Расскажи мне, музыка, сказку

Глава седьмая. ЕЩЕ ОДНА БЕСЕДА С УЧЕНЫМ КОТОМ

Позже Наташе с трудом удавалось вспомнить, что же было после того, как Лель и берендеи спели свой хвалебный гимн Яриле-Солнцу. Кажется, она снова побывала в той комнате с зеркалами, где уже не раз переодевалась. Слышалось ей, как кто-то спрашивал, какое платье ее. Она, не глядя, кивнула головой, и сперва на нее надели что-то чужое. Пришлось опять раздеваться и одеваться. Виделись ей чьи-то лица — и подружек, с которыми она провела весь этот вечер, и берендеев, и Леля, игравшего на своей свирельке; прыгал и хохотал Леший и кричал «кыш-ш!». Потом был глубокий прохладный двор со звездами в вышине. От ночной свежести Наташа стала дрожать, но ее вдруг крепко ухватили под мышки и сунули в какой-то длинный туннель, тускло освещенный электрической лампочкой. По сторонам змеились синеватого цвета водоросли, прислоненная к стенке, стояла морская звезда, сверху спускалась ячеистая рыболовная сеть. В конце узкого прохода Наташа увидала золотой трон, украшенный перламутровыми раковинами. Трон был большой, глубокий и удобный. Не особенно раздумывая, Наташа взобралась на сиденье, так как очень хотела поскорее заснуть.

По проходу шел к ней Тон-Тоныч, и она еще, помнится, спросила его: «Где мы?» — «В подводном царстве, — ответил Тон-Тоныч, — разве не видишь? Сейчас поедем.» — «Ага, — протянула Наташа. — Вижу...» Но она, конечно, уже ничего не видела, потому что веки ее сомкнулись сами собой. И она не поинтересовалась, куда и как это она сейчас поедет, сидя посреди подводного царства на троне? Разум ее отказывался что-либо понимать: она заснула и затем только время от времени вскидывала голову, на миг открывала глаза и вновь засыпала, прижимаясь к Тон-Тонычу, который тихонько бормотал тогда: «Спи, спи... Ну и ну!.. Ох, и намучились мы с тобою сегодня... Скоро приедем в нашу избушку, уснешь тогда спокойно...»

В какой-то момент Тон-Тоныч застучал кулаком по стенке и стал кричать: «Эй, стойте же! Нам выходить!»

Наташа почувствовала, как он взял ее на руки, сквозь сон она улыбнулась, потерлась щекой о рукав его рубашки и снова заснула, на этот раз уже сном долгим и глубоким.

Проспала она все утро. Солнце стояло высоко, и начиналась дневная жара, когда, напевая «Липеньку», веселая, отдохнувшая, Наташа выбежала на крыльцо избушки. Быстро умылась у ручья, на кухне позавтракала — тоже наскоро, потому что Тон-Тоныч, который встал намного раньше, дожидался ее в своей комнате. Чем он там занимался, было неясно: в комнатке у него что-то попискивало, пощелкивало и трещало.

С крыльца спустились втроем: Тон-Тоныч, Наташа и Ученый Кот Нестор. Золотая цепочка от шеи Ученого Кота тянулась к поясу Тон-Тоныча, и Нестор выступал так величественно, что было совершенно невозможно определить, кто кого ведет: Тон-Тоныч Кота или Кот — Тон-Тоныча. Пожалуй, именно Ученый Кот вел их за собой, шествуя чуть впереди и время от времени оглядываясь, будто говоря: «Что это вы так плететесь? Поживей, поживей, не отставайте!»

— Мы с вами, уважаемый Нестор, не успели обсудить, куда нам сегодня отправиться, — говорил Тон-Тоныч. — Но если вы ведете нас в ваши излюбленные места, то я ничуть не возражаю. Далековато, но мы выспались, а подзакусить у нас найдется, — и он похлопал по своему толстому портфелю. Обернувшись, Ученый Кот внимательно посмотрел на Тон-Тоныча и едва заметно кивнул. — Превосходно, — сказал Тон-Тоныч. — Ты, синеглазая, побываешь в заповедных уголках окрестных лесов. Мой коллега знает их лучше, чем кто бы то ни было. Не считая, конечно, самих лесовиков, леших, кикимор и прочих обитателей дремучих угодий. Конечно, там бывает и мрачновато, но что поделаешь? — каждый выбирает себе жилье по вкусу.

Действительно, лес становился все глуше. Тропинка скоро исчезла, и теперь они то ступали по прошлогодней опавшей листве, то перешагивали через поваленные стволы, кора которых от сырости замшела и стала зеленой.

Раздвигая высокие пики иван-чая, спустились в овраг и долго шли по дну его. Чувствовалось, что солнце пылает вовсю, но громадные сосны и разлапистые ели едва пропускали сквозь ветви редкие лучи. Поднялись, наконец, по склону, чуть отошли в сторону от оврага и вдруг шагнули на открытую круглую горку. Выглядела она так, будто за минуту до их прихода деревья, годами неподвижно стоявшие на этом месте, все разом бросились в стороны, а на освободившееся круглое пространство опустилось с неба множество парашютиков — белых с желтыми серединками ромашек, которые сплошным ковром покрыли горбатую полянку. Солнца на полянке было так много, что решили устроиться на краю ее, в тени густых елей,

— Здесь и отдохнем, — сказал Тон-Тоныч. — Можно посидеть да потолковать, а потом и черникой полакомиться. — И, поставив портфель, он с удовольствием растянулся на траве.

— А мне сидеть и лежать не хочется. Я лучше сначала чернику пособираю, — заявила Наташа.

— Твоя воля! — легко согласился Тон-Тоныч. — Только, чур, далеко не уходи и давай хотя бы иногда аукаться.

— А-ау, а-ау-у... — спела Наташа снегурочкин мотив, и ей стало весело оттого, что вспомнилось вчерашнее.

Ягоды собирать было не во что, и приходилось все их отправлять в рот. А росло здесь черники видимо-невидимо. Это занятие — ползать по мшистым кочкам, обирать с кустиков черничины и не переставая жевать их — понравилось Наташе. И немудрено: часто ли городской девочке выпадает такое удовольствие?! Время от времени она, как Снегурочка, пела «а-ау, а-ау-у», и Тон-Тоныч отвечал ей. Скоро она забыла об уговоре аукаться и вспомнила о нем, лишь когда почувствовала, что живот набит ягодами доверху.

— А-ау! — уже не спела, а прокричала Наташа, но ответило ей только эхо. Крикнула она еще раз. «У-у...»—донеслось издалека и все стихло.

Так дело не пойдет, решила Наташа. Места заповедные, и встретиться с Лешим у нее нет никакого желания: вчера она на него достаточно насмотрелась. Больно уж он зеленый и прыгает как-то неожиданно. Лучше вернуться скорей на полянку, к Тон-Тонычу.

Она пошла прямо, прямо и...

Нет, не волнуйтесь: она не заблудилась. И ничего особенного не произошло. Наташа легко разыскала полянку, но только Тон-Тоныча там не оказалось. Лишь примятая травка напоминала о том, что вот здесь он лежал, а вот там, поодаль, стоял его портфель.

— Ах, синеглазая, не стоит удивляться, — раздался откуда-то сверху знакомый мурлыкающий голос. — Мой коллега, как это часто с ним бывает, поступил далеко не лучшим образом: он попросил меня дожидаться твоего возвращения, а сам пошел за боровиками.

Высоко, среди мохнатых еловых лап едва заметно поблескивала золотая цепочка, происходило там какое-то шевеление, но разобрать что-либо более подробно Наташа не могла.

— А главное, зачем ему понадобилось привязывать меня к этому дереву? Что я, собака, что ли? Не понимаю, — недовольным тоном продолжал Ученый Кот.— Ведь не затем же я привел тебя и его сюда, чтобы сразу же убежать?

Ученый Кот помолчал немного, видимо, для того, чтобы успокоиться, а затем спросил:

— Узнала ли ты это место, о синеглазая?

Наташа оглядела поросший ромашками пригорок. На той стороне его были кусты и березки, здесь, около нее — огромные ели...

— Это Красная горка, — сказал Ученый Кот. — Сюда на птичьих крыльях и прилетает Весна.

Наташа всплеснула руками.

— Ой, вот же где я вчера стояла! — обрадовалась она и перебежала чуть в сторону. — А вот отсюда Снегурочка вышла. Там Дед Мороз появился, здесь Леший прятался... Как же я сразу не узнала это местечко?

— Мудрено было бы узнать его сразу, — отозвался Кот Нестор. — Когда ты появилась здесь вместе со своими подружками-птицами, всюду лежал снег и горка выглядела совсем иначе.

— А туда, к оврагу, отвезли Масленицу, а вон там... — все не унималась Наташа и скакала вокруг полянки, без умолку щебеча и так взмахивая руками, будто опять стала птичкой.

— Уважаемый Нестор, — вдруг спросила она, когда снова оказалась под елью, на которой сидел Ученый Кот. — А кто она такая, эта Масленица? Я так и не поняла, почему берендеи прогнали ее со двора, завезли в лес и сами же пожалели, что она исчезла.

Наверху, среди ветвей, зашуршало, еловые лапы начали раскачиваться.

— О разумная и любопытная девочка! — послышался голос, наполненный необычайно довольным мурлыканьем. — Я ждал, что ты будешь расспрашивать меня о том Мире Сказочного Волшебства, где ты побывала вчера. Пока мы ждем моего коллегу Тон-Тоныча, я с радостью кое-что тебе расскажу...

Усевшись под елью, Наташа приготовилась слушать. Солнце, что забралось уже высоко на небосклон, освещало пригорок, кусты и деревья вокруг него; зеленели травы и листья, ослепительно сияли ромашки, и шмели перелетали с цветка на цветок, но в воображении Наташи рисовалась картина совсем иная. Послышалась та музыка, что звучала здесь, на Красной горке, среди холодной лунной ночи в самом начале весны, и потому яркая белизна ромашек перед глазами Наташи обратилась в искры снежинок, блещущих под светом луны, а деревья будто сбросили свой зеленый наряд, и сквозь прозрачные ветви стало видно далеко-далеко.

— В здешних местах, — говорил Ученый Кот, — люди жили еще в доисторические, незапамятные времена. Жили они среди густых лесов, стараясь селиться по берегам рек и ручьев. Лес, поле, река кормили их, давали им одежду и жилье. Тогда люди не отделяли себя от окружающей природы. Им казалось, что как они, живые люди, так и все в природе — будь го дерево, цветок, облако или ручей — может чувствовать, дышать, говорить... Казалось людям, что пень может обернуться лешим—лесным духом, что девушка—дочь подводного царя может стать плавно льющейся рекой. В те давние времена мир представлялся людям заселенным многочисленными духами, странными фантастическими существами. Они верили в них, как верили в тех богов, о которых, помнишь, я уже рассказывал тебе?

— Помню, — сказала Наташа. — О Перуне, о Яриле-Солнце и о Леле, который приносит счастье жениху и невесте.

— Прелестно! — сладко промурлыкал Ученый Кот, и Наташе нетрудно было вообразить, как его зеленые глаза прикрываются от удовольствия. — Я рад, что ты все запоминаешь.

В древности человек не знал, какие силы управляют природой: отчего, например, движутся по небу солнце, луна и звезды, куда бегут облака, почему льются на землю дожди и падает снег, почему зима сменяется весной, все в мире оживает, цветет, к осени отцветает, а потом погружается в сон — и вновь приходит зима. Но, зная о законах природы намного меньше, чем сегодня, люди и тогда не хуже нынешних умели чувствовать красоту. Радуясь весеннему теплу, они украшали жилища первой зеленью, плели и дарили друг другу венки из цветов; ощущая живую силу солнечного света, рисовали на парусах своих лодок яркие, окруженные лучами диски. Поклонение какому-нибудь божеству или духу рождало также и красивые обычаи. На праздниках, например, в честь солнца или весны, люди пели, плясали, затевали игры. Песни, пляски, игры, которые заводились в такие дни, так и называют — «обрядовыми», потому что в давние времена они были не столько развлечением, сколько частью «обряда», то есть обычая отмечать праздник по обязательным правилам.

И ты, девочка, побывав у берендеев, увидала различные обряды древних людей. Первым из обрядов была Масленица. Ты застала берендеев, когда они Масленицу провожали... Но проводы эти происходили в самом конце праздников, посвященных Масленице. Сперва Масленицу встречают, и ее встреча — это праздник наступающей весны. Знаешь ли ты, девочка, когда к древним людям приходил Новый год?

— Н-нет, не знаю, — неуверенно сказала Наташа и подумала, что вопрос Ученого Кота не только неожиданный, но и странный: неужели Новый год, который всегда приходит первого января, имел когда-то совсем другие привычки?..

— Новый год приходил к древним людям в марте, — объявил Ученый Кот.

— Почему? — спросила она в полной растерянности. — Почему... в марте? А как же зимние каникулы?

В ответ на это Ученый Кот мяукнул и, кажется, даже закашлялся, но потом сказал с мягкой укоризной:

— О синеглазая! Ты, конечно, понимаешь, что в те времена не было ни школ, ни каникул, и поэтому твой вопрос — да простишь ты меня — лишен всякого смысла.

— Ой, правда!.. Я забыла, — спохватилась Наташа и почувствовала, что она краснеет. Она действительно забыла, что речь идет о древних людях, и ей было и смешно и стыдно за свою забывчивость. А Ученый Кот продолжал:

— Год начинался у них с марта — с весны, со встречи Масленицы, с веселых пиршеств. А в конце праздников совершался обряд изгнания зимы. Во время этого обряда и провожали Масленицу, с которой люди расставались до следующего года. И со дня проводов Масленицы весна уже полностью вступала в свои права.

Был у древних людей и праздник Ярилы-Солнца. С этим праздником уходила весна и солнце начинало свое летнее царствование. Ярило был главным божеством древних славян, твоих далеких предков. Именно Ярило, по тогдашним представлениям, распространял над землей яркое утреннее сияние; именно он возбуждал растительную силу в травах и деревьях; он вселял в людей мужество и храбрость. Ярило олицетворял стремительность, быстроту, свет, жизненную силу всего, что живет и произрастает на земле. И потому праздники в честь Ярилы были самыми яркими и радостными. В Ярилин день происходили свадьбы юношей и девушек, сопровождавшиеся красивыми обрядами. Женихи и невесты обменивались венками из цветов, на лугах устраивались хороводные игры и пляски, пелись обрядовые песни.

— Скажите, пожалуйста, — вдруг встрепенулась Наташа, — «Липенька» — это обрядовая песня?

— Без сомнения, — важно ответил Ученый Кот. — Но если говорить о том, что ты вчера слышала, то ведь и когда провожали Масленицу, тоже звучала обрядовая песня.

Ученый Кот замолчал, и из-за деревьев послышалось пение хора. «Ой, честная Масленица! Прощай, честная Масленица!» — издалека донеслось до Наташи, и она подхватила, стала подпевать тихонечко: «Прощай, прощай, прощай,Масленица!». Однако голос Ученого Кота раздался снова:

— Песня «Ай, во поле липенька» пелась во время свадебного обряда, когда девушки надевали на парней венки из цветов, — сказал Ученый Кот, а невидимый хор запел «Липеньку». «Кому венок, кому венок износить? Носить венок, носить венок милому...»

— И еще одна обрядовая песня, — продолжал Ученый Кот, — та, что начинается словами «А мы просо сеяли». Ее поют поочередно девушки и парни, как ты уже слышала. Но, впрочем, послушай еще раз.

запели девушки, и тут же парни перехватили мотив, отвечая девушкам с притворной угрозой:

Девушки спрашивают, как же это парни вытопчут их просо, а те поют в ответ, что выпустят коней; девушки говорят, что коней переймут, а парни отвечают, что коней выкупят...

Но вот смолкла песня и снова заговорил Ученый Кот:

— Выкуп, о котором поется в песне, тоже один из свадебных обрядов. Помнишь, как Мизгирь, явившись в слободку за Купавой, стал просить девушек, чтобы они отдали ему невесту? Девушки соглашаются расстаться с подружкой лишь за выкуп, и Мизгирь стал одаривать всех — и девушек, и слободских парней — пряниками, орехами да деньгами.

— А кто их сочинил? — спросила Наташа. — Кто придумал слова и музыку этих песен?

— О синеглазая, твой вопрос даже мне не кажется слишком простым. А ведь я за свою долгую жизнь не раз был свидетелем того, как где-то в глухом селении начинали люди петь никому не известную песню, родившуюся на поле во время работы, или за столом в день праздника, или среди вечерних игр на окраине поселка. Удивительно то, что никогда нельзя было узнать, кто же первым запел эту песню, потому что если она приходилась людям по сердцу, ее сразу же начинали петь многие, и скоро летела песня дальше, в другие села, а потом уже, казалось, звучала она по всему свету. Песня начинала жить в народе, от старших слышали ее младшие, а от них — еще более молодые поколения, и жила песня веками. И уж никто не мог вспомнить, где, когда сочинилась песня, и говорили про нее — «народная», что означает: песня, которую сочинили и поют в народе.

— Значит, всё-всё, что я вчера слышала и видела — про берендеев и про Снегурочку, — всё-всё сочинили в народе? — спросила Наташа.

— Нет, нет, — поспешно ответил Ученый Кот. — Ты же спрашивала меня о том, кто сочинил песни про Масленицу, «Липеньку», «А мы просо сеяли». Эти песни народные.

— А песни Леля? А Снегурочкин мотив? И всю музыку, что я слышала вчера, — кто ее сочинил? Пожалуйста, дорогой Нестор, расскажите, я буду слушать внимательно, — стала просить Наташа. Она давно уже поняла, что Ученый Кот с удовольствием говорит сам, но с еще большим удовольствием рассказывает, когда его об этом вежливо попросят.

— Примерно сто лет тому назад русский драматург Александр Николаевич Островский сочинил пьесу о Снегурочке, дочери Весны-Красны и Деда Мороза.

Древние народные представления о природе, образы сказочных существ, старинные обряды и быт далеких времен вновь ожили в «весенней сказке», как сам Островский назвал свою пьесу. Ожили в ней и сказочные люди — жители легендарной страны берендеев. Островский сочинил сказку удивительно поэтичную. Композитор Николай Андреевич Римский-Корсаков, прочитав эту сказку о Снегурочке, загорелся мыслью написать для нее музыку.

Римский-Корсаков был необыкновенным композитором. Как никто другой, любил он природу и умел звуками создавать те настроения и чувства, которые возникают, когда бродишь по лесу или в поле, когда стоишь у небольшого ручья или плывешь по бескрайнему морю. Он подслушивал у природы птичий щебет, шум листвы, шорох трав, звон капели и все бесконечное разнообразие этих звучаний искусно облекал в голоса оркестровых инструментов. Николая Андреевича Римского-Корсакова можно назвать настоящим музыкальным живописцем, потому что музыка его часто бывает похожа на картину-пейзаж, где краски — это голоса оркестра, а линии — плавные, свободно льющиеся мелодии.

Сказки, предания, легенды стали бесценным кладом для его музыкальной фантазии. Римский-Корсаков был и музыкальным живописцем, и музыкальным сказочником. И уж если есть на свете волшебная музыка, — так это музыка Римского-Корсакова. Его музыка бывает полна чудес, таинственности и фантастических видений, она очаровывает и влечет в сказочный мир... И ты сама, о синеглазая, побывав в мире этой музыки, могла услышать, сколько там удивительных красот.

— Когда я вчера превратилась в птицу и замахала крыльями, мне так и хотелось пропищать что-нибудь по-птичьи, — стала говорить Наташа. — Вдруг слышу — петух кричит. А потом услыхала и «ку-ку» и щебет снегиря и не сразу даже поняла, что это оркестр играет. Мне казалось, что это мы, птицы, щебечем. И еще я слышала, как льдинки звенят и капли падают с сосулек. А когда я стала цветком, мне казалось, что я слышу, как распускаются лепестки. Только разве такое можно услышать?..

— О да, в музыке это можно услышать, — задумчиво и как-то даже торжественно произнес Ученый Кот.

— Значит, музыка все умеет, — тоже задумчиво сказала Наташа. — Она позволяет услышать, как растут цветы... как восходит солнце... и что люди чувствуют, даже если они жили давным-давно, как берендеи...

— Ты права, синеглазая. Может быть, на самом-то деле не было никогда ни Купавы, ни Мизгиря, ни царя Берендея, но разве ты не узнала их теперь так, как если бы они были живыми людьми?

— Мне все равно, были они или не были, — упрямо тряхнув головой, заявила Наташа. — Я их видела и слышала, и для меня они живые люди. И Снегурочка, хоть она и совсем сказочная, она тоже для меня живая.

— Я бы сказал, что она полусказочная, — возразил Ученый Кот. — Конечно, она была изо льда и из снега, но разве не стала такой же, как люди? Снегурочка — это образ прекрасной юной девушки, образ самой красоты. Задумчивая и веселая, как пение Леля, Снегурочка недаром любила людские песни: их красота была сродни ей.

— Мне все время казалось, что Лель и Снегурочка чем-то похожи друг на друга, — сказала Наташа.

— Этот пастушок не зря носит имя божества — покровителя влюбленных юношей и девушек. Так же как Снегурочку, пастуха Леля можно назвать полусказочным, потому что он — образ вечной, прекрасной юности. А вот царь Берендей — образ мудрой, спокойной старости. Если задуматься, то в истории о Снегурочке и рассказывается о том, что на свете превыше всего, — человеческие чувства, добро и красота.

Римский-Корсаков с этой мыслью и писал свою музыку, и потому каждый звук музыкальной сказки о Снегурочке полон тепла людского сердца, полон красот того прекрасного мира, что окружает нас...

Ученый Кот умолк. И тогда раздались глубокие звуки виолончели и царь Берендей запел: «Полна, полна чудес могучая природа...»

Наташа слушала и размышляла, и уже когда все вокруг нее стихло — даже ветерок перестал шевелить травинки и цветы, — она еще долго сидела молча и широко раскрытыми глазами смотрела куда-то очень далеко...