Рама для картины

1

Я остановился перед домом брата, в двух шагах от несчастья, пытаясь понять, что происходит.

Тут были три полицейские машины. Зловеще крутились голубые сигнальные огни «скорой помощи», Через распахнутую дверь с серьезным видом сновали какие-то люди. Осенний холодный ветер грустно шуршал мертвыми листьями по мостовой. Тучи рывками двигались по небу, обещали — дальше будет еще хуже. Шесть вечера, пятница, графство Шропшир, Англия.

По ярко-белым вспышкам, освещавшим время от времени окна, можно было понять, что внутри фотографируют. Стянув с плеча спортивную сумку, бросил ее вместе с чемоданом на край газона. Мой путь к этому дому закончился. Надо готовиться к самому худшему.

Я прибыл на выходные. Брата, обещавшего подъехать за мной на машине к поезду, не было. Отправился пешком по проселочной дороге — предстояло пройти мили полторы. Был уверен, что он скоро примчится на своем замызганном «пежо», будет извиняться, шутить…

Какие уж тут шутки!

Он стоял в холле, потрясенный, серый. Тело его под костюмом обмякло, руки висели, как плети. Голова слегка повернута в сторону гостиной, где щелкали вспышки, а глаза застыли. Шок.

— Дон! — сказал я. Подошел к нему. — Дональд!

Он меня не слышал. Зато услышал полицейский в темно-синей форме. Вынырнул из гостиной, схватил за руку, с силой вывернув ее, бесцеремонно потащил к выходу.

— Выйдите отсюда, сэр!

Усталые глаза Дональда неуверенно обратились в нашу сторону.

— Чарльз, — проговорил он хрипло.

Рука полицейского несколько ослабла.

— Вы знаете этого человека?

— Он мой брат, двоюродный, — сказал я.

— А-а.

Выпустил руку и попросил оставаться на месте, присмотреть за мистером Стюартом, а сам вернулся в гостиную.

— Что случилось?

Дон был не в состоянии отвечать. Его голова опять повернулась в сторону дверей гостиной. Ее, как магнитом, притягивало нечто невидимое. Презрев инструкции полицейского, я сделал десять осторожных шагов и заглянул…

Знакомая комната пуста. Никаких картин, никаких украшений. Не было и восточных ковров, покрывавших пол. Только серые стены, диваны, сдвинутая с мест тяжелая мебель, голое пространство пыльных квадратов на паркете. И молодая жена брата. Окровавленная, мертвая.

В большой комнате деловито суетились полицейские: что-то измеряли, фотографировали, пылили своим порошком, чтобы снять отпечатки пальцев. Но я не видел их, хотя понимал, что они есть. Видел только Регину. Она лежала на спине, лицо молочно-белое. Полуоткрытые глаза еще сохраняли блеск, нижняя челюсть отвисла, грубо подчеркивая изуродованную линию черепа. Под раскинутыми ногами паркет, мокрый от мочи. Одна рука отброшена в сторону. Окостеневшие белые пальцы завернулись вверх в немой мольбе о пощаде. Но пощады не было.

Еще раз взглянул на кровавое месиво, оставшееся от ее головы, и почувствовал, что сейчас упаду.

Полицейский, схвативший меня в прихожей, отвлекся от разговора с коллегой, обернулся. Увидев, что я пошатываюсь в дверях, быстро подошел.

— Ведь сказал — подождать в холле.

Он раздраженно давал понять, что сам виноват, доведя себя до обморочного состояния.

Я тупо кивнул, вернулся в холл. Дональд сидел на ступеньках, глядя в пустоту. Тяжело опустился рядом с ним, пригнул голову к коленям.

— Я… нашел… ее, — пытался что-то объяснить он.

Что говорить? Если мне так плохо, ему-то каково? Он жил с ней, любил ее. Постепенно становилось легче, но оставалось болезненно-горькое чувство. Выпрямился, прислонившись спиной к стене. Так хотелось помочь ему!

— Ее… никогда… не было… дома… по пятницам.

— Я знаю.

— В шесть… она… возвращалась. Всегда.

— Сейчас принесу тебе бренди, — сказал я.

С трудом оторвался от пола, направился в столовую. И только тут до меня дошло значение пустоты в гостиной. В столовой тоже мертвые стены, на полу вынутые из шкафов пустые ящики. Пропали серебряные безделушки, ложки, вилки. Пропала коллекция старинного фарфора. Только сваленные в кучу салфетки, битое стекло.

Дом брата ограбили. А Регина, которой никогда не было дома по пятницам, вдруг пришла.

Пока шагал к разграбленному серванту, нарастало чувство гнева, страстное желание разбить головы жестоких злодеев. Жалость — это для святых. Во мне бурлила лютая ненависть.

Обнаружил, что осталось только два стакана. Все спиртное исчезло. В ярости я полетел через хлопающую дверь на кухню и налил воды в электрический чайник. Опустошение царило и здесь. Все запасы сметены с полок. Что ценного можно найти на кухне? Дрожащими руками налил две чашки чая и заглянул в шкафчик, где Регина держала специи, бренди… Все на своем месте. Подлецы хоть это прозевали.

Дональд неподвижно сидел на ступеньках. Я сунул ему в руки чашку с крепким чаем. Заставил выпить.

— Ее никогда не было… дома по… пятницам.

— Никогда, — согласно повторил я и подумал: сколько же людей знало об этом?

Медленно допили чай. Взял его чашку, поставил на пол рядом со своей, опять присел около него. Большая часть мебели из холла исчезла. Маленькая конторка работы Шератона, обитый кожей стул с заклепками, часы в виде кареты девятнадцатого века…

— Господи, Чарльз!

Взглянув на его лицо, увидел страшную муку. Не мог, ничего не мог сделать, чтобы помочь.

Невыносимый вечер затянулся заполночь.

Полицейские делали свое дело умело, вежливо и не без сочувствия. Но было ясно — их главная задача поимка преступников, а не утешение Дональда. В вопросах чувствовалось едва уловимое подозрение. Известно, некоторые домовладельцы сами устраивают ограбления своих хорошо застрахованных домов. Бывает, преступления совершают те, у кого вполне благопристойный вид. Но Дональд, по-видимому, скрытого недоверия не замечал. Отвечал устало, делая длинные паузы.

— Да, пропавшие вещи застрахованы на большую сумму.

— Да, застрахованы много лет назад.

— Да, провел день, как обычно, в офисе.

— Да, уходил на обед. Бутерброд в кафе.

— Он виноторговец.

— Его контора в Шрусбери.

— Ему тридцать семь лет.

— Да, жена намного моложе. Двадцать два.

Не мог нормально говорить о Регине, язык не слушался.

— Она всегда… по пятницам… работает… у подруги… в цветочном магазине.

— Почему?

Он посмотрел отсутствующим взглядом на инспектора. Старинные стулья из столовой тоже пропали. Дональд сидел в садовом кресле, принесенное с террасы. Инспектор, констебль и я разместились на табуретках, прежде стоявших на кухне.

— Что?.

— Почему она по пятницам работала в цветочном магазине?

— Ей… ей нравилось…

Я перебил его:

— Она работала там до того, как вышла замуж. Нравилось это дело. По пятницам составляла композиции для танцевальных вечеров, свадеб…

И похоронные венки делала, подумалось мне, но вслух, конечно, этого не сказал.

— Спасибо, сэр, но мистер Стюарт может отвечать сам.

— Уверен, что не может.

Инспектор переключил внимание на меня.

— Он слишком подавлен, понимаете?

— Вы врач, сэр?

Вопрос вежливый, но в нем чувствовалась издевка. Я покачал головой. Он взглянул на Дональда, поджал губы и опять передвинул взгляд на меня: прошелся по моим джинсам, выцветшей синей куртке, желтовато-коричневой водолазке, походным бутсам…

— Очень хорошо, сэр. Ваше имя?

— Чарльз Тодд.

— Возраст?

— Двадцать девять лет.

— Род занятий?

— Художник.

Констебль невозмутимо записывал мои «подробности» в блокнот.

— Картины? — спросил инспектор.

— Да.

— Что вы делали сегодня, сэр?

— Сел на поезд в Паддингтоне в два тридцать… От станции пришел сюда пешком.

— Цель приезда?

— Нет цели. Бываю здесь один-два раза в год…

— Что, хорошие друзья?

— Да.

Кивнул, вновь переключился на Дональда. Но теперь задавал вопросы терпеливо, без нажима.

— В каком часу вы обычно добираетесь до дома в пятницу, сэр?

Дон отвечал бесцветным голосом:

— В пять. Около пяти.

— А сегодня?

— Как обычно. — Его лицо исказила гримаса боли. — Я увидел… что в дом… залезли… позвонил…

— Да, сэр. Вызов получили в шесть минут шестого. Позвонив, пошли в гостиную, чтобы посмотреть, что украдено?

Дональд не ответил.

— Сержант увидел вас там, если помните.

— Почему? — сокрушенно проговорил Дон. — Почему она вернулась домой?

— Надеюсь, мы это выясним, сэр.

Пытливым вопросам, казалось, не будет конца, но, по-моему, все они привели лишь к тому, что Дональд совсем расклеился.

К своему стыду, я проголодался. Думал о желанном обеде, вспоминалась Регина, бросавшая в кастрюлю все подряд, — но радовавшая в конце концов изысканным блюдом. Улыбчивая Регина с шапкой темных волос. Игривая болтушка, ненавидящая насилие.

Настало время, когда ее тело погрузили в машину и увезли. Дональд не прореагировал. Вероятно, подумал я, его разум старается отгородиться от невыносимого, и нельзя осуждать за это.

Наконец инспектор поднялся, распрямляя затекшие от долгого сиденья на табуретке ноги и спину. Он сказал, что оставит констебля подежурить в доме на ночь, а сам вернется утром. Дональд отрешенно кивнул, видимо, не слушая, что ему говорят, и когда полиция уже отбыла, все еще сидел на стуле, не в силах двинуться с места.

— Пойдем, — сказал я ему, — ляжем спать.

Взяв за руку, помог подняться и повел вверх по лестнице. Он не упирался, послушно шел.

В спальне, которую занимали они с Региной, царил полный разгром, но комната, приготовленная для меня, где стояли две кровати, была нетронутой. Он повалился на постель, не раздеваясь, закрыл глаза руками и с невероятной болью задал вопрос, который задают все, кого постигло несчастье.

— Почему? Почему это случилось именно с нами?

Всю неделю провел с Дональдом. За это время получили ответы на многие вопросы, но не на этот.

Легче всего было ответить, почему Регина раньше времени вернулась домой. В последние недели в ее отношениях с подругой нарастало раздражение.

Оно вылилось в ссору, что и вынудило тут же уехать. Выехала где-то в половине третьего и, вероятно, отправилась прямым ходом домой, поскольку установлено, что к пяти была уже мертва, по крайней мере, часа два.

Эту информацию в полуофициальных выражениях инспектор сообщил Дональду днем в субботу. Тот вышел в осенний сад и заплакал.

Инспектор тихо прошел на кухню, остановился рядом со мной, глядя на Дональда, стоявшего среда яблонь с опущенной головой. Фамилия инспектора была Фрост[1], что как нельзя лучше соответствовало его хладнокровному характеру.

— Хотел бы узнать у вас об отношениях мистера и миссис Стюарт.

— Что именно хотели бы узнать?

— Они ладили?

— Разве сами не видите?

Ответил после небольшой паузы:

— Степень эмоциональности при выражении горя не всегда соответствует интенсивности любви.

— Всегда так разговариваете?

На его лице мелькнула тень улыбки.

— Я цитирую книгу по психологии.

— Ваша книга — чушь.

Опасная чушь. До конца их медового месяца было очень далеко.

— Это после трех-то лет?

— А почему бы и нет?

Он пожал плечами, не ответил. Я перестал смотреть на Дональда, отвернулся от-окна и сказал:

— Есть ли шансы вернуть что-нибудь из украденного?

— Очень небольшие. Когда речь идет об антиквариате, вещи сразу оказываются где-нибудь на полпути к Америке… В последние годы совершены сотни подобных ограблений. Мало что удалось вернуть.

— Воры-знатоки?

— Судя по отчетам тюремных библиотек, больше всего читают книги по антиквариату. Грызут науку голубчики…

— Хотите кофе? — предложил я.

Посмотрел на часы, поднял брови, но согласился. Пока возился с чашками, он сидел на табуретке — человек лет сорока в поношенном костюме, с редкими светлыми волосами.

— Вы женаты? — спросил он.

— Нет.

— Влюблены были в миссис Стюарт?

— Все варианты проверяете?

— Не спросишь — не узнаешь.

Я поставил на стол сахарницу, бутылку с молоком, чашки с кофе.

— Когда навещали их в последний раз?

— В марте. Еще до отъезда в Австралию.

— В Австралию?

— Да, ездили познакомиться с местным виноделием. Дональд задумал привезти оттуда большую партию вин. Они пробыли месяца три, не меньше. Почему не ограбили тогда?

Он уловил горечь в моих словах.

— Ирония судьбы. — Отважно приблизил губы к горячему кофе, потом раздумал и тихонько подул поверх чашки. — Что делали бы сегодня, будь все нормально?

— Мы всегда ходим на бега, когда я приезжаю.

— Они любили бега?

«Любили» — прошедшее время резануло слух. Да, многое уже ушло в прошлое.

— Мне кажется, они туда ходили из-за меня.

Он сделал осторожный глоток. — В каком смысле?

— Дело в том, что я рисую лошадей.

Через заднюю дверь вошел Дональд. Измученный, глаза покраснели.

— Представители прессы делают дырку в заборе, — безразлично произнес он.

Инспектор скрипнул зубами, встал, распахнул дверь в холл и громко крикнул:

— Репортеры хотят проникнуть в сад!

Издалека донеслось:

— Да, сэр, понял…

Фрост повернулся к Дональду:

— Никак не можем от них отделаться. Хотя этих людей тоже можно понять — давят редакторы…

Дорога перед домом Дональда была забита машинами. Когда кто-то выходил, из них вываливалась толпа репортеров, фотографов и просто любителей сенсаций. Они сидели в засаде, как стая голодных волков. Не было ни малейшего намека на уважение чувств Дональда.

— Газетчики слушают переговоры по радио на наших частотах, — грустно сказал Фрост. — Иногда прибывают на место происшествия раньше инспектора.

Констебль, выталкивавший меня из холла, видно, принял за репортера.

Дональд тяжело сел, облокотился о стол.

— Чарльз, если тебе не трудно, подогрей мне того супа.

— Конечно.

Раньше он отказывался есть, еда вызывала отвращение.

Фрост, как по сигналу, поднял голову, напрягся. Я понял — все это время ждал именно такого момента. Терпеливо ждал… Открыл банку концентрата, вывалил его в кастрюлю, залил водой, плеснув бренди; стал размешивать до равномерного состояния.

А он пил кофе и ждал. Ждал, пока Дональд доест суп с большим ломтем черного хлеба. Затем — вежливо попросил меня удалиться и, когда я ушел, принялся «серьезно копать», как потом выразился Дональд.

Инспектор уехал только через три часа. Уже смеркалось. Стоя на лестничной площадке второго этажа, видел, как их с констеблем перехватил у двери растрепанный молодой человек. Пока они пытались увернуться, толпа репортеров высыпала на дорогу, устремилась в сад.

Я методично обошел весь дом — комнату за комнатой — опустил шторы, проверил окна, запер на задвижки входные двери.

— Что ты делаешь? — спросил бледный Дональд.

— Опускаю забрало.

— А-а.

Несмотря на долгий разговор с инспектором он, казалось, успокоился, лучше владел собой. Закончив «оборонительные работы», я запер на засов дверь из кухни в сад.

Брат сказал:

— Полиция хочет получить список пропавших вещей. Ты мне поможешь?

— Конечно.

— У нас была опись. Она лежала в конторке. В той, что пропала.

— Нашли место…

— Он сказал примерно то же.

— А страховая компания? Разве у них нет списка?

— Там только самые ценные вещи: некоторые картины, ее драгоценности, — он вздохнул. — Все остальное называлось одним словом — «содержимое».

Мы начали со столовой. Он засовывал пустые ящики в сервант, стараясь вспомнить, что хранилось в каждом из них. Я записывал под диктовку. Было много столового серебра, приобретенного семьей Дональда и доставшегося ему по наследству. Он, имея слабость к предметам старины, всегда с удовольствием ими пользовался. Радость обладания исчезла вместе с вещами. Но не слышал слов возмущения по поводу кражи. Он говорил так, будто это его не касалось. Когда разобрались с сервантом, я понял — ему надоело.

И все-таки добрались до зиявших пустотой полок, где раньше стояла прекрасная коллекция фарфора девятнадцатого века. Тут он заартачился.

— К чему наша возня? Не хочу этим заниматься…

— Как насчет картин?

Окинул взглядом пустые стены. Продолговатые пятна бледно-оливкового цвета безошибочно указывали место каждой из них. В этой комнате были работы современных английских художников. Я мог сразу вспомнить Хокни, Брэтби, двух Лоури и Спеара. Все картины написаны не в самые лучшие периоды этих художников. Дональд не любил работ, которые, по его выражению, «кричали и прыгали со стен».

— Ты, наверно, помнишь их лучше меня, — сказал он — Сделай все сам.

— Могу что-то пропустить.

— У нас есть выпить?

— Только Регинино бренди.

— Могли бы вина…

— Какого?

— Из погреба. — У него вдруг округлились глаза. — Бог мой, забыл о погребе.

— Я даже не знал, что он у тебя есть.

— Из-за него купил этот дом. Идеальные влажность и температура для хранения вина. Там целое состояние — сухое вино, портвейны.

Внизу ничего, конечно, не было. Только ряды пустых полок. И один-единственный картонный ящик на деревянном столе.

Дональд пожал плечами.

— Ну вот…

Я приоткрыл крышку ящика — элегантно изогнутые горлышки запечатанных бутылок.

— Хоть это оставили. — Мне почему-то стало смешно. — В спешке.

— Может, нарочно, — сказал Дональд. — Австралийское вино. Привезли его с собой.

— Лучше, чем ничего.

— Лучше, чем многое другое, если хочешь знать. Австралийское вино превосходное.

Я отнес ящик на кухню, опустил на стол. Лестница из погреба выходила в подсобку, где была стиральная машина и всякие домашние приспособления. Мне всегда почему-то казалось, что здесь один из встроенных шкафов. Неприметная крашеная дверца почти незаметна…

— Думаешь, воры знали, что в доме есть вино?

— Бог их знает.

— Никогда бы его не нашел.

— Так ты же не вор.

Он открыл одну из бутылок, наполнил темно-красной жидкостью два стакана. Я попробовал. Верно, удивительное вино, даже на мой неподготовленный вкус. «Уинз Кунаура Каберне Совиньон». Дональд выпил свою порцию рассеянно. В его движениях сквозила неуверенность, словно он забыл, как все это делается. Понимал, смерть Регины парализовала его действия.

Прежний Дональд был уверенным человеком. Он умело управлял не очень крупным бизнесом, доставшимся ему в наследство, по мере сил внося в него свою лепту. На его добродушном лице светились светло-карие глаза, всегда готовые к улыбке. Он никогда не жалел денег на хорошую стрижку.

Теперешний Дональд был робок, сломлен и прилагал немало усилий, чтобы выглядеть достойно. Даже поднимаясь по лестнице, он, казалось, не знал, куда поставить ногу.

Вечер провели на кухне. О чем-то говорили, что-то ели, наводили порядок на полках. Дональд делал вид, что старается, но половина банок была поставлена вверх ногами.

Три раза звонили в дверь, но каждый раз не так, как мы договаривались с полицией. Телефонная трубка была снята. Соседи предлагали помощь, но Дональд отказался. Его пугала перспектива общения с кем-то, кроме меня и Фроста.

— Почему они не уходят? — спросил измученно после третьего звонка.

— Сразу уйдут, если поговорят с тобой.

Устало покачал головой:

— Просто не могу.

Чувство было такое, что мы живем в осажденной крепости.

Наконец пошли наверх спать. Дональду вряд ли удастся сегодня заснуть, как и в предыдущую ночь. Полицейский врач оставил какие-то убойные таблетки, но он наотрез отказался от них.

— Нет, Чарльз. У меня будет чувство, что предал ее… увильнул, думал только о себе, а не о том, как ужасно было ей… и никого… никого рядом…

Я тоже покачал головой.

— Знаешь, пожалуй, буду спать один. Не возражаешь? — смущенно сказал он.

— Конечно, нет.

Ты постели себе в другой комнате.

— Да-да.

Он раскрыл шкаф, где хранилось постельное белье. — Сможешь сам найти, что надо?

О чем речь…

Дон обернулся и почти с изумлением посмотрел на пустую стену.

— Они забрали Маннингса.

— Кого?

— Мы купили его картину в Австралии. Она висела тут… Хотел, чтобы ты посмотрел на нее. Поэтому и попросил приехать.

— Как жалко.

— Все, все пропало.