Ранние стихотворения (1896-1910)

Бог дровосеков и богиня молнии,

О чем полет орлиный говорит?

О том, что та, чьи груди мы запомнили,

Сегодня чародея умертвит.

Пусть за орлом, летящим к солнцу в темени,

Следит тот бог, что покарает нас,

А мне желанней ворон, что на темени

Сидит во тьме и склевывает глаз.

О черный ворон, прядающий в сторону,

Нашел ли ты холодный свой менгир?[43]

А в тесной яме что желанней ворону,

Чем этот труп гниющий, этот пир?

Мой дом на море, твой на горной тверди, и

Теперь мы разойдемся по домам,

Но прежде, брат, мне поклянись в бессмертии:

Мертв чародей, любовь осталась нам.

Про все, что на слуху, я этой арфе вслед

Спою — про вас троих на берегу, про сходство

Менгира с божеством: восстав, глядит на свет

Бог, без тестикулов познавший детородство.

Я от коровьих губ прибоя ослабел,

Как бедра, берега им распахнули устья,

И воткнуты дубы в сухую плоть омел;

Трех жриц на берегу один познать берусь я.

Крестясь, к вам моряки плывут в недобрый час,

Крещеные, они — как дикий рой без улья.

Пловцы скорей умрут, но не достигнут вас,

Их руки над водой, как символы безумья.

Бледнеют в небесах поддельные богини,

Зенит одной звездой свинцовой оперен.

Львы Мавритании рычат в своей пустыне,

И клювами пробит орлиный аквилон.

Внизу ползет, как плющ, расплющенное солнце

Большого города, где заполночь светло.

Что ослепленному тем светом остается?

Ждать, чтобы истинное солнце все сожгло.

Ах, мастер-ювелир, красив и молод он!

Девчонки что ни ночь грустят и слезы прячут,

Про гостью позднюю с подружками судачат,

Влюбленную в того, по ком так горько плачут.

«Пойдем рука в руке, найдем цветущий склон,

Вот золото волос, вот серебро запястий,

Огрань мой поцелуй и отчекань мне счастье

Любовь заменит все: крещенье и причастье».

Ах, мастер-ювелир, грустит Эскавалон,

Девчонки что ни год не знают утешенья.

Померкло золото, утихло искушенье,

Как стали тяжелы все эти украшенья!

В славный город Оркенизу[44]

Верхового путь ведет.

Славный город Оркенизу

Покидает нищеброд.

«Что несешь?» — пытают стражи

Нищеброда у ворот.

«Все я здесь оставил, стражи,

Даже сердце», — молвил тот.

«Что везешь?» — пытают стражи

Верхового у ворот,

«Я везу невесте, стражи,

Только сердце», — молвил тот.

Что за город Оркениза!

Бравых стражей смех берет

Верховой, твой путь неблизок,

Склизок путь твой, нищеброд,

Мало дел у бравой стражи.

Невелик ее доход;

На продажу вяжут стражи

Да судачат у ворот.

У ворот стоит крестьянин,

Хочет в город он войти;

У ворот стоит бродяга,

Чтоб из города уйти.

«С чем идешь из Оркениза,

Ты скажи, бродяга, нам»,

Говорит он страже: «Сердце

Я свое оставил там»,

«Ну, а ты зачем явился?»

И в ответ звучит опять:

«Сердце я везу, чтоб свадьбу

В этом городе сыграть»,

И смеется громко стража:

Бог мой, сколько тут сердец!

Кто-то вышел без поклажи.

Кто-то едет под венец.

Эта стража городская

Ходит вечно под хмельком,

А ворота в Оркенизе

Запираются с трудом.

На ворота Оркенизы

Смотрит конный свысока.

За ворота Оркенизы

Выпускают босяка.

— Налегке или с товаром?

Встала стража у ворот.

— Отдал сердце я задаром,

Ухожу как нищеброд.

Верховой навстречу страже.

— Что не платишь за провоз?

— Еду к милой без поклажи,

Только сердце ей привез.

— Сплошь сердца! — смеются стражи,

То-то городу доход!

Не сладка судьба бродяжья

И любовь, ездок, не мед.

Ох, и стража в Оркенизе

Им бы только пировать!

А ворота в Оркенизе

Разучились закрывать.

Мне жить у ваших ног, Мари, пока я жив,

Твердить — люблю, люблю! — другой не знаю темы,

О, слабый голос ваш, о, как он, слабый, лжив,

Я начисто забыл, как строятся поэмы.

А прежде томные нанизывал слова,

В зеленых зарослях ответный вздох рождая,

Но эти горькие, как мертвая трава,

Они мне смерть сулят, тебя освобождая.