Рассказы старшины флота

ЛЕДЯНОЙ ДОК

Стаценко был недоволен, хмурились и остальные водолазы.

Они сделали все, что могли: достали тральщик с глубины ста метров, привели его к берегу. И вот теперь он стоит в узкой бухточке, приподняв один борт выше другого. Его палуба чуть возвышается над водою; в трюме вода, проникшая через пробоины.

Чтобы отремонтировать корпус корабля, нужно завести его в сухой док. В базе дока не было, такая постройка — настолько серьезная задача, что об этом даже Архип Иванович не мечтал, хотя уж он-то был горазд на всякие выдумки.

Тут были плавучие мастерские, но в них можно отремонтировать отдельные части судового котла и машины. А для ремонта корпуса тральщик нужно четверо суток буксировать в ближайший порт.

Это расстояние корабли проходят с боем. В море нападают подводные лодки и самолеты, возможна встреча с крейсером противника. Нужно буксирное судно, нужно и конвойную охрану для этого каравана. Кроме того, на море начались осенние штормы. По всему видно, придется тральщику ржаветь до лучших времен в узенькой бухточке с понтонами по бортам и трубой, склоненной набок.

Пришли морозы, льдом стал покрываться рейд. То ветер и волны сломают тонкий лед и нагонят, нагромоздят торосы в каком-нибудь углу залива, то опять рейд ровно застынет. Однажды во время отлива на малой воде так прихватило морозом, что никакая буря уже не могла сломать ледяной покров.

Около плавучих мастерских остался на зимовку другой тральщик. Этому нужен был небольшой ремонт машин, а плавал он благополучно. Его приготовили к зимовке, утеплив дощатой обшивкой палубные надстройки и трюм. Стоял он в этой одежде, как в шубе, и потихоньку дымил, отапливаясь от своего котла.

Так вмерзли в лед два тральщика. Один утепленный и даже замаскированный Бордюжей, другой заброшенный, почерневший.

Жившие в кубриках матросы протоптали на льду тропинки к своему тральщику, — к другому никто не ходил.

В гостеприимном кубрике, вспоминая былые походы и товарищей, часто засиживался Сверлов. Он-то и завел однажды речь:

— Что ж, друзья, придет весна, и уйдете вы своим ходом, а этот тралец так и будет на боку лежать. Корабль бывалый, имеет свои боевые заслуги…

— Да, не повезло им, — прогудел низким голосом боцман Иванов.

— Из команды я трех человек в базе видел, остальных расписали по кораблям, опять купаться пошли, — сказал в глубине кубрика молодой матрос Завьялов.

На этом разговор мог заглохнуть, если бы Сверлов не начал снова:

— Во всяком деле важно оттолкнуться от мертвой точки. Механизмы тральщика целы, только в корпусе пробоины. Это и есть его мертвые точки. Заварить их — и все придет в порядок. На такой «коробочке» я с удовольствием ушел бы в море, да и многие об этом мечтают…

— Приподнять бы его, — сказал Завьялов.

— За малым дело, — проворчал Иванов.

Сверлов заметил в глазах матросов интерес к тральщику и рассказал:

— Мороз и ветер, когда перед ними оробеешь, — враги, а когда их не боишься, так будут помощниками.

Он напомнил, что еще старинный кормщик Федот Рахманинов не раз зимовал в этих краях и в зимовке ремонтировал судно.

— Значит, вымораживать хочешь? Это дело! — крикнул Завьялов.

— Как командование на это посмотрит, — раздумывал боцман.

— Ничего, важно начать. А когда дело будет убеждать, — тут все пойдут навстречу. Какому командиру интересно, чтобы его корабли лежали на боку? — вступил в разговор Козлов, тосковавший по морю вместе со Сверловым.

На следующий день Сверлов привел к заброшенному тральщику Стаценко; к ним подошли матросы с пешнями.

Водолаз достал из кармана записную книжку, там был нарисован силуэт тральщика и помечены две пробоины: одна — в корме, другая — в носовой части корпуса.

Стаценко отмерил расстояние, и матросы принялись скалывать лед. Сначала долбили пешнями, потом взяли топоры, но работали очень осторожно.

— Интересно, — зачем это делается? — спросил проходивший по льду Архип Иванович.

— Через неделю яснее будет; пока сами не знаем, как пойдет дело, — ответил ему Иванов.

Сколоть верхний слой льда было легко. Ничего не стоило несколькими ударами прорубить сквозную прорубь, но как раз этого больше всего боялись Иванов и Сверлов. Надо было аккуратно срубить верхний слой льда, не повредив оставленной снизу тонкой ледяной пленки. Эта пленка не даст воде проникнуть в вырубленную яму, а сама под влиянием мороза утолстится, и тут намерзнет лед такой же толщины, как на остальном рейде.

Работали всего час-два, но такая операция повторялась каждый день.

По утрам Сверлов прибегал к тральщику, рукавицей сметал снег, вглядывался в обколотый лед и говорил, сколько можно срубить сегодня.

Морозы крепчали, работать было не так легко, но все матросы мечтали о счастливом дне, когда морозец завернет еще сильнее.

Постепенно у борта корабля во льду начали образовываться чаши. Когда Архип Иванович пришел в следующий раз, — он удивился: «Лед на заливе толщиною в метр, ну в полтора метра, а возле тральщика такие ямы, что человека скрывают, и еще там на дне кто-то рубит лед».

— Э-э, да вы так скоро обсушите его, — сказал он.

— В том-то и дело, — отозвался боцман, — мы сверху срубаем, а снизу мороз нам наращивает лед.

Завьялову хотелось скорее углубиться и казалось, что для этого проще всего рубить колодец с вертикальными стенками, а старшие заставляли захватывать шире и углублению все время придавать форму опрокинутого книзу свода.

— Для чего это? — спрашивал он.

— Для прочности, — отвечал боцман, — чтобы лед мог держать напор воды.

— Ну, не все равно, какая форма! Только работу лишнюю делаем.

— Вот и не все равно, — подтвердил Сверлов, — ты встанешь на ящик, — доски под тобою прогнутся, а встань на бочку — ничего. Еще пятерых таких можно поставить, а доски такие же точно. Почему это? А потому, что в бочке стенка работает как свод. Вот какое различие.

Спустились к пробоине. Под тонким льдом можно было рассмотреть ее темный провал.

Немного дальше отступили от борта тральщика, рассчитывая создать на корпусе ледяные заплаты. А против дыр совсем перестали вырубать лед, чтобы тут получились подпорные стенки.

— Рваные края пробоины своими завитками здо́рово вмерзают в лед и хорошо будут держать наш морозный пластырь, — сказал Сверлов Стаценко. — Но вот мы заварим пробоины, снимем понтоны, обрубим лед вокруг корабля, а он, вместо того, чтобы выпрямиться, вдруг пойдет книзу.

— Перед тем нужно сделать пробную откачку; если вода не будет прибывать, — значит, всюду обшивка цела и понтоны можно снимать, — ответил Стаценко. Так и решили делать в дальнейшем, но получилось все по-другому.

Когда против обеих пробоин образовались глубокие ледяные ямы и лед достаточно утолстился внизу, — срубили подпорные стенки.

Завьялову хотелось красивее обтесать заплатку, и он долго с нею возился.

«Такая пробка что хочешь выдержит», — сказал сам себе Завьялов и стукнул обухом топора.

Внезапно ледяной пластырь треснул, отскочил кусок льда, и в созданную с таким трудом яму полилась вода из трюма.

Завьялов побледнел и подскочил к трещине. Перепуганный насмерть, он плечом и спиной зажимал дыру и кричал во все горло:

— Эй-эй! Помогите! Беда!

Вода била фонтаном, заливалась ему за воротник, накапливалась на дне ямы и хлюпала под ногами.

На краю ямы показался боцман Иванов. С кормы бежали другие матросы.

— Та-ак! — сказал боцман. — Можно привести много примеров, когда герой матрос закрывал своим телом пробоину в корпусе, чтобы корабль не затонул, но чтобы матрос так самоотверженно затыкал фонтан воды, бьющий из корабля, — случай единичный. Смотрите, друзья, по закону сообщающихся сосудов, вода в яме достигнет того же уровня, что в трюмах.

Спокойствие боцмана ошеломило Завьялова. Он стоял мокрый, с трясущимися руками, не понимая, почему никто ему не помогает.

— Вылезай оттуда, иди сушиться! — крикнул боцман.

«Ну, теперь все! Старался я, старался, а как спишут на берег… Не придется послужить на корабле…» — думал молодой матрос.

— Пробки мы только завтра хотели снимать, а теперь пробную откачку придется вести из этой ямы, — сказал Сверлов.

Начали качать. Когда уровень воды в трюме опустился ниже пробоины, за работу взялись сварщики из плавучих мастерских. Они обрезали зазубрины в рваном железе, приварили новые листы обшивочной стали.

Боцман Иванов следил за работой и просил об одном:

— Не расплавьте лед, а то снова устроите в этой яме ванну, от которой нам уже не избавиться.

Работу заканчивали авралом. Теперь не пять человек тюкали по льду топориками вокруг ржавого корпуса — матросы окружили тральщик сплошной цепочкой и разом весело рубили лед насквозь, до самой воды. Освобожденные понтоны снимали и оттаскивали в сторону по льду; из трюма откачивали остатки воды.

— Эй, подымайся, «Бывалый»! — кричали тральщику молодые ребята.

Завьялов был на палубе, когда дрогнул корабль, зашуршал лед вдоль бортов и тральщик «Бывалый», словно вздохнув, повернулся и выпрямился.

На бортах у него висел примерзший снег и куски льда. Он поднял с собою один из понтонов, который не успели отвязать. Все это было следами недавнего бедствия тральщика, но в нем уже чувствовалась сила корабля.

— Ура-а! — кричал Завьялов, размахивая шапкой, и по всему заливу во все стороны разнеслось матросское «ура».

Маляр Козлов, отложив пешню, взялся за кисть и для начала выкрасил трубу, теперь гордо поднятую к небу.

Очистили палубу и борта, спустились в трюмы и лопатами выгребали ил, ракушки и морские звезды.

От клотика[12] до киля[13] началась чистка. Маляр Козлов переходил из кубрика в кубрик, из отсека в отсек — всюду, где убирали грязь и ржавчину, он завершал дело своею кистью.

Повсюду шла кипучая работа. Из машинного отделения потянуло теплым воздухом с запахом масла.

На тральщике «Бывалом» вновь был заведен судовой журнал и сформирована команда, в которую зачислили и Сверлова, и Козлова, и нескольких молодых матросов, не чаявших попасть на корабль.

Вокруг палубных надстроек «Бывалого» появились тепляки из свежих досок, такие же, как у соседнего тральщика. И не так уж много времени прошло, как над трубою у него появился дымок от собственного котла, совершенно такой же, как у соседнего корабля.

…Снова пришла весна; солнце растопило лед; открылось синее море; ожили птичьи «базары»; к берегам подошли неисчислимые косяки рыбы. К тому времени кончилась война, и Архип Иванович уезжал домой.

Его пришли проводить друзья. Тут были Бордюжа, и Сережа, и Нинка, которого в оленеводческом колхозе теперь звали Никитой Степановичем. Пришли другие ребята.

У пирса стоял корабль — тральщик «Бывалый», готовый к отходу.

Архип Иванович поднялся по трапу и стал у борта. Спускался вечер, и на берегу вспыхнули сотни электрических огней.

«Да, — подумал Архип Иванович, — раньше тут были холодные черные скалы, а теперь вырос настоящий городок. Уеду я, уедут другие, а поселок Боевой останется жить мирной жизнью. К этому пирсу будут подходить промысловые тральщики, наши боевые друзья и вечные пахари моря».

Корабль отошел, а Сережка и Нинка долго стояли на пирсе и смотрели вслед «Бывалому», в ту сторону, куда они скоро поедут учиться.