Работа на лето

ЕЩЁ МЫ ЖИВЫ!

Августовское утро, которым Генка сошёл на перрон своего города, было прозрачным и холодным по-осеннему. Лето кончалось, оставался только крохотный его хвостик, за который не ухватиться…

Всю дорогу он вспоминал. Воспоминаний было столько, что они не помещались в голове, гудели и путались, спорили и даже ругались. Поэтому Генка вёл себя на автопилоте, устав бороться с этими воспоминаниями и мечтая только улечься в постель.

Он как раз с некоторой оторопью вспоминал предсказания Сверре-Никитки (а в реальности шёл по аллейке между пакгаузами и склоном холма), когда увидел заинтересовавшую его картину.

Мальчишка лет 12 — в обвисшей майке, грязноватых джинсах и старых кроссовках — в нетерпении приплясывал около стены пакгауза, приговаривая азартно и опасливо:

— Давай скорей… Вов, ну давай… много ещё?

— Не нудавайкай, — отвечал ему сверху сипловатый альт. — Ещё слеганца… во, почти всё…

Генка, с интересом остановившийся, увидел передвигающиеся по узкому карнизу в паре метров от земли ноги — тоже в кроссовках и спортивных штанах. Остального не было видно за деревьями. Генка уже собирался подойти, но со стороны улицы раздался отчаянный резкий свист в два пальца, слоновий топот, ругань… Ноги дёрнулись; сверху неловко упал мальчишка на год-два постарше первого, младший помог товарищу подняться и они рванули через кусты по тропинке. Через полминуты в том же направлении с азартным похрюкиваньем пронёсся выводок из трёх патрульных ментов. Но было ясно, что шансов догнать мальчишек у них столько же, сколько у кабана — догнать белку.

Генка с улыбкой повернулся и начал карабкаться на откос по тропке, чтобы выйти почти на свою улицу…

… С высоты холма город казался уже дневным — солнце опалило крыши, заиграло в мусоре, превращая осколки стекла в бриллианты, оживило чёрную зелень деревьев, вернув ей зелёный цвет… Не верилось, что на улицах под кронами и за заборами ещё только светает, ещё не ушла ночь… Генка перевёл дух — подъём был крутенек — и почти столкнулся с замершим около столба электропередачи пожилым человеком. Держа в левой руке кепку, он неотрывно смотрел на город — в одну точку — и всхлипывал. По плохо выбритым щекам катились слёзы; мальчишку он, похоже, не видел.

— Вам плохо? — остановился Генка. Человек посмотрел на него,

Покачал головой:

— Нет, парень, нет… — но, когда Генка уже шагнул дальше, окли кнул его странным голосом: — Сынок! — Генка огялнулся. — Сынок, ты только мне скажи… ты скажи, это — правда? — и поднял руку.

— Что? — Генка недоумённо посмотрел вдоль его вытянутой руки и задохнулся от изумления и странного восторга.

Лучи солнца неистовым сиянием зажгли на чёрном скате далёкой пакгаузной крыши три размашисто написанных белой краской из баллончика слова — и торопливый восклицательный знак в конце походил на комету, на падающую звезду… Секунду Генка всматривался в эти слова, а потом сказал, тронув плечо плачущего человека:

— Правда… отец. Правда. А как же иначе.

А слова ещё ярче вспыхнули на солнце — и, казалось, нет такой силы, которая могла бы уничтожить, стереть их…