Растревоженный эфир

Глава 13

Весь день репетиции шли через пень-колоду. Сценарий оказался скучным и безжизненным, а Барбанте, который обычно вносил спасительные коррективы, на этот раз не проявлял никакой инициативы, вновь и вновь зевая во весь рот, словно всю ночь не спал. А если он и предлагал какие-то реплики, то, по мнению Арчера, они уступали уже имеющимся. Девушка, которую выбрали на роль, ранее исполняемую Френсис Матеруэлл, говорила воркующим голосом инженю, обволакивающим и приторно-сладким, и Арчер решил никогда больше не приглашать ее в передачу. Элис Уэллер нервничала и запаздывала со своими репликами. На последней репетиции она пропустила целую страницу, и Арчеру пришлось начинать все сначала. Атлас нарочито тянул слова и всякий раз саркастически поглядывал на Арчера, словно ждал, когда же тот начнет возмущаться. Лишь Вик Эррес, казалось, не замечал нервной атмосферы. Выглядел он очень уставшим, но играл, как обычно, спокойно, профессионально, наполняя эпизоды правдой жизни. Приехал он уже после полудня, прямо из аэропорта, и Арчер успел перекинуться с ним лишь несколькими словами. Матери Вика полегчало, кризис миновал, и врачи надеялись на выздоровление.

Ирония судьбы, но Покорны предложил для этой передачи очень хорошую музыку, едва ли не лучшую за все те годы, что программа выходила в эфир. Она удачно обыгрывала паузы сценария, наполняла драматизмом и напряженностью проходные эпизоды. Сам Покорны отсутствовал. Арчер звонил ему, чтобы пригласить на репетицию, но миссис Покорны, которая взяла трубку, ответила ледяным тоном: «Он не может прийти. Он болен. Он не встает с постели».

Арчер нанял нового композитора по фамилии Шапиро, который весь день просидел за спиной Арчера, барабаня пальцами по жесткому переплету блокнота. Этот бледный молодой мужчина с прямыми длинными волосами не внушал Арчеру особых надежд. Арчер чувствовал, как настроение Шапиро падает с каждой минутой. Судя по всему, молодой человек знал свои возможности и прекрасно понимал, что Покорны он неровня. Не обменявшись ни словом, и Арчер, и Шапиро пришли к выводу, что с музыкой программу ждут большие проблемы.

О'Нил явился поздно, с раскрасневшимся лицом, он двигался по студии в замедленном темпе, от него разило спиртным. На памяти Арчера О'Нил впервые пил накануне выхода программы в эфир, и режиссер понял, что напряжение сказывается и на нем. Не надел О'Нил и отороченное норкой пальто. В этом пальто представитель продюсерского агентства появлялся лишь тогда, когда пребывал в хорошем расположении духа, довольный собой и жизнью. А вот сегодня на душе у него скребут кошки, думал Арчер, изредка поглядывая на О'Нила. Тот сидел на маленьком стуле, расправив плечи, широко раскрыв глаза, с преувеличенным интересом следя за всем, что происходило в студии, то и дело высказывая свое мнение. Может, программа тут ни при чем, думал Арчер, успокаивая себя. Возможно, О'Нил разругался с женой, поэтому пальто с норкой осталось в шкафу, а выпитые до пяти вечера три порции мартини — лекарство, без которого организм отказывается выполнять возложенные на него функции.

Хатт не появлялся весь день, не было и спонсора.

В общем, вся неделя выдалась хуже некуда. А четверг, думал Арчер, вообще неплохо бы выбросить из календаря. Насколько он мог вспомнить, с четвергом у него всегда были особые отношения. Почему-то мать всегда водила его к дантисту по четвергам. Год или два она заставляла его учиться играть на пианино — так учительница, худосочная, неприятная женщина с оспинами на лице, приходила именно в четверг. И в средней школе экзамены по геометрии и алгебре, дисциплинам, которые давались Арчеру труднее всего, выпадали исключительно на четверг. И драка, в которой ему досталось больше всего (он лишился двух зубов), случилась в четверг, после музыкального урока. «Наверное, — думал Арчер, — если меня убьют, то не иначе как в четверг».

Перед выходом в эфир Арчер объявил получасовой перерыв. Большинство народу покинуло студию. О'Нил поднялся и тяжелым размеренным шагом вышел за дверь, не сказав Арчеру ни слова. Ушел Шапиро, пробормотав на прощание:

— Пойду выпью чашечку кофе. — В его голосе слышались извиняющиеся нотки, словно Шапиро сомневался, что он ее заслужил. — Вам чего-нибудь принести?

— Нет, благодарю, — ответил Арчер, сел за пульт управления и через окно посмотрел на Эрреса, который разговаривал со звукорежиссером.

— Святой Боже, — подал голос Бревер, сидевший рядом. — Такое ощущение, что в студии поселились гремлины.[40] Каждую минуту жду какого-то неприятного сюрприза. Что со всеми происходит?

— Чувствуют приближение весны, — попытался отшутиться Арчер. Его тревожило, что даже звукоинженер заметил неладное. Хотелось, чтобы передача поскорее вышла в эфир и закончилась.

— Что-то назревает. Нутром чую. — Бревер встал, потянулся. — Пойду в холл, выкурю сигаретку, чтобы успокоить расшалившиеся нервы. Кликни меня, если провода начнут дымиться. — Он улыбнулся и похлопал Арчера по спине. Уже шагнув к двери, Бревер остановился. — Послушай, Клемент, а чего тут терся этот парень, Шапиро?

— А что? — ощетинился Арчер.

— Ты хочешь, чтобы он писал музыку к программе?

— Да. — Арчер уткнулся в сценарий, надеясь, что Бревер уйдет.

— А как же Покорны?

— Мы хотим чуть изменить программу. — Арчер поставил на полях ничего не значащую птичку.

— Я, конечно, всего лишь глупый звукоинженер, — Бревер и не думал уходить, — и мозги у меня в кулаках, но я думаю, что такой музыки, как сегодня, мне слушать не доводилось.

— Неплохая музыка. — Арчер перевернул страницу.

Бревер окинул его долгим недоумевающим взглядом, потом пожал плечами.

— Дело хозяйское, — буркнул он и вышел, закатывая рукава на громадных ручищах.

Оставшись один, Арчер снял очки, закрыл глаза, помассировал веки подушечками пальцев. «Мне придется все объяснять и Бреверу, — подумал он. — Достойный человек, негоже ему лгать». Список тех, кому придется все объяснять, удлинялся. Бревер, Барбанте, Эррес, друзья, враги, люди, которые могли одобрить его действия, и люди, которые могли их осудить, все снедаемые любопытством, все желающие узнать, какими мотивами он руководствовался. «Возможно, — мрачно думал Арчер, — всю оставшуюся жизнь я буду объяснять, что и почему делал в эти две недели».

Он услышал, как скрипнула дверь, и со вздохом открыл глаза.

— Амиго… — Барбанте. Арчер медленно повернулся на вращающемся стуле, кивнул сценаристу. Пультовую наполнил аромат туалетной воды. Барбанте сел в кресло. Вытянул ноги. — Я увидел, что ты сидишь здесь, одинокий, всеми покинутый, и решил зайти, чтобы развеселить тебя.

— Считай, что я развеселился, — ответил Арчер.

— Хорошо. — Барбанте снова зевнул. — Ужасно хочется спать.

— Знаю, — мрачно буркнул Арчер. — Это заметно.

Барбанте улыбнулся:

— Сегодня я не такой живчик, как обычно, не так ли, амиго?

— Не такой.

— Клемент Арчер, — все улыбался Барбанте, — король прямого ответа. Искренний Клем, никогда не кривящий душой.

— Сценарий отвратительный. Сегодня ты мог бы остаться в кровати. Пользы от тебя никакой.

— От проколов никто не застрахован, — беззаботно ответил Барбанте. — Не бери в голову. Следующий четверг будет уже на другой неделе.

— Надеюсь, ты не перестанешь считать меня джентльменом, если я порекомендую тебе на следующей неделе ложиться спать вечером, а не в три часа утра.

— Будет исполнено, тренер. Я также сяду на диету, а по утрам буду делать зарядку. Слушай, а какие у тебя планы на субботний вечегУ?

— А что? — подозрительно спросил Арчер.

— Я устраиваю небольшую вечеринку. Придет Вик. О'Нил. Еще несколько человек.

— Спасибо. — Арчера предложение Барбанте удивило. Раньше он никогда не приглашал его к себе. — Я спрошу у Китти, свободен ли у нас вечер.

— Да… и Джейн будет. — Барбанте достал портсигар, предложил Арчеру. Тот уставился на тяжелую золотую безделушку. По внутренней поверхности крышки тянулась надпись. Слов он разобрать не мог, но подпись, несомненно, принадлежала женщине. Наверное, подумал Арчер, дома у Барбанте целая коллекция золотых сувениров, подаренных удовлетворенными дамами. Должно быть, перед каждым выходом в свет ему приходится рыться в памяти, чтобы взять с собой трофей, соответствующий конкретной дате.

— Нет, благодарю. — Он наблюдал, как Барбанте достает сигарету, прикуривает от золотой зажигалки, конечно же, с дарственной надписью. — Когда ты разговаривал с Джейн? — Он попытался изгнать из голоса все эмоции.

— Вчера вечером. — Барбанте убрал зажигалку. — По телефону.

«Интересно, почему он это сказал? — подумал Арчер. — Я должен ему поверить? Он насмехается надо мной?»

— Я предложил ей привести того милого юношу… — Барбанте наморщил лоб. — Как же его зовут? Ага, Брюс. Помнится, в молодости я бы все отдал, лишь бы меня пригласили на такую вечеринку. Акгрисы, литераторы… — В его голосе слышалась откровенная насмешка. — Молоденькие девушки. Разведенки в туалетах от Диора, получающие щедрые алименты. Будет что вспомнить в физической лаборатории.

— Дом, почему бы тебе не оставить Джейн в покое?

— Что? — изумленно спросил Барбанте, но в глазах его по-прежнему поблескивали насмешливые искорки.

— Ей только восемнадцать лет.

— Некоторым моим лучшим друзьям только восемнадцать лет.

— Она совсем ребенок.

— Почему бы нам не использовать эту фразу в сценарии, амиго? — Игривое настроение покинуло Барбанте, он холодно посмотрел на Арчера, веки с густыми черными ресницами прикрыли зрачки. — Очень даже подойдет для реплики отца, тем более что сегодняшнему сценарию недостает свежих мыслей. Все папаши думают, что их дочери совсем еще дети. Однажды я встречался с сорокалетней женщиной, отец которой требовал, чтобы в половине двенадцатого она была дома и лежала в постели. А женщина эта была нимфоманкой. К тому времени как наши пути пересеклись, она оприходовала всю Гильдию драматургов и весь Нью-Йоркский филармонический оркестр.

— Я думаю, ты поступил бы по-дружески, оставив Джейн в покое, Дом, — гнул свое Арчер, чувствуя собственную неправоту, жалея, что затеял этот разговор, и надеясь, что Джейн никогда о нем не узнает.

— Я начинаю тревожиться за тебя, Клем. Последнюю неделю или около того ты ведешь себя совсем не по-клемовски. Я нахожу, что ты падаешь в моих глазах, и мне это чертовски не нравится. Ты вдруг стал превращаться в одного из знакомых мне маленьких испуганных людишек… И я удивлен и разочарован. Я сейчас не шучу. И потом… чего ты задергался? Вы с Китти будете в этот вечер у меня, и я сказал Джейн, чтобы на вечеринку ее привел Брюс. И какие, по-твоему, я замышляю козни?

— Ладно. — Арчер поднялся. — Забудем об этом. — Из пультовой он вышел в пустую студию.

Звукорежиссер мял целлофан, имитируя звук, который раздается при колке льда или в тот самый момент, когда по ходу дневного спектакля дама снимает обертку с коробки конфет. Эррес устроился за роялем и двумя пальцами, нажимая только на белые клавиши, наигрывал мелодию песенки Дороти из «Волшебника из страны Оз».

— Привет, — поздоровался Вик, когда Арчер подошел ближе. — Я видел, как ты беседовал с нашим литературным талантом, Барбанте. Ты по достоинству оценил сегодняшний бриллиант остроумия и поэтичности?

— Этот сценарий не из лучших, не так ли? — Арчер устало облокотился о рояль.

— Его бы разлить по флаконам и продавать в качестве средства от бессонницы. — Эррес включил в работу третий палец. — Через два месяца производители фенобарбитала пойдут по миру.

— Я вел себя как заботливый отец. Барбанте выводит Джейн в свет, и я заявил протест. Никогда не чувствовал себя так глупо. — Эррес выпятил губы, сосредоточился на движениях левой руки. — Барбанте не только грешен сам, он толкает на грех других. Мне бы хотелось, чтобы Джейн было тридцать пять, — вздохнул Арчер.

— Ждать осталось недолго. Ты и не заметишь. Я бы на твоем месте не волновался, Клемент. Джейн — девушка благоразумная.

— Надеюсь на это. — Снова вздох. — Беда в том, что Барбанте оскорбился, когда я попросил его оставить мою дочь в покое, и я не могу убедить себя в том, что он не прав.

Эррес хохотнул.

— Дилемма современного человека. Он видит все стороны любой проблемы. — Вик перестал играть. Какое-то время он вглядывался в клавиши. Его светлые, чуть растрепавшиеся волосы ярким пятном выделялись на фоне красного дерева.

— Что ты сегодня делаешь? — спросил Арчер. — После передачи?

— Иду домой и сплю двенадцать часов. Я еще не виделся с Нэнси и детьми. Неделя выдалась тяжелая, а в самолете рядом со мной сидела старушка, которая постоянно портила воздух. Устал.

Арчер кивнул:

— Как насчет завтра? Мне надо с тобой поговорить.

— Завтра у меня еще одна передача. Репетиции начинаются в десять утра, а режиссер там этот маньяк Льюис. Когда мы закончим, я уже не смогу ни говорить, ни слушать. — Эррес с любопытством взглянул на Арчера. — Мы можем перенести наш разговор?

— Разве что на день-другой.

— Что у вас тут происходит? Все ведут себя как-то странно. Ни у кого нет радости в глазах.

— Об этом и пойдет речь.

— Как насчет субботы? Почему бы тебе не заглянуть ко мне, скажем, в час дня? Я угощу тебя выпивкой и приглашу на ленч.

Арчер согласился:

— Хорошо, в субботу. В час дня.

Вик нажал на пару клавиш.

— Ты какой-то подавленный, приятель. Что произошло?

— Расскажу в субботу.

Открылась дверь, в студию вошел Леви, дирижер. Он кивнул Вику и повернулся к Арчеру:

— Клем, могу я перекинуться с тобой парой слов?

— Валяй. — Вик снова принялся мучить рояль. — Мне надо практиковаться. До моего дебюта в «Карнеги-холл»[41] осталось чуть больше двенадцати лет.

Арчер последовал за Леви, высоким мужчиной с нервным красивым лицом. С Леви Арчер работал буквально со своей первой программы на радио, и они всегда отлично ладили. Впрочем, по-другому и быть не могло. Леви отличали здравый смысл и полное отсутствие тщеславия, поэтому он сразу понимал, чего от него хотят и что надо поправить.

— Послушай, Клем, — обратился к Арчеру Леви, понизив голос, когда они устроились в углу студии, — мне бы хотелось знать, что происходит с Покорны.

Арчер вздохнул. Еще один человек, которому он должен все объяснить.

— Программе его услуги не требуются. Пока.

Леви покачал головой.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, но лучше Покорны тебе никого не найти. Он, конечно, несносный тип, и сейчас мы в контрах, я даже запретил ему обращаться ко мне, но нельзя не признать, что неделю за неделей он предлагает нам прекрасную музыку.

Арчер кисло улыбнулся. Об отношениях Покорны и дирижера ходили легенды. Каждый год три или четыре недели Покорны приходилось общаться с ним через посредников. Никто, кроме Покорны, не воспринимал ситуацию всерьез, и всякий раз за разрывом следовало бурное примирение, когда Покорны бросался на шею Леви и кричал: «Я прощаю тебя, сын мой! Я прощаю тебе все, что ты мне сделал!»

— Я знаю. На прошлой неделе ему не понравилась партия трубы.

— Почему его вывели из программы, Клем?

Арчер замялся. Обычно на вопросы дирижера он отвечал правдиво, никогда не юлил. И сейчас правда могла бы многое упростить.

— Сказать не могу. Во всяком случае, сегодня. Извини.

На лице Леви отразилось недоумение. Арчер понял, что дирижер обижен.

— Ты знаешь, Клем, музыка вроде бы по моей части.

— Знаю. К музыке это не имеет ни малейшего отношения. Это все, что я могу тебе сказать.

— Ага. — Леви почесал в затылке. — Композитора увольняют, но к музыке это не имеет ни малейшего отношения.

— Да.

— Сложновато, не так ли?

— Есть немного, — согласился Арчер. — Послушай, Джек, можешь ты поверить мне на слово? На какое-то время?

— Конечно, — без запинки ответил Леви.

— Я тебе все объясню. Но не сейчас. Через неделю. Или две. Обещаю. По-моему, я прошу не много.

— Пожалуй, — кивнул Леви, но Арчер чувствовал, что дирижер остался недоволен таким исходом.

— Спасибо, Джек.

— Теперь… этот новенький… — сменил тему Леви.

— А что тебе в нем не нравится? — Арчер сразу ощетинился.

— В чем дело, Клем? — мягко спросил Леви. — Что происходит?

— Ничего не происходит. Что тебе не нравится в новеньком?

— О'Нил позвонил мне в понедельник, — ответил Леви, — сказал, что Покорны больше в программе не работает, и попросил предложить другого композитора.

О'Нил и его утренние звонки по понедельникам, несущие дурные вести и накаляющие атмосферу. На мгновение Арчер посочувствовал сотруднику продюсерского агентства. Бедный О'Нил, подумал он, вот уж кто отрабатывает свое жалованье.

— Второго Покорны просто нет, — продолжал Леви, — о чем я и сказал О'Нилу.

— Да, — нетерпеливо бросил Арчер. — Давай не будем к этому возвращаться.

— Есть только один человек, — Леви, похоже, уже с трудом сдерживался, — который сейчас свободен и мог бы предложить нам более-менее адекватную музыку, и я назвал его О'Нилу. Фредди Маккормик. Когда О'Нил вешал трубку, у меня создалось ощущение, что он собирается нанять Маккормика. А утром, придя в студию, я увидел этого ублюдка Шапиро.

— Я говорил с О'Нилом, — ответил ему Арчер, — и сказал, что мне нужен Шапиро.

— Почему? — На лице Леви читалось явное неодобрение. — От этого человека ты не получишь ничего, кроме беспорядочного набора звуков. Я бы не нанял его, даже если бы требовалась музыка для танцев на вечеринке общества глухих.

— Я слышал некоторые из его произведений и не думаю, что он совсем уж ни на что не способен.

— Клем… — в голосе Леви слышался упрек, — старым друзьям ты мог бы не дурить голову.

— Я не собираюсь с тобой спорить, — отрезал Арчер. — Шапиро нанят.

— Почему? — не отступался Леви.

Арчер чувствовал, что его загнали в угол. Почему? Да потому, что его фамилия — Шапиро, а Маккормика — Маккормик. Потому что Арчер хотел доказать Манфреду Покорны, что его преследуют отнюдь не за то, что он еврей. И как он мог сказать об этом человеку с фамилией Леви? Арчер стыдился того, что руководствовался в своих действиях подобными мотивами, стыдился за то, что заразился болезнью Покорны, стыдился, что ему приходится юлить, уходя от прямых ответов, стыдился, что не может искренне говорить с человеком, которого связывали с ним давнишние рабочие и дружеские отношения.

— Я думаю, что Шапиро справится. Вот и все.

Леви прикусил нижнюю губу. Арчер видел, что тот едва сдерживается, чтобы не сказать что-то резкое и неприятное.

— Ты хочешь, чтобы я заткнулся, не так ли, Клем?

— Да, — кивнул Арчер. — Я хочу, чтобы ты больше не касался этой темы.

Леви резко повернулся и пошел прочь. Арчер проводил его взглядом. В каждом движении дирижера читались возмущение и разочарование. В дверях он столкнулся с Шапиро, который возвращался из кафетерия. Шапиро придержал дверь, чтобы Леви мог пройти, заискивающе улыбнулся дирижеру. Леви даже не посмотрел на него. Шапиро затравленно огляделся, надеясь, что никто ничего не заметил, но поймал взгляд Арчера, не успевшего опустить голову, и понял, что режиссер все видел. Шапиро отпустил дверь и поплелся в пультовую. Если у него и был шанс, мрачно подумал Арчер, то теперь его нет. Он и жалел Шапиро, и злился на него за то, что природа недодала ему таланта.

Четверг, напомнил себе Арчер. Он прошел в пультовую и сел рядом с Барбанте, ожидая начала передачи.

Четверг.