Рассказ о шпионе

Глава 13

Отдел обработки информации выглядел, как переоборудованное административное здание, но стоило только пройти вовнутрь его через центральный вход, как сразу бросались в глаза многие различия. Около входа в стеклянной будке стояли двое полицейских в униформе министерства обороны, в стене с большими часами были вделаны ячейки со множеством карточек-пропусков, которые всю свою смену эти полицейские скрупулезно рассматривали и компостировали, прежде чем засунуть их в соответствующую ячейку.

Полицейский около двери взял в руки мою карточку-пропуск.

— Армстронг, Патрик, — объявил он другому полицейскому и повторил мою фамилию медленно по буквам. Другой полицейский шарил глазами по карточкам в ячейках.

— Вы только что выходили? — спросил первый полицейский.

— Я? — спросил я.

— Да. Вы.

— Я? Выходил?

— Да.

— Нет, конечно. Я только что пришел.

— Наверное, опять старая смена все карточки перепутала. Присядьте, пожалуйста, на минутку.

— Я не хочу сидеть здесь ни минуты, — терпеливо ответил я. — Я не собираюсь сидеть здесь ни секунды. Я должен идти.

— Вашей карточки нет в ячейке, — ответил он.

— Это уже ваша проблема — разбираться с этими карточками, — сказал я. — Мне еще не хватало разбираться с ними.

— Он и так старается найти вашу карточку как можно быстрее, — сказал полицейский у входа. Другой продолжал шарить глазами по карточкам в ячейках. При этом он произносил «К, Л, М, Н, О, П, Р, С, Т» подряд, пытаясь сконцентрироваться на нужной алфавитной ячейке.

— Мне нужно только подняться в библиотеку, — сказал я.

— Ага, — сказал полицейский у входа и недоверчиво ухмыльнулся, как будто именно эту фразу он слышал от множества иностранных шпионов.

— Все равно вам нужно в это здание. Библиотека находится на третьем этаже.

— Тогда вы пойдете со мной, — ответил я.

Он покачал головой, как бы сочувствуя моим проблемам. Потом пригладил ладонью свои седые усы и полез в карман униформы за футляром с очками. Он надел очки и снова уставился на мою карточку-пропуск. Когда этих карточек не было, не было и всяких проволочек. Теперь я стал жертвой закона Паркинсона о мерах по безопасности. Полицейский записал кодовый номер моего учреждения и стал искать его в папке-скоросшивателе со списками абонентов. Оттуда он выписал номер телефона и вернулся в стеклянную будку позвонить. Набирая номер, он покосился на меня, потом плотно захлопнул стеклянную дверь, чтобы я не мог подслушать разговор.

По его губам я понял, что он сказал:

— Эта карточка уже была использована сегодня утром, на ней проставлено время входа посетителя, а времени убытия нет… Этот посетитель… В нем вообще-то нет ничего подозрительного… около сорока лет, в очках, гладко выбрит, темные волосы, ростом около шести футов…

Он запнулся, как только я услышал раздраженный голос Шлегеля даже через закрытую стеклянную дверь. Полицейский открыл дверь.

— Подойдите, пожалуйста, к телефону.

— Алло, — сказал я.

— Это ты, Патрик?

— Да, сэр.

— Что ты там комедию разыгрываешь, любезный?

Я не ответил, а только отдал трубку полицейскому. Я почувствовал, что Шлегель разошелся, потому что через открытую стеклянную дверь, которую полицейский даже не успел снова закрыть, были слышны раскаты голоса Шлегеля, который ругал полицейского последними словами. Лицо старого полицейского густо покраснело, в то время как сам он примирительно пытался оправдаться и остановить поток красноречия Шлегеля.

— Ваш шеф сказал вам пройти наверх, — сказал полицейский.

— Это сказал мой шеф. Ну а что теперь скажете вы?

— Мы проверим карточки. Видимо, кто-то вышел с карточкой в кармане и не отметил времени убытия. Это иногда бывает.

— Когда я буду отсюда уходить, опять возникнут недоразумения?

— Нет, сэр, — ответил полицейский. — В этом можете быть уверены. У вас никогда не будет недоразумений при выходе отсюда. — Он улыбнулся и пригладил усы. Я демонстративно отвернулся.

Здесь была не одна библиотека, а несколько, расположенных слоями, словно древняя Троя. В самом низу находились книги с кожаными корешками и обтрепанными обложками оригиналов, переданных в дар еще Трастом, потом ряды коробок с реестрами и подшивками публикаций военных лет, а затем — новым слоем — полное собрание Истории обеих мировых войн. Лишь на новых металлических стеллажах находились последние издания, причем многие из них хранились в виде микрофильмов, которые можно было просматривать только в тесных кабинках. Из этих кабинок постоянно доносились щелканье работающих диапроекторов и запах перегретых лампочек.

Я начал с документации по Северному флоту, но я бы все равно нашел его, если бы даже и пришлось перебрать всех контр-адмиралов, используя мой собственный метод поиска по алфавиту. Ничего нового в современных микрофильмах я не нашел, однако обнаружил несколько новых слайдов. Наконец я нашел то, что искал. Это был человек, который хотел быть мной.

Семья Ремозивы представляла собой яркий пример революционного рвения. Его отец был рабочим-металлистом из Орла, мать — крестьянкой из Харькова. Они переселились дальше на восток, когда германские войска оккупировали обширные территории большевистской России — после Брест-Литовского договора. Из их семьи, в которой было семеро детей, выжили только две дочери и трое сыновей. Зато кем они стали! Кроме одного контр-адмирала, Петр стал профессором зоологии, Евгений — социологом, Елизавета — политологом, а Екатерина — вторая дочь — стала помощницей у мадам Фурцевой — первой дамы, достигшей членства в Центральном Комитете. Фамилия Ремозивы была в Советах такой же известной, как у нас фамилия Ферди Фоксуэлла.

Составитель досье проделал большую работу — даже если большинство сведений содержалось и в центральной регистратуре, — он нашел информацию даже о том, что социолог имеет орден Александра Невского, что у зоолога ампутированы три пальца, и (что меня удивило) у контр-адмирала были больные почки, которые, по всей видимости, стоили ему карьеры в высшем эшелоне министерства обороны.

Я просмотрел лист, на котором перечислялся послужной список Ремозивы. Своей карьерой он во многом обязан адмиралу Риковеру из американских ВМС — за решение строить ядерные подводные лодки с ракетами «Поларис» на борту. Это и явилось трамплином для карьеры Ремозивы. Это была история о ядерной золушке, ставшей принцессой. Когда в 1954 году киль «Наутилуса» ушел под воду, Ремозива был старшим лейтенантом, тянувшим свою лямку в частях береговой обороны Северного флота без малейшей перспективы пробиться на повышение — хотя бы в штаб береговой артиллерии. Внезапно кто-то вспомнил его публикацию о противолодочной борьбе во время войны, сдул с нее пыль и вытянул на свет божий. Ремозива сразу же был повышен в должности. ПЛО Северного флота была важнее даже противолодочной обороны Балтийского флота, поскольку в это время американский флот забрался под лед Арктики. Ремозива становится старшим штабным офицером. Хрущев дал толчок развитию ядерного подводного флота, и в 1962 г. подводная лодка «Ленинский Комсомол» тоже уходит под лед на Северном Полюсе. Находясь поначалу на задворках военно-морских сил, ПЛО Северного флота постепенно становится элитой русских вооруженных сил. Поэтому нет ничего удивительного в том, что было трудно найти фотографию Ремозивы, где бы он не улыбался.

Я вернул материал и подобрал информационные данные, которые ждал от меня Шлегель. Я отметился на проходной у улыбающихся полицейских в стеклянной будке и понес документы в Центр. Оставив их у дежурного на вахте, я вышел на улицу Саддлерс Уок, чтобы спокойно выпить чашку кофе.

Фасад кафе был покрашен красными и черными полосами, и его название «Анархист» было написано посередине золотыми буквами. Это была еще одна разновидность заведений подобного рода: кофе и хилые побеги свежей рубленой капусты, которая умерла, не успев как следует отцвести. Или выжить. Из благих вегетарианских намерений получилась уродливая коммерческая пародия.

Стены кафе поделили между собой портреты Че Гевары и Элвиса Пресли. Кофейные чашки были в деревенском стиле, а картофельный салат с любовью порезан и уложен. Был ясный сухой день, по улице гуляла толпа австралийцев в шерстяных шляпах и интеллигентные господа с беспокойными собачками. Несколько посетителей сидели в зале и пили кофе. За стойкой стояла девушка-анархист. У нее были очки в массивной оправе, а волосы затянуты в конский хвост так туго, что глаза казались раскосыми.

— Мы работаем первую неделю, — объявила она. — У нас в ассортименте есть еще ореховые котлетки — для каждого посетителя.

— Мне достаточно чашки кофе.

— Ореховые котлетки мы предлагаем бесплатно. Мы хотим привлечь постоянных посетителей, чтобы они могли убедиться в прелести вегетарианской диеты.

Она поддела шайбу из какого-то бледно-серого вещества, орудуя щипцами, как акушерка.

— Я положу ее на тарелку. Уверена, она вам понравится. — Она налила кофе.

— С молоком — если у вас это можно.

— Сахар на столе, — сказала она. — Натуральный коричневый сахар — это полезнее для вашего здоровья.

Я отхлебнул кофе. Сидя за своим столом, я посмотрел в окно и увидел на стоянке две какие-то развалюхи — грузовик и «рено» с французскими номерами. Я устроился поудобнее, достал блокнот и записал в него биографические данные о контр-адмирале. После этого стал припоминать все изменения, произошедшие на моей старой квартире и что меня при этом озадачило. Я набросал примерный портрет контр-адмирала Ремозивы, после этого начертил планировку своей старой квартиры, включая потайную переднюю с медицинским оборудованием. В детстве я мечтал стать художником. Иногда мне казалось, что Ферди Фоксуэлл всего лишь терпел меня — из-за того, что я мог поговорить об искусстве и отличить стиль одного художника от другого. А может быть, он питал что-то вроде зависти к новоиспеченным художникам и волосатой богеме, что вдруг стало заметно здесь, в Гампстеде. Вполне возможно, что при других обстоятельствах я мог бы быть одним из них. Я машинально чертил в своем блокноте и ни о чем особенном не думал, в то время как где-то в уголке моего головного мозга начали снова прокручиваться события, произошедшие со мной утром, при входе в Отдел обработки информации.

Я положил ручку и отхлебнул кофе. Понюхал содержимое чашки. Видимо, кофе был из желудей. Под посудиной с соевым соусом была подложена брошюра под названием «Шесть лекций о современном марксизме». Я перевернул ее, на обратной стороне кто-то написал карандашом: «Не жалуйтесь на кофе. Когда-нибудь и Вы станете старым и немощным».

Предположим, что двое полицейских не ошиблись. Предположим, что я действительно уже был этим утром в Отделе обработки информации. Я решил разобраться в этом странном деле. Допустим, что я был загипнотизирован или находился под наркозом. Нет, эту возможность не стоит принимать в расчет. Предположим, что там был мой полнейший двойник. Эту идею я тоже отбросил, потому что оба полицейских сразу бы вспомнили внешность. А что они вспомнили? Карточку-пропуск. Эти полицейские редко вглядываются в лица. Они просто сверяют номер карточки с ячейкой и со стенными часами. Так что здесь речь идет не о моем двойнике, а моей карточке-пропуске.

Я хотел было встать, как вдруг меня остановила тревожная мысль. Я снова сел за стол и достал бумажник, вытащил из пластиковой оболочки свою карточку-пропуск и как следует рассмотрел ее. Она была правильной формы и размера. Она должна быть немного замусолена по краям от постоянного всовывания в прорезь автоматического дверного замка, что я делал сотни раз. Но эта карточка-пропуск ни разу не была использована для этой цели. Ее края были острыми, белыми и чистыми. Это была не та карточка-пропуск, которую мне выдали, моя карточка была у кого-то другого. У меня была подделка!

Придя к такому мрачному выводу, я растерялся и почувствовал себя совсем одиноким. Мой мир не был населен великолепными мудрецами и влиятельными старцами, как мир Ферди. У моих друзей хватало чисто житейских проблем: кто поможет в обслуживании нового «мерседеса» или цветного телевизора, где в июле теплее — в Греции или Югославии. И не более того.

Я посмотрел на часы. Сегодня был четверг, и я обещал встретиться с Мэрджори во время ленча и прослушать лекцию о моих обязанностях.

Я поднялся на ноги и подошел к стойке.

— Десять пенсов, — сказала девушка.

Я заплатил.

— Я же говорила, что ореховая котлетка вам понравится, — сказала она и поправила очки, чтобы лучше рассмотреть кассовый чек. Черт возьми, я съел эту жалкую лепешку, даже не заметив вкуса.

— Вам, видимо, кофе не понравился? — спросила она.

— Это кофе для анархистов? — спросил я.

— Оснований достаточно для ареста, — сказала она. Мне показалось, что я где-то уже слышал эту фразу. Или, видимо, кто-то вспомнил об этой шутке и воплотил ее в жизнь в этом кафе.

Она отсчитала мне сдачу. Около кассового аппарата стояло полдюжины банок для пожертвований для разных обществ и организаций. На одной банке была прикреплена фотография, на которой от руки было написано: «Сбор пожертвований на искусственную почку. Проявите великодушие к больным и пожилым Гампстеда». Я взял в руки банку и поближе рассмотрел фотографию искусственной почки.

— Это главная забота, — сказала девушка. — Наша цель — собрать до Рождества деньги на четыре искусственные почки. Каждую неделю мы передаем собранные деньги в госпиталь. С такой искусственной почкой можно жить даже дома.

— Да, я знаю, — сказал я и бросил сдачу в банку. Девушка улыбнулась.

— Люди с больными почками на что угодно пойдут, лишь бы достать такую искусственную почку, — сказала она.

— Видимо, так оно и есть, — ответил я.