Ранний старт 3

Глава 3 Подготовка к прыжку

1 сентября, почти 9 утра. Школа.

— А вот и Колчин, гордость нашей школы и всего класса! — Под общий смех встречает меня очаровательный и насмешливый девичий голосок.

На меня глядят весёлые глаза новых одноклассников. Вздыхаю показательно тяжело. Это Оля, рядом неотлучная подружка Света. Я их по танцам давно знаю. Оля — хорошенькая с великолепной фигуркой и задатками профессиональной красотки. Всем мужчинам хорошо известный женский персонаж, избалованный их же мужским вниманием чуть не с детского сада. Насколько она заноза, настолько легка в общении и покладиста Света, которая, если объективно, практически не уступает ей во внешности. Не настолько яркая, только и всего. Лично мне такие очень нравятся. И-е-е-х! Будь я моложе… ой, то есть, старее…

— Так чего ты стоишь? — Не собираюсь отмалчиваться. С такими нельзя, заклюют.

— Давай, гордись мной. Не стесняйся, — обвинить Олю в стеснении — почти оскорбить.

— Сбацаем? Самбу? — Мгновенно реагирует девушка.

— А капелло? — Демонстративно оглядываюсь, музыкального оркестра не обнаруживаю.

Зато Оля находит, бежит куда-то в сторону и приводит Марину Евгеньевну, штатную музыкантшу школы и учителя пения. Вместе с баяном. Сталкивался с ней постольку-поскольку, ведь музыки, как предмета в 9-ом классе нет. Был бы директор музыкантом, но он физик. И отдавать даже час в неделю в ущерб точным предметам — выше его сил. Полагаю, его при одной этой мысли корёжит, как нечистую силу от распятия. Так что музыка у нас исключительно до седьмого класса, а там, как хотите. Он музыкальные инструменты школе приобрёл? Приобрёл! Так что отстаньте!

На радость всем присутствующим заряжаем с Олей самбу. Учителя не возражают. Никто не возражает. Оля настолько фактурна, что на неё приятно смотреть, когда она просто идёт. Ради нас на пару минут даже начало торжественной линейки откладывают.

— Как приятно видеть, что начало учебного года вас так радует, — вот и директор начинает приветственную речь с улыбки.

Потихоньку оглядываю класс. Натуральные сливки! Кроме пары танцовщиц, тут же Боря-барабанщик и Таня-пианистка. Артур сейчас в выпускном классе. И с музыкой всё в порядке и класс в целом выглядит намного интеллигентнее, надеюсь, не только на первый взгляд. Удачно из трёх классов один сложился.

Пока идёт скучная торжественная часть, вспоминаю лето. И понимаю, что детство и отрочество у меня складывается удачно. Счастивым. Тяжёлая травма от гибели родной матери сгладилась почти окончательно.

Приехавший за нами папахен задержался на три дня. Сказал, что специально отпуск не догулял, чтобы в селе побыть. Скоренько всё успевает: бухнуть с друзьями детства, помочь мужской рукой и с моим участием по хозяйству…

— Зачем поднимать? — Удивлённо лупаю глазами на отцовскую идею.

Басима нажаловалась, что нижний венец у сарая совсем сгнил. С одной стороны. Сарай у неё основательный, из тонких брёвен. Хлыстами их тут называют. Деловую древесину на лесопилке распускают, а вершинки остаются.

И вот папахен решил приподнять, вынуть, поставить и опустить. Но брёвнышко самое нижнее, ни к чему это.

— Папуль, весь сарай того и гляди от таких встрясок развалится. Старый он. Не мудри давай. Лучше подкопать и вытащить.

Папахен одарил меня долгим нечитаемым взглядом и сделал по моему совету. Сделали. Даже Кир участвовал. Или мешал, с ним не разберёшь.

Алиска уже по традиции в последнюю ночь затащила меня на сенницу. Раздеваться совсем не стала, хотя вопросительный взгляд кинула. Пошептались всласть. Ну, и целовались, не без того. Нас, меня-то точно, опять сладкой негой затопило. Почему-то оно либидо напрочь отшибает.

Ещё папахен поприсутствовал на концерте в клубе в честь окончания уборочной. Там сначала грамоты раздавали, денежные премии, а дальше концерт. Отец погордился мной и немного Алисой. Басима — за всех нас.

В последний день во дворе постреляли из лука. В мешок, набитый соломой. Боялся от папахена осуждения, но дождался только азарта.

В конце лета перешёл в режим ежеутреннего решения всероссийских задач. За десятый и одиннадцатый класс. Попеременно и пока по три штуки в день. По одиннадцатому классу результат чуть больше половины. Маловато будет. Если не смогу выгнать к сроку на девяносто, то придётся не выпендриваться и идти на олимпиаду со своим классом. По физике результаты объективно хороши, но заметно хуже.

Команду свою озадачил рассадить по склонам клубнику. Сначала хотели по лесам и долам нарыть, а потом из дома натаскали по несколько кустиков. В следующем году начнёт разрастаться. Надеюсь. Мы действуем по принципу: «Здесь будет город-сад».

Вечером во дворе.

— Это тебе, — ставлю на столик перед Катей маленькую, литра на два, плетёную из бересты корзинку. Их две. Полинке позже подарю, сегодня её не видел ещё.

Не сам делал, один из моих ребят увлекается, вот и разорился на полштуки. За каждую.

— Какая прелесть! — Катюша восхищается вполне натурально.

— Тебе — охотничий лук, — говорю невозмутимой, как сфинкс, Зине. — Дома лежит. С дюжиной стрел.

— Выноси! — Мгновенно возбуждается Димон.

Пришлось вынести и показать, как стрелять. Обормот лежит рядом, лениво помахивая хвостом. За стрелой не бежит, к пенсии готовится, невместно ему по-щенячьи бегать.

Делимся впечатлениями о лете. Такое ощущение, что без батальных сцен, которых почти не было, не считая тренировочных, и рассказывать не о чем. Но нет, описание нашей базы на речке все слушают внимательно и с лёгкой завистью.

Начало сентября, спортзал перед уроком физкультуры.

— Зря ты, Оленька, с мифами носишься, — очередная пикировка с ней — класс привычно переходит в статус внимательного и благодарного зрителя. — Помнишь старую песенку? «Потому что на десять девчонок по статистике девять ребят»? И всё! Парни ходят гоголем, задрав носы, а девочки жмутся по стеночкам, платочки в руках теребя.

Народ, не на шутку заинтересованный, собирается вокруг, беря нас в фокус внимания.

— А вас сколько? Пятнадцать штук! — Девочки хмурятся, их, таких прекрасных, в штуках исчисляют. — На нас десятерых!Эх, мы в вас и пошвыряемся! Тебя, Оленька, можем и забраковать, уж больно ты занозистая.

— Ах, я — занозистая? — Сужает глазки Оля.

— Да. У тебя нет главного украшения девушки, — пафосно провозглашаю я. — Скромности.

— На себя посмотри! — Обличающе тычет пальцем. — Твоя Полинка — семиклассница! Ты — педофил!!!

После секундной оглушительной паузы класс дружно валится на пол от хохота. М-дя. На этот раз она меня сделала. Как бы мне этот нехороший псевдоним не приклеился. Это они ещё об Алиске не знают, а то обзывали бы и геронтофилом.

— Молчала бы… старуха!

Парни продолжают выть, катаясь по полу, некоторые девчонки встают на мобилизационный вопль Ольги.

— Девки! Он нас старухами обозвал!

Девки-старухи гоняются за мной до самого начала урока. Парни продолжают ржать, ползая по полу и утирая слёзы счастья.

— Старухи… ы-ы-ы…

Кое-как нагрянувший в зал физкультурник собирает нас в строй. Хорошо, что не самый последний в строю, за мной ещё один, а то правофланговая девочка Иришка защипала бы напрочь.

— Ну, что, Колчин? — Сверив личный состав, вопрошает Пётр Фомич. — Нонче ты здоров? Или нет?

— Так точно! — Отвечаю браво. Народ начинает хихикать без паузы, они ещё от предыдущего приступа не отошли.

— Что «так точно»? — Теряется в первую секунду физкультурник, радуя нас ещё больше. — Чего ты мне голову морочишь? Ты здоров или нет?

— Так точно! Никак нет! Ур-р-а! — Продолжаю не менее браво. Класс начинает завывать.

— Напра-Во! — Так и не нашедши выход в общении со мной, физкультурник глушит нас командой. Класс выполняет её со стонами.

— Бегом, марш!

Бежим подобно инвалидам. Смех здорово отнимает силы. Иришка спотыкается и падает, корчится и стонет на полу. К ней подбегает физкультурник, мгновенно спавший с лица. Сначала мы слегка пугаемся, но тут же начинаем ржать. Все уже знают, что высокая и богатая статями Ира самая смешливая из нас. Физкультурник, ругнувшись, помогает встать девушке и отводит её на скамейку. Та чуть прихрамывает, но уже и Пётр Фомич видит, что она стонет и плачет от смеха.

Учитель говорит негромко нечто настолько выразительное, что наверняка нецензурное. И плюёт на беговую разминку. Проводит стационарную, махи ногами, верчение руками и всё такое.

— Колчин! Начнём с тебя. Прошлый год я записал, что ты подтягиваешься тридцать раз, но мы этого так и не увидели. Ты готов подтвердить или превзойти прошлогодний показатель?

— Готов, Пётр Фомич! — Не стал говорить «Так точно!», а то урок сорву. Класс разочарованно выдыхает.

Чётким строевым шагом, с высоким подъёмом ноги, — этот намёк допускаю, — под немедленное и негромкое завывание класса подхожу к турнику.

— Можете сразу записать, Пётр Фомич, — заявляю непреклонно, — сорок раз.

Учитель хмыкает и даёт отмашку. Лениво и легко подтягиваюсь пару десятков, чуть дольше повисев после двадцатого, продолжаю. Последний десяток идёт не так легко, но уверенно.

— Тридцать восемь! Тридцать девять! Сорок!!! — Скандирует класс. Хихикать окончательно перестали, насколько заметил, после двадцатого подтягивания.

Слегка охреневший физкультурник записывает результат. Болтаю руками, стряхивая напряжение, и сажусь на скамейку. И наблюдаю.

Ох, как парни стали из себя выкручивать на радость физкультурнику. Только один десятку еле вытягивает, остальные раньше двадцати не останавливаются. Заметил, что двадцать раз — некий рубеж, он и мне в своё время не сразу дался. Это показатель хороший, только крепкий парень двадцать раз подтянется. Но и некий рубеж, отделяющий просто крепкого человека от серьёзно относящегося к спорту.

Одним подтягиванием сыт не будешь, сдаём другие нормы. Прыжки с места… а дальше всё, урок кончается. Уходим переодеваться. Следующий немецкий.

Класс мне очень нравится. Нет очередного Макарова, что был страшно озабочен своим местом в иерархии. И не он один такой озабоченный был. Иерархии тоже нет. По крайней мере, в силовом детском варианте. Иерархия авторитетов, возможно, выстроится. Сама, без вульгарных разборок а-ля подворотня.

— Ты, правда, другой язык учил? Не похож ты на начинающего, — Павел Петрович смотрит внимательно после моего представления о себе. На немецком, разумеется. Мужчина он такого роста, что ещё немного и можно назвать низеньким. Других недостатков во внешности нет. Ни полноты, ни чего-то другого. Не молодой, но седины в густой, чёрной шевелюре не наблюдается.

— Йес, оф кос. Дую вонт ту талк эбаут ит? (Хотите поговорить об этом?)

— Найн.

Вот такой короткий англо-немецкий диалог у нас происходит в начале урока. Объясняю, что учил немецкий всё лето. С друзьями, которые учат его в школе.

— Хорошо. Мне же легче, отвлекаться на тебя не надо.

— Не надо, — спорить натурально не о чем.

Решил, что нет необходимости маскироваться, и заговорил сразу. Надоело прятаться и «новым» знанием никого особо не удивляю. Всё по плану. После выпуска из школы буду официально знать три европейских языка. С другими позже разберусь.

Середина сентября, урок математики.

— Куда это ты залез? — Около меня стоит Сергей Викторович, а мой учебник раскрыт на странице ближе к концу. Совсем немного осталось.

— Почему задание не выполняешь? — Ну, не выполняю и что?

— Пройденный этап, Сергей Викторович.

— Ну-ну… только учти, от домашних заданий я тебя не освобождаю. И знаешь что? Иди-ка к доске, раз такой умный…

Иду, раз я такой умник. Что у нас там? Обратные функции. Ну-ну…

— Итак, народ, — «народ» оживляется, — с чего начнём? А начинать надо с начала. Первым словом что идёт? Первое слово — обратные. Это не простое слово, друзья мои…

Математик слегка хмурится, уж больно развязен мой тон.

— Мы с ним давно знакомы, просто это от нас долго скрывали. Чуть ли не с первого класса…

Тут и математик проникается интригой. Это что такое они, учителя, скрывали от нас, пытливой молодёжи?

— Есть обратные функции, есть обратные операции, есть обратные или некорректные задачи. Кстати, такие задачи одни из самых трудных. Для иллюстрации. Задача вычисления траектории пули при заданных условиях, — скорость пули, угол стрельбы, сила ветра, — прямая. Восстановление или вычисление тех же самых параметрах по результату, — застрявшей в мишени пули, — обратная задача. И как вы понимаете, она на порядок сложнее прямой.

— Понимаете? Обратный процесс всегда труднее. Это как спиной вперёд ходить.

Улыбаются.

— Что такое сложение? Прямая операция. При её применении к натуральным числам никаких сложностей не возникает. Складываем два натуральных числа — получаем натуральное число. Обратная же операция, вычитание, сразу вынуждает нас либо накладывать ограничение, — уменьшаемое должно быть больше вычитаемого, — либо расширять множество натуральных чисел до целых. Обратная операция вычитания заставляет нас добавлять к натуральным числам отрицательные для расширения до множества целых чисел.

— Практически то же самое происходит с умножением и делением. Прямой и обратной операцией. Умножение не прибавляет нам проблем, а вот деление… о-о-о! Оно заставляет нас опять расширять множество целых чисел до дробно-рациональных. И мы мучаемся дробями с пятого класса! Вот что делают обратные операции! И как только мы надеваем на них узду в виде универсальной десятичной записи, появляется возведение в степень, а за ней маячит извлечение корней! — Мой голос пропитан страданием и трагизмом. Девочкам особенно такое нравится.

Математик тоже слушает внимательно. Не забываю что-то рисовать на доске. Сейчас это квадратный корень из двух.

— И нам приходиться опять… — хватаюсь за голову, — вводить новые числа. Иррациональные. Но это не всё! Приходится, всё-таки приходиться ограничивать подрадикальные числа только положительными значениями. Иначе возникают мнимые и комплексные числа, которые изучаются специальной теорией.

— Даже говорить не хочу о том, какие проблемы нас ждут с обратными функциями. Боюсь представить.

Народ проникается, девочки заранее пугаются.

— Но не всё так плохо. Всё основывается на крайне простом определении обратной функции.

Пишу на доске и подчёркиваю: если x = g(f(x)), то g(x) — обратная к f(x) функция. И несколько примеров: возведение в квадрат квадратного корня и наоборот, умножение на число и деление на то же самое число. Ну, и хватит. Показательных функций и прочих логарифмов мы ещё не проходили.

— А что из этого элементарного определения можно выкрутить, нам сейчас и расскажет Сергей Викторович. Например, о симметрии графиков обратных функций и прочих замечательных вещах. Мы, кстати говоря, незаметно переместились из привычного пространства чисел и операций над ними в сложный и крайне интересный мир функций. То есть, прошу заметить: функции это новый класс объектов. До этого мы уже встречались с объектами, отличными от чисел. Это вектора с их особыми свойствами. Помните? Скалярное произведение, векторное произведение, произведение на число. Только произведений целых три вида, а вот деления, возведения в степень и прочих ужасов нет. Так что слава векторам!

Кое-как математик меня унимает.

— Тебя не заткнёшь… — бурчит он.

— Настоящему мужчине всегда есть, что сказать, — замечаю, усаживаясь на своё место под веселье всего класса.

Настроение класса поднимается, а это, между прочим, благоприятный эмоциональный фон для усвоения даже трудных тем.

30 октября, городской спорткомплекс, время 10:05

— Команде четырнадцатой школы наш физкульт — Привет! — Гаркаем дружно и весело моим друзьям из старой школы.

Пётр Фомич отрывается на мне по полной. Зарядил уже и на беговые соревнования и в школьную баскетбольную команду включил. И не возражал бы особо, если бы не. Если б мне не надо было готовиться к Всероссийской олимпиаде, ни грамма не был бы против. Но если так частить со спортом, то как быть с ежеутренним тренажём с задачами? Их и так школьные занятия срывают. Учёба в современной школе организована крайне неудачно с точки зрения режима дня. Часов до одиннадцати-двенадцати никаких активных предметов вроде физкультуры и трудов быть не должно. Первый урок лучше разминочный, биология или география. Вторым, третьим и четвёртым уроком: математика, физика, химия, русский и иностранный, то есть, самые тяжёлые предметы.

Вот идеальный сферический конь в вакууме. Именно так выглядит идеальное расписание. Только как проводит физкультуру исключительно пятым и шестым уроком для всех классов? Выводить одновременно на стадион человек двести? Спортзала точно не хватит, да и стадион не резиновый.

Ладно, это всё выкрутасы моего мозга, приученного к предельным оборотам именно в это время. Для себя-то именно такое расписание и составил. Поэтому на второстепенных предметах вроде географии обычно решаю задачи или прокручиваю в голове темы по физике и математике. Изредка удаётся незаметно заглянуть в учебник. Не географический или биологический, разумеется.

Надо бы мне предупредить физкультурника кое о чём…

— Колчин! А ты куда⁈ — Бьёт мне в спину окрик физкультурника. Мне до скамеек осталось всего два шага, ну, два прыжка. Только оказавшись среди своих друзей, — Кати, Зины, Сверчка, Викеши и фрейлин, — разворачиваюсь, одновременно бросая зад в сиденье.

Передо мной грозный лик Петра Фомича. И ведь предупреждал его. Не внял.

— Не могу играть, Пётр Фомич, — гляжу в разгневанные глаза безмятежно, — руку повредил.

Помахиваю расслабленной кистью. Левой.

— Мне что, Сутыгина вместо тебя ставить⁈ — Не обращает внимания на мои отговорки. Зря.

— Да кого ни ставьте, всё равно проиграем, — мои слова отзываются хихиканьем наших девочек.

— Пётр, чего шумим? Играть твои будут или нет? — Подходит ещё один мой физкультурник. Бывший. Игорь Палыч. Чем-то они похожи. Наверное, все физруки похожи друг на друга. Как все военные.

Приходится всё-таки Петру Фомичу ставить замену. Отказываюсь играть напрочь. Сразу ему говорил, как только он включил меня в школьную команду: играть против четырнадцатой школы не буду. Никогда.

— Вы поймите, Пётр Фомич, — убеждал я, — это моя команда и мои друзья. Непроизвольно им пас отдавать буду. Могу даже в наше кольцо мяч закинуть. На рефлексах. Сигнализация «свои-чужие» откажет.

Вроде понял, но после первой игры, когда мы разнесли противника в пух и прах, возбудился классом игры и забыл.

— Подожди, Кать, — останавливаю готовую вылить на мою голову поток словесей подружку, — в перерыв поговорим…

Слегка дует губки, но отстаёт. Придумал, чем занять простаивающую голову. Нарисовал в воображении картинку-таблицу. Отмечаю каждый бросок в корзину и отдельно — результативный. Процесс требует сосредоточения и внимания. Давно научился визулизировать в мозгу инфу. Не зря же рисованием занимаюсь… кстати, давно не брал рисовальный карандаш в руки. Целых две недели. Надо возобновлять.

— А вот теперь можно, — отмираю с началом перерыва, — пиши, Кать.

Девочка фыркает, но вытаскивает из сумочки блокнот с ручкой.

— Четырнадцатая школа: двенадцать бросков, девять результативных… в табличку пиши! — Отбираю карандаш и рисую таблицу.

— Девять попаданий, одно… в скобках пиши! Одно — трёхочковое.

— Восьмая школа: девять бросков, пять попаданий. Трёхочковых нет, в скобках ноль ставь.

— Вот теперь можно поговорить, — стираю таблицу из памяти.

К нам подходят взмыленные, но довольные игроки. Димон, Эдик и Паша — одноклассники. Именно к игровым видам спорта Паша вдруг обнаружил большую склонность.

— Видал, как мы ваших разнесли, — Димон лучится самодовольством.

— Нет, это наши кого-то там разнесли, — поправляю. Народ смеётся.

— Не, ну серьёзно, — заводится Димон, — думаешь, если бы ты играл, ваша команда выиграла бы?

— А я б тебе крикнул на площадке «Димон! Мне!» и чтоб ты сделал? — Ехидненько-ехидненько так спрашиваю.

Дружок зависает с открытым ртом, народ веселится вовсю. Система распознавания «свой-чужой» не только ведь у меня была бы сбита.

Над залом проносится, бьётся в гигантскую крышу и возвращается вниз пронзительный звук свистка. Перерыв кончился. Команды возвращаются на поле. Мои друзья с довольным и предвкушающим видом, мои однокашники — с обречённым. Включаю таблицу.

— Чего тебе? — Пётр Фомич всё недовольничает и говорит через губу. Не обращаю внимания. Взрослый человек, а обижается, как ребёнок.

— Я результаты снял. Результативность игры, — протягиваю листок.

Берёт. Думает. Гмыкает. Недовольство потихоньку покидает его лицо, уступая место задумчивости.

Такой же листок Катя отдаёт Игорю Палычу.

Домой ухожу вместе с друзьями. На прощание сказав однокашникам, чтобы не огорчались.

— Радуйтесь, что не всухую проиграли, парни. Им все проиграют, за второе место только можно бороться, — о том, что их я когда-то тренировал, умалчиваю. Не из скромности. Мне ещё не хватало бесплатным тренером в школе работать. И так ничего не успеваю.

Вечером во дворе.

Сегодня случилось страшное. Время — вот проклятие и благодать всех живых существ. Жизнь конечна, об этом всегда надо помнить.

Сегодня мы поймали Обормота. Кажется, наш общий друг и самостийный тренер вступает в пенсионную пору. Стоит, окруженный нами, помахивает хвостом. То ли одобрительно, то ли огорчительно. Одобрительно — для нас, огорчительно — для себя.

— Придётся нам осваивать спортивную ходьбу и ловить тебя пешком, — говорю под смех друзей.

— Старый он уже, — подходит его хозяин. Вздыхает и продолжает:

— Если бы не вы, давно бы к лежанке прилип.

Хозяин рассказывает, что пара собак из его помёта уже на том свете. Обормот сравнительно со своими ещё живыми братьями и сёстрами необыкновенно бодр. Те-то уже еле ходят.

Ещё немного гуляем и расходимся. Не добрали активности с собакой, поэтому мчимся с Киром наперегонки до девятого этажа. И уже медленно спускаемся.

— Ты не честно бежал! — Обвиняет меня Кир. — Через три ступеньки сразу, я-то так не могу.

— Зато ты можешь ноги чаще переставлять, — парирую обвинения, — они же у тебя короче.

— Я что, коротконогий? — Братан ищет повода обидеться.

— Вырастешь ещё, — подхожу к нашей двери, — и ноги станут длиннее. Ещё через четыре ступеньки начнёшь прыгать.

Начнёт, натурально, никаких сомнений. Брат быстро растёт и по всему видать в папахена. Такой же дылда будет под метр девяносто.

Вечером после почти мгновенного приготовления уроков, сорок минут — не время, падаю в сеть. Планирую в МГУ прорваться, а сам ни ухом, ни рылом. Так, а это что? Ох, ты ж ничего себе! Сделали, как будто нарочно для меня!

ФКИ — факультет космических исследований! И специальность есть — конструирование космических аппаратов! Вот оно, то самое, что мне нужно! Блеск!!!

Запрыгиваю на турник и от полноты чувств выкручиваю нечто, сам не понял чего. Только замечаю, что глаза у Кира становятся квадратными.

Что там дальше? Проходной средний балл по ЕГЭ — практически девяносто. Сильно. Даже для меня не так просто. Реально по математике баллов девяносто пять могу взять. По физике девяносто должен вытянуть. Но вот за русский не поручусь, могу и на восемьдесят присесть. И что тогда? Тогда могу выпасть из проходного балла. Так что сто баллов по математике и физике вот моё спасение. При таком заделе меня и восемьдесят баллов по русскому не утопят.

За русский язык побаиваюсь не потому, что не грамотен. Немногие лакуны подтяну к выпуску. Дело в том, что русский настолько сложен, что ошибки могут допустить составители тестов. Некоторые запятые могут ставиться автором текста, чтобы какую-то мысль выделить. А если проверяющий эту мысль не уловит и посчитает запятую лишней? Может такое быть? Почему нет, если я уже находил реальную ошибку в предложенном из министерства образования решении олимпиадной задачи?

Противоядие есть, конечно. Проще надо писать, и будет мне счастье в виде результата, близкого к сотне. Вероятность поразить мишень с двух выстрелов больше, чем с одного, поэтому мне надо и олимпиады выиграть и ЕГЭ на ять сдать. Не попаду с первого выстрела, поражу мишень со второго.

Ладно, что у нас там? Тригонометрию надо подтянуть. Сама она не так сложна, но вот с добавлением пресловутых обратных функций, арксинусов и арктангенсов, превращается в тихий ужас. Моих одноклассников это ещё ожидает. Поджидает за углом с дубинкой, ха-ха.

Глядь! Забыл сказать физкультурнику, чтобы не ставил меня на соревнования во время олимпиад, начиная с городского уровня. И за неделю до областной и Всероссийской. То время надо резервировать на приведение себя в идеальную форму.

Ладно, время для уточнения и согласования графиков соревнований ещё есть. И Петру Фомичу придётся уступить. Если Сергей Викторович его не продавит, то есть директор с его властью верховного администратора. Да и то, городские спортивные состязания мелко пляшут против Всероссийского уровня.

9 ноября, урок математики.

— Сергей Викторович, а можно вопрос? — Тяну руку в начале урока.

Математик морщится недовольно.

— Колчин, после урока спрашивай, сколько хочешь…

— Так я ж по теме! Что толку, если я узнаю, а остальные нет, — удивляюсь попытке увильнуть.

— Сергей Викторович, ваши объяснения всегда так завлекательны, — кокетливо и соблазнительно улыбаясь, поддерживает меня очаровательная Оля.

Нормальному не трансгендерному мужчине устоять невозможно. Перед уроком я не устоял, теперь он. Меня оправдывает то, что просьба была от всего класса. И пришлось поломать голову. Немного.

— Спрашивай, Колчин, — учитель обречённо вздыхает.

— Сначала вспомним определение обратной функции…

— Вспомним, — соглашается математик.

— Не, вы для наглядности на доске напишите.

Чувствуя всем своим математическим нутром ловушку, учитель пишет формулу: (x = f-1 (f(x)).

Напряжённое внимание всего класса должно радовать учителя, это же интерес к его любимому предмету, но почему-то он не сияет от счастья.

— Я попробовал найти обратную функцию к y = 1/x, — излагаю проблему, — и ничего не смог сделать. Странное что-то получается.

— Что тут странного? Обратная функция гиперболы она сама и есть, — немного подумав, облегчённо вздыхает математик.

— Как что странного? — Тут же цепляюсь. — Это же отношения между функциями. Вот у меня есть брат, я ему тоже брат. Функции ведь тоже взаимно обратны. А тут получается я — сам себе брат?

Народ еле слышно и ехидно хихикает. «Братья обратны», — острит потихоньку кто-то.

— Есть же однояйцевые близнецы, — через минуту находится математик, снимаю шляпу, быстро аналогию нашёл, — тоже братья, но не различимы.

Еле заметно класс разочарованно выдыхает, мало, очень мало времени отнял.

— А если функция игрек равно икс в минус второй степени?

— Тогда обратная: икс в степени минус одна вторая, — учитель выписывает на доске обе функции.

— Ага, я как-то сразу не сообразил…

— Всё у тебя, Колчин? — Получив от меня кивок, математик объявляет новую тему. Показательная функция. Это ещё ничего, не знаю, почему класс испугался. Дальше логарифмы пойдут, там и начнётся веселье. Брутальненькое такое.

Бросаю взгляд в сторону Ольги. Незаметно дёргаю плечом, де, сделал всё, что мог. Работайте, братья и сёстры… обратные друг другу.

Нравится мне мой класс. Так нравится, что это даже плохо. Норовят оторвать от старых друзей. Приходится отказываться от совместных вечеринок на общих праздниках. Новый год, 8-ое марта и другие. Если время не совпадает — присутствую там и там.

26 ноября, время 16:15.

Квартира одноклассницы Оли Беркутовой.

Не знаю, когда там у Светки Соколовой день рождения (песня такая есть, прим. автора), а у Беркутовой сегодня. Светка, как её лучшая подружка тоже здесь, только она не Соколова, а Веснина. Почти весь класс притопал, что случается далеко не с каждым. Свидетельство популярности Оли, никак иначе.

Подарок придумывали всем классом. Вернее, девочки придумывали. И заказали по интернету какой-то косметический супернабор, целую корзинку. Так-то дорого, но скинувшись по триста рублей, осилили.

Лично я сподобился на отдельный презент. Бесстыдно применив собственные долго выращиваемые возможности.

— Вот, Оля, — протягиваю плоский предмет размером чуть короче листа бумаги, упакованный в блескучую обёртку и перевязанную красной ленточкой, — лично от меня и от имени всего класса.

Заинтригованная Оля развязывает ленту, скидывает шуршащий целлофан и ахает.

— Что там, что там? — Гомонят одноклассники, осторожно вынимают подарок из рук новорождённой и продвижение по рукам подарка сопровождают ахи и охи разного тембра и тональности.

А как же? — Самодовольно думаю я. Зря что ли пыхтел целую неделю. И стерпел множество придирок от примы нашего класса в стиле «Чего пялишься?». А я не пялился! Я образ её собирал! С целью конспирации рисовал только дома по памяти, закидывал набросок в планшет, исподволь сравнивал с оригиналом. Чего мне это стоило, — словами не описать, — уберечься от любопытных глаз. Если б пару раз не подсунул жуткие математические формулы под нос любопытным, могло б и не получится. А так, отпрыгивали, как от зачумлённого, и после даже глядели в мою сторону с опаской.

Позавчера добавил кое-что красками к карандашному рисунку. Надо, кстати, освоить технику рисования тушью и маслом. А добавил чуть-чуть, но портрет Оли стал выглядеть намного живее. Капнул краску в зрачки, — Оля кареглазая, — плюс изумрудно-зелёной на заколку. Заколку эту она носит не всегда, но мне она запомнилась.

В тот же день сбегал в фотомастерскую, они и портреты оформляют. Заламинировали и в рамку. Ещё полштуки содрали. С такими расходами мои финансы скоро под мой саксофон запоют романсы. Зато сейчас блаженствую, глядя на восхищённые лики одноклассников, а пуще одноклассниц. А уж как довольна именинница!

— Ну, Колчин! Ну, конспиратор! — Причитает Иришка. Потом впечатывает мне поцелуй в щёку. От неожиданности не успеваю увернуться. Да и надо ли?

— От имени именинницы, — заявляет хитрая Ира.

— Ты чего самоуправничаешь? — Возмущается Оля и набрасывается на меня. — Я и сама могу.

Еле-еле выплываю из облака туманящих голову духов и мягких объятий. Замечаю смеющиеся Олины глаза и падаю на диван.

— Ух, ёксель… — лежу неподвижно, уперев расфокусированные глаза в потолок.

— Всё! — Резюмируют парни. — Вывела Витьку из строя. Это надолго. Нельзя же так. Прямо вот так сразу…

Оля неуверенно отмахивается от обвинений. Девочки хихикают.

Короче, день рождения начался весело. Как часто и случается, там, где я случаюсь.

— Не понимаю, — заявляет Боря (барабанщик), энергично поедая кусок торта, — нет, я согласен, что подарок хоть куда. Но не понимаю, почему так? Есть же фотография, да ещё цветная и цифровая, да фотошоп в помощь! И вдруг рисунок, да ещё карандашом! Магия, не иначе…

— Всё элементарно, Боря, — передо мной тоже кусочек торта. — Фотограф фиксирует момент документально, а художник…

— Художественно! — Хихикает Ира.

— Да, — подтверждаю я. — Это как документальное кино и игровое. Какое интереснее смотреть? На самом деле Оля никогда не выглядит так, как на портрете. Это собирательный образ. Никакой фотограф не угониться. Бывают моменты, когда прядка волос наиболее удачно лежит, настроение у модели великолепное, и она сияет им, свет удачно ложится. Выражение лица. Оля может кокетничать и улыбаться, радоваться, о чём-то думать или что-то замышлять…

— Это чаще всего, — вставляет под общий смех Ира.

— Главный секрет в том, чтобы это передать. Я старался передать готовность немедленно улыбнуться, увидеть что-то замечательное или что-то сказать. Пока она выбирает, что делать, спектр возможных действий очень велик. Когда приступает к делу, спектр исчезает. Никакой фотограф этого не поймает, потому что когда он фотографирует, действие выбрано — Оля фотографируется. И улыбается не кому-то, а своей будущей фотографии.

Народ переваривает мои слова. Пока все думают, Ира времени не теряет.

— Следующий портрет — мой!

— Не-не, — открещиваюсь, — если заказ делаешь, значит, это не будет подарком. К тому же твой портрет уже нарисован.

— Не поняла, когда? — Ириша настораживается.

— Ну, как же! Кустодиевская «Купчиха».

— А похожа! — Заявляет Мишка Литвинов. И удерживает возмущённую Иру, которая рвётся ко мне мстить.

Нарисую её обязательно. После такой клеветы, как честный человек и художник просто обязан её реабилитировать. Годам к сорока она, наверное, располнеет и станет, как та купчиха. Но сейчас пышность бюста и бёдер при высоком росте её только украшает. Талия на месте, мордашка красивая, сильные и безупречно вылепленные ноги.

Только её в полный рост надо. Или хотя бы по пояс. Нет, лучше ростовую. Фигура у неё роскошная. Не модельная, но роскошная.

— Почему ты от меня всё время отпрыгиваешь? — Возмущения в голосе Оли почти нет, есть недоумение. Народ получает удовольствие от музыки и танцев, а Оля уволакивает меня на кухню. На поговорить, как я понимаю.

— Хочешь, чтобы я встал в длинный строй твоих поклонников?

— Почему нет? — Хлопает ресницами девушка и выдаёт совсем откровенно. — У тебя очень хорошие шансы.

— А ещё говорят, что женщины расчётливы, — вздыхаю. — Натурально не вижу никакого расчёта.

— Знать не знаю, кто так говорит.

— Природа говорит. Приходится такой быть. Партнёр должен быть надёжен. Иначе забрюхатит и упорхнёт. А ты возись одна с ребёнком и без мужской поддержки.

— Что так сразу? Не будет никакого ребёнка, если сами не захотим. Сейчас вон живут по десять лет и никаких детей.

— Я про природу говорю. Про женскую психологию… — опираюсь кормой на подоконник. — Сама подумай. Ты — звезда, вокруг тебя тучи поклонников. Но я-то тоже звезда и поклонниц у меня тоже хватает. А звёзды никогда близко друг к другу не подходят.

Нахожу нить Ариадны, которая должна вывести меня из опасного разговора.

— Когда закончим школу, тебе будет семнадцать. Всё, что нужно девушке, у тебя в нужных местах вырастет. И всё. Вам больше ничего не надо, вы к жизни готовы. А мы? Мне шесть лет учиться, ещё год на ноги вставать. Если не три. И только тогда смогу жильём обзавестись, хотя бы в ипотеку. Тогда и можно жениться.

(в МГУ срок обучения — 6 лет, прим. автора).

— Хм-м…

— И ты с семнадцати до двадцати трёх, самые лучшие свои годы, будешь меня ждать?

— Тебе не верится? — Оля необычно серьёзна.

— Не в том дело. Все шесть-семь лет вокруг тебя будут виться молодые люди. Среди них найдётся, пусть не мажор, но упакованный. Квартира есть, тачка под рукой, в отпуск — на Бали или Мальдивы. И парень окажется симпатичный и вменяемый. И что? Откажешь ему? А вдруг я там в Москве кого-то найду? Ты меня шесть лет охранять будешь? Каким макаром? Я оттуда как твоих ухажёров разгонять буду? Да никак!

Девушка молчит, наматывая локон на палец. Многие так делают, а мне нравится смотреть.

— Это здесь ты можешь Светку придержать, которая на меня поглядывает, у Полинки попробовать отбить. А как ты это сделаешь, когда я в Москве учиться буду?

— Тебе обязательно в Москве учиться? — Оля кидает пробный шар. Ошибка с её стороны. Похоже на предложение обменять моё будущее на неё, такую замечательную.

— Обязательно. У нас нет космических факультетов.

— А там есть?

— В Москве всё есть.

Последние звуки издаю уже в её волосы. Оля наваливается на меня вплотную и шепчет в ухо. Шея в кольце рук, в грудь упираются горячие холмики. Непроизвольно обхватываю талию, отчётливо чувствую слабые подрагивания. Почему-то ощущение небольших движений под ладонями окончательно меня обезоруживает. А ещё первый сегодняшний поцелуй помню. Губы помнят.

— Ну, и ладно. Хоть так… у меня день рождения и ты не посмеешь…

И знаю, что нельзя, а что делать? Что-что? До откровенного траха всё равно не дойдёт. Хорошо, что у неё губы некрашеные…

28 ноября, урок геометрии.

Сегрей Викторович поглядывает на Свету, растерянно стоящую у доски, хитренько. В начале урока объявил, что со следующей недели контрольные и зачёты. А значит, требуется подготовиться.

— Думаем все, не надейтесь только на Веснину, — призывает математик.

Приколист наш математик, не ожидал даже. Тему сечений тетраэдров и параллелепипедов мы проходим на ура. Довольно простая она. Усвоить несложный алгоритм плюс чуточку пространственного воображения и вперёд. Только раньше мы иссекали фигуры по трём точкам, две из которых обязательно на одной грани сидели. А Светке математик, решивший пошутить, подсунул задачку, где нет ни одной пары точек, соседствующих на одной грани. Вот Света в тупик и встаёт.

Растерянно вертит мел в руках, светя классу нейлоновыми ножками с ровными стрелками. Красивые у неё ноги, танцовщица же. По-моему, даже наш пожилой математик… нет, он не пялится, но беглый одобрительный взгляд бросил.

По короткому раздумью одобряю учительскую подковырку. А то класс слегка расслабился, и ловушек уже не боится. Зря. Они всегда возможны. На самом ровном и проверенном месте.

Хм-м, а почему бы… потихоньку берусь за карандаш и вытягиваю из стопки лист бумаги. На моё движение математик мельком бросает взгляд и снова обращается к Свете. Можно! Быстро делаю несколько набросков. Соблазнила меня Света своими ножками на средневысоком каблучке.

— Не бойся, Веснина, — успокаивает девушку математик. — Задача повышенной сложности, поэтому плохую оценку ставить не буду. Но если справишься, моё уважение к тебе подскочит до небес…

Ага, справится она, — думаю про себя, быстро работая карандашом, — даже мне пришлось в своё время напрячься на целых пять минут. Да сталкивался с подобными кунштюками.

Если кто думает, что стройные девичьи ножки легко нарисовать, пусть засунет себе эти мечты в одно глубокое место вместе с ржавым инвентарём. В рисовании таковое часто случается. Мой кумир Фейнман, который чем только не занимался, в том числе и рисованием, отмечал, что грузно бесформенную натурщицу рисовать намного легче, чем стройную и красивую. С красотками так, в пропорциях нельзя ошибаться. Можно, конечно, ноги удлинить, — ни одна красотка не возразит против комплимента, — но искажать разрешается в меру. Так чтобы соответствовало законам перспективы.

Хотите, чтобы фотомодель выглядела более ногастой? Выберите точку съёмки пониже. Сидя или даже лёжа. Съёмка с высоты роста неизбежно укорачивает и уменьшает нижнюю часть фигуры. Селфистки в соцсетях часто такой фигнёй страдают. Снимут себя сами, а потом плачутся, де у меня на самом деле ноги длинные, а почему на фото — короткие.

Так что имею право рисовать, как бы с точки наблюдения с полметра от пола. Эка меня вдруг на Светку пробило…

— Колчин, ты чем там занимаешься? — На ненужное внимание учителя отвечаю переворачиванием и упрятыванием рисовального листа. — Ты знаешь, как решать?

— Знаю, Сергей Викторович, — подтверждаю и далее ограждаю свой суверенитет, — поэтому и занимаюсь своими делами, чтобы никому не мешать.

— Подскажи, — требует математик, — а после занимайся. До поры.

— Свет, — снисхожу до тьмы низких истин, — проблема в том, что нет ни одной пары точек в одной плоскости, так? Но никто не запрещал использовать другие плоскости кроме граней. Нет нужной? Кто мешает построить? Догадаешься дальше?

Света напряжённо размышляет. Минутку ей и классу математик даёт.

— А если от точки А (она на видимом нижнем ребре) вверх отрезок нарисовать? — Догадывается до чего-то Литвинов и замолкает. Кончилась догадливость? Сергей Викторович смотрит снова на меня.

— Правильно, Мишка сказал, — Света глядит на меня с надеждой. — Смотри, Свет, что получилось. Новый отрезок параллелен ребру с точкой В, значит, что? Они лежат в одной плоскости. Соединяй смело концы и работай с прямоугольником. Это такой, вспомогательный разрез…

В этот момент лицо девушки озаряется ослепительной улыбкой. До неё доходит, что надо делать. Она ещё и умненькая. А я напрягаюсь изо всех сил, стараясь оставить в памяти столь редкое выражение лица. Обычно она «негромко» улыбается.

Вытаскиваю новый лист, делаю набросок. Нет, чего-то не хватает…

Света тем временем бодро гремит у доски линейкой, стучит мелом. Время от времени останавливается, быстро что-то прикидывает и молотит дальше.

— Дай смартфон, — протягиваю руку вбок и назад, там Оля сидит, — для фоточки.

Девушка вырисовывает что-то на экране, отдаёт телефон. Навожу на Свету, она как раз заканчивает.

— Свет, если так дальше пойдёт, вместо меня на олимпиаду поедешь, — на мои слова она оборачивается и слепит той же улыбкой. А я слеплю её вспышкой камеры. Есть! Память памятью, а снимок не помешает.

— Колчин, ты не слишком ли много себе позволяешь? — Вопрос строгий, а тон мирный.

— Вы сами должны понимать. Математика тоже в рекламе нуждается, — парирую немедленно. — Как пропустить такой момент? Ослепительная улыбка красивой девушки после решения сложной задачи. Вы даже пятёрку ей можете не ставить, всё равно у Весниной день уже удался.

— Да уж поставлю, — якобы недовольно ворчит математик и требует у девушки дневник.

Отдаю телефон хозяйке.

— Скинь мне потом по сети…

Совмещаю таким образом несовместимое на первый взгляд. Искусство и науку. Запоминание сложных образов нагружает мозг до скрежета. Очень полезно. Мне потому и стереометрия никаких проблем не доставляет ввиду развитой визуальной памяти. Будто мощная видеокарта в голове.

Так, кажется, небольшие проблемки нарисовались. Ира грозит мне кулаком, в глазах огромное возмущение: «А я⁈ Ты мне обещал!!!».