Рай, ад и мадемуазель

ГЛАВА 22

— Твоя девушка вернулась, — сообщила Кристоферу мадемуазель Шанель.

Сердце юноши подпрыгнуло в груди.

Молодой дизайнер и легенда мира моды, как всегда, ужинали в «Рице» в субботу.

На улице похолодало, Габриель совсем не выходила из отеля. Прошло десять дней после показа весенней коллекции, она выглядела утомленной и недовольной. Пресса писала: «Шанель, как всегда, на коне», но британец слышал, что, создавая коллекцию, мадемуазель была невыносимо придирчивой.

— Софи вернулась ради новых фотографий, — равнодушно проговорила пожилая дама. — Завтра я с ней увижусь.

Парень кивнул и сделал большой глоток вина.

— Ты знаешь о ее… положении? — Шанель посмотрела на него в упор.

— Конечно, мадемуазель, это ведь мой ребенок.

— И что собираешься делать?

— Хочу жениться. Что я еще могу предложить?

Старушка одобрительно кивнула.

— Ей повезло. Мне ни один мужчина подобного не предлагал, — тихо проговорила она. — Но почему Софи не согласилась?

— Кажется, вбила себе в голову, что малыш должен принадлежать только ей.

— О времена, о нравы! — Шанель окинула Кристофера взглядом. — В дни моей молодости считалось возмутительным, если незамужняя дама из хорошей семьи рожала ребенка.

Юноша кивнул и перевел разговор на менее опасные темы.

Мадемуазель предложила нескольким писателям написать ее биографию. Но никто из них не согласился, потому что легенда мира моды упорно не желала снимать со своего прошлого завесу тайны. Шанель стыдилась своей молодости и не желала раскрывать подробности. Но она не стала придерживаться одной версии, а изобрела дюжину разных.

Уважаемый редактор, недавно ушедшая из французского «Вог», раздраженно высказалась насчет все время меняющейся биографии Коко: заявила, что после смерти мадемуазель появится очередная версия.

Ходили слухи, что в детстве Габриель жила в очень скромном приюте под опекой монашек.

За ужинами Кристофер и Шанель много разговаривали.

— Пища моей молодости, — проговорила мадемуазель, когда с их стола убрали. — Мы не можем перестать есть. Пусть даже не от голода, а ради вкуса. Все натуральное, никаких химикатов, никакой заморозки. Даже дешевое столовое вино там, где я выросла, было вкусным. Неразбавленным. Один бог знает, что в него добавляют сейчас.

Парень старался поддержать разговор, но еле доел ужин — так не терпелось проводить старушку до лифта.

Он пожелал Шанель спокойной ночи.

— Чего тебе от меня надо? — вдруг спросила пожилая дама.

— Ничего, кроме дружбы, — удивился британец.

Выражение лица Шанель смягчилось.

— Ты очень добр ко мне, Кристофер. С тобой приятно проводить время. Последняя коллекция выдалась трудной. Даже не знаю, сколько еще продержусь. А что потом? Кто-то должен моделировать для дома «Шанель». Может, ты?

— Почему я? — засмеялся парень.

Мадемуазель прислонилась к стене, разглядывая юношу.

— Ты понимаешь мой стиль…

— Да, понимаю, но мой стиль совсем другой. Простите, но мне достаточно наших бесед за ужином.

— Да… — вздохнула старушка. — Верю.

— Я совершенно искренен.

Он поцеловал ее в морщинистые щеки и завел в лифт. Потом отправился домой пешком.

Нужно ли ему выяснять, когда появится Софи? Сможет ли он по-прежнему любить ее — ту, которая носит его ребенка, но даже не позвонила?

После новых фотосъемок для «Шанель» Софи пообещала уделить Клаусу пару часов своего драгоценного времени.

— Может, придешь? Удивишь ее? — предложила Саманта Кристоферу, когда они вместе пили кофе. — Женщины любят сюрпризы. Я буду там. Нужно проследить, чтобы Клаус сделал лучшие фотографии в своей жизни.

— Удивить? — процедил юноша. — Софи не отвечала на звонки и письма. Станешь ли ты удивлять Клауса, если он бросит тебя?

— Зависит от того, буду ли я рогатой, — хихикнула американка.

— Нет. — Парень решительно покачал головой. — Я не хочу портить атмосферу на вашей съемке.

— Да ничего ты не испортишь!

— Я зол, обижен и разочарован. Разве ты не понимаешь, что она делает со мной?

Девушка поглядела будто бы сквозь друга (она всегда так делала, когда задумывалась о чем-то серьезном).

— Я поговорю с ней, — пообещала она. — Посмотрим, что из этого выйдет.

— Софи, ты роскошно выглядишь! — крикнула Саманта подруге. — Привезла из Лондона совершенно новый образ!

Француженка и правда была по-новому очаровательна: рыжие волосы, выпрямленные и подстриженные под мальчика по английской моде, с ровной челкой, обрамлявшей лицо и подчеркивавшей выражение глаз, стали ярче, чем обычно.

— Совершенно новый образ, — повторила Саманта, внимательнее разглядывая ее.

— Это цветные линзы? — Она приподняла веко Софи.

Та отвела взгляд.

— Нет, у меня такие глаза. Как поживает Кристофер?

— Замечательно. Я подумала, может, он заглянет повидаться с тобой…

Софи поморщилась.

— Не стоит. — Она указала на округлившийся живот. — Надеюсь, ты подобрала одежду, чтобы скрыть это?

Саманта передала ей платье от Шанель.

— Да, дорогая. Мы хотим, чтобы ты была счастлива. В основном будем снимать крупный план. Покажи нам эмоции. Мы хотим ambiance…[108]

— Поставь песню Ива Монтана, — попросила Софи.

— А чем тебе не нравится «Rolling Stones»? — крикнул Клаус, поправляя белый бумажный фон.

— А чем они должны мне нравиться? — возмутилась модель. — Я француженка, мне нужен Ив Монтан. Раз я посвящаю тебе два-три часа своего времени, то могу, по крайней мере, выбрать музыку?

Удивленная Саманта заторопилась к проигрывателю.

— Кажется, у нас новая дива, — буркнула она Клаусу. — Бедняга Кристофер! Хорошо, что он не пришел.

Софи исчезла в cabine, где специально вызванный Жан-Жак начал колдовать над ее лицом.

— Если она продолжит в том же духе, — проговорила американка, — то новое лицо «Шанель» скоро станет первой «задницей „Шанель“».

Шампанское со льдом помогло Клаусу сделать несколько замечательных фотографий. Жесткий яркий свет (синхронизированные вспышки с серебристыми зонтами) делал тени глубже и усиливал контраст между черным и белым.

Саманта изобразила несколько поз и попросила Софи повторить их.

В исполнении модели это было не так смешно. Будущая мама рассказала, что на недавней съемке для британского «Вог» фотографы просили ее становиться на колени или садиться, убежденные, что это даст арт-директорам другие «формы» в противовес стандартным позам в полный рост. Стало модно фотографировать бегающих, прыгающих моделей на белом фоне. Движение, действие, эмоции!

Роскошную одежду от Шанель сочетали с потертыми джинсами и футболками, чтобы подчеркнуть протест; Софи изображала девушку сегодняшнего дня или даже завтрашнего. Манекенщица предложила надеть пиджак «Шанель» вместе со старыми узкими джинсами.

— Мадемуазель упадет в обморок, увидев такое святотатство, — сказала Саманта. — Но смотрится очень современно.

Жан-Жак начал с незаметного естественного макияжа и дошел до маленьких желтых и белых маргариток на лице модели. Лучше всего получился романтический образ: дымчатые, оттененные глаза, нарумяненные щеки и прелестные нежно-розовые губки — неземная красота, словно ангел моды спустился с небес.

— Что ты творишь? — спросила Саманта, когда модель наконец переоделась и вышла из гримерной. — В смысле со своей жизнью?

Клаус на другом конце студии приклеивал ярлычки к кассетам.

— А в чем дело? — Софи прикурила и выдохнула длинную прерывистую струю дыма.

Повисла тишина. Девушка выдержала взгляд Саманты, даже не моргнув.

— Пытаюсь жить как хочу, — наконец произнесла она. — Видишь ли, нужно многое понять и спланировать. Мне нравится Лондон… и одиночество.

Саманта, у которой редко просили совета, внезапно очень-очень захотела дать его. Она приобняла подругу.

— Не потеряй Кристофера! Таких парней — один на миллион. А ты не желаешь понять, как тебе повезло. И он тебя любит. Я знаю это.

Софи кивнула, выдыхая дым, и умоляюще посмотрела подруге в глаза.

— Можно попросить тебя кое о чем…

— Проси! — воскликнула Саманта.

— Я… — Софи помолчала. — Я скучаю по нему. Я так сильно скучаю… Он хороший. Я даже готова сказать, что люблю его. Но… — Француженка беспомощно махнула рукой. — Пообещай, что не расскажешь Кристоферу, как я запуталась… Мне нужно самой во всем разобраться.

— Обещаю. Но, Софи, я не совсем понимаю. Ты красавица! Ты станешь топ-моделью мирового уровня. Каждый второй влюбится в тебя. Только начнется кампания — и твое лицо будут узнавать во всем мире! Даже Твигги не…

Манекенщица коснулась руки подруги, меняясь в лице. Саманта замолчала и взглянула на самого грустного человека, какого видела в жизни.

— Красота, известность — чепуха, если не знаешь, кто ты на самом деле, — сказала Софи.

— Ах, — выдохнула американка.

— Впереди у меня нелегкий год, — произнесла модель. — Пожалуйста, не говори никому о моей беременности. Позже постараюсь фотографировать только лицо и волосы. После родов надо восстановиться в кратчайшие сроки. Я останусь в Лондоне и буду осмотрительна. Разразится скандал, если в Париже узнают, что лицо «Шанель» носит внебрачного ребенка.

— Катрин Денев выходила замуж в черном платье! — засмеялась Саманта. — Почему же тебе нельзя родить дитя любви? Я бы придала это огласке — и добилась успеха! Я бы…

— Но я не ты, Саманта, — тихо сказала Софи. — Мне не нужна дурная слава. Я просто хочу стать хорошей матерью.

Каждый день, заканчивая работу, Моник заходила к мадам Антуан, чтобы доложить о дневных примерках.

— Где ты живешь? — спросила ее начальница как-то вечером. — Странно, что я не знаю.

— Снимаю комнату в Шатле у двух сестер-модисток, — ответила Моник. — Я там одна из нескольких квартиранток.

Мадам Антуан нахмурилась и, кажется, даже немного разочаровалась.

— Но теперь ты хорошо зарабатываешь. Почему не найдешь квартиру?

— Oui, madame.

Мадам Антуан начала рассуждать о разных районах Парижа. Моник старательно слушала. «Она ведь хочет как лучше», — думала девушка, выслушивая бесконечные советы, как спланировать жизнь. Пока швее не очень хотелось переезжать от сестер Катро.

— Задумайся об этом всерьез, — подытожила женщина. — Тогда Париж действительно станет твоим домом. И я буду уверена, что ты не покинешь нас.

— Простите, но я и так останусь здесь.

— Отлично.

Directrice встала, показывая, что пора прощаться. Моник пожала белую ладонь мадам Антуан, украшенную драгоценностями. Эти безупречно нежные руки с красными ноготками никогда не мыли пол или посуду.

— Софи как сквозь землю провалилась. — Синие глаза внимательно посмотрели на девушку. — Ты не в курсе, где она?

— Думаю, в Лондоне, на фотосъемках. Недавно приезжала сюда на несколько дней.

— Но почему я ничего об этом не знаю? — Мадам Антуан задумчиво тряхнула головой.

Моник сочувственно посмотрела на нее и позволила себе спросить:

— Вы удочерили ее, мадам?

— Да. — Женщина опустила голову. — У меня было две дочери. Софи стала третьей.

Девушка понимающе кивнула.

— Моник, я доверяю тебе, — напомнила мадам Антуан. — Ты ведь никому не пересказываешь наши беседы?

— Я никогда не сплетничаю, но… — Швея замешкалась.

— Да?

— Почему вы не хотите рассказать Софи о ее родителях? Она так хочет это знать!

Жена министра встревоженно вздохнула и посмотрела на собеседницу.

— Я не могу. Поверь.

— Но ей это нужно! — выпалила Моник.

Мадам Антуан окинула подчиненную ледяным, будто парализующим взглядом.

— Я сама решу, что лучше для моей дочери.

Моник покорно кивнула.

Она медленно пошла к выходу. Отворила зеркальную дверь, ведущую в скромное крыло дома, пропахшее тяжким трудовым потом и разогретыми обедами. В свой мир. Моник думала, что нашла подход к directrice: прямота вместо благоговейного страха, — но, видимо, ошиблась.

«Почему не рассказать ребенку, кем были его родители?» — задумалась девушка.

Началась кампания «Шанель». Изображения Софи красовались по всему Парижу. Рекламные щиты на улицах и плакаты в метро увеличивали миниатюрную девушку до киноэкранных размеров. Загадочно улыбаясь в объектив, она моментально устанавливала гипнотический контакт со зрителем. И шесть букв: CHANEL. Роскошное, харизматичное лицо дома привлекало внимание. Кампания распространилась на журналы и газеты.

Модели всегда готовы к славе. Твигги, Верушка, Лорен Хаттон, Дониале Луна, первая знаменитая темнокожая манекенщица… И теперь Софи. Саманта воспользовалась внезапным интересом к лицу «Шанель», чтобы привлечь больше внимания к самому дому: рассылала пресс-релизы, где детально описывалось, как сама мадемуазель открыла Софи; называла их «Сказка мира моды» и «Золушка „Шанель“», сгущая краски вокруг таинственного «исчезновения» Софи в Лондоне, где у нее куча работы.

— Если любимая тебя игнорирует, логично попытаться забыть ее, — сказал как-то вечером Кристофер Саманте и Клаусу. — Да?

Казалось, он пытался убедить в этом самого себя.

Компания поужинала в «Куполь» и теперь попивала кофе на террасе под очень уютным для февраля навесом. Друзья переглянулись, потом сочувственно посмотрели на него.

— Я смущаю вас разговорами о Софи? — спросил юноша.

— Кристофер! — Саманта была потрясена. — Посмотри на меня. Разве меня может смутить кто-то или что-то? Просто…

Она глотнула кофе.

— Мы любим вас обоих, поэтому… — Девушка развела руками. — Я пыталась поговорить с ней на нашей съемке, но не смогла понять, что у нее за проблемы. Кажется, Софи просто хочет разобраться в себе. Думаю, она любит тебя. И я почти уверена, что у нее нет другого парня.

Британец кивнул.

— Знаю. Но все же забыть ее — лучший вариант. — Он допил кофе. — Только вот как это сделать?

Вечером Кристофер не смог поймать такси и поехал домой на метро. В долгом переходе на correspondence[109] по обе стороны висели огромные плакаты с фотографией Софи крупным планом. Парень шел, а глаза девушки будто следили за ним. Реклама духов бесконечно повторяла ее лицо. Он остановился. Несколько мгновений смотрел в глаза любимой. Смеялись ли они над ним? Или в них застыла печаль? Просили ли они подождать? Заставил себя поверить, что глаза просили дать ей немного времени. Влюбленные легковерны, ничего не поделаешь. Но юноша знал: Софи не навсегда исчезла из его жизни.