Рабочий день

ВАЛЯ-ВАЛЕНТИНА Рассказ

Несколько дней назад проводили мы на пенсию Григория Семеновича. Управляющий и председатель месткома сказали речи, перечислили его заслуги, подарили ему транзистор «Спидолу», всплакнул наш Григорий Семенович и пошел на заслуженный отдых. Я еще подумал: как просто все бывает. А вместо него — никогда бы не подумал, считал почему-то, что пригласят со стороны, — будет теперь начальником планового отдела Валентина Андревна. Да-да. Ушам своим не поверил. Хотя, если объективно, что тут особенного — женщина она представительная, уверенная в себе. Не знаю, конечно, как насчет экономических знаний — она всего года четыре как экономический институт закончила, да и то заочный, а мы знаем, какие знания заочная учеба дает — плачут все от таких специалистов. Ну, правда, опыта она могла набраться, в плановом отделе работает уже семь лет, из них несколько лет сидит на арбитражных делах. С этим местом она не промахнулась — на нем быстро зубы отточишь, а она баба с расчетом, с дальним прицелом — это я давно заметил.

Я думаю, недаром Григорий Семенович ее рекомендовал — что-то там есть. Впрочем, Григорий Семенович — человек честный, личного расчета там не было. Не в счет же, что она всегда приглашала его к себе домой на всякие праздники и дни рождения. Может, это мелочь, но у нас в тресте все про всех знают. У нас как принято: если у кого день рождения, скидываемся отделом и отмечаем. Шампанского там бутылочка, винцо, бутерброды, фрукты, конфеты — в общем, а‑ля фуршет (все так говорят теперь, не знаю, что такое). А дома вечером — своя обстановка, знакомые, родственники. А Валентина, то есть Валентина Андреевна теперь, всегда во всем размах любит — приглашает весь отдел домой, и там у нее, говорят, пир горой. Этим она, конечно, свои акции в коллективе повышает. И все же ее кое-кто недолюбливает — выскочкой считают, потому что ей до всего дело есть, она в курсе всех событий — и по работе, и в личных делах, и насчет магазинов, и у кого какие нелады; она и в партбюро, и в каком-то женсовете (зачем эти женсоветы?). Такая она занятая — не знаю, как у нее только дома дети воспитываются? Растут, поди, башибузуками. Ну да у нее муж, говорят, за бабу. Правда, нельзя сказать, что о семье она не думает. Смотришь, в конце дня идут наши женщины домой и полные сумки провизии тянут — успевают в обеденный перерыв все окрестные магазины обчистить: Так Валентина не только не отстает, а еще и больше всех волочит. Ну да у нее знакомства — и тут ее эти арбитражные дела выручают — всегда у нее всякий дефицит есть, еще и весь отдел этим дефицитом обеспечивает. И все равно ее кое-кто недолюбливает, я не себя имею в виду — женщин. Ну да женщины — у них всегда все с вывертами. Не знаю, как она будет с ними работать? Но она, я думаю, всех их там на место поставит, а кого не сможет — не постесняется и вытурить. Нет, она еще далеко пойдет.

А может, и остановится на этом, и ее ждет судьба, которой она меня когда-то попрекнула — да, вот за что ее недолюбливают еще (опять же не себя имею в виду) : у нее, как у пьяного — что на уме, то и на языке. Когда-нибудь ляпнет крупному начальству — привыкла среди нас не держать язык за зубами, а начальству-то не очень нравится, когда в глаза правду-матку режут. Так вот она мне заявляет однажды, что я, мол, уже оплешивел на своем месте, что у меня в отделе от скуки мухи мрут, что молодых, мол, затираю и вообще чуть ли не чужое место занял. Кто-то, видишь ли, от наших комсомольцев, верней, комсомолок, ей, всеобщей заступнице, на меня нажаловался. Я, правда, так и не узнал — кто. А я что? Конечно, я понимаю, что устарел. Молодые — они прыткие, быстро все секут, развитые, сообразительные, никто у них это не отнимет — они вовремя выучились, развились. Так что ж из этого выходит — нас на свалку, что ли? Я, конечно, звезд с неба не хватаю, я понимаю, что каждый человек дорастает до своего потолка, и там, на этом потолке, работает, как может. Но я дело свое всегда исполнял по «Положению», в чужие дела не совался, отношения ни с кем не портил, так что право работать начальником отдела я заслужил. Отдел мой (наше конструкторское бюро — на правах отдела) с работой справляется. Кто сказал, что я должен больше делать? Я ж интересуюсь, как идут дела в других местах: везде — мои бывшие питомцы или друзья; все столько делают. А ей, Валентине нашей, до этого дело есть. Выскочка — выскочка и есть. Посмотрим, как она работать будет? Может, тоже дошла до своего потолка. А может, и действительно далеко пойдет? В тридцать-то с небольшим — начальником ведущего отдела в тресте с годовым объемом работ сорок миллионов!

А ведь с нуля начинала, в полном смысле с нуля. Помню ее еще молоденькой машинисткой. Только-только, видно, из десятилетки — сидит за машинкой, одним пальцем клавиши давит, а другой рукой все в платок сморкается — насморком она тогда сильно страдала. А почему я ее так хорошо помню: возьму у нее отпечатанную бумагу, а там ошибок тьма, все термины перепутает. Объясняю, что как пишется, а сам смотрю в ее карие глазки с розовыми веками — она тогда еще и краситься не умела — и думаю: ну, девочка, далеко ты не уйдешь, только-только и хватит у тебя толку, что какому-нибудь парню голову вскружить. И наивный же вид у нее был: эти карие внимательные, моргающие наивно глазки, эта крепкая фигурка.

Нда‑а, вот так начинала. А через год или чуть побольше эта девчонка — правда, за этот год она таки научилась и ошибок не делать, и термины усвоила. Через год эта девчонка ловит меня в коридоре и говорит, да не просто говорит, а таким ангельским, ласковым голосом, и глядит на меня просительно, прямо-таки нежно:

— Владимир Федорович, возьмите меня к себе в отдел работать!

Надо сказать, у нас с ней отношения были уже налажены. Я не то чтобы и заигрывал с ней, а так... шутил. Не ворчал, как другие, всегда объяснял ее ошибки в текстах. А она, смотришь, мне за это бумажки без очереди печатала. Очень удобно. Ну, она, видно, этим и решила воспользоваться.

— Что ты, Валюша! — засмеялся я, чтобы сразу дать понять, что это дело безнадежное, — ну на что она мне была? А все же, не скрою, тронул меня этот ангельский голосок и нежный, просительный взгляд. — Да у меня и места для тебя нет.

— У вас есть место техника — я узнавала.

— Но ведь мне, Валюша, нужен не просто человек, занимающий место, — мне нужен чертежник, специалист.

— А почему вы думаете, что я не смогу? Я ведь учусь в строительном техникуме.

— Молодец, что учишься, но ведь ты еще не специалист. Ты немножко опережаешь события. Наверно, только-только поступила?

— Скоро уже полгода.

— Ну вот видишь.

— Владимир Федорович, ну пожалуйста! — а сама уже и пуговку на моем пиджаке пальчиком трогает, и тугим бедром прикасается — прямо-таки припирает к стенке, а уж про взгляд и говорить нечего. — Я уже, Владимир Федорович, первую курсовую работу сделала, хотите покажу?

Э-э, думаю, девочка, да ты не так проста! А уж сам последние доводы собираю:

— Да ты ведь будешь гораздо меньше получать, а машинопись ты освоила — теперь гони да гони денежки.

— Я хочу по специальности работать, чтобы лучше научиться, так что мне деньги неважны. Я буду стараться, вот увидите!

Короче, я сдался этому ее мягкому, но прямо-таки могучему напору. Не помню уж, каким образом, давно это было, но я сказал: «Ладно», и чуть не на второй день она уже сидела у нас. Вот почему я ее хорошо знаю и имею право судить — потому что сам некоторым образом причастен к ее карьере. Правда, соглашаясь тогда, я почему-то был уверен, что она справится — девушка она расторопная. Но была и еще одна зацепка...

Я тогда не был женат. То есть, проще говоря, разошелся с женой, и квартиру мы разменяли. А почему разошлись — тоже активистка оказалась, до ночи готова пропадать на работе. Все надеялась, что раз я ближе к дому работаю и раньше домой прихожу — значит, должен дома все делать и за детьми следить. Когда поженились в институте и потом, пока молодыми были, была человек как человек — и заботливая, все дома делала. Считаю, что работа женщин портит: во-первых, она их слишком втягивает, потому что женщины более эмоциональны, чем мужчины, что тоже немаловажный факт, а во-вторых, у женщины расширяется круг знакомств с мужчинами, начинается между делом легкий флирт, далеко заходящие товарищеские отношения, начинаются сравнения с мужем, и, разумеется, не в его пользу, — конечно, на работе-то мужчина всегда интересней выглядит: побрит, бодр, вежлив.

Правда, если до конца о наших с женой отношениях говорить, мы потом сошлись — узнала, как жить одной с двумя детьми, сразу хвост подобрала, всякую общественную работу из головы выбросила — а кому другому она нужна, когда по статистике женщин и так больше, чем мужчин?

Эмансипация, равноправие... Я, конечно, никогда не был против равноправия, но если откровенно: дать им полную волю — они же всех нас за пояс заткнут, мальчиками на побегушках сделают при себе.

В общем, я тогда жил один, и меня все сватали то за одну, то за другую. А мне зачем это? Но эта Валечка своими карими глазками и прочими многими женскими достоинствами растравила меня, я уж всерьез начал подумывать о сближении с ней. И она как будто не прочь. Разница в годах, конечно, есть, а нынче это считается как бы неприлично, но я стал вспоминать всякие случаи из классической литературы, когда молодая девушка всерьез влюбляется в человека намного старше себя. Так что в принципе это было возможно.

Валя с месяц поулыбалась мне мило, пока испытательный срок не кончился и она окончательно не утвердилась техником — и сразу губки на замок. Как отрезала. Да еще и дерзить стала — как бы в пику мне за свое унижение прошлое. Ах ты, думаю, дрянь — обвела вокруг пальца, а я, дурень, растаял. Шевельнулась было мысль: а вот ты так — и я так. Думает, раз уселась на место, так ее теперь ничем не сдвинешь, а это очень просто устроить: сократить единицу, и все, — как раз ежегодное сокращение штатов предстояло. Да ладно, думаю, не велик грех, пусть работает, лучше уж такая, чем совсем никакой. Да она, между прочим, и работу скоро освоила, как обещала, — чертила быстро и аккуратно, и претензий у меня к ней через некоторое время не стало, хотя я и прискребался к ней поначалу беспощадно. Но она не обижалась — знала кошка, чье сало съела.

Уж как-то совсем недавно вспомнили с ней за рюмочкой тот случай. «А помнишь, — говорю, — как меня охмуряла, когда техником ко мне хотела? Не ожидал я от тебя такого». А она со смехом: «А как же с вами, мужиками, иначе поступать, если вам иной язык, иной способ общения недоступен?» Вот так. Я, конечно, не верю, что она так тогда думала — бессознательно это было все. Вот вам молодежь — откуда в ней такая испорченность? Мы-то ведь нормально себя ведем, стараемся пример показывать.

Ровно через два с половиной года она защитила диплом. Сходила в отпуск, вернулась, работает. День, второй, третий, неделю. Но чувствую, что-то она должна предпринять, вижу — вроде бы как кошка перед прыжком, напружинилась. И точно: однажды, улучив минуту в обеденный перерыв, когда остались вдвоем с ней — скорей всего, и минуту-то ловила давно, — приступает ко мне со своей извиняющейся улыбочкой, но нет уж у нее того ангельского голоска и тех невинных глазок — улыбается, а глаза как взведенные курки.

— Владимир Федорович, у нас место инженера освобождается — переведите меня в инженеры? Я ведь молодой специалист.

— Во-первых, — отвечаю я строго, непроницаемым голосом, — у нас никакое место не освобождается...

— Ну как же! Люся заявление подавать собирается — у нее муж военный, они уезжают. Надоело мне, Владимир Федорович, техником — скучная работа: гони и гони эти кальки. Сегодня кальки, завтра кальки, через год кальки. Хочется интересной работы...

— А во-вторых, — строго продолжаю я, — ты опять торопишь события. Слишком рано тебе еще инженером, поработай техником.

Валя поджала губы.

Для меня новость, что Люся уезжает. Знаю, нет ничего вечного, люди приходят и уходят, к этому привыкаешь. И я бы в принципе не возражал, если бы Валя стала инженером вместо Люси, — Люся специалист не ахти какой. У нас принято, что техники по образованию работают на должностях инженеров и даже старших инженеров, — окладишки неказистые, а специалистов с высшим образованием где набрать? Но это техники со стажем. И она туда же. Самоуверенности — сверх всякой меры. Молодой специалист, видите ли! Впрочем, она-то справилась бы, месяца через два-три повезла бы не хуже Люси — в этом я уверен. Однако были два «но». Во-первых, я не хочу быть у нее на поводу, а во-вторых, если уж трезво рассуждать, зачем мне из хорошего техника делать невесть какого инженера? Подумаешь, девчоночий каприз: «скучная работа»! Как будто у нас кружок самодеятельности: сегодня хочу эту роль, завтра другую. А уж если будет настаивать, выхлопотать ей еще двадцать рублей в месяц — путь получает наравне с инженером, и дело с концом.

Но она и здесь меня обвела. Вызывает меня как-то главный инженер: как, мол, ты смотришь на то, чтобы такую-то — называет ее фамилию — перевести в инженеры? мол, с ней переговорил — толковая девчонка, техникум закончила без отрыва от производства, да еще с отличим. Должны же мы поощрять учебу, отмечать как-то молодых специалистов? На это я привожу главному свои доводы: так и так, мол, лучше добавить ей рублей двадцать и иметь хорошего техника, чем липового инженера, — пока этих молодых специалистов научишь работать, целый год место зря пропадает. У нас с ней, мол, уже был разговор, я против. «Ну а я пообещал ей, — сказал главный, сам улыбается. — Так кто же из нас должен уступить?»

Понятно, уступил я. И когда только наше начальство принципиальным будет?

Так, работая у нас инженером, она и замуж вышла, и сына родила, декретный отпуск отгуляла. Были мы всем отделом и на ее свадьбе, стиральную машину ей в складчину купили. Посмотрел я на мужа ее — скромный, спокойный парень, что по нынешним временам как будто и непривычно, кажется, их нету уже, а поди ж ты — где-то находят, когда замуж выходить надо.

Ну, как будто успокоилась наша Валентина, кажется, всего достигла: работает инженером, есть муж, сын, квартиру дали.

Года три она так проработала, потом, чувствую, опять неймется: подавай ей должность старшего инженера. Не пойму: или ей денег мало, или честолюбия не в меру? Но тут уж дудки, думаю: с техникумом в старшие инженеры — слишком жирно. Как раз из институтов больше молодежи приходить стало. Только через мой труп, тут и главный инженер не поможет.

Так она финт сделала: ушла старшим инженером по рационализации. Ну, рационализация — сфера деятельности не моя, а технического отдела, там работай как знаешь. Не имею понятия, как она туда попала: появился приказ по тресту, и я ее отпустил; тут, как говорится, я — пас. Но в коллективе, как ни темни, как ни прячь концы в воду — все равно выплывут. Пошел слушок, что у нее с главным инженером вроде как взаимная симпатия и чуть ли даже не любовь. Насчет личной жизни начальства мое дело — сторона, но иметь свое мнение я могу? Так вот, зная хорошо и его и ее, я поверил слуху только, так сказать, с одной стороны: главный инженер мог втюриться в нее, но только не она. Надо отдать ей должное: она к этому времени распустилась как маков цвет, таких раньше художники любили на картинах раздетыми рисовать — чтобы все на месте было, в полном, как говорится, ажуре. А насчет ее любви я не особенно верил: не такая Валя простушка, слишком она себе на уме. Слушок поползал-поползал и заглох.

А я наблюдаю за ней со стороны: довольна Валюха своей работой, попала в струю! Хлопочет, бегает, рационализаторов собирает, семинары с ними проводит, на собраниях, на техсоветах выступает, сведения собирает, сведения отправляет. А грамотешки-то не хватает: экономический расчет сделать или проверить — бежит к экономистам, чертежи, что посложнее, разобрать или насчет конструкций — ко мне бежит посоветоваться. Один раз я ей помог, а в другой говорю: «Сама взялась? Сама и работай, милочка». Зачем, думаю, мне ее хлопоты?

Но не думал, не гадал, что она так шустро обернется.

Курсы усовершенствования она там какие-то прошла. Потом, слышу, в экономический институт, на заочный, поступила. Знаю, неспроста она переметнулась на экономику — раскусила, что нынче модно это: экономическая учеба, экономическое образование, что нынче экономисты в почете. Модно-то модно, и многие женщины просто мечтают быть экономистами, но редко кто из замужних женщин учится, а кончают и того реже. А Валентина взялась и закончила.

Ну о том, как у ней дальше судьба сложилась, как она, уже на четвертом курсе, перешла в плановый отдел, по специальности, как на арбитражных делах работала, — это уже многие помнят, это уже дела не столь далеких дней, как говорится.

Но вот что интересно: как она себе дорогу пробивает и какие силы заставляют ее делать это! Меня эти факты на рассуждения наводят. Без отца она выросла. Говорит это о чем-нибудь или не говорит? Однажды, когда она еще у меня работала, к ней зашла мать — не помню зачем, забыл. Валентины как раз не было на месте, так она подошла и заговорила со мной. И хоть малограмотная женщина, а видно, что такая тертая жизнью, самостоятельная, даром что в клетчатом платочке, — и со мной на «ты». Слишком женщины самостоятельными становятся.

Помню, когда я пришел работать в наш трест, начальниками отделов одни мужики были. А теперь Валентина уже четвертый начальник отдела — женщина. Куда идем? Что дальше-то будет, если такие темпы сохранятся?

К чему я это все? Да как раз сегодня на планерке у управляющего разговор зашел об экономике, об убытках и прибылях. Сама она, Валентина, и завела его. Для меня это скучная тема, я даже, признаться, задремал маленько. Слышу, говорит: «Сделали мы предварительный анализ, и получилось, что ряд подразделений и служб приносит тресту убыток». И мое конструкторское бюро в том числе называет. Надо, мол, работу этих служб обсудить и преобразовать. Я конечно же не выдержал: «Конструкторское дело, — говорю, — это дело творческое, как же его можно на деньги измерять? Если вам это непонятно, не надо нос совать!» В общем, попытался сразу на место ее поставить. А она мне: «Это дома вечерком можно творчеством позаниматься безотносительно к экономике, а на производстве ваше творчество оплачивается и потому должно давать отдачу в рублях!» Я говорю: «Зуб на меня имеете? Старое вспомнили? Нехорошо, Валентина Андревна». — «Если что и вспомнила, — отвечает она, — так только то, что вы в вашем бюро спите много». Ну, это уж слишком! Григорий Семенович, ее предшественник, никогда бы себе такого не позволил — мягкий, интеллигентный человек был. «Выскочка — выскочка и есть», — тихо сказал я, но чтоб слышно было. Тут управляющий как гаркнет на меня: «Критику принимать надо, а не грызней заниматься! Лучше подумайте хорошенько над предложениями планового отдела. Вот работу вашего бюро мы и обсудим в ближайшее время!»

Да-а, раз на язык попался, они теперь меня заклюют. Жалко, до пенсии всего шесть лет осталось. Нет, надо, пока не поздно, пока не дошло, в самом деле, до анализов и преобразований, заявленьице писать да искать какую-нибудь тихую организацию. И не высовываться, не высовываться до самой-самой пенсии.