Расплата

15

Кельтум прошла мимо него в гостиную и выглянула из окна на улицу. Билл закрыл за собой дверь квартиры и тоже вошел в комнату.

— Послушайте, Кельтум, я виноват. Простите меня. Мне так же тяжело, как и вам, но иначе нельзя.

Девушка повернулась и посмотрела на него в упор, бледные губы плотно сжаты, в темных глазах — лихорадочный огонь.

— Я умоляю вас, пожалуйста, не заставляйте меня и дальше носить это. — Беспомощным жестом она показала на свою одежду. — Я не должна делать этого! Вы не можете так злоупотреблять просьбой отца. — Она снова показала на одежду. — В ней я чувствую себя… проституткой! — Она выплюнула последнее слово с дерзкой злостью, лицо ее залилось краской, только скулы побелели.

Он выдержал ее взгляд, тоже готовый взорваться. В слове, которое она употребила, ему послышалось скрытое обвинение, и Билл с трудом подавил гнев. Непосильную тяжесть взвалил я на нее, подумал он.

— Кельтум, пожалуйста, ну постарайтесь понять меня, — тихо попросил он. — Посмотрите на меня, на мои волосы, глаза. Разве кто-нибудь примет меня за араба? Если вы наденете ту, другую одежду, мы с вами будем выглядеть самой эксцентричной парой в городе. Неужели вы этого не осознаете? Меня ведь тут же схватят.

Она смотрела в пол.

— Вам надо принять предложение отца, пусть он сведет вас с нужными людьми, они переправят вас через границу. Здесь у вас ничего хорошего не получится.

— Возможно, вы и правы, — пожал он плечами. — Но я повторю еще раз, хотя вам надоело уже это слушать: я дал обещание вашему отцу.

Она вскинула голову и снова отвернулась к окну.

— Прекратите, пожалуйста! Мой бедный отец при смерти. То, что случилось с Ахмедом, так подкосило его, что он утратил способность разумно мыслить. Он не понимает, что, согласившись помочь ему, вы снова взяли власть над нами.

Билл молча смотрел на нее, слишком потрясенный, чтобы найти нужные слова, но потом возразил:

— А по-моему, он рассуждает вполне здраво.

— Разумеется! Потому что он хочет, чтобы вы помогли ему. Вы считаете, что доверять вам — это нормально. — Язвительная насмешка звучала в ее голосе, и это уже было хорошо. — Добрый христианин — вот ваша роль, не так ли? Явились, чтобы показать нам, какой хорошей станет жизнь, стоит нам только научиться жить по-вашему. Ахмед стремился стать таким, как вы, и вы видели, к чему это его привело! — Она помолчала, а когда снова заговорила, голос звучал потише, вместо насмешки в нем появилась трагическая нота. — Если бы он был способен поверить в свой собственный народ, открылся мне и имаму Бухиле, мы смогли бы по-настоящему помочь ему. — Она замолчала, ее дыхание стало прерывистым, казалось, она сейчас снова заплачет.

Билл проглотил комок в горле, потрясенный внезапной переменой в ее голосе, и приблизился к ней на полшага.

— Открыться Бухиле? — Он видел по ее лицу, какие страсти бушуют в ее душе. — Кельтум, — мягко проговорил он, — разве Ахмед был хорошо знаком с Бухилой?

Она безучастно посмотрела на него, будто давно забыла о его существовании.

— Странно, — произнесла она, словно обращаясь к самой себе. — Совсем недавно он ходил со мной на семинары. Люди де Медема, Лига национального спасения, зашевелились. Де Медем вообразил, что мы — та самая мишень, которую он ждал долгие годы. Он считал, что каждый раз, когда его головорезы нападают на нас или поджигают наши детские ясли, его популярность растет. Мы стали для него чем-то вроде манны небесной, чем яростнее его нападки, тем сильнее его поддерживали. Ахмеда очень это беспокоило. Так же, как и многих из нас. — Она в упор посмотрела на Билла, выражение ее лица смягчилось. — Знаете, несмотря на известность, богатство, его всегда привлекали политика, идеи…

Билл улыбнулся, ему вспомнились сборища в квартире семейства Бенгана, споры, длившиеся с позднего вечера до самого утра, когда мадам Бенгана приносила на подносе завтрак. Кофе и сдобные булочки.

— Да, знаю.

— Он ненавидел все то, что воплотилось в де Медеме. Он презирал расизм. Ему было тяжело смотреть, как разделяют народ. Ахмед всегда стремился помогать обездоленным.

Билл коснулся пальцами узкого шрама, почти совсем незаметного под волосами. Память о том, как много лет назад его избили.

— Кому вы это говорите! — улыбнулся он. — Вы сказали, что-то было странно. Что же?

Она покачала головой.

— Ну, во-первых, его, кажется, в самом деле привлекали идеи имама. Давно, когда я была еще девочкой, он приходил в мою комнату, и мы часами говорили об этом. Он соглашался со мной, что только имам сможет повести нас по правильному пути. Что мы должны сами определять нашу судьбу, должны быть верными нашей собственной культуре.

— Что-нибудь изменило его взгляды?

— Мне показалось… не знаю… что он отошел от них. Некоторое время у него с имамом были довольно близкие отношения. Ахмед как будто принял учение Бухилы, желал, чтобы имам руководил им. И вдруг сразу порвал с ним, даже имени его не хотел слышать.

— Когда это случилось?

— Совсем недавно. Всего лишь за несколько дней до… до того, как он покончил с собой.

— А вы знаете причину? Что произошло?

— Он не хотел говорить об этом, — тряхнула она головой. — Он совсем переменился.

— Как?

— Стал подавленным, нервным, психом каким-то, как будто чего-то очень боялся.

— И это при духовном руководстве Бухилы? — съязвил Билл, но ее глаза так вспыхнули, что он поспешно поднял руку. — Простите, это глупость. И он ничем не выдал свою тайну?

— Нет, — твердо ответила Кельтум. — Я вам уже говорила, одно время мне казалось, что он готов к нам присоединиться, но потом стоило мне хотя бы только упомянуть имя имама, и он сразу выходил из комнаты. И почти совсем не разговаривал со мной, только требовал, чтобы я порвала с имамом. Называл его мошенником. — Последние слова она произнесла еле слышно, словно богохульство.

Билл удивленно поднял брови, он не ожидал, что она позволит себе даже выговорить такое.

— Надеюсь, что все когда-нибудь прозреют, — пробормотал он себе под нос.

Кельтум с негодованием вскинула голову, ноздри ее раздувались, и Билл опять насторожился.

— Вот видите! Вы не можете удержаться от насмешки! Ведь не можете? Конечно, это легче, чем попытаться уразуметь: то, что делает имам Бухила, перевернет мир. А он видит истину. Многие годы нам втолковывали, что мы должны слиться с французами. Что ж, мы пытались и обнаружили, что это обман. Имам доказал нам, что слияние с французами — иллюзия, бегство от решения наших насущных проблем. Мы всегда будем мусульманами и должны действовать как мусульмане. И незачем нам учиться жизни у христиан! — Ее горящие глаза буквально обжигали его лицо. — К тому же мы поняли, что народ, с которым мы пытались слиться, не хочет нас!

Билл переступил с ноги на ногу, он с трудом выносил ее напряженный взгляд. Пока он подыскивал убедительный ответ, Кельтум снова заговорила.

— Западное общество хочет лишь одного: чтобы мы перестали уважать себя! Имам вернул нам самоуважение. — Она протянула руку и коснулась его рукава. Этот ее жест совершенно потряс его. — Вы можете понять это, Билл? Можете?

— Да, — кивнул он. — Думаю, что могу.

Ее лицо благодарно просияло.

— А для Ахмеда это было проблемой, я уверена. Не знаю почему, но он ненавидел себя.

— Как воспринял Бухила измену Ахмеда?

Она смущенно опустила глаза, словно ответ Бухилы был секретом и она боялась выдать его, считая это предательством.

— Он был разгневан. На самого себя. Из-за того, что обманулся в нас.

— А на кого же еще злиться, — кивнул Билл. — Не мог же он радоваться, что упустил Ахмеда из своих когтей.

Кельтум вскинула на него глаза, лицо ее вытянулось, казалось, она вот-вот расплачется.

— Он пытался помочь ему. Ахмед странно вел себя, очень похудел. Можно было подумать, что он на краю катастрофы. Имам сделал все что мог, каждый день звонил ему, приходил в его салон, а Ахмед выгонял его оттуда. — Слезы полились из ее глаз, оставляя темные пятна на кремовой ткани блузки. — О, Билл, его что-то грызло, понятия не имею, что это было — вина, может быть, стыд… Это было внутри, в нем самом.

Последних слов из-за всхлипываний почти не было слышно. Несколько секунд Билл стоял неподвижно, потом положил руки ей на плечи и привлек к себе. Нежно, осторожно, опасаясь новой вспышки гнева. Но Кельтум, всегда такая застенчивая, на сей раз даже позволила своей головке отдохнуть на груди Билла, и он, глядя на ее макушку, чувствовал, как теплые слезы просачиваются сквозь ткань его рубашки, и боялся пошевелиться, не осмеливаясь обнять ее. Наконец она выплакалась, и тогда он тихо сказал:

— Пожалуйста, пообещайте помочь мне разобраться, что же с ним случилось!

Израильский посол вместе с другими сотрудниками сидел в тесном кабинете напротив белокурой женщины, неловко примостившейся на краю письменного стола. Он поднял руку, пытаясь привлечь к себе ее внимание, но в этот момент зазвонил один из телефонов. Блондинка, кивнув, извинилась и взяла трубку.

Если верить табличке на двери кабинета, она была заместителем атташе по культуре, но на самом деле работы едва хватало для самого атташе, томного молодого человека, трудившегося в соседнем кабинете. А женщина в действительности была начальником парижского бюро Моссада.

Она прижала трубку к уху, послушала несколько минут, улыбнулась, положила трубку на рычаг и обратилась к послу:

— Вы что-то хотели мне сказать, Ариэль?

— Ну конечно! Вы запустили в ход всю эту машину, взбаламутили всех и каждого, а мы даже не знаем точно, появится ли он у нас вообще. Я не получил никакого подтверждения, я…

Женщина постучала пальцем по трубке.

— Я только что получила подтверждение. Он будет здесь через пятнадцать минут.

— Через четверть часа! — чуть не задохнулся от негодования посол. — А я сижу здесь и слушаю вас. — Он вскочил, озабоченно посмотрел на часы. — Я уже не успею никого послать в аэропорт! Как могли ваши люди…

— Успокойтесь, Ариэль! — улыбаясь, прервала его женщина. — Через пятнадцать минут он будет здесь. В этом здании.

Широко раскрытые глаза посла впились в ее лицо.

— Вы хотите сказать, что он уже во Франции?

Она взглянула на часы.

— Уже более трех часов.

— Невероятно! Но он же не значится в сегодняшних списках лиц, требующих особого попечения.

— Париж совсем размягчил вас, Ариэль. Неужели вы думаете, что эти списки и в самом деле кому-нибудь обеспечивают безопасность? Мы доставили его не в Париж, а в Лион. На самолете компании Орион Ойл, — сверкнула она глазами.

— Орион? — еле слышно прошептал изумленный посол. — Господи помилуй! Вы привезли Дана Брукнера на самолете ливийской нефтяной компании?

— Ловко, а? — Женщина довольно кивнула. — Вот и вас мы тоже одурачили. — Улыбка исчезла, теперь она обращалась ко всем остальным, явно игнорируя несчастного посла. — Он сел в самолет на Мальте. Единственный член экипажа, кто его видел, — наш человек. Во Францию он прибыл по бельгийскому паспорту. В шляпе, с контактными линзами вместо этих его пуленепробиваемых очков, которые он обычно носит. Проверявший паспорта чиновник и пару раз на него не взглянул. За этими дверями ни одна живая душа во Франции не знает о его приезде. — Она оглядела дюжину сидевших перед ней мужчин и женщин. — Так должно быть и дальше. Никаких разговоров по секрету с приятелями или приятельницами, даже если они наши работники. Ясно? — Она посмотрела на каждого в отдельности и убедилась, что все ее правильно поняли. — Хорошо. А теперь послушайте, какая нам предстоит работа. Он остановится в нашем посольстве. Двадцать пятого вечером, без четырех минут девять, вертолет перенесет его отсюда прямо в укрепленное помещение, всего в нескольких метрах от трибуны. Как только окончится парад, этот же вертолет доставит его прямо в аэропорт Ле Бурже. Там будет ждать наш самолет, и он полетит домой. Не исключено, что остаток ночи он проспит уже в своей собственной постели.

— Невероятно, — пробормотал кто-то.

— И тем не менее это так. Ведь вы же читали газеты и документы! — Она посмотрела на часы и улыбнулась послу. — Ариэль, если вы действительно хотите произвести на него впечатление, у вас еще есть время надеть галстук!

Билл сидел, согнувшись, на переднем пассажирском сиденье и в ожиданий Кельтум напряженно вглядывался в мрак подземного гаража. Она ушла уже больше получаса назад, и он начинал беспокоиться. Каждый раз, заслышав шорох, завидев машину, медленно ползущую по узким проходам в поисках удобного места для стоянки, он хватался за ручку двери, готовый спасаться бегством.

Вот и теперь его рука нервно дернулась: в пятидесяти метрах от машины в дверях появилась женщина и быстро направилась к нему. Это была Кельтум, такая незнакомая в современной одежде, и Билл с облегчением вздохнул и опустил руку. Она пробралась между рядами машин, распахнула дверь, забросила в салон свертки и в изнеможении упала на сиденье. Улыбнувшись, он поднял с пола сумку.

— Я уже начал было думать, что вы бросили меня на произвол судьбы. Все купили?

— Делать покупки, бегая по магазинам, гораздо дольше, чем вы думаете. — Она чуть насмешливо улыбнулась. — Поэтому я рада, что больше ничего не нужно покупать. Надеюсь, все принесла.

Билл порылся в полиэтиленовой сумке, достал оттуда записную книжку, фломастер, легкую голубую рубашку и красную бейсболку с десятисантиметровым козырьком. Он засунул записную книжку и фломастер во внутренний карман пиджака и полюбовался рубашкой и шапочкой.

— Немного великоваты. А очки?

Кельтум достала из другой сумки четыре экземпляра солнцезащитных очков.

— Вот.

Подошли ему только одни — со слегка тонированными стеклами, в тонкой, покрытой черным лаком проволочной оправе. Он сбросил пиджак и надел рубашку, шапочку и очки, а Кельтум вынула из еще одного полиэтиленового пакета кожаную сумку с наплечным ремнем и множеством молний и карманов. Французы такие сумки называют «репортерскими», они почему-то считают, что журналисты имеют привычку носить с собой весь свой скарб. Французские журналисты, может быть, так и делают, американские, во всяком случае те, которых знал Билл, не слишком гонятся за модой и вполне обходятся растрепанными блокнотами и огрызками карандашей. Кельтум раскрыла следующую сумку и показала ему камеру с длинным объективом.

— Замечательно. Вы будете выглядеть как оператор-ас из журнала «Лайф».

— Что это такое?

— Замнем. Это было еще до вашего рождения. А я как выгляжу?

— Точь-в-точь как американский турист, — с кислой улыбкой ответила она.

— Господи сохрани. Пошли. — Билл забросил пиджак на заднее сиденье и вылез из машины.

После приятной прохлады, царившей в полутьме гаража, жара на улице показалась адом. Они постояли, оглядывая улицу, пока глаза не привыкли к яркому солнечному свету. Машин на улицах было мало, только туристы, толпами валившие в торговый центр неподалеку, немного развеивали поразившую почти весь город августовскую апатию. Билл застыл на месте, когда минуту спустя мимо них прошли двое полицейских, ощупывая прохожих равнодушными и в то же время профессионально настороженными взглядами. Билл почувствовал, как глаза одного из них скользнули по его лицу, от волнения у него пересохло во рту. Еще мгновение, и он побежал бы в лабиринт гаража, но полицейский не заинтересовался им. Билл облизнул губы, тронул Кельтум за рукав, и они пошли в направлении улицы Ренн.

Вдруг из горла Кельтум вырвался гортанный звук, и встревоженный Билл инстинктивно выставил вперед кулаки. Она стояла как вкопанная, зажав рот, словно хотела заглушить крик. Глаза ее были устремлены на какое-то пятно на мостовой, асфальт на этом участке был гораздо светлее, чем вокруг, словно его совсем недавно вымыли. Он подошел к ней и обнял за плечи. Асфальт в центре светлого пятна был выщерблен. Он почувствовал, как дрожит ее тело, взглянул на возвышавшийся над ними небоскреб с бесчисленными рядами окон, в которых отражалось небо, и еще крепче прижал ее к себе.

— Успокойтесь, — проговорил он, уводя ее прочь от этого страшного места. — Уйдем отсюда. Быстро.

Они начали с кафе, третьего от начала улицы Ренн. Представились работавшему на террасе официанту журналистами, расследующими обстоятельства смерти Ахмеда. О, он бы с удовольствием, да только ничем не может помочь: в тот день он был здесь, на работе, но ничего не видел и не слышал, наверное, в момент столкновения машин был на кухне, приготавливал напитки для клиентов. До сих пор у него зуб на покупателей — вот это уж точно. Кельтум успокоила его, направив на него камеру и делая вид, что фотографирует, как он убирает со стола. Официант глупо улыбнулся в камеру, и они пошли дальше.

Поднялись по откосу улицы Ренн, повторяя тот же маршрут, в поисках свидетелей столкновения Ахмеда с каким-то лихачом. Чем ближе подходили они к месту аварии, тем взволнованнее были говорившие с ними люди. Их трясло при воспоминании, что они чуть ли не последними видели знаменитость незадолго до его гибели, но никто из них не добавил ничего существенного. Удрученные, они поднялись на террасу заполненного посетителями кафе, чтобы перекусить бутербродами. Это было уже почти в конце улицы Ренн.

Билл с блокнотом в руке подошел к парню за стойкой и приветливо кивнул.

— Доброе утро. Мы из газеты «Либерасьон». Расследуем обстоятельства самоубийства Ахмеда Бенгана, — он вскинул большой палец в направлении небоскреба, — человека, который выбросился оттуда.

— А-а-а, — сказал юнец, бросил жарить хлеб для сосисок и с охотой повернулся к ним.

— Вы работали, когда это произошло? — дружески улыбнулся ему Билл.

— На этом самом месте, — парень ткнул пальцем в пол.

— Видели, как произошла авария?

— Только слышал. Я в это время нагнулся за сосисками. Глазам своим не поверил, когда разогнулся и увидел, как Ахмед Бенгана выскакивает из «мерса».

— Вы его узнали?

— Кто ж его не знает? — рассмеялся парень.

Билл краем рта улыбнулся Кельтум. Ахмед пользовался широкой известностью. Весь мир, кажется, знал в лицо этого североафриканца.

— А что случилось после, когда он выскочил из машины?

— Таксист набросился на него с руганью и кулаками, а Бенгана сбил его с ног. — Парень расхохотался, вспоминая эту сцену.

— А потом?

— Он побежал туда, к небоскребу.

— Он был один?

— В «мерсе»? — сдвинул брови парень. — Да.

— А кроме «мерседеса», была ли другая машина? Вы видели, за ним кто-нибудь гнался?

— Да, вон там, — парень еще больше нахмурился. — Ахмед все время оглядывался назад, как будто чего-то боялся, я поэтому тоже посмотрел туда — что бы это могло быть?

— И?

— Там двое мужчин выскочили из другой машины и побежали.

— Вы думаете, они гнались за Ахмедом?

— Уверен в этом.

— Почему вы так решили?

— Они не спускали с него глаз. — В его взгляде мелькнуло сожаление. — И один из них крикнул другим.

— Что же он крикнул?

Парень что-то сказал, но Билл не разобрал.

— Что?

Парень повторил, и в этот момент Билл услышал, как громко задышала Кельтум. Он повернулся к ней: девушка впилась глазами в продавца, она совсем забыла про камеру, и аппарат качался на ее запястье.

— Как это по-французски?

— «Перехвати его, не дай ему скрыться в здании», — опередила Кельтум парня.

— Вы говорите по-кабильски? — уставился тот на девушку.

— Значит, за ним гнались, — бесстрастно проговорила Кельтум, не ответив на вопрос продавца.

— Ага, говорит, — ответил за нее Билл. — Они что-нибудь еще сказали?

— Нет. Только это.

— Хорошо. — Билл посмотрел на Кельтум, потом перевел взгляд на парня. — А на водителя вы не посмотрели?

— Нет, — покачал головой парень, — стекла в машине были темные, ничего не видно.

— Жаль. Что вы можете рассказать о машине?

— БМВ, пятерка. Цвета бронзы, — уверенно ответил парень.

— Да вы не промах, как я вижу, — склонил голову в легком поклоне Билл. — Кто знает, может быть, и у вас когда-нибудь будет такая же красавица. — Он улыбнулся. — А не собираетесь ли вы мне сообщить, что запомнили ее номер?

Парень ухмыльнулся, польщенный и очень довольный собой.

— Не весь, только часть запомнил. Не успел. Машина развернулась и быстро уехала. Буквы ERS, потом цифры: семьдесять пять. Это точно. Движение восстановилось, и я больше ничего не смог увидеть. Вы уж простите.

— Ну что вы, приятель, — пробормотал Билл, вытащил стофранковую бумажку из кармана и показал ее парню. — Сможете ли вы описать людей, гнавшихся за Ахмедом?

Парень пожал плечами, поедая глазами банкноту в руке Билла.

— Я видел их в основном со спины. Ничего особенного. — Он преданно посмотрел на Билла, его рука сама потянулась к банкноте. Билл отодвинул ее на несколько сантиметров.

— Высокие? Коротышки? Толстые? Худощавые?

— Как будто средние. — Парень поджал губы и нахмурился.

— А волосы какие у них? Темные? Светлые? — Билл обменялся взглядами с Кельтум.

— Темные, — рассмеялся парень, показав на свою гриву, — как у меня. Я же вам говорил, что они кабилы.

— Во что они были одеты?

— Джинсы. Тенниски. Я думаю, что они тренеры. Порядок? — прибавил он, не сводя глаз с бумажки.

Билл кивнул и сунул деньги парню в руку, тот мгновенно зажал их в кулаке.

— Более чем порядок. — Он вынул из кармана другую банкноту, пятьсот франков, и с улыбкой вложил парню в руку. — Первый взнос за вашу БМВ. Спасибо! — Он повернулся, взял Кельтум под руку и вывел ее из кафе. Глаза его светились торжеством.