Расщепление. Беда

— Дала бы ему ногой по яйцам и убежала.

— Я стояла как парализованная. Поверить не могла, может, так надо, может, это особый центральноевропейский способ проверки сосков. Откуда мне знать? Он сказал, что проверяет, здоровые ли они у меня, — продолжала Анетта. — Что это не болезнь, а избыток эстрогена, отчего они так расползлись.

— А ты так и стоишь?

— Я онемела от неожиданности, — сказала Анетта. — Он вроде бы намекал, что у меня неприятности в семейной жизни из-за того, что Спайсер находит меня непривлекательной.

— Что еще за неприятности? — спросила Гильда.

— Не знаю. Почему-то он так решил. А я подумала, может быть, он прав. Может быть, правда, я Спайсеру больше не нравлюсь. А потом думаю, нет, глупости, ведь что со Спайсером в последнее время делается? Если я устала, то как раз из-за Спайсера. И тогда я попробовала защититься, Гильда. Говорю ему, зачем вы стараетесь меня унизить? И знаешь, что он мне ответил? Что чем больше я его воспринимаю как отца, тем лучше. Что он должен помочь мне изжить травму, и мне станет лучше.

— О Господи.

— Я задумалась, а он принялся прощупывать мне груди, как, знаешь, медсестра в клинике щупает, нет ли затвердений, и тогда можно не идти на маммографию, когда грудь зажимают между двумя металлическими пластинками. К этому времени он стоял у меня за спиной. Я вдруг очнулась и спрашиваю: что вы делаете, разве это необходимо? А он прямо рявкнул, что да, необходимо, у беременных часто образуется рак, галопирующая форма, неужели я этого не знала, надо проверяться. Не поймешь, кто он: врач, или мой отец, или отвратительный мужик, у которого из ноздрей волосы растут? Тут эти длинные ручищи обхватили меня из-за спины, как в тот раз, неделю назад, только теперь он еще плел что-то насчет изживания травмы, что взрослой мне должно быть приятно прикосновение отца, как в детстве оно было мне омерзительно; и эта его длинная, твердая штуковина уперлась в меня сзади, и я заорала, обернулась, ударила его по лицу, схватила свою одежду и убежала. По-моему, это считается непристойным приставанием к женщине, но кто мне поверит? Он скажет, что ничего подобного, это была лечебная процедура. А его жена находилась в прихожей, расставляла цветы по вазам. Можешь себе представить? Доктор Рея Маркс, которую Спайсер так обожает. Ручаюсь, что она подслушивала. Я пробежала мимо нее и выскочила через входную дверь, а она стоит и таращится мне вслед. Внизу мне пришлось задержаться, надеть блузку. Ни чего, а? На улице. А потом я пустилась со всех ног, добежала до метро и позвонила тебе. По-моему, никто меня не видел. Что, у меня правда соски такие безобразные?

— На мой взгляд, обычные, — ответила Гильда. — Немного расплылись. У некоторых беременных я видела в клинике гораздо хуже: яркие такие, шоколадные. А у тебя цвета кофе.

— И то хоть спасибо, — сказала Анетта.

— Ты не допускаешь, что тебе это все показалось? — спросила Тильда. — Женщины иногда чего только не на фантазируют про своих врачей.

— Ничего мне не показалось. Могла я нафантазировать слова: «гомеопатия унижения»? Или — «пробуждение ответной реакции»? Да я бы постыдилась выдумать такое.

— Не знаю, Анетта. Неправдоподобно, конечно. Но ведь и в приставания психотерапевта тоже не так-то легко поверить. Человеческий мозг работает странно, тем более при беременности.

— Ты вообще на чьей стороне?

— На твоей. Я говорю теоретически. Мы же не знаем, может быть, обращение доктора Германа Маркса с тобой — общепринятый метод психотерапии. Вполне воз можно, по-моему. Исцеление полученной в детстве сексуальной травмы. Психическая реабилитация через личность психотерапевта. Заместить для пациентки собой фигуру отца, побудить ее во взрослом состоянии заново пережить болезненный опыт детства — и все, дело сделано.

— По-моему, это отвратительно, — сказала Анетта. — Особенно если учесть, что у меня в детстве не было никакого болезненного опыта.

— Это ты так считаешь. Но что, если врач прав и ты просто запрятала травматическое воспоминание в глубины памяти? А теперь он тебя вылечил? Ты даже и знать не будешь. Хотя нет, если теперь у тебя каждый раз будут оргазмы, оргазмы, оргазмы, тогда, значит, так и есть. Ты собираешься рассказать Спайсеру?

— Я думаю, он и слышать не захочет.

— Я могла бы сказать Стиву, — предложила Гильда. — И Стив пойдет и набьет доктору Герману Марксу морду. Если бы это со мной случилось, он бы обязательно его отдубасил.

— Спайсер только скажет, что я его соблазнила. Я же во всем окажусь виновата. Или объявит, что это мои фантазии. А может, и правда? Но как я тогда очутилась у станции «Финчли-роуд», дрожа с ног до головы и с лифчиком в кармане?

— Сегодня жара. Тебе могло стать в лифчике слишком душно, вот ты его и сняла, — предположила Гильда.

— Я бы нипочем не сняла лифчика просто из-за того, что жара, — не согласилась Анетта. — У меня груди стали такие большие, они мотались всю дорогу, пока я бежала. Ужасно неприятно. Нет, это было на самом деле.

— Пойду принесу тебе бокал шампанского, — предложила Гильда.

— Только много не наливай, — сказала Анетта. — А то может повредить ребенку.

— Кстати, какое у тебя оказалось давление?

— Он так и не померил в конце концов. И потом, я еще потому не могу рассказать Спайсеру, что, ты права, он захочет вступиться за доктора Рею Маркс, а не за меня. Если он мне не поверит, то я выйду виноватой в том, что затеяла скандал. А если поверит, то, возможно, бросится спасать доктора Рею Маркс от доктора Германа. Она не то чтобы хорошенькая, но у нее такой беззащитный вид и тоненький, тихий голосок, которым она твердо ставит тебя на место. Легко вообразить, как она взирает на Спайсера снизу вверх этими вытаращенными светлыми глазами и льстит ему разговорами о его душе.

— Я думаю, редко кто разговаривает с виноторговцем о душе, — заметила Гильда.

— Наверно. Ну, ладно. Сейчас вытрусь, и пора домой. И будь что будет.

— Анетта?

— Алло, Спайсер.

— Ты что так долго не брала трубку? Только что вошла в дом?

— Да, — ответила Анетта.

— Где это ты была? — спросил Спайсер. — Ходила судачить к своей любимой Гильде? Мне тут звонил твой приятель Эрни, тебя искал. Ты даже не включила автоответчик.

— Забыла, — сказала Анетта.

— Если ты забываешь, нет смысла его иметь, тебе не кажется?

— Я спешила на прием к моему психотерапевту. И немножко нервничала.

— «К моему психотерапевту»! Я так и знал. Ты вступила в ряды дамочек, у которых есть свой психотерапевт, — сказал Спайсер. — Теперь наконец моя Анетта может высоко держать голову в любом кафе или ресторане. И не ударит в грязь лицом ни в косметическом кабинете, ни в парикмахерском салоне. Дамочка, не отягощенная обязанностями, с душой распахнутой для всякого нового веяния.

— Какая неожиданная лирика, Спайсер, если учесть, что мысль о том, чтобы мне обратиться к психотерапевту, изначально принадлежала тебе.

— По-моему, ты что-то путаешь, Анетта. У тебя вообще в памяти образовалась путаница.

— Но ведь и ты, Спайсер, тоже посещаешь психотерапевта.

— Я — другое дело, — возразил Спайсер.

— Непонятно, почему. Или у мужчин это иначе?

— Ты сегодня какая-то резкая и раздраженная, Анетта, — сказал Спайсер. — Я бы сформулировал по-другому: мужчины в отличие от женщин не обращаются к психотерапевтам по пустяковому поводу. Рея Маркс — последовательница Юнга, трансценденталистка. А ее муж Герман Маркс — эклектик, бехевиорист. Я ищу помощи у нее, ты — у него. Как прошел твой визит на этот раз?

— Не вполне благополучно, — ответила Анетта. — К сожалению, доктор Маркс мне не особенно нравится. Я, наверно, больше к нему не пойду.

— Ну вот, здравствуйте, — вздохнул Спайсер. — Сплошные капризы и фантазии. То пойду, то не пойду. Ты не способна держаться одной определенной линии поведения, Анетта. Не можешь взять себя в руки даже ради благополучия нашего будущего ребенка.

— Спайсер, что ты говоришь?!

— Если ты намерена скандалить, нет ни малейшего смысла тебе звонить.

В трубке раздались гудки. Спайсер отключился. Анетта нажала желтую кнопку, чтобы не расходовать зря батарею. Потом села. Посмотрела на свои лодыжки: они заметно отекли. Анетта скинула туфли. Опять зазвонил телефон.

— Спайсер?

— Нет, это я, миссис Хоррокс, — ответил голос Венди. — Мистер Хоррокс просил вам передать, что он, к сожалению, должен был спешно уйти, и велел напомнить, чтобы вы не откладывая позвонили мистеру Громбеку. Вами интересуется Опра Уинфрей, и ему нужно, чтобы вы срочно сказали, что им ответить.

— Опра Уинфрей? Из американской телепередачи?

— Да. Она делает у нас серию передач о писательницах разных стран.

— Удивительно! Зачем я-то им понадобилась?

— Не знаю, миссис Хоррокс. Но мистер Хоррокс просил, чтобы вы позвонили мистеру Громбеку. Правда чудесно?

— Д-да, наверно. Могу я поговорить со Спайсером?

— У него совещание. Я всегда смотрю передачи Опры Уинфрей, когда болею и сижу дома, правда, это случается нечасто. Мистер Хоррокс говорит, что понятия не имеет, кто она такая, но я думаю, он прекрасно знает. Все знают. Я должна бежать!

— Эрни?

— Слава Богу, ты наконец позвонила, Анетта, — обрадовался Эрни Громбек. — Где ты была? Где вы, домашние хозяйки, можете пропадать? Я даже забеспокоился. Казалось бы, сиди дома, отдыхай.

— Представь себе, — ответила Анетта, — я ушла из дома и подверглась непристойным приставаниям полоумного психотерапевта.

— О таких случаях сейчас много говорят, — сказал Эрни Громбек. — Любой может прослушать курс по выходным дням и завести собственный психотерапевтический кабинет. А то даже и вообще безо всякого курса. Марион подумывает открыть консультацию.

— Не может быть!

— Грозится, что откроет. Но хватит про Марион. Ты-то в порядке?

— Более или менее.

— Не пострадала?

— Да нет вроде. До изнасилования дело не дошло.

— Спайсер мне ничего не говорил, — с сомнением произнес Эрни.

— А Спайсер не знает.

— Странные у вас со Спайсером отношения.

— Прекрасные отношения, — сразу же возразила Анетта. — Мы очень близки и очень любим друг друга.

— Ясно, — проговорил Эрни после минутного молчания. — Опра Уинфрей хочет, чтобы ты приняла участие в ее передаче на будущей неделе. Что уж там она понимает в литературе, не знаю, но для реализации это будет полезно.

— Но, Эрни…

— Послушай, сейчас для книгоиздательства трудные времена. Это первый роман. Если ты пренебрежешь ее шоу, ты окажешь «Громбеку, Литтлу и Пичу» дурную услугу. И себе тоже. Мне сдается, что тебе сейчас всякая поддержка будет кстати.

— Но почему кого-то могла заинтересовать книга под названием «Люцифетта поверженная»?

— В библиографическом бюро откопали напечатанную какое-то время назад рецензию «Архетип супружеского скандала; Бог и Люцифетта», и подзаголовок: «Лилит в новом обличье».

— Почему я не видела этой рецензии?

— Потому что она была напечатана в каком-то дурацком журнале оккультного направления, — ответил Эрни Громбек. — Уинфрей, наверно, раздобыла гранки. Не исключено, что через Марион. Марион участвует в их тусовке, занимается в группе «Открой самого себя»; на телевидении многие этим увлекаются. А меня они бесят. Я, кажется, остался единственным разумным человеком во Вселенной, у всех прочих мозги набекрень. Я лично уж скорее поверю какому-нибудь раввину, только они тоже теперь глядят в хрустальный шар и гадают о судьбе по звездам.

— «Люцифетта поверженная» к звездам отношения не имеет, — сказала Анетта.

— Теперь, дорогая, все имеет отношение к космосу. А я и рад. На этой новой моде можно неплохо заработать.

— Ты не можешь дать более точную информацию насчет этого журнала? — спросила Анетта.

— Уточню и пришлю тебе по почте, — пообещал Эрни Громбек. — Что-то такое вроде «Юнгианской эклектики» или «Астрологического психопатизма». Значит, я скажу ребятам из шоу Опры Уинфрей, чтобы они как можно скорее с тобой связались. Решено?

— Но, Эрни, я думаю, Спайсеру не понравится, чтобы я участвовала в ток-шоу, — сказала Анетта. — Мы никогда не смотрим такие передачи.

— Хочет он или нет, чтобы ты заработала деньги на этой книжке?

— Честно сказать, Эрни, — ответила Анетта, — возможно, что и нет. И я тоже. Потому что я предвижу семейные беды, а семья для меня важнее всего, и я люблю Спайсера, как тебе известно.

— По-моему, ты немного не в своем уме. Должно быть, от беременности, — сказал Эрни Громбек.

— Нет, в своем, — возразила Анетта. — Я столько времени ждала этого ребенка и хочу, чтобы он жил в счастливой, прочной семье. Все это тебе отлично известно, Эрни.

— Слушай, это точно ребенок Спайсера? Не мой?

— Что ты плетешь, Эрни?

— Нет, правда, Анетта. Вопрос же не бессмысленный.

— Время вынашивания младенца — девять месяцев, — сказала Анетта. — А последний и, собственно, единственный раз, когда между тобой и мной имела место плотская близость, был два года и один месяц назад.

— Грустно. Но по крайней мере ты ведешь счет. И я, если хочешь знать, тоже. И мне хотелось бы, чтобы со Спайсером тебе было лучше. Но что я могу сказать? Окажи мне эту маленькую услугу, Анетта, раз уж ты не согласна ни на что другое, — выступи в телешоу у Опры Уинфрей, покажись в полном расцвете прелестного материнства, и пусть видят люди, как Громбек умеет находить таланты, я имею в виду — литературные таланты.

— Но под каким углом они задумали все это подать? — колебалась Анетта. — Ведь моего мнения не спросят. Что, если передачу увидит мама и поймет так, будто «Люцифетта поверженная» написана про нее и папу? Ведь это и вправду так. Ей-богу, Эрни, зачем только я ее написала? И название такое… неловкое.

— Название свое дело сделало, — сказал Эрни Громбек. — Я не очень-то надеялся, но с тех пор как его подцепил «Звездный сор», тебе перо в шляпу. Значит, договорились, ты им ответишь, что согласна?

— Я еще подумаю, Эрни, — вздохнула Анетта. — У меня будет такой ужасный беременный вид. Сегодня плохой день.

— Для разговоров о плохих днях существуют мужья. Прибереги это для Спайсера, раз уж тебе так больше нравится. Когда ты должна родить?

— В ноябре.

— A-а, Скорпиончиком будет.

— Что-что?

— Скорпиончиком, — повторил он. — Марион меня поднатаскала. Я, например, на переходе между Скорпионом и Стрельцом, тебе это известно? Безумно привлекательный, но с жальцем в хвосте. А Марион — Близнецы. Мы рождены друг для друга, но Скорпионы время от времени должны непременно выбежать быстренько на свет из-под своего камешка и посмотреть, что они в жизни упустили. Марион это знала, когда сошлась со мной. Может быть, весной, когда ты вновь обзаведешься талией и будешь всемирно прославленной писательницей, я выбегу и быстренько поползу мимо твоего порога, а ты выглянешь из светлицы Девы…

— Эрни, я должна идти, — прервала его Анетта.

— Но не забывай про жальце в хвосте, — заключил Эрни Громбек. — Итак, Опра Уинфрей, Анетта?

— Опра Уинфрей, Эрни, — грустно ответила Анетта. — Я вижу, что у меня на самом деле нет выбора.

— Ни малейшего, — подтвердил мистер Громбек из фирмы «Громбек, Литтл и Пич», Громбек — с 1982 года, Литтл — с 1921-го, Пич — с 1810-го, неплохо ведущей дела даже в год экономического спада.

— Анетта, — произнес Спайсер, — я читаю.

— Но ты не поужинал, Спайсер. Едва переступил через порог, словом ни с кем не перемолвился и сразу нырнул к себе в кабинет. Неужели ты не голоден?

Закатное солнце светило в окно и золотило все в комнате.

— Я поел фруктов, — ответил Спайсер. — Больше мне ничего не надо.

— Смотри не худей слишком, — сказала Анетта. — Сейчас у тебя такие красивые, широкие плечи. Что ты читаешь?

— Книгу, которую тебе не понять.

— Чалис Уэлспринг, «Перерубание злотворных уз», — прочла Анетта у него из-за плеча. — Со мной у тебя тоже злотворные узы? Это и к женам относится?

— Анетта, — вздохнул Спайсер, — в этой книге исследуются негативные образы внутри нашего «я», которые препятствуют любому нашему начинанию. Наши внутренние враги. Если ты хочешь взять на себя в жизни функцию моего врага, я никак не могу тебе в этом помешать. Но я тогда должен буду сделать все, чтобы скрыться от тебя. Ты, безусловно, играешь в моей жизни очень существенную роль: прошлой ночью мне приснилось, будто я — Иона во чреве кита, а море было бурное, грозное.

— И китом была я? — уточнила Анетта.

— Анетта, прошу тебя, уйди и Бога ради оставь меня в покое! Если ты видишь себя китом, это твоя проблема. Большинство женщин поняли бы, что они — море. Ступай и продолжай жить собственной жизнью. У тебя хватает дел, насколько я знаю.

— Нет, — сказала Анетта. — Я не уйду. Я твоя жена. И я хочу знать. Я имею право знать. Предположим, я — этот самый внутренний враг. Что твоя книжка велит тебе по этому случаю предпринять?

— Воззвать к Высшим Уровням, — ответил Спайсер. — Да нет, ты все равно не поймешь. Ты только будешь смеяться, как всякий невежественный и враждебный человек. Внутренний враг очень часто принимает облик соблазнителя, внушающего сомнения, насмехающегося. Ничего удивительного, что ты готова выставить на посмешище мужа и семью, представ перед телеэкраном с таким животом и вообще в таком виде.

— Я не смеюсь, Спайсер, — сказала Анетта. — И не насмехаюсь. Если ты перерубаешь узы, которые привязывают тебя ко мне, если ты отделяешься от меня, мне это причиняет страдание. Неужели тебе непонятно, что мне больно?

— Как ты все сводишь к самой себе, — заметил Спайсер. — Ты безнадежный эгоцентрик. Можно быть привязанным ко множеству разных вещей: к алкоголю, наркотикам, резиновым фетишам, деньгам, а не только к женам. Боже милосердный, Анетта, неужели нельзя спокойно почитать книгу, которую мне рекомендовали, и чтобы ты сразу не начинала лезть на стенки?

— Кто тебе ее рекомендовал? — спросила Анетта. — Доктор Рея Маркс?

— Да, — ответил Спайсер. — Представь себе.

— Я сегодня была на приеме у ее мужа, — сказала Анетта, не сдержавшись с разгону. — И он ко мне непристойно приставал. Возможно, он со всеми пациентками так себя ведет. Возможно, доктор Рея Маркс надумала избавиться от старого дурака Германа Маркса, и Спайсер Хоррокс ей подходит в самый раз. Виноторговец в расцвете сил, энергичен в постели, только уговорить его, чтобы перерубил злотворные узы, — и пожалуйста!

— Пожалуй, я позвоню твоей матери, — сказал Спайсер.

— Зачем?

— Затем, что ты не в своем уме. Твоя мать, наверно, лучше меня знает, как с тобой обращаться в такой ситуации. Лично я, признаться, не представляю себе, что нужно делать.

— Ты мог бы закрыть книгу и поговорить со мной, — предложила Анетта.

— Хорошо, — согласился Спайсер. — Придется, я вижу. Но имей в виду, это не украшает тебя в моих глазах. Итак, давай по порядку. Первое. Доктор Герман Маркс к тебе приставал. Действительно так? Что он делал?

— Не хочется даже рассказывать, я не ощущаю с твоей стороны никакого сочувствия, — ответила Анетта.

— Но нельзя же просто так бросаться подобными обвинениями, — возразил Спайсер. — Из-за этого могут произойти большие неприятности. Будь поосторожнее, Анетта.

— Не запугивай меня, пожалуйста.

— В какой форме он к тебе приставал?

— Заставил меня раздеться.

— Заставил? Неужели? Каким образом один человек может заставить другого раздеться, хотелось бы мне знать? Объясни, пожалуйста.

— Под предлогом медицинского осмотра, — ответила Анетта.

— Анетта, он же врач, а ты беременна, — сказал ее муж.

— Ладно, оставим это, — согласилась Анетта. — Скажем просто, что я вырвалась от него полуголая и убежала из их дома на глазах у его жены.

— О Боже! Бедная Рея. Эта сумасшедшая выскакивает из приемной ее мужа и вопит, что ее насилуют. Что делает с женщинами беременность! Сначала навязчивая ревность, потом упреки и вот теперь фантазии о сексуальных посягательствах.

— Я знала, что ты не поверишь, — всхлипнула Анетта. — Ты всегда принимаешь сторону моих врагов.

— Врагов? У домохозяйки средних лет, принадлежащей к среднему классу, оказывается, есть враги? — язвительно заметил Спайсер. — Только если она параноик. Однако давай вернемся к твоему предыдущему утверждению, будто бы доктор Рея Маркс надумала отделаться от своего мужа, а взамен присмотрела себе меня. Разве ты сама не понимаешь, что это может быть только плодом больного воображения?

— Я знаю, звучит глупо, и очень сожалею, Спайсер, — сказала Анетта. — Но иначе зачем она так старается разрушить наш брак? Как ты можешь верить всей этой чуши, которую она тебе нашептывает? Это она — разрушительница, а не я. Она распаляет твое тщеславие, всячески льстит тебе. Вообще там что-то не так, только не пойму что. Возможно, она добывает пациентов для своего мужа.

— Тебе придется воздержаться от подобных обвинений, Анетта, иначе ты в конце концов угодишь за решетку, — сказал Спайсер. — И чем больше ты оскорбляешь доктора Рею Маркс, которая оказывает мне такую помощь и поддержку и вообще такая достойная личность, тем хуже будут отношения у нас с тобой. Так что прошу тебя, прекрати, ради всего святого. Давай я приготовлю тебе чашку чаю. Смотри, до какого состояния ты себя довела.

— Но ведь у нас с тобой отношения хорошие, Спайсер, — проговорила Анетта, отхлебывая горячий чай и утирая глаза. — По крайней мере были хорошие, пока ты не стал пациентом доктора Реи Маркс.

— Для тебя, может, и хорошие, — ответил Спайсер. — А каково мне, ты не подумала? Ты считаешь, что все эти скандалы и сцены мне ничего не стоят? Я заболевал, Анетта, — провозгласил Спайсер. — Сказывались трудности совместной жизни с тобой. Начало повышаться давление. В любую минуту у меня мог случиться инсульт или инфаркт; слава Богу, что я вовремя попал к доктору Рее. До могилы буду благодарен Марион за то, что она меня к ней направила.

— Если у тебя это действительно болезнь, а не просто мнительность, обратись к настоящему врачу, — сказала Анетта. — Пусть тебе пропишут таблетки от повышенного давления. И пусть его измерит кто-нибудь другой, кому ты не платишь.

— И это все, чем ты способна откликнуться? Не заботой, не любовью, а только советом принимать таблетки, хотя от них всегда больше вреда, чем пользы. Ты бы слышала, что говорит об этом доктор Рея. Она решительно порвала с казенной медициной. Слишком многого навидалась. Ну вот, опять ты плачешь. Я говорил с Реей сегодня, — продолжал Спайсер. — Она чувствует, что ей необходимо встретиться с тобой, может быть, удастся убедить тебя в серьезности моего состояния. Чтобы ты поняла, как опасно я болен и как бережно ты должна со мной обращаться.

— У меня нет слов, — сказала Анетта. — И нет больше слез. Почему я должна встречаться с кем-то, кто обо мне откровенно низкого мнения? Кто изучает мой гороскоп и объявляет его дерьмом? Твой-то, конечно, — комар носу не подточит.

— Мой, безусловно, не содержит тех слабостей, что твой, — подтвердил Спайсер. — Мои планеты собраны в воздушных знаках. Тогда как твои — по большей части в земных и в нижней части круга. Но вообще-то в этом нет ничего дурного. Означает просто, что я — натура интуитивная, с развитым воображением, а ты — практичная. И мы уравновешиваем друг друга в какой-то степени.

— Но я тяну тебя вниз, — печально заключила Анетта. — Угнетаю тебя и подтачиваю твои силы.

— Я этого не говорил, — сказал Спайсер. — Но я считаю, что нам следует вместе сходить на прием к доктору Маркс. У нее найдется что тебе сказать. А к доктору Герману я тебя не пущу, его тоже надо пожалеть.

— Хорошо, Спайсер, — вздохнула Анетта. — Договорись с ней.

— Гильда, — еле слышно произнесла Анетта. Была пятница, четырнадцать часов десять минут.

— Анетта! — откликнулась Гильда. — Ты почему говоришь шепотом?

— Потому что я в кабинете доктора Германа и звоню по его телефону. Но это ничего, он уехал в Австрию, или куда-то там, на конференцию. А Спайсер наверху с доктором Реей. На пути сюда он меня похвалил за мужество, что я согласилась с ней встретиться, когда ей так много обо мне известно.

— Ничего себе!

— Он вообще в странном настроении. Доктор Рея открыла нам и почему-то при виде меня скрытно возликовала, я это почувствовала. Она как бы упивалась своей победой. Но тут же стерла улыбку с лица и сказала, что пусть я пока посижу, а она займется двадцать минут со Спайсером, потом двадцать минут со мной и потом еще с нами обоими. Впустила меня сюда и оставила ждать. Тут на стене висит схема, как нащупывать затвердения в молочной железе.

— Ты не спросила, зачем ты ей была нужна?

— Спросила, — ответила Анетта. — Я вообще держалась свободно. Сразу, как только переступили порог, говорю: «Что нас тут ждет? Психотерапия супружеской жизни?»

— А она что?

— Отвечает: «Мы предпочитаем не прибегать к такой терминологии». И увела Спайсера наверх. Одета в синее платье, юбка плиссированная и белый воротник. Совершенный кошмар! Какая-то монахиня, отпущенная на выходной. И сверху старая желтая вязаная кофта.

— А ты в чем?

— В лосинах и горчичного цвета прошлогодней футболке от Кэлвина Кляйна. Я хотела выглядеть серьезно. Духовно.

— Какой из себя кабинет доктора Германа? Помимо молочной железы. Тебя там оторопь не берет?

— Здесь стоит большое кресло с высокой спинкой, на ней слева и справа сальные пятна от его головы. Потолок желтый от табачного дыма. Застекленные книжные шкафы под замком.

— После того, что было, должно быть, жуть берет?

— Я думаю, наверно, мне все-таки это показалось, — сказала Анетта.

— Но ты говорила, у него была эрекция и он уперся тебе в спину.

— А может, просто курительная трубка в кармане брюк. Или линейка. Или еще что-нибудь. Он стоял сзади. Это могла быть хрустальная палочка, которыми пользуются для гипноза. Не знаю.

— По-моему, простейшее объяснение всегда самое лучшее, — сказала Гильда.

— Мне подумалось, что-то очень уж длинное, — припомнила Анетта. — На самом деле у меня и вправду мелькнула мысль, что так могло быть, если бы я была маленькая девочка, а он — взрослый мужчина.

— То есть твой отец?

— Нет, про отца не могу себе такого представить, — ответила Анетта. — Но может быть, родственник какой-нибудь, кто знает?

— Словом, так или иначе, но с доктора Германа обвинение снимается, — сказала Гильда. — Либо ты все вообразила, либо это законный психотерапевтический прием, и ты в результате избавишься от сексуальной скованности.

— Да, — подтвердила Анетта.

— Что-то я не припомню, чтобы ты была когда-нибудь сексуально скованной, — сказала Гильда. — Мне даже вспоминаются случаи из нашей студенческой жизни, когда ты определенно бывала довольно раскованной.

— Об этом молчок, — ввернула Анетта.

— Ты забилась в телефонную будку, плакала и вся дрожала, — напомнила Гильда.

— Они скажут, что я изживала старую травму.

— А по-моему, тебе пудрят мозги, — сказала Гильда.

— Просто я хочу жить со Спайсером счастливо до могилы, — объяснила Анетта. — И если для этого понадобится вывернуть голову наизнанку, я готова. Гильда, мне пора. Спайсер уже спускается. Мне так страшно, Гильда. Сама не знаю почему. Панически боюсь врачей.

— Ну-с, — бодро произнесла доктор Маркс, — что вы хотите мне рассказать о своих отношениях с мужем?

— Я думала, это вы мне хотите о них рассказать, — ответила Анетта. — Для того меня и пригласили.

— Было бы полезно, если бы для начала вы изложили, как они видятся вам, — сказала доктор Рея.

— Мне видится, что он в настоящее время какой-то сам не свой. Не знаю отчего. Чуть что не так, виновата я. Мне сейчас несладко приходится, но я убеждена, что мы с этим справимся. В браке, бывает, наступает темная полоса, но муж и жена вместе всегда ее преодолеют и прорвутся к свету. Верно ведь? Мы жили счастливо до этих пор и будем счастливы снова. Я беременна и сейчас не в лучшей форме. Возможно, я воображаю то, чего на самом деле нет; так Спайсер говорит. Но все моментально придет в норму, как только родится наша дочь. Мы со Спайсером нужны друг другу, с самого начала так было. Пока мы не встретились, и он, и я жили беспорядочно, кое-как. А когда оказались вместе, все пошло на лад. Я перестала беситься, Спайсер бросил пить. Это была любовь с первого взгляда. Мы познакомились на одной вечеринке, ушли оттуда вместе и больше не расставались. Хотя нам обоим пришлось для этого расторгнуть брак с третьими лицами. Мы до сих пор каждый день звоним друг другу. То есть Спайсер мне звонит. Он не любит, чтобы я звонила ему, потому что он может быть в это время занят; он говорит, это прерывает течение финансовых мыслей. Дети у нас в частных школах, так что финансы должны течь. Мы стараемся обеспечить детям стабильную жизнь. Мы со Спайсером терпеть не можем расставаться. Ему каждое лето приходится ездить во Францию, посещать виноградники; и мы оба страдаем от разлуки, тоскуем. Наши души сплетены. Нам необыкновенно повезло в любви. У большинства супружеских пар ничего похожего нет. Сами по себе и Спайсер, и я — ничто; вместе мы что-то значим. И даже не так мало. Знакомые на нас полагаются; родные от нас зависят, например, тетки Спайсера; мы для стольких людей служим ориентиром, вы даже не представляете. Так что все уладится непременно.

Анетта смолкла.

— Гм-гм, — произнесла доктор Рея Маркс, вставая и подходя к окну. — Надеюсь, вы отдаете себе отчет, миссис Хоррокс, — помолчав, обернулась она, — что Спайсер превосходно сможет обходиться без вас. В конце концов у него есть свои друзья, своя работа, свои интересы и свои доходы.

Анетта хихикнула.

— И то же самое, без сомнения, относится к вам, — продолжала доктор Рея.

— Вы думаете? — проговорила Анетта и снова хихикнула.

— Очень часто супруги вовсе не настолько зависят друг от друга, как им кажется, — развила свою мысль доктор Рея. — Слишком близкие отношения могут оказать деструктивное действие; и в качестве вполне обычной ответной реакции у одного из супругов развивается иллюзия глубокой зависимости.

— А это ощущение более глубокой зависимости не связано у меня с беременностью? — спросила Анетта.

— О нет, — ответила доктор Рея. — Ваше ощущение зависимости, несвободы происходит от тесной связи с будущим ребенком; оно является элементарным отражением эмбрионозависимости, из которой со временем развиваются, на сознательном и подсознательном уровнях, чувства материнства.

— Вот спасибо, — сказала Анетта. — Если я вас правильно поняла, у меня это от моей малышки.

— У вас оказался более легкомысленный характер, чем можно было предполагать на основании гороскопа, — заметила доктор Рея. — Вы постоянно посмеиваетесь.

— Просто нервы, — объяснила Анетта. — То, что вы сказали, меня потрясло, но я постараюсь быть серьезнее.

— Спайсер, будучи мужчиной, разумеется, воспринимает извечные тайны как вызов, как силу, толкающую к действию, влекущую к переменам. И в данном случае безразлично, позитивными или негативными увлечениями производятся в мужчине эти перемены.

— Для меня, например, не так уж и безразличны перемены в Спайсере, — заметила Анетта.

— Но разумеется, в Спайсере мы видим, как некое внутреннее начало — анима — освобождается от архетипа женского подсознания, который воплощаете вы. Тем самым связь между «я» и подсознанием изменяется. То, что вы называете темной полосой, миссис Хоррокс, возможно, представляет собой нечто более глубокое.

— Плохо дело, — сказала Анетта.

— Трансформативное влияние прельщает, но не подавляет. Оно придает личности импульс движения, производит перемены и в конечном итоге трансформирует. Процесс этот чреват риском, даже смертельной опасностью. Спайсер будет защищать свободу своего «я», а вы, воплощение женского начала, стоите на том, чтобы удержать его при себе как партнера.

— Понимаю. То есть, конечно, не понимаю, но думаю, мы как-нибудь перебьемся, — сказала Анетта. — За нашим разговором двадцать минут еще не прошли? У меня нет с собой часов. Я уже соскучилась по Спайсеру.

Доктор Рея погрузилась в раздумье.

— Спайсер говорил, что вас мучают сексуальные фантазии определенно деструктивного свойства.

— Он вам это говорил?

— Спайсер со мной совершенно откровенен, разумеется. Не упрекайте себя. Спонтанная работа коллективного подсознания наиболее наглядно проявляется в умственных расстройствах.

— В умственных расстройствах? То есть вы хотите мне сказать, что у меня не все дома?

— Не надо волноваться, милая, — проговорила доктор Рея. — Нет, конечно. Разве что в понимании профанного мира. Вы просто открыты в данный момент элементарному влиянию женского архетипа. Иллюзии на самом деле посещают не индивидуума, это автономный природный процесс. Переживая их, вы сообщаете их мужу. Структура изменчивого характера, скажем, Спайсера, уже подразумевает связь с личностью спонтанного сознания, то есть с вами. Это поразительный феномен, миссис Хоррокс.

— Прекрасно, — отозвалась Анетта, полируя ноготь большого пальца кончиком указательного. Пальцы у нее отекли и плохо сгибались.

— Сновидения Спайсера указывают на степень трансформации. Западная группа символов «грозная мать»: ночь, пропасть, море, водные глубины, змея, дракон, кит — все эти символы окрашивают друг друга и сливаются. Пожирающая вода, разрывающееся земное чрево, бездна смерти, ядовитая змея ночи, погибель, кит, море — это все аспекты негативного подсознания, которое обитает в ночном мраке внизу под миром человека и угрожает катастрофами.

— Бедный Спайсер, — сказала Анетта. — Но по-моему, вам не следует называть его Спайсер, а меня миссис Хоррокс. Это отдает собственничеством. А он — мой муж. И снятся ему, между прочим, киты.

— Ваше сопротивление вполне понятно. Супругам это свойственно. Вас страшит анима Спайсера, а его — ваша. Для него вы — колдунья, обращающая мужчин в животных. Себя он видит как Одиссея, жениха-победителя, которого Цирцея, то есть вы, пригласила разделить свое ложе. Но опасность грозит со всех сторон: участь того, кто не смог ублажить Цирцею, — быть обращенным в свинью. Ваша анима негативна, ваше намерение, как оно представляется ему, — отравить его мужское сознание, опоить, как Цирцея…

— Вот отчего он перестал пить?

— Шутливость, миссис Хоррокс, в данном случае — плохой вам помощник в достижении вашей цели. Вы воз двигаете преграды на пути к пониманию. Ну что ж, я буду говорить с вами на доступном вам языке.

— А какая у меня цель? — спросила Анетта.

— Удержать мужа, миссис Хоррокс.

— По-моему, мне не грозит опасность потерять его, — сказала Анетта. — Скажите, у вас есть дети?

— Нет. Но мы думаем сейчас не обо мне, а о вас.

— Я очень даже думаю о вас, — возразила Анетта. — Вы и не представляете себе.

— По-видимому, вы не сознаете, как серьезно болен ваш муж. Он потерял сознание и чуть не умер в этой самой комнате, при первом визите ко мне.

— Этого он мне не говорил.

— Возможно, не надеялся на сочувствие. По его мнению, у вас в душе столько подсознательной ненависти к нему, что вы приветствуете его болезнь, более того, даже вызвали ее.

— По его мнению или по вашему? И о его болезни идет речь или о той, что вы ему внушили?

— Старайтесь подавить свою враждебность ко мне. Моя задача — помочь, по возможности, вам обоим. Но первая моя забота — Спайсер, он в отличие от вас мой пациент, и я за него отвечаю. Но ввиду ваших отношений вы с ним тесно переплетены, вот почему мне нужно было вас повидать.

— А разве мой гороскоп не достаточно вам обо мне сообщил?

— Гороскоп может сообщить многое, но не все.

— Понятно, — сказала Анетта. — И Спайсер прекрасно может существовать без меня, к такому выводу вы пришли теперь.

— Мы со Спайсером подробно обсуждали этот вопрос и да, действительно пришли к такому заключению, — подтвердила доктор Рея. — Спайсер уже не тот человек, каким был, когда вы с ним познакомились. Все мы меняемся; вы тоже.

— Не рассказывайте мне очевидных вещей, доктор Маркс, — сказала Анетта. — А когда Спайсер тут, по вашим словам, чуть не умер, как именно вы его спасли?

— У меня медицинское образование. Как и у моего мужа. Мы имели возможность оказать ему надлежащую помощь. Дать ему природное стимулирующее средство.

— «Скорую помощь» не вызвали? — спросила Анетта.

— Это не потребовалось, — ответила доктор Рея. — Опасность удалось ликвидировать. Больницы причиняют больше вреда, чем люди себе представляют. Тело человека — самоисцеляющаяся система. Статистика показывает, что жертвы инфаркта, просто предоставленные сами себе, имеют больше шансов выздороветь, чем те, которых увозят в больницы. Их убивают дорога и сильнодействующие наркотики, введенные в уже ослабленный организм. Я высококвалифицированный врач, миссис Хоррокс, и знаю, о чем говорю. Что же до вашей враждебности, то она мне понятна, супруги, как правило, относятся к психотерапевту как к врагу, поэтому не воображайте себя существом уникальным. Супруги видят в терапии вмешательство в их брак. Но бывает и так, что психотерапевт своим вмешательством спасает брак, который иначе бы развалился. Если, конечно, психотерапевт находит, что данный брак подлежит сохранению. Вам кажется, что вам угрожает опасность, это естественно. Я вас вполне понимаю.

— Мне не кажется, а в самом деле угрожает опасность, — отозвалась Анетта. — И я даже не имею возможности проконсультироваться с другим врачом. Вы утверждаете, что причиной якобы перенесенного Спайсером сердечного приступа являюсь я? И то же самое вы говорите Спайсеру?

— Почему «якобы»? Почему вы оспариваете факт его болезни?

— Потому что он не обратился к нашему лечащему врачу.

— Он сменил своего лечащего врача, миссис Хоррокс. Я его врач и консультант.

— И еще астролог, не забудьте. Обложили его со всех сторон, да?

— У вас предательский Меркурий, миссис Хоррокс. Вы изображаете собой Фому Неверующего, глупца, который насмехается, который враг самому себе. Иногда смех скрывает под собой огромные количества негативной энергии. У вас напряженный Меркурий в Десятом доме.

— Значит, это стресс плохо влияет на сердце Спайсера? Не годы пьянства и курения, не генетика или что-то в таком роде. И даже не негативный Меркурий. А просто стресс. То есть я.

— Супруги в большинстве случаев служат первопричиной стресса, — сообщила доктор Рея.

— Стало быть, в болезни Спайсера виновата я?

— О вине мы не говорим, миссис Хоррокс, — уточнила доктор Рея.

— Я вам не особенно нравлюсь, правда? — сказала Анетта. — Или вам просто нравится разрушать основы чужих жизней?

— Напротив, к моему собственному удивлению, вы мне очень нравитесь, — ответила доктор Рея. — Даже несмотря на вашу временную враждебность ко мне.

— Чего же удивляться? Это ведь все можно прочесть у меня в гороскопе, — пожала плечами Анетта. — Интересно, что вами на самом деле движет? Зависть к моей беременности? Или к тому, что я издала книгу? Может быть, вы несостоявшаяся романистка? Может быть, вы попробовали что-то создать и не сумели? И сидите теперь, зарабатываете на хлеб, сочиняя чужие проблемы, переделывая истории чужих жизней, переворачиваете представления людей о самих себе — измышляете сценарий о Спайсере, который сможет превосходно обойтись без меня. Да Господи, мы со Спайсером друг без друга совсем бы потерялись! У нас очень близкие и очень прочные отношения.

— Которые год за годом все больше портятся, хоть вы этого и не замечаете, — сказала доктор Рея.

Ребенок проснулся и пнул Анетту под ребро.

— Какой ужас, — сказала Анетте Гильда. Они обедали вместе у «Антуана». Гильда выбрала себе фаршированный перец, Анетта — салат из помидоров с брынзой.

— Мне сначала казалось, что это смешно. Но потом я ощутила ужас. Когда она, совершенно изничтожив меня, пригласила Спайсера, я сказала как только смогла весело: «По мнению доктора Реи, нашим следующим шагом должен быть развод». На что Спайсер возразил: «Никто не говорит о разводе; развод — это бумажка». А доктор Рея говорит: «Я рада, что миссис Хоррокс так легко это все воспринимает; в данных обстоятельствах, я полагаю, наилучшая рекомендация — это разъехаться». На что я ей: «А по мне, либо вы вместе, либо врозь; разъезжаются только ноги на льду».

— Не надо было тебе зубоскалить, — заметила Гильда. — Теперь она тебе этого не простит.

— Зато Спайсер сказал, что нам надо все-таки сделать еще одну попытку, и если я смогу проявить больше сексуальной отзывчивости, это пошло бы на пользу делу. А она принялась разглагольствовать на тему о порождающей силе земной округлости и извечной фаллической проникающей воле, которая есть образ сознания, восстающего из подсознания, этой исходной основы бодрствующего эго.

— Это она о том, чтобы он тебя сзади? — спросила Гильда. — Похоже на то.

— Представления не имею. Надеюсь, что нет, — ответила Анетта. — Но Спайсер, должно быть, понял именно так.

— Почему ты надеешься, что нет?

— Потому что, если оставить в стороне бодрствующее эго, для него это способ надругаться, низвести меня до дерьма!

— Тише, пожалуйста, — сказала Гильда. — Чего ты так расшумелась? Непонятно, почему ты это воспринимаешь в таком свете. Мне, например, нравится.

— А вот я так воспринимаю, и все. Нематеринская сторона моей личности. Не для него, не для того предназначена природой. Путь к удовольствию/боли. К смерти, а не к жизни, к кряхтению, а не шепоту; к молчанию. Потом доктор Рея прочитала нам лекцию насчет охватывающего землю доприродного уроборического змея и светозарного начала, и я согласилась попытать удачи еще раз, чего от меня и ожидали.

— В чем удачи, в браке?

— К тому времени сам «брак» уже тоже стал каким-то светозарным началом, а не словом, означающим нашу со Спайсером совместную жизнь. А я вроде как-то подкапываюсь под него, разрушаю его, затопляю черными водами архетипического потопа, и надо меня остановить.

— А Спайсер? Он все делает правильно?

— Да. Спайсер просто прорывается на свободу, как бабочка из кокона неведения.

— И он относится ко всему этому всерьез? — уточнила Гильда.

— Я тебе говорю, она каким-то специальным способом подтачивает его рассудок. Но самое жуткое было то, что он во всем принимал ее сторону, не мою. И что он сказал, будто я удушаю его сексуально и он несчастлив в браке.

— Он это не имел в виду, он просто тебя казнил.

— Но за что ему меня казнить?

— За то же, что и ей. За то, что ты творишь нечто там, где ничего не было. Носишь ребенка и написала книгу. Вот они в глубине души и скулят от зависти, эта парочка. Кроме того, он до смерти напуган, и если, чтобы спасти свою драгоценную жизнь, ему потребуется тебя утопить, он и глазом не моргнет.

— Выходит что так, в общем и целом, — согласилась Анетта. — Но что я могу со всем этим сделать? Поздно! Какая уж я есть, такая есть, добрых десять лет Спайсера это вполне устраивало — и вдруг, здрасьте пожалуйста!

Анетта отпихнула тарелку. Гильда заказала утку с красной капустой.

— Какое у тебя было ощущение? Подспудно — какое? К чему она стремится: разрушить брак или подправить? Анетта на минуту задумалась.

— Разрушить, — определенно ответила она. — Когда мы со Спайсером уже уходили, ее вдруг, видно, осенила какая-то блестящая мысль. Она вскинула руки над головой — у нее все пальцы в перстнях в виде змеек — и сообщила, что, поскольку почти все планеты Спайсера сконцентрированы в творческом и романтическом созвездии, а мои — в активном, взаимоотношения между нами, в сущности, невозможны. Я говорю: «Большое вам спасибо, доктор Маркс», и она тогда поправилась на «требуют большой работы». Скажем так: она хотела бы, чтобы наш брак распался и тем подтвердилась ее вера в астрологию.

— Ты бы поела чего-нибудь еще, — попросила Гильда.

— Я потеряла аппетит, — ответила Анетта.

Гильда заказала пудинг с патокой для себя и черный кофе для Анетты.

— Анетта, — промолвил Спайсер, — есть такая сторона моей личности, которую ты совершенно не понимаешь.

— Я стараюсь понять, Спайсер, — отозвалась Анетта. — Который час?

— Полтретьего.

— Дня или ночи?

— Ночи, — ответил Спайсер. — Ты что, принимала снотворное?

— Нет, конечно. Оно ведь вредно для ребенка.

— Не понимаю, как ты можешь спать, когда происходят такие события.

Он выключил верхний свет и включил лампу при кровати.

— Ты что-то сказала? — спросил Спайсер.

— Нет.

— А мне показалось, будто ты сказала: «Это потому, что я такая земная и практичная».

— Не в моем духе, Спайсер. Просто вздохнула, наверно.

— Будем надеяться, — заявил Спайсер. — Потому что я не люблю, когда остроумничают, особенно в такое позднее время.

— Спайсер, — сказала Анетта, — если сейчас полтретьего утра, где же ты был?

— Ходил, размышлял, обдумывал теневую сторону моего «я».

— Ты имеешь в виду кита? — спросила Анетта. — Прости, я пошутила. Не кита, конечно, а доприродный уроборический элемент.

— Не говори о том, чего не понимаешь, Анетта.

— Прости, пожалуйста. Ты не мог бы мне сказать, что такое «уроборический»?

— Уроборос — это кольцеобразная змея, кусающая себя за хвост, — ответил Спайсер.

— Понимаю, — сказала Анетта.

— А по-моему, не понимаешь. Это символ порогового психического состояния. Я творческая натура, Анетта.

— Конечно, дорогой, — сказала Анетта.

— Романтичная.

— Знаю, милый.

— Мое сознание принимает на себя женскую роль, точно так же, как твое берет на себя мужскую. Так происходит со всеми.

— В чем же тогда дело? — спросила Анетта. — О чем беспокоиться?

— Во мне идет борьба. Материнский архетип коллективного подсознания пытается захватить власть над творческой, романтической мужской личностью. Я испытываю влечение к некоторым вещам и ничего не могу с собой поделать.

— К каким же это вещам, Спайсер? — спросила Анетта.

— К тому, что называется в науке уроборическим инцестом, — ответил Спайсер. — Если не ошибаюсь.

— Это все доктор Рея тебе втолковывает?

— Да. Мне грозит опасность, Анетта. Может кончиться безумием, даже смертью. Господи, ну почему я женат на женщине, которая меня не понимает?

— Иди сюда, под одеяло, Спайсер Ты волнуешься не из-за чего.

— Мне опасно с тобой быть, Анетта.

— Нет никакой опасности, Спайсер, — возразила Анетта.

— Я, пожалуй, пойду спать в свободную комнату, — сказал Спайсер.

— Анетта, — позвал Спайсер.

— Который час, Спайсер? — спросила Анетта.

— Не знаю, — ответил Спайсер. — Не то чтобы со всем темно, но и не то чтобы совсем светло. Я не сомкнул глаз. Подвинься, я к тебе залезу. Ты такая замечательно теплая и мягкая. Женская.

— Надеюсь, — сказала Анетта.

— Но именно в этом и заключается опасность. Как мне обрести свое «я», если всем завладела ты?

— Спайсер, — сказала Анетта. — Ты не мог бы перестать ходить к доктору Маркс?

— Это вполне естественно, что ты ощущаешь угрозу, — ответил Спайсер. — Она так и говорила. Я думаю, она права насчет того, чтобы нам разъехаться. По крайней мере на время.

— Но почему?

— Потому что я отправляюсь в странствие, а ты не способна меня сопровождать.

— В духовное странствие?

— Да.

— Понятно, — сказала Анетта. — Чтобы обрести цельность, полноту и невыразимый свет.

— Не насмехайся.

— Наверно, доктор Рея Маркс очень даже способна тебя сопровождать на этом пути в глубь души? Предварительно указав правильное направление.

— Надо было мне оставаться в свободной комнате. Ты опять за свое.

— Если ты хочешь поселиться в другом месте, Спайсер, — сказала Анетта, — сделай милость. Переселяйся и медитируй, сколько твоей душе угодно. Вернее, духу. А я останусь с тремя детьми. Или ты окажешь Джейсону честь и заберешь его с собой? Хотя я думаю, он помешает твоему свободному духовному развитию. Итак, мы расстаемся? С разделом имущества и всем в таком роде?

— Анетта, ты слишком торопишься. Разумеется, я не хочу, чтобы мы расстались навсегда. Я говорю всего лишь о временном разъезде, пока я разберусь со своими проблемами. И о каком разделе имущества может идти речь? У нас нет имущества, которое надо делить.

— Есть дом, — сказала Анетта.

— Это мой дом, милок, — возразил Спайсер.

— Не называй меня «милок», — сказала Анетта.

— Если это тебя так расстраивает, не будем даже думать на такие темы. Ну, что ты так расплакалась? Давай я тебя обниму крепко-крепко. Я тебя не оставлю. Я никогда тебя не оставлю.

— Спайсер, не пугай меня! — рыдала Анетта. — И как ты мог рассказывать Рее Маркс о наших супружеских отношениях? Ты же предаешь меня.

— Ах, так вот что тебя расстроило! Ты ведь делилась с Гильдой, почему же я не могу делиться с Реей?

— Не зови ее Реей. Поцелуй мне глаза, чтобы я перестала плакать.

— Вот. Я поцеловал глаза, — сказал Спайсер. — Теперь уши.

— Нет, пожалуйста, не надо, — попросила Анетта. — А то я словно оглохла.

— Ты не умеешь дать себе воли, — вздохнул Спайсер. — Ну почему ты не можешь дать себе воли? Если бы ты только могла, я бы не дошел до такого состояния.

— Мне очень жаль, Спайсер. Но я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Сделай так сама, — сказал Спайсер. — Засунь язык мне в ухо.

— Может, там сера.

— О Боже! — простонал Спайсер. — Почему я женился на такой нераскрепощенной женщине?

— Так тебе звезды судили, надо полагать, — сказала Анетта. — Нет, Спайсер, я не хотела тебя сердить. Я сделаю все, что ты хочешь.

— Но я хочу, чтобы ты сама хотела. Ты без ночной рубашки?

— Они все мне тесны. Жмут, — объяснила Анетта.

— Как у тебя живот вырос, — сказал Спайсер. — Мне до тебя не добраться. Давай ты сверху.

— Нет.

— Почему?

— У меня груди разбухли. Тебе покажется, будто я тебя подавляю, или на что там ты жаловался доктору Рее. Будто твоя анима похищена. Будто у меня из того самого места ползут архетипы. И выносятся на волнах потопа. А потом, у меня соски стали большие, они могут тебя отвратить и расхолодить. Доктор Герман прямо плевался.

— Нет, я не против. Это ведь временно?

— Не знаю. С Сюзан так не было. Я ужасно беспокоюсь.

— Ну вот. Теперь ты меня расхолаживаешь. И вообще мне не надо было приходить к тебе.

— Почему это?

— Нельзя утрачивать контроль. Я ушел и лег в свободной комнате. А ты меня выманила. Взяла надо мной верх, — сказал Спайсер.

— Что значит «я взяла над тобой верх»? Как это я тебя выманила?

— Так соблазнительно — уступить своему желанию, своей тяге к тебе, твоей тяге ко мне. Это яблоко Евы. Секс, — объяснил Спайсер.

— Не просто секс, Спайсер. Главное, что это любовь, разве нет?

— Это отвлекает от важных вещей. Мешает.

— Но ведь я твоя жена. Так полагается. Мне это нужно. Положи вот сюда руку.

— Ты замечательная, — сказал Спайсер. — Я чувствую, что ты меня хочешь. Давай ты сверху.

— Хорошо, — согласилась Анетта. — Но у меня такой дурацкий вид.

— Твой теперешний вид — наше наказание вот за это и оправдание тоже.

— Я уже схлопотала наказание. А в оправдании не нуждаюсь, — ответила Анетта.

— Перестань разговаривать, — сказал Спайсер, и Анетта перестала.

— А теперь перевернись, — распорядился он. — И не спорь.

— Ты не будешь больше к ней ходить? — спросила Анетта. — Пожалуйста, перестань посещать доктора Рею, пожалуйста, вернись ко мне совсем, весь.

— Не хочу сейчас об этом думать, — сказал Спайсер. — Рея — это не важно. Упрись лбом в подушку, тогда ты будешь под нужным углом. Вот так, чудесно. Я не делаю больно малышке?

— Нет. Но ты поосторожнее.

— Я никогда не знаю, нравится ли тебе так. А в чем дело? Если расслабиться, то ведь не больно.

— Так не пристойно.

— Секс и не должен быть пристойным. В этом вся суть.

— Должен, ведь его конечная цель — производить на свет детей, наделенных душой.

— Рея говорит, что нам надо меньше разговаривать при этом. Тогда, может быть, лучше выйдет.

— Разве сейчас не выходит? По мне, так даже очень.

— Но это не надолго, — возразил Спайсер. — А должно продолжаться часами.

— Кто сказал? Доктор Рея Маркс?

— Что? Не слышу. У тебя рот закрыт подушкой.

— Не важно, наверно.

— Если не можешь сказать приятное, лучше вообще не говори, — заметил Спайсер.

— Дай я повернусь, — попросила Анетта. — Я хочу видеть твои глаза. И как шевелятся твои губы, когда ты говоришь.

— Надо будет об этом подумать. Лучше, наверно, убрать подушку.

— Если ты хочешь, чтобы я замолчала, мог бы перевернуть меня и поцеловать в губы.

— Не люблю поцелуев, — ответил Спайсер. — Рот — для зубной щетки и пасты.

— Противные дантисты, — сказала Анетта. — Они лезут к нам в рот. И гинекологи с венерологами лезут в наши женские и мужские органы. И хирургам подавай наши сердца. А теперь еще психотерапевтам подавай наши души. Ну что бы им не оставить нас в покое?

— А как насчет римского папы?

— Он просто хочет, чтобы людей расплодилось больше, чем специалистов, и такого количества ртов, половых органов, сердец и душ никто не мог бы проанализировать, так что они, неопознанные, стекались бы прямо к Господу. Я на его стороне.

— А телевизионщики? Репортеры?

— Эти крадут из наших жизней интересные сюжеты, — ответила Анетта. — Пожалуйста, побереги ребенка, он там где-то поблизости.

— Ребенок защищен от меня многими стенами, — возразил Спайсер. — Природа позаботилась. Иначе я бы сейчас этого не делал. И вообще у людей не было бы такой склонности. Как у тебя там горячо! Еще горячее, чем всегда.

— Прости, — сказала Анетта.

— Нет, ничего, мне нравится. Давай-ка еще поддадим жару.

— Пожалуйста, не так сильно. Ты как-то изменил угол.

— Так ты ответила, чтобы Опра Уинфрей катилась ко всем чертям?

— Я собиралась, но Эрни Громбек стал настаивать, и я сказала, что ладно.

— Дрянь, — проговорил Спайсер, и весь дух из него вышел.

— Пожалуйста, войди обратно внутрь меня, Спайсер, — попросила Анетта. — Мне хочется, чтобы ты был во мне.

— Да, но как? Смотри, что ты со мной сделала. У меня стал какой-то мягкий банан.

— Прости, — сказала Анетта. — Я не нарочно. А что дурного в передаче Опры Уинфрей? Специальная телепрограмма про литературу и жизнь, не какое-нибудь там зрелище с мужьями и женами всему миру на потеху.

— Достаточно того, что они крадут из нашей жизни интересные сюжеты, а тут еще ты собираешься болтать об этом по телевидению. Только, Бога ради, не начинай плакать. Вот так всегда у нас кончается секс: ты в слезах, я не в силах.

— Но это неправда! Никогда так не было. Ну, может, раз или два за все десять лет. Ты все помнишь неправильно.

— Не понимаю, что с тобой, — сказал Спайсер. — Зачем ты это со мной делаешь?

— Давай просто спать, а? — предложила Анетта.

— Мне лично спать не хочется, — ответил Спайсер. — Твоими стараниями.

— Но тебе ведь нужно видеть сны, чтобы было что рассказать Рее Маркс, — заметила Анетта. — А как ты можешь увидеть сон, если не спишь?

— Ты хитрая, — сказал Спайсер. — Тебе не нравится, чтобы я ходил к доктору Рее Маркс, и ты отнимаешь у меня силу.

— По-твоему, ты как бы Самсон, а я Далила? И когда я говорю про передачу Опры Уинфрей, я вроде как отрезаю твои волосы?

— Именно, — подтвердил Спайсер. — Но я еще не побежден, как тебе этого ни хочется. Сейчас я обрушу на тебя стены храма. Переворачивайся на живот.

— Пожалуйста, не надо, — попросила Анетта.

— Мне нужно найти мою теневую сторону и встретить ее с открытым забралом. Видишь? Сила ко мне вернулась.

— Но зачем тебе это?

— Затем, чтобы отыскать свою аниму в твоем анимусе. Затем, что мне нужны темные, недоступные глубины. Затем, что ты — расщелина в округлом холме, а я — дерево. Затем, что я только так и могу и, значит, так и буду.

— Но, Спайсер, там слишком тесно, и мне больно и отвратительно.

— Ничего не поделаешь. Раз это единственный способ, которым у меня получается, что же нам еще остается? И замолчи, пожалуйста, а то дети проснутся. Ты же этого не хочешь, надеюсь? Хотя доктор Рея сомневается.

— Разводись с ним, — сказала Гильда.

— Дело еще не так плохо.

— По-моему, это супружеское насилие, — не согласилась Гильда. — Содомия без согласия.

— Можно притерпеться, — сказала Анетта. — Натренироваться так, чтобы стало даже нравиться. Но самой себе будешь противна, если тебе этого не хотелось, а в конце концов понравилось.

— Подай на него в суд. Возбуди иск.

— Ты что это, Гильда? Вчера ты советовала мне лежать спокойно и получать удовольствие. Бедняга Спайсер. Его расстроило, что я буду участвовать в передаче Опры Уинфрей Это я виновата. У меня такта не хватило.

— То есть тебе одно расстройство и боль, а он от этого возбуждается?

— Я думаю, все не так, Гильда, — сказала Анетта. — Наверно, он и обратился-то к доктору Рее Маркс, потому что я не соглашалась на то, чего ему хочется. А повышенное давление — это только предлог. Если бы он вправду был болен, то пошел бы к настоящему врачу.

— Выходит, в том, что он ходит к доктору Рее, тоже ты виновата?

— Никто не говорит о вине, — возразила Анетта. — Напрасно я тебе все это рассказываю.

— Если Спайсер рассказывает другой женщине о вашей супружеской жизни, — сказала Гильда, — значит, это общее достояние, налетай кто хочешь.

— Психотерапевта нельзя считать другой женщиной.

— По-твоему, нет?

— Я не думаю, что он с ней спит, — сказала Анетта.

— Но подозрение такое у тебя возникало?

— Да, — ответила Анетта. — Конечно. Но она выглядит такой святошей, такой чистоплюйкой. И Спайсер держал бы тогда ее существование в тайне. Верно?

— Ты считаешь?

— Не знаю. Иначе у нее не хватило бы наглости пригласить меня. Ей было бы совестно.

— Ради исцеления ближних люди идут на все, — возразила Гильда. — Может быть, она хотела оценить силы противника. А что до совести, то этого у психотерапевтов не водится. Они себя заведомо во всем считают правыми.

— Ну, все равно, ее бы тогда исключили, — сказала Анетта. — Это же неэтично.

— Откуда исключили? Из какой-нибудь ассоциации, которая образовалась год назад? И неделю назад составила свой свод этических правил?

— Гильда, что с тобой? — спросила Анетта. — Отчего ты-то такая расстроенная?

— Стив вступил в группу под названием «Отцы как равноправные родители».

— Да. Я видела в клинике объявление. Ну и что в этом плохого? Я бы радовалась, если бы Спайсер вступил во что-нибудь в таком духе.

— Он хочет, чтобы я рожала по системе Лебуайе, в воде, а я не хочу, мне страшно, а вдруг ребенок захлебнется, и я говорю Стиву, как я скажу, так и будет, а он отвечает, ну нет, вот еще, он же теперь равноправный родитель, и мы все время ругаемся.

— Ой, Гильда, прости, пожалуйста. Я так рассчитывала, что уж ты хотя бы счастлива и можно тебе поплакаться на свои несчастья.

— Н-ну, все-таки моя беда не так велика, — сказала Гильда. — По крайней мере мой муж не монстр.

— Спайсер не монстр, — возразила Анетта, — а просто Спайсер, мой любимый муж; но только он лечится у специалистки-психотерапевта, а она жаждет моей крови.

— Сегодня он тоже у нее? — спросила Гильда. — Как часто они, по-твоему, видятся?

— Не знаю. Он говорил, четыре раза в неделю, пока продолжается кризис. Но может быть, кризис уже прошел? Сегодня утром, во всяком случае, он уехал на работу ласковый и довольный. Я едва хожу, но он в порядке.

— Что ж, — сказала Гильда, — каждая обороняется как может. Мне пора. Мы сговорились встретиться со Стивом и вместе пообедать.

— У меня на проводе мистер Хоррокс, — сказала Венди. Было три часа дня. Анетта прилегла на диване. — Вернее он сейчас возьмет трубку. Он подписывает кое-какие документы в соседней комнате. Вы не могли бы уговорить его, чтобы нам в контору вернули нашу старую кофеварку? Конечно, она варила ужасный кофе, но все-таки это был кофе. А теперь нас заставляют пить чай из целебных трав Мистер Хоррокс может поступать, как ему заблагорассудится, но зачем он навязывает свои вкусы нам? Если нам нравится убивать себя кофеином, это не его дело. Вот он.

— Привет, Анетта, — сказал Спайсер.

— Привет, Спайсер, — отозвалась Анетта. — Венди сегодня такая оживленная.

— Мы все сегодня в хорошем настроении, — сказал Спайсер. — Что ты сейчас делаешь?

— Прилегла немножко. Пришиваю именные ярлычки Джейсону на спортивные вещи. А то в школе все теряется.

— Мне приятно думать о том, что ты сидишь дома, занимаешься хозяйством, так уютно. Я подумал, может, сходим сегодня все вместе с детьми на концерт?

— Ой, Спайсер, как замечательно!

— Я поручил Венди поискать что-нибудь для нас. Вот, можно позвонить и заказать билеты на «Бадди».

— Это рок-н-ролл, тебе не понравится.

— Зато дети будут в восторге. Это самое главное. Не могу же я без конца навязывать другим собственные вкусы.

— Означает ли это, что ты возвратишь своим служащим кофеварку?

— Возможно. Ее увезли только почистить. Но им тут в конторе полезно немного поволноваться. Взбадривает.

— Понятно.

— А как ты себя чувствуешь, дорогая? — задал вопрос Спайсер, удобно располагаясь в кресле для долгого разговора.

— Отлично, Спайсер, — ответила Анетта.

— Я так и знал. Хорошо, что мы выговорились и навели полную ясность. У нас теперь все наладится, Анетта, правда?

— Конечно, Спайсер. Я ни на минуту не сомневалась.

— Доктор Рея мне очень помогла. И я ужасно огорчился, когда ты так насчет нее распсиховалась. Мне даже стало казаться, что ты на самом деле меня не любишь.

— Я тебя люблю, Спайсер.

— Доктор Рея хорошо к тебе относится, Анетта. Она сказала, если тебе так легче вернуть душевное равновесие и если я справлюсь, можно отложить лечение, пока не родится ребенок. Но тебе надо будет тогда еженедельно бывать на лечебных сеансах у доктора Германа: один из нас должен продолжать движение к эквилибриуму.

— Я думала, доктор Герман в отъезде.

— Он неожиданно вернулся. Доктор Рея может с ним договориться насчет твоего визита.

— Беда только в том, Спайсер, что, по-моему, именно визит к доктору Герману нарушил мой эквилибриум.

— Рея думает, что тебе трудно будет пройти через роды, если ты предварительно не справишься со своей склонностью к сексуальным фантазиям. Ты там такое устроила! Помнишь?

— Да, я помню. Очень сожалею. Ты виделся сегодня утром с доктором Реей?

— Да, — ответил Спайсер.

— Ты ей рассказал, что у нас было ночью?

— Не начинай снова, Анетта. Прошу тебя.

— Не буду, прости, Спайсер.

— Так как же насчет доктора Германа? — напомнил Спайсер.

— Я бы хотела лучше отложить, пока не родится ребенок. Но обещаю тебе, Спайсер, тогда побывать у него.

— Договорились, — согласился Спайсер. — Мы оба дадим психотерапевтам передышку. Побудем вдвоем, ты и я; гора и дерево. Сегодня концерт начинается рано, к девяти будем дома. Я захвачу шампанского. Давай устроим праздничный ужин, ладно?

— Но что мы будем праздновать, Спайсер?

— Господи, дорогая. Все!

— Мою книгу?

— Анетта. Не нарывайся.

— Да, да, конечно. Прости. Книгу мы трогать не будем. Случайный проросток на склоне горы, а не истинное женское творчество; неподходящая почва для дерева.

— Ты быстро усваиваешь, дорогая. Мне особенно понравилось твое сравнение с Самсоном и Далилой. Сразу меня так возбудило. Кажется, Венди возвращается, надо кончать разговор. Вот что, Анетта…

— Что, Спайсер?

— Бифштекс — это, конечно, слишком. Но неплохо бы съесть на ужин пару бараньих котлет, а?

— Мясо, Спайсер? Как это дурно — как это замечательно…

— Пока, дорогая, — сказал Спайсер.

— Это вы, Анетта?

— Да. Кто говорит?

— Говорит Марион. Знаете, Марион Эрни Громбека. Меня все так называют, неизвестно почему. Наверно, потому, что я намного его моложе. Никто не принимает меня всерьез. У меня есть кристалл, который, считается, помогает в таких случаях. Кристалл розового кварца. Прибавляет самоуважения.

— Ну и как, помогает?

— Должен помогать. Но чтобы такие кристаллы по-настоящему действовали, их полагается в полнолуние оставлять на ночь в проточной воде, а я когда ни спохвачусь, полнолуние уже прошло. Раньше я их мыла в фонтане, что в Розарии Королевы Елизаветы, но объявили засуху, и фонтан пришлось закрыть, а вода из-под крана, по-моему, не действует. Во всяком случае, мое самоуважение сейчас не на высоте.

— Сочувствую вам, Марион.

— Но звоню я не поэтому. Я гадала на вас на картах таро, и они показали столько всяких ужасов. Сначала Башня, черно-белые цвета, и в воздухе — тела, падают с нее на землю. Потом вышла карта: человек лежит ничком, пронзенный семью мечами. А после этого я открыла Смерть — хотя все говорят, неизвестно почему, что на самом деле это означает жизнь. Ну и я подумала, позвоню и предупрежу, чтобы вы были поосторожнее, Анетта. Когда улицу переходите и вообще всякое такое. Они не значат ничего конкретного, просто предостережение.

— Марион, что это вам вздумалось гадать на меня? — Понимаете, мы с Эрни поскандалили, и он мне сказал, что спал со всеми своими дамами-авторессами моложе сорока, я спросила: включая вас? — и он ответил: да, но потом сказал, что нет, и я просто не знала, что думать. А по картам, считается, можно узнать правду, вот я их и разложила. Человек имеет право знать правду.

— Я, безусловно, никогда не спала с Эрни, Марион, — сказала Анетта. — И никогда не буду. Я замужем за Спайсером и счастлива в браке.

— Спайсер иногда заходит и делится со мной, Анетта.

— Да? Что значит — делится?

— Ничего. Мы просто разговариваем. Он знает, что мне бывает тоскливо, а его контора близко от нас, сразу за углом. Эрни часто подолгу где-то пропадает, вполне возможно, что валандается со своими дамами-авторессами моложе сорока, а у вас со Спайсером свои неприятности, и у него тоже потребность выговориться. Каждому нужен кто-то, перед кем можно выговориться. Но меня иногда беспокоит, что вам это может быть неприятно. Мы, женщины, должны стоять друг за друга. Мне вот уже полегчало. Ничего такого не думайте. Мне очень нравится ваша «Люцифетта поверженная», такое блестящее название. Эрни давал мне читать корректуру. Это действительно все про вашу семью? Про мать с отцом? Какой ужас! Бедняжка вы. Я всегда жалею детей в такой ситуации.

— Как и все мы, — заметила Анетта.

— Я дала почитать одной своей приятельнице, — продолжала Марион, — она астролог, мне интересно было, что она скажет. Так она даже рецензию написала в «Новый астрологический журнал», я вам пришлю номер.

— Доктор Рея Маркс?

— Да. Как вы узнали? Бог ты мой, это такой блестящий ум. У нее и медицинский диплом есть вдобавок ко всему остальному.

— А потом на книгу обратила внимание Опра Уинфрей, — сказала Анетта.

— Неужели? Вот замечательно! Значит, вы теперь будете телезвездой? Неудивительно, что мы все вам завидуем. Как вам во всем везет.

— Марион, это вы свели Спайсера с доктором Маркс?

— Да, я ее ему порекомендовала, — ответила Марион.

— А теперь Спайсер по-прежнему заходит к вам поболтать, Марион?

— Нет, перестал, с тех пор как стал посещать доктора Маркс. Я даже раскаиваюсь, что сказала ему о ней, — призналась Марион.

— И теперь вы сидите, гадаете на картах и желаете мне попасть под машину, — заключила Анетта.

— Как вы можете говорить такие ужасные вещи? Ничего подобного! У меня со Спайсером было только один раз, а с тех пор мы просто болтали. Но меня так мучила совесть, это больше никогда не повторится, Анетта, клянусь. Я всем сердцем люблю Эрни, мне только хотелось бы, чтобы он был душевнее, знаете, распахнутее. И я уверена, что Спайсер любит вас, Анетта. Он все время это повторял. Он говорил, у вас сексуальные проблемы. Ему тяжело. Я просто хотела помочь, но больше это никогда не повторится.

— Ладно, Марион, хорошо, — сказала Анетта. — Что было, то сплыло. Мы со Спайсером начинаем заново; мы все прошли через дурную полосу. Спасибо за звонок. Я не шучу.

— Но только, пожалуйста, будьте осторожнее, — повторила Марион, — когда сходите с тротуара. Карты были такие ужасные! И не сердитесь на меня, Анетта. Я этого не перенесу.

Анетта шлепнула трубку.

— На боку очень здорово, очень, — говорил Спайсер. — Ради этого стоило забеременеть. И чего мы раньше так не делали, миссионерская твоя душа? Ну а теперь повернись лицом вниз. Вот так. Я прошлой ночью не мазал вазелином; а надо было. Со зла, наверно. Да, я был зол. Хотел причинять тебе боль. Нет, не знаю. Я люблю тебя. Я всем пожертвовал ради тебя, Анетта. Когда я говорю, что люблю тебя, там у тебя внутри так замечательно становится. Подними-ка повыше колени, чтобы я мог свободно двигаться отсюда и досюда. Хорошо. Какое легкое скольжение, это предусмотрено Создателем. Тебе не очень удобно, да? Я чувствую. А если я выну у тебя из-под лица подушку и засуну тебе под грудь повыше живота?.. Поверни голову вбок, чтобы свободно дышать — вот, мне чудесно, а тебе как, удобно?

— Да, Спайсер. Ты так во всем этом разбираешься. Это Марион тебя обучила? Спайсер, не уходи, прошу тебя! Я ведь только спросила, я думала, тебя будет возбуждать, если ты вообразишь, что она тоже здесь присутствует. Разве у тебя не такие мысли? Куда ты, Спайсер? Не оставляй меня вот так. Это до того унизительно, Спайсер. Если бы ты не мог, а то можешь, но не хочешь.

— Жуть какая-то — сказала Гильда.

— Потом Спайсер перешел в свободную комнату. Я проплакала всю ночь. Утром, часов в шесть, слышала, как он уехал.

— Дальше так продолжаться не может, — твердо сказала Гильда. — Ты должна перебраться к матери.

— Это бы значило признать поражение, — возразила Анетта. — Вернуться на изначальные позиции. Просто у нас со Спайсером сейчас такой неустойчивый период: вверх-вниз, вверх-вниз.

— Да уж. Но с нисходящим уклоном, — сказала Гильда. — Общее направление — на дно.

— А я так не думаю, — не согласилась Анетта. — И не говори так, пожалуйста. Потому что это неправда. Вчера мы всей семьей ходили на концерт. Детям очень понравилось. И мне тоже. И Спайсер делал вид, что ему нравится, чтобы не портить нам удовольствие. Нормальная счастливая семья, отправившаяся вместе развлекаться. Целых двенадцать часов я была так счастлива, Гильда. Так уверена в себе. Даже звонок Марион со всем, что она наговорила, ничего не испортил.

— Спайсер и Марион! Просто не верится.

— Один только раз, — напомнила Анетта.

— Ты так думаешь?

— Со Спайсером иногда это случается; если он выпил лишнего или накурился, он, бывает, оказывается в постели с другими женщинами, — пояснила Анетта. — Мне неприятно, но приходится мириться. Это ничего не значит: любит-то он меня.

— О да, — сказала Гильда.

— Причина в том, что я плоха в постели. Просто у меня такой физический недостаток. Спайсера не в чем винить. У меня нет природной склонности к сексу, как у других женщин. Я могу что-нибудь не то сказать или сделать в неподходящий момент и все испортить. Тебе ведь все приятно, что Стив с тобой делает, правда?

— Стив — не Спайсер. Стив хочет, чтобы мне было хорошо, — возразила Гильда. — Ему не важно, что я скажу или сделаю и в какой момент. Он не придает значения. И насчет родов в воде он мне уступил.

— Рада за тебя, — сказала Анетта. — Какой стыд, я только и знаю, что говорю о себе. Вот еще один мой недостаток, который Спайсеру приходится терпеть. Я ужасно эгоцентрична.

— Я бы тоже на твоем месте говорила о себе.

— Я и в постели не умею раскрепоститься. В этом, наверно, все дело. Не могу перестать думать. Продолжаю беспокоиться: выпустили ли кота погулять да что подать на завтрак?

— Тогда, пожалуй, это недостаток Спайсера, а не твой.

— Нет, мой, — возразила Анетта. — Спайсера мне не в чем упрекнуть. А у меня от секса приходит в возбуждение ум. Вся энергия идет в голову. У меня почти никогда не бывает оргазмов. Ну вот. Я тебе сказала. Меня это так беспокоит, Гильда.

— Слышу, — сказала Гильда.

— Я старалась все делать, как он хочет, — плача, продолжала Анетта. — Иначе разве я стала бы говорить про Марион? Откуда мне было знать, что он разозлится. Всего каких-то четыре слова: «Это Марион тебя научила?» — и вся моя жизнь разрушилась.

— На мой взгляд, Спайсер играет тобой, как кошка мышкой, Анетта, — сказала Гильда. — Немножко приласкает, чтобы потом сделать только больнее. Это он нарочно. Он слишком хорошо тебя понимает. Знает, какую кнопку нажать и какая будет реакция. И делает это с тобой намеренно.

— Но зачем, Гильда?

— Затем, что он садист. Так он получает сексуальное удовлетворение. А ты мазохистка. Иначе бы ты с этим не мирилась. А что до Марион, то она вполне могла все выдумать, просто чтобы тебе досадить.

— А ей зачем? — спросила Анетта.

— Не знаю, Анетта, — ответила Гильда. — Может быть, она разузнала насчет тебя и Эрни и хочет отплатить тебе?

— О Господи!

— Ага, вот ты и проболталась! Я так и знала. С чего тебе вздумалось отпираться? Я же твоя подруга. Это было, когда Спайсер уехал в Бордо на Фестиваль Вин, верно? Ты не заразилась герпесом?

— Нет, не заразилась. Это отвратительная сплетня. Наверно, ее распространяют конкурирующие издательские фирмы со зла на то, что он успешно ведет дело, хотя и из простых. Промышленный шпионаж. Но только, пожалуйста, пожалуйста, никому не проговорись, Гильда. Выходит, если это неправда, про Марион, Спайсер мог подумать, что я опять схожу с ума? И потому так себя повел?

— Очень возможно, но откуда мне знать?

— Бедненький Спайсер, — сказала Анетта.

— Тут я все-таки с тобой не согласна, Анетта. Главное, ты давай разводись с ним, подлецом.

— Но я его люблю.

— Я должна идти, — сказала Гильда. — Стив уже завел машину. Он, кстати, тебе кланялся. Пока, Анетта. Береги себя. Позвони завтра. Я о тебе беспокоюсь.

— Пока, Гильда. Спасибо.

— Спайсер, — позвала Анетта.

— Венди, — обратился Спайсер к секретарше, но так что Анетте было слышно. — Я же просил вас ни с кем меня не соединять. Мне очень жаль, Анетта, но я в самом деле чрезвычайно занят. Прошу тебя, пожалуйста, оставь меня хоть ненадолго в покое.

— Но, Спайсер, мне нужно поговорить.

— Анетта, — сказал Спайсер, — я выкладываюсь, чтобы дело не пошло ко дну. На дворе экономический спад. Постарайся помогать, а не мешать.

— Я не могу, когда ты утром уезжаешь не попрощавшись.

— Почему бы тебе не поехать погостить к матери на какое-то время?

— Понимаешь, ночью я упомянула Марион и этим тебя ужасно расстроила.

— Анетта, я не имею понятия, о чем ты говоришь, — сказал Спайсер.

— Дело в том, что Марион звонила мне днем и…

— Бога ради, — перебил ее Спайсер, — я так занят, а ты опять со своей истерикой. Навязчивые ревнивые фантазии. Домой сегодня вернусь поздно.

— Но почему?

— Не дави на меня, Анетта, — сказал Спайсер. — Если угодно, я после работы буду у доктора Реи. Она выкроила для меня немного времени. Было бы лучше, конечно, если бы мне не надо было к ней идти. Но раз ты отказываешься посещать доктора Германа, ничего другого мне не остается. Напряжения становятся невыносимы, я не в силах справиться с тобой без поддержки.

— Я не отказывалась посещать доктора Германа, — возразила Анетта. — Я просто хотела подождать, пока родится ребенок.

— Может быть, ты вообще выдумала этого ребенка, — сказал Спайсер. — Возможно, это просто истерическая беременность, которая дает выход твоей враждебности к мужчинам и деструктивности по отношению к себе самой.

— Но ведь ребенка было видно на экране, Спайсер. Как же это может быть истерической беременностью? Возможно, ты недоволен, что будет девочка? И все дело в этом?

— Анетта, — сказал Спайсер, — пол этого ребенка меня уже давно не волнует, только бы мы все тут не спятили окончательно. Ты серьезно подумай о том, чтобы уехать погостить к маме.

— Но как же я уеду? А дети?

— Джейсон и Сюзан? Они уже не такие и дети. Им пришлось волей-неволей раньше времени повзрослеть. Я без труда найду кого-нибудь, чтобы приходил часа на два в день до моего возвращения с работы. Видит Бог, они не приучены к материнской ласке. Поколение пиццы и видео. Взрослые с пеленок. Теперь еще один появится на свет, тоже хлебнет горя.

— Господи, Спайсер…

— Ну что?

— Ты говоришь таким тоном… В нем столько холода, столько ненависти.

— Послушай, Анетта. Много ли ты делаешь, чтобы меня разогреть? А ненависть исходит от тебя, не от меня. Это все предназначено для ушей Венди?

— Нет, конечно.

— Потому что у меня теперь новая телефонная система, все разговоры по этому номеру передаются к Венди на селектор и записываются на пленку.

— Почему же ты меня не предупредил? У тебя разве нет личного номера?

— Не думаю, что можно его тебе доверить, Анетта, когда ты в таком настроении.

— Здравствуй, детка, — раздался голос Джуди, матери Анетты.

— Мама! Здравствуй. Как вы?

— Отлично, дорогая. А вы?

— И мы отлично, мама, — ответила Анетта.

— Зачем ты так говоришь, Анетта, — сказала Джуди, — когда я знаю, что с тобой что-то неблагополучно. Дорогой Спайсер звонил и рассказал, что у тебя неприятности. Он так тревожится. Я бы меньше беспокоилась, если бы ты только объяснила мне, что на самом деле с тобой происходит, вместо того чтобы притворяться, будто все отлично, когда в действительности это не так.

— О чем же тревожится Спайсер?

— Не говори, пожалуйста, таким тоном, Анетта, — упрекнула ее Джуди. — Тебе очень повезло, что у тебя муж, который о тебе беспокоится. Многим мужьям ни до чего дела нет. Спайсер просил меня поговорить с тобой: по его словам, он проходит какое-то лечение, а ты испытываешь параноидальную враждебность к его врачу. Это правда?

— Можно рассматривать и так.

— Но ведь этим ты не приносишь пользы, дорогая, — сказала Джуди. — Ты знаешь, я не сторонница всяких этих шарлатанов-психотерапевтов, они насаждают замкнутость и эгоцентризм, но если Спайсеру хочется не отставать от моды, по-моему, не стоит ему препятствовать. Почему ты против, не понимаю. От этого только одни неприятности.

— Все гораздо сложнее, мама, — сказала Анетта.

— Но ты-то сама в порядке?

— Да-да.

— Спайсер думает, что ты хотела бы погостить какое-то время у нас с отцом.

— Это непросто устроить.

— Я так и сказала Спайсеру, — подхватила Джуди. — Мне не кажется, что это хорошая мысль. Нельзя оставить без присмотра Сюзан и Джейсона, и потом, ты должна находиться поблизости от клиники.

— Я знаю, — подтвердила Анетта.

— Не понимаю, что Спайсер имел в виду, предлагая такой вариант. Мужчины удивительно непрактичны. Они думают, что хозяйке достаточно взмахнуть волшебной палочкой, и все делается само собой. Мы с твоим отцом ведем очень размеренный образ жизни; ты ведь знаешь, как он не любит, чтобы нарушался порядок. И вообще должна тебя предостеречь, Анетта, жене не следует уезжать от мужа, если только это не диктуется самой настоятельной необходимостью. Со Спайсером того гляди может случиться неприятность. Он такой сексуальный мужчина.

— Да, мама, — согласилась Анетта. — Ты совершенно права.

— А хорошего мужа найти нелегко, — сказала Джуди. — Анетта…

— Да, мама?

— Спайсер переоформил дом на ваше общее имя, как собирался?

— Не думаю, — ответила Анетта. — Я бы знала. Мне бы, наверно, полагалось что-нибудь подписать.

— Понимаешь, он предназначал это в качестве залога под заем, который он взял у папы, — пояснила Джуди. — В нашей семье такие неопределенные и доверительные отношения. За последнее время Спайсер совсем перестал делать возвратные взносы, а папа не хочет ему напоминать, это было бы не по-родственному, он думал, может быть, ты как-нибудь при случае заговоришь с ним об этом. В конце концов это ведь ты за него вышла, и папа дал ему в долг ради тебя, и хотя весь мир в восторге, оттого что процентные ставки падают, для нас с твоим отцом в этом хорошего мало. Потому что мы живем на проценты. А весь капитал в компании у Спайсера.

— Я уверена, что тут все в порядке, мама, — сказала Анетта. — Спайсер знает, что делает.

— Вот это меня и беспокоит. Мужчинам это свойственно. Мне неприятно так говорить, Анетта, но при любых обстоятельствах ни в коем случае не покидай свой семейный дом.

— Почему бы я могла его покинуть? — не поняла Анетта.

— Потому что мне неспокойно, Анетта, — ответила Джуди. — Зачем Спайсеру нужно убрать тебя с дороги? Он что, нашел себе кого-нибудь? Не в этом ли все дело? Мужчины иногда совершают самые дикие поступки во время беременности своих жен.

— Не накликай мне беду, мама, — сказала Анетта.

— Какие ужасные вещи ты говоришь! — всполошилась ее мать.

— Это я просто так, в шутку, — успокоила ее Анетта. — Не расстраивайся, ма.

— Я ночами не сплю, волнуюсь за тебя, а в ответ получаю только вот такие оскорбительные слова. Разве я могу пожелать тебе зла? Как это могло прийти тебе в голову?

— Прости, прости, прости, — попросила Анетта. У нее опять страшно разболелась голова.

— У телефона Олив Грин. Чем могу быть полезна?

— Будьте любезны, я хотела бы записаться на прием к доктору Уинспиту, — сказала Анетта. Она позвонила в женскую консультацию.

— Кто говорит?

— Миссис Хоррокс. Анетта Хоррокс.

— В следующий раз, — распорядилась регистраторша, — пожалуйста, звоните в регистратуру до девяти утра.

— Я думала, это только для вызовов на дом.

— Теперь не только, — объявила Олив Грин. — Как правило, к девяти у нас уже заполнены все журналы приема. Мы загружены и работаем очень четко, миссис Хоррокс.

— Я в этом нисколько не сомневаюсь, — сказала Анетта. — Мне просто нужно к доктору Уинспиту. Сейчас.

— Сейчас? У доктора Уинспита расписаны все часы приема на неделю вперед до следующей пятницы. Он очень загружен.

— Дьявольщина, — пробормотала Анетта.

— И совершенно незачем ругаться, — сказала Олив Грин.

— Я не ругаюсь, — ответила Анетта. — Простите меня.

— Согласно нашим компьютерным данным, вы безо всякой уважительной причины пропустили три назначенные явки в женскую консультацию, — сообщила Олив Грин. — Так что я теперь все равно не могу записать вас на прием, пока вы не пришлете официального заявления.

— Сумасшедший дом, — вздохнула Анетта.

— Мне не нравится ваше отношение, миссис Хоррокс, — сказала Олив Грин. — И потом, правила устанавливаю не я. Какой смысл записывать вас, если вы не являетесь?

— Я не хочу с вами пререкаться. И сожалею, если как-то вас задела, но я сильно беременна, и по-моему, у меня не все в порядке, мне необходима консультация врача сегодня же.

— Если это экстренно, — ответила регистраторша, — мы предлагаем обращаться в отделение несчастных случаев Королевской бесплатной больницы. А если нет, лучше всего вам явиться завтра на предродовые занятия в клинику. Нельзя же пропускать занятия неделя за неделей, а потом по своему капризу требовать от врача особого внимания.

— Я не требую, — ответила Анетта, — и это не каприз. Просто мне необходимо видеть доктора, черт вас возьми.

— Постарайтесь, пожалуйста, держаться менее агрессивно, — порекомендовала Олив Грин.

— Зачем? А то зарегистрируют в моей карте?

— Уже зарегистрировано, — ответила Олив Грин. — Брань всегда регистрируется. Нам со многим приходится мириться, но с этим мы мириться не обязаны.

И положила трубку.

— У меня был кошмарный день, Гильда. Спайсер так разговаривал со мной по телефону, что я чуть не умерла. Мама пожелала мне зла. А когда я попыталась попасть на прием к врачу, это кончилось тем, что я поцапалась с особой в регистратуре.

— Это была, конечно, Олив Грин, — догадалась Гильда. — С ней всегда так. Надо кланяться, пресмыкаться и умолять, прежде чем она смилостивится и допустит тебя к врачу. А тогда она выступает в роли милосердной благодетельницы, это у нее такой способ проявлять доброту. А чего тебе понадобилось на прием?

— У меня все время болит голова, — ответила Анетта.

— Лично я считаю, что это Спайсер виноват, — сказала Гильда.

— Наверно, это как-то с ним связано, — согласилась Анетта. — У него теперь в конторе новая телефонная система, так что, когда я звоню, разговор слышат все. Ты представить себе не можешь, до чего это обидно.

— Нечего тебе обижаться. Эти новые системы так устроены, что все разговоры автоматически записываются на пленку.

— Откуда ты знаешь?

— Мне Стив рассказывал.

— Понятно.

— И нечего тебе говорить «понятно» таким тоном. Как ты вообще себя чувствуешь? Спайсер сказал Стиву, что ты не в себе, что у тебя приступ паранойи. Я объяснила Стиву, что ты совершенно в своем уме, паранойя — вполне нормальная реакция на Спайсера. Хочешь, чтобы я к тебе пришла? Я не слишком прочно стою на ногах, но могу прийти.

— Да нет, я в порядке, — ответила Анетта. — Сюзан готовит ужин, Джейсон сидит надутый у себя в комнате, потому что я заставила его выбросить марихуану, которую он растил в горшке на подоконнике. Спайсер в данную минуту находится у доктора Реи.

— Ты вроде говорила, что он перестал к ней ходить, — заметила Гильда.

— Теперь он передумал. Ему нужна ее помощь, чтобы сладить со мной.

— Понятно, — сказала Гильда. — Таким способом учат собак. А все твое прекраснодушие! Собаки не знают, чего ожидать: пинка или ласки, и кончают тем, что виляют хвостом и лижут каждый встречный сапог.

— Но я не уступила насчет телешоу Опры Уинфрей, — заметила Анетта. — И не собираюсь уступать. Из-за этого-то и все неприятности, по-видимому. Главным образом из-за этого.

— Когда в браке разлад, выбираешь то одну причину, то другую, а точно все равно неизвестно. Я бы на твоем месте отправилась к этой Рее Маркс одна и сказала бы ей пару ласковых, чтобы она отвязалась от Спайсера раз и навсегда. Она разрушает семью и вредит твоему здоровью.

— Я ее боюсь, — сказала Анетта. — Только подумаю о ней, и у меня начинается головная боль.

— Или предъяви Спайсеру ультиматум: она или я.

— Ультиматумы — опасная вещь, — усомнилась Анетта. — Что если он выберет ее? Нет, надо перетерпеть как-то, пока не родится ребенок. Моя мать всегда говорит, что мужчины ведут себя странно во время беременности своих жен.

— Это она потому, что твой отец завел интрижку, когда она была беременна тобой.

— Подумать только, ты это запомнила! Очень трогательно с твоей стороны. Ты действительно настоящий друг, Гильда.

— Я хочу быть тебе настоящим другом, — ответила Гильда. — Я стараюсь подвести черту под прошлым, прежде чем придет время родов. И я должна тебе кое-что сказать. Насчет Спайсера.

— Что? — спросила Анетта.

— Это было давно.

— Не хочу ничего слушать, — сказала Анетта.

— Нет, надо, чтоб ты знала. Это было, когда у Спайсера был роман с Марион.

— Ты знала об этом?

— Да.

— Почему же ты мне не сказала?

— А как? Сама понимаешь, это очень трудно. И потом, у меня были подозрения насчет тебя и Эрни Громбека, и я думала, может, Спайсер просто хочет немного уравнять счет. Все было так запутано. А Спайсер такой обаятельный, и мы с тобой тогда не были такими близкими подругами.

— Просто расскажи, что было, — сказала Анетта. — Я не хочу выслушивать твои оправдания.

— Ничего не было.

— Врешь.

— Нет, — сказала Гильда. — Честное слово. Просто Спайсер хотел, чтобы Марион и он и я с ними устроили секс втроем.

— Не могу поверить! Он что, пьян был или надурманился?

— У нас был всего только телефонный разговор, Анетта, — ответила Гильда. — Я не настолько близко знаю Спайсера, чтобы ответить тебе, не находился ли он под воздействием алкоголя или наркотиков.

— А я где была?

— Кажется, у тебя болел отец.

— Ну и как, ты согласилась на секс втроем? Боже мой, Гильда!

— Нет, конечно. И вообще я тогда уже была со Стивом.

— Но почему он считал, что ты можешь согласиться? Почему он позвонил тебе?

— Это Марион разболтала Спайсеру, как мы с ней после одной дурацкой пьяной вечеринки очутились вдвоем в постели. Я столько всего выпила тогда, что вообще не различала, кто мужчина, а кто женщина. Это все Марион, она такая. Бог знает что выделывает для остроты ощущений. Сейчас-то она за безбрачие, по крайней мере так она Эрни говорит.

— Господи! Не хочу я ничего про это знать, — простонала Анетта. — Мне просто нужен приличный семейный дом для малышки, когда она родится.

— У меня полегчало на сердце, оттого что я тебе рассказала, — вздохнула Гильда.

— Не хочу об этом думать, — сказала Анетта. — Если ты ответила нет, кто, по-твоему, мог ответить да? Элинор Уоттс?

— Не исключено. Если она похожа на лошадь, это еще не обязательно означает, что она не любительница оргий. Анетта, это все было сто лет назад, и мы все были тогда гораздо моложе. Я загляну к тебе завтра, и мы еще поболтаем, ладно? Спайсер тебя вправду любит, Анетта. У него много сексуальной энергии, но плохо получается, вот он и экспериментирует. Так я, во всяком случае, себе это представляю. И вообще, по словам Стива, Спайсер хочет теперь исправиться. Для того и к психотерапевту обратился, ради тебя все.

— Это Спайсер говорил Стиву или Стив сам заключил? — спросила Анетта. — Или это ты говоришь, просто чтобы меня подбодрить?

— Спайсер говорил Стиву. Спайсер хочет наладить семейную жизнь, обрести сексуальное умиротворение. Я не знала, много ли тебе известно про то, какие трудности испытывает Спайсер. Но теперь, когда выяснилось про тебя и Эрни Громбека, я считаю, нет смысла скрывать от тебя то, что знаю я. Некоторые браки основаны на верности, например, у нас со Стивом. А некоторые нет, например, твой со Спайсером.

— Не нет, а да, — возразила Анетта.

— Ты очень спокойно отнеслась к тому, что узнала от Марион. Я бы с ума сошла.

— Я как-то совсем скисла. Пойду лягу. Сюзан готовит чизбургеры. А я их видеть не могу. Она так толсто режет лук.

— Спайсер!

— Чего тебе, Анетта? Видишь, я читаю. Я думал, ты легла спать.

— Я и легла. В восемь часов. А ты в котором часу вернулся?

— Около полуночи.

— Я не поставила для тебя вазу с фруктами. Прости. Фрукты в холодильнике, я специально купила. Достать?

— Не беспокойся, Анетта. Я поужинал.

— Что-то холодновато, — заметила Анетта. — Ты раскрыл окна?

— Для меня это подходящая температура, — сказал Спайсер. — У тебя в доме слишком жарко на мой вкус.

— Хорошо ли для зрения читать при таком слабом освещении? При свечах.

— Свечи дают естественный свет, Анетта, — ответил Спайсер. — А электричество светит холодно и резко.

— Что ты читаешь? — спросила Анетта.

— Книгу, которая называется «Целители Олимпа. Теотерапия, магия Богов. Символы и практика». Тебе не интересно.

— Это доктор Рея тебе дала?

— Прошу тебя, Анетта, иди спать, — сказал Спайсер. — Я не делаю тебе ничего плохого. Просто-напросто сижу у себя в кабинете и читаю при свечах. И желаю тебе только добра. Я лягу в свободной комнате, чтобы тебя не побеспокоить.

— Анетта, я собиралась сегодня утром к тебе, — сказала по телефону Гильда, — но оказывается, должны привезти и установить новую стиральную машину с сушилкой. Стив купил, сделал мне сюрприз. Теперь мне надо сидеть и дожидаться, пока они приедут.

— Ничего, ладно. Гильда, ты слышала когда-нибудь про теотерапию?

— По-моему, нет.

— Это психология архетипов, — пояснила Анетта. — Юнгианский термин.

— Уже не понимаю, — призналась Гильда.

— Символы — это примитивные аналогии, обращенные к подсознанию, — сказала Анетта. — Это я прочитала в книге. Правда, там еще гораздо сложнее. Говоря словами Карла Густава Юнга, архетипы — это идеи, соответствующие высшей интуиции, рождаемой сознанием. Они присущи нам всем, Гильда. Они — то, что мы знаем без знания.

— Это книга Спайсера? — спросила Гильда.

— Да, — ответила Анетта. — Он сказал, что ляжет в свободной комнате, но не лег. Читал до пяти часов, а потом пришел и залез ко мне под одеяло. Холодный-холодный. Я думаю, просто хотел согреться. Мне стало его жалко. Не знаю почему. Он говорит, мои реакции ненормальные, потому что у меня Луна в Водолее. Он даже почти готов был простить мне, что я существую. Бедный Спайсер. Мне жаль, что он такой несчастный. Секс втроем с Марион и тобой не принесет ему счастья, может быть, снимет какую-то внутреннюю боль, но как ужасно, что приходится ее испытывать.

— Никакого секса втроем на самом деле не было, — напомнила Гильда. — Поверь мне, Анетта.

— Я верю, — ответила Анетта. — Я сегодня с утра совсем спокойна. Должно быть, я хорошая, а он плохой. Но по крайней мере он старается быть хорошим. Я протянула руку и тронула его. Знаешь, как мужчины в постели: боятся прикоснуться к тебе, но тянутся к твоему теплу.

— Этого я не знаю, Анетта, — ответила Гильда. — Я вообще плохо знаю мужчин с этой стороны.

— Счастливая ты, старушка, — сказала Анетта. — В прежние времена мы часто лежали, сплетя руки и ноги, лицом друг к другу, я, бывало, просуну колено к нему между ног. Теперь так уже почти не бывает. Конечно, мне всегда приходилось дожидаться, пока он начнет ко мне ластиться, он обязательно должен был сам проявить инициативу. Если я первая к нему сунусь, он повернется спиной и заснет или, наоборот, включит лампу и примется читать, так что я научилась не лезть первая. Но сегодня ночью я тронула его просто из жалости. Его всего передернуло. Он просто отшатнулся. Уж лучше бы ударил.

— Зачем ты мне это рассказываешь, Анетта? — спросила Гильда.

— Прости, Гильда, — вздохнула Анетта. — Это слишком личное, да? Это горе. Еще более личное, чем тот секс втроем. Давай лучше вернемся к теотерапии. Ой, смотри-ка, тут на обороте титульного листа надпись: «Спайсеру — личный дар от доктора Реи Маркс».

— Ты плачешь, Анетта?

— Нет. Я совершенно спокойна.

— Ведь могло быть написано: «Дорогому Спайсеру с любовью от Реи».

— Именно, — согласилась Анетта. — Мне только личный дар не нравится. И вот еще галочка карандашом на странице восемьдесят один. Спайсер никогда не ставит галочки на полях в книгах. И сердится, когда дети или я мараем книги, поэтому мы тоже научились никаких знаков не ставить. Так что это, должно быть, доктор Рея поставила. Ее-то он ругать не будет. Гильда, здесь отмечен абзац про богиню Геру. Она же Юнона. Первое имя, кажется, греческое, второе римское. Дальше характеристика: «Губительная мягкость, легковерие, зависимость; жестокое обращение со стороны мужа; стыд, смущение, перебранки; хитрость, навязчивость, интриги; ложь, психопатическая ревность; использование секса как оружия…» Гильда, что это? И дальше еще: «Лечение — лунные ванны, ношение обручей и браслетов на щиколотках и запястьях». Я вдруг страшно захотела спать, Гильда, пойду лягу и усну. Больше не могу разговаривать.

— Мне очень жаль, что я не могу помочь тебе, Анетта.

— Раньше мы были счастливы, Спайсер и я, — проговорила Анетта. — В самом деле счастливы. Но он уже не помнит этого. Как будто бы кто-то крадет наше счастливое прошлое и подсовывает вместо него что-то беспросветное и ужасное. Но разве это возможно? Мне безумно хочется спать.

— Анетта, дорогая, ты так долго не отвечала!

— Я спала, Спайсер.

— Сон — это для тебя сейчас самое лучшее, — сказал Спайсер. — У тебя последнее время такой измученный вид. А тут хорошие новости. Оформлена наконец сделка с «Британскими железными дорогами», все подписано и припечатано. «Винный импорт Хоррокса» вышел из теневой полосы.

— Я не знала, что «Винный импорт Хоррокса» был в теневой полосе.

— Я не хотел тебя беспокоить, дорогая, — пояснил Спайсер. — Но последние пару месяцев у нас в финансовом смысле все висело на волоске. Если я это время был вроде сам не свой, то как раз поэтому. Постоянно в напряжении, сама понимаешь.

— Спайсер, как жаль, что ты мне не объяснил, — сказала Анетта. — Я ведь думала, это из-за меня, а оказывается, обыкновенные финансовые заботы! Вот замечательно…

— «Обыкновенные финансовые заботы» — это довольно мягко сказано, Анетта. Мы были на грани банкротства. Ты даже не представляешь себе, еще чуть-чуть, и полный крах. Меня страшно угнетало сознание, что я подвел свою семью — тебя, Сюзан, Джейсона, малютку, всех-всех.

— Только в материальном смысле, Спайсер, — возразила Анетта. — Мы бы не думали из-за этого, что ты стал нас меньше любить. А ты так странно себя вел.

— В каком смысле странно? — спросил Спайсер. — Мне очень жаль, что ты так это воспринимаешь.

— Я никак это не воспринимаю, — сказала Анетта. — А просто радуюсь, что ты снова со мной. У тебя даже голос совершенно изменился…

— Новый контракт означает, что мне придется ежегодно по нескольку месяцев проводить во Франции. Где-то в январе-феврале я уже должен буду уехать. Очень жалко. Малышка только-только родится, каждый упущенный день будет невозместимой потерей. Что поделаешь. Отпразднуем сегодняшний день? Поедем куда-нибудь пообедаем вместе. В час. Ты успеешь?

— Ой, я в таком непрезентабельном виде.

— Пойди быстренько вымой голову.

— У меня глаза опухли…

— С чего бы это? От беременности?

— Наверно, — сказала Анетта.

— Закажем шампанского и омаров, — предложил Спайсер.

— Я не уверена насчет омаров, Спайсер. Лососина будет лучше.

— Не могла же ты вдруг разлюбить омары, — возразил Спайсер.

— Мой желудок теперь не все принимает. Но это временно, — сказала Анетта.

— Надеюсь, — отозвался Спайсер. — Ты же у меня всегда была любительницей омаров с шампанским. Не допускай, чтобы будущий младенец так тебя изменил. Словом, встречаемся в час, поедем обедать, любимая, и забудем все наши неприятности, начинается новая жизнь.

— Спайсер! Дорогой!

— Гильда, это Анетта. Все объяснилось. Спайсер чуть не обанкротился. Вот отчего он был такой. Теперь он бросит свою психотерапию, я уверена. Только когда материальный мир рушится, спиритуальный начинает казаться таким заманчивым.

— Анетта, — проговорила Гильда. — Я просто не могу слышать твой радостный голос.

— Почему?

— Потому что это все так внезапно, — ответила Гильда.

— Мы с ним решили отпраздновать, — сказала Анетта. — Едем вместе обедать. Только он и я. Все совершенно замечательно. Прости, что я тебе так досаждала своими неприятностями. Все, я должна идти. Куда-то запропастился фен.

— С днем рождения, Анетта!

— С днем рождения!

— Желаем всего самого лучшего!

— За твое здоровье!

— Всего, всего!

— Господи, Спайсер! Эрни и Марион! И Элинор с Хамфри! Надо же, ведь сегодня день моего рождения! А я совсем забыла.

— Так похоже на Анетту: забыть собственный день рождения!

— Шампанского, Анетта? Мы уже откупорили, не дождались тебя. Ты сильно запоздала, — заметил Спайсер. — Я ведь назначил в час, а сейчас двадцать минут второго.

— Прости, Спайсер, — сказала Анетта. — Просто когда говоришь в час, всегда подразумевается в час тридцать. И я считала, что еду даже слишком рано…

— У нас опять праздник! За мою красавицу жену! Ну разве она не очаровательна, не бесподобна, несмотря на живот? — провозгласил Спайсер. — Несмотря на то что она все путает. Забыть собственный день рождения!

— Благодаря животу, а не несмотря, — поправила его Элинор. — Хотя, конечно, у нее не самый маленький животик на свете, что правда, то правда. Он распространился вокруг всей талии и виден даже сзади.

— Я бы хоть завтра женился на Анетте, если бы не был уже женат, — заявил Хамфри. — Мне все в ней нравится, включая живот.

— Потому что быть мужем Анетты значит жить на Белла-Крезент, — разоблачила его Элинор. — А это главная мечта твоей жизни. Ты говоришь, что это моя мечта, но все знают, что твоя.

— Сначала Хамфу придется выселить меня, — вмешался Спайсер. — А я выеду из этого дома только ногами вперед. Так что, боюсь, речь идет о заранее спланированном убийстве.

— Сегодня утром я опять погадала на вас, Анетта, — сказала Марион. — И вот вам компьютерная распечатка. С днем рождения! Теперь существует программа гадания по картам Таро. Она сама выбирает на вас карты. Юнгианский синхронизм. Советую прочесть «Введение» великого Карла Густава к «Книге Перемен». Все на свете — один поток, общие приливы и отливы. Правильно я говорю, Спайсер? Вам выпали прекрасные карты, Анетта. Смерть вверх ногами. Это означает новую жизнь, новые надежды, новое рождение.

— А я раздобыл для Анетты еще парочку приглашений на телепередачи, — сказал Эрни. — И на интервью для «Гардиан». Похоже, что ее книга вызовет основательный шум даже и без помощи Опры Уинфрей.

— Я не уверена, что самочувствие позволит мне принять во всем этом участие, — отозвалась Анетта. — Я тогда тебе скажу, как буду себя чувствовать.

— Самочувствие ей, безусловно, не позволит, — сказал Спайсер. — А вот и омары. Я заказал на всех, с учетом, что сегодня будний рабочий день и нам всем надо будет вернуться на работу, кроме, разумеется, именинницы, которая может спать весь день и часто именно так и поступает. У нас с Анеттой сегодня большой праздник, правда, дорогая? И вот мои подарки тебе на день рождения, Анетта, с пожеланиями счастья от самого, самого, самого сердца, по подарку на каждое пожелание счастья. Анетта, свет моей жизни, моя единственная любовь!

— Спасибо, Спайсер. Замечательная речь, — похвалила Анетта.

— Разверни прямо сейчас, — попросил Спайсер. — А то, когда начнем раскалывать клешни, можно все перемазать.

— Какие хорошенькие пакетики, — сказала Марион. — Интересно, что в них? Пять красиво завернутых плоских колечек. А что это на бумаге изображено, мандалы?

— Мандалы, Марион? — изумился Эрни. — Чего только не знает эта женщина! Марион — оккультистка. Устроила у себя над кроватью пирамиду, чтобы сфокусировать энергию. Но ее интересует только энергия снов, больше ничего.

— Секс — это пустая трата времени, Эрни, — сказала Марион. — Преграда между душой и ее видениями.

— Браслеты для запястий и обручи на локти! — восхитилась Элинор. — И все из цельного золота, Спайсер? Какой щедрый подарок. А еще недавно ты толковал про некомплектные бутылки и разорение.

— Я съездил сегодня на Бонд-стрит и купил все это, — сказал Спайсер. — Между двумя совещаниями. Хотелось подобрать для Анетты в этот особенный день что-то особенное, специально для нее.

— А для чего еще золотая цепочка, Спайсер? — спросила Элинор.

— Это застегивается на лодыжке, — объяснила Марион. — Вот прелесть!

— Спайсер, какой великолепный подарок и какое внимание! — восхитилась Анетта. — Как раз то, чего мне хотелось. От браслетов я просто без ума. А цепочке придется подождать до после родов, у меня вон как отекли лодыжки, взгляните. И мне сейчас не надеть ее на ногу, тем более не снять — я не в состоянии наклониться. А браслеты могу примерить, они в самый раз.

— Детские ручонки, — сказал Спайсер. — Как я их люблю. Дай-ка я тебе надену. Не жмет?

— Нет. Плотно, хорошо.

— Теперь вы похожи на настоящую индианку, кроткую и послушную, — высказалась Марион. — А не на современную ученую даму с безумными очами. Эрни, ты купишь мне такие браслеты?

— Нет, не куплю, — ответил Эрни. — Я подарю тебе антиоккультных книг, чтобы ты научилась шевелить мозгами.

— Теперь я, куда ни пойду, буду брякать и звенеть, — сказала Анетта. — И под эти звуки буду думать о тебе, Спайсер. Спасибо, мой милый муж, я очень счастлива.

— Ешь своего омара, — распорядился Спайсер.

— Гильда?

— Привет, Анетта, — отозвалась Гильда. — Я принимаю ванну. Слышишь плеск? У меня теперь в ванной телефон. Стив мне купил, чтобы нам с тобой было удобнее разговаривать. Он о тебе беспокоится. Я теперь могу лежать в теплой воде, это меня так приятно расслабляет, и смотреть, как по животу пробегают волны, а если начнутся схватки, сразу позвонить Стиву. О, о, вот опять! Толкнет, выпятится, и снова гладко. Может, локоть, а может, ножка, некоторые могут определить, но я нет. В клинике говорят, мой малыш родится в срок. Ты опять не была на предродовых занятиях. Мне нравится быть беременной, вот уж не думала! Беспомощность — это такое чувственное удовольствие. А от родов я ничего хорошего не жду, у меня предчувствие, что я умру родами. Как прошел обед по случаю примирения?

— Я сказала Спайсеру, что не хочу омаров, но он все равно их заказал.

— Забыл, должно быть.

— Да, — согласилась Анетта. — Вероятно. А у меня теперь изжога. И мы вовсе не были вдвоем. Присутствовали еще и другие люди.

— У Спайсера общительный характер, — сказала Гильда. — Кто этого не знает.

— Почему Спайсер не пригласил тебя и Стива? Он позвал всех остальных.

— Понятия не имею, — подумав, ответила Гильда. — Думаешь, я его чем-то обидела?

— Сейчас его обидеть ничего не стоит. С ним это часто случается даже без чьего-либо вмешательства. Праздновали мой день рождения, и он подарил мне золотые браслеты.

— О Боже, я забыла про твой день рождения! Прости меня, Анетта.

— Я и сама про него забыла среди всяких забот.

— Какой ужас!

— Но Спайсер вспомнил. Это уже кое-что. Но этим браслетам я не рада.

— Иногда я начинаю сочувствовать Спайсеру, — сказала Гильда. — Не часто, но бывает. Действительно, он никак не может тебе угодить. По-моему, прекрасный подарок.

— Если помнишь, лечение для богини Геры — это обручи и браслеты для рук и ног. Перелистаем еще несколько страниц в книге про теотерапию, и там есть другой абзац, отчеркнутый доктором Реей. В нем говорится, что Гера одарена всеми достоинствами хорошей жены и матери, но в то же время так склонна к ревности, что готова пожертвовать всем, даже собственной жизнью, если понадобится, чтобы отстоять то, что она считает своим. И в результате ее замужняя жизнь отягощена постоянными кризисами.

— И что же? — спросила Гильда.

— А то, Гильда, что, не добившись своего с помощью гороскопов, доктор Рея теперь пустила в ход против меня теотерапию. Этот психологический портрет достаточно близок к истине, чтобы изничтожить меня в глазах Спайсера. Но у меня ведь не беспочвенная ревность, верно?

— Судя по тому, как ведет себя Спайсер, безусловно, нет.

— А она наверняка как-нибудь убедит Спайсера, что да, — сказала Анетта. — Она его настраивает, как радиоприемник. И он слышит только то, что она ему велит услышать. Но зачем ей нужно так расправляться со мной? Он к ней ходить все равно не перестанет, недаром же он сегодня утром специально поехал и накупил мне браслетов и обручей. Этот браслет мне на самом деле жмет, вон уже натер запястье. Клеймо проклятия доктора Реи Маркс. Я теперь буду носить его на теле.

— По-моему, тебе надо пойти и поговорить с ней, Анетта, — сказала Гильда. — Не только ради себя самой, но и ради Сюзан и Джейсона и ради вашей малютки. Ты действительно стала как одержимая.

— Да, я знаю, — согласилась Анетта. — Так я и сделаю. Я вымыла голову и чувствую себя гораздо лучше.

— Разумеется, приезжайте, потолкуем, миссис Хоррокс, — ответила по телефону доктор Рея. — Вы одна, или Спайсер тоже?

— Одна, — сказала Анетта. — Раз вы зовете Спайсера «Спайсер», тогда, может быть, лучше, чтобы вы и меня звали «Анетта»?

— Да нет, миссис Хоррокс. Спайсер — мой пациент, а мы стараемся при лечении поддерживать определенную степень близости. Вы же супруга, и здесь предпочтительна формальность в обращении. Таковы этические нормы. Вы заинтересованная, но третья сторона в наших двусторонних отношениях консультант/пациент.

— Я его жена, — сказала Анетта.

— Мне это отлично известно, миссис Хоррокс, — произнесла доктор Рея. — Пятница, пять часов вас устраивает?

— Я бы хотела, если можно, прийти к вам сегодня, — ответила Анетта.

— Ах ты, Боже мой, даже такая экстренность?

— Просто сегодня мне было бы удобнее, вот и все.

— По случайному совпадению у меня как раз есть сегодня одна отмена, — сообщила доктор Рея. — Значит, сегодня в пять.

— Спасибо.

— Но только не раньше, миссис Хоррокс, — предупредила доктор Рея. — У нас работают ремонтники, а в приемной мужа будет вестись прием, так что места для ожидания нет. Надеюсь, вы понимаете. Прошу меня простить.

— Намек поняла, — сказала Анетта.

— Никакого намека не было, — возразила доктор Рея. — Я просто сообщила вам, что у нас идет ремонт.

— Значит, в пять часов, доктор Маркс, — попрощалась Анетта.

— Да, жду вас, — ответила доктор Маркс.

— Может быть, вы ответите на два-три вопроса, доктор Рея? — спросила Анетта.

— Буду рада, если только смогу ответить, не нарушая конфиденциальности, существующей между Спайсером и мной.

— Но он мой муж, — возразила Анетта.

— Вы постоянно повторяете это. Но супруги не владеют друг другом. Да, он ваш муж. Прекрасно. И мой пациент. Тоже замечательно. Очень жаль, что вы не сочли возможным продолжать лечение у моего мужа. Оно принесло бы вам большое облегчение, и не только вам, но и Спайсеру. Ему в последнее время пришлось преодолевать серьезные трудности.

— Знаю, — сказала Анетта. — Мне тоже.

— По-видимому, вы плохо представляете себе глубину кризиса, переживаемого Спайсером, — произнесла доктор Рея. — И не сознаете, как усугубляет положение ваша супружеская ревность и почему для вас на самом деле так важно лечение у доктора Германа. Очень рекомендую два сеанса в неделю по меньшей мере.

— А я не собираюсь, — ответила Анетта. — И на этом поставим точку. У меня нет лишних денег, чтобы бросать на ветер. А о каком положении вы, собственно, говорите?

— И Лилит, и Сатурн поедают своих детей, — сказала доктор Рея. — Скажу вам прямо, в терминах архетипов, и надеюсь, вы достаточно умны, чтобы понять, что я говорю. В Спайсере злотворный Сатурн борется за самоутверждение. Допускать недооценку Сатурна крайне неразумно.

— Постараюсь не допускать, — согласилась Анетта.

— Сатурн тянет к смерти, к инертности, к бессознательному. К депрессии, в сущности говоря.

— У Спайсера не бывает депрессий. Он веселый, остроумный, деятельный человек. Вернее был таким, пока не попал к вам.

— Вы слишком многое оспариваете, моя милая, — сказала ей доктор Рея. — Собственно, речь идет о творческой депрессии, а она имеет в своей основе необузданную жизненную энергию, которая может оказаться подавленной, если не принимать также и теневую сторону. В результате мы получаем все составные части человеческой трагедии.