"Ты только отыщи его…"

I

За долю секунды, прежде чем рука перехватила мне горло, отрезав воздух от легких, я понял, что этот человек — вероятно, тот самый Гарри, — так же силен, как я, если не сильнее. Мне уже не хватало дыхания, легкие грозили лопнуть. Броситься на него я не мог, так как он гнул меня назад, его колено врезалось мне в хребет. Из подобного захвата был только один выход — я обмяк. Ноги у меня подкосились, и я повалился на колени.

Послышалось приглушенное ругательство, тиски у меня на горле сошлись еще сильней. Я сделал отчаянную попытку бросить его через голову, но он оказался слишком тяжел.

Тут мы оба потеряли равновесие, я поскользнулся на мокрых ступеньках, и мы вместе скатились в воду.

От неожиданности он ослабил захват, а я сжал его запястье и отвел руку от глотки, потом, изловчившись, вывернулся и, оказавшись с ним лицом к лицу, ударил его снизу под подбородок, и он упал на спину. Я стряхнул его руки и встал, жадно хватая ртом воздух.

Больше всего я боялся, как бы он не позвал на помощь. Что бы ни случилось, на вилле не должны знать, что я побывал там. Он всплыл на поверхность ярдах в трех от меня. Я увидел его, когда он еще не успел протереть глаз, поднырнул под него, ухватил за ногу и потащил вниз.

Он так сильно меня лягнул, что мне пришлось отпустить его, и на этот раз мы всплыли одновременно. Я успел увидеть его вытаращенные глаза и оскалившийся рот. Он бросился на меня, подняв над водой правую руку, сверкнула сталь, и я резко подался в сторону. Лезвие чуть меня не зацепило. Я нырнул, круто развернулся, заметил темные очертания его фигуры, обхватил его за пояс и потащил вниз, сжимая левой рукой его правое запястье.

Он бешено сопротивлялся, я тоже выбивался из сил. Я держал его под водой сколько мог, а затем, когда легкие уже готовы были лопнуть, отпустил и всплыл на поверхность. Он появился секунд через пять после меня, и по вялым взмахам рук я понял, что он на последнем издыхании. Нож он потерял и, отчаянно пытаясь удрать, издал сдавленный крик.

Я метнулся за ним и, положив руку меж лопаток, снова толкнул его под воду, а сам нырнул за ним. Но он уже практически не оказывал сопротивления, и, когда мы снова всплыли на поверхность, он был готов. Он бы утонул, если бы я не схватил его за воротник и не приподнял голову над водой. Голова билась о плечи, дыхания не было слышно.

Мы оказались в нескольких ярдах от весельной лодки. Я отбуксировал его, перевалил через борт, и лодка чуть не опрокинулась. Я тоже влез в лодку и склонился над ним. Я перевернул его на живот, чтобы из него вытекала вода, которой он наглотался, вставил весла в уключины и лихорадочно погреб, направляясь к Сорренто.

Наверное, где-то посередине пути — огни виллы уже скрылись из виду — Гарри зашевелился и что-то забормотал. Не хватало еще, чтобы он пришел в себя. О том, чтобы драться с ним в этой лодчонке, не могло быть и речи. Я поспешно посушил весла, перелез через сиденье для другого гребца и оказался рядом с Гарри, как раз тогда, когда он медленно сел. Он приподнял голову, подставив мне подбородок, и я так залепил ему с правой, что содрал кожу на суставах. Он отлетел назад, как будто подстреленный, а когда голова стукнулась о днище, обмяк.

Я вернулся на место я снова заработал веслами. Он опять зашевелился уже в гавани.

Лодочник поджидал меня, у него глаза полезли на лоб, когда он увидел, что я не в его лодке. А когда я подхватил Гарри и вывалил его на песок, он чуть не сомлел от страха. Тут Гарри пришел в чувство и медленно встал. Я сделал шаг вперед и, парировав слабый замах с левой, нанес ему страшный удар в челюсть, от которого он распластался у ног лодочника.

— Найдите полицейского! — сказал я. — Из-за лодки не переживайте. Найдите полицейского, живо!

Тут же подошел полисмен, который, очевидно, скрывался в тени автостоянки. Мне повезло, что он не стал препираться, как это у них водится, а спокойно меня выслушал. Вероятно, имя Фрэнка Сетти что-то для него да значило. Он повернулся к лодочнику, велел ему держать язык за зубами, надел наручники на Гарри и отвез нас в полицию.

Повезло мне и в том, что Гранди еще не ушел домой. Он отупело уставился на меня, когда я в одних плавках ввалился к нему в кабинет. При моем сообщении, что я нашел Сетти и забрал одного из его людей, он ожил. На вилле партия наркотиков, сказал я, и, если он поторопится, у него будут все улики для ареста. Он связался с управлением полиции в Риме и побеседовал с начальником отдела по борьбе с наркотиками. Ему приказали устроить на вилле облаву.

Когда он направился к двери, я сказал:

— Осторожней. Там пятеро мужчин, и все они опасны.

Его лицо скривилось в улыбке.

— Я тоже могу быть опасен.

Он вышел, и я услышал, как он громко отдает распоряжения. Немного погодя вошел полицейский и показал мне, где я могу принять горячий душ. Он также дал мне широкие фланелевые брюки и свитер.

Когда я оделся, Гранди уже уехал на берег ждать подкрепления из Неаполя. Я решил, что до начала облавы успею позвонить Максуэллу. Когда он взял трубку, я сообщил, что в пределах получаса будет арестован Сетти, и предупредил, чтобы он никуда не уходил и ждал подробностей. Я сказал, что отправляюсь на берег, где полиция готовится к налету на виллу Сетти.

Максуэлл ответил, что сообщит в Нью-Йорк о предстоящих событиях и будет ждать моего звонка.

Я взял такси и добрался до гавани.

Гранди с тридцатью вооруженными до зубов карабинерами рассаживались в три моторные лодки. Когда я попросился поехать с ними, Гранди отмахнулся. Они с ревом умчались в темноту, оставив меня с моим лодочником, который к тому времени чуть ли не рвал на себе волосы, требуя обратно свою лодку. Я сказал, что покажу, где ее оставил, если он найдет моторку, чтобы поехать туда. После некоторых препирательств он уговорил одного из друзей отвезти нас туда, и мы отправились.

Пока мы забирали оставленную мною лодку, Гранди со своими людьми уже высадился у виллы Сетти. Я навострил уши, ожидая в любую минуту услышать пальбу, но ничего не услышал.

Мне удалось уговорить лодочника встать напротив бухточки Сетти. Уже взошла луна, и я разглядел там три полицейские лодки. Минут через двадцать вдоль стены пристани проследовала кучка людей, которые расселись по лодкам. С ними была девушка, и я догадался, что это Майра Сетти.

Я велел лодочнику возвращаться в Сорренто, так что когда Гранди со своими людьми и арестованными высаживался, я уже ждал на берегу. Он взял всех. Пока их заталкивали в поджидавший полицейский фургон, я подошел к Гранди.

— Наркотики взяли?

— А как же.

— Шума не было?

Он покачал головой.

— Я все предусмотрел.

— Я в этом деле фигурировать не должен. Мне надо немедленно вернуться в Рим. Я вам не понадоблюсь?

— Нет. Но вы ведь приедете к следователю в понедельник?

— Приеду.

Оставив его, я сел в свою машину и вернулся в отель. Оттуда позвонил Максуэллу и сообщил ему подробности ареста Сетти, велел позволить Мэттьюсу из Ассошиэйтед Пресс тоже использовать этот материал. Он сказал, что сразу же телеграфирует в Нью-Йорк, после чего позвонит Мэттьюсу.

— Я возвращаюсь сегодня же ночью, — сказал я. — Увидимся утром.

Он спросил, а не лучше ли мне остаться в Неаполе, чтобы освещать это дело, когда Сетти предъявят обвинение.

Разумеется, он был прав, но я думал о Карло. Я не знал, как отреагирует Карло, узнав, что Сетти арестован, а партия наркотиков, которую он поджидает, захвачена. Мне надо было доказать ему, что я к этому делу совершенно непричастен, иначе он со мной расправится.

— Раньше чем через три дня обвинение ему не предъявят, а у меня дела в Риме. До встречи.

— Ну что ж, смотри сам. Пока.

II

Уже в Риме, часов в 9 утра я из постели снова позвонил Максуэллу. Он сказал, что Нью-Йорк просит поподробней осветить жизнь Сетти в Италии, и спросил, не могу ли я чем помочь. А почему бы ему самому не поехать в Неаполь, предложил я.

— Я-то не прочь, — заявил он, — только Джины сегодня нет. Она занимается тряпками на квартире Хелен. Как же я уйду из офиса, тут ведь даже на звонки отвечать некому.

— Разве она не на работе?

— Она отпросилась на день. Часов в десять она будет на квартире Хелен. Она сказала, старик хочет, чтобы квартиру поскорее освободили.

— Да. Таковы указания. Ну что ж. Я съезжу туда и пришлю ее. Тогда ты сможешь уехать.

— А я думал, тебе самому захочется вести этот материал, — сказал Максуэлл. — Такого крупного дела уж сколько лет не было.

— Раз ты сменяешь меня в Римском корпункте, теперь это твой материал. Джину я привезу к половине двенадцатого, а в два есть рейс на Неаполь. Забронируй-ка себе билет.

Он сказал, что так и сделает.

Я вылез из постели, принял душ, побрился и оделся. Потом спустился к гаражу, добрался до квартиры Хелен и позвонил. Дверь открыла Джина.

— Ба! Привет, Эд, — сказала она и улыбнулась какой-то неуверенной улыбкой.

— Привет, — сказал я и, проходя за нею в гостиную, продолжал: — Ну, как тут дела?

— Я укладываю вещи. Их столько, что работы еще на полчаса.

— Все забирают?

— Да. — Она села на подлокотник кресла и посмотрела на меня. — Что происходит, Эд?

Я опустился в кресло.

— Много чего. — Я рассказал ей об аресте Сетти. — Максуэлл хочет поехать в Неаполь. Он ждет тебя, чтобы ты его сменила. Ты, пожалуй, иди, Джина. Я тут сам управлюсь.

— Ему придется лететь двухчасовым, так что время еще есть, — твердо сказала Джина. — Эд, откуда ты узнал, что Сетти на этой вилле?

Я посмотрел на нее.

— Зачем это тебе?

— Неужели непонятно? — сказала она. — Сетти ищет вся полиция, а находишь его ты. Просто невероятно. Как ты узнал, что он там? Не я, так кто-то другой непременно тебя спросит.

Ее довод был не лишен смысла. Сейчас, когда она задала этот вопрос, я удивился, что его мне не задал Гранди.

— Пожалуй, ты права, — признал я. — Это долгая история…

— Я хочу ее выслушать. Ты намеренно чурался меня. Пожалуйста, не надо отрицать. Ты избегал меня. Ты ведь тоже втянут в это дело, правда? Ты знал, что она назвалась миссис Шеррард. Тут что-то не так. Ты должен рассказать мне.

— Тебе необязательно впутываться в это дело, — сказал я. — Не задавай мне вопросов. Хелен убили. Не я ее убил, по полиция считает, что я. Пойми, что я не могу ничего тебе рассказывать, не впутывая и тебя.

Ее ручки сжались в кулаки.

— А мне все равно! — сказала она. — Я хочу знать. Ну, пожалуйста, Эд! В какую ты попал беду?

— В страшную беду. Но я не могу рассказать тебе подробностей. Не лезь в это дело, Джина.

— Эта девушка что-нибудь для тебя значила?

Я заколебался.

— Одно время я думал, что да. Пока не узнал, какая она на самом деле… Наверное, я вел себя, как…

— Не надо. Я все понимаю. Расскажи мне, что произошло, Эд.

— Забудь об этом, ладно? — Я встал и прошел к окну. — Я сам подставил себя под удар, а теперь будь что будет.

— Ты боишься, что узнает синьор Чалмерс?

— Страх я уже преодолел. Он предложит мне иностранный отдел, что очень для меня важно. А когда он узнает, что я замышлял, отдела мне не видать.

— Ты уедешь из Рима?

— Была такая мысль, но теперь, похоже, я вообще останусь без работы.

Она молчала, и я повернулся и посмотрел на нее. Она побледнела, глаза наполнились слезами.

— Не надо, Джина. Это не конец света.

— Для тебя-то, может, и нет.

За все время, что я ее знал, до меня впервые дошло, что она для меня значит. Я подошел к ней и, обняв за талию, притянул к себе.

— Да, я попал в страшную переделку. И все по глупости. Но ты не должна лезть в это дело. Будешь слишком много знать, тебе могут пришить соучастие.

— Ради бога, Эд, — сказала она, уже плача. — Неужели ты думаешь, меня это волнует? Меня волнуешь ты.

Я прижал ее к себе, она подняла залитое слезами лицо, и наши губы слились. Так мы простояли довольно долго, потом я отстранил ее.

— Нет, так нельзя, — сказал я. — Я, вероятно, потерял голову, иначе бы не стал бегать за этой вертихвосткой. Теперь придется за все расплачиваться. Оставь меня, Джина, прошу тебя.

Она взъерошила мне волосы.

— Я ведь могу помочь тебе, я уверена. Ты хочешь, чтобы я тебе помогла?

— Я хочу, чтобы ты не лезла в это дело.

— Эд, ты любишь меня хоть немного? Неужели я для тебя ничего не значу?

— Еще как значишь. Долго же мге понадобилось, чтобы узнать это, правда? — Я прижал ее еще крепче. — Но это к делу не относится. Только если мне крупно повезет, я сумею избежать наказания. Карлотти убежден, что я и есть тот парень, которого он ищет.

— Неужели ты не расскажешь мне, что же на самом деле произошло? С самого начала?

И я сел и все ей рассказал, от начала до конца, ничего не скрывая. Она сидела и слушала с полуоткрытым ртом, а когда я кончил, неторопливо вздохнула.

— Ах, милый, сколько же ты настрадался!

— Да уж куда больше, но ведь я сам напросился. Если бы мне только удалось доказать, что убил Хелен Карло, я был бы чист. Только я не вижу, как это сделать.

— Расскажи все Карлотти, как только что рассказал мне. Он поймет. Расскажи ему все.

Я покачал головой.

— Слишком уж много улик против меня. Раньше надо было рассказывать. Он просто решит, что у меня не выдержали нервы, и я пытаюсь выпутаться. Он меня арестует, и тогда мне не добраться до Карло. Если возможно, мне надо разделаться с Карло самому.

— Нет, Эд, прошу тебя. Ты должен рассказать все Карлотти. Я уверена, это нужно сделать.

— Я подумаю. Но пока не собираюсь ничего ему говорить.

— Эд! — вскакивая на ноги, сказала Джина. — Я вдруг вспомнила. Вчера, пока я тут работала, почтальон принес коробку с кинопленкой и попросил передать Хелен.

Я уставился на нее.

— Коробка с пленкой?!

— Да. Она, должно быть, отправляла ее проявить.

Сердце у меня больно забилось.

— Она у тебя?

Джина открыла сумочку и вытащила желтую коробку.

— Возможно, это пленка, отснятая в Сорренто, — сказала Джина, протягивая ее мне.

Я протянул руку, и тут дверь резко отворилась. Мы оба быстро повернулись.

В дверях стоял Карло, полураскрыв толстые губы в улыбке.

— Дай-ка ее сюда, — сказал он. — Я уж сколько дней жду, когда появится эта хреновина. Дай ее сюда!

III

Рефлексы у Джины сработали гораздо быстрее, чем у меня. Увидев Карло, она, вероятно, сразу же узнала его по моему описанию. Она швырнула коробку в сумочку и была уже на ногах, когда Карло добрался только до середины гостиной. Потом повернулась на каблуках и метнулась к двери спальни.

Оскалившись, Карло прыгнул и хотел ухватить ее своими толстыми пальцами. Я мгновенно подставил ему ножку, и он растянулся на полу, успев, однако, вцепиться Джине в блузку. Джина резко дернулась, тонкая материя порвалась на плече, и Джина, даже не попытавшись побежать более длинным путем к выходу, влетела в спальню и хлопнула дверью. Я услышал, как повернулся ключ в замке.

Квартира находилась на пятом этаже. Убежать из спальни было невозможно, но дверь, по крайней мере, была прочная — попробуй сломай. Эта мысль пронеслась у меня в голове, когда я вскочил с кресла, в котором сидел.

Карло, ругаясь, все еще лежал на полу. Я не совершил ошибки и не сцепился с ним, а метнулся к камину и схватил увесистую стальную кочергу. Когда я повернулся, он уже был на ногах.

Мы стояли лицом друг к другу.

Он пригнулся и вытянул ручищи со скрюченными пальцами — ни дать ни взять, выходец из джунглей.

— Ну, падла двурушная, — тихо сказал он, — сейчас ты у меня получишь.

Я ждал.

Он медленно пошел вперед, беря чуть влево от меня, злобные черные глаза были сосредоточенно-внимательны. Я слегка повернулся, держа кочергу наготове. Я знал, что остановить его можно только хорошим ударом по голове.

Но я недооценил его скорости. Я знал, что он проворен, но насколько именно, я понял, только когда он резко бросился мне в ноги. Он врезался мне плечом в бедро, а кочерга, не попав по голове, опустилась ему на лопатки. Мне показалось, на меня обрушился дом. Мы с таким грохотом повалились на пол, что задрожала вся комната.

Я бросил кочергу и заехал ему кулаком по морде. Особой силы вложить в этот удар мне не удалось, но голова его отдернулась назад. Я нанес еще один удар, метя в горло, но он резко отпрянул, и удар своей цели не достиг. Зато он оглушил меня страшным ударом в шею.

Упершись ему в подбородок, я оттолкнул его от себя, а он нанес мне удар по голове, но я парировал и пнул его ногой в грудь. Он ударился о кушетку, и та поплыла по полу, сдвинув запасной стол и торшер.

Я успел встать и подготовиться к его наскоку. Мы столкнулись, как пара дерущихся быков. Я врезал ему с правой по челюсти, а он ткнул меня под ребра, чуть не вышибив дух.

Он попятился, лицо исказилось от ярости, зубы обнажились в страшном оскале. Я принял стойку и ждал. Когда он пошел в атаку, я двинул левой ему в лицо, а сам отпрыгнул. Ответный удар прошел у виска, а сам он проскочил вперед. Я ударил его сбоку по голове, но попал слишком высоко, и он снова попер на меня, нанеся четыре коротких удара по грудной клетке, отчего у меня перехватило дыхание. Я оторвался от него, заскочил за кресло, а когда он снова пошел на меня, двинул кресло на него.

Я понимал, что, обмениваясь с ним ударами, я ничего не добьюсь — он гораздо сильнее меня. Он бил с силой парового молота, и каждый раз, когда удар достигал цели, я становился все слабее.

Я попятился. Он снова пошел на меня, из разбитой губы стекала на подбородок струйка крови. Я двинул левой и попал ему по носу, но это его не остановило, и он нанес удар сбоку, кулак прошел у меня над плечом и врезался в ухо. Удар вышел страшный, и я почувствовал, что у меня подкашиваются ноги. Я вскинул руки, чтобы прикрыть челюсть, получил еще один удар по корпусу и упал. Я приготовился к тому, что он прикончит меня, но ему не терпелось поскорее добраться до Джины. Он метнулся через комнату и с ходу пнул в дверь спальни ногой: удар пришелся на замок. Дверь треснула, но замок устоял.

Из комнаты донесся звон разбитого стекла, и Джина что было мочи закричала в окно.

Уж и не знаю как, но я встал на ноги. Они у меня были будто ватные. Пошатываясь и спотыкаясь, я пошел к нему и, как раз, когда он изготовился снова ударить по замку, обхватил его за шею и потащил назад. Но это было все равно, что пытаться удержать дикую кошку — ведь он был гораздо сильнее меня. Он отвел мою руку, ткнул меня локтем, повернулся, и его пальцы сомкнулись у меня на горле. Я сунул руку ему под подбородок и стал давить; мы долго оставались в равновесии: его пальцы впивались мне в глотку, а моя рука гнула его голову назад. Ему было больнее, чем мне, и он сдался, откинулся назад и уже встал на ноги, а я еще сидел на коленях.

Он размахнулся и нанес удар. Я видел его, этот удар, но увернуться от него уже не мог. У меня искры посыпались из глаз, и я упал.

Пришел я в себя секунды через три-четыре. В чувство меня привел треск открывшейся двери спальни. Я услышал дикий крик и понял, что Карло добрался до Джины. Я с трудом встал. На полу рядом со мной валялась кочерга. Мои пальцы сжали ее ручку. Я проковылял в спальню.

Джина лежала поперек кровати, а Карло стоял над ней на коленях, душа ее своей лапищей за горло, и кричал:

— Где она? Ну! Отдай ее мне!

Я взмахнул кочергой. Он повернулся, но опоздал на какую-то долю секунды. Удар пришелся по макушке. Рука соскользнула с горла Джины, он сполз на бок. Я ударил его снова, он растянулся на полу. Отбросив кочергу, я переступил через него и склонился над Джиной.

— Тебе не больно?

Лицо у нее было белое-белое, она подняла глаза и попыталась улыбнуться.

— Картонка у меня, Эд, — сказала она и, повернув голову, заплакала.

— Что тут происходит? — спросил чей-то голос от двери.

Я бросил взгляд через плечо. В дверях стояли двое полицейских, один с пистолетом в руке.

— В данный момент ничего особенного, — сказал я, стараясь держаться прямо. — Это парень вломился сюда и устроил драку. Я — Эд Досон из «Вестерн телегрэм». Лейтенант Карлотти меня знает.

При упоминании Карлотти лица полисменов посветлели.

— Вы хотите предъявить этому человеку обвинение?

— Да еще какое. А пока уберите его отсюда, ладно? Я наведу тут порядок и приду в управление.

Один из полицейских склонился над Карло, схватил его за воротник и поднял.

Я уже усвоил, как опасно подходить к Карло слишком близко, и уже хотел было крикнуть и предупредить полицейского, но не успел.

Карло ожил. Его правая дернулась, и полицейский получил удар по челюсти, от которого он отлетел на другого полисмена. Карло встал на ноги, дал мне наотмашь по лицу, и я распластался на кровати, а сам бросился вон из комнаты.

Полицейский с пистолетом в руке обрел устойчивость, развернулся, поднял пистолет и выстрелил.

Я видел, как Карло пошатнулся, но он уже добрался до входной двери, когда полицейский выстрелил снова.

Карло упал на четвереньки и повернул голову. Его лицо являло собой дикую маску боли и ярости. Каким-то образом он заставил себя подняться, сделал три неуверенных шага на лестничную площадку и остановился, пошатываясь, у перил.

Полицейский не спеша направился к нему.

Карло глянул мимо него на меня. Его лицо исказилось уродливой попыткой на улыбку, затем глаза закатились, а колени подкосились. Он опрокинулся назад и приземлился этажом ниже с таким грохотом, от которого содрогнулось все здание.

IV

Минут сорок спустя я уже был дома, занимаясь синяками и шишками. Джину я отвез на ее квартиру и позвонил Максуэллу, чтобы он все отложил, пока я снова с ним не свяжусь. В полиции сказали, что Карло еще жив, но надежды для него нет никакой, в пределах часа он умрет. Его срочно отвезли в больницу.

Я как раз наклеивал пластырь на порез над глазом, когда у двери позвонили. Это оказался Карлотти.

— Манкини просит вас, — заявил он. — Он вот-вот отойдет. У меня машина. Поедете?

Я последовал за ним к полицейской машине. По дороге в больницу Карлотти сказал:

— Вы, похоже, здорово проводите время. Гранди сообщил мне, что это вы навели его на хазу Сетти.

— Так здорово, что дальше некуда.

Он посмотрел на меня задумчивым взглядом.

— После того, как повидаетесь с Манкини, я хочу поговорить с вами.

Ну вот, начинается, подумал я и ответил, что я к его услугам. Мы долго молчали, а у самой больницы Карлотти сказал:

— Надеюсь, он еще жив. Когда я его оставил, он едва дышал.

Нас сразу же провели в отдельную палату, где под охраной двух детективов лежал Карло. Он был еще жив и, когда мы вошли, открыл глаза и одарил меня кривой улыбкой.

— Привет, корешок, — хрипло прошептал он. — Я ждал тебя.

— Я тебя слушаю, — сказал я, возвышаясь над ним.

— Пусть фараоны уйдут. Я хочу поговорить с тобой наедине.

— Будете говорить только в моем присутствии, — сказал Карлотти.

Карло посмотрел на него.

— Не будь падлой, мусор. Если хочешь узнать, как умерла Хелен Чалмерс, ты уберешься отсюда и прихватишь с собой этих двух мусоров. Сначала я хочу потолковать со своим корешком. Потом будет кое-что и для тебя.

Карлотти заколебался и пожал плечами.

— Даю вам пять минут, — сказал он и, кивнув двум детективам, вышел. Они последовали за ним и закрыли дверь.

Карло поднял глаза на меня.

— Ты смелый, кореш. Мне нравится, как ты дерешься. Я сниму с тебя все обвинения. Я скажу, что это я убил Хелен. Теперь уж им все равно со мной ничего не сделать. Мне недолго осталось на этом свете. Если я возьму все на себя, ты сделаешь мне одно одолжение?

— Если это в моих силах.

— Уничтожь эту пленку, корешок. — По его телу пробежал спазм боли, и он закрыл глаза. Затем, открыв их, улыбнулся страшной улыбкой. — Я совсем раскисаю, правда? — сказал он. — Ты дашь мне слово, что никому не покажешь эту пленку? Для меня это важно, корешок.

— Вряд ли это зависит от меня, — сказал я. — Если пленка имеет какое-то отношение к смерти Хелен, ее должна посмотреть полиция.

— Я скажу, что ее убил я. Дело закроют. — Каждое слово давалось Карло с трудом. — Посмотри пленку сам. Посмотришь, сразу поймешь, что я имею в виду. А когда посмотришь, уничтожь ее. Ты сделаешь это?

— Ну что ж. Если я удостоверюсь, что это не улика, я ее уничтожу.

— Ты даешь мне слово?

— Да, но я должен удостовериться, что это не улика.

Ему удалось улыбнуться.

— О'кей, пусть заходят. Я им сделаю заявление на всю катушку.

— Пока, Карло. — Я сжал его руку.

— Пока, корешок. Я был падлой, что втянул тебя в это дело. Я и не думал, что ты такой шустрый. Пусть заходят, да поскорей.

Я вышел и сказал Карлотти, что Манкини зовет его. Карлотти с двумя детективами зашел в палату и притворил за собой дверь. Я прошел по коридору к выходу и подождал Карлотти там.

Двадцать минут спустя он вышел.

— Умер, — сдержанно сказал он. — Что, если мы поедем к вам домой? Я хочу поговорить с вами.

Ну, по крайней мере, он не вез меня в управление. Мы молча добрались до моего дома.

— Может, выпьете? — предложил я, как только мы оказались у меня в гостиной.

— Не откажусь от кампари, — сказал Карлотти.

Поскольку мне было известно, что при исполнении он никогда не пьет, у меня сразу отлегло от сердца. Я приготовил ему кампари, а себе виски с содовой, и мы сели.

— Ну вот, — заговорил он, — Манкини дал нам подписанное заявление, что это он убил синьорину Чалмерс. У меня есть основания полагать, что во время ее смерти вы тоже были на вилле. Вас опознали два свидетеля. Я бы хотел послушать ваше объяснение.

Я не колеблясь рассказал ему всю историю, ничего не утаивая. Я только не сказал, что это Джун Чалмерс наняла Сарти следить за Хелен. Я сказал, что, по-моему, клиентом Сарти был сам Чалмерс.

Карлотти слушал, не прерывая. Когда я наконец закончил, он долго смотрел на меня, прежде чем сказать:

— По-моему, вы вели себя очень глупо, синьор.

— Вероятно, да, но на моем месте вы, я думаю, поступили бы точно так же. А теперь я, можно сказать, потерял новую работу. Ведь на дознании у следователя все это обязательно всплывет.

Карлотти погладил нос.

— Необязательно. Манкини заявил, что именно с ним синьорина собиралась провести месяц на вилле. Меня вполне устраивает эта версия. В конце концов, вы ведь сообщили нам информацию о Сетти, да и в прошлом всегда помогали. Я убежден, что вы рассказали мне правду, и я не понимаю, с какой стати вас наказывать. Манкини заявил, что застал синьорину, когда она снимала виллу Сетти. Очевидно, Сетти находился на веранде. Манкини понял, что пленка может быть использована при шантажировании Сетти. Он отобрал у синьорины камеру и вырвал пленку. А чтобы проучить ее, он, по его словам, залепил ей пощечину. Она отскочила назад и сорвалась с утеса. Это объяснение устроит следователя, если я заявлю, что нас оно вполне удовлетворяет. Чего ради вы должны страдать из-за такой женщины? Постарайтесь только не настроить против себя синьора Чалмерса.

— Это не так просто, — сказал я. — Манкини мертв, и Сарти запросто может приняться шантажировать меня снова. Он ведь может сообщить Чалмерсу.

Карлотти улыбнулся ледяной улыбкой.

— Сарти пусть вас не волнует. Манкини сообщил нам достаточно улик, чтобы упрятать Сарти на несколько лет. Он уже арестован.

До меня вдруг дошло, что я вне подозрений. Я таки выбрался из переделки, из которой, как полагал, нет выхода.

— Спасибо, лейтенант, — сказал я. — Ну что ж, Чалмерсу я ничего не скажу. А вам уже недолго буду докучать. Если повезет, скоро я уеду в Нью-Йорк.

Он встал.

— Вы мне не докучаете, синьор. Бывают времена, когда приятно сознавать, что ты в состоянии помочь своим друзьям.

После его ухода я вытащил из кармана картонку с пленкой и повертел в руках. Что же в ней такое? Почему Карло так хотелось заключить со мной сделку? Я постоял и подумал, потом, вспомнив, что у Джузеппе Френци есть 16-миллиметровый проектор, позвонил ему и спросил, не одолжит ли он его мне на часок.

— Он установлен у меня на квартире, Эд, — ответил он. — Поезжай туда и пользуйся им на здоровье. Портье тебя впустит. Я по горло занят и освобожусь только поздно вечером, а то бы приехал и показал тебе, как он работает.

— Ничего, справлюсь. Спасибо, Джузеппе.

Полчаса спустя я уже вставил пленку Хелен в проектор на квартире у Френци. Я выключил свет и запустил фильм.

Снимать она, безусловно, умела. Виды Сорренто, появившиеся на экране, были первоклассные. После людной пьяццы появилась вилла, затем вид с вершины утеса. Я так и подался вперед, жадно пожирая глазами экран, сердце у меня бешено колотилось. Затем вдруг пошли кадры с виллой Сетти, я едва различал двух человек на веранде. И вдруг возник крупный план. Сетти, легко узнаваемый, разговаривал с Карло, а мгновение спустя к ним подошла Майра. Значит, Карло сказал Карлотти правду. Он, вероятно, увидел Хелен на утесе, когда она снимала эти кадры, подкрался к ней сзади, выхватил у нее камеру и наотмашь ударил ее по лицу, отчего она полетела вниз. Тогда почему же ему так хотелось, чтобы я никому не показывал эту пленку, раз уже сам все рассказал?

Ответом мне послужил следующий кадр. С веранды вид снова переместился к вершине утеса. Карло стоял спиной к камере, глядя в море. Вдруг он обернулся, и его смуглое, грубоватое лицо озарилось улыбкой. Камера переместилась в том направлении, куда он смотрел.

По тропинке шла какая-то девушка. Она помахала Карло. Он пошел ей навстречу, притянул к себе и поцеловал.

Этот кадр длился секунд двадцать. Я встал, вытаращившись на экран и не веря своим глазам.

В объятиях Карло была Джун Чалмерс!

V

Шервин Чалмерс прибыл в отель «Везувии» пополудни в пятницу перед дознанием.

Мы с ним просовещались два часа. Я рассказал ему о Хелен и о ее жизни в Риме. Я дал ему прочитать некоторые донесения Сарти, изъяв из досье донесение, касающееся меня. Я сказал ему, что Карло Манкини и был человеком, известным как Дуглас Шеррард.

С сигарой в зубах и с совершенно бесстрастным лицом Чалмерс слушал и читал донесения. Когда я кончил, он швырнул досье Сарти на стол, встал и прошел к окну.

— Вы хорошо поработали, Досон, — сказал он. — Можете представить, как меня это шокировало. Я и думать не думал, что у меня дочь, которая может себя так вести. Она получила по заслугам. Главное сейчас — попытаться сделать так, чтобы ничего не попало в газеты.

Я знал, насколько это тщетно, но промолчал.

— Я съезжу и потолкую с этим следователем, — продолжал Чалмерс. — Он должен это замять. Потолкую я и с начальником полиции. Донесения сожгите. Ваша работа здесь закончена. Вы будете готовы вылететь со мной в Нью-Йорк после следствия?

— Мне придется сначала доделать кое-какие дела, мистер Чалмерс, — сказал я. — Я могу быть в Нью-Йорке через неделю, в понедельник.

— Ну что ж. — Он отошел от окна. — Я доволен вами, Досон. Ублюдку повезло, что он умер. А сейчас я еду к коронеру.

Я не предложил сопровождать его. Я спустился с ним к «роллс-ройсу» и посмотрел, как он отъехал, а сам вернулся и попросил дежурного назвать миссис Чалмерс мою фамилию. Он позвонил и сказал, что меня ждут.

Джун Чалмерс сидела у окна, глядя на залив. Когда я вошел в небольшую гостиную, она повернула голову и испытующе посмотрела на меня.

— Мистер Чалмерс только что сообщил мне, что он мной доволен, — заговорил я, закрыв дверь и направляясь к ней. — Он хочет, чтобы я как можно скорее вернулся в Нью-Йорк и принял иностранный отдел.

— Поздравляю, мистер Досон, — сказала она. — Но зачем сообщать об этом мне?

— Потому что мне нужно ваше одобрение.

Она подняла брови.

— Зачем это еще?

— По той очевидной причине, что, если вы не одобряете мое назначение, вы можете помешать мне получить его.

Она отвернулась, открыла сумочку, вытащила сигарету и, не успел я еще вытащить зажигалку, прикурила от своей.

— Я вас не понимаю, мистер Досон. К служебным делам мужа я не имею никакого отношения.

— Поскольку вам известно, что я человек, которого называют Дугласом Шеррардом, мне страстно хочется узнать, не намерены ли вы сообщить об этом мужу.

Я увидел, как ее руки сжались в кулаки.

— Я занимаюсь своими делами, мистер Досон. Хелен для меня ничего не значила. Ее любовники меня не интересуют.

— Я не был ее любовником. Означает ли это, что вы ничего не собираетесь говорить мужу?

— Да.

Я вытащил из кармана картонку с пленкой.

— Уничтожьте это сами.

Она быстро повернулась, лицо у нее побледнело.

— Что вы имеете в виду? С какой стати я должна что-то уничтожать?

— Если не хотите, тогда я сам. Карло просил меня избавиться от этой пленки, но я полагал, что для вас будет гораздо убедительней, если вы сделаете это собственноручно.

Она глубоко вздохнула.

— Значит, эта чертовка отсняла-таки еще одну пленку. — Она встала и заходила по комнате. — Вы видели, что там?

— Да. Карло велел мне просмотреть ее.

Она повернулась, лицо у нее было цвета старой слоновой кости, но она сумела улыбнуться.

— Выходит, теперь мы кое-что знаем друг о друге, мистер Досон. Я вас выдавать не собираюсь. А вы меня?

Я снова предложил ей пленку.

— Уничтожить ее довольно трудно. Она почти не горит. Я бы разрезал ее на куски и спустил в унитаз.

Она взяла картонку.

— Спасибо. Весьма вам признательна. — Она села. — Муж говорит, Карло признался, что убил Хелен.

— Совершенно верно.

— Никто ее не убивал. Он заявил так, чтобы полиция прекратила расследование. Я полагаю, вы догадались, что мы были возлюбленными? — Она посмотрела на меня. — Я хочу, чтобы вы все знали. Я, по-моему, была единственным человеком на свете, с кем Карло обращался хорошо. Мы познакомились в Нью-Йорке, когда я пела в клубе «Палм-гроув». Я знала его задолго до того, как повстречала своего мужа. Я знала, что он груб, жесток и опасен, но в нем была и хорошая сторона. Он очень много для меня значил. Я сходила по нему с ума, писала ему письма, которые он хранил. Помните, Менотти избавился от Сетти? Карло сказал мне, что ему придется вернуться в Рим вместе с Сетти. Я думала, что больше никогда его не увижу. А тут Шервин Чалмерс влюбился в меня.

Я вышла за него, потому что мне опротивело петь в дешевом ночном клубе и постоянно нуждаться. Я до сих пор об этом жалею, но это моя проблема, и она к делу не относится. — Она горько улыбнулась. — Как говорится, работа дерьмовая, зато зарплата высокая. Я одна из тех слабых и несчастных, которые не могут быть счастливы, когда у них мало денег, так что в данный момент я очень дорожу своим мужем. — Она помолчала, потом спросила: — Надеюсь, вам не тошно от всего этого? Мне и самой иногда тошно.

Я промолчал.

— Вы знаете, что Хелен была возлюбленной Менотти, — продолжала она. — Карло узнал, что она наркоманка. Он сказал Сетти, что может добраться до Менотти с помощью Хелен. Сетти послал его обратно в Нью-Йорк. Я, как последняя дура, не могла удержаться от того, чтобы не повидать его, и Хелен увидела нас вместе. Когда Карло предложил ей продать Менотти, она согласилась. Пока они торговались о цене, она ходила к Карло на квартиру. Уж и не знаю, каким образом, но у нее в руках оказались четыре моих письма ему. Обнаружили мы это гораздо позже. За две тысячи долларов она впустила Карло в квартиру Менотти. Я хочу, чтобы вы поверили мне, что узнала я об этом только много недель спустя, когда повстречалась с Карло на вершине утеса, где умерла Хелен. Именно она мне и сказала.

— Вам необязательно все рассказывать, миссис Чалмерс, — сказал я. — Я только хочу знать, как Хелен умерла.

— Без грязных подробностей все покажется бессмысленным, — возразила она. — Хелен принялась меня шантажировать. Она заявила, что у нее есть четыре моих письма к Карло и что, если я не буду выдавать ей по сто долларов в неделю, она передаст их отцу. Сто долларов в неделю я могла себе позволить и стала выплачивать ей. Я была уверена, что Хелен совершенно разложилась, и мне пришло в голову, что заставить ее вернуть мои письма Карло можно, только раздобыв что-нибудь компрометирующее ее. Когда она отправилась в Рим, я дала указание одному сыскному агентству следить за ней и посылать донесения мне. Узнав, что она сняла виллу на имя миссис Шеррард и собирается жить там с каким-то мужчиной, я решила, вот он, мой шанс. Я собиралась поехать туда, предстать перед ней и пригрозить, что расскажу ее отцу, если она не отдаст мои письма. Мужу я сказала, что хочу сделать кое-какие покупки в Париже. Он ненавидит делать покупки, к тому же он был слишком занят. Он сказал, что потом присоединится ко мне. Из Парижа я поехала в Сорренто. Я отправилась на виллу, но Хелен там не оказалось. Ожидая ее, я пошла прогуляться у обрыва и столкнулась с Карло. Хелен, вероятно, тоже находилась где-то поблизости, невидимая нам, со своей камерой. Она, должно быть, засняла нашу встречу. Это она на пленке?

— Здесь двадцатисекундный кадр вашей встречи, — сказал я. — И этот кадр на последних футах пленки. Скорее всего, Хелен вернулась на виллу, вставила новую пленку, опустила отснятую в почтовый ящик, что у въезда на виллу, а сама вернулась к вершине утеса в надежде отснять новые кадры.

— Да, вероятно, именно так все и произошло. Карло услышал стрекот мотора камеры. Он догнал Хелен. Последовала ужасная сцена. Она сказала мне, что это Карло убил Менотти, грозилась сообщить в полицию. Она заявила, что засняла Сетти на веранде виллы и, если он не хочет, чтобы она передала пленку в полицию, ему придется заплатить за нее. Она прямо рвала и метала, как будто спятила. Карло залепил ей пощечину, хотел, чтобы она перестала визжать. Она выронила камеру, повернулась и побежала, и бежала до тех пор, пока не сорвалась с обрыва. Прямо жуть какая-то. Нет, это было не самоубийство, просто она не видела, куда идет. Она была как полоумная. Карло ее не убивал. Вы должны верить этому.

Я расчесал пятерней волосы.

— Я верю. Карло вытащил пленку из камеры, но не догадался заглянуть в почтовый ящик?

— Мы о нем и не думали. Вернувшись в Неаполь, я никак не могла избавиться от мысли, что у нее где-нибудь могут оказаться и другие пленки, на которые она засняла нас. Когда Карло позвонил вечером, я велела ему сходить на виллу и уничтожить, от греха подальше, всю пленку, какую найдет. Наверное, в это время вы и были там. Он также сходил к ней на квартиру, нашел те четыре письма, которые она украла, и уничтожил их. Я хочу, чтобы вы верили мне, мистер Досон, что я и понятия не имела, что он пытался инкриминировать ее смерть вам. Я хочу, чтобы вы верили этому. Он всегда был добр ко мне, но я знаю и то, что в нем была гнильца. Тут я ничего не могла поделать. Я его, к несчастью, полюбила.

Она замолчала, глядя в окно. Пауза вышла долгая.

— Спасибо вам за откровенность, — заговорил я. — Могу представить, в какой вы оказались переделке. Я знаю, что вам, вероятно, пришлось пережить. Она ведь и меня втянула в переделку. — Я встал. — Избавьтесь от этой пленки. Не знаю, что выйдет с дознанием. Ваш муж пытается все замять, и ему скорей всего это удастся. Ну, а на мой счет можете не волноваться.

Чалмерс действительно все уладил. Вердикт вынесли такой: предумышленное убийство со стороны Тони Амандо, известного под именем Карло Манкини, при недостаточной мотивированности его поведения. Журналистам порекомендовали умерить пыл и особенно не усердствовать. Карлотти был вежлив и отвечал уклончиво. Все дело испарилось как дым.

Джун Чалмерс в Неаполе я больше не видел. Они с Чалмерсом улетели сразу же после дознания, а я вернулся в Рим.

Я сразу же пошел в редакцию и застал Джину одну.

— Все кончено, и мне ничего не грозит. В воскресенье я вылетаю в Нью-Йорк.

Она попыталась улыбнуться.

— Именно этого ты и хотел, правда?

— Да, но про условии, что полечу не один, — ответил я. — Хочу прихватить с собой частичку Рима.

Ее глаза засверкали.

— Какую еще частичку? — спросила она.

— Молодую, прелестную и умную, — сказал я. — Полетишь со мной?

Она вскочила на ноги.

— О да, милый! Да — да — да!

Я обнимал ее и целовал, когда вошел Максуэлл.

— Интересно, почему я сам до этого не додумался, — кисло сказал он.

Я махнул ему, чтобы он проходил в свой кабинет.

— Не видишь, что ли, мы заняты? — сказал я и еще крепче обнял Джину.