Работа на лето

ХОРОШИЙ ГЛУПЫЙ ЧЕЛОВЕК

То, что идти самому не получится, Генка понял после первого километра. Нога подламывалась и, казалось, колено при каждом шаге лопается болью, как стеклянная бомба с кипятком — именно такой образ преследовал мальчишку. У всего есть предел, заставлять себя бесконечно нельзя, а с определённого момента перестаёт помогать любой аутотренинг. Кроме того, Генка понимал, что в грязной драной одежде он выглядит немногим лучше бомжат, с которыми только что расстался. И что, хотя менты и не запомнили его лица, никто не помешает первому же патрулю прихватить хромающего мальчишку" для выяснения"…а дальше дело плохо. Стрелять? Иногда это не лучший выход. Как сейчас.

Генка несколько раз вяло помахал редким машинам, но ни одна не остановилась. "Я — человек вне общества, — почти весело подумал мальчишка и понял, что особого упадка морального духа не ощущает. — "…жажда не особенно мучила стрелка — всё это доставляло ему смутную радость, ибо было романтично, " — вспомнил Генка строки из стивенкинговской "Тёмной Башни" — книги, которую он почитал наравне с "Эквилибриумом", черкасовским сериалом повестей про Влада Рокотова и фильмом "Брат-2". — Но дело-то плохо…"

Дело было настолько плохо, что он дохромал до знака, ограничивающего скорость до 60 км/ч и сел около, привалившись к железному стояку. Надо было закатать штанину и посмотреть ногу, но Генка понимал, что ничего хорошего там не увидит и просто сидел, думая, как же ему быть дальше. Он проводил глазами "двенадцатые" "жигули" тёмно-вишнёвого цвета — и удивился, увидев, что они остановились, коротко взвизгнув тормозами. Генка сунул руку за пазуху и напряжённо уставился на машину, но из неё тяжеловато выбрался немолодой рослый мужчина с солидным пузом и добрым лицом — именно добрым, а не наигранно-добрым. Грузно ступая, мужчина подошёл к Генке. Мальчишка не сводил с него глаз; Клиру вдруг показалось, что он раньше видел этого человека, и даже не раз. Но, покопавшись в памяти, Генка понял, что среди его даже шапочных знакомых такого нет.

— Ты что сидишь-то? — спросил мужчина басисто. — Отдыхаешь?

— Да вроде того, — Генка усмехнулся. — Погода хорошая.

— И я так подумал, — согласился мужчина, неожиданно цепко рас сматривая Генку. — Еду мимо, вижу — сидит парень у столба. Не иначе, думаю, как погода ему нравится… Ну ладно. А то, может, подвезти?

— А куда вы едете? — Генка огляделся.

— В Ладигин, — охотно ответил мужчина. — Был в Остроге, церкви смотрел, а в Ладигине я в гостинице. Вообще я турист, — он снова улыбнулся, — из Сибири… Ну так поедем?

Ладигин для Генки был неплохим вариантом. В конце концов, это больше ста километров, там его никто и в глаза не видел, а добраться оттуда до места — не так уж и сложно, можно просто позвонить, наконец, ведь явный форс-мажор, как говорится… Но Генка, соврав, предупредил:

— У меня денег нет.

— Я про деньги ничего не говорил, — покачал головой мужчина. Скучно одному ехать…

— Спасибо, я поеду, — Генка начал подниматься и коротко охнул.

— Погоди, — мужчина неожиданно быстро, словно живот и не ме шал, опустился на колено и коснулся ноги Генки. Тот сам не ожидал от себя этого — вскрикнул и сел с мокрыми глазами. — Тебя не из машины выкинули? — мужчина глянул потемневшими глазами.

— Нет, честно, — покачал головой Генка. — Я вижу, что вы думаете, но я не беспризорник, правда. Я подрался просто. Так получилось. Я дойду, погодите.

— Ну-ну, — кивнул мужчина.

Генка в самом деле сумел подняться и дохромать до машины, но внутрь "жигулей" почти упал. Салон был таким же новеньким, как и вся машина в целом, он не нёс на себе никаких отпечатков индивидуальности владельца. Мужчина сел рядом, покосился на любопытно оглядывающегося Генку и пояснил:

— Недавно купил… Водитель я ещё тот.

— Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, — весело ответил Генка.

— Ты правда так считаешь? — мужчина тронул с места. — А вот я любил ходить, пока это не отрастил, — он смешно колыхнул животом.

— Не, я в принципе тоже ходить люблю, — поправился Генка. — Но не в такой ситуации… А вы учитель?

— Почему ты так решил? — удивился мужчина.

— Ну… — Генка пожал плечами. — Я не знаю. Просто подумал, что вы учитель. Разве нет?

— Нет, — мужчина, весело поглядывая на мальчишку, покачал головой.

— Ну, значит, тренер или воспитатель, — настаивал Генка.

— Вообще-то правильно, — кивнул мужчина. — А у тебя глаз намётанный… Ну теперь я угадаю. Раз ты не беспризорный, значит… живёшь в деревне на каникулах. У бабушки. Поехал в город вспомнить о культурной жизни. Подрался. Дома-то теперь все на ушах стоят?

— Не стоят, — помотал головой Генка и поймал себя на том, что то же улыбается. — Я предупредил, что задержусь… Но не думал, что из-за этого, — он кивнул на колено.

— Болит? — уточнил мужчина. Генка пожал плечами:

— Да нет… Да там вообще ерунда была бы, если бы сразу заняться. Но времени не было… — он хотел добавить ещё что-то, но сам забыл, что, потому что впереди — далеко впереди, но отчётливо — увидел милицейский пост. — Вы простите, — сухо сказал Генка. — Но вам лучше меня сейчас высадить. Спасибо вам, но…

Мужчина посмотрел на него с откровенным интересом и кивнул:

— Пристегнись.

— Вы не понимаете… — начал Генка, но мужчина прервал его:

— Я понимаю, что нас оштрафуют, если увидят, что ты без ремня.

Генка накинул ремень и расслабился. Ремень не мешал ему стрелять в случае чего. А просить остановиться не хотелось больше. Просто потому, что не хотелось никуда идти пешком. Да и возможности такой не было, если честно.

Повинуясь взмаху жезла, "жигули" свернули к обочине. Генка заметил, что мужчина не стал выходить, а опустил стекло и невозмутимо дождался, когда подошедший лейтенант, нагнувшись, козырнул и неразборчиво представился, после чего вполне разборчиво потребовал права.

— А в чём, собственно, дело? — водитель подал права.

— Плановая проверка, — пробубнил постовой. — Так… так… а… ясно… А мальчик?

— Мальчик мой племянник, — пояснил мужчина. — И чем скорее я доставлю его домой, тем лучше для нервов его родителей.

— Понятно, — лейтенант снова козырнул. — Проезжайте, счастливого пути.

Ни слова не сказав, мужчина тронул машину. Генка молчал. Сосед молчал тоже. И только через какое-то время спросил:

— Что ты натворил? Ищут явно не тебя, но ты что-то наделал, ведь так?

— Ничего, — коротко отрезал Клир. Но потом пояснил: — Я не крал, не торговал наркотой и не взламывал ларьки. Я просто заступился за беспризорного пацана, которого били двое сержантов…

— Это они тебя… так? — Генка кивнул. Мужчина процедил что-то и резко переключил скорость. — А беспризорный?

— Мы бежали вместе, а там не знаю. Вы можете меня высадить.

Вы и так мне помогли.

— В Ладигине я тебя могу доставить, куда скажешь, — не обратил внимания на Генкины слова мужчина. — Или, если хочешь, поедем со мной в гостиницу. Отдохнёшь, приведёшь себя в порядок и починишься, а потом решишь, что и как.

Генка задумался. Шевельнул мышцами груди, ощутив пистолет. И кивнул:

— Ну… ладно. Пусть будет гостиница…

… Женщина-портье, безразлично скользнув по Генке взглядом, улыбнулась постояльцу:

— Как съездили, Вячеслав Петрович? — она подала ключ.

— Более чем, — кивнул тот. — Вы не могли бы попросить подать в номер чай на двоих и аптечку?

— Может быть, врача? — встревожилась она.

— Нет, достаточно аптечки, уверяю вас.

— Конечно, Вячеслав Петрович, сейчас всё будет.

Номер был на втором этаже; лифтами гостиницу, конечно, не снабдили. Около дверей Генка уже еле сдерживал стон — идти было почти невозможно. Вячеслав Петрович посматривал обеспокоенно, но помощи не предлагал, а в номере — двухкомнатном, довольно хорошем даже не по здешним меркам — кивнул на дверь ванной:

— Иди мойся. Я пока разберу, что привёз, а там и всё прочее по доспеет.

Кивнув, Генка поволокся в ванную. Пустив воду, он присел на край и первым делом выложил на подставку пистолет. Потом начал раздеваться, бросая одежду на скамейку у вешалки. Снял эластичный бинт.

Колено выглядело чудовищно. Чёрное с алым, распухшее, оно вызывало страх. Генка понимал, что травма не такая уж и серьёзная, но на вид оставалась только ампутация. Подумав об этом невесело, он сполз в воду и, выдохнув, устроился в ней как можно удобнее.

Выяснилось: это получилось настолько удобно, что Генка задремал или даже заснул — как обычно бывает, организм полностью выключился, оценив место, как безопасное и потратив почти все экстренные резервы. Генка даже не сразу проснулся, когда понял, что в ванной он не один.

Вячеслав Петрович стоял около вешалки и задумчиво разглядывал "беретту". Генка бросил быстрый взгляд — одежды не было.

— Что за пистолет? — спросил, не глядя на него, мужчина.

— Беретта, — тихо и внятно ответил Генка, вставая и переступая на коврик. — Где одежда?

— В чистке… Накинь пока халат, — Вячеслав Петрович поднял глаза. — Не бойся. Я ничего тебе не сделаю. Я не извращенец и даже не агент милиции… Кстати, пакет, который был в куртке, я не вскрывал и положил на стол в зале.

— Я не боюсь, — спокойно ответил Генка, набрасывая махровый халат. Боль в колене возвращалась. — Просто вы мне понравились и мне не хотелось бы причинять вам вред.

— А ты можешь? — мужчина серьёзно взглянул в глаза мальчишке. — Пистолет у меня…

— Нет, — Генка качнулся, и "беретта" канула в карман халата. Вот так.

— Интересный ты человек, — мужчина приподнял угол рта, и Генка определённо сказал:

— Ну честное слово, я вас видел. Много раз, но не помню, где…

— Может быть, встречались? — Вячеслав Петрович вышел из ван ной, не закрывая дверь. Генка поискал взглядом тапки, не нашёл и похромал босиком, открыв сток ванны. Он так и не вымылся, но пыль и пот остались в горячей воде.

— Точно нет, — уверенно сказал Генка, извиняясь взглядом и без приглашения садясь в кресло к столу, на котором был сервирован чай с печеньями и стояла тарелка с жареной картошкой-фри и сосисками с грибами. — Спасибо, я правда голодный… А вам ничего не будет? Привезли мальчишку, заказали еду, одежду отдали…

— К сожалению, даже дежурный милиционер не заглянет, — непонятно ответил Вячеслав Петрович. Впрочем, Генка понял, почему к сожалению — потому что всем по фигу… Взявшись за вилку, он тут же отложил её и вздохнул сердито:

— Ну где я вас видел?!

— Не мучайся, — мужчина встал, вышел в соседнюю комнату и ве рнулся, неся книгу — очевидно, недавно изданную или нечитанную. Названия Генка не различил, потому что Вячеслав Петрович показал задний форзац… и Генка заморгал. Покусал губу, снова поморгал, кашлянул и сказал:

— Вы Кропилин? Вячеслав Петрович Кропилин?! Так не бывает…

— Не бывает, — согласился мужчина. — Я и книжки пишу о том, чего не бывает, а мне потом говорят — так не бывает, вы всё придумали… Автор едет по шоссе и подбирает загадочного подростка с таинственным пакетом и пистолетом за пазухой… Выдумка сплошная.

— Еммаа… — грубо и искренне сказал Генка. И развёл руками.

— Ты ешь, ешь, — предложил писатель, но тут же, присев напротив, с интересом спросил:

— Значит, такие тоже читают мои книги?

— Такие — это с пистолетами и пакетами? — уточнил Генка, жуя.

— Читают… Не скажу, что вы мой любимый писатель, но многие книги ваши мне нравятся.

— Многие? — с лёгкой претензией и какой-то даже обидой спросил Кропилин.

— Пожалуйста, не обижайтесь, — Генка качнул вилкой. — Вообще то это я обижаться должен.

— Ты? — писатель непонимающе свёл брови. — Почему ты?

— Хотя бы потому, что у меня отец военный. А у вас во всех кни гах, которые с начала девяностых написаны, кто главные злодеи? Военные. Те книжки, которые до этого, ну, при СССР — там военные у вас все положительные, романтичные даже… Вы извините, пожалуйста, Вячеслав Петрович… — Генка замялся. — Но такое впечатление, что вы в детстве про войну много читали и представлялась она вам таким красивым делом, как в песне. А как Союз гикнулся и попёрло всё это не где-то там и когда-то там, а почти возле дома — вы просто… вы извините ещё раз… вы просто испугались. Вы ведь человек интеллигентный… извините…

Кропилин побагровел. Генка смущённо положил вилку. Знаменитый детский писатель тяжело дышал. Потом сказал сухо:

— А ты нахал… У тебя что по литературе?

— Трояк, — вздохнул Генка. — Я программу не люблю, хотя вообще читаю много.

— Это заметно, — Вячеслав Петрович явно справился с собой, глаза у него заблестели. — Хм… Позиция… Не скажу, что ты во всём неправ. Но я всё-таки прав больше.

— Потому что вы старше? — немного насмешливо спросил Генка, уплетая картошку.

— Да нет, не поэтому… Война — это зло. В детстве… да что там, и гораздо позже я этого не понимал. Мне казалось, что в ней есть романтика… Признаюсь. Тут ты угадал. Но потом я понял…

— Война — это работа, — поправил Генка. — Её дают военным поли тики, журналисты, правозащитники, народное мнение… А потом все становятся в позу и дружно костерят "вояк". А армии — это, может, последнее на земле место, где ещё осталось много порядочных людей на квадратный километр площади… У вас получается, что кто надел форму — тот дурак, убийца и садист, не будь у нас армии, то сразу жизнь пошла бы распрекрасная. Но у других-то армии есть!

— Но там не такой бардак и беспредел, как в нашей! — горячо сказал писатель и даже встал. — Воровство, дедовщина, убийства, казни пленных…

— Да везде то же самое, — почти лениво поправил Генка. — Вы путаете армию, тыл и просто подонков. Мой отец служит большую часть сознательной жизни. Ему сто раз предлагали работать в коммерции. Он отказывался и имеет с этого контузию, два ранения, сто благодарностей и двести выговоров. А если бы он не отказался? Он, другие… Была бы сейчас вместо пусть дерьмовой… ой, плохой, но России — зона международного контроля… И так уж поотдавали кучу такого, за что драться надо было. Осталось немного, так и его отдать?

— Никакая земля не стоит человеческой жизни, — твёрдо и тихо сказал писатель. — Это — самое ценное. Особенно — жизнь ребёнка.

Генка отложил вилку и встал.

— Помните, у вас есть повесть "Дорога на бастион"? — спросил он, не сводя глаз с лица Вячеслава Петровича. — И герой — мальчишка Санька… Это ведь Крым? Севастополь? Вы так хорошо о нём пишете… А теперь представьте себе, как вашему Саньке запретили говорить по-русски. В Севастополе, где похоронены наши адмиралы. Я их имён не помню, если честно. Я из другого поколения… Вы помните наизусть, наверное… Но вы согласились отдать Севастополь, чтобы не было крови… А я… я не взрослый, я ребёнок. Но я бы пошёл драться. Я бы зубами грыз. И гордился бы, что лягу в одну землю с теми, кто не считал, что земля — это… это просто так. Это не просто так. И флаг не просто так. И честь, и вера, и слава, и память… А для кого всё это просто так, тот сам просто так… И те, про кого вы пишете, что они тупые убийцы — они не считали, что Россия — просто так. Они её защищали, как могли, хотя им все мешали — мамки солдатские разные, суки продажные… — Генка повысил голос, видя, что Кропилин воздел брови. — Да, суки! И другие! А они — защитили! Это благодаря им у меня английский в школе пока иностранный язык! Это благодаря им наши девчонки пока паранжей не носят! Да, они матом ругаются! И водку пьют! И киверов у них нет! И мой отец такой! Но они… — Генка сглотнул. — А если так, как вы пишете… то вот так однажды можно всё оправдать, потому что жизнь важнее. Важнее чего? Всего? Всего-всего? Я не знаю, я сказать просто не могу, — Генка сел, поморщился от боли в колене. — Простите… Я сейчас уйду, только одежду принесут… А что до жизни ребёнка… Сколько тысяч их погубили потому, что в своё время не нашлось того, кто за неделю утопил бы в крови нарождавшийся бардак? Да, крови было бы много. Но меньше, чем при кровопускании, растянутом на полтора десятилетия.

— Это не твои слова, — сказал Вячеслав Петрович потрясённо.

— Не мои, — согласился Генка. — Я так не умею, я же… дитя. Но мысли — мои, поверьте. Ваши нынешние герои — слюнтяи. Сказочка для самых маленьких, розовый сон. Мне кажется, прежние ваши же герои нынешним руки бы не подали… А идеи, которые вы исповедуете, опасны не для власти, не для армии. Они Россию губят. То, что от неё осталось. И между этой гибелью и нами — и вами тоже! — стоит только армия. И вообще те, кто верит, что за флаг можно умереть. Они и на гражданке есть, просто там они рассеяны среди… массы… — Генка вдруг улыбнулся и предложил: — Хотите я вам стихотворение прочитаю? Это вообще-то песня, но гитары нет.

— А ты сможешь под гитару? — спросил Кропилин. — Он смотрел как-то странно — без обиды и с жалостью. — У меня есть.

— Ну… — Генка замялся. — Давайте… Только я плохо пою. И играю не очень хорошо. Так. Тренькаю.

Вячеслав Петрович принёс из соседней комнаты чехол коричневой кожи, раздёрнул "молнию" и достал гитару чёрного лака. Генка положил ногу на ногу, устроил инструмент и, даже не пытаясь его настроить, объявил:

— Очень личное в войне. Слова Розенбаума, музыки нету… Вот.

— мальчишка подыгрывал себе, склонив голову на бок и глядя в пол, стараясь петь "под Розенбаума", но съезжая на свой собственный дискант, только чуть приглушённый:

— Вячеслав Петрович слушал молча, откинувшись на спинку кресла и глядя на мальчишку немигающими глазами. А Генка пел:

— Вот и вся песня… — Генка взглянул на писателя и вдруг смутился. — Вы извините… пожалуйста. Но мне просто обидно. Вы такой хороший человек… и умный… но… но такой глупый… Ой! Извините… Я ведь, по-вашему, тоже отрицательный герой. Типа Пташки из "Полян, где танцуют скворешни", только мелкий. Пока.

— Ты и это читал? — усмехнулся писатель, принимая гитару.

— Я говорил, я много читаю…

— Мда, — Кропилин погладил пальцами гриф и непонятно сказал:

— Конференция четырёх держав.[23] — Но ты всё-таки не считаешь меня совсем уж бездарным?

— Я?! — Генка вытаращил глаза. — Да что вы… Правда, вы, по-моему, гений. Ну а как распоряжаться своим талантом — каждый ведь сам решает.

Теперь уже вытаращился сам Кропилин. И захохотал — так, что заколыхался живот, искренне и весело. Генка растерянно улыбался, потом тоже начал смеяться. И всё ещё смеялся, когда писатель сказал серьёзно:

— Да, ты много читаешь… Ну а какая моя книга тебе больше все го нравится? Назови, для меня это очень важно.

Генка честно задумался. Потом решительно сказал:

— "Мальчишка с клинком."

— Ого, — Кропилин покачал головой. — Но она же совсем старая.

— Ну и что? — Генка пожал плечами. — Она про вечное.

— Погоди, я сейчас, — Вячеслав Петрович грузно поднялся и вышел, унося гитару в соседнюю комнату. Он вернулся минуты через неся в руке тоже свежеизданную книжку и ручку. — У меня с собой как раз есть экземпляр, я встречался со школьниками в Новгороде по дороге сюда… — он раскрыл первый форзац и спросил: — Тебя как зовут? — Генка замялся. — Ну и ладно… — черкнув несколько строк, он протянул книгу мальчишке. — Держи. Дарю.

Чёрной гелевой пастой на белом листе было написано:

Мальчишке с "береттой"

от хорошего глупого человека

В. П. Кропилина — как ни странно,

с наилучшими пожеланиями

И — размашистая подпись.

— Спасибо, — стеснённо сказал Генка.

— Давай-ка займёмся твоей ногой, наконец, — предложил писатель.