"Ты только отыщи его…"

I

— Мистер Досон?

Я очнулся и поднял глаза, едва не выронив камеру.

Передо мной стояла Джун Чалмерс в сером льняном платье, украшением красным поясом и пуговицами, красных туфельках на шпильках и красной шапочке с белым гусиным пером.

Я встал.

— Совершенно верно, миссис Чалмерс.

— Вы искали моего мужа?

— Я надеялся застать его до отлета.

— Он скоро выйдет.

Она опустилась в шезлонг рядом со мной, закинула ногу на ногу и позволила полюбоваться ее коленями.

— Пожалуйста, сядьте, мистер Досон, я хочу поговорить с вами.

— Принести вам выпить?

Она покачала головой.

— Нет, спасибо. Я только что перекусила. Мы надеемся успеть на рейс в 3.40. Мистер Чалмерс сейчас присматривает за упаковкой вещей. Он любит заниматься этим сам.

Я сел и посмотрел на нее.

— Мистер Досон, у меня мало времени, — заговорила она. — Пожалуйста, не поймите меня превратно, если вдруг вам покажется, что я недолюбливала Хелен. Я хочу поговорить именно о ней. Мой муж — весьма суровый человек, но не лишен некоторой сентиментальности, свойственной многим суровым мужчинам. Хотите верьте, хотите нет, но он просто обожал дочь. Вся его любовь и нежность принадлежали ей без остатка.

Я беспокойно заерзал, не понимая, куда она клонит. Я вспомнил, что Хелен говорила об отце, вспомнил ее горечь и злость, когда она сказала, что он совсем не интересуется ею, а озабочен лишь поисками все новых женщин для своих утех. Слова Джун Чалмерс как-то не вписывались в нарисованную Хелен картину.

— Я слышал другие мнения, — осторожно заметил я. — Большинство людей считает, что у него не оставалось для нее времени.

— Я знаю. О нем и впрямь создавалось такое впечатление, но в действительности он любил ее так, что доходило до смешного. Он очень беспокоился, что его будут считать отцом, во всем потакающим своему ребенку, и весьма благоразумно держал ее в черном теле по части денег. Он считал, что роскошь испортит ее, и выделял очень малые суммы на ее содержание.

Я уселся в кресле поглубже. Не могу сказать, чтобы все это меня особенно интересовало.

— Как я полагаю, вам очень хочется вернуться в Нью-Йорк и получить новую должность? — резко сказала она.

Я сразу насторожился.

— Эта работа имеет для вас большое значение?

— Да, конечно…

— Мой муж очень высокого мнения о вас, — продолжала она. — Он рассказал мне о данном вам поручении. Я имею в виду Хелен. Он уверен, что ее убили. У него время от времени возникают подобные навязчивые идеи, и разубедить его невозможно. Полиция и следователь удовлетворились тем, что это несчастный случай. Я уверена, что и вы так думаете.

Она вопрошающе посмотрела на меня.

Я почему-то вдруг почувствовал себя страшно неловко в ее присутствии. Уж не потому ли, что ее спокойствие и улыбчивость показались мне напускными? В ней чувствовалось какое-то сдерживаемое напряжение.

— Не знаю, — отвечал я. — Тут есть в чем покопаться.

— Да. Поэтому я и говорю с вами, мистер Досон. Будьте осмотрительны и не копайте слишком глубоко. Мой муж был без ума от Хелен. Не люблю говорить плохо о тех, кто не в состоянии оправдаться, по сейчас у меня просто нет выбора. Он считал ее хорошей, порядочной, прилежной девушкой, но она такой не была. Ради денег она была готова на все. Она жила ради них. Мой муж давал ей лишь шестьдесят долларов в неделю. Я точно знаю, что в Нью-Йорке она тратила впятеро больше. Ей было все равно, как добывать деньги, лишь бы добыть. Вероятно, она была самой меркантильной, строптивой и безнравственной бабой, какую я когда-либо встречала.

Раздражение в ее голосе шокировало меня.

— Я знаю, что говорю ужасные вещи, — продолжала она, — но это правда. Если вы копнете ее прошлое, сами все узнаете. Она совершенно разложилась. Беременеть ей не впервой: такой пустяк ее не расстроил бы. Она знала, что делать и к кому пойти. Мужчины, с которыми она путалась, были дегенератами и уголовниками. Если кого и стоило убить, так это ее!

Я глубоко вздохнул и спросил:

— И все же вы не думаете, что ее убили?

— Не знаю. — Она уставилась на меня. — Мне известно лишь, что полиция считает ее смерть случайностью. Почему же вы не можете этим удовлетвориться?

— Ваш муж велел мне провести расследование. Это приказ.

— Если вы будете расследовать ее смерть, имея в виду убийство, вы наверняка раскопаете кучу гадостей о ней. Я уверена, что и в Риме она вела себя ничуть не лучше, чем в Нью-Йорке. Скрыть эти факты от моего мужа будет невозможно. Он абсолютно убежден, что Хелен была приличной девушкой, ведущей праведную жизнь. Факты, которые вам придется сообщить, потрясут его, вы разобьете его иллюзии, и он вам этого не простит. Теперь вы понимаете, почему я прошу вас не очень копаться в этом деле?

Я взял стакан и допил виски.

— А откуда вы столько знаете о Хелен Чалмерс?

— Я не слепая и не дура. Я знала ее несколько лет. Я видела мужчин, с которыми она общалась. Ее поведение было притчей во языцех.

Я почувствовал, что она темнит, но ничего не сказал.

— Это ставит меня в затруднительное положение. Мистер Чалмерс сказал мне, что должность я получу только в том случае, если докопаюсь до правды. Теперь выясняется, что хрен редьки не слаще. Так что же мне делать?

— Тянуть время. Рано или поздно муж оправится после ее смерти. Сейчас он взбешен и жаждет мести, но стоят ему вернуться в Нью-Йорк и окунуться в работу, как он успокоится. Через пару недель вы совершенно спокойно можете докладывать о проделанной работе. Уверяю вас, он не будет возражать против прекращения дела. Могу пообещать вам, что если вы не начнете расследование, иностранный отдел достанется вам. Но если начнете и муж узнает правду о Хелен, он никогда вас не простит, в этом я уверена.

— Значит, вы предлагаете мне сидеть сложа руки?

На какое-то мгновение застывшая улыбка исчезла с ее лица, в глазах промелькнул страх.

— Разумеется, для мужа вы должны создать видимость самоотверженной работы, мистер Досон. Вам придется посылать ему доклады, но если вы не обнаружите ничего интересного, никто не станет вменять вам это в вину. — Она наклонилась и накрыла мою руку своей ладонью. — Пожалуйста, не старайтесь установить, как Хелен жила в Риме. Это я убедила мужа отправить ее сюда, и он во всем обвинит меня, если узнает правду. Я прошу вас не делать этого. Не только ради вас, но и ради меня.

Я сидел лицом к конторке портье и увидел, как Чалмерс вышел из лифта и направился к окошечку. Я высвободил руку и встал.

— Пришел мистер Чалмерс.

Она сжала губы, повернулась и помахала Чалмерсу, который подошел к нам, держа на согнутой руке легкое пальто. В другой он нес «дипломат».

— Привет, Досон, вы хотели меня видеть? — спросил он, поставив «дипломат». — У нас мало времени.

Я собирался рассказать ему о пропавшей пленке и об увязавшемся за мной «рено», но теперь, наслушавшись Джун, решил повременить и поразмышлять над тем, что она мне сообщила.

Джун не растерялась.

— Мистер Досон принес камеру Хелен. — сказала она.

На мгновение я поразился, откуда она знает, что это камера Хелен, но, взглянув на футляр, понял, что она заметила на нем инициалы. И все равно эта демонстрация смекалки подсказала мне, что она гораздо умнее, чем я полагал.

Чалмерс хмуро посмотрел на камеру.

— Она мне не нужна. Мне вообще не нужны ее вещи, — отрезал он. — Выбросьте ее.

Я обещал, что так и сделаю.

— Нашли что-нибудь на вилле?

Я заметил встревоженный взгляд Джун и покачал головой.

— Ничего особенного.

Он хмыкнул.

— Ну, я жду результатов. Надо быстренько найти этого подонка. Направьте на поиски несколько человек. Надеюсь узнать что-нибудь сразу по возвращении в Нью-Йорк. Понятно?

Я ответил, что понятно. Он вытащил ключ.

— Это мне дали в полиции. Ключ от римской квартиры. Устройте так, чтобы все ее вещи собрали и продали. Поручаю это вам. Посылать домой ничего не нужно.

Я взял ключ.

— Нам пора, Шервин, — сказала вдруг Джун. Он бросил взгляд на часы.

— Да. Хорошо. Полагаюсь на вас, Досон. Только найдите этого подонка и сразу же дайте мне знать.

Он кивнул мне и, подхватив «дипломат», пошел из бара в регистрационный зал. Джун окинула меня пристальным взглядом и последовала за ним. Я проводил их до «роллс-ройса».

— Я хочу знать, как вы будете действовать, — сказал Чалмерс в открытое окошко машины. — Не стесняйтесь в расходах. Наймите столько людей, сколько надо. Чем быстрее вы все раскрутите, тем скорее будете работать в иностранном отделе.

Я обещал сделать все, что в моих силах.

Когда «роллс-ройс» отъехал, Джун Чалмерс посмотрела на меня через заднее стекло. В ее глазах по-прежнему угадывалась тревога.

II

До Рима я добрался часов в шесть.

Во время поездки я выискивал глазами «рено», но не увидел его. Оставив «линкольн» на стоянке, я поднялся по частной лестнице, которая вела прямо в мою квартиру, отпер входную дверь, отнес чемодан в спальню, вернулся в гостиную, палил себе виски с содовой, уселся у телефона и попросил соединить меня с Карлотти.

Вскоре он взял трубку.

— Это Досон, — сказал я. — Я только что вернулся.

— Да? Синьор Чалмерс возвратился в Нью-Йорк?

— Верно. Следователь, похоже, считает, что это был несчастный случай, и это его устраивает.

— Вот уж не знаю, — сказал Карлотти. — Дознание только в понедельник.

— Чалмерс с ним говорил. Потолковал он и с вашим боссом, — сказал я, глядя в стену.

— Этого я тоже не знал, — сказал Карлотти.

Наступила пауза, но, поскольку он, похоже, намеревался осторожничать, я продолжил:

— При желании вы могли бы кое-что для меня сделать. Мне нужны сведения о регистрационном номере одной автомашины.

— Пожалуйста. Дайте мне номер, и я вам позвоню. Я назвал ему номер «рено».

— Это не займет много времени.

Я положил трубку, устроился в кресле поудобнее и отключился от всех и всяческих мыслей, глядя вниз, на Форум, где бурлил поток автомашин. Телефон зазвонил минут через десять.

— Вы уверены, что не спутали номер? — спросил Карлотти.

Уж в чем, в чем, а в этом я был уверен.

— Не думаю… А что?

— Такого номера не зарегистрировано.

Я провел пальцами по волосам.

— Ясно. — Мне не хотелось пробуждать в нем любопытство. — Простите, лейтенант. Скорее всего я действительно ошибся.

— А почему вы спрашиваете? Может, это как-то связано с гибелью синьорины Чалмерс?

Я невесело усмехнулся.

— Да один парень чуть меня не зацепил. Я собирался подать на него жалобу.

Карлотти немного помолчал, потом сказал:

— Если нужна помощь, обращайтесь ко мне не раздумывая. Для этого я тут и сижу.

Я поблагодарил и положил трубку. Потом закурил сигарету и принялся смотреть в окно. Дело осложнялось.

Хотя аргумент Джун, будто Чалмерс может ополчиться против меня, если я открою, какой на самом деле была его любимая дочь, казался резонным, я понимал, что, прося затянуть расследование, думала она не обо мне. Она боялась, как бы не всплыло на свет божий что-то такое, что могло отразиться на ее собственной судьбе. Понимал я также, что если буду сидеть сложа руки, Чалмерс об этом непременно узнает. Меня он пошлет куда подальше, а место отдаст другому.

Кроме того, если Карлотти подозревает, что Хелен убили, никто, даже Чалмерс, не сможет помешать ему заняться поисками убийцы.

Я встал с кресла, прошел к телефону и позвонил Максуэллу. Телефонистка сказала, что контора не отвечает, и я попросил ее соединить меня с отелем, где тот жил. Дежурный сообщил, что Максуэлла нет в номере. Я обещал перезвонить и положил трубку.

Я снова закурил и стал думать, что делать дальше. Я считал, что должен продолжать расследование. Первым делом надо съездить на квартиру Хелен, где, возможно, я найду какой-нибудь ключик к сложившемуся положению.

Я запер камеру в выдвижном ящике письменного стола и спустился вниз. Не пожелав выгонять из гаража свою машину, я поехал на «линкольне» и через двадцать минут добрался до дома Хелен. Здесь я погрузил ее чемоданы в автоматический лифт и дотащил их до двери в квартиру.

Вытаскивая ключ, который дал мне Чалмерс, я взглянул на часы: без двадцати восемь. Я толкнул входную дверь и прошел в холл.

Я постоял в дверях гостиной, глядя на письменный стол, где в прошлый раз лежали десять коробок с пленкой. Сейчас их не было. Раньше я еще надеялся, что она забыла взять их в Сорренто. Их отсутствие было лишним доказательством того, что кто-то выкрал их с виллы.

Я прошел в комнату и огляделся. Поколебавшись, уселся за письменный стол и принялся открывать ящики, набитые самыми обыкновенными вещами — бумагой, промокашками, пузырьками с чернилами, резиновой тесьмой и тому подобной чепухой. Нигде ни одной личной бумаги, ни одного счета, ни одного письма, не говоря уже о дневнике. Я не сразу догадался, что кто-то побывал тут до меня и основательно покопался в столе. Интересно, кто? Полиция или все тот же похититель кинопленки?

Встревоженный, я прошел в спальню. И только заглянув в шкафы и выдвижные ящики комода, увидел, сколько дорогой одежды было у Хелен. Чалмерс велел мне избавиться от всех ее вещей, но, глядя на десятки платьев, пальто, пар туфель, на три ящика, набитых нижним бельем, и на ящик, полный бижутерии, я понял, что с этой работенкой мне одному не справиться. Я решил позвать на помощь Джину.

Вернувшись в гостиную, я позвонил ей по телефону. Мне повезло — она оказалась дома. Джина сказала, что как раз собиралась пойти куда-нибудь поужинать.

— Ты не могла бы подъехать сюда? — Я назвал ей адрес. — Тебя ждет адова работенка. Возьми такси. Когда мы закончим, я свожу тебя поужинать.

Она сказала, что сразу же приедет.

Кладя трубку на рычаг, я заметил на стене у телефона нацарапанный карандашом номер. Я наклонился и вгляделся повнимательней. Он был едва различим, и увидел-то я его только потому, что включил настольную лампу. Номер был римский.

Вряд ли Хелен стала бы записывать на стене неважный для нее номер, рассудил я. Причем она, вероятно, часто по нему звонила. Осматривая ее стол, я искал телефонную книжку, но не нашел. То, что других номеров на стене не было, показалось мне весьма примечательным.

Движимый каким-то порывом, я снял трубку и набрал этот номер. Едва заслышав гудки, я пожалел о своей несдержанности. Как знать, может, это номер X? А мне не хотелось, чтобы он уже сейчас заподозрил, что я вышел на него. Я собирался положить трубку, когда вдруг раздался щелчок. Мои барабанные перепонки чуть не лопнули, когда я услышал, как чей-то голос заревел по-итальянски:

— ЧЕГО НАДО?

Такого грубого и вульгарного голоса я никогда по телефону не слыхал. Я чуть отвел трубку от уха и прислушался. Доносились слабые звуки музыки: хриплый тенор — вероятно, по радио — пел какую-то арию.

— АЛЛО? КТО ЭТО? — из трубки несся тот же звериный рык.

Я постучал кончиками ногтей по микрофону, чтобы собеседник не повесил вдруг трубку, и тут раздался женский голос:

— Кто это, Карло? И неужели нельзя обойтись без крика? — Женщина говорила с сильным американским акцентом.

— Никто не отвечает, — сказал он по-английски, тоном ниже.

Послышался оглушительный треск — Карло положил трубку.

Я осторожно опустил свою и выглянул в окно. Карло… и американка. Возможно, это что-то и значило, а может, и ничего. За время пребывания в Риме у Хелен, должно быть, появилось много друзей. Карло мог оказаться всего-навсего приятелем, но телефон на стене озадачивал. Если это всего лишь дружок, зачем писать номер на стене? Карло, разумеется, мог сообщить его по телефону, и, не имея под рукой блокнота, она нацарапала его на стене. Объяснение вполне вероятное, но я почему-то так не считал. Если бы случилось именно так, она бы наверняка стерла номер после того, как занесла его в книжку.

Я записал номер на обороте конверта, сунул его в бумажник, и тут в дверь позвонили. Я открыл и впустил Джину.

— Поди взгляни на это барахло, — сказал я. — Разговоры потом. Чалмерс хочет, чтобы я избавился от этих тряпок. Он велел продать их, а деньги отдать какому-нибудь благотворительному заведению. Тут столько тряпья — хоть магазин открывай.

Я провел ее в спальню и, стоя в сторонке, смотрел, как она заглядывает в шкафы и выдвижные ящики.

— Избавиться от этого нетрудно, Эд, — сказала она. — Я знаю одну женщину, которая продает добротную подержанную одежду. Она заберет все.

Я облегченно вздохнул.

— Отлично. Ты молодчина. В принципе, мне все равно, какую цену она предложит, лишь бы забрала все, чтобы эта квартира уже не висела на нас.

— Синьорина Чалмерс, должно быть, истратила уйму денег, — сказала Джина, осматривая платья. — Некоторые из них она даже не надевала. Все куплено в самых дорогих римских магазинах.

— Деньги она получала не от Чалмерса, — сказал я. — Наверное, ее кто-то содержал.

Джина пожала плечами и прикрыла дверцу шкафа.

— Дорого ей достались все эти вещи, — сказала она. — Не позавидуешь.

— Идем в другую комнату. Нам надо поговорить. Джина прошла в гостиную и опустилась в кресло.

— Эд, а почему она назвалась миссис Дуглас Шеррард? — спросила она.

Если бы стены комнаты вдруг обрушились на меня, я и то не был бы так потрясен.

— Что? Что ты сказала? — спросил я, впившись в нее глазами. Она встретила мои взгляд.

— Я спросила, почему она назвалась миссис Дуглас Шеррард. Очевидно, мне не следовало об этом спрашивать. Прости.

— Откуда ты узнала, что она так назвалась?

— Я узнала ее по голосу, когда она звонила, как раз перед тем, как ты уезжал в отпуск.

Мне следовало бы помнить, что Джина может знать голос Хелен. Она дважды разговаривала с ней по телефону, когда та прибыла в Рим, а у Джины была необыкновенная память на голоса.

Я прошел к бару.

— Выпьешь, Джина? — спросил я, стараясь скрыть дрожь в голосе.

— Кампари, пожалуйста.

Я взял бутылку кампари и бутылку шотландского. Себе я налил чистого, а кампари для Джины разбавил содовой и подошел к ней со стаканами.

Я знал Джину четыре года. Было время, когда я воображал, что влюблен в нее. Поскольку мы вместе работали и виделись каждый день — большей частью наедине — меня одолевали соблазны перевести наши отношения в более интимное русло. Однако именно поэтому я старался не нарушать их сугубо делового характера. Чем это может кончиться, я слишком часто видел на примере других газетчиков, работавших в Риме. Вольностей по отношению к Джине я себе никогда не позволял, и однако между нами установилась какая-то связь, не выражаемая словами и не афишируемая, которая тем не менее убедила меня, что в случае крайней необходимости я всегда могу на нее положиться.

Наполнив бокалы, я решил рассказать ей все без утайки. Я очень ценил ее мнение, и сейчас, когда понял, в какую угодил переделку, мне хотелось выслушать суждение человека, который смотрит на все это дело со стороны.

— Я хотел бы кое-чем поделиться с тобой. Джина, — заговорил я, садясь напротив нее. — Тебя не очень обременит роль матери-исповедницы?

— Если только я могу чем-нибудь помочь…

Ее оборвал дверной звонок. Мы долго смотрели друг на друга.

— Кто бы это мог быть? — произнес я, вставая.

— Может, привратник, который хочет посмотреть, кто здесь, — сказала Джина.

— Да, возможно.

Я пересек комнату и вышел в холл. Когда я потянулся к ручке, звонок повторился. Я открыл дверь.

На площадке стоял лейтенант Карлотти и с ним еще какой-то детектив.

— Добрый вечер, — сказал Карлотти. — Можно войти?

Увидев его, я впервые понял, какие, должно быть, чувства испытывает преступник, когда неожиданно сталкивается с полицией. Секунду-другую я стоял неподвижно, уставившись на него. Сердце у меня, казалось, замерло, а потом заколотилось так бешено, что стало трудно дышать. Неужели он пришел меня арестовать? Неужели он каким-то образом узнал, что я — Шеррард?

В дверях гостиной появилась Джина.

— Добрый вечер, лейтенант, — сказала она. Ее тихий голос вернул мне уверенность.

Карлотти поклонился ей. Я отступил в сторонку.

— Входите, лейтенант.

Карлотти прошел вперед.

— Сержант Анони, — сказал он, кивая на своего спутника, который проследовал за ним в холл.

Я повел их в гостиную. Потрясение от встречи с Карлотти прошло, но я был еще крепко напуган.

— Какая неожиданность, лейтенант, — сказал я. — Вы знали, что я здесь?

— Я проезжал мимо, увидел свет и решил полюбопытствовать, кто тут. Мне повезло — я как раз хотел поговорить с вами.

Анони, невысокий, плотный, с плоским, невыразительным лицом, прислонился к стене у двери. Происходящее его, казалось, совершенно не интересует.

— Ну, присаживайтесь, — сказал я, указывая Карлотти на стул. — Мы как раз собирались выпить. Вы составите нам компанию?

— Нет, спасибо.

Он расхаживал по комнате, засунув руки в карманы пальто. Подойдя к окну, он выглянул на улицу, затем повернулся, подошел ко мне и сел. Джина устроилась на подлокотнике кушетки.

— Насколько я понимаю, утром вы забрали камеру синьорины Чалмерс у лейтенанта Гранди, — сказал Карлотти.

Я удивился.

— Да, верно. Гранди сказал, что она вам больше не нужна.

— Я и сам так думал, но теперь чувствую, что поторопился. — Карлотти вытащил пачку сигарет и закурил, правильно рассудив, что такие сигареты лучше не предлагать ни Джине, ни мне. — Вы не будете возражать, если я попрошу ее вернуть?

— Ради бога! Я привезу ее вам завтра утром. Идет?

— Она не здесь?

— Она у меня дома.

— Ничего, если мы заберем ее сегодня вечером?

— Ну что ж, пожалуйста. — Я закурил сигарету и отхлебнул из бокала. Мне надо было выпить. — Откуда этот неожиданный интерес к камере, лейтенант?

— По зрелом размышлении мне кажется странным, что в ней не оказалось пленки.

— Поздновато вы до этого додумались, а?

Он пожал плечами.

— Сначала я думал, что синьорина, возможно, забыла вставить пленку в камеру, но потом побеседовал с экспертом. Памятуя о том, что индикатор израсходованной пленки показывал двенадцать футов, можно прийти к выводу, что какая-то пленка в камере была и что ее вытащили. Сейчас я понимаю, что мне не следовало бы расставаться с камерой так быстро.

— Ну, ничего страшного. Вы получите ее сегодня вечером.

— Как вы думаете, кто бы мог вытащить пленку?

— Не знаю, разве что сама синьорина.

— Пленку, очевидно, вытащили, не открывая кадрового окна. Это означает, что пленка, когда ее вытаскивали, засветилась и испортилась. Синьорина вряд ли сделала бы это, правда?

— Пожалуй, нет. — Я откинулся в кресле. — Я полагал, что дело закрыто, лейтенант. А теперь у вас, похоже, появились сомнения.

— Они появились не на пустом месте, — сказал Карлотти. — Синьорина купила десять коробок пленки. Их нет. Нет пленки и в камере. Утром я осмотрел эту квартиру. В ней не оказалось вообще ни одной личной бумаги. Странно, что синьорина не получала никаких счетов или писем, не вела дневник и не записывала телефоны. Ведь она прожила тут почти тринадцать недель. Странно, если, конечно, кто-то не побывал здесь и не забрал все это.

— Я и сам заметил, — сказал я, ставя стакан на стол. — Правда, перед отъездом она могла навести порядок.

— Это возможно, но маловероятно. Вы пришли запереть квартиру?

— Да. Чалмерс велел мне избавиться от всех вещей дочери.

Карлотти изучал свои безупречные ногти, потом посмотрел мне прямо в глаза.

— Сожалею, что нарушаю ваши планы, но я вынужден просить вас оставить все как есть. До окончания следствия квартира будет опечатана.

Я прекрасно понимал его ход, но не возразить не мог.

— Это еще зачем, лейтенант?

— Таков порядок, — тихо ответил Карлотти. — Вполне возможно, что предстоит еще и судебное расследование.

— Но, насколько я понял Чалмерса, следователь согласился, что это несчастный случай.

Карлотти улыбнулся.

— Я полагаю, он руководствовался имеющимися уликами. А к понедельнику их может прибавиться, и положение изменится.

— Чалмерс будет недоволен.

— Весьма сожалею.

От трепетного страха перед Чалмерсом он явно избавился.

— А с шефом вы говорили? — спросил я. — По-моему, Чалмерс и с ним перемолвился словечком.

Карлотти стряхнул пепел себе на ладонь, после чего бросил его на ковер.

— Мой шеф согласен со мной. Несчастный случай мы по-прежнему не исключаем, но пропавшая пленка, американец, которого видели в Сорренто, и тот факт, что из квартиры исчезли все личные бумаги, вынуждает нас прийти к заключению, что основания для дополнительного расследования есть. — Он пустил в мою сторону струю едкого дыма. — Есть и еще один пунктик, который меня озадачивает. Я узнал от управляющего банком, что синьорине выдавали шестьдесят долларов в неделю. В Рим она прибыла только с сундучком и чемоданом. Вы, вероятно, видели содержимое шкафов и ящиков в той комнате. Хотел бы я знать, откуда взялись деньги на покупку всех этих дорогих вещей?

Мне стало ясно, что Карлотти уже начал копаться в прошлом Хелен, и я вспомнил, как испуганно смотрела на меня Джун, умоляя не делать этого.

— Я вижу, проблем у вас хватает, — бросил я как можно небрежней.

— Ну что, поедем к вам за камерой? — предложил вдруг Карлотти и встал. — Тогда уж мне не придется снова беспокоить вас.

— Хорошо. — Я поднялся. — Едем с нами, Джина. Поужинаем после того, как я верну лейтенанту камеру.

— Будьте добры отдать мне ключ от этой квартиры, — сказал Карлотти. — Я верну его вам через несколько дней.

Я дал ему ключ, а он протянул его Анони. Мы двинулись в коридор. Анони с нами не вышел, он остался в квартире.

Когда мы втроем спускались в лифте, Карлотти сказал:

— Тот номер автомашины, о котором вы справлялись… Он не имел никакого отношения к синьорине?

— Я же сказал вам: этот тип чуть меня не зацепил и даже не остановился. Я полагал, что запомнил его номер, но, видимо, ошибся.

Он недоверчиво взглянул на меня.

— Вы не дадите мне фамилии друзей синьорины? — спросил он, когда мы сели в мою машину.

— К сожалению, не могу. По-моему, я вам уже говорил: я едва ее знал.

— Но вы беседовали с ней?

Мягкость его тона насторожила меня.

— Разумеется, но она мне ничего не рассказывала о своей жизни в Риме. В конце концов, она была дочерью моего босса. Мне и в голову не приходило расспрашивать ее.

— Вы ходили с ней в ресторан у фонтана Треви с месяц назад?

Меня словно саданули под дых. Сколько же он про меня знает? Должно быть, кто-то видел нас там. Я понимал, что не дерзну солгать ему.

— Да, кажется, ходил. Помнится, случайно столкнулся с ней по дороге на обед. Ну и пригласил.

— И это был ваш единственный совместный выход?

Я замялся. Дважды мы ходили в кино и, по крайней мере, два-три раза вместе обедали.

— Что-что? — переспросил я, стараясь выиграть время.

Я открыл дверцу и вышел. Он выбрался на тротуар следом за мной и терпеливо, без особой надежды в голосе повторил вопрос.

— Насколько я помню — да. — Я просунул голову в окно машины и сказал Джине: — Я сейчас, подожди.

Карлотти последовал за мной по винтовой лестнице. Он что-то напевал себе под нос, и я прямо чувствовал, как его глаза буравят мой затылок.

Я пошел по коридору, который вел к моей двери. На полпути я увидел, что дверь приоткрыта, и резко остановился.

— Ого! Странное дело, — произнес я.

— Вы заперли ее, когда уходили? — спросил Карлотти, обходя меня.

— Разумеется.

К двери мы подошли вместе.

— О, черт! Похоже, грабители, — сказал я, указывая на взломанный замок.

Я хотел было пройти в холл, но Карлотти остановил меня.

— Пожалуйста… позвольте сначала мне. — Двумя быстрыми шагами он пересек прихожую и распахнул дверь гостиной. Я следовал за ним по пятам.

Все лампы горели. Мы стояли в дверях и оглядывали комнату, по которой, казалось, пронесся ураган.

Кругом царил разгром. Шкафы открыты, два стула перевернуты, все ящики письменного стола выдвинуты, мои бумаги разбросаны по полу.

Карлотти быстро прошел в спальню. Затем я услышал, как он пробежал по коридору в ванную.

Я подошел к столу и заглянул в нижний ящик, в котором запер камеру. Замок сломали, и камеры, разумеется, не было.