Наш курс полюбили профессора и преподаватели. Спустя годы, вспоминая наш курс, они не скрывали восторга. Следует ли удивляться тому, что один из студентов этого курса, я тоже говорю о нашем курсе с любовью. Но, вероятно, было бы странно, если описать всех моих однокурсников можно было одной розовой краской.
Даже при создании произведения с вымышленным сюжетом происходят странные события. Ты придумал героя, который должен вести себя определённым, задуманным тобой образом. А он, негодник, не подчиняясь автору, ведёт себя так, как сам считает нужным. Это же просто безобразие. Но ничего поделать с этим невозможно.
Что уж говорить об описании действительного персонажа. Хорошо, скажет читатель, так зачем ты, автор, притащил его, отрицательного, в свою книгу? Вопрос, конечно, правомерный. Но в студенческую пору, ещё до того как я узнал о недостойном в биографии своего будущего героя, на курсе общался с безусловно талантливым студентом. Он реализовал себя. Он стал выдающимся в своей специальности. Статистику курса он украшает безусловно.
В студенческую пору я ничего не знал о его увлечении филателией. А, может быть, оно вообще началось, когда он стал кандидатом, или даже доктором медицинских наук? Не знаю. Короче, речь идёт уже не общении с профессором, а Филателистом.
Приезд в Киев был неожиданным и очень важным. До Филателиста дошли слухи о предстоящей эмиграции в Израиль его бывшего однокурсника. Уезжали не только из Киева. Уезжали из его родной Москвы. Но именно однокурснику можно было доверить это жизненно важное мероприятие. Однокурсник простодушен до наивности и абсолютно честен. Нет сомнений, именно с его бескорыстной помощью удастся осуществить эту многоходовую комбинацию. Ему можно доверить любые сокровища.
Однокурсник тоже собирал марки. Конечно, его нельзя было причислить к серьёзным филателистам. Так, дилетант, любитель. С точки зрения Филателиста, даже не начинающий.
Филателист решил переправить за границу некоторую часть своей бесценной коллекции. За ней должны последовать другие части. Сделать это легально? Абсурд! Ни малейшей возможности! Даже если бы такую коллекцию не прировняли к художественной ценности, пошлина была бы умопомрачительной. Она выражалась бы в астрономических цифрах. Вручить драгоценные марки случайному человеку - просто безумие. Не безумие - клинический идиотизм. Кроме того, для осуществления плана нужен филателист. Хоть какой-нибудь. Формально числящийся. И чем хуже, тем лучше.
Филателист появился в доме однокурсника, когда тот ещё не вернулся с работы. Был поздний вечер. Но киевлянин не ограничивал себя временными рамками. Именно это побудило его начать коллекционировать марки. Слишком мало времени он уделял ребёнку. А так хоть раз в неделю выделялись обязательные часы для общения с сыном. Марки обязывали. Разглядывание кляссеров было отправным пунктом. Железнодорожным узлом, из которого беседа ехала в любом направлении. Не самый худший воспитательный приём.
Жена однокурсника проявила естественное гостеприимство. Филателист отказался от обеда, но с удовольствием выпил кофе с домашним печеньем. Сидя на диване, он перелистывал страницы кляссеров.
- Ерунда. Мусор, - изрекал он время от времени.
В какой-то момент жене показалось, что определённой странице Филателист уделил несколько большее внимание. Он расстался с ней более осторожно, не погасив в глазах сверкнувший огонёк хищника. Жаль, жена не заметила, какая именно страница вызвала такую реакцию.
Советские марки для Филателиста действительно не были ценностью. Но здесь, в африканском кляссере, он увидел египетскую марку, резко возбудившую поисковый инстинкт собственника. Небольшая зубцовая марка. На белом фоне чёрная карта Израиля. В карту воткнут нож. С ножа стекает кровь. Марка выпущена в 1965 году. Надпечатка: «1967 год». Филателист не знал, что после Шестидневной войны 1967 года однокурсник при каждом возможном и невозможном случае демонстрировал эту марку различным людям. Большому количеству людей. Комментарием во время демонстрации была непременная фраза: «Израильские агрессоры». Затасканная фраза советской пропаганды. Его даже вызывали в КГБ по этому поводу. И он простодушно объяснял следователю:
- Я ведь филателист. У меня в коллекции не только Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин. Есть даже Гитлер. А ведь вам известна моя «любовь» к фашизму.
- Понимаете, товарищ майор, марка, независимо от её идеологической цели, должна быть в коллекции. Отсутствие даже одной марки разрушает коллекцию. Теряется её ценность. Так что…
Филателиста мало интересовала демонстративная сила марки в руках его однокурсника. И вообще ему, еврею, чужды различные сионистские фокусы. Куда больший интерес представляет ценность рыночная. Даже в каталоге цена её весьма солидна. Но кто продаёт такую марку согласно каталогу? Впрочем, это побочные размышления. Не это цель его приезда в Киев.
Встреча однокурсников состоялась уже поздним вечером. Хозяин вернулся домой после тяжелой срочной операции. Он был рад Филателисту. У него вообще сантименты к фронтовым друзьям и к товарищам по институту. А тут явно интересный человек. Профессор. Он не стал лечебником. Но исследователь серьёзный. Просьба Филателиста вроде не была обременительной. Во всяком случае, так ему, несведущему, показалось. Ему ведь тоже предстояло легализовать марки для того, чтобы взять их с собой. Уплатить за них пошлину. Он планировал сделать это в Москве, в министерстве культуры, совместив поездку с неизбежными выездными делами.
Родился ли Гомер, способный описать выездные дела евреев в Москве 1977 года?
Министерство культуры они посетили вдвоём. Филателист плотно упаковал несколько тысяч марок однокурсника в единственный кляссер.
- Мусор, - сказал он, представляя кляссер чиновнику. Тот согласно кивнул ещё до того, как бегло перелистал страницы. Впрочем, и тщательный осмотр был бы абсурдным. Марки набиты так плотно, что разглядеть их было не возможно. Затем чиновник стал что-то усиленно искать под столом. Филателист мгновенно извлёк из портфеля свой кляссер, внешне точно такой, как кляссер однокурсника, и оставил его на месте исчезнувшего в портфеле кляссера однокурсника. Скорость и точность операции были подобны действию иллюзиониста. Чиновник выбрался из-под стола, бесстрастно упаковал и запломбировал лежавший на столе кляссер и велел киевлянину уплатить пошлину - два целых и шестьдесят три сотых его месячных окладов. Затем чиновник многозначительно кивнул Филателисту. Это не удивило однокурсника. Он заранее был предупреждён о сменке. О том, сколько Филателист уплатил за это чиновнику, он деликатно не спросил.
По пути из министерства киевлянин получил детальную инструкцию. В Израиле поместить кляссер в сейф в банке. Застраховать его на двадцать пять тысяч американских долларов. Деньги на это у их общего знакомого, живущего в Израиле. Он должник Филателиста. Филателист одолжил ему деньги для оплаты дипломов. Умопомрачительные деньги для советского врача. Грабители на больших дорогах в сравнении с советскими изобретателями законов были простодушными человеколюбцами.
Кляссер однокурсника будет доставлен в Израиль максимум через полгода. Заодно - и золотая медаль, которую сын получил, окончив школу. Легально вывезти такое сокровище как медаль (золотая, но, увы, не из золота) было абсолютно невозможно. Филателист объяснил, что переправить в Израиль такие относительно малоценные вещи, в отличие от его кляссера, задача для него не весьма сложная.
Филателисту не пришлось убеждать сокурсника в том, что всё обещанное будет несомненно выполнено. А возможности и способности Филателиста были оценены сокурсником в кабинете Министерства культуры.
До Израиля ещё надо было доехать. Портфель с запечатанным кляссером был основным беспокойством до пограничной станции Чоп. Ни о каких своих самых ценных вещах они не заботились так, как о портфеле с кляссером.
Таможенный досмотр не грозил неожиданностями. Кляссер в конверте из манили. Пять сургучных нашлепок с гербом Советского Союза. Чем не почта дипкурьера? Но сургучные печати не остановили дородного таможенника с жуликоватыми глазами.
- Надо досмотреть, - сказал он, взвешивая кляссер на ладони.
- Вот квитанция. Я уплатил пошлину. Пятьсот рублей.
- Возможно. Я не спорю. Но надо досмотреть. Впрочем, если вы уплатите триста долларов, я ограничусь квитанцией о пошлине.- Таможенник только что пересчитал их денежную наличность. Мог сказать и триста семьдесят три доллара - всё, что разрешили поменять и вывезти семье из трёх человек. Но проявил благородство.
Останется семьдесят три доллара. Капитал, вывезенный из страны, за которую он воевал четыре года, в которой самоотверженно трудился двадцать шесть лет. А труд жены? И всё-таки, при всей непрактичности бывший киевлянин легко сообразил, что триста меньше двадцати пяти тысяч.
Таможенник с улыбкой принял доллары:
- Надеюсь, вам не нужна квитанция?
Интересно, получил он сведения от чиновника министерства культуры, или его рентгеновская проницательность выработалась в процессе долголетней безупречной службы?
Достать сейф в банке оказалось непростой задачей. Помогли друзья знакомых компаньона приятеля родственников служащего банка. Кляссер почивал в сейфе, застрахованный на двадцать пять тысяч американских долларов.
Деньги для оплаты сейфа и страховки дал должник Филателиста, старый добрый знакомый киевлянина. То, что он потребовал расписку в получении этих долларов, обидело нового израильтянина до мозга костей. Расписку? После стольких лет знакомства он сомневается в его порядочности? Непреходящая несправедливая обида на долгие годы разлучила старых друзей. Откуда было знать новичку, что так принято в деловых кругах. Тем более… Но этого тем более он ещё тоже не знал.
Прошло шесть месяцев. Кляссер однокурсника не появился. Прошел год. Связи с Москвой не было. Постепенно таяли деньги, которыми оплачивалась страховка.
Спустя три года из Голландии за кляссером прилетела дочка Филателиста. Она привезла кляссер однокурсника. О золотой медали у дочки не было сведений.
Возможно, Филателист был прав, говоря, что у однокурсника мусор. Но из мусора исчезло всё наиболее ценное. Исчезли многие беззубцовки и блоки. Исчезли марки из серий. Неполные серии обесценились. Исчезла египетская марка с черной картой Израиля и торчащим из неё окровавленным ножом.
В Израиле бывший киевлянин уже не занимался филателией. Отпала необходимость. Для частого общения с взрослым сыном в Израиле хватало времени. А инстинкт коллекционера не был в числе его достоинств или недостатков.
Поведение Филателиста возмутило однокурсника. В залог до возвращения пропажи он хотел оставить только одну марку. Первую марку из кляссера Филателиста. Он не знал ни ее цены, ни истории. Просто хоть какой-то залог. Но жена напомнила ему о порядочности. Он отдал посланнице нетронутый кляссер.
Трудно быть уверенным, что нечёткие очертания порядочности никогда не возникали в сознании Филателиста. Но порядочность выглядит различно в зависимости от того, кто и как на неё смотрит.
Беззубцовки, марки из серий - это пустяки в ежедневной торговой деятельности Филателиста. Из валявшегося под рукой кляссера однокурсника он вынимал для обмена и продажи единицы торга, может быть, даже надеясь вернуть их на место. Но, возможно, забывал. В конце концов, это не его систематические бесценные кляссеры. Мусор. Какая разница - маркой больше или меньше. Правда, египетская марка...
Но ведь надо войти в его положение. В положение страстного коллекционера. Вот, например, первая марка в кляссере, хранящемся в сейфе в Израиле. Она действительно первая. Первая марка Нидерландов. Большая. Ценнейшая. Филателист охотился за ней более шести лет. Он узнал, что у такого же страстного филателиста, у профессора-физика Харьковского университета, есть первая марка Нидерландов. Он предложил ему за неё четыре тысячи рублей. Десять профессорских зарплат. Согласно каталогу. Профессор даже не ответил. Только улыбнулся. Охота продолжалась. Безрезультатно.
Однажды до Москвы докатилась весть о смерти известного тбилисского филателиста. Случилось это в год появления надпечатки на египетской марке.
Египетская марка... Она была обязана перекочевать к Филателисту. Но это, между прочим. Между прочим - не смерть тбилисского филателиста, а египетская марка. Хотя это тоже не совсем между прочим.
Обладатель полной коллекции советских марок оставил вдове довольно убогое жильё. Филателист убедился в этом, срочно прилетев в Тбилиси. По-видимому, грузин тратил на марки все свои деньги. Филателист тоже покупал на тысячи рублей. Но ведь в обороте у него десятки тысяч. В умелых руках марки весьма прибыльное дело.
Вдова показала Филателисту кляссеры покойника. Хорошая коллекция. Хронология. Полная. Но и цена хорошая. Точно согласно каталогу. Вероятно, её проинструктировали.
Филателист отложил кластеры, поблагодарил вдову и уже собирался попрощаться.
- Это всё? Иностранных марок у вас нет?
Вдова положила на стол два маленьких кляссера. Филателист стал перелистывать. И вдруг! Невероятно! Словно молния пронзила его. Спокойно! Оставайся спокойным. Перелистывай дальше. Спокойно. Ничего не произошло. Первая нидерландская марка! Бесценная! Перелистывай дальше. Ничего не произошло. Второй кляссер. Так.
- Сколько вы хотите за эти марки?
- Не знаю. Скажем, двести рублей.
Филателист почувствовал, как сердце выпархивает из грудной клетки. Двести рублей! Половина находящегося только в одном кляссере стоит в несколько раз больше. А первая нидерландская марка - четыре тысячи рублей по каталогу!
- Знаете, я, пожалуй, куплю у вас этот мусор. Мне он, конечно, не нужен. Только чтобы не прерывался контакт между нами. Завтра я приду, уплачу и возьму кляссеры. Впрочем, почему завтра? Вот вам двести рублей.
В Москву он ехал поездом. Как только за окном исчез тбилисский вокзал, Филателист раскрыл маленький кляссер. Пять часов он сидел, не отрывая взгляда от марки. Он находился в состоянии каталепсии. Мир вместился в одну марку. И не было побочных отрицательных эмоций. И не было сомнений.
Пожилая вдова? А он тут причем? Не очень состоятельная? Вернее, очень несостоятельная? Но ведь не он назвал цену. Порядочность? А в каких международных единицах она измеряется? Порядочность!
Правда, египетская марка... Но ведь нельзя сравнить её с нидерландской. Кстати, надо заглянуть в новый каталог Ивера. Не повысилась ли её цена?
Однокурсник не заглядывал в каталог. У него вообще не было каталога. Египетская марка, как и другие, в шкале его ценностей не имела денежного выражения.
Жена предположила, что на диване в их киевской квартире в глазах Филателиста зажегся хищный огонь именно тогда, когда он наткнулся на египетскую марку с черной картой Израиля и торчащим из неё окровавленным ножом.
Нет, она не упрекала своего простодушного мужа в доверчивости. Но в глубине души она ощутила пусть слабую, а всё же компенсацию за потери, когда ей стало известно, что её простодушный муж оказался наименее обжуленным из всех тех, кто имел дело с Филателистом.