Ранний старт 3

Глава 15 Провинция и москва

9 января, время 20.15.

Шикарная квартира Литвинковых.

— Спасибо, Лидочка, — Литвинков старший отваливается от стола. — Судак просто великолепен.

— Это Зоеньке спасибо надо сказать, — улыбается супруга, перенаправляя благодарность мужа на домработницу.

— Скажи, — легко соглашается глава семейства.

Сегодня даже двенадцатилетняя дочка Ангелина не морщила носик, а заинтересованно им втягивала чарующие запахи. Литвинков старший незаметно глазами и бровями показывает сыну в сторону выхода.

— Пойду в кабинет.

Дамы остаются пить чай с бизе, Антон следует за отцом.

В кабинете.

— Что-то хотел мне сказать, пап? Важное?

— Да, — Литвинков расположился в кресле, сын сел напротив. — Есть одно дело. Тебе привет передал один примечательный юноша. Витя Колчин, знаешь такого? Он говорит, вы знакомы.

— Да это тот самый мерзавец! — Лицо Антона перекашивается от возмущения. Сбивчиво объясняет.

— Это с ним у меня стычка вышла в танцгруппе. Моя партнёрша, видите ли, только его, а я так — подменный!

— А-а-а, так это он? — Литвинков задумывается.

— Видишь ли, хотел тебе посоветовать сблизиться с ним. Идеально — сдружиться. А вы, выходит, из-за девочки передрались…

— Не только из-за девочки… — бурчит младший, — наглый он.

— Это осложняет, хотя… — старший снова задумывается, и видимо, что-то решив, встаёт с кресла. — Подожди пару минут.

Снимает трубку стационарного телефона. Делает один звонок, другой, выходит на нужного человека.

— Алла Евгеньевна, расскажите мне о Колчине Вите. Всё, что знаете. Мне сказали, вы — лучший эксперт по этому человеку. А я к стыду своему только сегодня с ним познакомился.

Некоторое время внимательно слушает, изредка подтверждая своё внимание коротким «так-так», «понятно» и «ага». В конце благодарит и кладёт трубку.

— С начальницей районного управления образованием говорил. Антош, для начала надо тебе объяснить кто он. Витя из простой семьи…

Сын тут же презрительно кривится.

— Но вот мы сегодня на празднике были. Награждали нас, премии давали… и среди прочих больших людей награждали и Колчина. Начальник областной полиции вручил грамоту и ценный подарок. Чем-то он им сильно помог.

С удовлетворением отец наблюдает, как презрение на сыновнем лице немного усыхает.

— Его не первый раз награждают. Ему вице-губернатор премию вручал, кажется, тысяч двести, сам губернатор награждал. Но это всё мелочи. Он на международной олимпиаде по математике золотую медаль взял. И знаешь, кто ему эту медаль на шею вешал?

Презрение с лица юноши окончательно изгнано шоком. Открыв рот, машинально смотрит наверх, куда показывает палец отца.

— Ты правильно догадался, — хотя Литвинков догадывается, что ни о чём сын пока не догадался. — Сам. Владимир Владимирович собственной персоной. Тебя, сынок, угораздило вступить в конфликт с тем, кого наш президент знает лично. Конечно, шапочно знаком, но чувствую нутром, этот мальчик из этого знакомства выжмет всё. Как воду из камня.

Антон впадает в глубочайшую задумчивость. Отец продолжает.

— Ты должен знать, я далеко не всемогущ. И если этот паренёк оторвёт тебе голову и забьёт в одно место, то я ничем не смогу тебе помочь. Разве только потом твою глупую головёнку из того места выковырять. Если мне позволят.

— Ты мой сын и я не буду скрывать, всегда хотел взобраться повыше. Я тоже ведь из простой семьи. И что-то у меня получилось. А что получится у тебя?

Молчание тоже может быть красноречивым. Этим красноречием Литвинков и удовлетворяется.

— Ты ещё не понял, что я хочу тебе сказать?

Антон мотает головой, смотрит вопросительно.

— Этот мальчик прёт вверх со скоростью экспресса и мощью тяжёлого танка. Кто успеет заскочить в лифт, пока он здесь, тоже наверх поедет. Колчин — тот самый экспресс. Нутром чую. А ты с ним в драку лезешь…

Сын с потерянным видом бурчит невнятно.

— Всё равно он наглый…

— А кто-то думает про тебя, что наглый — ты. Сынок начальника, много о себе думает… разве нет? Короче, если ты не дурак, то подружишься с ним. Или хотя выровняешь отношения. А если дурак… то медицина и я тут бессильны.

Отец с сыном говорят до самой ночи. До тех пор пока Лидия Геннадьевна не разгоняет их по кроватям.

13 января, время 11–35.

Лицей № 1. Спортзал.

— Второе место занимает пара… — наши ведущие взяли моду со столичных делать интригующие паузы. Полинка напряжённо внимает. Так радовалась, когда наши имена не прозвучали при объявлении третьего места. Даже не подозревал, что она такая тщеславная.

Мне фиолетово. Может, потому что мои главные интересы лежать далеко в стороне? Свою-то долю славы огрёб широкой и ёмкой лопатой. И совсем на другом уровне, не местечковом. Поди ж ты, какие страсти кипят у самого подножия гигантской пирамиды, вершина которой — международные конкурсы.

—…Виктор Колчин и Полина Липатова! — Негустая публика хлопает, наши стараются изо всех сил, Полинка разочарованно выдыхает, но очаровательно улыбается и делает книксен.

Я ничего не делаю, мне фиолетово.

— Твой звёздный час, Поля.

— П-ф-ф-ф! Второе место…

— Тебе придётся уйти из группы, — резко меняю тему.

Тихонько переговариваемся. Девочка округляет глаза. Макияж ей наложили удачный. Не скажешь про неё, что ненакрашенная страшная и накрашенная страшная. Ненакрашенная просто хорошенькая, а под продуманным гримом — принцесса.

— Зачем⁈

— Да всё из-за Антошки твоего, — немного хмурюсь. — Будем приходить, когда приеду. Приезжать буду часто. Когда в каникулы, когда на праздники.

— Не хочу уходить, — дует губки.

— Сам не хочу. Ты пойми, мне этому Тошке морду начистить запросто. И ничего мне за это не будет. Кто пострадает вместо меня, как думаешь?

— Я?

— Нет. Наталья Евгеньевна. Антошкин папаша на ней отыграется. Оно тебе надо, неприятности хорошему человеку доставлять?

Объявляют главных победителей. Хм-м, из гимназии, кто бы сомневался. Веду партнёршу на награждение… а походняк-то походняк! Восхищаюсь про себя, точно, принцесса.

— Придётся самой заниматься, бросать нельзя, — объясняю политику партии дальше. — И можно вернуться, если Антошка уйдёт или залипнет на другую девочку. Их же много, свободных.

— И почему нельзя просто жить и радоваться, — огорчается по-взрослому.

— Это и есть жизнь, и мы ей радуемся. За тебя мальчики дерутся, разве не приятно? Только один из мальчиков вдруг папу на помощь зовёт. В первую брачную ночь тоже от него помощи запросит?

Полинка хихикает, чуть покраснев. Идём получать свои грамоты и кубок. Кубок Наталье отдаём, красивые бумажки себе оставляем.

Антошку видел ещё разок на занятиях. Вёл себя мирно и сдержанно. Что подозрений не снимает. Удар исподтишка вполне возможен, пусть я и принял меры. Кто его знает? Вдруг его папаша ещё дурнее?

13 января, время 17–25.

Железнодорожный вокзал.

Ждём на перроне мою любимую «Ласточку», самый шустрый поезд, электричка бизнес-класса, так сказать. Восьми вечера не будет, как окажусь в Москве. А там, в метро и через полчаса буду в общежитии.

Кроме Кира и папахена меня провожает Полинка. Мачеха со мной дома попрощалась, сердечно расцеловав напоследок. Хорошенько подумав над этим обстоятельством, немного хренею. Эй, верните мне вооружённый нейтралитет! Мне в нём привычнее!

— Всё-таки плохо, что ты так надолго уезжаешь, — жалуется мне на меня Полинка.

— Моей бабушке ещё хуже. В последнее лето совсем к ней приезжал. Полтора года не видимся, — на самом деле, подлая скотина, вспоминаю об Алисе. Но мельком.

— Кирюшка у неё был, — замечает отец, — тоже полноправный внук.

— Следующим летом тоже к ней наведаюсь. Не на всё лето, не на всё, — перехватываю на лету молчаливое возмущение Полинки.

Стоим, беседуем внутри вокзала. Снаружи лёгкая метель, но ветер не такой мерзкий, как часто у нас бывает. Например, в предыдущие дни. Мерзость появляется, когда стужа сочетается с максимальной влажностью воздуха. У нас так. Пару лет назад брал в привычку зимой погоду местную слушать. Влажность воздуха зимой колышется от 92 до 96 процентов влажности. Летом — 50–60. Такой у нас климат.

Наружу на перрон приходится выходить. Объявляют пятиминутную готовность к прибытию. На первый путь, не всегда такое случается. И вот, обложив всех пассажиров и провожающих приветственным сигнальным матом, к перрону важно приближается её высочество «Ласточка». Стоянка две минуты, так что Полинка времени не теряет. Влипает влажно прохладными губами в моё лицо. Беззастенчиво веду губами по гладкой щёчке, ловя не успевшие растаять снежинки.

— Пора, сын…

Поезд уже остановился, подхватываемся, идём к своему вагону. Интересно, по расписанию стоит две минуты, но на моей памяти меньше четырёх-пяти не бывает. Не успеют пассажиры зайти в поезд так быстро. Их довольно много.

Полинка на прощанье целует в губы, папахен пожимает руку и отдаёт рюкзак, Кир успевает крикнуть:

— Вить, купи мне дрон!

— Если найду, Кир!

Вот и всё прощание. Не успеваю сесть, как поезд трогается.

Вместе с отъезжающим за окном городом, меня оставляют родные моему сердцу провинциальные заботы. А когда вижу предместья столицы, всё домашнее окончательно отодвигается назад. И я готов с ходу включиться в свою студенческую столичную жизнь.

13 января, время 20–55.

Москва, общежитие МГУ ДСЛ.

— Не были⁈ Целых три дня⁈ — В полнейшем расстройстве падаю на кровать, закрываю лицо руками. — Вы с ума сошли! Неужто вас не ломало по утрам? Только не говорите, что нет!

— Ну… — парни, Костя Шакуров, мой одногруппник и Саня Куваев, с физфака, мои соседи по комнате смущаются и мнутся.

— Ну, Вить… ломало, конечно. Но тут такой ветер по утрам стал задувать, метель. Боялись простудиться… — отбивается Костя.

— И вы, — горестно начинаю отповедь или проповедь, как получится, — проявив героизм и мужество, непреклонно преодолели полезную привычку делать зарядку по утрам и путём таких же героических усилий заменили её валянием в кровати по утрам.

— Ну, я вообще-то в холл выходил, зарядку делал. Только не бегал, — оправдывается Куваев.

— Аэробные упражнения ты ничем не заменишь, — отвечаю горько и с неизбывной грустью, — и бег — самое лучшее из них.

— И так всегда. Кот из дому, мыши в пляс. А девочки?

— Мы не в курсе, — парни пожимают плечами, стараясь не смотреть в глаза.

— Кормите меня ужином, бездельники! — Приказываю без малейшего сомнения в своём праве. Парни кидаются ставить чайник, шуршать какими-то пакетами.

— Вить, кашу сварить? — Предлагает Саня.

— В задницу! — Достаю из рюкзака разносолы. И пирожки. Когда мачеха сказала, что половина с ливером, а другая — с капустой, поверил по-настоящему, что топор войны между нами закопан. Обе начинки мои любимые, ливерные, натурально, вне конкуренции.

— Это с ливером. Вам — по одному. С капустой в общий доступ, а остальные с ливером — только мои, — предупреждаю строго. — Костя, зови девчонок.

Девчонки примчались моментально. Они бегали по утрам на день дольше.

— Без вас скучно, — сказали они, и я моментально их простил.

14 января, время с утра и до вечера.

МГУ, общежитие, учебный корпус, вся Москва.

Погодка, натурально, не очень. Ребята вообще-то правы, под таким мерзопакостным ветерком и простудиться недолго. Во время сессии это чревато. Поэтому план тренировок на ходу изменил.

— Не торопясь, сбегаем на второй этаж, — объявляю всей команде.

— Теперь, торопясь, взбегаем на пятнадцатый, — объявляю внизу.

Два таких цикла и всё. Все вспотели, даже я. Потом в холле разминка, отжимание, прыжки и прочие ужимки. Так сорок минут и пролетает.

Погружение в исторические материалы мой искин особо не загружает. Курс истории — всего лишь цепь фактов и событий. Попытки объяснить скрытые пружины процессов выглядят довольно жалкими. С далёкой историей ещё в целом боль-мень понятно. После формирования русского государства движущие силы всё больше и больше уходят в тину. Опять-таки, приложив некоторые усилия, худо-бедно можно понять движущие силы до революции 17-го года. После неё — темна вода.

Так что искин больше на запоминание работает.

— Ну-ка, парни! — Обращаюсь к соседям, которые тоже учат своё, только Куваев матанализ штудирует, историю он сдал. — То есть, Костя, давай проверим друг друга. А ты, Сань, отдохни пока.

— Как ты всё запоминаешь? — Поражается Костя.

— Так я утреннюю зарядку уже лет восемь делаю! — Заряжаю ему мотивацию, раз случай представился. — Опять же, память и всё остальное поддаётся тренировке…

По мере раскрытия секретов мастерства рождается хорошая идея. На экзамене применю.

После обеда — в учебный корпус. Преподаватель ТФКП на кафедре терфизики сидит.

— Валерь Васильевич, — ошарашенно гляжу на длинный список. — Чудится мне, что это чересчур.

Выданный список, всего лишь для зачёта, — правда, относящегося к будущей сессии, что случится только через год, — выглядит чрезмерным. Ровно сотня задач. И уже сейчас вижу, боль-мень стандартных не более трети.

— Ну, почему же, — хитренько улыбается коварный препод, — вы что же, Колчин, думаете, за семестр мы меньше решаем?

— Семнадцать учебных недель, семнадцать пар, — мгновенно даю раскладку, — получается примерно шесть задач на один семинар? Да, ВалерьВасильевич, думаю, больше трёх-четырёх никакая группа не осилит.

— Мы — МГУ, молодой человек, — назидательно выговаривает препод, — тут дураков нет. К тому же есть домашние задания…

— Разбор которых тоже время отнимает, — подрезаю его на ходу.

Спорю только из принципа. Мы оба знаем: как он сказал, так и будет.

— Экзамен примете?

— Когда решишь, посмотрим, — и поясняет. — Вдруг ты как раз до следующего Нового Года провозишься? Во времени я вас не ограничиваю.

Ладно, — думаю, выходя из кабинета, — посмотрим ещё, кто кого. Сам же умучаешься потом проверять. Может, мне лично для вас стоит почерк испортить? Чтобы жизнь мёдом не казалась?

Пока есть время до консультации по истории, двигаю в читалку. Брать задачник и решать. Некоторые, на глазок процентов тридцать, уже решены. Я ж натурально к экзамену готовился, а без решения сопутствующих задач материал не может считаться усвоенным. И, конечно, предупреждать об этом хитрована препода не стал. Так что фактически он мне семьдесят задач дал, а не сто.

В читалке по памяти успеваю нарисовать в тетрадь десяток задачек попроще. Хотя совсем простых почти нет. Так, для затравки.

— Особое внимание следует уделить движущим силам исторических процессов, — вещает Анна Михайловна, историчка и русачка. Поднимаю руку. Мне дозволяется спрашивать, не вставая.

— С этим сложности, Анна Михайловна. В доперестроечной коммунистической, — улавливаю, как при слове «коммунистический» педагогиня еле заметно хмурится, — доминировал классовый подход к общественным процессам. Теория, какая-никакая, существовала. Сейчас, не пойми что.

— Вопроса не слышу, Колчин, — теряет терпение историчка.

— Вопрос такой. Конкретный. Существует ли в России класс буржуазии?

— Безусловно. Историки не всё отвергли из коммунистического наследия. Отношение к средствам производства просто так не выбросишь. Есть у нас владельцы средств производства? Безусловно. Значит и буржуазия есть. Класс предпринимателей.

— Немного не об этом спрашиваю, Анна Михайловна. Буржуазия, будем для простоты называть по-старому, есть. А класс буржуазии в наличии?

— Немного не поняла вопроса. А почему его не должно быть?

— По делам их узнаете их, — отвечаю цитатой из Библии. — Что они сделали? Что совершили? Революционный или контрреволюционный, кому как, переворот 1991 года они не могли сделать. Их тогда не было. Пойдём дальше. Что они сделали позже? Ну, знаем, что олигархат стал настолько бездумно грабить людей и страну, что Россия чуть не сковырнулась. Даже своим работникам платить не хотели. Бюджетные деньги воровали, из-за чего учителям и медикам зарплату постоянно задерживали (родители рассказывали).

— Вы поймите, — после паузы продолжаю, на лице исторички вижу интерес, немного болезненный, — я даже не в осуждение. Просто банальный грабёж на общее классовое дело никак не тянет. Банда мародёров, где каждый сам за себя, никаким боком на организацию не похожа. Недаром тогда произошёл всплеск заказных убийств. Они друг друга стреляли только в путь. Потому и возникает вопрос: что конкретно они сделали, как класс?

Историчка задумывается, а я продолжаю.

— Вот в конце восемнадцатого века во Франции произошла буржуазная революция. Конвент, Комитет общественного спасения, якобинцы, жирондисты, Робеспьер, Марат, Дантон. Целый ряд государственных и общественных структур, яркие лидеры. И масса совершённых дел, включая самые жуткие, например, геноцид Вандеи. Этим самым класс буржуазии спаивал страну в единое целое, объявляя Францию нацией и единым государством, выбрасывая в утиль все феодальные деления. Со всеми герцогами и графами, которых тоже не забыли пустить под нож гильотины. Они отменили монархию, выстроили республику. Короче, гигантский объём работы провели. Часто тяжёлой и кровавой.

Все молчат. Преподавательница тоже.

— А что сделал класс буржуазии в России? Ну, кроме воровства и постоянного паразитирования? Ничего. Значит, класса буржуазии у нас нет. Буржуазия вроде бы есть, но класса — нет.

— Что же тогда у нас есть, Колчин? — Пытается перевести стрелки на меня. Шалишь, девуля!

— Это к вам вопрос, Анна Михайловна. Я не знаю, и никаких упоминаний в лекциях и учебнике не нашёл. Да, борьба идей и всё такое, но какие общественные группы, или какие классы продвигали эти идеи, не понятно.

Как бы она меня не притопила на экзамене за такие неудобные вопросы. Впрочем, чего теперь? Самое плохое — четвёрку поставит, что будет выглядеть как раз провалом на фоне остальных отличных оценок. Переживу.

Вечерком швыряюсь по Москве. Первым делом решил и себе кубик рубика купить. Очень пространственное воображение развивает. Два покупаю. Один себе, другой ребятам. Пусть тоже развиваются. На фейнмановский курс физики разорился, бляха! Почти три тысячи ухлопал! Взял товарный чек, расходы на образование можно из моего миллиона в сбере покрывать.

16 января, время 11.40.

МГУ, учебный корпус.

— А можно вопрос напоследок, Анна Михайловна? — Забираю зачётку, где красуется очередное «отлично».

— Только не про классы, я умоляю, Колчин, — историчка, смеясь, выставляет руки в защитном жесте.

— Нет, — ответно улыбаюсь. — Вопрос простой. Почему всё-таки пять? Неудобные вопросы вам задавал. Честно говоря, опасался, что вы обидитесь.

— Видишь ли, Колчин, в МГУ существует общепринятая этика. Твои вопросы что показывают? Они показывают глубокий интерес к предмету. Не принято у нас на такое обижаться и наказывать. Наоборот, поощряется.

— Спасибо, Анна Михайловна.

И поскакал из класса. Наверняка это правда. Но и я кое-что предпринял. По соседу Костику, а он вовсе не слабак в нашей группе, понимаю, что выгляжу выгоднее многих. Возможно, всех. Потому намеренно пошёл в самом конце, чтобы на фоне остальных, местами спотыкающихся или проваливающихся, выглядеть свежим огурчиком. Так или иначе, всё получается.

Теперь я абсолютно свободен. У народа ещё один экзамен, у нас это физика, а я с этого момента — вольная птица. Теперь лечу, куда хочу. А куда я хочу? А ТФКП сдать хочу…

Вечером ухожу в музыкальную студию. Замечательно ДСЛ устроен. Есть в нём и такое. Узнал случайно. Был в начале учебного года забавный эпизод. Ко мне вдруг привязались две девицы. В холле у балкона меня подловили. И начали уговаривать прийти в студенческий театр. О, небеса! Чего здесь только нет!

Неправильно они вербовку вели. Надо было самых красивых посылать, а девушки рекрутёры, нет, не уродины, но из разряда «третий сорт ещё не брак».

— И чем там надо заниматься?

— В спектаклях играть, репетировать и всё такое, — дружно объясняют девушки, глядя на меня с надеждой.

— Девочки, видите ли, в чём дело, — девицы понимают, что пытаюсь отбояриться, и тускнеют, — я неплохо рисую. И если вам надо, к примеру, сделать афишу — смело обращайтесь. Только предупреждаю, с масляными красками не работаю. Карандаш, тушь, акварель с трудом. И полотно за вами.

Девчонки светлеют лицами, но у меня сюрпризы не кончились.

— Ещё играю на саксофоне. Если понадобится музыкальное сопровождение, опять-таки смело обращайтесь. Только учтите, что один саксофон звучит бедновато. Клавишные не помешают, барабаны…

— О-о-о, тогда пошли! — Девчонки хватают меня под руки и куда-то тащат.

— Теперь понимаете, почему в театральные артисты не хочу? Нет резона менять специализацию. А куда вы меня волочёте?

— Мы понимаем, понимаем… сейчас увидишь…

Вот в музыкальную студию меня и притащили. Энергичные девчонки. Настолько, что даже нравиться мне начали. Они, Аня и Женя, там главные заводилы. С геофака, кстати. Четвёртый курс.

20 января, время 09.10.

МГУ, учебный корпус, кафедра терфизики.

— Ого! — Поражается ВалерьВасильевич принимая от меня восемнадцатилистовую тетрадку, исписанную почти до упора. — А говорил, что слишком много! Все решил?

— Нет. Восемь самых тяжёлых задач осталось. Последних, — признаюсь в нестопроцентном результате.

— Так иди дорешивай, — пытается избавиться от меня препод. Импозантный он мужчина, наверняка женщинам нравится, достаточно молодой и уже в звании доцента, но до чего же скользкий!

— Дорешаю, но вы сначала эти девяносто две примите. И проверьте.

— Проверю, проверю… — крутит хвостом препод. А мне приходит в голову одна мыслишка. Подлая и гнусная.

— Погодите-ка, кажется, кое-что забыл, — забираю тетрадку, листаю и отсаживаюсь в сторонку.

— В одной задачке забыл ссылку на теорему дать, — объясняю преподу. — Заметил при проверке, но отложил и забыл.

Оттуда иду на кафедру иностранных языков. Надоедать им. Никак не желают у меня экзамены принимать.

— Завкафедрой не разрешает, — безуспешно пытается меня огорчить Светлана Васильевна.

— Вам же никто не может запретить мне будущие зачёты сейчас поставить.

Преподша театрально хватается за голову. И сдаётся. Ставит мне зачёт за летнюю сессию. На том откланиваюсь. Я, как курочка, по зёрнышку клюю. Зачёт означает, что в следующем семестре уже официально могу не ходить на английский.

Схожу-ка ещё на мехмат, кафедру теории вероятностей. Прихожу. Мне везёт, как раз попадаю на препода, что у нас ведёт предмет на втором курсе.

— А зачем вам так рано, молодой человек? — Мужчина уже седоватый, в возрасте, потому и отделяет себя в разговоре от молодых.

— Так если знаю, чего тянуть кота за хвост? Освободившееся время на незнакомые предметы потрачу. Там очень тяжёлые есть.

— Это какие, позвольте узнать?

— Дело-то индивидуальное! Хотя теоретическая физика объективно сложна. Термодинамика мне трудно даётся, методы матфизики…

— Значит, для вас теория вероятностей настолько легка, что вы можете после самообучения её сдать? — Ехидства в голосе не ощущаю, исключительно вежливое любопытство.

— Почему самообучение? Самостоятельно я только пару тем разобрал, некоторые расширил, с записями старших студентов ознакомился. А курс в целом мы организованно проходили. Дело в том, что теорию вероятностей в некоторых странах преподают в школах. Поэтому нам, членам российской команды на международную олимпиаду, её специально начитывали. По ней же задачи могли быть. И были. Была одна.

— Какую-какую международную олимпиаду? — Сразу не понимает препод.

— По математике! Я ж объясняю!

— Погоди-ка! Как твоя фамилия?

— Колчин. Виктор Колчин. Ещё есть Андрей Песков, тоже золото взял. Он на ВМК сейчас.

— Колчин и Песков, да-да, — препод обкатывает наши фамилии на языке, — припоминаю. И что же, вы прямо сейчас готовы сдать экзамен?

Вопрос ставит меня в тупик.

— Я полагал, сначала вы захотите зачёт принять…

— Вы говорите, что на международной олимпиаде была задача по теории вероятностей? Вы её решили?

— Да. Я все задачи решил.

— Ну, вот. Давайте зачётку, — пришлось показывать ему страницу второго курса. Какой-то он немного рассеянный. Записывает, расписывается…

— Итак. Готовы к экзамену?

— Э-э-э…

— Игорь Дмитриевич меня зовут. Игорь Дмитриевич Городцов, профессор.

— Игорь Дмитрич, сразу и сходу я, пожалуй, на четвёрку сдам, но я хочу отлично, — соображаю, как и где найти время для подготовки. Не ожидал настолько сумасшедшей оперативности от математиков. Матаналитик меня всё-таки придерживал.

— Итак? — Профессор раскрывает ежедневник.

— Давайте послезавтра? С утра?

Профессор переворачивает страницу.

— С утра? Не раньше половины одиннадцатого. Подойдёт в одиннадцать?

— Если успеем до обеда.

— Полагаю, успеем.

Прощаюсь и выхожу слегка ошарашенный стремительной лёгкостью, с которой мне пошли навстречу.

Всё, два дня у меня заняты! Забегаю в библиотеку за учебником, меня обламывают. Все на руках. Иду в общежитие и к девчонкам. Люда на месте, тут же соображает для меня чай. Находится и учебник.

— Только смотри, не потеряй. Мне его в библиотеку сдавать.

— А вы уже сдали?

— Да, три дня назад.

За чаем пролистываю.

— А вопросы по билетам есть?

— Сейчас, — девушка роется на полке, находит листок.

— Что бы я без вас делал… всё-таки гадство, надо было с вами сдавать, — немного кручинюсь, — легче было бы.

В куче всегда сдавать легче, чем одному. На одном тебе препод сосредоточится, и не заметишь, как душу вынет.

22 января, время 12.15.

МГУ, мехмат, кафедра теории вероятностей.

— З-замечательно! — Профессор Городцов светится, как нахватавшийся радиации, которой хватит на кондрашку в течение пары часов.

Мне беседа тоже нравится, хотя малость трушу. В процессе, надо признать, увлекательной беседы профессор, вернее, мы с профессором обнаруживаем пару интереснейших тем для обсуждения. Одна из них проблема Монти Холла* (подробности можно глянуть здесь: https://dzen.ru/a/XZ4Ov8MeSQCw2a-S).

Немного поспорили.

— Некорректно поставленная задача, — заявляю прямо и бескомпромиссно.

— Это почему же, молодой человек? — Заинтересованные глаза профессора похожи на эйнштейновские.

— Этот хитромудрый Монти Холл на ходу изменил условия задачи. До принятия решения надо дать ему по голове, чтобы больше так не делал, — продолжаю ломить напропалую.

Профессор начинает смеяться.

— Это что же получается, я решаю задачу, допустим по геометрии, а мне тут говорят: извини, первоначальные условия меняются. Будет не равносторонний треугольник, а, скажем, прямоугольный. Если изменились условия задачи, решение тоже требуется начинать сначала.

Продолжаем. А время-то идёт!

— Профессор, всё понимаю, но время. И вы давно исчерпали лимит дополнительных вопросов.

— Да бог с вами, молодой человек, — заулыбался профессор, — я, признаться, давно принял решение. Давайте вашу зачётку.

Получаю «отлично», ощущая лёгкий звон в голове. Нет, это не набат о грозной опасности, как раньше. Просто искин почти исчерпал всё горючее. Кроме вожделённой оценки получаю приглашение.

— Заходите по-свойски, Виктор. Если будет, что обсудить.

— Обсудить мне всегда есть что, — останавливаюсь уже у входа. — Вот, например, вы кубик рубика собирали? Учтите, там теорией вероятностей даже не пахнет.

— Ей почти везде пахнет, молодой человек, — возражает вероятностный профессор. — Кубик рубика, говорите? Как-то это мода мимо меня прошла. Надо бы посмотреть…

— Если теория групп знакома, не составит труда покорить этот кубик, — это уже мой привет профессору. Посмотрим, на что он способен.

Ощущая лёгкость не только в голове, но и во всём теле, иду на обед. Жук всё-таки этот профессор! Давно решил, что я уже сдал, но ещё неизвестно сколько, но точно долго, развлекался беседой со мной. Он развлекался, а я-то во всю силу пыхтел!

Несмотря на всё, следует признать, что профессор Городцов душка по сравнению с Рожковым с кафедры терфизики. Захожу в столовую мехмата. Поглядим, чем математиков кормят.

Мощь искина меня даже немного пугает. Сессию по трудоёмкости практически удвоил, а ему не то, что мало, но справляется. Без входа в форсажный режим. Параллельно не только готовился сдавать вероятности, но и задачки по ТФКП продолжал грызть. Две штуки так и не решил. Мне сильно интересно, кто их вообще кроме меня МОГ решить? Я ведь первый в мире по математике. Или сейчас не то, что раньше? И кто-то из нынешних второкурсников или третьекурсников может легко заткнуть за пояс абсолютного победителя международной олимпиады? Ой, сомневаюсь!

Топаю после обеда домой. Валяться и тупо глядеть в потолок, если не засну самопроизвольно. Вечером погрызу ещё оставшиеся задачки. Нет, так нет, пойду с тем, что есть.

24 января, время 10.05

МГУ, уч.корпус, кафедра терфизики.

— Ждёшь, Колчин? Сдаваться? — Меня весело приветствует Рожков, открывает дверь ключом. Интересно, где остальные? Сегодня совсем не воскресенье. Хотя они могут на экзаменах быть. Или ещё где.

Захожу после приглашения. Сажусь, опять-таки после соответствующего жеста.

— Ну, как успехи? — Весело осведомляется господин доцент. Он вообще улыбчивый человек. Человек и жук в одном лице. Почти человек и пароход.

— Две задачи так и не поддались, что рождает у меня сильные подозрения, ВалерьВасильевич, — отдаю уже тонкую и не законченную тетрадку с решением шести задач из оставшихся.

— Какие же? — Он, натурально, чуть не ухахатывается.

— Две последние, текстовые, — было несколько таких, остальные просто номера из задачника. — У меня сильные сомнения, что решение существует в аналитическом виде.

— Можешь доказать?

— Нет. Я ж сказал, что не решил. А вы мои остальные задачи проверили? — Дежурно интересуюсь. И мне удаётся не выдать себя.

— Проверил, проверил… — отмахивается небрежно.

— И? — Спокойно уточняю.

— Всё в порядке, — уточняет препод.

— И всё?

— Что всё? Чего ты ко мне пристаёшь, Колчин? — Улыбка его тускнеет. Чувствует?

— Дайте тетрадку, — требовательно протягиваю руку. Немного помявшись, вытаскивает из стола.

— Только учти, Колчин, тетрадь твою оставлю у себя. Мне не интересно, чтобы она гуляла среди студентов, — соглашаюсь, и только после получаю её в руки. Раскрываю на нужной странице.

— Читайте, — тычу пальцем. Препод читает, лицо его начинает вытягиваться. Наступает миг торжества… и вдруг препод начинает ржать.

Смеётся с наслаждением, почти до слёз. Чорд! Настолько высокое чувство юмора не предусмотрел.

— Уел ты меня, Колчин, уел! — Всё-таки вытирает глаза платочком и снова ржёт.

Я в прошлый раз приписку сделал примерно в середине тетради: «Тому, кто дойдёт до этого места и предъявит мне первым эту строку, я, Виктор Колчин, немедленно выплачу двадцать тысяч рублей. Подпись».

Не дошёл он до этого места, иначе предъявил бы. Справедливости ради, упомяну, что не я придумал этот фокус. Он из прошлой жизни. Своего рода маленький игрушечный рояльчик. В траве, не в кустах.

— Формула Грина! — Быстрый вопрос. Барабаню ответ.

— Теорема Коши! — Через пять минут предъявляю расписанный листок, на который препод бросает быстрый взгляд.

— Зачётку! — Быстро рисует мне зачёт, но не останавливается. С трудом удерживаю лицо. Он не останавливается и тут же ставит отлично за принятый экзамен.

Недоверчиво разглядываю полученный документ. Дата, подпись, всё, как положено.

— Свободен, Колчин, — препод опять смотрит гоголем. Будто сделал меня. На выходе догоняет его весёлый голос.

— Эти задачи, Колчин, ещё никто не решил. Вот и ты не справился, а жаль. Не вышло у тебя повторить подвиг Стокса.

Оборачиваюсь, подбирая челюсть.

— Ну что ж, ВалерьВасильевич. Один один.

— Два один, — возражает препод, хихикая, — задачи-то две.

— Но игра не окончена?

— Нет.

— Хорошо. До свидания.

— Пока, Колчин.

За дверью недоверчиво рассматриваю зачётку, которую украшает очередная победная пятёрка. Но почему-то устойчивое ощущение, что меня обвели вокруг пальца. Наверное, именно из-за раздрая в душе не обращаю внимания на подозрительную мелочь.

— Колчин! — В коридоре меня окликает Овчинников, крепкий парень и староста группы. — Ты экзамены сдаёшь?

— Ну, сдаю, а что?

— Так давай быстрее, сегодня последний день! — И уходит дальше.

Чего это он? Торопит меня за третий курс сдавать? Совсем гикнулся? Гм-м, последний день? Жаль, труднее будет уговаривать преподов.

Общежитие, время 14.10.

Поваляться всё положенное время после обеда мне не дают. В комнату, — я один, мои соседи где-то бродят, — врываются Аня и Женя и утаскивают в театральную мастерскую.

— Картинку мы запросто слепим в фотошопе, — объясняет там патлатый парень, косящий под богему, — но увеличить не можем. Цветной плоттер нужен, а это дорого и недоступно.

— Плакат не вытяну, маслом не умею работать.

— Я умею. Ты контуры только дай карандашом.

Работа закипает. Масло работать очень непросто. Масса секретов есть, которые с огромным интересом подсматриваю у патлатого Филиппа. Вот лицо, например. Тени или затенения при освещении надо выделять более насыщенным цветом. Тем же телесным, что и при закраске лица. Как это сделать? Филипп иногда подмешивает тёмные краски, чёрную или синюю. А когда делает слой краски толще. Кстати, почему он такой инвалид в художественном деле? Одно умеет, другое нет.

— Пробовал учиться на художника, — отвечает Филипп, — но не судьба. Таланта нет. Не переживаю, всего лишь хотел театру помочь.

— Осталось надпись сделать, — Филипп вместе со мной осматривает картину. — Можем сами, если тебе некогда. Тут проще.

Видел, как выглядит это их «проще». Размечают линии, буквы почти по линейке вычерчивают.

— Нет уж, — не соглашаюсь категорически. — Где тушь?

Больше времени ждали пока краска высохнет. Феном картину обдували. Надпись сделал с восхитившей Филиппа и заглянувших к нам девчонок скоростью.

Получив положенные благодарности, ухожу в музстудию. На очередную репетицию, здесь неплохой ансамбль сложился. Начинаются каникулы, можно даже домой уехать. Но не хочется. Только недавно оттуда, Новый год опять же удалось среди друзей встретить. Далеко не всем, кстати, такое удалось. Даже тем, кто недалеко живёт.

25 января, суббота, время 16.35.

Актовый зал МГУ.

Отыграл старый репертуар, который заходит здесь на ура, как новый. Находиться и солист, который исполняет «Дороги». До нашего Эдика не дотягивает, но гербовая бумага не всегда под рукой. Эдик, кстати, сходит с дистанции. Ломка голоса у него началась. Писец поющему котёнку. Умение петь никуда не денеться, но будет ли потрясать голосом — большой вопрос.

Новинка — Lily Was Here: https://youtu.be/86BmSaXZMHw

Авторство уступил Юне Ким, она денег загребёт, я тупо не смогу. У нас такой инфраструктуры даже нет. Уступил с правом своего исполнения в любых целях.

Зал, заполненный едва на три четверти, давно у меня в кармане. Золотое облако над залом усиливается вдохновенными трелями моей чудесной трубы того же золотого цвета. В зале преподаватели, работники университета, аспиранты, студенты не из простых. Студсовет, видел парней из редколлегии газеты.

Всё. Отыграл. Ещё не истаяло золотое облако, как я откланиваюсь. Дальше буду смотреть концерт из зала. Приходится выбираться из-за кулис наружу и входить в зал оттуда. С галереи, ведущей на балконы. Приметил там местечко.

У-п-с-с-с! Меня не пропускает студенческий же пикет.

— Только для преподавателей и специально приглашённых! — Непреклонно заявляют мне строгие старшекурсники с красными повязками.

— Я — исполнитель! — Это возмутительно! Самого Витю Колчина не пускать! Совсем охренели?

— Порядок для всех один. Приглашение есть? Нет? Вали отсюда!

Сваливаю. Ладно, я вам припомню. За километр меня узнавать будете. Узнавать и сразу кланяться. Униженно и подобострастно. Методично обхожу все входы, и меня отовсюду гонят. Это даже приводит меня в восхищение. Есть ещё люди в русских селеньях, приверженцы порядка и защитники регламента. Предъявление саксофона в качестве пропуска не прокатывает. Ужо я вас прокляну. Попомните Витю Колчина.

В общежитии меня берёт в оборот редколлегия и тащит в корпус рисовать газету. Главный персонаж — страшилище с телом варана и головой студента-обалдуя. На длинном хвосте — длинный список хвостистов. На двух хвостах. Задумываюсь, почему только двух, и тут же догадываюсь: за три хвоста отчисляют без разговоров. Строгие преподы в инквизиторских колпаках предъявляют: «Или сам хвосты сбрасывай или отрубим. По самую голову».

— Пошли нафиг! Я этого рисовать не буду! Откуда здесь моя фамилия? Чозанафиг⁈ — На этом цензурные или почти цензурные слова заканчиваются, а обсценный фонтан добропорядочно прикрываю. Всё-таки в МГУ нахожусь. Цитадели, так сказать, науки и культуры. Бросаю карандаш и отхожу от ватмана, расстеленного на большом столе.

Парни растерянно переглядываются.

— Данные в деканате дали, — говорит Валера Одинцов. — И из деканатов других факультетов. Сам удивился, думал, может, однофамилец… какой-нибудь Вовка Колчин.

Да, там не полное имя, одной буквой обозначено.

— Нет у меня на курсе однофамильцев… — бурчу недовольно. Мне задают обидный вопрос:

— А ты точно всё сдал?

Не отвечаю. Просто ухожу, состроив оскорблённый вид. Не потому, что реально по-детски обиделся, мне надо до комнаты своей добраться. Через полчаса возвращаюсь, бросаю на стол зачётку. При себе ведь таскать её уже ни к чему. Сессия закончилась.

— Смотрите, если не верите.

— Да верим, верим… — говорит Одинцов, но в зачётку заглядывает. — Ого! Да ещё одни пятёрки!

— Следующую страницу откройте, — спокойно советую любопытным. — И ещё одну.

— Ты до какого курса сдал? — Ошарашенно спрашивает Коля, подвизающийся на текстах.

— Пока до второго. Хочу английский ещё сдать, но не разрешают.

Газету всё-таки рисую. Разумеется, без своей фамилии.

26 января, воскресенье, время 16.05.

Актовый зал МГУ.

Вот теперь зал набит битком. Вход для всех студентов, но не всех факультетов. Все не поместятся даже с учётом того, что многие не придут. Москвичи, избалованные столичными возможностями. К примеру, можно известных певцов и музыкантов послушать в ресторанах, а не только на многочисленных площадках. Так что родную студенческую самодеятельность клюнут не многие.

Да, так и есть. Гляжу в зал, вместимостью пятьсот-шестьсот мест, свободные места есть. Редкими вкраплениями, всего с дюжину, но есть. Так что до аншлага мы не дотягиваем.

Ансамбель наш тем временем располагается на сцене. Хорошо мне, саксофонисту. Пришёл с футлярчиком и всё. Гитаристу неплохо, бандуру свою на плечо и вперёд. А барабанщику? Без помощников не обойтись.

Я напросился на приветственную речь студентам нашего и братских факультетов. Мехмата, ВМК, физиков, геологов. Мне радостно разрешают. Официоз никто не любит, потому дали лимит в пять минут.

— Поздравляю всех с окончанием сессии, — начинаю предельно развязным тоном, и на этом официальная часть заканчивается. — А теперь попрошу уйти. Нет, не тех, кто отрастил хвосты, это пустяки, дело житейское. Но тех, кто вчера не пустил меня на концерт, в котором я сам принимал участие, как музыкант…

На меня с испуганными лицами начинают шикать соратники по ансамблю и другие официальные лица.

— Натуральное безобразие и волюнтаризм, вот что это такое, — продолжаю разглагольствовать, клеймя позорное происшествие, — Формализм и бюрократизм проявили старшекурсники у входов в зал. Узнаю ваши фамилии и официально запрещу, то есть, запретю… короче не пущу на свои концерты. Прошу студсовет обратить внимание на это безобразие.

Зал начинает хихикать, мои временные недоброжелатели за занавесками притихают.

— У меня длинные руки, — устрашающе раскидываю конечности, расстопырив пальцы, — я вас везде достану, настигну, и да покарает вас суровая рука ваших же товарищей.

Прикрываю микрофон рукой и шёпотом отдаю короткую команду ребятам. Выскакивают на сцену двое самых крепких и с криком «Да хватит уже! Достал ты уже всех!» за шиворот, как щенка, уволакивают меня со сцены. Успеваю крикнуть в оставляемый микрофон:

— Моя месть будет ужасна, так и знайте!

Не сказал бы, что это вызвало громовые раскаты хохота, но оживление и смех были. Хорошая импровизация это хотя бы немного подготовленная импровизация. Настраивание зала на внимание большое дело, между прочим.

А потом я ударил по зрителям саксофоном и зал замирает. Зря что ли я так долго тренировался?

Никто, кстати, не вышел. Хотя пару человек заприметил. У меня хорошая зрительная память и месть моя будет страшна. Впрочем, я это уже говорил.

Вечерком неожиданно нахожу продолжение лёгких не опасных для жизни приключений частично корейской девицы. Залип почему-то, хотя чтиво несерьёзное. Главгероиня не Юна Ким, но чем-то похожа: https://litsovet.ru/books/981137-shag-tretiy-prizovoy