фахтов, говорит, у них нету, фахтов.

Б а б к а. Во-во, про это самое он и поминал, чтоб, значит, Федор-то не боялся.

Ф е д о р. Правильно, батька, нету. Зато у нас целый воз припрятанный, понадобятся — откопаем. Давай, Владимир, поднимай, за матерьял!

Е л и з а в е т а (вдруг запевает резким голосом).

Федор и Матвей подхватывают.

Поют. Старики, довольные, смеются.

З а н а в е с.