Рассказы старшины флота

РЕЙС АРХИПА ИВАНОВИЧА

Вскоре прислали к нам воинскую часть, зенитные батареи. Сказали, что тут будет база, велели строить дороги и совершенно неожиданно для Архипа Ивановича прислали лошадей.

Для людей поставили дома маленькие и большие, даже двухэтажные, построили клуб, столовую, настоящую баню. А батареи так запрятали в землю, что не найдешь их никак. Вырос наш поселок, и не узнать его. И все это за один полярный день — полгода.

Лошадей Архип Иванович любил и заботился о них больше, чем о себе.

У нас на побережье растет только мох, да еще камней наберешь сколько угодно. Все остальное, даже дрова, привозили на пароходах. Придет пароход и начнет выгружать: тут мука и снаряды, консервы и бревна, кирпичи, овес и сено для лошадей, картошка для нас.

Эх, только в Заполярье так вкусна свежая картошка! Дымятся картошины на тарелке, рассыпчатые и горячие, как огонь. Или поджарит повар картошку, — ни на какие консервы не променяешь.

Каждый принимает свои грузы. Артиллерист — снаряды, продовольственник — все съестное, строители — кирпичи и бревна. Пассажиров встречает комендант. Весь фураж — лошадиный корм — забирает старшина Лукошин.

Большие корабли разгружаются вдалеке от берега. Борта у корабля высокие; буксиры подводят к ним баржи с обеих сторон, и кранами из трюма за борт матросы передают грузы. Потом ведут баржу насколько можно ближе к берегу, чтобы буксиру не сесть на мель. Стоит баржа на якоре, а как только начнется отлив, море отхлынет далеко, и от скал до воды обнажится гладь из желтого песочка. И тут, на песчаном поле баржи стоят. К ним скорее едут подводы, машины, люди идут. По обсохшему песочку дорожка ровная во все стороны, и такая плотная, что машины не вязнут совсем.

Вот все грузы с барж перевезли на высокий берег. Тем временем начинается прилив. Море затопляет песок, плоские волны подбираются к баржам, и опять они всплывают, опять их ведут к пароходу.

Осенью, когда море начинает замерзать, приходят последние пароходы. Вокруг полуострова на песчаной отмели образуется крепкая ледяная кромка. Тут можно все выгружать на лед. Привезут нашу любимую картошку, а она холоду боится; заморозят — так и есть не станешь.

На корабль все грузится по своему закону: вниз тяжелое, сверху — что полегче. Картошка под сеном.

Как взялся Архип Иванович свое сено возить, мы за картошку боимся: убрали сено — все равно, что шубу сняли. Наверняка заморозят картошку.

Почесал Архип Иванович усы и говорит:

— Ладно, возите вы свою картошку, а я с сеном и овсом на льду обожду. Сено не замерзнет, овес — тоже.

— Вот молодец, — похвалили его, — заботится не только о себе, но и о других!

Перевалили сено и овес с корабля на лед и принялись на всех машинах возить картошку, чтобы ее холодом не успело прихватить.

Выгрузился пароход и был таков. Капитан боится пароход во льду заморозить и лишнего часу не простоит. Пусть уходит пароход-то. Грузы на берег перевезем не спеша. На льду сено спокойно лежит и ждет своей очереди.

Возили, возили разное имущество, да к ночи все убрать и не успели. Сидит Архип Иванович на своем сене и ругается:

— Каждый раз мне на улице ночевать! Каждую зиму в Заполярье так встречаю.

— Да иди ты домой! Возить твои припасы только завтра ведь будем.

— Нет, без присмотра я овес не оставлю. Еще песцы порвут мешок. Раз не успели перевезти, — спите теперь дома, а мне дайте еще один тулуп.

— Проспишь ведь!

— Ну и что? Если я и усну, так песцы меня заслышат чутьем и не подойдут близко.

Сидит Архип Иванович и размышляет, — какой длинный путь сделало это сено, и недаром так поздно оно попадает сюда.

Далеко, далеко в России растет зеленая трава. Пока она вырастет, да скосят ее, да высушат, да из лугов вывезут сено, потом спрессуют, и на станцию доставят; потом везут в поезде; в порту перегружают на пароход; плывет сено по морю, и вот, наконец, оно здесь, на льду, и скоро его лошади будут есть.

Задремал Архип Иванович и видит зеленые луга. Идет по лугу, место сырое, качается под ногами бездонная трясина, — не провалиться бы…

Приходят утром машины на кромку — сено тут, а овса нет. Да и Архипа Ивановича не видно.

Покричали ему, — не отзывается. Видимо, ушел на берег. А овес пропал: ночью был ветер, волнами оторвало льдину и унесло в море.

— Но что же это Архип Иванович ходит? Надо увозить сено, пока его следом за овсом не унесло.

Ищут его, и нет его нигде.

— Братцы, так Архипа Ивановича самого в море унесло!

Тут только поняли, в какую беду попал человек. Ищи его теперь! Может, он к полюсу отправился или на дно…

— Эх, Архип Иванович, Архип Иванович! Ну, что бы чудаку в сено лечь! Спать во сто раз теплее, и был бы теперь дома.

Все головы ломают, чем бы помочь старшине, и не придумают ничего. Катер с берега спустить и отправить вдогонку, так не пройти по морю катеру: кругом ледяная толчея. Самолет послать на поиски, — так туман такой, что летчик сверху ничего не увидит. По радио хотя бы откликнулся Архип Иванович, так нет у него рации. Единственное средство — ледокол, он железным форштевнем проложит дорогу и не через такой лед. Но ледокол надо вызывать за тридевять земель, и где ему искать одинокого человека, словно пылинку в пустыне!

Матросов на берегу не удержать: просятся на поиски. Был бы лед поплотнее, — ушли бы пешком. А тут — глянь! Где льдины грудой, а где широкие разводья чистой воды.

Катер все же на воду спустили. Мелкие льдины матросы растолкали шестами, катер пошел и тоже скрылся из вида.

Мы сено убираем и горюем. Работал с нами один человек из города Архангельска — коренной помор. Так тот ухмыльнулся:

— Зря катер послали, — не встретятся они.

— Так что же, по-твоему, так и успокоиться: пускай человек погибает!

— Ври-ко, ври-ко-о, дава-а-а-ай! Кабы в море все погибали, кто бы на промысел ходил? Одни жонки остались бы в Архангельском-то.

— Этот, пожалуй, выкрутился бы в два счета…

— Архип-то Иваныч наш, промысловый, — ответил помор. — Не должен утонуть, разве оголодает и замерзнет. Так не оголодает ведь, тюленя убьет. Сей год тюлени близко.

Подъехал к нам по ледяной кромке на саночках начальник. В санки Гнедко запряжен. Лошадь добрая, на месте не стоит. Покачал головой начальник и говорит:

— Окончательно установлено: нигде нет Архипа Ивановича. Видно, делать нечего, нужно сообщать по радио во все концы. Может, где-нибудь организуют поиски, но, по всему видно, — погиб человек. Хотя бы катер вернулся. Их тоже может раздавить льдом в лепешку.

Хотел начальник ехать на рацию, а Гнедко как заржет! И еще раз! И еще!!

Смотрим в бинокли, — показалась на море едва приметная точка. Что ж это может быть? Тюлень не тюлень, или катер возвращается?

Кок заспорил:

— Я без бинокля знаю, что это Архип Иванович. Не стал бы Гнедко перекликаться с тюленем.

Прав оказался кок: и верно, учуял Гнедко. Это сам Архип Иванович на льдине катит сюда.

Отливным течением его унесло, а прилив обратно несет. Да еще северный ветер помогает.

Сидит он на мешках, а льдина под ним чуть видна: истерлась, пока плавала.

Вот что значит не река, а море. Река век свой течет в одну сторону, а в море можно ездить по течению взад-вперед. Только не попади в межокеанскую реку Гольфстрим, что не в берегах течет, а струей, сквозь моря и океаны, — тогда не вернешься обратно.

Пригнало его льдину к берегу, а пойди возьми его! Между нами разводье чистой воды, дальше битый лед выгнуло по воде полукругом, и среди этой каши Архип Иванович что-то кричит, но слов не слышно.

Что делать? Надо шлюпки спускать…

Не успели взяться за шлюпки, — смотрим, катер несет следом за Архипом Ивановичем.

Тоже, называется, идут по морю на катере: моторист воду выплескивает, а матросы по льдинам прыгают резвее белок и вокруг катера обкалывают лед.

На буксире катер подвел льдину к твердой кромке льда, и мы все взялись перетаскивать мешки на сушу.

А как управились с овсом, Архип Иванович давай браниться, что без него не убрали сено в склад.

— Мы же о тебе беспокоились!

— А чего обо мне думать? Вон папанинцы полгода на льдине ездили!

— Теперь-то ты храбрый, — говорит кок, — а в море, наверное, заскучал. Выпей-ка горячего чаю!

— Скучать-то мне некогда было. Льдину мою крошило, как сухарь. Только хрупает! Глыба на глыбу лезет… Ну, затопчут! Нет, глядишь, моя льдина обломится и отойдет на свободную воду. А как сломает ее, — непременно мешки окажутся на краю. Я их на серединку перетаскиваю, а льдина опять почти пополам хрустнет. Я опять таскаю. Таскал до той поры, пока льдина не стала с пятачок. Ну, думаю, сейчас совсем окунется. Пора акт составлять на пропажу овса.

— Ты что ж тревогу не поднял? Хотя бы стрелял, когда понесло тебя.

— Какое там! — отвечает Архип Иванович. — Проснулся я и гляжу, — маяк на берегу мигает. Вот она рядом, большая земля. Ну, значит, далеко уехал. Соображаю, — если у берега меня не раздавит, так куда понесет? Или в открытое море, или вдоль берега будет дрейфовать мой крейсер? Угадал, что должно меня течением повернуть обратно.

— Хорошо, если тебя хотя бы на маяке поймали.

— Я сам мог убежать к маяку, когда лед начало сжимать. Да как же овес-то! Или бросить его и лошадям без корма жить? — спрашивает Архип Иванович. — Я и то беспокоился. Тюлени ко мне на льдину лазали. То один выскочит, то другой. Они-то ничего, а если следом за ними медведи явятся? Белые-то они белые, а вдруг любят овес, как всякий медведь?

— Слушай-ка, Архип Иванович, медведи как будто только на корню едят овес.

— Хм, сомневаюсь, — возразил Архип Иванович, — на корню овес, конечно, в распоряжении медведей. Но, скажи на милость, где им здесь-то взять овса на корню?!