Расскажи мне, музыка, сказку

Глава шестая. В СТРАНЕ БЕРЕНДЕЕВ

Кругом было темно. Таинственно зазвучала музыка. Наташа поняла, что где-то совсем близко был оркестр: вот зашелестели струнные... криком петуха пропел гобой... Но оркестра Наташа не увидала. А в забрезжившем лунном свете открылась ей покрытая снегом невысокая горка, по одну сторону которой были редкие кусты и невысокие березки, а по другую — частый, густой хвойный лес с повисшими на ветвях тяжелыми комьями снега. Чуть дальше, под горой, — река, а за нею — что за терема, дворцы и избы видны были вдали! При серебряном свете, в блеске лежащих под луной снегов заречное селение выглядело веселым хороводом крыш, круглящихся, бочкообразных и таких, у которых острые, высокие скаты заканчивались резными коньками; виделись узкие шатровые башенки со шпилями, крутые крылечки с пузатыми столбиками и тонкими перильцами...

Наташа завороженно смотрела за реку и не сразу заметила, что совсем рядом с ней на сухом пне молча сидит, обхватив колени. Леший. Тот самый Леший, которого Наташа встретила совсем недавно. Она не успела ни испугаться его, ни удивиться его появлению здесь, в этом полночном зимнем лесу, потому что ее соседка-птица шепнула:

— Вон там, видишь, — там живут берендеи. Теперь слушай музыку внимательно: сейчас пропоет по-птичьи флейта, и мы полетим.

Наташа вслушалась в тихое, дрожащее, будто разлитый кругом мерцающий свет, звучание музыки, и скоро услыхала далекое птичье щебетанье. Несколько птиц взмахнули крыльями, полетели вперед и закружились над горкой, щебечущие звуки флейты повторились еще и еще раз, и тогда Наташина стайка снялась с места и полетела, поблескивая крылышками в тусклых лунных лучах, освещавших заснеженную горку. Кружась вместе с подругами, Наташа успела заметить, как встрепенулся сидевший на пне Леший.

— Конец зиме! — громко пропел он. — Весна-Красна спускается на землю!

Подпрыгнул Леший, скорчился — и исчез в дупле.

Птиц становилось все больше, больше, снова и снова слышался их звонкий щебет, а скоро зазвучала спокойная, плавная мелодия, и вот сильные, смелые птицы — лебеди, журавли и дикие гуси принесли на своих больших крыльях красавицу, одетую в платье, расшитое зеленью и цветами. Это и была Весна-Красна. И хотя еще стояла ночь и было по-зимнему холодно, Наташа увидела, как посветлело на горке, и почувствовала, что внезапно повеяло теплом. Подружки-птицы весело затанцевали вокруг Весны, потом угомонились, расположились у ее ног, и Наташа тоже села, поджав ноги и прижав к бокам крылышки.

А Весна запела:

«В урочный час обычной чередою являюсь я на землю берендеев.

Нерадостно и холодно встречает Весну угрюмая страна».

Стала Весна рассказывать о далеких заморских южных странах, где всегда тепло, где всегда цветут розы, — где все иное, чем в этом холодном краю. Но любо Весне являться сюда, в суровую северную землю, чтобы пробуждать таинственные силы природы, отогревать деревья, убирать рощи и поля коврами трав, нести радость живущим здесь людям.

Голос ее лился вольным, свободным потоком, а кругом раздавались неясные переливы, едва различимые шорохи, будто где-то под снегом шевелились ожившие ростки весенних трав.

Наташа заслушалась, но скоро заметила, что ее подружки-птицы дрожат от холода, и тоже стала чуть заметно потряхивать крылышками, трясти головкой. Весна взглянула на них, улыбнулась и подошла к Наташе. Как она была красива, Весна-Красна! Наташа глядела на нее во все глаза, а Весна положила руку Наташе на голову и обратилась к птицам:

«...Сороки-белобоки, — пела она, — веселые болтуньи-щекотуньи, угрюмые грачи и жаворонки, и ты, журавль со своей подругой цаплей, красавицы-лебедушки и гуси, и мелкие пичужки, вы озябли? Хоть стыдно мне, а надо признаваться пред птицами: сама я виновата, что холодно и мне, Весне, и вам...». И поведала Весна, что есть у нее со старым Дедом Морозом дочка Снегурочка, которая вот уже шестнадцатый год живет в глухом лесу, среди нетающих льдин. Жалеючи Снегурочку, боится Весна поссориться с Морозом, а тот и рад, знай холодит землю...

— Дрожите вы, бедняжки, — поет Весна. — Попляшите, согреетесь. Видала я не раз, что пляскою отогревались люди.

Птицы будто только этого и ждали: задвигались, зашевелились, поднялись со своих мест. Снова защебетали флейты, у самих птиц появились разные инструменты — и свирельки, и скрипочки, и, что было Наташе радостно увидеть, — домры, точь-в-точь такие, на какой играл дед Семен. Взяла себе такую же домру и Наташа, но, конечно, птицы только делали вид, что играют,— играл невидимый им настоящий ор-кестр: флейты щебечут, кларнет как будто кукует, скрипки, словно птенцы, верещат, гобой утушкой посвистывает, а фагот какую-то большую птицу изображает. Веселую, озорную музыку играл оркестр, и все они, птицы, стали под эту музыку притоптывать, приплясывать, водить хороводы и петь, а Весна плясала и пела с ними вместе:

И вдруг птицы с криком бросились к Весне, стали жаться к ней, искать у нее защиты, потому что из лесу на пляшущих птиц вдруг посыпался иней, полетели хлопья снега, подул ветер, набежала мгла, и метель завыла, засвистела, заходила волнами. «Метель, метель, нам холодно!» — закричали птицы.

— В кусты, скорей в кусты! — раздался голос Весны, и птицы попрятались кто куда. Наташа тоже юркнула за какое-то дерево, но расположилась так, чтобы можно было незаметно следить за происходящим.

И вот из лесу, сотрясая тяжелые ветви сосен и елей, вышел Мороз, гордый своей властью над зимней, стынущей от его ледяного дыхания округой. В последний раз хвалится Мороз силой: пора ему на заре вместе с ветром умчаться дальше на север, к сибирским тундрам. А Весна-Красна беспокоится: «На кого же Снегурочку оставишь?» — спрашивает она Мороза. Старик и сам боится за судьбу их дочки. Ведь Солнце может погубить Снегурочку, заронит в сердце ей огонь любви — и пропадет она, растает... Не лучше ли отдать ее в слободку, к людям, к Бобылю, на место дочери?

Согласилась Весна-Красна.

— Снегурка! Снегурушка, дитя мое!—позвал дочь Дед Мороз.

Наташа глянула: а Снегурочка, оказывается, прячется поблизости, за соседним деревом. Лукаво посмотрела Снегурочка на Весну-Красну и Мороза, чуть выглянула из-за ветки... Короткую веселую мелодию спела в оркестре флейта. Радостным, нежным голоском повторила Снегурочка этот напев:

— А-а-у, а-а-у!.. — и морозный лес дважды ответил ей отчетливым эхом.

Вышла Снегурочка из-за дерева и бегом к родителям.

Стала Весна-Красна ласкать Снегурочку, стала спрашивать:

— Красавица, не хочешь ли на волю? С людьми пожить?

— Хочу, хочу, — ответила Снегурочка.

Тогда спросил ее отец Мороз:

— А что манит тебя покинуть терем родительский и что у берендеев завидного нашла?

Ответила Снегурочка:

— Людские песни...

Зазвенел лес, словно прозрачные льдинки на ветвях задели одна другую, будто закружились легкие снежинки, откликаясь на Снегурочкин голосок.

Безмятежно запела она, и, слушая Снегурочку, глядя на нее из-за деревьев, Наташа вдруг вспомнила вчерашний разговор с Ученым Котом, обернулась к подружке-птичке, притаившейся неподалеку, и чуть слышным шепотом спросила:

— Снегурочка поет свою арию?

— Ну да, арию. Ты разве не знаешь? Тише! — тоже шепотом ответила птичка.

— мечтала Снегурочка о жизни среди людей, —

«Опять я слышу про Леля», — отметила про себя Наташа, и тут же забыла думать об этом, потому что боялась что-либо пропустить и не услышать. Но только она успела дослушать арию Снегурочки, только успела узнать, что Мороз и Весна, хоть и беспокоятся за свою дочку, все же договорились оставить ее людям, — как Наташу кто-то потянул назад, в глубину леса. Она увидала, что птицы собрались уже там и быстро-быстро стали сбрасывать с себя крылышки, перышки— терять свое птичье обличье. И на Наташу вдруг накинули тепленький полушубок, нахлобучили шапку, ножки сунули в сапожки, и не успела она оглянуться, как оказалась уже среди толпы веселого деревенского люда — детей и взрослых, окружавших широкие сани-розвальни. Посмотрела Наташа и ахнула: на санях возвышалось большое что-то, несуразное: не то человек живой, не то пугало мочальное, не то кукла тряпичная.

Трясется кукла, поворачивается, мочалами-тряпьем покачивается, а люди-то ей низко кланяются, посмеиваются да поют:

Мужики, что посильней, впряглись вместо лошади, поволокли сани на открытое место, на горку, и вот уж чучело стоит у всех на виду, народ вокруг толпится, пританцовывает, припевает:

Кто поет, кто пляшет, кто в бубен ударяет, а в оркестре-то, в оркестре — барабан громыхает, тарелки позвякивают, скрипки да флейты посвистывают, трубы с тромбонами гудят!..

Растерялась было Наташа среди общего веселья, среди музыки и пляски, но спасибо подружке, которая тоже успела из птички превратиться в деревенскую девочку и держалась поблизости от Наташи:

— Смотри на меня и танцуй точно так же, — быстро проговорила подружка, и Наташа начала топать сапожками, хлопать ладошками, приседать да кланяться. Тут люди стали подпихивать сани дальше, под гору и петь-приговаривать скороговоркой:

И вдруг соломенное, тряпичное, мочальное чучело встрепенулось и запело басом.

Минует год, поет чучело, пройдут лето, осень, зима, а когда вновь наступит весна, тогда и опять Масленицу ждите.

Пропела Масленица и... исчезла, будто ее и не бывало. А один мужичок схватился за пустые сани:

— Постойте! Как же это? Неужто вся она?

И тут произошла такая история. Пошел к лесу этот мужичок— зовут его Бобыль — нарубить охапку веток (избенка у него неделю не топлена), но в недоумении опешил: Снегурочка стоит у дерева.

— Диковина, честные берендеи! — зовет людей Бобыль. Нерешительно попридвинулись люди, и только теперь, подойдя вместе со всеми, смогла Наташа хорошо рассмотреть Снегурочку. Была она стройна, как тоненькое деревце, светлая коса спускалась до пояса, на бледных щеках горел неяркий румянец, а глаза у нее были — голубые, блестящие, раскрытые широко-широко... «Боярышня!.. Живая ли? Живая... В тулупчике, в сапожках, в рукавичках», — в полной растерянности произносят берендеи. А Бобыль, мужичок бойкий, не теряется:

— Дозволь спросить, далече ль держишь путь, и как зовут тебя и величают?

Снегурочка робко сделала шаг навстречу людям и ответила:

— Снегурочкой... В слободке я пожить хочу. Кто первым нашел меня, я тому и буду дочкой...

Народ удивился, а Бобыль обрадовался, стал приплясывать. Жена его Бобылиха с радостью согласилась:

— Возьмем, Бобыль, Снегурочку, пойдем!

В этот миг обернулась Снегурочка к лесу.

— Прощай, отец! Прощай и мама! Лес, и ты прощай!— пропела она, и тогда раздались из чащобы лесные голоса: «Прощай... прощай...» А деревья и кусты Снегурочке поклонились....

Тут уж все перепугались, и с криком «ух, страсти-то какие, ай-ай-ай-ай!» — народ пустился наутек, и Наташа, хотя ей вовсе не было страшно, побежала вместе со всеми по сугробам через пни и коряги, прикрытые снегом, мимо кустов и деревьев подальше от горки, в темноту...

— Иди за мной, а то в темноте забредешь, куда не следует, — говорит ей подружка, и минуту спустя Наташа оказалась в той самой комнате, где превратили ее в птицу.

— Поторопитесь! — громко командует кто-то, и все начинают быстро сбрасывать с себя тулупчики, шапки, сапожки... Будто и вправду в один миг ушла зима, и весна с дождем и ветрами миновала, стало тепло и радостно: все вокруг расцвело яркими летними одеждами — полотняными платьицами с вышитыми на рукавах и по подолу полевыми цветами, запестрело синими, зелеными, красными сарафанами. Надела такое платье и Наташа, а поверх — голубой сарафанчик. Одежда едва не доставала до полу, но такие длинные подолы были у всех, и ей подумалось, что это очень даже нарядно. А еще ей дали косыночку — всю в цветах, — хочешь на голову ее накинь, хочешь — на плечи и придерживай легонько за кончики.

Было в комнате зеркало, и Наташа никак не могла отказать себе в удовольствии повертеться перед ним вправо-влево, приподнять-опустить головку и посмотреть на себя искоса. Но долго заниматься этим ей не удалось, потому что раскрылась дверь...

— Ну, как у вас дела, всё в порядке? — раздался чей-то голос. Наташа мгновенно обернулась... Тон-Тоныч!..

— В порядке, — отвечает самая старшая из них, та, что велела поторапливаться.

— Молодцы, — говорит Тон-Тоныч. — А у меня вот дела совсем не в порядке. Такая у меня случилась неприятность,— грустно говорит Тон-Тоныч, — должна была приехать ко мне одна девочка — и не приехала.

И Тон-Тоныч беспомощно развел руками, будто хотел сказать, что вот, мол, стою я перед вами такой большой, взрослый дядя, который, казалось бы, все может, а на самом-то деле очень многого он не может, например, не может найти девочку, которая должна была приехать — и не приехала. И всем Тон-Тоныча очень жалко, а Наташе его жалко больше всех. И тут она соображает, что уж кто-кто, а она-то и должна помочь Тон-Тонычу, потому что именно она, Наташа, и есть та девочка, которая не приехала и которую Тон-Тоныч собирается разыскивать.

— Ой! — радостно говорит Наташа. — Вот же я! — и выступает вперед.

И среди общей тишины Тон-Тоныч — такой большой, взрослый дядя, от кого ничего подобного и ожидать-то было нельзя, — вдруг, вытаращив от удивления глаза, свистнул, как двенадцатилетний мальчишка: «Фью-ить!» — свистнул Тон-Тоныч, и все рассмеялись, и он рассмеялся вместе со всеми.

— Ну и ну! Так ты и птицей была? И берендейкой? — стал он расспрашивать Наташу. — И теперь опять идешь? А если ты запутаешься и сделаешь что-нибудь не то? Ведь ты тогда скандал учинишь на все Берендеево царство. Да и мне, дирижеру, невесело придется!

— Не учинит, не учинит! — вступилась вдруг за Наташу подружка. — Я за ней слежу, она все делает правильно!

— Ишь вы, храбрые какие, — покачал головой Тон-Тоныч и махнул рукой. — Ну, да ладно! Отправляйтесь-ка, девочки, в Заречную слободку, вам пора.

А в Заречной слободке Берендеевке уже давно весна: на деревьях молодые листья, свежая зелень покрыла землю. Неяркое северное солнце, перед тем как на ночь скрыться за горкой, освещает косым оранжевым светом высокие терема, отражается в слюдяных окнах, и глубокие тени играют в резных наличниках, взбираются вверх вдоль витых столбов, поддерживающих перильца.

Нарядны терема в Берендеевой слободке. У одного только Бобыля изба бедная, с покосившимся крыльцом, сбоку от которого врыта в землю простая нетесаная лавка. Но то хорошо, что изба стоит на самом краю слободки, а при таком беззаботном, веселом хозяине здесь самое место играть да хороводы водить.

Поблизости, у слободской околицы встречают вечером пастухов, чьи рожки слышны еще издалека.

Вот и сейчас, когда Наташа с подружками подходила к избе Бобыля, в вечерней тишине раздавались пастушьи наигрыши. Наташа сразу же узнала эти напевы: сегодня утром дед Семен, сидя вместе с ней на пеньке, играл их на свирельке.

И Наташе показалось, что вот-вот из лесу выйдет старик пастух в своем брезентовом дождевичке и с кнутом через плечо. Но вышел из лесу не старик, а совсем юный пастушок. Это его рожок то протяжно, то переливчато звучал в вечернем воздухе, и была нескончаемая грусть в этом долгом напеве. Как и все берендеи, Наташа слушала и смотрела на пастушка. Русоволосый, ясноглазый, в голубой, подпоясанной шнурочком широкой рубахе, был он очень пригож, этот пастушок, и не засмотреться на него никак нельзя. Только когда рожок его окончил выпевать свои тихие звуки, стали расходиться берендеи. А Бобыль пригласил пастушка отдохнуть у избы.

Наташе совсем не хотелось уходить отсюда, но, заметив, как все слобожане покидают околицу, она поняла, что и ей надо куда-то скрыться. Такое местечко легко нашлось неподалеку за кустарником, и потом Наташа не раз пряталась в этом укрытии: оно оказалось удобным потому, что из него все было хорошо видно и слышно.

Вдруг прозвучала флейта — «снегурочкин мотив» (так назвала его про себя Наташа), и тут сама Снегурочка вышла из избы.

— Здорово, Лель пригожий, гостем будь, — обратилась она к пастушку. Вот, оказывается, как зовут его — Лелем... Какое красивое имя, и очень оно подходит юному пареньку!..

Стал Лель петь Снегурочке песни. Ведь ради песен-то и осталась дочь Мороза и Весны жить у людей, в берендеевой слободке. Любо ей слушать Леля, который начал с грустной-грустной, протяжной песни:

и когда запел «Ладо мое. Ладо», то в этом припеве зазвучал тот печальный мотив, что наигрывал Лель на своем рожке. Снегурочка чуть не заплакала, слушая песню, и тогда, чтобы развеселить ее, Лель стал петь другую. Эта песня быстрая, резвая, и поется в ней о том, как по лесу, по частым по кустарникам, по малой тропиночке, по мхам да по болотинам девушка бежит-торопится.

Едва Лель допел, как девушки-берендейки вышли из-за избы и стали звать Леля побегать, попрыгать с ними. Пастушок не раздумывал: заиграл опять на своем рожке и пошел к девушкам, оставив Снегурочку одну. Из-за кустарника Наташа видела, как опечалилась Снегурочка. Жалко было ее до слез, когда тихо запела она о своей одинокой жизни, не согретой людским теплом. Ведь сердце у Снегурочки холодное, и люди чувствуют, что она не совсем похожа на них, что не дано ей любить, страдать и радоваться так, как это умеет живое — человеческое сердце...

Снегурочка задумалась. А из соседнего терема вышла красна-девица — стройная, румяная, с густою темною косой. Приветлива она со Снегурочкой и, как с лучшей подружкой, поделилась с нею своей радостью: полюбила она молодца, что красив, кудряв, хорош-пригож, словно маков цвет. Богатый он торговый гость по имени Мизгирь, и обещал в Ярилин день обменяться с ней венками.

— Да вот и он! — воскликнула девушка обрадованно, и Наташа увидела черноволосого, черноглазого красавца. Он шел вдоль слободки, а за ним — двое слуг с тяжелыми мешками. Тут высыпали отовсюду девушки и парни, появился и Лель, и Наташа присоединилась к берендейкам, чтобы поближе все видеть. И началась на околице такая игра: девушка, за которой пришел Мизгирь, спряталась среди подружек; а черноглазый красавец учтиво всем поклонился и спросил:

Отвечает ему хор девушек: «Не отдадим Купаву!». Стал тогда предлагать Мизгирь подружкам выкуп за свою невесту — деньги да орехи, да пряники из мешка, стал одаривать и парней-дружков, чтобы уступили ему слободскую девушку. И вот, наконец, отпустили Купаву, и садится с нею Мизгирь на крыльцо, а все идут на лужок водить хороводы. В последний раз перед свадьбой пойдет Купава играть и петь с подружками, зовет она с собой и Снегурочку...

В этот миг увидал Мизгирь Снегурочку, остановился и... будто не было веселья, будто не радовалась Купава, будто не говорил Мизгирь ласковых слов своей невесте: не может он глаз отвести от Снегурочки, позабыл обо всем на свете. Не хочет он идти с Купавой, Снегурочку он молит полюбить его. Много видел Мизгирь красавиц, но такой никогда не встречал!

Плачет Купава, просит народ заступиться за нее и наказать обидчика Мизгиря. Ведь в царстве берендеев девушки до той поры не знали обмана и обиды. И народ решает: пусть Купава пойдет к мудрому царю и расскажет ему о своем горе.

...Наташа была так взволнована, что не сразу почувствовала, как кто-то потянул ее за сарафан. То подружка звала ее за собой, потому что берендеи стали расходиться, и пора было идти им в ту комнату, где они переодевались. Но сейчас переодеваться не пришлось: все разбрелись по комнате, некоторые стояли небольшими группками, тихо переговариваясь, другие присели, чтобы немного отдохнуть. Молча сидела и Наташа, раздумывая об увиденном, а в ушах у нее продолжала звучать музыка, которую она слышала только что там, в царстве берендеев. Она подумала, что без музыки, без песен, без пастушечьих напевов, без игр и плясок берендеев это царство не было бы для нее таким привлекательным. Конечно, думала Наташа, сказки и волшебства, этот необыкновенный мир, в который она всегда любила окунаться, когда читала книжки, по-прежнему дорог ей; но когда в этом мире живет еще и музыка — он становится в тысячу раз интересней и красивей. В звуках оркестра, в людских поющих голосах сказочный мир окрашивается яркими красками, сверкает огнями драгоценных камней. Музыка рассказывает сказки не хуже книг, размышляла Наташа, а может быть и лучше? Если бы я читала про Леля-пастушка, разве услыхала бы, как играет он на рожке? И Снегурочкин мотив я бы не услыхала... И Наташа почувствовала, что поняла что-то важное для себя, и, обращаясь то ли к подружкам, наполнявшим эту большую комнату, то ли к самой себе, то ли к Тон-Тонычу, который привел ее сюда, она чуть слышно прошептала: «Пусть... Пусть будет музыка всегда-всегда...».

Вошла старшая и сказала:

— Девочки, у царя Берендея заболел один из мальчиков-слуг. Кого-нибудь нужно нарядить в шаровары и поставить во дворце у дверей. Ну, кто пойдет? — спросила она и посмотрела на Наташу. Все тоже посмотрели на нее, и старшая сказала:

— Пусть она и пойдет. Ей интереснее всех. Ты же ведь там еще не бывала, да?

— Не бывала. Возьмите меня, я пойду.

— Иди, — согласилась старшая и дала ей шаровары, рубаху, шнурочек шелковый, чтобы подпоясаться, и когда Наташа быстро переоделась, ей расчесали соломенные непослушные волосы на две стороны, и стала она точь-в-точь пареньком-берендеем.

— Совсем, как Лель, — сказал кто-то, и в ответ раздался дружный смех.

Спустя минуту она уже неподвижно стояла у столбика, подпиравшего навес высокого крылечка, которое вело к сеням царского дворца. Сени эти устроены были очень удобно: примыкавшие к стене царских покоев, они с трех сторон оставались открытыми. Из-под нависшей над сенями высокой двускатной крыши далеко виднелись зеленеющие весенние поля, роща в туманной белизне березовых стволов, блещущий под солнцем поворот реки, а на том берегу ее — слободка берендеев.

Крутые лестницы и переходы шли из сеней во двор, в царские палаты и в другой, соседний терем. Лестничные перила с точеными балясинами, витые деревянные столбы, на которые опиралась крыша, и нехитрая мебель сеней — деревянные кресла и длинные лавки — были покрыты резными узорами. Иногда резьба шла по живому незакрытому дереву, глядевшему коричневыми глазками сучков, изгибавшемуся плавными линиями годовых слоев; иногда же узорчатая поверхность была расписана яркими красками. Тихие оранжевые птицы сидели между лазоревыми цветочными лепестками; под гнущимися от тяжести плодов ветвями стояли спокойные львы и улыбались мудрой, едва заметной улыбкой; ехал куда-то всадник, держа копье, обращенное к солнцу, и конь склонял крутую шею и поднимал копыто...

А посреди сеней, на крепко сбитом позолоченном стуле сидит тот искусный художник, кто своим трудом и уменьем создал эту красоту, — сидит царь Берендей и расписывает один из столбов. На переходах у дверей — мальчики-слуги, одетые гак же, как Наташа, а в глубине сеней на лавке — старики-слепцы во всем белом и сами белобородые и седые. На коленях у них гусли, и каждый из этих старцев очень похож на того былинного певца Баяна, которого Наташа слышала на свадьбе Людмилы и Руслана... И гусли у них звучат точно так же — размеренно, величаво и вольно. И подумалось Наташе, что в оркестре, наверно, играют сейчас арфа и фортепиано, а Тон-Тоныч каждый раз, как гусляры ударяют по струнам, плавно взмахивает дирижерской палочкой. Тут Наташа незаметно голову чуть повернула, глаза скосила и увидала: вон он, Тон-Тоныч, — где-то там, за пределами сеней стоит, где почти совсем темно и фигура дирижера едва освещена скудным светом..

Поют гусляры о царе Берендее, прославляют его за то, что счастливое мирное его царство не знает войн и междоусобиц:

Но не все благополучно в стране, которой правит Берендей. Короткое северное лето становится год от году короче, а вёсны — холодней. А это значит, размышляет царь, что Ярило-Солнце недоволен берендеями: сердца у них не такие горячие, как прежде.

Неспешно текут мысли старого Берендея. Как вернуть Ярилино расположение, чем ублажить его?.. А вот и новая забота: девушка Купава пришла к нему и пала пред ним на колени: пусть рассудит справедливый царь, как быть ей, обиженной Мизгирем, как наказать обидчика.

Поет Купава; плачем, отчаянием полон ее протяжный горестный напев... Тихие звуки оркестра доносятся, будто короткие тревожные вздохи; а вот и сама Купава прерывает пение: сказывать ли про то, как весною, гуляючи по лесу да по лугу, повстречала молодца? «Сказывай, сказывай!» — ласково отвечает ей царь. И снова льется напев — печальный рассказ о любви, омраченной нежданной обидой... Разгневан Берендей. Уходя в свои покои, велит он созвать народ на царский суд и привести преступника.

И вот уж подымаются на башни глашатаи-бирючи в красных кафтанах, в заломленных шапках, с секирами в руках, вот уж кличут они бояр, дворян, гостей торговых, молодиц, красных девиц, дочерей отецких, жен молодецких, кличут весь государев люд на красный двор, на часты ступени, в дубовые сени суд судить, ряд рядить!

Начал собираться народ самый разный. Наташа увидела со своего места, что и Лель пришел, что привели и Мизгиря, увидала, как он стал, опустив голову, поодаль от Купавы. Заиграли трубы, и под праздничную, торжественную музыку марша распахнулись двери Царских покоев. Появились придворные и слуги царя, а за ними — и сам мудрый среброкудрый царь, великий Берендей.

Стал судить он Мизгиря судом справедливым, и решил уж было осудить его на вечное изгнание, но тут появилась Снегурочка. Она с улыбкой поклонилась народу и царю, порадовалась на цветок, что лазоревой краской выписан был на узорном столбе, и увидел Берендей: нельзя не восхититься ее красотой, нельзя не полюбить Снегурочку.

Притихли люди, смолкла на мгновенье музыка, но вот послышалось, как заиграла виолончель. Мерно потекли ее звуки, словно стали рождаться и сменять одна другую спокойные, светлые мысли. Задумчиво глядя на Снегурочку, негромко запел старый царь Берендей:

Неспешно льются тихие звуки виолончели, и голос Берендея будто зовет, манит уйти в сумрак старого бора, к заросшим лесным оврагам, по дну которых струятся ручьи и колышут траву и медленно кружат на поворотах прозрачную воду.

Спрашивает царь у Снегурочки, любит ли она кого-нибудь из берендеев? Нет, — холодно ее сердце. И тогда мудрый царь обещает великую награду тому, кто сумеет заронить любовь в снегурочкино сердце.

И славный пастушок Лель, и влюбленный в Снегурочку Мизгирь говорят царю, что Ярило-Солнце не будет гневаться на берендеев: Снегурочка полюбит...

Спокоен царь; с улыбкой он велит народу собраться вечером в лесу для игр и песен, чтоб утром, на заре, всем вместе встретить Солнце.

Наступил вечер и пришла Наташа со своими подружками, с девушками и парнями на лесную поляну. Опять на Наташе красивый сарафан поверх полотняного платья, на голове — венок из зелени и цветов, и такие же венки у всех берендеев. Угощается народ брагой и пряниками, водят девушки круги-хороводы. «Ой, что же они поют?» — прислушивается Наташа. «Липеньку», ту самую хороводную «Липеньку», которую она сегодня пела в лесу!.. Вот уж радостно-то было услышать ее здесь, услышать, как поют ее и Снегурочка и Лель, увидеть, как под эту песню девушки надевают на парней свои венки и снова кружатся вместе со всеми.

То-то стало весело на лесной поляне! Вот Бобыль потешает народ, представляет, как ходит-отряхивается бобер; вон выходят вперед по-смешному наряженные, в чудных раскрашенных масках, с домрами да с балалайками в руках плясуны-скоморохи, и в такой пляс пустились, что весь лес ходуном заходил от их молодецкого топота! Когда же кончилась пляска, взял Лель свирель, и Наташа услышала его песню про то, как «туча со громом сговаривалась», как пошли девушки с молодцами в лес по ягоды, как в лесу они разбрелись и стали аукаться. Всем понравилась песня Леля, и царь Берендей велел ему выбрать красавицу-девицу, которая бы в награду за песню поцеловала его.

Ждут девушки, к кому из них подойдет красавец Лель. Выбрал Лель Купаву. Обидно видеть это Снегурочке. И когда народ ушел проводить царя Берендея, осталась Снегурочка одна, заплакала. Почему же не ее вывел Лель из круга девушек?..

В этот миг появился Мизгирь. Давно он разыскивает Снегурочку. На коленях Мизгирь просит Снегурочку полюбить его, но Снегурочка боится его речей. Поет он ей о бесценном жемчуге, что достали ему со дна синего моря, предлагает Снегурочке за ее любовь драгоценное жемчужное зерно, которое стоит полцарства, но нет — бежит Снегурочка от Мизгиря... Хочет он броситься вслед за нею, но вдруг появляется за его спиной Леший и хватает Мизгиря.

Таинственно, пугающе шумят и вьются вокруг Мизгиря невидимые вихри, лес оживает и приходит в движение. Деревья и кусты превращаются в фантастические чудища. Леший скачет между ними, и то тут, то там возникает перед Мизгирем чуть видимый Снегурочкин лик. Бежит и бежит Мизгирь вслед за туманным видением, падая и спотыкаясь, и будет он так искать свою возлюбленную ночь напролет до рассвета.

...Замирая от страха, Наташа из-за пригорка следила за всем происходящим, а когда поляна опустела и кусты и деревья приняли свой обычный вид, ее вдруг потянули за рукав. Это была подружка.

— Куда же ты пропала? — шепотом сказала она. — Мы теперь будем цветами. Пойдем скорей, а то не успеем прийти в Ярилину долину.

Спустя немного времени по берегам озера, что лежало под высоким, крутым обрывом Ярилиной горы, расцвели цветы — ландыши, васильки, маки. Среди других цветов нашли себе место и две незабудки — Наташа со своей подружкой.

Начиналось утро, и звучала музыка — такая, будто пела сама заря: воздушному голоску флейты отвечала перезвонами арфа, светлые мелодии играли скрипки. А к озеру шла Снегурочка и звала свою мать — Весну.

И вот явилась она из воды. Цветы окружили ее, прижались к ее ногам, точно так же, как прижимались к ней птицы, прилетевшие вместе с Весной на землю берендеев. Но только теперь пора Весне покидать этот край: с рассветом Ярило вступит в свои права, и начнется лето.

В час расставания Снегурочка просит Весну, чтобы она одарила холодное сердце дочери человеческой любовью.

И происходит чудо: едва Весна, сняв со своей головы венок, надела его дочери, как в глазах Снегурочки все преобразилось.

— Ах, мама, что со мной! — воскликнула она. — Какой красой зеленый лес оделся! Вода манит, кусты зовут меня, зовут под сень свою; а небо, мама, небо!..

— Но, дочурка, таи любовь от глаз Ярилы-Солнца! — предупреждает Снегурочку мать. Простившись с дочерью, Весна-красна скрывается в озере...

Трубят валторны: все больше и больше разгорается заря. А у подножия Ярилиной горы бродит Мизгирь. Завидя Снегурочку, бросился он к ней со словами любви, и теперь уже не со страхом и боязнью встречает его Снегурочка: она любит Мизгиря всем своим живым, горячим сердцем. Одного только она боится: солнечных лучей, и просит Мизгиря укрыть ее в тени.

Все светлее становится вокруг. Идет из лесу народ: идут гусляры, ударяя по струнам, идут пастухи и играют на рожках, выходит царь Берендей со своей свитою, а за ним женихи и невесты и весь берендеев люд. Запевают девушки и парни веселую свадебную песню «А мы просо сеяли, сеяли»... Тогда-то Мизгирь подводит к царю Снегурочку.

— Охотой ли вручаешь жениху судьбу свою? — обращается к ней Берендей.

— Великий царь, спроси меня сто раз — сто раз отвечу, что люблю его.

Светлеет лицо доброго Берендея, радуется народ, слыша, какою теплотой и счастьем полнится ее голос...

Стоит среди толпы и Наташа, и тоже слушает нежную ласкающую музыку — и вдруг тихие звуки будто содрогнулись, взорвались — раз, и другой, и стали стихать: то раздвинулись облака, и яркий луч Ярилы-Солнца пал на Снегуроч кино сердце.

— Но что со мной? Блаженство или смерть? — сперва не понимает Снегурочка случившегося. Силы ее быстро слабеют. Последнюю арию поет она: «Прощайте, все подруженьки, прощай, жених мой милый!».

Затихает ее голос, и на глазах пораженного народа Снегурочка тает, тает — и вот уж она исчезла...

— Как вешний снег, растаяла она! — горестно воскликнул Мизгирь. — Не стоит жить на свете!

Мгновение — и с обрыва Ярилиной горы бросается он в озеро. В ужасе берендеи. Но мудрый их царь выходит вперед и возглашает, что гибелью Снегурочки и Мизгиря не должен омрачиться праздник. Отныне Солнце не будет гневаться на берендеев.

— Веселый Лель, запой Яриле песню хвалебную!

И Лель, а с ним вместе и весь народ запевают: