Рай, ад и мадемуазель

ГЛАВА 25

Через несколько дней после Рождества Саманта пришла на работу и раскрыла свежий выпуск модного журнала.

Фотография: витрина магазина в центре Манхэттена, заполненная двойниками одежды от мадемуазель Коко. Внизу подпись: «Шлоссберг лидировал на рынке подделок „Шанель“». «И это перед первым показом новой коллекции дома, которая, как сообщили наши шпионы, представит идентичные модели…» — говорилось в статье. Заканчивалась писанина «бессмертной» фразой: «Телепатия от-кутюр… — как поделился с „Уименз веэ“ первооткрыватель этого явления Джерольд фон Шлоссберг. — Я представил себя на месте Коко Шанель, и словно после трансцендентальной медитации на меня снизошли эти дизайны».

Джерри с насмешкой отнесся к предположениям, что сведения о новых моделях передали ему шпионы из «Шанель».

Моник увидела эту статью, когда мадемуазель угрожающе размахивала журналом перед ее носом.

— Как этот негодяй заполучил мои модели? — потребовала ответа Шанель.

Глава ателье зарделась и расплакалась.

— Пожалуйста, не плачь! Здесь пишут, что модели «идентичные», но я сильно в этом сомневаюсь, — объяснила старушка. — Работа будет плохой, ткань — некачественной. Никому не под силу точно скопировать «Шанель».

Габриель отбросила газету, и девушка облегченно вздохнула.

Моник возвращалась в мастерскую. Щекастый торговец тканями, стоящий в коридоре, как всегда, подмигнул ей и улыбнулся. Девушка присмотрелась к нему: низкорослый, коренастый, старомодные усы, чистая аккуратная одежда, огонек в глазах. Швея подмигнула в ответ.

Какой бы постыдной ни была ночь с Джерольдом фон Кем-то, Моник поняла очень важную вещь: ей нужно больше мужского внимания. Швея сделала еще двенадцать шагов, когда ее руки легонько коснулись.

— Мадемуазель?

Это был торговец.

— Позвольте представиться: Фредерик Жаблон…

— Я Моник Фар. — Девушка пожала его теплую крепкую руку. — Я не покупаю ткани… месье.

— А шампанское вы пьете?

Швея улыбнулась.

— Ах нет, месье, я никогда не пью шампанского. От него слишком много неприятностей.

Еженедельные безмолвные встречи Моник с Гаем продолжались. Мужчина обнимал ее, занимался с ней любовью, потом снова обнимал.

Они увиделись на следующий день вечером. Портной сел на край кровати, собираясь одеваться, и уткнулся лицом в ладони. Как обычно, умиротворенная Моник внимательно посмотрела на любимого и с удивлением заметила, что его плечи дрожат.

— Гай, что случилось? — Моник села рядом и обняла его.

Мужчина посмотрел на бывшую подчиненную.

— Жена узнала о моей неверности… Она выгоняет меня.

— Она знает о нас? — вздохнула девушка.

Гай покачал головой.

— Это все модели… Они такие красивые… и умеют флиртовать, когда хотят заполучить костюм, а я… я же мужчина! Я не стал шить для одной из них. Она все рассказала жене.

Моник кивнула, стараясь осмыслить новости.

— Так, значит, меня и жены тебе недостаточно? — Она грустно покачала головой. — Сколько тебе нужно женщин?

Гай беспомощно посмотрел на девушку.

— Многие мужчины устоят перед чарами красивой женщины?

— Некоторые могут. Но не ты. Что собираешься делать?

Портной вздохнул.

— Друзья супруги, у которых большая квартира на площади Республики, сдали мне комнату. Я буду скучать по детям. Они в таком ранимом возрасте и нуждаются в папе…

— Сколько им?

— Одиннадцать и девять.

— Да, это очень ранимый возраст, — задумчиво произнесла Моник. — Мне было примерно столько, когда отец умер. А где ты сейчас живешь?

— В комнате для гостей.

«Можешь переехать ко мне», — подумала Моник, но не смогла сказать это вслух.

Уходя, Гай нагнулся и поцеловал девушку.

— Не стану просить тебя молчать, — сказал он. — Слухи расползутся по дому уже через несколько дней.

Шанель старалась продлить вечерние пятничные встречи с Моник перед ужином, и девушка обычно потакала ей. Только одинокие женщины видели эту двухдневную пропасть: суббота и воскресенье без работы, иногда без людей, без всякой деятельности.

Моник заполняла выходные готовкой и уборкой, но мадемуазель не готовила, а ее друзьям вскоре надоело меню в «Рице». Старушке даже в голову не приходило питаться где-нибудь еще.

— Гай уходит, — сказала Шанель вечером в пятницу.

— Да, мадемуазель, он уходит от жены…

— Не только от нее: от меня!

— Увольняется? — Моник выпучила глаза.

— Да! И угадай, куда он собрался… к Иву Сен-Лорану!

— Простите, мне трудно в это поверить, — сглотнула девушка. — Гай ничего об этом не сказал.

— Он был слишком ошарашен, чтобы рассказать тебе. Я разорвала его работу. Может, погорячилась… Знаю, ты видишься с ним каждую неделю. Верни обратно моего лучшего портного.

— Как? Вы предлагали ему увеличить зарплату?

— Конечно нет. Гай и так зарабатывает больше остальных.

— Но теперь ему придется снимать жилье, и расходы увеличатся вдвое.

Шанель изогнула брови.

— Считаешь, теперь он твой? — спросила она. — Это не так. Гай не устоит перед красивой девушкой. Модели спят с ним за костюм. А он сшил много костюмов. Верни его!

— Мадемуазель позволит мне предложить ему больше quand même?[113]

Габриель злобно посмотрела на подчиненную, начеркала сумму на белой карточке и рявкнула:

— Предложи это!

Моник положила бумажку в карман. Куда новоиспеченный холостяк пойдет вечером? Надо поискать в барах. Недалеко от площади Республики.

В некоторых парижских барах и кафе собираются интеллектуалы, в других — старики, студенты, роскошные женщины или все подряд.

Моник подумала, что Гай пойдет в бар, где мужчины напивались до потери пульса, в одиночестве склонившись над столиком.

Девушка нашла его в заведении с красными скамьями, на самой площади.

Гай внимательно выслушал коллегу, пристально глядя на нее и кивая.

— Мадемуазель считает, что дело в деньгах, — усмехнулся он. — Конечно, здорово зарабатывать больше, но я хочу полностью изменить свою жизнь.

— Как ты можешь работать еще где-то кроме «Шанель»?

— Есть и другие дома, — засмеялся портной. — А с мадемуазель становится очень сложно общаться. Она вырвала рукава у сшитого мною пиджака, хотя тот был безупречен. Месье Сен-Лоран ценит хорошую работу. Он уговаривал меня уже несколько месяцев. Сен-Лоран почитает Коко. Если скажешь: «Мадемуазель сделала бы именно так», тебе сойдет с рук все, что угодно!

— А манекенщицы там красивые? — печально спросила Моник.

— Очень. — Гай быстро глянул на нее и улыбнулся. — Не беспокойся. Мне нельзя шить девушкам костюмы, поэтому они не считают меня привлекательным.

Она хотела спросить, что любимый думает об их будущем. Она так часто слышала от Саманты английское attitudes…[114] Можно ли час в неделю считать отношениями?

— Гай, мадемуазель хочет, чтобы ты вернулся. Дом не будет прежним без тебя. Я пришла по ее поручению.

— Да? Я думал, ты будешь скучать по мне.

— Конечно буду.

— «Шанель» не пропадет: твоя мастерская работает не хуже моей, — пробормотал он. — Даже лучше.

— Спасибо. Но дело не только в одежде… Ты — часть философии дома.

— Ах, Моник, ты знаешь, я не верю в эту чепуху! Я портной, а не философ. И даже философ может изменить взгляды. У месье Сен-Лорана тоже есть своя философия.

— Мадемуазель уполномочила меня предложить тебе это. — Девушка протянула мужчине белую карточку.

Гай взглянул на сумму.

— Этого мало! — отчеканил он.

— Моник, сейчас самое время уговорить Гая переехать к тебе, — заявила Саманта. — Пока он потерян, одинок и уязвим. Действуй!

— Да, он одинок и уязвим. — Моник печально взглянула на подругу. — И слишком много пьет. Но я не собираюсь использовать его состояние. Да и такое предложение должен сделать мужчина.

— Ой, ради бога! — Саманта залпом выпила коктейль и подала знак, чтобы ей принесли новый.

Девушки сидели в кафе на Ле Марэ рядом с квартирой Моник.

— В отношениях… — начала американка.

— Час в отеле раз в неделю, — оборвала ее Моник, — это не отношения.

— Знаешь, женатые мужчины иногда разводятся, — подметила Саманта.

Коллекция «Хатчинс — Рив» «Футур-кутюр» имела ошеломляющий успех. Критичный взгляд Жислен превратил новые яркие модели Кристофера в замечательную одежду на каждый день. Вместе они создали коллекцию, которая понравилась абсолютно всем. Больше того: все захотели покупать эти наряды!

Саманта, втайне подрабатывая у них, могла воплотить свои самые дерзкие рекламные мечты. Она проводила открытые показы в витринах (сняла для этого большое помещение на окраине Парижа). Модным журналистам приходилось наблюдать за восхитительным зрелищем, стоя на старой железнодорожной станции.

Американку захватила новая идея: поезд, полный моделей в нарядах «Хатчинс — Рив».

Повседневно-вечерняя одежда Кристофера не была ни вышитой, ни официально-строгой. Модельеру нравились узкие длинные платья: с драпировкой, романтичные, легкие, без всякой жесткости и множества юбок. Его коронным вечерним женским нарядом стала простая белая рубашка (иногда из великолепного шелка или тончайшего хлопка) с глубоким декольте вместе с длинной, яркой, слегка присобранной юбкой из вельвета или шелкового сатина до колена или до пола.

Парень моделировал, клиент выбирал. Идея работала.

За утренней чашечкой кофе во «Флёр» Жислен показалась Кристоферу подавленной.

— Бертран влюбился в молодую модель. И подал на развод.

Женщина отпила кофе, устремив широко раскрытые глаза на британца.

Он думал, как ее утешить. «Не волнуйся, я женюсь на тебе!» Это нужно сказать?

Мадам де Рив поставила чашку на стол.

— Полагаю, это означает, что ты сделаешь из меня порядочную женщину?

— Это предложение? — пошутил юноша.

— У нас общее дело, мы подходим друг другу в постели… Почему бы и нет? — хихикнула она.

— Я думал, ты знаешь, что я был влюблен в Софи, — выпалил Кристофер.

— Был, да. Но разве лицо «Шанель» тебя не игнорирует?

— Жислен, для брака нужно больше, чем общий бизнес и сексуальная совместимость.

— Откуда ты знаешь?

— Предполагаю.

Они больше не заговаривали о женитьбе, но парень понял, что пора ретироваться. И очень аккуратно.

Вечером Кристофер позвонил Саманте, эксперту по амурным делам, и пересказал разговор.

— Все закончилось, я правильно понимаю? — с надеждой спросил он.

— Нет! — закричала американка. — А если она пригласит тебя в воскресенье на ночь с сахарной пудрой?

Парень застонал.

— Уже жалею, что рассказал тебе! Как бы ты хотела узнать, что роман закончен? Поделись идейкой.

Девушка ненадолго задумалась.

— Если бы меня собирались бросить, — медленно начала она, — думаю, я хотела бы, чтобы у него хватило ума пригласить даму на ужин. А на десерт — роскошное украшение!

Саманта закрыла глаза, пытаясь представить эту сцену.

— Я весело выпорхнула бы на парижскую улочку. И лишь на следующий день, в шикарных бриллиантах от Картье и в хорошем настроении, поняла бы, что произошло.

— А если бы у вас был общий успешный бизнес?

— Тогда все сложнее. Конечно, Жислен вряд ли обрадуется. Но ужин и драгоценность помогут довести роман до милого романтичного завершения. «О пти павэ» идеально для разрывов. Там прелестное розоватое освещение. Закажи кабинку.

— Я подумаю.

— Может, это какой-то вирус? Клаус хочет сделать порядочной меня!

— Поздравляю!

— Да уж… — задумчиво произнесла Саманта. — А хочу ли я этого?

Моник недоставало часа с Гаем. Он сказал, что позвонит, но пока так и не объявился. Чем он занят? Скучает ли?

На следующий день, вечером, мужчина пригласил ее в гости. Друзей Гая как раз не было дома.

Портной открыл дверь.

— Моник! Спасибо, что пришла.

Он казался очень подавленным.

— Что случилось? Проблемы на работе? — осторожно спросила она.

Гай присматривал за квартирой, когда хозяева уезжали. Жилье было по-мещански простым. Они сели на красную бархатную софу возле окна в большой пустой гостиной. Моник нежно погладила ладонь любимого. «Руки мастера», — подумалось ей. Девушка поднесла кисть к губам и поцеловала.

Гай улыбнулся.

— Работа есть работа, хоть у мадемуазель Шанель, хоть у месье Сен-Лорана. Знаешь, что она как-то сказала о нем?

— Что?

— «Я восхищаюсь месье Сен-Лораном, — Гай изобразил хриплый голос Габриель, — за то, что он осмелился копировать меня!»

Они засмеялись.

— Сен-Лоран не так требователен, но я по-прежнему не позволяю себе расслабиться, а это то же самое. Он знает о ткани меньше, чем мадемуазель, но опять же никто не знает больше ее. Я всегда восторгался ее знаниями. Месье Сен-Лоран больше полагается на эскизы. Если я создаю наряд, похожий на рисунок, он счастлив.

— А сам ты как? — спросила Моник.

Гай опустил взгляд на руки.

— Скучаю по детям, — тихо произнес он. — Мы редко видимся.

— Покажи свою комнату, — попросила девушка. Мужчина повел ее по коридору. Из всех гостиных его уголок выглядел самым холодным и необжитым. Открытый чемодан, заваленный рубашками, опечалил Моник.

— Переезжай ко мне… — Слова будто сами слетели с ее губ.

Моник напряглась, ожидая увидеть, как Гай печально качает головой, — но его глаза были полны благодарности.

— Может, хотя бы на время, — добавила она.

Мужчина поцеловал ее ладонь, после впился алчущим ртом в ее губы. Девушка ничего не сказала. Медленно раздел, стал покрывать поцелуями нежное тело. Эти ласки заставили Моник воспылать с новой силой. Девушка поняла, что глубокий колодец ее любви почти истощен, и в очередной раз убедилась, что нашла свою половинку. Лучше она будет всю жизнь одна, чем с кем-то еще. В объятиях Гая она в безопасности… Любимый напоминал отца, но сейчас Моник это не волновало. Короткая разлука с ней, уход из «Шанель» слегка состарили месье, а чувства скромницы из Анжера за это время лишь стали сильнее. «Чудеса случаются… — подумала она, прижимая Гая к себе и с трудом веря в происходящее, — если терпеть достаточно долго и, самое важное, не ожидать их».

Для решающего ужина Кристофер забронировал столик в дальнем углу «О пти павэ». Саманта заверила его, что это местечко — самое романтичное во всем ресторане.

Юноша принял душ, надел чистую белую рубашку, темный пиджак и галстук. Положил в карман коробочку с бриллиантовой брошью из «Шопар», знаменитого ювелирного магазина на Вандомской площади.

Модельер оперся о барную стойку рядом с входом.

Увидев Жислен, парень сразу понял, что она тщательно подобрала платье для важного события. Оба так хорошо понимали моду, что могли общаться на языке одежды. Ее обтягивающее платье из черного матового джерси почти кричало: «Жду предложения!»

«Предложения, — угрюмо подумал Кристофер, — а не от ворот поворот».

Но увы, отступать некуда. У женщины искрились глаза. Волосы светская львица собрала назад широкой золотистой лентой. Жислен выглядела как никогда роскошно. У Кристофера сердце екнуло в груди. Они приступили к ужину. Обсудили моду и еду. Когда принесли две demitasse черного кофе и тарелку petits fours, парень вытер о штаны вспотевшие руки, сглотнул и вручил мадам де Рив маленький презент.

— Ах, Крис! — воскликнула она. — Значит, англичане способны на слегка безумные романтичные поступки?

Жислен развернула обертку, открыла коробочку и нахмурилась.

— Брошь! — завопила она.

— Я подумал, что это неплохой способ ознаменовать конец нашего, — юноша с трудом сглотнул, — красивого романа.

— Конец… — растерянно повторила Жислен.

Ее глаза засверкали от ярости.

— Я-то думала…

Женщина замолчала и полезла в сумочку за сигаретами.

— Значит… этот ужин и… подарок — неуклюжий английский способ попрощаться?

— Мне сказали, что это французский способ…

— Друг мой, тебе дали плохой совет! — взорвалась светская дама. — А я так тщательно наряжалась для этого вечера! Думала, это начало, а не конец.

Британец смотрел на Жислен, не зная, что сказать. Зачем он послушал Саманту? Что она знает об этом? Почему не спросил Шанель, как лучше закончить такие отношения?

— Гарсон! — закричала женщина, поднимаясь.

Прибежал официант.

— Позвоните матери этого мужчины, — громко сказала она, заставив посетителей кафе обернуться. — Скажите, что ее сыну пора баиньки!

Мадам бросила брошь на стол, схватила палантин и ушла. Кристофер побежал за ней, догнал на улице, развернул к себе.

— Жислен, пожалуйста, не надо…

— Все ждешь лицо «Шанель»? — вскрикнула она. — Я называю ее «позор „Шанель“». Софи — избалованная девчонка, от нее всегда одни неприятности. Разве нормальная женщина, вынашивая ребенка, будет игнорировать его отца? И ты ее ждешь? Сколько лет еще будешь надеяться на чудо?

Юноша взял женщину за руки и покачал головой.

— У нее есть причины так поступать. Однажды я узнаю их.

— Но будет слишком поздно!

Жислен поймала такси.

— Ты совершаешь ошибку, — сказала она, садясь в машину. — Глупейшую.

Саманта позвонила Кристоферу на следующее утро, в восемь тридцать.

— Даже адские твари не пылают такой яростью, как обманутая светская дама, — сказала девушка.

— И как мне теперь смотреть ей в глаза? — спросил парень.

— Иди на работу и притворись, будто ничего не случилось, — посоветовала американка. — Жислен не дура, она понимает, что вы должны остаться партнерами. Через несколько недель появится новый парень, который будет слизывать с нее сахарную пудру.

— Я тебя не слушаю… — застонал британец.

Но юноша все же решил последовать совету Саманты.

Он пошел на фирму. Жислен была в магазине, обучала техникам продаж молодого симпатичного работника. Может, женщина и хотела заставить бывшего любовника ревновать, но, наблюдая, как она флиртует, «британский ангел» не обнаружил и тени этого чувства. Он впервые ощутил себя свободным, и это было чудесно!

На следующий день Клаус и Саманта ужинали в «Куполь».

— Ну что, будем жить вместе? — внезапно спросил немец.

— Я всегда мечтала услышать эти слова, — проговорила девушка, растерянно глядя на него, — но тебе нужно было сделать это романтичнее.

— Я присмотрел огромную квартиру в Ле Марэ. Ее надо только отремонтировать, и там будет роскошно. Много места. Большая комната под студию. Кажется, раньше это был бальный зал.

— А есть где устроить детскую? — Саманта и глазом не моргнула.

— Даже три детские. — Фотограф был приятно удивлен.

— Ах, Клаус! — со слезами на глазах воскликнула Саманта. — Я превращу их в три гардеробные!

— У нового Клауса все тот же марширующий ритм… — поделилась Саманта с Моник, когда девушки встретились в следующее воскресенье за le thé в «Анжелине». — Может, он самый подходящий для меня мужчина? — Глаза американки были полны сомнений. — В смысле он выше меня, известный модный фотограф, предлагает купить огромную квартиру-студию в Ле Марэ… — Саманта загибала пальцы. — У нас может быть самая большая гостиная в Париже.

— Ты его любишь? — спросила Моник.

— Ох, не знаю, — вздохнула Саманта. — Думаю, да.

— Он будет отцом твоих детей, поэтому ты должна знать… наверняка, — настаивала глава ателье.

Американка несколько минут задумчиво глядела на нее.

— Но как это проверить? — спросила она.

— Ты должна знать. Просто знать, и все, — печально сказала Моник. — Я бы вышла замуж только по любви.

— Хорошо, оставайся романтичной мадемуазель. — Саманта пожала плечами. — Такой настрой уже завел тебя очень далеко. Брак — это спокойное разумное решение: нужно подумать о будущем, взвесить все варианты и учесть возможность, что встретишь кого-то достойнее. Не думаю, что я найду мужчину лучше Клауса.

Они смотрели друг на друга почти враждебно: две женщины с совершенно разными подходами к жизни и любви.

Настало время для новой коллекции «Шанель». Мадемуазель попросила Моник быть с ней рядом во время примерок на моделях в grand salon. Девушка была наслышана о бесконечных придирках и постоянно меняющихся планах главы дома (вспомнила разорванные пиджаки, которые возвращали в мастерскую). Но видеть, как пожилая дама свирепо вспарывает швы и вырывает рукава из проймы… оказалось тем еще зрелищем.

— Это убьет ее! — прошептала Моник мадам Антуан, когда та зашла в салон.

Директриса невозмутимо посмотрела на поникшую модель, хныкающую портниху и суровую Коко.

— Наоборот, — с иронией сказала она девушке, — именно это заставляет ее жить.

Через некоторое время на правой руке Шанель появилась уродливая черная перевязь. Ходили слухи, что у старушки был инсульт. Об увечье не говорили, а мадемуазель пыталась замаскировать его шарфами. Габриель держалась, но Моник видела ее усталую злость.

— Простите, но рукав был вшит идеально… — заступилась девушка за бедняжку мадам Мишель, которая опять расплакалась. — Вы видите изъяны и морщины там, где их нет. Если продолжите в том же духе, коллекция никогда не будет готова.

Шанель уставилась на подчиненную.

— Думаешь, меня волнует, будет ли коллекция закончена? — рявкнула она. — Моник, я делаю это для себя, понимаешь? Для себя!

Швея часто ужинала с Коко в «Рице», слушая бесконечные жалобы и сожаления о прошлом… о великолепном прошлом! Какие у Шанель были друзья! Жан Кокто, Пикассо, Стравинский, Сесиль Б. де Милль! Сэм Голдвин возил ее в Голливуд одевать звезд уровня Глории Свенсон. Мадемуазель действительно знала всех выдающихся людей за последние восемьдесят лет.

А самые захватывающие истории были о мужчинах, которые не захотели взять ее в жены. Однажды Шанель рассказала девушке о богатом англичанине. Габриель было сорок пять, она хотела родить ему наследника. Женщине посоветовали после секса держать ноги поднятыми, но это не сработало. Мадемуазель смеялась, вспоминая эти истории, но в ее смехе слышались сарказм и злоба. В конце концов усталая старушка удалялась к себе.

«Может, мадам Антуан права, — подумала Моник, — создание и разрушение коллекций поддерживает в ней жизнь?»

Воскресенье, как всегда, худший день недели. Обычно мадемуазель завтракала с подругой, потом ездила с шофером на прогулку в Булонский лес. Несколько раз ей удавалось уговорить direction во время создания новой коллекции работать по субботам, но «Шамбр синдикаль», профсоюз швей, не одобрил бы рабочее воскресенье.

Шанель отдыхала нехотя, только чтобы набраться сил для возвращения в мастерскую. Старушка лежала на застеленной кровати в пустой белой комнате отеля «Риц». На стенах ни картин, ни фотографий. «Спальня — для того, чтобы спать», — всегда говорила она. Габриель подумала о своем великолепном доме в Рокебрюне.[115] Она любила вспоминать каждую мелочь, будто бродя по особняку. Рыться в фотографиях не было нужды: Коко как наяву видела счастливые лица Пикассо, Стравинского и Миши, ее лучшей подруги, умершей много лет назад. Они обожали ее изобретение — буфетные завтраки. А как они веселились! Пожилая дама до сих пор помнила запах свежего салата и дорогого вина, которое, к слову, лилось рекой.

— Все к столу! Кушать подано! — слышала она через года свой счастливый звонкий голос.

Острая боль прервала грезы. Внезапно Шанель стало очень дурно. Она попыталась докричаться до служанки, потом открыть шприц и сломать стеклянную капсулу с лекарством, которое уже спасало ей жизнь. Но так и не смогла сделать укол.

Мадемуазель снова упала на белую кровать.

— Меня хотят убить! — завопила яростно.

И тихо добавила:

— Так вот какова смерть?

По тону Габриель было понятно: она не слишком часто думала об этом. Да и зачем?

Жанна, служанка, сказала, что это были последние слова легенды мира моды. В ненавистное воскресенье, днем, в маленькой комнате «Рица» жизнь потеряла для нее всякое значение — и Габриель Коко Шанель умерла от полнейшей скуки.

Мода испустила дух вместе с ней.