В давние времена берега северных морей, возможно, не были такими неуютными.
Черные голые скалы, ни кустика, ни травинки, ни одного живого существа кругом; волны бьют в берег, а ветер свистит и сечет лицо. Так выглядит южный берег заполярной земли, словно бы и не прожила земля миллионы лет.
Время военное, командование решило для укрепления морского оборонительного района поставить на черные скалы «точку».
Старшина первой статьи Архип Иванович Лукошин получил назначение в район новой «точки».
Корабль, на котором — как говорят по-морскому — «пошел» Архип Иванович, раньше был обыкновенным рыболовным тральщиком. Тогда на нем даже от компаса пахло треской, а теперь этот запах выветрился. Корабль сиял чистотой, вооружился и стал боевой единицей: ходил в дозоре, конвоировал грузовые транспорты, а сейчас должен был доставить на место две береговые батареи.
По мирному времени, людей, направленных на «точку», назвали бы зимовщиками, хлопот было бы с ними — хоть отбавляй. Известно, какие требования предъявлялись к зимовщикам; мало одного желания поехать! По здоровью врачи отбирали людей с большими придирками, только самых крепких. Тот всем хорош, да зубы у него неважные. Этого глаза могут подвести, у третьего еще что-нибудь найдут, и так без конца!
Надо быть доктором, чтобы придумать столько причин не пустить человека в Заполярье. И врачи по-своему были правы: если в зимовке заболеет человек, так попробуй его доставить оттуда на «Большую землю».
Запасти на год продуктов (одного шоколаду сколько ящиков) и обставить зимовку так, чтобы можно было прожить в тепле, — тоже не легкое дело. В мирное время пятерых провожали человек пятьдесят.
В войну было не до больших сборов. Среди моряков выбор прост — все крепкие, как на подбор, а добровольцев больше чем нужно.
Грузами заполнили трюм и палубу. Вдоль бортов лежат пушечные стволы, как телеграфные столбы. Всюду люди и вещи — теснота! А тут еще по трапу закатывают на корабль большие пустые бочки.
Старший помощник командира, который наблюдал за погрузкой, даже рассердился:
— Это еще что! Зачем бочки? — закричал он.
— Для воды… инвентарное имущество не могу бросить, и чистая бочка для воды — совершенно необходимая вещь, — ответил Архип Иванович.
Отправился тральщик. Перед самыми заморозками подошел к черному берегу. Кораблю очень опасно такое плавание: того и гляди, — сомкнутся льды, и обратно не выйдешь.
Быстро выгрузили одну батарею. Немного отошли и высадили вторую. Народу человек сорок, пушки, боеприпасы, оборудование, продукты — гора имущества, и все лишь самое необходимое.
Пушки и снаряды переправляли на понтонах, бревна выбросили в воду — они не утонут, а продукты, приборы, винтовки и инструменты перевозили на берег в шлюпках.
Как разложили все на суше, так сам тральщик показался маленьким рядом с грудой вещей.
Едва вернулась с берега последняя шлюпка, — тральщик поднял якорь и ушел.
Таскали моряки свой багаж день или два — поди разберись, когда тут круглые сутки — полярная ночь. Со второй партией на берег попал Архип Иванович.
— Ну и сторонка, — вздохнул он, — как только тут медведи живут?
— Живут ли! — ответил ему комендор Васильев. — Медведь носу сюда не кажет: ему здесь шкуру ветром истреплет, и с голоду он околеет.
Сказал это Васильев, запахнул свою шинельку, взял сухарь из мешка и пошел работать.
Действовать надо расторопно. Каждую минуту будь готов к бою; подойдет вражеский корабль, — всех может взять голыми руками.
Но недаром говорят, что моряки все умеют делать. А если не умеет кто, — товарищи научат. Будет сделано добротно, по-матросски. Другие, может быть, всю жизнь не брали топора, а нашелся один плотник, показал — и все затюкали топорами.
Любой кусок дерева, словно крем — глазурью, облеплен примерзшим снегом. Сколько времени надо, чтобы его очистить от ледяной корки! Пальцы плохо гнутся, ничего не чувствуют. Хватишься за железо — ладонь к железу прилипает.
Для начала объявили аврал по подъему на скалы всего имущества. На тральщик грузили кранами, а теперь переносить тяжести надо на руках. Тянули пушки в крутую гору, помогая плечом и локтями, таскали бревна.
Легко сказать — снести бревно, когда оно скользит; иное не под силу и четверым. Бревен не одна сотня, и одно толще другого, а нести километр по такой дороге, что на каждом шагу либо споткнешься о кочку, либо застрянет нога между острыми камнями. Споткнется один — остальные потеряют равновесие, и всех покалечит тяжеленное бревно.
Когда с бревнами было покончено, устроили перекур и разделились на партии. Одним строить основания для пушек и орудийные дворики, чтобы можно было бой принять, другим строить казарму, третьим — камбуз.
Куда матроса ни посади — хоть на Северный полюс, — он про льдину скажет «палуба», лестницу назовет трапом; землянку, выстроенную под кухню, будет звать камбузом, а повара — коком.
Сколько времени трудились, — по часам не отсчитывали. В работе прошло не меньше суток, когда прозвучал отбой.
На первую ночь поставили большую палатку, в ней печку железную, и все собрались в кружок. Тут командир батареи, офицеры, матросы. Снаружи только часовые стоят.
В палатке мало-мальски тепло, и, теснясь у печки, можно подсушиться. От снега, от пота, а то и просто от морской водички, которой хватили при выгрузке, одежда и обувь мокрые насквозь. От шинелей пар валит, теснота в палатке страшная, но на улицу выйти никому не охота. Сто́ит прислониться к стенке палатки — сразу почувствуешь, как ветер снаружи давит на спину, да и снег заносит внутрь порою до самой печки.
Всех мучила жажда. Кто кружку, кто котелок поставил на печку. Пресной воды в первый день не запасли, морскую воду пить не будешь, — так снег плавили. Снегу тоже поищешь. Не держится он на берегу: ветром сдувает. Только у камней кое-где образуются маленькие наносы — можно зачерпнуть кружкой.
— Эх, сторонка! Даже снегу на нашу долю нет, — сказал вдруг молодой матрос, по фамилии Бордюжа.
Служил Бордюжа первый год. Был он разочарован. Эта работа так не походила на службу на корабле или хотя бы на береговой батарее! Там можно с достоинством стоять на посту наблюдателя, с винтовкой и с биноклем на коротком ремне, удобно висящем на груди.
«Кто мы такие? Те же рабочие», — думал Бордюжа.
Архипу Ивановичу не понравились слова молодого матроса.
— Этот разговор похож на нытье, — сказал он. — Удивительное дело, доложу я вам, молодым всегда чего-нибудь не хватает. В первые дни пайка мало, потом, видите ли, снега ему недостает.
Моряки рассмеялись, улыбнулся командир батареи и позвал:
— Матрос Бордюжа!
Бордюжа встал, как полагается перед командиром, а комбат уже серьезно приказывает:
— Завтра назначаю вас на маскировку казармы. Будете обсыпать снегом. Чтобы снегу было достаточно и распределялся бы он равномерно со всех сторон.
— Есть. Обсыпать снегом казарму равномерно со всех сторон, — повторил приказание Бордюжа и сел. Сидит и моргает.
Где казарма? Нет ее. Где снег взять? Ничего парень не понимает, а спросить боится, как бы опять не засмеяли. Неужели придется из всех окрестных ямок снег по лопаточке таскать! Такую работу за неделю не кончишь.
А командир вслед за тем обращается к комендору Васильеву:
— В один день необходимо начать и закончить постройку казармы, пригородить сбоку камбуз; в казарме установить нары и печку. Выделяю в ваше распоряжение Бордюжу и еще пять человек.
— Есть, — отозвался комендор.
Бордюжа даже обрадовался: поручение Васильеву посложнее досталось.
— Это тебе не то, что в сказке в один день дворец построить, — сказал комендор Бордюже. — Я еще ни разу не слыхал, чтобы сказочные дворцы были с обстановкой и отоплением, да еще снегом обложены.
— Снег-то, снег где я буду брать? — спросил Бордюжа.
— Мило́й, на улице рот откроешь, так и то снегом заметет. Твой материал в воздухе летает тучами, только нужно уметь его взять.
Архип Иванович дал Васильеву свои указания.
— На стойки возьмешь бруски, стены изнутри обошьешь фанерой, а снаружи каркас обложишь камнями, а потом льдинами.
На другой день Бордюжа работал и удивлялся, — как легко все получается! Только поставили стену, к ней уже намело бугор снега. Они с Петровым носят лед и камни, а ветер помогает им, забивает все щели снегом.
Бордюжа старался, чтобы Васильев был доволен его работой, а Васильев говорит:
— Ты свою задачу выполняешь плохо.
Бордюжа даже удивился.
— Приказано равномерно со всех сторон обсыпать снегом, а у тебя с одной стороны много, а с другой — нет ничего. Выходит, где пусто, где густо.
Пришлось Бордюже подсыпать снег на подветренную сторону. Он сыплет, а ветром выдувает. Совсем дело не двигается.
— Эх ты, строитель! — сказал Архип Иванович. — Ты поставь загородку так, чтобы ветер сам заносил снег к стене. А ты его в это время водичкой побрызгивай.
После этого дело пошло на лад. К вечеру была готова казарма, наполовину из снега, наполовину из фанеры. И нары были сделаны. Пришли с работы, а в помещении печка топится, на столе — горячий суп. Поели и выспаться можно. Не так, как в первую-то ночь, когда жались вкруг печурки. Сидя-то не очень поспишь. А под крышей и на Северном полюсе жить можно.
— Бордюжа! — позвал командир батареи. — Ваша задача выполнена не до конца. Казарма сейчас торчит снежным бугром; ее нужно замаскировать таким образом, чтобы она сливалась с местностью. Наложите на снег кучки камней. Сделайте мне из казармы снежную булку с изюмом: подгоняйте под окружающий фон, чтобы ее в десяти шагах не было видно. В помощь вам назначаю Петрова.
С того дня Бордюжа и Петров неожиданно для себя превратились в маскировщиков.
Покончили с казармой, и пришлось им ломать голову над тем, как сделать невидимыми врагу другие постройки и — самое главное — батарею.
Даже во время работы нужно было следить, чтобы не были разбросаны инструменты и материалы. Вражеский разведчик, пролетая мимо, сфотографирует местность и по одной куче мусора, по разбросанным лопатам сразу обнаружит новую укрепленную «точку».
Работа подвигалась медленно. Кто орудийные дворики строит — тем мерзлую землю наравне со скалой приходится брать взрывом. С раннего утра работают люди, как муравьи: брустверы насыпают, укладывают основания для орудий, строят погреба для боезапаса, склады для имущества, окопы копают. В конце концов повару не все время готовить пищу в палатке, да и командный пункт нужно. А Бордюжа и Петров должны над всеми держать шапку-невидимку.
Кажется, все уже есть, так нет, извольте строить еще запасную казарму. Бордюжа возмущался про себя лишней работой, а Васильев его успокоил:
— Ты думаешь, — напрасно это? Нет, дорогой, если нашу единственную казарму разобьют снарядом или бомбой, куда мы денемся? Тем более, что во время боя постройкой некогда заниматься.
Так на голой скале началась жизнь.
Снег покрыл землю по-зимнему, но не так, чтобы выпал за одну ночь, а постепенно намерз на камни. Батарея готова к действию, но ни с моря, ни с воздуха ее не заметно.
— Ну вот что, Бордюжа! — сказал командир батареи. — Пока связь не налажена, одним духом слетай к Иванову, спроси, не надо ли чем-нибудь помочь.
Иванов был командиром батареи, которая находилась километрах в десяти, по другую сторону залива. Если кругом залива идти, так наберется километров шестнадцать. Но залив застыл надежно, и по льду пройти, конечно, ближе.
Дали Бордюже лыжи и ручной компас и сказали, чтобы держал все время на юго-запад.
— Как перейдешь залив, поднимешься в гору. Будет овраг, а за ним опять высота. Оттуда уже должно быть видно Иванова. Если начнется пурга, — сразу возвращайся сюда или к ним, куда будет ближе. Иди все время по компасу. Понял? — спросил комбат.
— Понял, — ответил Бордюжа и отправился.
Добрался Бордюжа до залива, топнул раз, другой в твердый лед и решил, что лыжи будут ему лишней обузой: только ноги разъезжаются.
Спрятал он лыжи в приметном месте и двинулся дальше налегке. Шел он сначала посвистывая. Ворот шинели расстегнул, пинал ледяшки и комки снега, совсем как мальчишка, возвращаясь из школы.
Взобрался Бордюжа на торосы, посмотрел на свою батарею, а ее не видно.
«Вот так штука! С батареи сколько раз залив рассматривали, а отсюда ничего не разглядишь. Недаром мы маскировку делали», — подумал он, похвалив себя.
Вспыхнуло северное сияние. Бордюжа с любопытством смотрел на небо. Было похоже, что смотришь на светлое облако через волнистое и рябое стекло, от этого свет расслоился и расходится иглами.
Пошел Бордюжа дальше уже медленнее. Обошел гряду торосов, вышел на берег. Спустился в овраг, перешел его, а там другой, да еще третий овраг. А дальше ни высоты, ничего не видно. Да и на карте с этого места начиналось «белое пятно» и тянулось неизвестно куда.
Достал Бордюжа компас, покрутил его в руках, нашел направление и пошел дальше.
Идти по снегу тяжело. Где с обрыва не знаешь как спуститься, а где совсем подняться невозможно. По ровному месту и то с камня на камень чуть не ползком нужно пробираться. Устал Бордюжа, стало ему жарко, и решил он отдохнуть.
Сто́ит минуту посидеть в Заполярье, как ветром тебя так продует, словно ты всю жизнь теплого угла не видал. А Бордюжа уселся, конечно, на самом ветру. Шапку снял и держит в руке. Минуты через две вскочил он и нахлобучил настывшую шапку. Тут уж не прохлаждаться надо, а согреться как-нибудь.
Хватился Бордюжа за карман — нету компаса. И сразу ему вспомнились десятки рассказов, как замерзают люди, сбившиеся с пути. Вспомнилось «белое пятно» на карте. Суждено, значит, ему увязнуть здесь навсегда!.. И побежал Бордюжа…
Архип Иванович увидел Бордюжу, когда тот спускался на лед, и подумал, что зря комбат посылает одного человека, тем более молодого. Случись с ним что-нибудь — заблудится или ногу вывихнет — ну и замерзнет.
Самого Архипа Ивановича послали на поиски дров и для изучения трассы будущей линии связи. Отдыхая, он покуривал в укромном местечке под скалой, где его совсем не прохватывало ветром.
Покурил старшина и решил пойти берегом навстречу Бордюже, пересекающему залив. На глаза ему Архип Иванович попасть не хотел, а пошел скрытно, отмечая по пути, где удобнее проложить телефонную линию.
Идет Архип Иванович по следам Бордюжи и видит, что тот намного влево отклонился, потом опять вправо пошел. Сразу видно, не уверен человек в направлении. Петляя так, он свой путь удлинит раза в четыре.
«А идет-то как быстро! Да еще бегом, бегом! Ну, значит, скоро выбьется из сил», — подумал Архип Иванович.
Бордюжа тем временем совсем перепугался. Бежит, задыхается, шапку потерял и не замечает. Пот с него льется градом.
«Ну вот, — подумал старшина, — и готов человек, через полчаса замерзнет. А нет, смотри-ка! взял направление в расположение Иванова!»
Архип Иванович шапку подобрал и продолжал идти за молодым моряком, но Бордюже не показывался, потому что рассуждал так: «Выйди я, человек сразу бросится ко мне и больше от меня не отстанет ни на шаг. Куда я, туда и он пойдет. Никогда уж этот человек не научится самостоятельно находить дорогу. И у него надолго, может быть на всю жизнь, останется страх перед тундрой. А кто боится заблудиться, — наверняка закружит вокруг сосны, лесу не видя. Погибнет или нет, а толку от такого посыльного будет мало».
Архип Иванович вышел на горку уже в виду батареи Иванова, а Бордюжа все еще путается за горой. Проваливается меж камней, руками сунется в снег, едва-едва встанет и опять валится через два шага. Вот уселся в ямку, колени поднял к подбородку и старается голову втянуть в воротник шинели.
«Это у самой-то батареи! Да хотя бы, чудак, поднялся на горку», — подумал Архип Иванович и закричал:
— О-го-го-го! Эгей-гей-гей-гей! — А сам лежит за камнем.
Бордюжа услышал голос, вскарабкался на бугор и увидел батарею Иванова.
Тут его сразу схватил озноб, да такой, что зуб на зуб не попадет. Шапки нет. Уши что ледяшки. Неудобно в таком виде являться к соседям.
Вдруг Архип Иванович выходит ему навстречу:
— Стой! Кто идет? О! Да это Бордюжа! Откуда ты?
— Комбат к Иванову послал.
— А где же твои лыжи, где шапка? Ты что, казенное имущество растерял?
— Лыжи у меня спрятаны надежно, а вот шапку ветром сорвало.
— Не твоя ли это ушанка? На! Да чтобы не сдувало, носи без нарушения формы одежды: тесемки завязывай на подбородке.
Сильно расстроился Бордюжа, но быстро в себя пришел и показывает Архипу Ивановичу на батарею Иванова:
— Смотрите, как они плохо замаскировались!
— Ну, ну! Иди поучи их, — одобрил Архип Иванович и посоветовал: — Ты сегодня обратно-то не возвращайся. Пока туда идешь да разговариваешь, так запоздаешь. Я командиру доложу, что ты занялся маскировкой и завтра вернешься. Дорогу-то хорошо знаешь?
— Теперь найду, — ответил Бордюжа.