Расплата

20

— Слава Богу, этот крокодил убрался. Меня тошнит от него.

Де Медем стоял у окна и, скривив губы, смотрел на широченные плечи удалявшегося Саида. Потом опустил штору, повернулся и взглянул на графиню, которая стояла в дверях, морщась от отвращения.

— Ты, как всегда, права, моя дорогая, — задумчиво улыбнулся он. — Это змея, а не человек, причем очень ядовитая змея. Однако не следует забывать, — вдруг развеселившись, прибавил он, — что и змеиный яд приносит пользу. — Она содрогнулась. Де Медем подошел и положил руки на ее плечи. — Но я полностью согласен с тобой. Отвратительная личность, от него можно ждать чего угодно. Знаешь, он угрожал мне, вот сейчас.

Графиня недоверчиво рассмеялась, вглядываясь в его лицо.

— Он? Угрожал тебе? Ты это серьезно?

— Да, — тихо произнес он и покачал головой. — Серьезнее не бывает. Наш приятель Саид слишком возомнил о себе.

— Твой приятель, а не наш.

— Мой приятель Саид, — согласно склонил голову де Медем. — Видишь, что получается, когда разводишь демократию с таким вот сбродом? Им что-то втемяшивается в голову, и они начинают воображать себя ровней нам. Разговаривал со мной таким тоном, словно я одна из его проституток, — прибавил он. Сравнение, по-видимому, показалось ему весьма забавным.

— Не заставляй только меня часто принимать его, — попросила графиня. — Когда он здесь, наша квартира мне кажется нечистой.

— Не воспринимай его всерьез, моя дорогая, — рассмеялся де Медем, опуская руку на ее талию. — Через несколько дней отвратительный, но пока что очень нужный господин Кхури отправится на заслуженный отдых. Отдых с плаванием, — он ухмыльнулся, — в заброшенном карьере.

И в этот момент зазвонил телефон. Графиня высвободилась из объятий, подошла к телефону и взяла трубку.

— Алло? — Она прикрыла рукой микрофон. — Вадон, — в голосе было легкое презрение.

Удивленно подняв брови, он взял трубку.

— В чем дело? — послушал несколько мгновений. — Так что же? Говорите ради Бога. Не можете сказать по телефону? — Он снова послушал, пожал плечами. — Ладно, согласен. Если вы так считаете, значит, это действительно нужно.

Он бросил трубку на рычаг и раздраженно тряхнул головой.

— В чем дело? Какая-нибудь неприятность?

Де Медем снова покачал головой, глаза его смотрели куда-то вдаль.

— Не знаю, — задумчиво проговорил он. — У Вадона, кажется, серьезные затруднения. — Он внезапно сбросил задумчивость и небрежно шлепнул ее по стройному бедру. — Он хочет прийти к нам прямо сейчас. Прости, моя дорогая, но прошу, прекрати искушать меня и дай мне возможность немного подумать. Через несколько минут он будет здесь.

Минут через пять зазвонил видеодомофон. Де Медем, одетый уже в свободные брюки и свитер, не спеша направился к двери, он о чем-то думал и хмурился. Снова послышался длинный настойчивый звонок. Он пробормотал что-то в микрофон и нажал на кнопку, отпер дверь, оставил ее приоткрытой, вернулся в гостиную и подошел к окну. Шел дождь, по стеклам стекали тонкие струйки.

Хлопнула дверь, послышались быстрые шаги Вадона. Де Медем отвернулся от окна и, лучезарно улыбаясь, поспешил ему навстречу.

— Дорогой мой Вадон, — растягивая слова, проговорил он, — как же я рад вас видеть! Давайте помогу вам. — И он сделал движение, словно хотел помочь Вадону снять легкий плащ. Министр раздраженно отпрянул назад, снял непромокаемую шляпу и бросил ее на стул.

— Ну хотя бы сядьте, — сказал де Медем, глядя, как от стекавших со шляпы дождевых капель на шелковой подушке образуются темные пятна. Он положил короткопалую лапу на плечо Вадона и подтолкнул его к дивану.

— Ерунда! — Вадон стряхнул с плеча руку де Медема. — Мне нужно поговорить с вами. Беда.

Де Медем учтиво улыбался, не сводя глаз с покрытого болезненной желтизной лица гостя. Вадон дышал прерывисто, щеки судорожно подергивались.

— По-моему, вы выглядите очень встревоженным, — сказал де Медем. — Может быть, из-за этой жары. Очень душно. Хорошая гроза очистит воздух. — Он подошел к столику. — Выпьете чего-нибудь? — Хотя он говорил тихо и доброжелательно, но в голосе ясно слышалось насмешливое пренебрежение. Повернувшись спиной к гостю, он взял графин.

— Я больше чем встревожен. И скажу вам откровенно, де Медем, я напуган. Нам нужно со всем этим кончать. Это бессмыслица.

Де Медем повернулся к нему, держа в каждой руке по хрустальному бокалу.

— Выпейте. Виски, возможно, успокоит вас. А теперь рассказывайте, что именно бессмыслица.

— Все, — глотнув изрядную порцию виски, отрезал министр. — Они требуют ужесточать и ужесточать меры безопасности. Наша затея становится слишком рискованной. Мы не можем продолжать. Просто не можем! Я больше не выдержу такого напряжения. Не выдержу. Я… — И он в отчаянии закрыл лицо руками.

Де Медем стоял и молча смотрел на его склоненную голову. В неярком свете лампы, освещавшем плечи Вадона, вспыхивали голубоватые блики в его волосах.

— Меня тошнит от вас, — сдавленно, со злостью наконец произнес он.

Вадон вскинул голову и приподнялся с дивана, беззвучно шевеля губами. Казалось, он в гневе искал ответ и не находил его.

Де Медем стоял перед ним, спокойно попивая виски.

— Сядьте! И не валяйте дурака. Меня в самом деле тошнит от вас, — проговорил он, спокойно отпив еще глоток виски. — Никогда еще не встречал такого пустого человека. Напрасно вы убедили себя, что достойны поста президента. Тщеславие сделало из вас проститутку. Вы согласились участвовать в том, что я задумал, потому что вообразили, будто эта работа вам по плечу, а уж как она будет сделана, не имеет значения. — Он тихо, с издевкой засмеялся. — И это же тщеславие внушило вам, что вы можете руководить мной, да? Вообразили, что, раз занимаете высокий пост, сможете легко отделаться от меня, да? Что вы баловень судьбы, что все в вашей власти! — Де Медем снова пренебрежительно рассмеялся. Средний палец руки, державшей бокал, выпрямился, словно целился Вадону в лицо. — А потом, натолкнувшись на первое же препятствие, вы раскисли. Посмотрите на себя! Посмотрите, что вы такое на самом деле! Трясущееся ничтожество. И вы хотите стать лидером?!

Вадон смотрел на него в упор.

— Боже мой! Как я жалею, де Медем, что впутался в это дело. Как я жалею, что слушал вас. Как я жалею, что не спустил вас с лестницы в тот самый день, когда вы в первый раз пришли ко мне. — Его голос дрожал от безутешного отчаяния.

Де Медем усмехнулся, почти оскалился.

— Но вы же этого не сделали. Верно? Тогда вы просто горели желанием. И о цене не думали — до тех пор пока были уверены, что платить никогда не придется. Но вы же не собираетесь отступать, нет? — Де Медем склонился ниже, глаза его впились в министра, следя за сменой выражений на его лице. — Во всяком случае, пока у меня хранятся те картинки.

При упоминании слова «картинки» Вадон резко отпрянул и застонал, словно его ударили. Де Медем отвернулся, скрывая улыбку.

— Не волнуйтесь, мы все заинтересованы в том, чтобы ваша драгоценная репутация осталась незапятнанной. — Улыбка исчезла с его лица, он повернулся к Вадону. — Человек чести! Преданный слуга своей страны! — Он рассмеялся, хлебнул большой глоток виски, прополоскал им рот, словно хотел смыть неприятный осадок от этих слов.

— Я служил своей стране, де Медем, — сказал Вадон, выпрямившись на стуле. Его болезненно бледное лицо вспыхнуло от гнева. — Вы этого все равно никогда не поймете. И я всегда руководствовался ее интересами, даже когда принял ваше предложение.

Де Медем покатился со смеху, его забавляло отчаяние, звучавшее в голосе министра.

— Разумеется! А разве не я вам это внушил? Если президентское кресло займет кто-нибудь другой, а не вы, Франция в считанные дни полетит в тартарары. Ведь так?

Вадон отхлебнул виски, пролил его на свой галстук и без особого успеха пытался оттереть темнеющий шелк.

— Это правда! Страна нуждается во мне! Кто-то же должен прекратить все эти безобразия. Кто-то должен…

— Господи, да вы с ума сошли! — махнув рукой, прервал его де Медем. — Помоги, Боже, Франции, если я в нужный момент не окажусь здесь, чтобы поддержать ваш дух, — пошутил он. — Но безумец вы или нет, дело это вы до конца доведете, слышите? — Вадон скривился, но промолчал. — Хорошо. А теперь, раз уж вы пришли ко мне, поговорим о действительно серьезных вещах. Взгляните! — Он взял сумку и бросил ее Вадону на колени.

Министр отпрянул, виски снова пролилось на галстук.

— Посмотрите же. — Де Медем, улыбаясь, указал ему подбородком на сумку. — Смотрите, а потом скажете мне свое мнение, — прибавил он, потягивая виски.

Вадон осторожно, словно там была спрятана смертельно опасная рептилия, открыл сумку и несколько секунд молча внимательно разглядывал ее содержимое.

— Что это?

— Оружие, идиот! — расхохотался де Медем и, нагнувшись, широко открыл сумку. — Ключ ко всему нашему чертову замыслу!

Еще мгновение Вадон продолжал тупо смотреть в сумку, но затем вздрогнул и резко сбросил ее с колен на ковер.

— Нет. Это не спрятать и не пронести. Там будут установлены детекторы металла.

— Детекторы металла не обнаружат это, друг мой. Изготовители гарантируют! Они из пластика и керамики, а металла содержат всего лишь двенадцать граммов. Еще не изобрели машину, которая высветила бы их.

— Но одними детекторами дело не ограничится! Они ведь обнаружили пропажу этого! — Вадон ткнул пальцем в сумку. — Поднялся страшный переполох, буквально всех подняли на ноги! — с вызовом сообщил он. — Теперь каждый — на пределе бдительности, даже агентов будут обыскивать. Я предупредил вас по телефону. Теперь об этом и думать нечего. Если ваши люди попытаются пронести это, их непременно схватят. И вы прекрасно знаете, что они расскажут все, лишь бы спасти свои шкуры. — У Вадона на лбу выступил обильный пот, он вытер его платком. — Мы не можем больше продолжать. Конец.

Де Медем тяжело дышал, с трудом сдерживаясь, пальцы с такой силой сжались в кулак, что ногти впились в ладонь.

— Вы снова распустили свои нервы, — сказал он, — и потеряли способность здраво рассуждать. — Услышав это, министр задрожал, казалось, он вот-вот разрыдается. Де Медем осторожно опустился рядом с ним на диван. — Послушайте. После вашего звонка я много размышлял. Вы правы. Мои люди не смогут пронести оружие через контрольные посты. Их наверняка схватят, и они, как вы сказали, выложат все. В конечном итоге следы приведут к нам. — Он покачал головой. — Нам нужно оставить эту затею.

Вадон повернулся к нему, лицо его прояснилось.

— Несомненно, — живо откликнулся он, в голосе вновь зазвучала надежда. — Мы должны это сделать. Боюсь, обстоятельства оказались сильнее нас.

Он начал было подниматься с дивана, но де Медем удержал его за рукав и, прищелкнув языком, заставил снова сесть.

— Сядьте. Я еще не закончил. Агенты никак не пронесут оружие, а вот вы, без сомнения, сможете.

Несколько секунд Вадон не мог выговорить ни слова.

— Вы это серьезно? — наконец спросил он прерывающимся голосом, тяжело дыша.

— Конечно, всерьез, — весело ответил де Медем и отхлебнул большой глоток виски. — А кто же еще? Вас-то не станут обыскивать.

Вадон поднял руки к лицу, волосы его как-то сразу растрепались, галстук съехал набок.

— Нет, — прохрипел он, в голосе звучал ужас, он, казалось, не верил своим ушам. — Нет. Только не я. Я не смогу. Это исключено. Предположим…

— Предположим, вы откажетесь? — тихо, почти шепотом, прервал его де Медем. — Забудьте и думать об этом. — Он крепко сжал руку министра. — Позвольте еще раз напомнить вам, приятель, что вы будете делать то, что прикажу вам я, и безупречно. Возможно, вы лелеете надежду, что наша пресса не посмеет опубликовать известные вам фотографии? — поинтересовался он, подняв бровь. — Да? Но не забывайте ни на миг, что в моем распоряжении целая организация. За одну ночь я могу заклеить листовками стены и заборы во всех городах Франции. Что подумают благонравные дамы-католички, на чью поддержку вы уповаете, добрые буржуазные матроны, — они же восхищаются прекрасным героем Сопротивления, лихим и элегантным Кристианом Вадоном! Как вы думаете, сколько из них проголосует за вас, если все это выплывет? А германские и австрийские журналы, английские газеты? Да они заплатят бешеные деньги, только бы заполучить эти фотографии! — Он приблизил свое лицо к лицу Вадона. — Посмотрите на меня, — приказал он. Министр нехотя поднял искаженное лицо. Глаза де Медема впились в его глаза. — Вы меня поняли? — Вадон тупо кивнул. — Ну вот и хорошо, — прошептал де Медем. — Так, значит, я полагаюсь на вас.

Лицо Вадона было пепельно-серым.

— Но как же я сделаю это, не привлекая к себе внимания? — промямлил он. — Я не смогу войти туда с сумкой, а выйти без нее. Или даже с пустой сумкой. Ведь вся площадь будет кишеть охранниками. Поверьте мне ради Бога, они очень квалифицированные люди. Несколько человек будут охранять меня и следить за каждым моим движением.

Де Медем с улыбкой поднялся с дивана.

— Не переживайте, я все это обдумал. — Он опустил руку и поднял сумку. — Посмотрите! — Он достал какой-то мешочек из мягкой ткани и показал Вадону, держа за тесемку. — Сама простота! Вы пронесете, а мои ребята сразу же заберут. Спрячете оружие внутри, наденете на шею… — Он поднял руку, пресекая попытку Вадона возмутиться. — Разумеется, вы не сможете одеться как все остальные, вам понадобится пальто, но в такую мерзкую погоду кто обратит на это внимание? Дальше уже совсем просто: вы неожиданно войдете в зону охраны — будто бы проверить обстановку, убедиться, что все при деле. — Мысль эта показалась де Медему забавной, он ухмыльнулся. — Оставите мешочки в условленном месте, и ваша роль в этом деле сыграна. Детская игра, не правда ли? — прибавил он покровительственно. — Их потом оттуда заберут. — Он помолчал, вопросительно глядя на Вадона. — Если вы, конечно, принесли пропуска.

Министр вздрогнул и выпрямился, словно стряхнул с себя оцепенение.

— Да, — прошептал он, голос его звучал печально и отрешенно. — Да-да. — Он порылся в карманах пиджака, вынул две карточки и протянул их де Медему. — Вот они.

Тот взял их из безвольных пальцев министра и стал рассматривать в свете лампы. Один уголок пропуска пересекала сине-бело-красная полоса, в другом углу — фотография мужчины, такого же размера, как и для паспорта. Человек на снимке смотрел прямо в объектив. Де Медем кивнул и бросил пропуска на письменный стол.

— Отлично.

— Послушайте, — Вадон старался вернуть своему голосу свойственную ему властность, — меня страшно беспокоит это дело с пропусками. Я думаю, если их обнаружат… если ваших людей схватят на выходе из зоны охраны… Туда ведь очень немногие имеют доступ…

— Я же вам сказал, что не о чем беспокоиться, — уверенным голосом успокаивал его де Медем, — тем более что к тому времени вы уже выполните свою часть работы. Людей, которые будут посланы на стоянку машин, хорошо проинструктируют. Они заберут пропуска и вернут их мне лично, а я, если хотите, могу вернуть их вам, будь они прокляты. Вы не будете возражать, если на стоянке машин будут те самые люди, имена которых я вам сообщил?

— Нет, разумеется. — Возмущение Вадона еще не улеглось. — Полагаю, эти двое из вашей команды? — продолжал он. Голос его снова звучал мрачно и вместе с тем жалобно.

— Из моей команды? — лучезарно улыбнулся ему де Медем. — Не совсем, хотя, возможно, в известном смысле они мои ребята. Но совсем не то, о чем вы подумали, старина. Они верят в меня, верят, что я тот самый человек, который нужен Франции. Точно так же, как дамы, о которых я говорил, считают, что это в вас нуждается страна.

— Это дьявол в вас нуждается, — проворчал Вадон, — во всей вашей Лиге спасения. Ничего удивительного.

— А вам и удивляться нечего. Полиция, ОРБ, даже разведывательные службы, — заявил де Медем с недобрым блеском в глазах, — почти полностью состоят в моей организации. Они ее костяк. — Де Медем искренне веселился, но смех оборвался так же неожиданно, как и вспыхнул. Глаза его загорелись страстью. — Что может быть естественнее этого? Что люди, ответственные за соблюдение законности и поддержание порядка, за сохранение французской цивилизации, первыми поняли мою правду? — Вадон насмешливо вскинул голову. Де Медем повысил голос. — Не смейте так вести себя при мне, Вадон. Оставьте это для своей аудитории. Вам бы следовало еще много лет назад соединить свою судьбу с моей, но вам помешал ваш интеллектуальный снобизм. Даже сейчас, когда для вас не секрет, что я знаю, какой вы лицемер, вы продолжаете смотреть на меня свысока. Вы считаете дурным тоном говорить простую правду. Разве не так?

— Простая правда, о которой вы толкуете, уже чуточку прискучила кое-кому из нас, я должен признать, — проговорил Вадон, напуская на себя высокомерие. — Вот если бы кроме иммигрантского вопроса в вашей политике было еще что-нибудь, возможно, интеллигентная публика прислушалась бы к вам.

— Чепуха! — фыркнул де Медем. — Уж чего-чего, а политических курсов у вас навалом. Как и всего остального. Ну и что? Политический курс проводится, пока выдумавшая его партия находится у власти. Когда дела идут хорошо, вы требуете доверия, а если нет — всему причиной факторы, которые вам неподконтрольны: международная обстановка, профсоюзы, может быть, даже активность солнечных пятен. Вы знаете не хуже меня, что никто в правительстве не имеет ни малейшего понятия, какого черта они там делают. И люди наконец начинают это понимать. До них доходит, что только моя правда принесет им пользу. Они знают: все, что я говорю, позволит изменить то, что можно изменить, а остальное само пойдет. И люди, которые ясно понимают это, вовсе не кабинетные теоретики вроде вас. Они из тех, кто каждый день сталкивается с реальной жизнью: полицейские, служба безопасности… — Он отхлебнул большой глоток виски, увидел, что в бокале ничего не осталось, обернулся и снова наполнил его. — Забудьте о ваших правительственных лимузинах и хоть немного окунитесь в реальную жизнь, приятель, — хитро глядя через плечо на министра, сказал он. — Выйдите на улицу и оглянитесь вокруг себя — ведь вы же министр полиции. Посмотрите, что делается в нашей стране. Еще тридцать лет назад Марсель был французским. Рискните и обойдите хотя бы половину города, вы же не поймете, где находитесь. Африканцы, арабы, албанцы, хорваты, румыны — все кто угодно, только не французы. Он стал непохож на французский город! Господи, да там уже и не пахнет Францией! Его и не воспринимаешь как Францию. Скажите мне по совести, Вадон, неужели за такую Францию вы сражались во время войны? Неужели вы хотите, чтобы эти чужеземные торговцы наркотиками погубили наших детей? — Он помолчал, тяжело дыша, и глотнул виски. Министр понуро сидел и тоже молчал. — А теперь, — снова заговорил де Медем, понизив голос до хриплого, театрального шепота, — этим подлым арабам уже мало просто хулиганить на улицах и плодить свои лавки. Теперь мы имеем фундаменталистов! У них есть цель! Французы даже не могут жить по соседству с ними. Полицейские — французские полицейские — проникают в заселенные ими районы не иначе как целыми отрядами, в фургонах. Их главарь Бухила заявляет, что они не нуждаются в нашей полиции на своих улицах, они, видите ли, создадут свою собственную полицию! Фактически мы говорим уже о разных республиках. — Он выбросил руку вперед, в направлении окна: — Прямо здесь! На окраинах Парижа! Похоже на то, что они объявили войну! — Де Медем содрогнулся от охватившего его волнения, в его голосе уже не было театральных интонаций. С чуть заметным удивлением он огляделся, как человек, очнувшийся от гипноза. — Но зачем я вам все это говорю? В конце концов, вы — министр, который отвечает за все это. Господи, — прибавил он шепотом, отлично слышным во всех углах комнаты, — кто лучше вас знает, что творится в стране? У них есть собственные школы. Макаки Бухилы в нарукавных повязках, вооруженные палками, изображают полицейских в арабских «зонах». Поговорим серьезно, Вадон. Кто, по-вашему, нагнетает напряженность? Вы? Я? Разумеется, нет! Мы сидим тихо-мирно вот в таких квартирах и смотрим все это по телевизору. Сказать вам, кто изо дня в день отражает эту напасть? Полиция. — В комнате воцарилось молчание, слышно было только его хриплое дыхание. Когда он снова заговорил, голос звучал тише. — Вот почему они приходят ко мне, Вадон. Вот почему в мою организацию валом валят полицейские всех рангов. Потому что никто, кроме меня, не говорит с ними на их языке.

Несколько мгновений Вадон сидел молча, подавленный абсолютным превосходством собеседника. Наконец он облизнул губы, голос его дважды прерывался, пока не обрел уверенность.

— Да, — произнес он так тихо, что из-за шума дождя его почти не было слышно. — Возможно, все это правда. Но сейчас мне не дают покоя двое полицейских, чьи имена вы назвали. Вы уверены, что они сделают свое дело? Я имею в виду, они действительно хладнокровно убьют тех людей так, как вы задумали?

— Мои полицейские? — с искренним удивлением посмотрел на него де Медем. — Да они ждут не дождутся. Их уничтожат, как только они выскочат из тоннеля. Ведь они же стражи порядка, а те люди — убийцы главы государства, прибывшего к нам с визитом.

— Премьер-министра, а не главы государства.

— Какая ерунда! В Израиле премьер-министр — фактический глава государства. Мы говорим об убийцах, террористах, а не о ни в чем не повинных зеваках. — К де Медему снова вернулась веселость. — Дайте мне ваш бокал. Выпейте и успокойтесь.

Вадон поднялся и поставил свой бокал на стол. Посмотрев на часы, он покачал головой и взял шляпу.

— Не надо. Мне в самом деле не нужно было приходить сюда. Пришел, только чтобы сообщить вам об изменениях. Я… я должен вернуться в министерство.

Де Медем кивнул и с такой силой хлопнул министра по плечу, что у того голова дернулась назад.

— Разумеется, старина. Ваша преданность общественному благу похвальна. Не забудьте, однако, прихватить сумку, — вкрадчиво прибавил он, вытащил сумку из-под дивана, куда ее забросил Вадон, и протянул ему. — Передаю вам из рук в руки, смотрите, не забудьте ее в машине. Слышите? Да еще в министерской машине! Ведь вам же будет неприятно, если ваш преданный шофер обнаружит ее во время уборки.

— Я приехал сюда не на министерской машине, идиот, — угрюмо огрызнулся Вадон, беря сумку, он старался держать ее на отлете, словно боялся испачкать одежду.

— Вот как? — хмыкнул де Медем. — А я-то думал, что вы обожаете кататься на служебной машине с шофером.

— Я езжу на служебной машине только по служебным делам, — чопорно ответил Вадон. — Люблю сам водить машину.

— А, — насмешливо кивнул де Медем. — Очень демократично с вашей стороны. Хотя вы очень удивили меня. Чистенький юноша-шофер в униформе, ммм… а?

Вадон выстрелил в де Медема взглядом, полным отчаянной, неприкрытой ненависти.

— Господи, какой же вы отвратительный подонок! — тихо произнес он.

— Знаю, — одними губами улыбнулся де Медем. — Но предпочитаю считать, что это мне к лицу. Сыграйте свою роль, и через двадцать четыре часа все будет кончено. Я вам даже подарю ваши фотографии на память. Уж очень вы там привлекательно выглядите.

И на этот раз при упоминании о фотографиях Вадон резко, как от удара, поднял голову, в его глазах была боль, губы беззвучно шевелились.

Де Медем ухмыльнулся:

— Вы снова станете сам себе хозяин. Почти. А теперь прощайте. — Он хотел было подать министру руку на прощание, но, увидев выражение его глаз, пожал плечами и опустил ее. — Дадите мне знать, когда все будет сделано, понятно?

Спина у Билла взмокла от пота. Он снова посмотрел на дешевые часы, которые купил по дороге из магазина Тати в гостиницу. Прошло двадцать минут с того момента, когда Кхури исчез в здании. Небо начало покрываться тучами. Он стоял возле стойки кафе на другой стороне проспекта, ждал возвращения Кхури и наблюдал, как на солнце набегало тонкое облачко. Послеполуденная духота усилилась, а облачко постепенно превратилось в темно-лиловую тучу. По улице на большой скорости проехала вереница темно-синих фургонов ОРБ. Из-за стальных решеток окон смотрели бесстрастные лица солдат. Когда скрылся из виду последний фургон, Билл грохнул стаканом о стойку. Бармен с любопытством посмотрел на него. Наконец на ступеньках крыльца дома напротив появился Кхури, синей сумки у него в руках уже не было.

Несколько мгновений он стоял, ухмыляясь и поигрывая плечами, словно провернул выгодное дело, потом легко сбежал с лестницы. Билл, отсчитав деньги, подвинул их бармену и направился к двери Кхури, помахивая пустыми руками, подходил к углу. За перекрывавшим проспект Монтеня барьером рядами стояли полицейские фургоны. В тени высоких развесистых деревьев бездельничали выгнанные жарой из фургонов полицейские — в ожидании, когда их наконец займут каким-нибудь делом. Как только Саид ступил на перекресток, Билл надел темные очки и неуклюжей походкой, враскачку, пошел вслед за ним.

Кхури провел его по улице Франциска Первого, недолго постоял у витрины магазина Риччи «Товары для мужчин» и спустился по ступенькам в подземный гараж. Билл прибавил шагу, и в этот момент в сумерках сверкнул ослепительный свет молнии, громыхнул гром, земля качнулась под ногами, и тотчас же на него упали первые капли дождя, крупные как горох. А несколько секунд спустя дождь с оглушительным шумом полил как из ведра, струи воды, ударяясь об асфальт, отскакивали вверх на целый фут. Билл возблагодарил Бога и перебежал, не привлекая к себе внимания солдат ОРБ, на другую сторону улицы, скачками преодолев метров сорок до спасительной лестницы в подземный гараж.

Дешевая рубашка промокла насквозь, вода струилась по спине. Он сбежал по лестнице на первый этаж, вошел в помещение для автомобилей, быстро нашел глазами главный выезд и побежал туда, прислушиваясь, не зарокочет ли двигатель. Он услышал шум мотора уже у самой будки, где одинокая кассирша ела бутерброд, уставившись в портативный телевизор. Он едва успел спрятаться между двумя машинами, как мимо быстро проехал БМВ. Выстрелы выхлопных газов оглушительным эхом отражались от бетонного покрытия.

Саид расплатился за стоянку, и не успела его машина подняться по наклонному выезду и свернуть на улицу, как Билл устремился вслед за ним, не обращая внимания на вопившую кассиршу. Он выскочил на улицу и остановился как вкопанный. БМВ был уже в ста метрах от него и, разбрызгивая лужи, на высокой скорости скрывался за завесой дождя. Билл в отчаянии подбежал к обочине, посмотрел в обе стороны и увидел появившийся из-за угла «мерседес» с флажком, его мокрая крыша сверкала в свете фонарей. Билл с поднятой рукой шагнул на мостовую, нога его попала в водосточную канаву, вода до краев залила туфлю. Машина резко затормозила, но тут выскочившая из какого-то парадного парочка опередила его. Он выругался, повернулся и посмотрел вслед удалявшемуся БМВ. Машина была уже метрах в двухстах от него, подняв огромный фонтан брызг, она завернула за угол и исчезла из виду. Билл помчался на другой угол. Там, где еще пять минут назад целое стадо такси стояло в ожидании пассажиров, не было видно ни одной свободной машины. Он стоял расстроенный, беспомощный, в туфлях хлюпала вода. Потом повернулся и, стряхивая на ходу капли дождя с лица, повернул к гаражу.

Он бежал по безлюдной улице, и одна мысль не давала ему покоя. В гараж Саид ехал с необычайной осторожностью, а оттуда, особенно когда, поднимая фонтаны брызг, заворачивал за угол, несся сломя голову, словно за ним гнался дьявол. Причиной всему этому, несомненно, была сумка, которую Кхури оставил в том доме. А вернее, ее содержимое.

Билл спустился на нижний этаж, там царило оживление. Прекрасно одетые, довольные жизнью господа садились в свои машины, чтобы ехать домой, в парижские пригороды. Мужчины, которые обычно в августе выпроваживали жен и детей на взморье, а сами, под предлогом срочной работы, оставались в Париже и накручивали астрономические счета за телефон, любезничая со своими пассиями. Билл побродил несколько минут по гаражу, подождал, пока двое из них не закончили болтать и не уехали, оставив за собой тонкий шлейф аромата бренди. Тогда он, оглядевшись, принялся внимательно разглядывать дверь, за которой уединялись Кхури и рабочий.

Одностворчатая стальная дверь, окрашенная серой краской, с вентиляционным отверстием. К ней приклепана белая табличка со схемой громоотвода, написанным красной краской словом «Опасно» и множеством инструкций, как оживлять пораженных током людей. Прочитать их можно было только в очень сильных очках, но к тому времени, как спасатель вооружится ими, несчастный наверняка успеет переселиться в мир иной.

Замок выглядел довольно простым. На той стороне двери, вероятно, был рычаг, который регулировал засов. Билл вздохнул. Когда-то во Вьетнаме он служил с одним парнем, который скрашивал скучную лагерную жизнь, практикуясь в отмыкании замков куском проволоки. Возможно, он надеялся найти применение этому своему таланту по возвращении в Америку Ричарда Никсона. И сейчас, впервые в жизни, Билл пожалел, что тогда отмахнулся от приятеля, горевшего желанием обучить его мастерству взломщика. Каким бы примитивным ни был замок, но без ключа или отмычки дверь можно открыть разве только с помощью полукилограммовой пластиковой взрывчатки. Билл отбросил со лба намокшие под дождем волосы, повернулся и пошел к выходу.

Он немного постоял, глядя на дождь, который зарядил, видно, надолго и лил как из ведра. И не было ветерка, который разогнал бы тучи. Вода залила мостовую, и машины, казалось, плыли, освещая дорогу ярко горевшими передними фарами. Струившийся по боковым стеклам дождь не позволял заглянуть внутрь. Билл хотел было войти в метро, но, поразмыслив, передумал: летом полицейские стадами патрулируют на станциях и в поездах, выполняя план по арестам за счет несовершеннолетних карманников. И если кто-нибудь из них опознает его в вагоне, он окажется как мышь в капкане, на улице же есть шанс убежать, скрыться. На другой стороне солдаты ОРБ, столпившись в подворотне, курили, прикрывая сигареты от дождя ладонями, и не обращали никакого внимания на редких прохожих. Втянув голову в плечи, Билл вышел из своего укрытия прямо под дождь. Он больше не волочил ноги, походка его была быстрая, пружинистая.

Завернув за угол, он снова вышел на проспект Монтеня и направился к реке. Пройдя шагов двадцать, остановился на обочине и посмотрел в сторону Елисейских полей — авось удастся поймать такси. И на этот раз его постигла неудача. Он повернулся и, поеживаясь от холода, пошел дальше.

Со ступенек парадного крыльца дома, из которого недавно вышел Кхури, сбежал человек в дождевике. Левой рукой он придерживал непромокаемую шляпу, и Билл не смог рассмотреть его лица. Другой рукой он прижимал к груди синюю сумку. Билл пошел ему навстречу, но в этот момент человек открыл дверь синего «ягуара», и не успел Билл сделать трех шагов, как он, держа в вытянутой руке сумку, исчез в темноте салона. Билл прибавил шагу, почти побежал. Оставалось всего несколько метров, когда зажглись фары и машина сорвалась с места, оставив за собой фонтаны брызг. Билл сошел с тротуара на мостовую и долго смотрел ей вслед. Он успел запомнить регистрационный номер и теперь повторял его про себя, словно боялся забыть. Наконец машина скрылась из виду, и он продолжил свой путь к реке.